Текст книги "Голова дракона"

Автор книги: Мануил Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

ИЗ ОЧЕРКОВОЙ ТЕТРАДИ

БОЛГАРСКИЕ ВСТРЕЧИ

ПРОСТО АНГЕЛ

Сначала несколько слов к истории вопроса.

Два московских писателя, Л. и Н., повздорили из-за появившихся почти одновременно публикаций. Речь в них шла о встречах с болгарским поэтом и писателем-юмористом Ангелом Тодоровым. Оба столичных писателя приводили в упомянутых публикациях забавные рассказы Ангела Тодорова о… себе самом. Так вот, Л. обвинял Н. в том, что тот воспользовался для своего очерка собранным им, Л., материалом. Ну, а Н. такие же точно претензии предъявил к Л. Достигнув изрядного накала, спор зашел в тупик.

А между тем его могло и не быть совсем, если бы уважаемые авторы до конца поняли писательскую натуру А. Тодорова. Дело в том, что он не только пишет и печатает лирику, публикует юмористические рассказы и фельетоны, но и страстно любит рассказывать о себе. Конечно, в юмористическом, смешном плане. Так родились шутки-новеллы, которые Ангел Тодоров никогда не печатал, а только рассказывал. Их-то Л. и Н. услышали из уст автора, не подозревая, что те же рассказы до них стали известны, по крайней мере, еще сотне слушателей. Так что о приоритете тут не могло быть и речи…

А рассказы-новеллы были такие.

Трогательная история о том, что Ангел Тодоров, будучи еще студентом, увидел, как его парижская хозяйка сметает с садовой дорожки лепестки роз.

– Мадам, что вы делаете? – спросил будто бы Ангел.

– Разве не видите, господин Ангел, я освобождаю дорожку от лепестков. От этих роз всегда бывает столько мусора…

– Но, мадам, вы же метете не лепестки, а франки!

И тут Ангел якобы научил хозяйку, как делать из лепестков ароматическое розовое масло. А когда, после окончания учебы, через несколько лет, приехал снова в Париж, то не узнал своей прежней хозяйки: она благодаря Ангелу стала богачкой.

Забавное приключение А. Тодорова в Москве. Однажды поздно вечером, переходя улицу, он чуть было не попал под машину. Водитель таксомотора высунулся из «Волги» и в сердцах закричал:

– Куда тебя несет, черт?!

И тут болгарский гость будто бы ответил:

– Я не черт. Я Ангел.

И другие истории, все в том же духе.

Приехав в очередной раз в Болгарию, я встретился с Ангелом и в разговоре упомянул о конфликте, возникшем между Л. и Н.

– Чудаки, – посмеялся Ангел, – нашли что делить! Пусть приедут в Софию, я им подброшу еще несколько новых историй про А. Тодорова.

– А есть новые? – спросил я.

– Конечно. Вот послушай.

И Ангел стал рассказывать.

ГДЕ ПОЛИЦИЯ?

В далекие годы революционного подполья Ангел активно участвовал в молодежном движении. Когда молодые революционеры устраивали нелегальные сходки, то Ангелу давали очень ответственные поручения: он подбирал надежное укромное место для встречи, вместе с другими оповещал участников, нес патрульную службу и т. д. Но никогда ему не поручали роль «трибуна».

Тут следует пояснить, что в молодежных ячейках существовал обычай: после завершения тайной сходки устраивать летучие публичные митинги, чтобы позлить полицию и в надежде, что сообщение о разгоне митинга просочится в печать. Оратора, или «трибуна», как его называли, выбирали заранее. Обычно это был юноша или девушка, свободные от других ответственных поручений ячейки, так как им частенько приходилось попадать в полицейский участок. Ангелу роль «трибуна» никогда не поручали, и это задевало его самолюбие.

– Когда же наконец я стану «трибуном»? – спрашивал он руководителей ячейки.

– Какой из тебя «трибун»? – отвечали ему. – Ты же и двух слов связать не сумеешь.

– Значит, другие умеют, а я нет, – обижался Ангел. – Да и зачем нужны два слова, когда и одного хватит.

И тут он был прав, потому что обычно лишь только «трибун» поднимался на какое-нибудь возвышение, чтобы произнести речь, как тут же появлялась полиция и разгоняла сходку.

