Текст книги "Степан Разин"

Автор книги: Максим Чертанов

Разин собирал людей. А. Н. Сахаров: «Шла молва по Дону впереди стругов, что грабит Стенька домовитых, бьёт и дерёт их, а голутвенных ласкает, берёт в своё войско. Хоронились прожиточные казаки в погребах и банях, прятали на огородах своё добро, а голутвенные люди по станицам ждали прихода разинцев и, едва их струги показывались в виду станицы, бежали на берег, вопили за своих радетелей и защитников, собирались в путь». Разин должен быть сумасшедшим, чтобы так восстанавливать казаков против себя. К тому же во все времена «домовитые» финансировали экспедиции в счёт будущей добычи. Атаман города Паншина утверждал, что оружие, порох, дёготь, тележные колёса и продовольствие у него отняли силой. Это может быть правдой, а может и не быть: впоследствии все поголовно утверждали, что Разин силой заставлял их делать то-то и то-то и по своей воле ни единый человек ему не помогал. О покупке того же пороха, дёгтя и тележных колёс у воронежских производителей тоже есть документы: зачем тогда грабить? И, выходит, не так уж «голы» были разницы, если могли расплачиваться?

Был Разин в ту пору – ну сущий ангел. А. Н. Сахаров: «Приходили казаки целыми отрядами... и для каждого у Степана находилось доброе слово, ободрение, шутка.

– Ну что, – говорил он крестьянину (так крестьянину или казаку? – М. Ч.), смотревшему на атамана во все глаза, – замёрз, сердешный? – И он клал руку ему на плечо, прикрытое рваной дерюжкой...

Исхолодавшиеся и голодные люди, беглые и неприкаянные – вся голь верховая дивилась на атаманову ласку и простоту». Да ещё и природу любил! С. П. Злобин:

«Проходя через сад, залюбовались усыпанной белым праздничным цветом яблонькой, срубили её и во всей весенней красе поставили посреди одного из челнов, подвязав к мачте...

– Баловство! Яблонь годами растёт! По другим хуторам чтобы мне дерева не рубить! – строго сказал Степан, не сходивший с челна и молча следивший за всем озорством».

Глава вторая
ЯИК

Обычно считается, что в Риге отряд Разина ещё толком не решил, куда идти. С. В. Логинов, роман «Колодезь» (М., 2000): «Говорили про Персию, говорили и про Трапезун. В Туретчину не пропускает Азов и крымчаки, в жирные персидские города – собственный царь, у которого с кызылбашами особенная дружба. Значит, мимо Царицына и Астрахани придётся бежать воровски, а то и боем. Однако приготовления шли: ладились струги, казацкая старшина, довольная, что шелупень уходит, не жалела ружей и порохового зелья. Хлеб на струги грузился помалу, чтобы уходящие знали: пан или пропал – не добудешь в скором времени зипунов, значит, помрёшь голодной смертью. Семён лишь качал головой, глядя на приготовления. До Шемахи с таким запасом не доедешь, Азов воевать – тоже невместно. Значит, первое, что предпримут казаки, – начнут кормиться на родной земле, грабя и побивая тех, кто под руку подвернётся». (Грабить «на родной земле», то есть на Волге, пираты могли как русские торговые суда и караваны, так и иностранные).

Однако Разин мало похож на человека, пошедшего на рискованное предприятие без плана. Но какого? А. Н. Сахаров: «Разин ни словом, ни намёком не выдавал своих мыслей: только и делал, что слал людей всю зиму в верховые города, будоражил их сладкими надеждами, подогревал ненависть к боярам, воеводам и домовитым казакам». Пока что это абсолютно бездоказательное утверждение.

Поскольку царствование Алексея Михайловича было богато разбоями (не только казацкими) и бежали разбойники обычно в низовья Волги, тамошние градоначальники (воеводы) должны были держать ухо востро. Воеводы Самары, Саратова, Царицына и Чёрного Яра постоянно слали друг к другу станицы, предупреждая о появлении подозрительных людей; в помощь Москва давала сыщиков из Разбойного приказа. Так что сборище Разина было сразу замечено.

