Текст книги "Голова дракона"

Автор книги: Мануил Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

ВОЛШЕБНИК ЗА КУЛИСАМИ

Сколько бы раз мне ни приходилось сидеть в концертном зале, всегда я наблюдал одну и ту же картину.

Выступает известный певец, исполняет известный романс или популярную оперную арию. Приглядываюсь к окружающим: как они реагируют? Одним пение нравится безоговорочно, они захвачены им полностью. Другие слушают рассеянно, чем-то отвлечены. Лица третьих деловито сосредоточенны, может быть, они мучительно вспоминают и сравнивают: а как это место звучало у Собинова, Лемешева, Козловского? Но вот аккомпаниатор взял последние аккорды, отзвучали последние слова романса в устах певца. Раздаются аплодисменты. Не жидкие, но и не бурные, а средние, официально-уважительные. Какими и полагается вознаграждать исполнителей, раз уж ты присутствуешь на концерте.

Выступают музыканты, танцоры, акробаты. Все повторяется: чопорные улыбки, рассеянные взгляды, вежливые хлопки. Катится время, катится концерт. И кто-то украдкой смотрит на часы, и кто-то откровенно зевает…

Но вдруг картина меняется. Нет натянутой торжественности, исчезла плохо скрываемая скука, растаял ледок официальщины. Это тот же эстрадный концерт и уже не тот. Лица зрителей и слушателей оживлены, из зала повеяло раскованностью, весельем. Раздаются смешки, восклицания, реплики.

– Маша, а ведь это наш сосед Бучин! Вылитый Бучин, умора! Ха-ха!

– Вот поддел так поддел, это по-нашему!

– Ха-ха-ха! Петя я не могу больше смеяться, мне будет плохо! Ха-ха-ха!

Смотришь в зрительный зал и видишь не покорно отбывающих положенное время чопорных участников культурно-развлекательного мероприятия, а живых людей, объединенных любовью к эстрадному искусству и откровенным желанием хорошо отдохнуть.

Кто же преобразил, кто расшевелил их – обычных посетителей обычного эстрадного представления? Конечно, львиная доля успеха по праву принадлежит исполнителю или исполнителям. Именно благодаря их таланту, мастерству так заразительно смешно прозвучали басня, эпиграмма, частушка, фельетон или скетч. Тут нет никакой натяжки, одна святая правда. Но все-таки есть, наверное, и другое, невидимое зрителю лицо, которое, в свою очередь, расшевелило и вдохновило актера, сообщило ему импульс веселья. Да, это лицо официально называется автором, а я бы именовал его волшебником за кулисами. И когда делят успех, ему, волшебнику, полагалась бы отнюдь не меньшая доля. Однако если даже эта доля оказывается до обидного малой, обделенный милостью в девяноста случаях из ста не жалуется: ведь он веселый волшебник, и обида, уныние ему не к лицу.

Я знал одного такого волшебника – это Виктор Ефимович Ардов.

Решительно не могу вспомнить, в каком году мы с ним познакомились. Помню только – это было какое-то официальное событие: то ли спортивное состязание, то ли вернисаж кого-то из моих друзей художников. Мы сидели с моей семилетней дочкой на простой скамье, когда он подошел к нам и сказал, обращаясь к дочке:

– Ну-ка, старуха, подвинься, я хочу поговорить с твоим знаменитым отцом.

Девочка застеснялась то ли от вида величественной фигуры незнакомого дяди, его роскошной бороды и сияющих молодых глаз, то ли от непривычного обращения. Она тесно прижалась ко мне. А потом, когда мы остались одни, спросила:

– Папа, разве ты знаменитый, а я уже состарилась? Почему тот дядя с бородой так говорил?

– Да нет же, дочка, ничего такого с нами пока не случилось. А дядя просто шутник. По профессии шутник.

Наверное, дочка меня не поняла. Но у каждого писателя есть своя стезя, свое призвание, ради которого он взялся за перо. И если В. Маяковский обещал «светить всегда, светить везде», то В. Ардов столь же категорично мог бы заявить, что его призвание – «шутить всегда».