Тем не менее Ангелу отказывали в его просьбе. В основном из-за того, что ораторские способности у него, как говорят, и не ночевали. Но Ангел не мирился с «дискриминацией» и упорно добивался своего. И руководители ячейки, в конце концов, сдались.

Окончилась очередная сходка. Ее участники выходят на людную улицу, чтобы устроить митинг. И вот место выбрано, на груду сваленных в кучу пустых ящиков взбирается новоявленный «трибун». Это сияющий от удовлетворенного честолюбия Ангел Тодоров.

– Товарищи! Соратники по борьбе! – бодро начинает он.

Его приветствуют, ему рукоплещут. Горделивым взглядом «трибун» окидывает толпу. Полицейских нигде не видно.

– Товарищи! – повторяет он. – По борьбе соратники! – голос оратора падает, лицо меняется. На нем уже не горделивая улыбка, а растерянность и паника. Ни одного полицейского.

– Товарищи! – третий раз кричит несостоявшийся «трибун». И истерически добавляет: – Товарищи, где же полиция?!

ЕГО ВСЕ ЗНАЮТ

В Софию приехал западногерманский писатель К. и собрался нанести визит Тодорову. В такси он называет фамилию Ангела и его адрес.

– Не надо адреса, – говорит шофер. – Я его знаю.

Появившись у Ангела, К. говорит ему:

– Господин Тодоров, оказывается, вы необычайно популярны в Софии. Вас тут все знают.

И рассказывает о разговоре, происшедшем в такси. Ангел спрашивает гостя, а не запомнил ли он случайно фамилии шофера? К. ответил:

– Запомнил. Его зовут Христо Чертовенский.

– А-а, Чертовенский, – протянул А. Тодоров. – Я его тоже знаю. Он живет в нашем подъезде, прямо надо мной.

О ЧЕМ ЭТО МЫ?

Ангел не мог, конечно, остаться в стороне от целой серии распространившихся в последнее время рассказов о склерозе. И вот что он мне поведал.

Будто бы замучила его эта проклятая забывчивость, и потому, следуя советам друзей, обратился он к врачу.

– На что жалуетесь, дорогой товарищ Тодоров? – спросил врач.

– Понимаете, доктор, в последнее время я замечаю за собой, что стал очень забывчивым, – сказал Ангел.

– И в чем забывчивость проявляется?

– Забываю фамилии, названия улиц, номера телефонов…

– И давно это у вас началось?

– Что началось? – с невинным видом спросил, в свою очередь, Ангел.

Таков наш веселый, симпатичный болгарский друг. И каждая встреча с ним – это непременная радость и улыбка. И не случайно все, кто его знает, говорят обычно о Тодорове кратко – просто Ангел.

ТРУДНОЕ СЛОВО

Много лет назад, когда я впервые попал в Болгарию, меня угостили очень приятным красным вином.

– Как оно называется? – поинтересовался я.

– «Мелник».

– «Мельник»? – переспросил я.

– Нет, «Мелник», – возразили мне.

Позднее я узнал, что в болгарском языке очень редко употребляется мягкий согласный и букву «л» наши друзья выговаривают твердо: началник, калмар, импулс, неволник и т. д.

И вот несколько лет спустя, оказавшись в Софии, я зашел в магазин, чтобы купить бутылку вина.

– Какое вы хотите вино? – спросил меня продавец.

– «Мелник», – на болгарский манер ответил я.

– Ну зачем же, дорогой друг, так насиловать себя, – возразил продавец. – Говорите «Мельник», как принято у вас. Мы, болгары, теперь отлично разбираемся в тонкостях русского языка.

Я сердечно поблагодарил продавца за любезность, а он меня – за покупку.

А на днях по случаю именин жены мне опять пришлось зайти за вином в магазин. Но уже в наш, московский. Продавец спросил:

– Какое вам дать вино?

Я указал на знакомую этикетку:

– «Мельник».

– Уважаемый покупатель, – наставительно сказал мне продавец, – надо говорить «Мелник». Согласитесь, что вам было бы не очень приятно, если бы в вашем присутствии искажали ваш родной язык?

– Но ведь сейчас болгары меня не слышат!

