Текст книги "Голова дракона"

Автор книги: Мануил Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Голова дракона

Другу моему – Валентине Семеновне Семеновой – посвящаю

Автор

НЕЧТО ВРОДЕ ПРЕДИСЛОВИЯ

Во избежание возможных недоразумений автор хотел бы сразу объяснить, почему он решил предпослать данной книге нечто вроде предисловия. Чего греха таить, некоторые читатели вообще не понимают, зачем нужно книге предисловие. Другие понимают, но, желая сэкономить время, просто не читают его. Третьи читают, однако, прочитав, делают из предисловия слишком поспешные выводы и либо с азартом набрасываются на книгу, либо холодно откладывают ее в сторону.

А между тем все обстоит довольно просто:

а) предисловие существует для того, чтобы ввести читателя в курс дела, предварить его, чего он может ожидать от встречи с данным творением автора и типографов, чуточку приоткрыть завесу неизвестности, которой оно пока окутано. Лишать читателя введения столь же негуманно и безнравственно, как жестоко и бесчеловечно, сооружая удобный и теплый дом для защиты от холода и непогоды, забыть прорубить в одной из его стен дверь;

б) предисловие или введение – своего рода почтовый адрес книги. Не прочитать его – значит поставить себя в ложное положение человека, который иногда стучится совсем не в ту дверь, какая ему нужна;

в) введение, даже самое пространное, не может исчерпать всего содержания книги, и потому судить о ней по нескольким вводным страницам – ошибочно. Иными словами, по цвету и устройству двери нельзя определить, как выглядит внутренность дома, в который она ведет.

Как видите, нам понадобился всего один предмет, а именно: обыкновенная деревянная дверь, чтобы всесторонне осветить сложный вопрос о том, какую роль играет в книге предисловие. А теперь, с чувством исполненного долга, приступим к разговору по существу.

Итак, юмористические произведения – как они создаются? Казалось бы, очень просто: человек садится за стол, кладет перед собой чистый лист бумаги и пишет. Если бы в этот момент читатель мог глянуть через плечо пишущего, то после первой прочитанной им фразы он бы чуточку улыбнулся, после второй – его лицо расплылось бы в улыбке во всю ширь, а после третьей он задыхался бы от смеха. Таково волшебное действие юмористической прозы.

Но не погрешим против истины и не станем утверждать, будто выдавать на-гора смеходействующую литпродукцию способен каждый прозаик. Дело обстоит несколько иначе. В то время как все здравомыслящие творцы пристально вглядываются в жизнь, в ее прошлое и будущее, стараются с максимальной серьезностью и обстоятельностью отразить увиденное и понятое в своих повестях, романах и эпопеях, этот кустарь-одиночка (имеется в виду сатирик, юморист) начинает вдруг «выпендриваться». Он топорщится острыми словечками, как еж колючими иголками, коверкая обычный язык, начинает каламбурить и, окарикатуривая лица, поступки, душевные порывы людей, пускается во все тяжкие. Он одержим прямо-таки наполеоновской идеей так раскочегарить изобретенную им веселящую машину, некий смехомет, чтобы все человечество упало со смеху наземь. Чаще всего мировое сообщество проявляет завидную стойкость и остается на ногах.

Однако в данном случае нас интересует не столько достигнутый или оставшийся недосягаемым результат усилий юмориста, смехоносная бацилла проникает в доселе здоровый организм обыкновенного, нормального человека и заражает его потребностью то и дело исторгать на потребу окружающим шутки, остроты, забавные историйки, хотя, быть может, в данную минуту им, окружающим, совсем не до шуток и не до забав. Короче, как люди становятся юмористами?

Чаще всего по невезению. Не повезло человеку, и вот он, вместо того чтобы писать о том, «как хороши, как свежи были розы», сочиняет нечто состоящее сплошь из колючек и терний. Не сподобился, не научился восторженно воспевать жизнь, видеть ее с фасада, с парадного входа – и сидит на задворках, копается в отбросах и грязи, сует свой нос куда следует и куда не следовало бы, за что его иногда довольно больно бьют по тому же самому носу.

Выражение «смех излечивает» стало тривиальным. Но оно говорит о том, что сатирик в какой-то мере подобен врачу. И здесь уместно посмотреть, как иногда больные относятся к врачам.

