Текст книги "Голова дракона"

Автор книги: Мануил Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

ЩУКА

Санаторий строили у самой реки, на высоком, обрывистом берегу. По замыслу архитектора, новая здравница всеми своими семью этажами должна была смотреться в зеркальную речную гладь, а высокие мачтовые сосны опоясывали ее полукольцом.

Сидя в кабине подъемного крана, Надя все силилась представить себя в роли отдыхающей в санатории, который они сейчас строят. Вот рано утром она проснется, наденет тренировочный костюм, выйдет на балкон и, глянув на реку и вдохнув полные легкие хвойного воздуха, начнет делать облегченную, «щадящую» зарядку… Нет, не получалась у нее эта роль.

И Надя вспомнила прошлую осень. За хорошие производственные показатели ее премировали путевкой в Кисловодск. Она никогда не была на Кавказе и согласилась поехать. Лечащий врач долго осматривал Надю.

– Тут болит?

– Нет.

– А здесь что-нибудь беспокоит?

– Не беспокоит.

Молодой эскулап краснел и смущался, но не находил в здоровом организме Нади ни малейшего изъяна. А ведь санаторий-то был кардиологический! Выручил молодого врача завмед санатория, заглянувший в кабинет как будто невзначай.

– Что, коллега, есть какие-нибудь затруднения?

– Да вот затрудняюсь относительно диагноза…

Завмед окинул быстрым взглядом крепко сбитую фигурку крановщицы и сказал:

– Зря маетесь, коллега. Пишите «общее переутомление» и не ошибетесь.

Потом он заговорщически подмигнул Наде и, улыбаясь, сказал:

– Вы ведь и впрямь слегка притомились?

Да, Надя была фантастически здорова. Но, вопреки пословице «сытый голодного не разумеет», она очень жалела людей, страдающих какими-нибудь физическими недугами. И потому радовалась, когда их бригаде приходилось строить больницы, поликлиники, дома отдыха, здравницы. Теперь вот они сооружают санаторий для сердечников, один из тех, что красивой белой цепочкой протянутся вдоль речной излучины с ее задумчивыми рощами и веселыми полянами.

Как это здорово придумано! Люди будут гулять по лесу столько, сколько позволяет им здоровье, будут спускаться к реке и всюду любоваться жизнью, радоваться не прекращающемуся ни на миг биению ее пульса.

Река текла внизу незамутненная и в нынешнее жаркое лето очень маловодная. Надя видела сверху речное дно так хорошо, будто оно лежало у нее на ладони. Желтоватый песок, зеленые в речной тине камни покрывали его. На отмелях чистым изумрудом сверкали водоросли, настоящие русалочьи косы, если эти мифологические девы еще не перевелись в здешних водах со времен Даргомыжского.

Много было в реке и других предметов, в которых она явно не нуждалась. Со своей поднебесной высоты Надя видела затопленное бревно, автомобильное колесо, наполовину занесенное песком, старый дырявый жбан и много других проржавевших железяк. На выглядывавшем из-за туч солнце поблескивали бутылки и склянки. Надя подумала, что если бы река смогла вдруг одним махом выбросить на берега все, что нашвыряли в нее за долгие годы люди, то они наверняка ужаснулись бы…

– Раствор подавай! – прервал Надины размышления требовательный окрик снизу.

Загудел мотор, укрепленные на тросах крючья подхватили два вместительных корыта с бетоном. Надя осторожно развернула стрелу и, дав короткий сигнал, точно опустила их на площадку третьего этажа, где шла кладка стены. Надина «мягкая посадка» многопудовой ноши в любой точке строительной площадки славилась среди всех крановщиков СМУ.

Надя разглядывала речное дно и думала, что засоряют реку люди, равнодушные к ней. Но и те, кто как будто ее любит – туристы, рыболовы, – оказываются иногда не лучше. Взять хотя бы того же Леху…

– Кирпич подавай! – опять раздалось снизу.

«Разогрелись девчата, хорошо у них пошла кладка», – уважительно подумала Надя о подружках-каменщицах. Недавно прямо на площадке состоялось короткое собрание, после которого парторг велел Наде вывесить на кабине крана кумачовый плакат. На нем было только четыре слова: «Закончим к Октябрю сборку корпуса!» Когда Надя укрепляла его на металлических рейках крана, то, по правде говоря, ее взяло сомнение: сложить еще четыре этажа не шутка! Но вот стараются каменщицы и монтажник…

Надя подала на металлическом подносе пакет кирпича и глянула на реку. А вот он и Леха – легок на помине. Его сколоченный кое-как из бросовых досок ботик, глубоко зарываясь в воду, плыл по течению, а Леха, стоя в ботике, махал спиннингом то вправо, то влево.

