Текст книги "Голова дракона"

Автор книги: Мануил Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

ПРИРОДА И ЛЮДИ

Кажется мне, что все необходимые общие слова на данную тему уже сказаны.

О том, что природа, как родная мать, кормит нас и поит. Что она отзывчива на заботу и ласку, а за труд воздает сторицей. И о том, конечно, что общение с природой духовно обогащает человека, делает чище и вдохновляет на добрые дела.

Стоп. Хватит общеизвестных истин и набивших оскомину прописей. Перейдем к конкретным иллюстрациям.

Конкретно коснемся природы Азербайджана. И не вообще природы, а животного мира этой республики. Нет, это тоже расплывчато. Возьмем одно животное. А именно безоарового козла. Вот теперь конкретно.

Значит, природа у нас есть. А люди? Не будем опять-таки судить и рядить о них в масштабах всего человечества. Ограничимся одним лицом. А именно: молодым ученым, которого назовем для краткости Подвижником. Тоже получилось совершенно конкретно.

Безоаровый козел обитает в горах на высоте 800—1200 метров над уровнем моря, в труднодоступных ущельях.

Подвижник живет на равнине, у самого моря, в столице республики Баку.

Они никогда не ходили друг к другу в гости, не болтали меж собой по телефону, не состояли в приятельской переписке… И тем не менее сейчас их водой не разольешь, они не мыслят свое существование каждый по отдельности, а только вместе. Странно, не правда ли?

Еще два года назад Подвижник жил у другого моря – Балтийского, ходил совсем по другим улицам – ленинградским, и судьба его вот-вот должна была слиться с судьбой совсем иного природного объекта. Но не слилась… Научный руководитель по-отечески строго посоветовал молодому аспиранту сменить ленинградские белые ночи на темные и звездные бакинские. Он полагал, что в более родственных природных условиях быстрее проявятся талант и способности будущего природоведа, которые упорно не давали никаких ростков под холодным северным небом.

Между прочим, не покажется ли вам сомнительным ставить рост и становление научного таланта в зависимость от тех или иных географических условий? Но разве поймешь ученых мужей? Говорят, все они немного со странностями…

Кстати, и на родной почве Подвижник прижился не сразу. Ведь это только в сказке можно сказать, что молодого человека, ничем не проявившего себя и отчисленного из аспирантуры в Ленинграде, с распростертыми объятиями ждали в Баку. Нет, в жизни такого не бывает. И если бы не Покровитель… Да, кандидат биологических наук, специалист по мышевидным грызунам, покровительственно отнесся к Подвижнику, зачислил его аспирантом в свою лабораторию, поручил тему безоарового козла, а научное руководство по этой теме возложил на себя.

Правда, слегка смущает солидная дистанция, которая отделяет мышевидных грызунов от с копытных животных. Но ведь в науке еще так много таинственного…

Да, как мы уже сказали, Подвижник прочными узами связал свою научную карьеру с судьбой безоарового козла. Он вырос, вжился в тему и даже время от времени помещает статейки в специальных вестниках. А когда идет он по коридору научного института, то молоденькие лаборантки, глядя ему вслед, восхищенно шепчутся:

– Вон, вон, видишь, идет. Знаешь, чем он занимается?

– Чем?

– Безоаровым козлом.

– Это который там? – и девушка тычет пальцем куда-то в небо.

И все это, конечно, приятно. Хотя сомнения гложут. Например, такого рода. Безоаровый козел глубоко и всесторонне исследован в трудах С. К. Даля, Н. К. Верещагина и многих других. Недавно диссертацию, посвященную этому животному, защитил К. М. Гаспарян. Смущает не только то, что бородатый обитатель Кавказских гор даже при его довольно рассеянном образе жизни вряд ли прибавил какие-то новые черты, достойные изучения. Смущает и другое. В институте долгое время работал зоолог, оставивший после себя рукопись, посвященную безоаровому козлу, и ценную коллекцию. Так вот, это научное наследие покойного ученого непостижимым образом оказалось в распоряжении Покровителя, а содержащиеся в нем многолетние наблюдения и выводы стали перекочевывать в статейки и диссертацию Подвижника.

Однако настало время поближе познакомиться с диссертантом. Мы попросили будущего кандидата рассказать, часто ли он как биолог бывает на природе.

– Каждое лето мы выезжаем на полевые работы.

– И поднимаетесь в горы?

– Нет.

– Ага, значит, тогда козлы спускаются вниз?

– Не спускаются.

– А как же вы общаетесь с ними?