Представим себе, что доктор всесторонне исследовал человека, провел все анализы и говорит:

– Больной, вам необходимо серьезное лечение. У вас язва.

А больного, хотя он этого вслух и не произносит, подмывает сказать цветущему, пышущему здоровьем врачу:

– Тебе бы самому хорошенькую болячку в печенку!

Не любят люди, когда им указывают на их недуги. Приговор, заключение врача подчас вызывает у больных чувство неприязни. Это относится и к сатирикам, вызывающим у «пациентов», их близких и родных явно выраженную неприязнь. Поэтому кто такой сатирик? Неприятный, несимпатичный человек. И его так называемое смехоносное творчество совсем не призвание, не профессия, а участь.

Поскольку в книге, для которой пишется это подобие предисловия, содержатся не только юмористические рассказы и фельетоны, но и очерки о собратьях по жанру, то автор считает уместным сказать несколько слов и о себе. Так вот, печальную малопривлекательную стезю юмориста он, скорее всего, выбрал под влиянием отца.

Нет, родитель мой, Григорий Иванович, не был профессиональным литератором, а всю жизнь ловил, солил, вялил рыбу, работал мастером на рыбных промыслах в низовьях Волги. И очень любил смешное, зачитывался Н. В. Гоголем, А. П. Чеховым, И. Ф. Горбуновым, а уж в советское время все годы являлся непременным подписчиком «Крокодила». Из крокодильских художников обожал Л. Бродаты и Л. Сойфертиса, да и сам пробовал рисовать карикатуры.

Одну из них помню до сих пор.

Дело в том, что на нашем промысле жил и работал пекарь, назовем его Матвеем, довольно свободно обращавшийся со вверенными ему ценностями в виде муки и хлеба. И откармливал несколько хряков. Осенью же, забив борова и закоптив окорока, преподносил «подарок» заведующему промыслом, чтобы тот не обращал внимания на его махинации. Отец однажды подсмотрел эту операцию и запечатлел ее, что называется, с натуры. На рисунке, исполненном цветными карандашами, был изображен Матвей, почтительно державший в руках поднос с копченым окороком, и улыбающаяся, довольная физиономия заведующего. Схожесть была так велика, подобострастие вороватого пекаря выражено с таким искусством, что все мы, домашние, рассматривая отцовскую карикатуру, хохотали до слез…

Родительский ли пример или другие обстоятельства подтолкнули автора, но он стал сатириком, фельетонистом. И свой первый фельетон написал и напечатал около пятидесяти лет назад.

А повод был такой: у меня лопнул поясной ремень. Поддерживая одной рукой спадающие брюки, я отправился купить себе новый ремень. Но не тут-то было! Обошел все известные мне в городе галантерейные магазины, но ни в одном из них ремней не оказалось. Тогда я решил, что ремни продаются теперь в аптеках. Однако провизоры, услышав мою просьбу продать ремень, смотрели на меня как на идиота. Пришлось вернуться в редакцию. Тем более что я понял: в моем положении лучше сидеть, чем ходить.

Поневоле прикованный к своему рабочему столу, я и написал фельетон «Баллада о ремне», в котором высмеял работников нашей кожевенной фабрики, которые целиком переключились на изготовление обуви и не оставили ни одного лоскутка кожи для ремней. Резонанс от фельетона был огромным: вскоре ни в одном магазине нашего города нельзя было купить ботинок, зато ремни стали продавать даже в аптеках, хотя тут их никто не покупал…

Из этого первого опыта я сделал для себя, по крайней мере, два важных вывода:

а) сатирику каждый раз надо соизмерять силу и направление удара, чтобы его выступление не имело тех последствий, которых он совсем не желал;

б) он может писать буквально обо всем. Для сатиры нет тем, маленьких или больших. Если тема подсказана твоим личным жизненным опытом или опытом читателя, значит, она заслуживает воплощения в фельетоне, памфлете, юмористическом рассказе. Не знаю, достаточно ли научен этот принцип, но я его придерживаюсь, повторяю, вот уже около пятидесяти лет, и он еще ни разу меня не подвел.

Так обстояло дело с первым, вторым, третьим и последующими фельетонами автора. Некоторые из них он и представляет сегодня на взыскательный суд читателя. Так же как и рассказы, притчи в прозе, построенные часто на комическом эффекте.