Наш массовый читатель очень квалифицирован и прекрасно ориентируется в безбрежном книжном море. Одного автора он ценит за почти осязаемую скульптурную лепку образов, второго – за умение строить увлекательную интригу и отдает должное третьему – мастеру пейзажа, живописцу широких полотен окружающей нас природы. Часто читатель, не задумываясь, может сказать, чем люб ему тот или иной писатель. И он, массовый читатель, знает: Ардов – это прежде всего смешно. Не знаю, насколько такое сравнение покажется уместным, но стать юмористом так же трудно, как трудно, например, медведю не только научиться самому ездить на мотоцикле, а и научить этому занятию других своих лесных родичей. Писатель-юморист всегда выполняет такую сверхзадачу: он сам смеется над комическим, забавным в жизни и заставляет смеяться читателей. Таким вот редким даром передачи импульсов смеха читающей, слушающей, смотрящей публике и обладал Виктор Ардов. Однако в каждой своей вещи он искрился юмором не ради юмора и сверкал смехом не для того, чтобы было просто смешно, – это был смех высокогражданственный, бескомпромиссный, обличающий пошлость, мещанство, ханжество, чинопочитание, разгильдяйство. И через обличение, смех, ироническую издевку – воспитание в человеке высоких нравственных качеств.

Всегда радостны были его появления в «Крокодиле». Он приходил в редакцию журнала шумный, веселый и кричал уже с порога:

– Ну что, черти, будете Ардова чаем поить?

А потом, помешивая ложечкой крепчайший, известный всей Москве крокодильский чай, рассказывал очередной ардовский анекдот, услышанный от кого-то или только что сочиненный. Бывало, что анекдот, как говорится, «не проходил». Ардов этим не смущался.

– Ладно, ребятки, – говорил он. – Я вам этого не рассказывал, и вы ничего не слышали. Настоящий анекдот будет в другой раз.

Если Ардов пришел в редакцию, значит, не зря. Есть у него какое-то интересное предложение о проведении веселой крокодильской кампании, есть на примете молодой юморист, к творчеству которого следует присмотреться, есть нудный спектакль, эстрадное представление, фильм, достойные крокодильских вил…

Таковы же были его телефонные звонки в редакцию.

– Докладывает майор Ардов! – раздавалось в трубке.

Значит, говорит сугубо штатский человек, не аттестованный, но поистине высокопоставленный представитель сатирического рода оружия…

За что бы ни брался писатель, он все делал озорно, весело, сердечно, без напыщенной угрюмости, присущей иным мэтрам. Таков был он, Виктор Ефимович Ардов, человек, который шагал по жизни с улыбкой.

Перу Виктора Ефимовича принадлежит несколько теоретических работ – «Разговорные жанры эстрады и цирка», «Комические жанры литературы и искусства» и другие. Под все виды смешного, от простой репризы до «полнометражной» комедии, автором подведена солидная теоретическая база, выпукло и наглядно раскрыта технология создания комического эффекта. Но это совсем не означает, что В. Е. Ардов относился к разряду тех «творцов», которые и шагу не могут ступить без спасительной теории и которые, прежде чем начать писать юмореску, рассказ или фельетон, примеряют, укладывается ли собранный ими материал в прокрустово ложе той или иной схемы. Виктор Ардов, обладая богатейшим литературным опытом, пришел к обобщениям, выводам, теоретическим построениям от этого опыта, живой практики, наблюдений. И если в начале творческого пути молодой писатель сверялся с компасом, то этим компасом всегда для него была сама жизнь.

В поисках тем, в разработке сюжетов Ардов-юморист, Ардов-сатирик исходил не из каких-либо теоретических посылок, а отталкивался от наиболее назревших жизненных проблем, стремился затронуть явления, которые сегодня особенно волнуют читателя и зрителя. Бывают авторы, постоянно решающие одну и ту же «сверхзадачу»: как бы смешнее! У Ардова она другая: как бы правдивее, точнее, острее! А уж наметив мишень и взяв точный прицел, Виктор Ефимович вкладывал в свое новое произведение столько сарказма, так умел его проперчить, сдобрить такой щедрой порцией чисто ардовского озорства, что оно расшевеливало и заставляло смеяться даже безнадежно хмурых людей!

На моих глазах рождался один из лучших рассказов Виктора Ефимовича – «Справка».

Может показаться, что автор взял довольно избитую, или, как мы иногда говорим, «хоженую», тему. Действительно, сколько раз писали о справках, – не перечесть, и в кулуарах «Крокодила», когда здесь впервые распространилось известие, что Ардов принес новый рассказ и он посвящен волоките с выдачей справок, многие недоуменно пожали плечами.

– Что-то подкачал наш мэтр, – говорили они. – Неужели не мог найти тему посвежее?