– Помогают охотники. Они убивают безоаровых козлов в горах и потом приносят их к нам вниз. За каждого козла институт платит охотнику двадцать пять рублей.

Может быть, вас, дорогой читатель, немножко покоробит такая рыночная постановка добывания научного материала. По вашему разумению, молодому претенденту на научные лавры полезно было бы самому карабкаться в горы и часами лежать на снегу или голой скале, с биноклем в руках наблюдая интересующий природный объект.

Да, с этим делом, прямо скажем, в институте пока слабовато. Там я познакомился еще с одним ученым мужем – старшим научным сотрудником, кандидатом биологических наук, автором ряда работ в области зоологии позвоночных животных. Он в отличие от многих коллег не замыкается в узких рамках своей специальности, а живо интересуется тем, что делается и в соседних лабораториях. Так, он сообщил мне, что Покровитель, кроме приобретения ценного исследователя безоаровых козлов, сделал еще важное научное открытие: как можно устроить ближайших родственников за счет щедрот все той же природы. Он потребовал у высших научных инстанций несколько дополнительных штатных единиц якобы для выяснения запасов ядовитых змей в Азербайджане и, получив таковые, в первую очередь устроил своего сына-аспиранта. Совсем по другой специальности. Ядовитые змеи, конечно, об этом ничего не узнали.

На встречу со мной старший научный сотрудник принес объемистую папку и предложил ознакомиться с ее содержанием. Со страхом я полистал рукопись – в ней было не меньше пятидесяти печатных листов. Но оказалось, что ничего научного в ней нет. В папке визитер собрал в копиях заявления, которые он писал и пишет во все республиканские и союзные инстанции.

Когда я хотел посочувствовать ученому, он отмахнулся. И сказал, что написал бы больше, но завхоз института, подстрекаемый врагами, в его отсутствие зашел в лабораторию, забрал пишущую машинку и запер ее в сейф. Теперь старший научный сотрудник работает только дома, а раньше писал свои заявления и на службе.

Я попытался заинтересовать собеседника судьбой безоарового козла, ведь бедствует он! По одним сведениям, в местах основного обитания осталось около 500 этих животных, по другим – и того меньше. Ждут не дождутся, бедняги, когда по рекомендации ученых будут наконец приняты действенные меры к их охране. Но тема не получила развития.

– При чем тут какие-то козлы, когда у нас в институте творятся подобные безобразия! – воскликнул автор бесчисленных жалоб, заявлений и копий с них.

И он торопливо стал говорить, что по его сигналам создана комиссия из авторитетных ученых института, но она пришла к неавторитетным выводам, теперь ему грозят взысканием, но он добьется, что более авторитетные органы…

Здесь я, как говорится, отключился от собеседника. И подумал, что, вероятно, иных сотрудников института давно уже перестала интересовать судьба всех этих безоаровых козлов, енотов-полоскунов, красных лисиц… И по-настоящему их волнуют лишь собственная судьба, взаимоотношения с коллегами и начальством, удачи и промахи на тернистом пути к заветной карьере. Хотя, в сущности говоря, институт существует лишь в силу того, что пока еще сохраняется животный мир этой республики…

О природа! О люди!

КРИЗИС ЖАНРА

Фабрика переживала тяжелые дни. Прежде настежь открытые фабричные ворота теперь стояли наглухо затворенные. Нахальная ворона взгромоздилась на верхушку въездной арки, явно готовясь осквернить замечательную, расписанную лазурью и золотом вывеску:

«Управление бытового обслуживания населения. Фабрика «Песня». Производство на давальческом сырье».

Фабрика испытывала упадок покупательского спроса. Складские помещения ломились под тяжестью нереализованной продукции. Она заняла все проходы и проезды, межэтажные площадки, подвалы и подполы, а также пустовавшие прежде помещения красных уголков и лекционных комнат.

Обслуживающий персонал впал в пауперизм. О прежних временах с их обильными премиальными и увесистой прогрессивкой вспоминали как о золотом веке. Опечаленный фабричный люд бродил из конца в конец по производственной территории, не замечая, что топчет собственную продукцию. В том числе пластинку-шлягер 19. . . года «Венчальную-величальную» со знаменитым, прогремевшим на всю периферию припевом:

 
И не ох! И не ах!
Нынче числюсь в женихах.
Ну, а завтра – ой, ой!
Повенчаюсь со звездой!
 