Собственно говоря, вряд ли Леху можно было назвать рыболовом; по мнению Нади, он был просто браконьером. Одно время он околачивался в их бригаде подсобником; показалось тяжело – уволился. Стал дорожником, но и тут не почувствовал особой сладости, ушел. Теперь устроился ночным сторожем в совхозе и целыми днями пропадает на реке. Нахватает рыбешки и шныряет с сумкой по поселку – клиентура у него богатая: летчики с соседнего аэродрома.

В последнее время Алеха пасется у омута, как раз напротив стройки. Надя знала, что его приманивала сюда огромная метровая щука, живущая в омуте. Надя любуется, как хищница выходит на охоту. Не обращая внимания на возню мелюзги, она лениво двигается вверх по течению, маскируясь в тени водорослей. Иногда она надолго замирает, а потом со стремительностью торпеды кидается вперед, и какой-нибудь зазевавшийся окунь или медлительный линь оказывается в ее зубастой пасти.

Надю совсем не тревожили эти разбойничьи вылазки Хозяйки омута. «На то и щука в море, чтобы карась не дремал», – часто говаривал Наде отец, сам заядлый рыбак. Но только теперь весь мудрый смысл этой пословицы дошел до нее.

Разве жизнь рыб не похожа на человеческую? Как и в детстве, Надя любила очеловечивать окружающую ее живность: зверей, птиц, рыб, это помогало ей мыслить, рассуждать и быстрей находить истину. Почему люди, особенно женщины, так следят за собой, стараются продлить молодость, подольше сохранить юную осанку? Их подхлестывает мода, стремление нравиться окружающим, иногда соперничество. Ну, а как получается у рыб? Тут тоже есть свои стимуляторы. Здесь на страже элегантности находится Хозяйка. Надя как будто слышит ее предупредительные сигналы:

– Эй, плотвица, подбери животик, нельзя же так безобразно толстеть!

– Налим Налимыч, шевелите плавниками, вы же совсем обленились!

– Красноперка, какой же ты стала неповоротливой! Захотелось попасть мне на завтрак?

И те рыбешки, которые не внимают этим предупредительным сигналам, попадают Хозяйке на завтрак и на ужин (обедов, по рассказам отца, у рыб не бывает). Зато внимательные и осторожные надолго сохраняют «осанку» и «линии» и без труда уходят от Хозяйки.

Конечно, эти Надины чуть-чуть наивные рассуждения Лехе, как он любил выражаться, были «до лампочки». Да они и не могли прийти в его голову, занятую подсчетами рублевок, которые он получит, если ему удастся «завалить» эту редкостную щуку. Любители заливного под майонезом, не торгуясь, отвалят за нее красненькую.

Но Хозяйка не давалась Лехе, упорно игнорируя его блесны, которые он менял почти после каждого заброса. Она, как говорят картежники, не играла в эти игры. Богатый опыт позволял ей легко разгадывать немудреные Лехины хитрости.

– Раствор подавай! Не задерживай кирпич! – неслось снизу.

Надя проворно работала и со все возрастающей тревогой поглядывала на Леху. Почему он не оставляет своего, казалось бы, бесполезного занятия, что надумал, негодник?

Будь ее воля, Надя сама бы вышвырнула из реки Леху вместе с его паршивой лодчонкой. Но нельзя, он, видите ли, рыболов-спортсмен и тешит свою якобы благородную страсть…

Надя подала на площадку новую порцию бетона и опять посмотрела на копошившегося внизу Леху. Нагнувшись, он что-то колдовал над спиннингом. Так и есть! Леха отвязал блесну и заменил ее драчом – браконьерской снастью, которой хапуги не ловят, а багрят рыбу.

Как будто почуяв опасность, щука завозилась в омуте, боясь выскочить на мелководье и оказаться совсем беззащитной. А Леха, войдя в азарт, хлестал и хлестал спиннингом, не давая пленнице никакой передышки.