Но когда рассказ появился в журнале, он буквально потряс всех. История о том, как ЖЭК не хотел выдавать справку для учреждения, не получив от него справку, что ему нужна такая справка, теперь стала классической. Рассказ печатался во многих сборниках, сотни раз исполнялся на эстраде, прочно вошел в репертуар Аркадия Райкина. В «Справке» автор с такой силой раскрыл облик бюрократа, выставил его в таком смешном виде, что писательское слово тут оказалось во сто крат действеннее, чем десятки казенных инструкций, направленных на обуздание бюрократов, подверженных справкомании.

А вот рассказ «Моржи», тоже впервые напечатанный в «Крокодиле». Тема его опять-таки кажется не новой – толкачи. Но как решил ее автор? Ардовский толкач не лебезит перед секретаршей, не одаривает ее парфюмерией, не лезет к начальнику с сувенирами. Он узнает, что начальник «морж», и, махнув на все, сам ныряет в ледяную воду. Здесь, в проруби, толкач и устанавливает необходимый ему контакт. Зло? По-настоящему зло! Смешно? Очень смешно!

Виктором Ефимовичем написаны сотни рассказов и фельетонов. Каждый раз это наступление на мещанство, пошлость, эгоизм, каждый раз – сражение за человека, за нашу коммунистическую мораль… Но рассказ и фельетон – это лишь часть более чем полувековой литературной работы В. Е. Ардова. На книжных полках библиотек – его многоактные пьесы, сценарии фильмов, либретто для оперетт, водевили. И в бесчисленных сборниках – сценки, эстрадные обозрения, конферансы. Ардовские клоунады и пантомимы «Пароход идет «Анюта», «Салют смелым», «Матрешки» и другие видели и слышали посетители многих цирков нашей страны. Поистине неиссякаем он был – веселый талант писателя-юмориста!

Мы хотим закончить эти короткие заметки так же, как и начали, – описанием обыкновенного эстрадного представления. На этот раз оно прошло удачно. Всего было в меру – и патетики, и лирики, и веселых улыбок. Зрители были довольны, они горячо аплодировали.

Исполнителям. Ведущим. Режиссерам. И еще тому волшебнику за кулисами. У него, невидимого, все время был в руках один из наиболее тонких и чувствительных механизмов сложной концертной машины.

Назовем этот механизм пружиной смеха.

ВЕСЕЛАЯ БАНДУРА ОСТАПА ВИШНИ

В нынешнем году исполняется 93 года со дня рождения Остапа Вишни. Настроившись на приличествующий случаю серьезный лад, мы должны были бы сообщить, что именно тринадцатого ноября 1889 года на хуторе Чечва, Зиньковского уезда, Полтавской губернии, в семье служащего помещика фон Ротта Михаила Губенко родился сын Павел. Но нет никакой гарантии, что уже самое начало нашего серьезного повествования не будет прервано самим юбиляром. Так и есть:

«У меня нет никакого сомнения в том, что я родился, хотя и во время моего появления на свет белый и позже – лет, пожалуй, десять подряд – мать говорила, что меня вытащили из колодца, когда поили корову Оришку».

Если придерживаться серьезного тона, то следовало бы сказать, что детство будущего писателя было трудным. Ведь в семье, кроме него, было еще двенадцать голодных ртов. Но опять-таки сам юбиляр вносит в повествование озорную струю.

«Условия для моего развития, – говорит он в своей автобиографии, – были подходящие. С одной стороны, колыбель на веревочках, с другой – материнская грудь. Немного пососешь, немного поспишь и растешь себе помаленьку.

Так оно, значит, и пошло: ешь – растешь, а потом растешь – ешь».

Остап Вишня начал печататься на четвертом десятке лет, уже будучи сложившимся, зрелым человеком. И хотелось бы рассказать об условиях окружающей его жизни, о том, что дало толчок и импульс к творчеству замечательного юмориста. В его же собственном изображении это выглядит так:

«Из событий моего раннего детства, которые повлияли на мое литературное будущее, твердо врезалось в память одно: упал я с лошади. Летом еду верхом по полю, а собака из-за кургана как выскочит, а лошадь – в сторону! А я – шлеп! Здорово упал. Лежал, пожалуй, с час, пока очнулся… Недели три после этого хворал. И вот тогда я понял, что я для чего-то нужен, если в такой подходящий момент не убился. Неясная во мне шевельнулась тогда мысль: наверно, я для литературы нужен. Так и вышло».