А началось все со статьи известного критика Кузьмы Ковалева в одном еженедельнике. Автор статьи, сын потомственного деревенского кузнеца (отсюда и фамилия), с малых лет вертевшийся возле отцовской наковальни, рано потерял слух и теперь мог смело судить о любых явлениях искусства, особенно не вслушиваясь в то, что оно там пытается лопотать на своем, богом данном языке.

Кузьма Ковалев писал о песне. Отметив возникшую в последнее время тягу композиторов, поэтов и слушателей к песне излишне эмоциональной, критик утверждал, что песня не должна: а) расхолаживать; б) воспламенять. Ибо нельзя заранее предугадать, к каким это может привести последствиям. Песня должна быть удобной и покойной, как разношенная туфля, и ясной и четкой, как таблица умножения. Избегайте туманных выражений, словесных и музыкальных выкрутасов, держите фантазию в крепкой узде, советовал творцам песен критик. Как литературное браконьерство и контрабанду расценил он попытки иных авторов протаскивать в песни поэтические образы и сравнения.

В качестве образчика такой контрабанды критик процитировал из одной песни две строки:

 
Огни деревень, как птицы,
Летают в снегу ночном.
 

И легко, как дважды два – четыре, доказал, что огни мало похожи на птиц, а снег, вполне пригодный для скольжения и катания, не может быть использован птицами для полета.

Критик утверждал также, что строчка другой песни «Из крохотных мгновений соткан дождь» тоже не выдерживает критики. Если мы даже допустим, что дождевая завеса может быть из чего-нибудь соткана, то уж, конечно, не из мгновений, а на крайний случай из капелек дождя.

Почему, спрашивал критик, поется в песне «Течет река Волга, конца и краю нет», когда еще много веков назад было абсолютно точно установлено, что Волга, начинаясь на Валдайской возвышенности, благополучно впадает в Каспийское море, где фактически и кончается?

Кузьму Ковалева буквально вывели из равновесия такие легкомысленные строчки, как

 
Лучами красит солнышко
Стальное полотно.
 

И:

 
В небе ветер озорной
Ходит под руку с луной.
 

«Бред, – неистовствовал критик, – насилие над здравым смыслом! Кто позволил низводить Солнце до роли какого-то ремесленника-маляра, откуда у ветра или Луны взялись руки?»

Для фабрики «Песня» последствия критического выступления Кузьмы Ковалева оказались просто ужасными. Специально созданная авторитетная комиссия подвергла тщательному анализу фабричную продукцию. И обнаружила, что песни, которые выпускает фабрика в виде печатных сборников с нотами, магнитофонных записей и пластинок, нашпигованы рискованными сравнениями, вольными образами, озорными рифмами, как краковская колбаса чесноком. Причем уже упомянутый герой-жених, намеревающийся повенчаться со звездой, не так уж и страшен в сравнении с другими песнями, обнаруженными дотошными членами комиссии[1]1
  Правда, наш критик не удержался от язвительного замечания по этому поводу: «Не такие ли песни и плодят у нас скороспелые браки и не менее поспешные разводы? Такой вот герой-жених всегда имеет право сказать: «Я, дескать, женился на небесном светиле первой величины, а она оказалась давным-давно потухшей звездочкой».


[Закрыть]. Из нотных и книжных магазинов посыпались рекламации. В результате фабричный конвейер замер.

– Так что же будем делать, товарищи? – уже несколько раз тщетно вопрошал директор фабрики участников собравшегося совещания. Те подавленно молчали.

– Надо менять профиль, – предложил наконец кто-то. – Займемся выпуском выкроек женского платья!

Но на него тотчас же зашикали: из-за непостоянства и изменчивости моды фабрика неизбежно вылетит в трубу.

Быстро отпало предложение заняться изготовлением поздравительных юбилейных открыток ввиду перенасыщенности нашей быстротекущей жизни как юбилеями, так и юбилейными аксессуарами. Не прошел и внешне заманчивый проект окунуться в мир спортивных страстей, начав выпуск летучих брошюр и листовок с прогнозами результатов внутренних, а также и европейских и мировых футбольных соревнований. «Болельщики растерзают нас за неправильные прогнозы и заживо закопают в землю за правильные», – единодушно решили участники совещания.

– Поэты должны перестроиться, – заявил главный технолог, – и создать песни рациональные, как инструкции к мясорубке.

– Правильно! Может быть, они себя пересилят и наступят на горло собственной песне… Но когда это произойдет? – язвительно спросил начальник сбыта.