С этим последним обстоятельством связан еще один, до конца не выясненный вопрос. А именно: как приходит в голову юмористу та или иная смешная ситуация? Наверное, у разных юмористов это складывается по-разному, каждый пользуется своим, известным только ему одному методом.

Во времена испанской святейшей инквизиции в качестве орудия пытки применялась гаротта – деревянный обруч, стягивающийся специальным винтом. Так вот, когда мне нужно придумать тему смешного рассказа, я помещаю голову в этот обруч и начинаю медленно стягивать его винтом до тех пор, пока в мозгу не возникнет какая-нибудь забавная идея. Как правило, она возникает.

Хотите проверить – попробуйте сами.

Ну вот, а теперь, кажется, мы обо всем поговорили, подготовили как могли предстоящую встречу читателя с книгой, предупредили, на что он может рассчитывать, углубившись в нее. И если читатель убедился, что перед ним как раз та дверь, которую он хотел бы открыть, тогда – милости просим. Обратите внимание, что надпись на этой двери гласит:

Входите без стука!

ФЕЛЬЕТОНЫ И РАССКАЗЫ

ПИСАТЬ ИЛИ НЕ ПИСАТЬ?

А был такой момент, когда вопрос стоял именно так: писать этот фельетон или, как любят выражаться иные сатирики, пройти мимо? Сомнения и колебания вызывались главным образом традиционностью самой темы, о которую затуплено и поломано столько сатирических перьев, что одно время их запасы вообще оказались серьезно подорванными. Одним словом, сомнения, сомнения…

Но теперь они, кажется, позади, и мы, пожалуй, начнем.

В городе Гагра, на улице Руставели, помещается центральная почта. Хорошее, полезное учреждение. Почта принимает простые и заказные письма, бандероли и посылки, отправляет их по железной дороге и самолетами. Кроме того, она принимает телеграммы, предоставляет телефонные разговоры с любым городом. Впрочем, все в пределах почтовых правил, которые даже мы, не состоящие по почтовому ведомству, за долгие годы общения с нашими иногородними тетями, дядями и племянниками, зазубрили не хуже таблицы умножения.

Так вот, сделав свои дела на почте, горожанин или приезжий переходит улицу и оказывается на приморском бульваре. Он хочет полюбоваться морем, вдохнуть аромат нежных побегов кипариса и благородного лавра. Но увы! Море закрыто шеренгой телефонов-автоматов, а зелень не видна из-за двухметровой фанерной стены, где аршинными буквами рекламируются те же почтовые услуги, которыми курортник только что воспользовался. «Обращайтесь, посылайте, отправляйте!» – призывает реклама и вдруг нечаянно… попадает впросак.

На огромном рекламном щите напечатаны такие слова: «Оказавшись в Гаграх, не забудьте отправить своим близким посылку с подарком».

Чтобы не было сомнений, о каком подарке идет речь, тут же изображен человек, укладывающий в ящик мандарины – плоды здешних солнечных плантаций. Красочный плакат висит напротив почты круглый год, а внутри нее, в отделе приема и выдачи посылок, периодически, в зависимости от заготовительной и закупочной конъюнктуры, появляется написанное чернилами объявление: «Посылки с фруктами, цитрусовыми не принимаются».

Ну, как вам темочка? Стара, стара, согласен. Об утрате чувства меры при пользовании всякого рода надписями, рекламными призывами, обращениями вам, конечно, уже приходилось читать, так же как и мне приходилось писать. Но что поделаешь, не могут у нас иные администраторы не перебарщивать!

Только на днях мне рассказали о таком случае. В одном московском вузе особенно усердствовали по части назидательных правил и призывов – все стены институтского вестибюля были увешаны ими. И так как лозунги, написанные когда-то на злобу дня, не менялись, то на них просто перестали обращать внимание. И вот тогда два студента решили проделать эксперимент. Они сами сочинили некое изречение, написали его крупными буквами и поздно вечером вывесили среди других. Заметят или не заметят – вот что интересовало студентов. Не заметили! И только спустя полгода, когда проверочная комиссия соседнего соревнующегося вуза знакомилась с постановкой наглядной агитации, она обратила внимание на необычное изречение:

«Лучше переесть, чем недоспать».