И вдруг Надя услышала, как Леха утробно, по-звериному заржал и, согнувшись в три погибели, начал судорожно подматывать туго натянутую леску. Забурлила вода, и Хозяйка показалась на поверхности, отчаянно пытаясь вырваться. Остро отточенные якорьки «драча» впились в ее хвостовой плавник.

Не раздумывая, Надя молниеносным движением развернула стрелу крана в сторону реки и на всю мощь включила ревун. Леха испуганно поднял голову и увидел, что прямо на него падают сверху стальные крючья. Он представил себе, как они сейчас ухватят его за бока и подкинут выше сосен. Ужас сковал браконьера.

– А-а-а-а! – закричал он и, потеряв равновесие, плюхнулся в реку. Оборвав леску, Хозяйка скрылась в омуте.

Холодная купель привела Леху в чувство, и во владениях Хозяйки он больше не появлялся. А вот Надя чуть не пострадала.

На производственной летучке, когда подбивали итоги соревнования, прораб предложил лишить Надю прогрессивки и объявить порицание за оскорбление действием рыболова-спортсмена. Однако бригадир защитил Надю:

– Никакого оскорбления, да еще действием, она не допускала, а просто проявила бдительность в охране окружающей среды. Как и полагается советскому человеку.

С этим все согласились. Хотя Надя совсем и не имела в виду столь высоких материй, когда она заступилась за Хозяйку. Ей просто хотелось, чтобы и после того, как откроют здравницу, Хозяйка жила в облюбованном ею омутке. И чтобы ее ловкостью, силой любовались те, кто, может быть, после лечебных процедур спустятся к реке или рано утром выйдут на балкон, чтобы заняться облегченной, «щадящей» зарядкой…

СТРАДАНИЯ МОЛОДОГО ВЕТРОВА

Если быть точным, то Ветровых на С-ом заводе «Торгмаш» – двое, и оба Николаи. Только старший Ветров уже не один десяток лет трудится слесарем-сборщиком, а вот его сын, инженер, служит в отделе новой техники. И речь дальше пойдет именно о нем, молодом Ветрове.

Так вот, нельзя сказать, что Коля Ветров легкомысленный или ветреный человек (последнее, впрочем, оправдывалось бы его фамилией). Нет, он всегда отличался исполнительностью, точностью, всегда серьезно вникал в порученные ему дела. И все же в кругу знакомых слыл он непоседой. Бывало, позвонят ему на службу:

– Попросите, пожалуйста, к телефону Ветрова.

И слышат в ответ:

– Рады бы, да не можем. Он в отъезде.

Через неделю опять кто-нибудь звонит:

– Николая Ветрова.

– Отсутствует Ветров, в командировке он.

В третий раз такая же картина:

– Коля, это ты?

– Нет, это не он. Коля срочно вылетел в Ташкент.

А если учесть, что в телефонной трубке то и дело звучат юные девичьи голоса, то можно понять, как страдает молодой Ветров из-за своих частых отлучек. Однако эти отлучки расстраивали Николая не сами по себе. Его бесили, выводили из равновесия причины и поводы, по которым ему приходилось покидать родной С-ск. Вот как это обычно бывало.

Вызывает молодого инженера начальство и говорит:

– Ну что ж, Николай Николаевич, работа над новым образцом, как вы знаете, завершена. Пора вам собираться в дорогу.

– Но почему опять мне?

– А как же: вы у нас самый молодой, семьей пока не обзавелись, вам и ехать. Забирайте образец, всю документацию и на аэродром. Счастливого полета!

По молодости ли, по расторопности или по стойкости ко всем командировочным передрягам, но только стал наш Коля Ветров в отделе единственным ходатаем по инстанциям, где утверждаются новые изделия и устанавливаются цены на них. Ох, а что это за изделия! Если бы везти модель лунохода, образец нового лазера или счетно-решающего устройства, а то стыдно сказать!..

И Коля не говорил. Бывало, спросит его подружка, зачем летал аж в самую Москву, Ветров напустит на себя таинственность и промолвит неопределенно:

– Возил на утверждение образец нашей новой продукции.

И точка. Ведь не скажешь же девушке, что на самом деле вез в столицу, в Институт мебели, обыкновенную деревянную табуретку. Не поймет девица, расхохочется. А вояж в подмосковный Загорск, чем он лучше? Пришлось инженеру Н. Ветрову сопровождать… детский конструктор, выпускать который, оказывается, без согласования с НИИ игрушек нельзя.