Производственное совещание зашло в тупик. Похоже было, что из разразившегося кризиса нет выхода. И вдруг…

Да, вдруг в комнату ворвалась культорг фабрики Клава и, потрясая зажатым в руке газетным листом, закричала:

– Кончился кризис! Метафора вновь получила права гражданства!

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Клава действительно отыскала в свежем выпуске уже упоминавшегося нами еженедельника набранные жирным шрифтом слова «Птица-тройка». Причем без малейшего намека на осуждение их автора.

И все же Клава ударила в колокол напрасно.

По свойственной молодости горячности и поспешности, она не учла два немаловажных фактора.

Во-первых, в данный момент все внимание редакторов литературного еженедельника сосредоточено на развертывании острой дискуссии на тему «Заслуживают ли общественного сочувствия соломенные вдовы и вдовцы?». Естественно, что их бдительность в отношении возможного проявления пороков поэтического мышления временно ослаблена.

И во-вторых, у поэта, автора приведенных слов, очень редкая фамилия: Гоголь.

Так что ликовать и радоваться рано.

Кризис жанра продолжается.

КАК Я БЫЛ РОБИН ГУДОМ

В мире, если внимательно оглядеться вокруг, происходит немало несправедливостей. То тут творится зло, то там, причем его носители, часто оставаясь безнаказанными, действуют открыто, не маскируясь. Что же остается на долю потерпевших, понесших моральный, а иногда и материальный урон? Молча перешивать обиду или безуспешно обивать пороги присутственных мест в поисках справедливости.

К такому вот безысходно пессимистическому заключению пришел я однажды после просмотра редакционной почты. И мне стало мучительно стыдно за долгие месяцы и годы, бездумно потраченные на выслеживание жуликоватых кооператоров, поиски злостных бракоделов, наскоки на заскорузлых бюрократов и волокитчиков, нагловатых очковтирателей и казнокрадов. Как будто нет у сатирика целей более благородных и возвышенных… Нет, теперь со всем этим покончено, я стану совсем другим человеком! – сказал я сам себе, и сказал несколько громче, чем следовало. Услышала наша секретарша Лизавета и не преминула осведомиться:

– А кем же вы теперь будете, шеф?

– Защитником обиженных и оскорбленных.

– Ага, значит, нашим таганским Робин Гудом? – с некоторой долей ехидства заметила Лизавета, намекая на район, где расположена редакция.

– Если хотите – да. Отныне можете называть меня Робин Гудом, – серьезно подтвердил я, игнорируя насмешливый тон собеседницы. – И прошу направлять мне соответствующие жалобы граждан.

– Слушаюсь, – повиновалась Лизавета.

И вскоре с ее помощью я заполучил в руки дело, потребовавшее немедленного выезда в город Кременчуг на Днепре. Обидели рыболова-любителя, грубо попрали его благородную тягу к природе, лишили человека возможности созерцать широкие плесы, любоваться всплесками жирующих щук и шересперов.

В мою задачу входило найти обидчика и достойно покарать. После долгого расследования я настиг его в одном из узких днепровских притоков. Это был рыбинспектор Холод Б. И.

– Стой, ни с места! – скомандовал я.

Инспектор повиновался. А потом спросил, в чем дело.

– Вы задерживали на рыбалке спиннингиста Черноуса Г. З.?

– Задерживал.

– Отбирали у него орудия лова?

– Отбирал.

– Ну, тогда приготовьтесь к справедливому возмездию! – воскликнул я и натянул тетиву лука…

– Остановитесь! – вскричал инспектор. – Не совершайте непоправимой ошибки! Лучше выслушайте, как было дело.

Я выслушал, опустил лук и вложил смертоносную стрелу обратно в колчан.

«Хорошо, – решил я тогда, – пусть Холод Б. И. продолжает носиться на рыбнадзоровском «Вихре», но следующий обидчик от меня так легко не уйдет».

Следующим оказался начальник районного агентства «Союзпечать» из Сумской области. Этого не пришлось и выслеживать – он сидел в своем кабинете и подсчитывал, насколько уменьшилось в районе количество подписчиков журнала «Огонек».

– Отвечайте, объявляли ли вы взыскание вашему работнику Игорю С.? – грозно спросил я.

– Объявлял, и не раз.

– Он на самом деле лишен звания ударника коммунистического труда?

– Да, лишен.

– Тогда приготовьтесь к искуплению вины, – сказал я, поднимая лук и прицеливаясь.

– Не делайте этого! Сначала выслушайте, а потом уж принимайте решение.

Я выслушал и убрал оружие мщения.