– Ну и что ж. Зато слышу я – их друг.

И кто бы мог подумать, что это простое слово, обозначающее профессию человека, размалывающего зерно, может оказаться таким трудным…

ЗАВЕТНОЕ ИМЯ

Это случилось в Хиссаре – курортном городе, который известен не только в Болгарии. Я приехал сюда ранней весной, возвращаясь из Габрово. Воспользовавшись гостеприимством здешнего писательского дома отдыха, я решил провести тут десяток дней и в спокойной обстановке заняться переводом на русский язык новых габровских анекдотов. Ими снабдили меня мои габровские друзья. Работа шла успешно, тем более что я, можно сказать, совмещал ее с отдыхом и лечением.

Дело в том, что, наблюдая за жизнью городка из окна своей вознесенной под самую крышу комнаты, я обратил внимание на то, что регулярно, в одни и те же утренние и вечерние часы, улицы городка наполнялись разнообразным людом – мужчинами, женщинами, стариками, детьми, которые, вооружившись всевозможными сосудами, шли к источнику за целебной хиссарской водой. Сосуды были действительно разные – бутылки в ивовом оплетье, термосы, графины, чайники, канистры, кувшины… А одна супружеская чета – старик и старуха – несла даже детскую ванночку, оставшуюся, видимо, старикам в наследство от возмужавшего внука или внучки. Они явно брали воду про запас, чтобы не являться к источнику каждый день.

Мог ли я удержаться от такого повального увлечения? Конечно, нет! Купил в ближайшем киоске термос и влился в общую шеренгу жаждущих чудесного исцеления. Так вот и шло: я перекладывал на русский язык очередную габровскую мини-историю и запивал ее глотком воды из термоса. И явственно ощущал, что самочувствие мое улучшается, правда, не зная, чему это приписать: целебной ли хиссарской воде или не менее целебному габровскому юмору?

Во всяком случае, я решил посоветоваться на этот счет с врачом, который изредка навещал наш писательский дом. Я спросил его:

– Доктор, а правда ли, что хиссарская вода очень хорошая?

Учитывая, с кем он говорит, доктор ответил:

– Просто отличная! Она, правда, не приносит никакой пользы, но зато и безвредна, как совершенно точно показали мои исследования.

Однако наступил подходящий момент сказать несколько слов о нашем докторе. Стройный, подтянутый, с лихо закрученными усами, он напоминал дуэлянта XVIII века или современного провинциального транжира казенных денег, но никак не эскулапа, с образом которого у меня всегда ассоциировалась солидность, умеренность и скромность. Бегло обследовав меня, он громко произносил «отлично» и уходил пружинистой кавалерийской походкой. А мне оставалось лишь догадываться, относится ли это восторженное восклицание к утреннему настроению врача-дуэлянта или к показателям моего артериального давления.

Тут я подхожу к кульминации моей истории. Однажды я сказал врачу, что неплохо было бы исследовать мою кровь и узнать, как обстоит дело с моим застарелым диабетом.

– Нет ничего проще, – не задумываясь, ответил он. – Завтра рано утром я зайду за вами и отведу в наш госпиталь (там было его основное место работы). Только ничего не ешьте и не пейте, даже глотка нашей хиссарской воды, хотя, я вижу, вы теперь не можете без нее обходиться.

Назавтра, рано утром, он привел меня в госпитальную лабораторию и, обратившись к одной из лаборанток, сказал:

– Это русский, он живет в писательском доме отдыха. Надо сделать ему анализ крови на сахар.

И пружинистой кавалерийской походкой удалился по своим дуэльно-врачебным делам.

Лаборантка, симпатичная женщина лет тридцати семи – тридцати восьми, приветливо улыбнулась, указала мне на стоящий рядом стул и занялась анализами. Все дело не заняло и трех минут. Я поблагодарил любезную женщину и отправился к себе.

На другое утро, придя в столовую, я увидел рядом со своим прибором свернутый вдвое листок, вырванный из тетрадки. Развернув его, я прочел: «Товарищ Иван: ваш сахар в крови 138 %. Любка Ивчева».