Так и вышло, но, конечно, не потому, что юный наездник свалился со степного скакуна. И не потому, что отец будущего юмориста, увидев однажды маленького Павлушу, размазывавшего по полу лужу, сказал: «Будет писать!» При всем нашем уважении к магическим предсказаниям и вещим догадкам мы должны сказать, что дело было не в них. А в огромном таланте, который только искал выхода и однажды нашел его.

Талант Остапа Вишни – это редкий талант человека, воспринимающего мир сквозь призму веселости. Нет, он не видел мир через окуляры розовых очков, которые придают всему окружающему вполне благопристойный, благополучный вид. Фельдшер по профессии, скиталец по призванию, он много ездил, и многое предстало перед ним в натуральном, неприкрытом виде.

Бурные политические события начала двадцатых годов давали богатую пищу для творчества писателя, гамма красок в палитре художника-юмориста была чрезвычайно богатой и разнообразной. Новая жизнь властно входила в города и села, повсюду утверждались революционные, социалистические порядки. Этому бешено сопротивлялись классовые враги. Где открыто, а где и тихой сапой действовали белогвардейские недобитки, кулаки, реакционное духовенство. Они сеяли смуту, саботировали распоряжения и мирную организаторскую работу молодых Советов, они страстно желали возвращения власти помещиков и фабрикантов. Сатирические мишени были налицо, и Остап Вишня открыл по ним убийственный огонь, обрушив на врагов всю силу своего таланта.

Он рисует в карикатурном виде шкодливого, как мартовский кот, попа, потерявшего свои поповские штаны. Он ехидно живописует дородных молодок-спекулянток, берущих на абордаж поездные вагоны. У него находятся достаточно едкие и колючие слова, чтобы высмеять самогонщика. Перо сатирика направлено против всего, что мешает нормальной жизни советских людей, что, подобно грязному мусору, накапливается в темных углах и на задворках. И его голос достигает вершин сарказма, когда он говорит о бывших властителях, нашедших приют за кордоном. С издевкой пишет Остап Вишня об Антанте, называя ее старой, издыхающей теткой. Сатирик устраивает хлесткую публичную выволочку тугодумным вещунам и лжепророкам, предсказывающим скорую гибель Советской власти. Он издевается над чаяниями «бывших», которые ждут, что русский народ вот-вот позовет их обратно. В памфлете «Пожалуйте!» читаем:

«Сотый раз собираются монархисты в эмиграции на тайные собрания и в сотый раз рассуждают на тему «Когда позовет их народ…».

Мы уже говорили, что Павел Михайлович Губенко взялся за писательское перо поздно, но зато его недюжинное дарование расцвело как-то сразу, вдруг, будто по чьему-то волшебному знаку. И не случайно сравнивают стремительное развитие творчества писателя с цветением вишневого сада. Кажется, что только вчера ты видел набухшие почки на холодных голых ветках, а уже сегодня весь сад в пышной белой кипени, и нельзя от него оторвать глаз…

Казалось, не было в двадцатые годы на Украине такого издания, где бы не печатался Остап Вишня, где бы он не был желанным автором. Его фельетоны, зарисовки, юморески стали сразу же необычайно популярными. Буквально в первые же десять лет писательской, журналистской работы он стал автором двадцати трех книг, а их общий тираж достиг шестизначного числа. И это в те далекие времена, когда страна испытывала огромнейшую нехватку бумаги, когда мало-мальски исправные типографские станки можно было пересчитать по пальцам!

Если доискиваться до истоков этой необычайной популярности писателя, то надо прежде всего отметить подлинную народность его творчества. Читаешь любой его очерк, рассказ, и тебя не покидает ощущение, что ты прикоснулся к живому роднику народной жизни. Так неповторимы и своеобразны выведенные в них образы людей, так полнокровен и звучен их язык! И, познакомившись с героями Остапа Вишни, ты твердо знаешь, что все эти Ониськи, Остапы, Одарки не выдуманы автором, что они существуют на самом деле, что писатель их хорошо знает, шагал вместе с ними по сельской улочке или трясся в одной телеге, а может быть, после жаркой сенокосной поры пел задумчивую украинскую песню…

Были у Остапа Вишни две привязанности, которые он пронес через всю свою жизнь.

Это, прежде всего, любовь к селу. Пожалуй, никто из украинских писателей не отдал столько сил и таланта воспеванию сельского труженика, сколько Остап Вишня. Сам потомственный селянин, он любил украинское село верной сыновней любовью.

«Да как же его не любить, село? – писал Остап Вишня. – Разве его постигнешь? Разве его опишешь?