Грамота из приказа Казанского дворца астраханскому воеводе Ивану Хилкову от 22 марта 1667 года (Крестьянская война. Т. 1. Док. 38):

«Марта в 14 день писал к нам, великому государю, с Царицына Ондрей Унковской (воевода Царицына. – М. Ч.). Ведомо де ему учинилось от донских казаков, что на Дону в Паншине и Качалинском городках збираютца воровать на Волгу многие воровские казаки, а чаять де, их будет с 2000 человек. И хотят, взяв под Царицыным струги и лотки в день за боем, идти для воровства. А только де учнут царицынские стрельцы битца, и они де побьют з 20 или с 30 человек, и царицынцы, того убоясь, прочь от них пойдут. И во многие де в донские городки пришли з украйны беглые боярские люди и крестьяне з жёнами и детьми, и от того де ныне на Дону голод большой. И как к вам ся наша великого государя грамота придёт, и вы б от воровских казаков в Астарахани и на Чёрном Яру велели жить с великим береженьем...»

Помета на письме: «Записать в книгу и отписать к великому государю к Москве, что по вестям за воровскими казаки посланы ратные люди на море судами и сухим путём».

Какая военная сила противостояла казачьим или другим организованным бандам? В основном стрельцы – первое регулярное русское войско; однако они могли параллельно заниматься ремеслом и торговлей – как и казаки; плюс ещё работали полицейскими и пожарными. (Подобным образом функционировала, например, Национальная гвардия во Франции времён Великой революции). В Москве были пешие и конные стрельцы, в других местах в основном пешие; вооружены были ружьями, а кое-где по старинке луками.

В мирное время стрельцами становились свободные «гулящие» люди и родственники стрельцов. В войну в стрелецкие полки призывали «даточных» людей, то есть отдаваемых от определённого числа крестьянских или посадских дворов. Стрельцы получали денежное и продуктовое обеспечение; средства на их содержание собирались в виде налогов с населения («пищальные деньги» и «стрелецкий хлеб»), каждый город содержал своих стрельцов. Долгое время стрельцы имели налоговые привилегии, но в 1649 году их отменили; постепенно стало сокращаться их жалованье. Причём в разинский период стрельцам более или менее нормально платили только в Москве. Воевода каждого иного города считал своим долгом на стрельцах сэкономить. Стрелецкие начальники, как правило, обращались со стрельцами отвратительно: вычитали из и так уменьшавшегося жалованья, избивали, вымогали взятки, посылали работать в своих дворах; добавим, что в отдалённые от Москвы города ссылали провинившихся стрельцов. Нечего удивляться, что стрельцы были неблагонадёжны. Потенциально это была взрывоопасная сила.

С 1630-х годов, то есть ещё при царе Михаиле Фёдоровиче, началась организация полков нового строя – солдатских, рейтарских и драгунских. Если не вдаваться в подробности, различались они тем, что солдаты были пехотой, рейтары – конницей, а драгуны – тем и другим вместе. Рядовой состав полков поначалу набирали из беспоместных дворян и свободных людей, потом – из даточных; командный состав сначала полностью был иностранным, позднее вырастили и своих командиров, но многие иностранцы остались. По-настоящему регулярными эти войска долго нельзя было назвать: в перерывах между войнами они распускались по домам. При Алексее Михайловиче призыв в полки нового строя стал пожизненным. Но сосредоточена эта сила была опять-таки в Москве. В другие города полки нового строя посылали лишь по необходимости.

Ещё были два «выборных» полка, разумеется московских: набирали в них и боярских детей, и казачьих, и вольных людей, и даточных; они получали за участие в боевых действиях денежное вознаграждение и земельные наделы. Если стрельцы были самой ненадёжной силой, то выборные полки – самой надёжной. Возможно, не будь их, история пошла бы по-другому. Кроме вышеописанных родов войск в Москве существовали ещё поместная конница – элитарное войско, состоящее из дворян, и жильцы, выполнявшие охранные функции и разные поручения; совершенно отдельной военной кастой были пушкари, которые передавали свои должности по наследству; были, наконец, служилые казаки.