Теперь мне не оставалось ничего другого, как, стиснув зубы, поджидать очередного злодея. Я дал себе мысленную клятву: уж с этим, третьим обидчиком расправиться по-робингудовски. Ждать пришлось недолго. Мне сообщили, что в поселке Стеклянная Радица, Брянской области, разгильдяй-водитель Большов В. И. наехал на человека.

Немедленно я помчался на место происшествия. Выслушав пострадавшего Меньшова Б. К., я разыскал В. И. Большова и излил на него весь накопившийся во мне гнев.

– Как, вы еще разгуливаете на свободе?! – вскричал я.

– Разгуливаю, – коротко согласился злодей.

– Но ведь вы же наехали на человека?

– Наехал.

– И причинили ему увечья?

– Причинил. К сожалению, – со вздохом добавил обидчик.

– Так вас же надо было судить!

– Но прокурор не нашел в моих действиях состава преступления…

– Зато я нахожу! – И с этими словами я натянул тетиву до предела.

Тут кто-то подтолкнул меня под руку, и стрела, никого не задев, пролетела мимо.

Я оглянулся. Рядом стоял человек в форменной одежде, судя по всему – работник юстиции, может быть прокурор.

– Уважаемый Робин Гуд, – вежливо сказал он, – так у вас ничего не получится. Вы либо плохо знаете наши, советские законы, либо не учитываете своеобразного подхода к ним некоторых граждан.

Пришлось призадуматься. В самом деле: почему меня все время преследуют неудачи? Попробуем спокойненько разобрать все три случая по порядку.

Первый. Действительно, Черноус Г. З. любит природу и при приближении рыбинспектора для виду забрасывал спиннинг. Но в его сумке оказалась запрещенная крючковая снасть и одиннадцать «драчей», назначение которых не столько ловить рыбу, сколько калечить ее. За нарушение правил рыболовства инспектор оштрафовал Черноуса Г. З., и ему следовало бы не жаловаться на него, а благодарить за науку.

Второй. Организатор подписки на газеты и журналы в районе, Игорь С. на самом деле не раз получал административные взыскания и решением местного комитета профсоюза лишен звания ударника коммунистического труда. Тут жалобщик не погрешил против истины. Но он забыл указать, что является нарушителем трудовой дисциплины, попадал в вытрезвитель, что как-то не вяжется с высоким званием ударника, которое он носил и которого теперь по справедливости лишен.

И наконец, третий случай. Да, Большов В. И., управляя лошадью, запряженной в телегу, наехал на Меньшова Б. К. и повредил ему ногу. Но, описав этот почти трагический случай, потерпевший почему-то опустил некоторые подробности: он сам был мертвецки пьян, лежал на проезжей части дороги, и в темноте возница его попросту не заметил. Иными словами, пострадавший грубо нарушил правила уличного движения.

Что же получается? А то, что иные граждане толкуют законность весьма своеобразно. Они ищут у закона защиты после того, как сами нарушили его. Причины понятны.

Наивно полагать, что нарушитель, особенно злостный, даже попавшись с поличным, немедленно поднимает руки вверх и покорно скажет:

– Сдаюсь.

Таких не бывает. Он, может быть, и поднимет руки, но только затем, чтобы, приняв смиренную позу, спокойно обдумать, какой ему следует предпринять контрманевр.

И, апеллируя к закону, он совсем не надеется повернуть его, как дышло, в нужную сторону. Время, когда совершались такие повороты-развороты, давным-давно прошло. Наш герой рассчитывает на другое. В своих ходатайствах, жалобах он стремится предстать в виде жертвы, невинно пострадавшего и тем самым склонить закон в свою пользу, прибегая при этом к замалчиванию говорящих не в его пользу фактов, к затуманиванию истины, мелким передержкам, искажениям. Авось не заметят всего этого и его как будто совсем безнадежное дело выгорит!

Да, среди лжеобиженных и псевдопострадавших трудно разглядеть тех, кто на самом деле пал жертвой несправедливости. Нелегко быть в наши дни Робин Гудом!

Лизавете ничего этого я, конечно, объяснять не стал. А просто попросил передавать мне по-прежнему привычные дела о казнокрадах, очковтирателях и волокитчиках…

– Значит, вы у нас больше не Робин Гуд? – с сожалением спросила она.

Я ничего ей не сказал, а в душе все-таки дал клятву: найти, настичь истинного обидчика и нанести ему неотразимый удар. И теперь ношу с собой не только авторучку, записную книжку, но и колчан со стрелами…