Вот, вероятно, как это случилось. Легкомысленный медик-дуэлянт не сообщил лаборантке моей фамилии, и та оказалась в затруднении: кому же адресовать результаты анализа? А потом вспомнила, что тридцать лет назад, когда она была семи-восьмилетней девочкой, всех советских солдат-освободителей называли Иванами. И она решила присвоить это громкое имя мне, хотя я не был на Шипке, а воевал совсем в другой стороне…

До сих пор я храню среди рукописей и этот листок из тетрадки, в котором болгарская женщина причислила меня к славному племени Иванов, которых только в одной Москве, говорят, насчитывается полмиллиона, а может быть, даже и целый миллион. Что ж, пусть одним Иваном будет больше. Ведь, как подсчитали бы габровцы, превратившись в Ивана, я стал расходовать при написании своего имени не шесть букв, как раньше, а только четыре. А это уже огромная экономия!

ПЛОЩАДИ И ПАМЯТНИКИ

Дело было так. Я приехал в Габрово как раз в то утро, когда здесь только что начался один из первых фестивалей юмора и сатиры. И сразу же очутился в гуще ликующей и смеющейся толпы габровцев. Примерно в середине праздника я встретил своего старого друга, писателя-юмориста Петра Незнакомова, который тоже приехал в Габрово утром. Встретившись, мы уже не расставались и путешествовали по всем фестивальным «точкам» вдвоем.

Но вот отгремели самые неутомимые оркестры, умолкли самые голосистые певцы. Была уже поздняя ночь. И тут Петр вспомнил о своей машине, которую он, приехав из Софии, бросил где-то в городе, спеша на праздник.

– Давай подгоним машину к нашему отелю, – предложил мне Петр. – Пусть ночует рядом с нами. Она к этому привыкла.

Я согласился, но на всякий случай спросил Петра, помнит ли он, на какой улице оставил машину. Улица? Петр напряг свою память.

– Нет, – сказал он. – Там вообще не было никакой улицы!

Фантастика! Не бросил же он своего «Москвича» в чистом поле? А мой друг тем временем продолжал:

– Там была площадь и… какой-то памятник.

Это уж чего-то стоило. И мы отправились по затихшим габровским улицам на поиски площадей, памятников и брошенных рассеянными владельцами «москвичей», «опелей» и «трабантов».

На первую площадь мы наткнулись довольно быстро. Она оказалась совершенно пустынной, если не считать одиноко стоящего в самом центре памятника. «Москвича» тут не было и не могло быть, о чем красноречиво говорил знак автоинспекции, запрещающий стоянку всех видов транспорта. На второй площади транспорт стоял, но автомобиля Петра в его составе мы не обнаружили. На третьей площади…

Да, описывать каждую площадь и каждый памятник из увиденных нами в ту памятную ночь было бы очень утомительно для читателя. Вначале мы подходили к памятникам вплотную, пытались в неровном лунном свете разобрать надпись на пьедестале и установить, чья память здесь увековечена. Но потом мы махнули рукой на надписи и только вели их общий подсчет: третий, четвертый, пятый, шестой… В итоге мы насчитали шестнадцать площадей и семнадцать памятников. Дело в том, что на последней площади был не один, а два памятника. Правда, возможно, что вторым был не памятник, а застывший в немом экстазе местный поэт или подгулявший участник фестиваля, пытавшийся последним напряжением воли преодолеть земное притяжение…

Во всяком случае, даже Петр, при его вечной рассеянности, заподозрил что-то неладное.

– Смотри, – сказал Петя, указывая на второй памятник, – а ведь он шевелится!

Короче говоря, мы вернулись в отель с пустыми руками и, огорченные неудачей, свалились спать. А утром обнаружили «Москвич» Пети за углом нашего отеля в узкой улочке. Очевидно, привычка спать рядом с хозяином взяла верх, и «Москвич» ночью перебрался к отелю своим ходом… К тому же за завтраком мы выяснили у официанта, что в Габрово пока есть только три площади и три памятника.

После веселого, забавного фестиваля я поехал в Софию вместе с Петром на его «Москвиче». И когда мы миновали габровские предместья, я подумал, что городскому Совету Габрово не мешало бы установить в городе еще несколько памятников и устроить побольше площадей, чтобы заезжие юмористы получили возможность поставить свою машину на каком-нибудь приметном месте.