Никто из вузовского начальства не мог сказать, кому из философов и просветителей прошлого принадлежат эти не такие уж мудрые, но зато понятные любому студенту слова.

И вот в связи с этими официальными надписями возникает закавыка: то ли нужны они, то ли не надо их совсем?

Посетив местный гагринский рынок, можно убедиться в тщетности и бесплодности казенного публичного сочинительства. Здесь можно, например, увидеть над хилым фанерным павильоном, где продают разную мелочь, громадную вывеску: «Павильон», а над скособочившимся киоском громадную вывеску: «Киоск». Хотя, не будь их, вряд ли кому-нибудь взбрело бы в голову считать киоск современным универсамом, а павильон принять за железнодорожный вокзал. И все же…

Да, все же мне вспоминается одна автомобильная поездка по Владимирщине. Шоссе было пустынным, да и жилья вокруг никакого не было видно. На повороте дорога пошла под уклон, и нас вдруг так подбросило, что мы все попадали с сидений. А поднявшись и потирая ушибы, вспомнили, что как раз перед этим сбоку мелькнул какой-то дорожный щит, на котором мы ничего не успели прочесть. И тогда мы стали укорять шофера, что он не заметил надписи, предупреждающей о повреждении шоссе. Водитель обиделся, остановил «Волгу» и вернулся назад, к столбику со щитом. А потом позвал и нас. Вот что было написано на нем:

«Янки, руки прочь!»

Мы еще раз оглянулись вокруг и никого не увидели. Мысленно подсчитав, мы убедились, что до ближайшего янки было не меньше 10—15 тысяч километров. А здесь никого из них не было. Тут были мы, обыкновенные автостранники, остро нуждавшиеся в плакатах, предупреждающих о возможных дорожных неприятностях.

Значит, хорошо то, что и к месту и ко времени.

Но скажите, пожалуйста, нужны ли исполненные на фанере, жести, деревянных щитах и даже на железобетонных плитах призывы охранять природу? Как много их нужно и где их лучше размещать? Вот в связи с чем задаю я эти, казалось бы, праздные вопросы.

Нынешней ранней весной ласковое Черное море было особенно неуютно: студеное, часто бурное, даже штормовое. Тяжело приходилось птицам, оставшимся на зимовку у здешних берегов: гагаркам, ныркам, бакланам, чайкам. Из окон своей комнаты наблюдал я, как, непрерывно снуя вдоль берега и непрерывно ныряя, добывали бедолаги скудное пропитание…

А однажды глазам моим представилась такая картина. Группа мальчишек, аккуратно сложив на пляже школьные портфельчики и ранцы, открыла по птицам настоящую канонаду, благо камней вокруг было сколько душе угодно. У некоторых ребят к тому же оказались рогатки. И вот первая жертва. Подбитая гагарка беспомощно закружилась на одном месте…

Опрометью кинулся я на пляж. Но маленькие неразумные человечки, похватав портфели, разбежались. У стоявших поодаль девочек я узнал, что это ребята из местной средней школы, учатся в шестом классе, сегодня их отпустили раньше, потому что было только четыре урока.

Не откладывая, я поехал в школу и отыскал преподавательниц биологии. Разговор у нас вышел такой. Когда я рассказал об убитой их учениками гагарке, одна из преподавательниц сказала:

– Это хорошо, что вы напоминаете нам о необходимости воспитывать учащихся в духе любви к природе. Теперь мы усилим эту работу, и они будут любить природу еще сильнее.

А другая добавила:

– У нас есть кружок юных натуралистов. Но согласитесь, что всех учащихся в кружок не вовлечешь.

Разговор происходил в кабинете биологии, где одну стену украшала витрина, составленная из открыток, изображающих цветы, по три копейки за штуку, а в углу пылились три чучела каких-то не очень понятных зверьков. Заметив мой взгляд, преподавательница пожаловалась:

– Бедноват, конечно, наш кабинет, но ведь нам выделяют так мало средств!

В общем, взаимопонимания у нас не получилось. Я вернулся обратно и увидел, что ребят на берегу прибавилось. И теперь меня мучают сомнения: а может быть, ничего бы такого не случилось, если бы установили на пляже щиты с соответствующими природоохранительными призывами? Ведь иногда это помогает.