В город Павлово-на-Оке выпадало нашему Николаю возить садовую тележку, будто модель нового автомобиля. А поездка в Горький вообще была позорной: пришлось Ветрову доставлять туда на согласование с научно-исследовательским институтом архисложное сооружение, которое прибивается к стене и куда люди вешают свои пальто, шапки и шляпы. Догадываетесь, о чем идет речь?

Такая вот выходит петрушка. Люди как будто взрослые, дипломированные специалисты, а приходится возиться со всякой мелочью. И не в том зло, что стыд и срам получается, а в том, что и само дело страдает. Пока возят какую-нибудь кастрюльку туда-сюда, глядишь, другие фирмы насытили рынок, значит, надо ставить на новинке жирный крест.

В рассуждении всех этих обстоятельств заводчане давно добиваются отмены неоправданных дальних вояжей. Надо, говорят они, право утверждения образцов несложных изделий и установления цен на них передать местным компетентным органам. Но к разумному этому голосу никто не хочет прислушиваться. И потому страдания молодого Ветрова продолжаются.

Говорят, что недавно на заводе решили проблему изготовления скалок. Служба изучения спроса установила, что хозяйки в скалках нуждаются, а в магазинах их нет. Сказано – сделано. Подобрали подходящий материал, нашли мастера, и вот она, скалка, готова. Теперь берутся за Николая:

– Помоги, Ветров, составить техническую документацию на новое изделие. Все равно ведь тебе придется проталкивать его по инстанциям.

Ветров, конечно, подчинился. Обложил себя справочниками, словарями и засел за работу. Но чувствует, что ничего путного про скалку сочинить не может. Мучился, мучился, потом пришел к начальнику отдела и подал ему большущий лист бумаги. А на листе красивым почерком выведен такой формуляр:

«Круглый деревянный валик, употребляемый для раскатки теста на тонкие пласты».

– И это все? – спросил начальник.

– Все, – скромно потупив глаза, ответил Коля.

Начальник недовольно фыркнул:

– Ну, знаешь, такой технический паспорт выглядит как-то несолидно. Надо, например, описать в паспорте форму изделия.

– Она уже описана, – сообщил Ветров и указал пальцем на слово, с которого начиналась техническая характеристика изделия. – Она у нас круглая. А выпускать квадратные скалки пока еще никто не пробовал.

– Тогда укажите, из какого материала сделана скалка.

– А я указал. Она у нас деревянная, так как железные скалки вряд ли будут пользоваться спросом.

– Ну, а про назначение изделия вы не забыли указать?

– Не забыл. Мы рекомендуем потребителю раскатывать нашей скалкой только тесто. А для асфальта, бетонного раствора требуются уже другие орудия…

Начальник отдела рассердился:

– Хватит, Ветров, надоело мне с тобою пререкаться. Пойди к себе, хорошенько подумай и представь мне не филькину грамоту, а техническую документацию, составленную по всей форме.

– Что ж, я пойду, – покорно согласился наш герой.

– Вот-вот, иди. И готовься к командировке. Путь предстоит не близкий.

И тут молодой Ветров взбунтовался:

– Не поеду! Чтобы я со скалкой?! Да вы что же, меня за человека не считаете?!

Произнеся эти слова и задыхаясь от гнева, Коля оглушительно хлопнул дверью.

Начальник остался один. И стал думать, как найти выход из создавшегося конфликта. Чтобы все-таки снабдить домашних хозяек скалками, в которых, оказывается, они нуждаются.

ШКОЛА КРАСНОРЕЧИЯ

– А здорово мы в электруху внедрились, – сказал один. – Клево!

– В самую кость! – поддержал другой.

Говорили меж собой студенты. Это было видно невооруженным глазом: первый придвинул к самому носу толстую тетрадь с конспектами, второй рассеянно листал учебник.

– А баня эта, по-ихнему, по-финляндскому, самуной называется, и кости в ней размягчаются, как лапша…

– Убиться можно!

– И после такой самуны, сказывает племяш, никакая универсамовская альбо посадочная свалка не страшна, кости в ней скрипят, а не ломаются…

– Убиться можно!

Говорят малаховские тетушки, собравшиеся в столицу за покупками, о чем свидетельствуют их вместительные сумки, покачивающиеся на вагонной полке.