СТРАНА, ГДЕ ЖИВЕТ УЛЫБКА

А есть ли такая страна? – спросит читатель. И хотя это прозвучит несколько фантастично, автор намерен утверждать, что такая страна есть.

Примерно на широте Тбилиси находится Титоград – столица Черногории – самой маленькой из югославских республик. Здесь, в небольших городках и селах, прилепившихся к горным утесам, живут отважные воины, заботливые хозяева и строители новой жизни. Как и всюду в Югославии, кипит под высоким небом Черногории созидательный труд, не умолкает гул строек. Назовем созданные трудом народа объекты: алюминиевый комбинат, судостроительная верфь в Которской бухте, железная дорога, которая связала Черногорию с центром страны и побережьем Адриатики.

Черногорцы возделывают землю, строят и… улыбаются. Самобытный черногорский юмор уходит своими корнями в далекое прошлое. Он всегда – в годы подневольной жизни, в годы борьбы и в дни мира – служил и служит надежной духовной опорой народа. Черногорцы шутят сами над собой, что, как известно, могут позволить себе только сильные люди…

В истории Черногории были особенно тяжкие времена. В конце XV века нашествие турок лишило черногорцев плодородных равнин вокруг Скадарского озера, а Венеция захватила бухту Которскую, отрезав таким образом страну от моря. Горстки смельчаков укрылись за горной грядой. И здесь, в лесах, опоясывающих гору Ловчен, создали оплот для борьбы с захватчиками. В течение нескольких веков боролись черногорцы против турок, венецианцев, французов, австрийцев. Жестокая борьба не на жизнь, а на смерть, суровая природа закалили характер черногорцев, научили стойкости, умению сохранять мужество и драгоценное чувство юмора в любых обстоятельствах.

Кто смеется над грозящей опасностью, тот непобедим. «Борьба с врагами, – писал известный исследователь черногорского юмора профессор Нико С. Мартинович, – жизнь на бесплодных камнях, воспитали в черногорцах любовь к свободе, чувство собственного достоинства, умение улыбаться и шутить даже в самое трудное время. Черногорцы высмеивают все человеческие слабости, у кого бы они ни были – у них самих или у других».

Каков «возраст» черногорского юмора? Его исчисляют со времен правителя Черногории Ивана Црноевича (1465—1490 гг.). Большой толчок в развитии юмора дало творчество правителя и поэта Негоша (1813—1851 гг.). Его вольнолюбивые высказывания в основном были направлены в адрес папы римского и Ватикана.

Конечно, мы можем назвать имена и других черногорских писателей (например, Степана Любиша), продолживших в своем творчестве традицию народного юмора. Но в основной массе он анонимен и не имеет конкретного автора. Можно ли сказать, например, кто первый придумал злую и горькую шутку о картофеле?

– Зачем бог создал картошку? – спросил один черногорец другого.

– Затем, чтобы и бедняку было с кого шкуру драть! – ответил тот.

Как мы уже говорили, черногорцы не прочь пошутить и на собственный счет.

После введения в Черногории телеграфной связи с Цетине было организовано «Корреспонденцбюро», выпускавшее печатный бюллетень. Агитировали одного крестьянина подписаться на этот бюллетень. Крестьянин ответил:

– Мне лучше «Корреспонденцбюро», чем моя жена, и не надо! Она каждое утро приносит от колодца столько новостей, что они в доме не умещаются!..

А некий почтовый служащий в Черногории так объяснял людям, что такое телефон:

– Это вроде того, как у лежащего пса: голова в Подгорице (ныне Титоград), а хвост в Цетине. Когда наступят ему на хвост в Цетине, пес начинает визжать в Подгорице!..

Но особенно беспощадны анонимные авторы анекдотов к врагу. Рассказывают такую историю.

Во время первой мировой войны черногорец попал в плен. Его допрашивает австрийский офицер:

– Почему воюют черногорцы?

– Потому, что мы не хотим отдавать нашу землю, – ответил пленный. – Мы и так бедны ею.

– А мы воюем за доблесть и честь! – напыщенно сказал офицер.