Конкретный пример. Около подмосковного санатория имени Герцена живут два кота. Я не оговорился, когда сказал «около», потому что за всю свою жизнь коты ни разу не переступали порог здравницы. Содержат их больные, те, которые уже перенесли инфаркт, и те, которых удалось остановить за полшага до него.

Тяжело котишкам приходится зимой. Но они все-таки нашли убежище под поваленной сосной и кучей хвороста. А рядом кто-то сердобольный прибил щиток с призывом. Но не подумайте только, что в нем рассказывается о кошках как о полезных домашних животных и содержится просьба оберегать их, дабы сохранить для потомства. Нет, на щитке другая надпись:

«Здесь живут два кота. Не забудьте покормить нас».

Вернется больной с прогулки, вспомнит шутливый призыв и завернет в бумажную салфетку кусочек шницеля или колбасы. Для котов.

Сомнения, сомнения, сомнения… Сегодня я проснулся рано и все думаю: а не присоединиться ли мне к довольно многочисленной когорте людей, слепо уверовавших в чудодейственную силу фанерно-трафаретного воспитания? Что, если я, мобилизовав свои более чем скромные плотницкие способности, начну сколачивать щиты и устанавливать их вдоль линии морского прибоя? И напишу на щитах…

Нет, не прописные истины о птицах, признанных санитарах наших водоемов, о птицах, являющихся украшением морского пейзажа. А какие-то совсем другие слова, специально рассчитанные на неразумных человечков. Например, такие:

«Идя к морю, не держи камень за пазухой».

Или такие:

«Прежде чем швырнуть в птичку камешек, оглянись, не стоит ли и за твоей спиной кто-то с булыжником в руках».

Так вот, посоветуй, друг-читатель: писать мне или не писать?

НЕОСТОРОЖНОЕ УБИЙСТВО
Почти документальный рассказ

Эта жуткая история произошла в… Нет, вы ни за что не поверите, что такое могло произойти здесь, в удивительно тихом, далеком от криминального мира месте. Но факты упрямы: действие кошмарной драмы разыгралось не где-нибудь, а именно в столичной конторе Главпрохлады. Кажется, само ласкающее слух название конторы наводит на мысль о благонамеренном канцелярском быте, скуке и атмосфере сонной неги, где не может созреть, а тем более осуществиться ни один дерзкий замысел. И вот поди ж ты…

С чего все началось, что, в конце концов, предопределило трагическую развязку? Может быть, в основе конфликта лежало острое служебное соперничество, карьеристские соображения, личные взаимоотношения, наконец? Не пытайтесь искать разгадку, она не по силам даже детективу-профессионалу. И дело совсем не в запутанности интриги, а скорее в ее простоте.

Весьма простым, например, был тот факт, что в системе главка давно уже находился завод «Красный морозильник». Если, конечно, мерить современными масштабами, то совсем не завод, а заводик. Из ряда других, себе подобных, он ничем не выделялся: выполнял планы, держал на приличном уровне качественные и иные показатели, никогда не запаздывал с отчетностью. Заводик не выходил из ряда благополучных, и потому его уже давно перестали замечать. И вдруг событие: «Красному морозильнику» исполнилось 125 лет!

В таких случаях полагается поздравить, вручить премии передовикам, толкнуть заздравную речь. Чтобы осуществить эти почетные акции, требовалось определенное физическое лицо, а его-то и не оказалось. Нет, весь персонал главка был в наличии, но охотников совершить вояж на «Красный морозильник» почему-то не нашлось. Многие в главке и не знали даже, где он находится: то ли на Крайнем Севере, то ли на Дальнем Востоке. Прилагательные «крайний» и «дальний» отпугивали. Стоило только произнести их, как воображение сразу же рисовало отрезанный от всего мира из-за непогоды аэропорт, ряды разболтанных кресел в зале ожидания с дремлющими в них людьми, буфет, где хоть шаром покати… Жуть! И потом, какие выгоды может сулить визит на ничем не примечательный заводишко, который даже на газетных страницах не упоминается? Короче говоря, все, кого намечали для поездки, под разными благовидными предлогами уклонялись. Тогда-то и вспомнили об Оскаре Филиппыче.