Да, помяло нас основательно, потому что садились мы в электричку после полуторачасового утреннего перерыва, когда платформа заполняется людьми, как рыночный прилавок раскрашенными глиняными котами и кошками. Мне захотелось почитать, но руку, в которой портфель с книгой, не вытянуть, ее будто гвоздями к туловищу приколотили.

Я кручу головой и вижу, что сидящий впереди меня на лавке гражданин держит на коленях что-то печатное. Если немножко наклониться, то текст читается хорошо. Правда, на коленях у гражданина не журнал и не книга, а какая-то отстуканная на машинке рукопись. Но выбирать в моем стиснутом положении нельзя. Приходится довольствоваться тем, что послано судьбой.

Гражданин, одетый подчеркнуто тщательно, явно следует в Москву с официальной миссией. Об этом нетрудно догадаться, прочтя заглавный лист рукописи: «Речь по вопросу бытового обслуживания населения». Гражданин едет на какое-то совещание, где ему предстоит не просто присутствовать, но по возможности эффективно использовать законные пятнадцать минут, отведенные оратору по регламенту. Теперь за какие-нибудь два часа до того момента, когда ему придется выйти на трибуну, гражданин в последний раз зубрит текст речи. Толстым розовым пальцем он водит по строчкам, а губы его почти беззвучно шевелятся. Едва слышны слова:

– …товарищи! Мы… определенных успехов… иногда… недостатки… дополнительные трудности…

Ему явно мешали. Разноголосый говор назойливо лез в уши, отвлекал от тщательно выверенного текста.

– Как полагаешь, сэр, сплавим сегодня начерталку?

– Или – или! Возможен и печальный вариант: фейсом об тейбл.

– …Следующая остановка бр… хр…

– А вертушка у него, диски – потряска!

– Ты сразу и отключилась?

– Спрашиваешь!

– …не прислоняться… двери автоматически… хр… бр…

– А еще, сказывает племяш, опосля самуны той примают они прохладительное – и в лежку!

– Бражку принимают?

– Если бы! А то уиску какую-то. Привозил от них племяш, пробовала я, горечь одна, будто полынь.

– …платформа бр… хр… Следующая станция бр… хр…

А он все зубрил и зубрил:

– …товарищи! Мы… определенных успехов… иногда недостатки… К нам идут граждане, гражданки… Мы за превосходное обслуживание…

И мне думалось, что неумолчная вагонная молва не выбьет его из колеи. Тем временем поезд замедлил ход.

– Бр… хр… Станция Москва… не забывайте сумки и чемоданы…

Вагоны быстро опустели, и пассажиры проворно разбежались, каждый по своим делам.

Я не упускаю из вида гражданина с папочкой, где лежат отстуканные на машинке листочки. Мне почему-то хочется посмотреть до конца, как он выполнит свою официальную миссию. Я иду за ним по пятам и оказываюсь в зале, где собрались участники совещания. Ему предоставляют слово. Он выходит на трибуну, но никак не может развязать тесемки. На помощь приходит председатель:

– Николай Иванович, а ты бы без бумажки. Ведь здесь же все свои.

И тогда оратор, решительно отодвинув папку, начинает свою речь экспромтом:

– Братва! Мы ишачим, не разгибая хребта, чтобы клиент, скажем, клевая чувиха, придя к нам, не прокручивал зря динамо. Самуной мы, конечно, не располагаем, но и без нее полный обалдемон можем устроить.

Зал замер, потом раздался шум, смех… Председатель снова вмешался:

– К порядку, товарищи! А ты, Николай Иванович, если можешь, выражайся проще и понятнее. Спикай без сдвигов, иначе получится полная отключка…

Председатель тоже иногда ездил электричкой, уроки красноречия, которые дает разношерстная вагонная публика, перепадали и ему. Так что и он, как говорится, не был чужд…

С БЕРЕГОВ МОЛОЧНОГО РУЧЕЙКА
История положительного репортажа

На этот раз в райпищеторге меня встретили очень приветливо. Особенно когда узнали о цели моего визита.

– Вы на самом деле хотите написать положительный репортаж? Не обманете? А то был у нас случай с одним вашим коллегой. Жажду, говорит, запечатлеть портрет передовика, а сам трахнул фельетоном. Какую душу загубил!

Я поклялся, что ничьих душ губить не собираюсь. Мое намерение – показать, как работники общественного питания откликаются на жалобы и предложения посетителей.