– Конечно, – подумав, согласился черногорец. – Каждый воюет за то, чего не имеет…

Черногорцев и русских связывают давняя любовь и дружба. В народном черногорском фольклоре есть множество притч, легенд и веселых историй об этой крепкой, верной и бескорыстной дружбе. Одна из них такая.

Когда свершилась Октябрьская революция, господь бог был очень озабочен судьбой верующих в России. Он созвал святых на заседание и спросил: «Есть ли желающий спуститься на землю, в Россию, и узнать, как там идут дела?» Никто из святых на это предложение не откликнулся. Тогда бог, зная храбрость черногорцев, спросил: «Есть ли здесь какой-нибудь черногорский святой?» Ему ответили, что среди черногорцев вообще-то святых нет. Есть, правда, некий Петр Цетиньский, которого черногорцы считают святым, но богом он в этом титуле еще не утвержден. Позвали Петра Цетиньского, и тот согласился спуститься в Россию. Спустился – и след его простыл!.. Долго ждал господь возвращения посланца, потом направил двух ангелов на разведку. Они спустились и нашли в России Петра Цетиньского. Тому жизнь с большевиками пришлась по душе. А богу он послал с ангелами донесение: «Жив, здоров. Остаюсь здесь. Привет! Товарищ Петров!»

Стоит ли говорить, что во время второй мировой войны симпатии черногорцев целиком были на стороне советского народа, отстаивающего в борьбе с гитлеровскими полчищами свою свободу, а также честь и свободу порабощенных народов Европы! Уже в первые дни войны из одной горной деревушки в другую ходило сочиненное кем-то четверостишие:

 
Наполеон Бонапарт
Пал у московских врат.
И теперь молим тебя, боже,
Чтоб с Гитлером было то же!
 

Итак, есть такая страна, где смех, улыбка, шутка являются нормой жизни, а чувство юмора возведено в степень государственной мудрости. Страна эта – Черногория, одна из равноправных республик братской социалистической Югославии. И нам кажется, что настал момент переступить порог этой гостеприимной страны. Внимание: рассказывают черногорцы!..

Рассказы эти, путешествуя по Черногории, я услышал от разных людей и записал их в свой писательский блокнот. А теперь предлагаю твоему вниманию, читатель.

ЧТО ЛУЧШЕ?

Два бедных крестьянина однажды размечтались: чего бы каждый из них захотел, если бы стал царем? Один говорит:

– Если бы я стал царем, то приказал бы лить на себя столько духов и одеколона, чтобы у всех вокруг от этого запаха из глаз слезы текли. А ты?

– А я, – ответил другой крестьянин, – если бы стал царем, то велел бы на моих опанках[2]2
  Опанки – простая крестьянская обувь из кожи.


[Закрыть] каждый день подошвы менять!

ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ПЛАТЯТ?

За крестьянами, живущими вокруг Цетине, образовался большой долг по налогам. Даже в последний, урожайный год многие из крестьян не внесли налога в княжескую казну. Князь Данила тогда спросил местного мудреца Сулу Радова:

– В чем дело, Сула, почему у них нет денег?

– А почему нет шерсти у моих и твоих овец? – спросил, в свою очередь, мудрец. И тут же ответил: – Потому, что мы их стрижем!

САМАЯ БОЛЬШАЯ БЕДА

Собрались как-то селяне под вечер и стали говорить о всякой всячине. Один задал такой вопрос:

– Какая, по-вашему, может быть у мужика самая большая беда?

Ответил Марко Кадич, слывший очень рассудительным:

– Самая большая беда, когда у тебя жена злая и сосед цепной пес.

– Почему же это самая большая беда?

– А потому, что когда ты идешь домой, то думаешь, не выцарапает ли тебе глаза жена, а когда уходишь из дому, то опасаешься, не вцепится ли в пятку сосед.

ПОГОДИ, ДЯДЯ!

Во время правления известного начальника округа Сулы Радова одна девушка родила внебрачного ребенка, что строго преследовалось существовавшими тогда законами. Дело поступило на рассмотрение к начальнику округа. Он слушал объяснения, а сам набивал трубку. Девушка доказывала, что во всем случившемся ее вины нет: над ней учинил насилие один солдат. Сула усмехнулся, потом сказал:

– Дочка, добудь мне огоньку, хочу закурить.