Есть люди приятные, симпатичные во всех отношениях, а есть и такие, что выделяются только одной своей чертой. Оскар Филиппыч относился к последним, и наиболее сильным его качеством была исполнительность и обязательность. Я не уверен, обладал ли он какими-нибудь познаниями в области производства охлаждающих устройств, но в главке его считали незаменимым работником. Впрочем, никаких специальных знаний от него не требовалось, потому что даже отменный специалист, проморгав какое-нибудь дело, мог откровенно заявить:

– А я забыл.

С Оскаром Филиппычем такого не могло случиться никогда. Специалист, получая очередное задание или поручение, мог сказать:

– Боюсь, не справлюсь.

Или:

– За успех ручаться не могу.

От Оскара Филиппыча такого нельзя было услышать. И, когда ему сказали, что нужно отправиться на «Красный морозильник», он только и произнес:

– Слушаюсь. Мой чемодан уже уложен.

Не станем описывать подробности этой поездки. Скажем только, что все выпавшие на его долю трудности Оскар Филиппыч, несмотря на солидный возраст, перенес стойко. Он был доволен исполненной миссией, и им остались довольны. Его просили разрезать ленточку перед вывозимым из цеха юбилейным морозильником «Дыхание Севера» – он разрезал. Приглашали откушать на праздничном вечере бокал коктейля с одноименным названием, в состав которого входили девяностошестиградусный спирт и полусухое шампанское, – он кушал. Не отказался и тогда, когда его попросили захватить с собой подарки.

Обычай, когда нижестоящий одаривает вышестоящего, заведен на Руси еще с глубокой древности, и потому просьба заводчан ничуть не удивила Оскара Филиппыча. Он покорно принял аккуратненький бочоночек с какой-то особенной сельдью для начальника главка, моченую морошку – женщинам из сбыта, замороженную ногу оленя великому охотнику-кадровику… и многое другое. Особенного же упоминания заслуживают сувениры, отлитые из какого-то легкоплавкого металла, модели «Дыхания Севера» и тяжеленные фотоальбомы, в коих отображен славный 125-летний путь «Красного морозильника».

И вот, по благополучном возвращении из командировки Оскар Филиппыч, нагруженный подарками, как вьючный дромадер, тяжело поднимался по лестничным маршам главка (лифт, как на грех, оказался испорченным). Ноги его подкашивались, дыхание стало прерывистым, сердце вот-вот готово было выскочить из груди. Одолев, наконец, последний подъем, Оскар Филиппыч направился по коридору к приемной начальника главка. Войдя в нее, Оскар Филиппыч, обращаясь к секретарше, с трудом выдавил из себя:

– Зде-с-с-ь?

Секретарша кивнула и, напуганная необыкновенным видом Оскара Филиппыча, бросилась открывать дверь в кабинет начальника. В этот момент за ее спиной что-то рухнуло. Обернувшись, она увидела распростертого на полу самого исполнительного сотрудника главка. Выроненный при падении бочонок покатился по полу и, ударившись о каминную решетку, разбился. Необыкновенные сельди веером раскинулись по ковру. Когда выскочивший на крик секретарши начальник главка наклонился над упавшим, сердце его уже не билось.

Так оборвалась жизнь Оскара Филиппыча. Что послужило причиной гибели, сказать трудно. Пал ли он жертвой собственной услужливости? Или погубила его развернувшаяся в последнее время вширь и вглубь подарочная стихия?

Нельзя со всей определенностью назвать и непосредственный, конкретный повод, вызвавший столь трагический исход. То ли повлияли на здоровье Оскара Филиппыча передряги дальней командировки, то ли совсем некстати выпитые бокалы со сногсшибательным северным напитком, а может, и непомерный груз, который влачил он на себе в последние минуты жизни? Наверное, все вкупе сыграло роковую роль. И человека не стало. В юриспруденции такого рода случаи и называются неосторожным убийством…

Но конечно же в самом главке никто такой суровой оценки происшедшему не дал. Сотрудники просто погоревали о безвременной утрате, а местком возложил венок.

Да, вот что еще. Кадровики получили задание руководства немедля подыскать замену Оскару Филиппычу. Главпрохладе нужен хотя бы один такой же обязательный, исполнительный, безотказный сотрудник…