– Тогда вам надо в «Молочный ручеек», – сказал мой собеседник. – У них самый высокий процент реагирования и внедрения. Что-то около девяноста пяти.

И вот я в кафе, название которого, с одной стороны, сообщает о его профиле, а с другой – содержит тонкий, ненавязчивый намек на не столь уж отдаленные времена, когда подобного рода отдельные, робкие ручейки сольются в могучие молочные реки…

Заведующий кафе, мужчина лет сорока, отнесся к цели моего визита с полным пониманием.

– Предложения клиентов, их замечания, дружеская критика – это, как бы вам сказать… – заведующий сделал паузу, подыскивая подходящее сравнение, – …это все равно что освежающий ветерок, струи прохладного душа после закрытия заведения. Это…

Тут заведующий окончательно умолк, да никаких других слов от него и не требовалось. Его лицо и вся несколько преждевременно округлившаяся фигура выражали такое довольство и блаженство, будто он и в самом деле стоит под прохладным душем, а вдобавок мощный вентилятор гонит к нему прохладные струи воздуха…

Я решил деловым вопросом вернуть его на землю:

– Скажите, а как много поступило к вам жалоб и предложений?

– Тридцать два, – сухо и буднично сказал он, будто только что не витал в облаках. – Я имею в виду итоги прошлого года. В конце первого полугодия нынешнего года мы закрыли тридцать жалоб и претензий. Над устранением оставшихся двух недостатков, отмеченных посетителями, коллектив кафе продолжает работать в настоящее время.

Мне было интересно узнать, что из себя представляли те тридцать ныне «закрытых» то есть удовлетворенных, претензий посетителей.

– Пожалуйста, могу перечислить. Посетители, особенно пожилые, жаловались на сквозняки. Я распорядился задраить наглухо все форточки. Были жалобы на недолив напитков. Через аптечный склад я достал мерную посуду, и теперь наши посетители, принимая молочные коктейли, могут не только контролировать буфетчицу, но и самих себя: нанесенные на стакан деления абсолютно точно показывают, сколько граммов человек отправил в свой желудок и сколько напитка еще осталось. Одному посетителю, по образованию художнику, не понравились наши обои – мы их сменили, другому, музыканту, показался узким и однобоким репертуар пластинок, которые мы крутим на проигрывателе, – репертуар расширили, и так далее. Если хотите, посмотрите нашу отчетность сами.

Я взял толстую, как принято говорить, амбарную книгу и полистал ее. Многие записи, вроде жалоб на обилие мух, были обычными, а некоторые показались мне оригинальными. Вроде этой: «У буфетчицы Насти слишком высокий бюст, что у части посетителей может вызвать нежелательные мысли, особенно у молодежи».

– Прочли? – спросил меня заведующий.

Я кивнул.

– Насчет мух нам особенно и хлопотать не пришлось. Похолодало, и они сами исчезли. А вот с Настей повоевать пришлось ей, видите ли, лавры зарубежных кинозвезд покоя не давали. Но слава женскому коллективу нашего кафе – утрясли и этот вопрос.

Пора было заканчивать беседу. Напоследок я спросил:

– А какие две претензии вам еще не удалось закрыть?

Заведующий проворно раскрыл книгу и указал на подчеркнутые жирной чертой критические замечания:

«31. В кафе крайне редко бывают молочные блюда, что противоречит его профилю, отраженному в вывеске».

«32. Если же такие блюда появляются, то их в рот нельзя взять, потому что приготовляются они из испорченных, прокисших молочных продуктов».

Когда я, возвратившись в редакцию, рассказал руководителю нашего отдела о посещении кафе «Молочный ручеек», тот пришел в восторг:

– Из тридцати двух предложений граждан выполнили тридцать? Молодцы! Пиши срочно репортаж. Для рубрики «В гостях у передовиков».

И я написал.

Жаль только, что при правке исчезло место, где описывалось мое расставание с заведующим кафе. Признаться, в ту минуту, когда я переписывал в блокнот пункты 31 и 32, меня поразила происшедшая в заведующем перемена. На его лице и в помине не было прежнего выражения довольства и блаженства. Наверное, в душевой иссякла вода и кто-то выключил вентилятор.

– Эта сценка неуместна в репортаже, – сказал редактор, вычеркивая абзац. – Поберегите ее для вашего будущего фельетона.

Пришлось согласиться.