Девушка подошла к камину, достала щипцами уголек и поднесла к трубке начальника, но он в это время отвернулся. Тогда она зашла с другой стороны, но он опять как будто невзначай повернулся, и девушка не смогла положить уголек в трубку. Так повторялось несколько раз. Тогда девушка сказала:

– Погоди вертеться, дядя, если хочешь, чтобы я разожгла тебе трубку.

– Не перестану, дочка. Да и ты если бы вела себя так же, то не стала бы жертвой насилия.

ЧЕРНОГОРЕЦ И КАПУСТА

Один черногорец побывал в Боснии и впервые в своей жизни увидел капусту. Капуста очень ему понравилась, и он долго расспрашивал, как ее сажают, как убирают, как солят и подают к столу. Ему подробно обо всем рассказали.

Возвращаясь к себе в горы, он старался ничего не забыть, но, как на грех, запамятовал название самого диковинного растения. И тогда он, почему-то рассердившись на боснийцев и на капусту, рассказал о них так:

 
Сытая как дым,
Утеха – пожилым.
Растет как трава,
Вот такая голова!
Солят в бочонках
Черноглазые девчонки.
Боснийцы-скупцы
Готовят голубцы!
 

ПОЧЕМУ ТЕПЕРЬ ЛЕТО ОЧЕНЬ ЖАРКОЕ И ЗИМА ТЕПЛАЯ?

Раньше зима была холодная, и Заведующий Зимой носил валенки, лето – теплым, и у Заведующего Летом была легкая летняя обувь.

Так продолжалось долго. Но однажды Заведующие встретились в одной лесной избушке, крепко выпили и ночевали там. А уходя рано утром, нечаянно поменялись обувью. С тех пор все переменилось: лето стало таким жарким, что даже в валенках ноги печет, а зима такой теплой, что летняя обувь стала как раз впору.

Остается ждать, когда Заведующие снова встретятся, опять выпьют, опять поменяются обувью, и тогда, может быть, все встанет на свои места.

РАЗВЕ ТАК СТРОЯТ?

Черногорец зашел в церковь с сумой за плечами. Он не желал с ней расставаться и надеялся где-нибудь пристроить. Но, не найдя подходящего места, черногорец прошептал:

– Могу с кем угодно поспорить, что эту церковь строил какой-то чокнутый святой. Ишь какую громадину отгрохал и не забил ни одного гвоздя, чтобы добрые люди могли на него суму повесить!

ДЕЛИТЕ, КАК ВУК!

В Добрское село после сильного неурожая поступила помощь: немного хлеба для посева. Стали думать, кто будет делить хлеб. Большинство высказалось за Вука Маркова. Вук делил с учетом состава семьи и ее благосостояния: кому досталось десять, кому пятнадцать, а кому и двадцать килограммов. Крестьяне, получив зерно, с радостью расходились по домам. Когда свою долю получил последний из них, повозка с зерном совсем опустела.

– Вот так штука! – воскликнул Вук. – Никого, кажется, не обидел, кроме самого себя!

Крестьяне услышали и сказали:

– Зачем же так? Собери свою долю со всей общины!

Вук ответил:

– Нет, пусть уж лучше я сам останусь без хлеба, чем буду отнимать его у другого.

После этого, когда в Добрском селе приходилось что-нибудь делить, сразу же раздавались голоса крестьян:

– Делите, как Вук!

ПОСТАВИЛ СВЕЧУ ВОЛКУ

Село Марковина, пожалуй, самое бедное во всей Черногории, поля здесь – сплошной камень. В этом селе и жил один крестьянин, все состояние которого составляли две козы. Жила семья впроголодь, детишки редко получали кусок хлеба вдобавок к козьему молоку. А тут еще стряслась беда: напал волк на коз и растерзал их. Жить стало нечем. Собрал крестьянин кое-какой скарб и вместе с женой и детьми побрел из села. Так они добрались до Петрова села в Сербии и здесь обосновались. Земляки, тоже выходцы из Черногории, помогли крестьянину, и скоро он построил дом, заимел немного земли, корову, вола и нескольких овец. Наступил большой праздник – день архангела. Крестьянин зажег перед иконами две свечи, причем одну большую и толстую. Оказавшийся в доме гость удивился и спросил у хозяина:

– Почему ты зажег две свечи?