Вот лежу я на горбочке, под вишней! А почем вы знаете, что под тем горобком?! Может, там такая, как говорится, «курская аномалия», что копни только, – тебя самого торчком поставит… А может, нефть так ударит, что сам Керзон лапками кверху хлопнется!

Или поглядите: вон овражком, ухватив теленка за хвост, чей-то белоголовый, в драных холщовых штанишках стрелою мчится…

Разве вы знаете, что из этого белоголового выйдет?!»

И писатель уверенно говорит, что именно из этих белоголовых, босоногих мальчишек выйдут будущие редакторы, будущие государственные деятели, будущие герои.

«За возможности необъятные любите село… – говорил Остап Вишня. – От него пойдет! Все от него пойдет!»

Эти слова о необъятных возможностях украинского села были высказаны почти шестьдесят лет назад. И они оказались пророческими…

Вторая привязанность Вишни – родная природа.

Страстный охотник и рыболов, он отдавал этому увлечению весь свой досуг. Кажется, нет на Украине такой реки, озерка или болота, где бы Павел Михайлович не встречал зорьку с удочкой или любимой двустволкой в руках. Он был живым путеводителем по родному краю и мог достоверно сказать, где нынче держится утка, куда надо ехать за бекасом и в каком именно днепровском омуте можно нарваться на десятикилограммового сома. Но, как и для всякого истинного любителя природы, не добычей привлекала его охота и рыбная ловля. Странствуя с удочкой или ружьем, писатель жадно впитывал картины родной природы и остро переживал любое ее состояние. Природа была второй мастерской писателя, в которой продолжалась его углубленная мыслительная работа, начатая за письменным столом.

Нельзя удержаться от соблазна, чтобы не привести здесь отрывок хотя бы из одного охотничьего рассказа Остапа Вишни. Вот, например, как начинается его рассказ «Перепелка»:

«Чудесная пташка.

Серенькая с черненькими на перышке крапинками.

Миниатюрная курочка.

Высидит своих желтеньких перепеляточек, вот таких крошечек, и водит их за собой и квохчет.

Ах, ты моя мамочка-наседочка!

Как же тебе квохтать, если ты и сама еще цыпленок?

И все же квохчет! По-настоящему квохчет и на врага бросается, если он ее деткам угрожает.

Ничего не попишешь – мама, мать!

Любит наш народ перепелку: и в детстве любит, и в зрелом возрасте любит ее.

Вот, к примеру, идет по полю озабоченный голова артели.

Голова у этого головы раскалывается от разных мыслей:

«А закончили ли сегодня шаровку?»

«А пропололи ли озимую пшеницу?»

«А…»

«…»

Вдруг из яровой пшеницы стоголосо:

«Пать-падём!»

«Пать-падём!»

«Пать-падём!»

Морщинки на лбу председателя разглаживаются, глаза проясняются, все лицо становится добродушным, под усами распускается, как цветок, улыбка, он останавливается и начинает считать:

– Раз! Два! Три! Четыре! Ах, и бьет! Ах, и шпарит же, сукин кот!..

Вот и отдохнула у головы голова!»

И так вот каждый раз, не жалея красок, щедрыми мазками изображает писатель родные пейзажи, сочно и образно передает читателю все, что подсказала ему природа, учит любить и беречь ее. Невозможно здесь перечислить все, что написано Остапом Вишней. Он был автором замечательных дорожных очерков, писал политические памфлеты и атеистические юморески, рассказы для детей и о детях. Но конечно же главным для Остапа Вишни оставался острый, бичующий фельетон. И не случайно на его письменном столе всегда лежала сочиненная им «памятка»:

«О чем я, несчастный, должен думать и писать»:

О хулиганстве, грубости и невоспитанности.

О перевоспитании лоботрясов и шалопаев.

О легкомыслии в любви, браке, в семье.

О широких натурах за государственный счет.

О начетчиках и талмудистах в науке.

О консерваторах в сельском хозяйстве и промышленности.

Об истребителях природы.

О всяческом, одним словом, дерьме!

Господи, боже мой! Помоги мне!»

Насчет бога это, конечно, шутка, бог ничем не мог помочь Остапу Вишне. Помогли ему выдающийся сатирический талант, острый глаз фельетониста, доброжелательное отношение друзей, искренняя, теплая любовь читателей. Взятую на себя благородную миссию быть моральным судьей всяческих пороков и уродств он выполнил с честью.