Крестьянин ответил:

– Одну свечу, по обычаю, я зажег в честь святого архангела. А вот эту, здоровую, – во здравие одного волка, если он жив, а если нет – за упокой его души. Потому что, если бы волк не съел моих коз, мы бы до сих пор питались сухой коркой хлеба.

ДВОЕ, КОТОРЫЕ НЕ СРУБИЛИ НИ ОДНОЙ ГОЛОВЫ

После одной ожесточенной битвы с турками много черногорцев собралось на военный смотр. Князь вызвал из шеренги Трипку и спросил:

– Скажи, Трипка, сколько турецких голов снес ты в этом бою?

– Ни одной, ваша светлость.

– А можешь ли ты указать еще на какого-нибудь черногорца, который не срубил ни одной вражеской головы?

– Могу, ваша светлость. Это вы.

Князь остался доволен смелым ответом и наградил Трипку медалью за храбрость.

ГДЕ КРЕСТЬЯНИН ТЕРЯЕТ БОЛЬШЕ?

Это было в 1920 году. Николу Ковачевича за неуплату налога упрятали в тюрьму. Отсидел он несколько месяцев и очень исхудал. Когда его приятель Симеон Башович увидел Николу возле мельницы, то был страшно поражен:

– Почему ты так похудел? Плохо жилось в тюрьме?

Но Ковачевичу совсем не хотелось говорить про опостылевшие тюремные дни, и он пошел поболтать со знакомыми мужиками, оставив привезенное для помола зерно без надзора. Пользуясь этим, подручные мельника запускали руки в каждый ковачевичский мешок по самый локоть… Башович видел это, но что он мог поделать? Его самого каждый раз обирали на мельнице.

Когда Никола вернулся к своему возу, Башович не сдержался и опять задал ему тот же вопрос:

– Ну сколько же все-таки, Никола, ты потерял в тюрьме?

– Немного – меньше двенадцати килограммов.

– Действительно немного. Вот я и думаю: уж лучше в тюрьме сидеть, чем ездить на эту проклятую мельницу!

ОШИБКА АНГЕЛА

Черногорец мирно шагал по шоссе, проложенному среди скал. И вдруг он услышал чей-то голос:

– Прыгай в сторону!

Черногорец прыгнул, и вслед за тем на дорогу обрушился камнепад.

Оглядевшись и не увидев рядом своего спасителя, озадаченный черногорец продолжал свой путь. Но на особенно крутом изгибе шоссе он опять услышал тот же голос:

– Прижмись к скале!

Путник, не рассуждая, последовал совету. И в тот же момент с бешеной скоростью промчался автомобиль. Не раздайся своевременно предупреждение, гибель черногорца была бы неминуемой.

Придя в себя после пережитого потрясения, черногорец снова оглянулся и снова не увидел никого.

– Скажи мне, кто ты, добрая душа? – спросил черногорец.

И услышал в ответ:

– Я твой ангел-хранитель.

Тут-то черногорец заметил на своем плече крохотного человечка.

– Дорогой ангел, – проговорил черногорец, – спустись с плеча, я хочу тебя получше рассмотреть.

И когда крохотный человечек приблизился к ладони черногорца, тот схватил его и воскликнул:

– А где же, негодник, ты был, когда я женился?

СТО И ОДИН

Это было в Цетине в годы фашистской оккупации. Одного старика черногорца суд присудил по совокупности «преступлений» против «режима» к сто одному году каторжных работ. Судья спросил у осужденного, доволен ли он тем, что избежал расстрела.

– Конечно, доволен, – ответил старик. – Но думаю, что особенно тяжелым будет год, который вы мне дали сверх ста.

– Почему? – удивился судья.

– Да потому, что год вы, наверное, еще продержитесь, и мне придется тянуть каторжную лямку. Ну, а потом вас прогонят, и остальные сто лет я уже проживу припеваючи.

Таковы черногорцы. Они никогда не падают духом, оставаясь верными врожденному чувству юмора. Озорная, а иногда грустная шутка, острый анекдот звучали в устах черногорцев во все времена героической истории их родины, помогая отбиваться от многочисленных врагов. Так было и в годы второй мировой войны.