Но пока вроде бы больших сил в ход пускать было незачем и воеводам предписывалось обходиться своими стрельцами, а Войску Донскому – урезонить своих казаков. 22 марта 1667 года (Крестьянская война. Т. 1. Док. 39) из Посольского приказа Яковлеву пришла грамота: «...и вы б послали от себя в Паншинской и Качалинской городки, выбрав из войск атамана и ясаула и з ними казаков добрых, чтобы они под Царицын и в иные места не ходили, и задоров никаких с царицынскими стрельцы не чинили, и стругов не имали, и ото всякого дурна и воровства велели их унять. А буде из тех казаков которые учинятца непослушны, и вы б тем за их непослушанье велели учинить наказанье по нашему великого государя указу и по войсковому праву, хто чего доведетца. А которые казаки объявятца з Дону в побеге, а перенять их буде не мочно, и вы б в те городы, которые их побегу чаять, ведомо чинили воеводам, чтоб их за посыльщиков ваших не почитали».

Но донское правительство никогда (кроме исключительных случаев) не спешило исполнять подобных просьб и на сей раз тоже палец о палец не ударило; как сообщается 13 июня в грамоте из приказа Казанского дворца астраханскому воеводе Хилкову (Крестьянская война. Т. 1. Док. 54), 3 мая Яковлев писал Унковскому, что «жили де они с азовскими людьми в миру, и за их миром хотел было их войсковой казак Стенька Разин со товарищи своровать, идти на море. И по их де отписке он с моря в больших лотках воротился и ничево не учинил, и прогребли мимо их Черкасского городка вверх по Дону. И они де, атаман и казаки, посылали за ними и их не нашли. А ведома де им в войску учинилось, что де тот Стенька Разин со товарыщи пошол на Волгу реку воровать». Это и без того уже было известно.

Далее Унковский сообщал царю, что «он, Ондрей, для проведыванья и уговаривать тех казаков посылал служилых людей, и те де служилые люди, приехав, сказали, что тот Стенька в зборе с товарыщи своими, с воровскими казаки, с 600 человек (а раньше сообщалось, что их было две тысячи – вообще в вопросе о численности разинцев путаница ужасная: и люди от них беспрестанно отставали и приставали новые, и осведомители ошибались и лгали. – М. Ч.) и больши, приехали к Паншинскому городку. А збираются де к нему безпрестанно и, едучи вверх по Дону, многие казачьи городки грабят и разоряют и проезжих торговых людей и казаков грабят и побивают до смерти». Всё-таки сомнительно это «побивают до смерти» казаков – какой в том смысл? – да и Яковлев не сообщал ни о чём подобном. Он написал Унковскому, что послал за «ворами» людей, да не догнал (факт неподтверждённый). Продолжение рассказа Унковского:

«Да ему ж де, Ондрею, сказывали из войска присыльщики донские казаки, что писал де к нему, Стеньке, прежней станицы воровских казаков Федька Сукнин, чтоб он, Стенька, збирался воровать большими людьми, и, пришед к Яицкому городку, тот городок взяв, и учюг разорить и людей побить, а самому сесть в том городе, и, выходя ис того городка, на море и на Волге воровать...»

Яицкий каменный городок (позже Гурьев, а ныне казахский Атырау) на реке Яик – удобная база для операций по нижнему течению Волги и в Каспийском море (где были владения персидского шаха). На территорию яицких казаков, в своё время живших независимо, в 1640—1660-х годах приехали предприниматели Гурьевы и построили в устье реки рыболовные сооружения; казаки протестовали (отчасти из свободолюбия, но больше, надо полагать, из-за появления могущественного конкурента по рыболовному промыслу), но были усмирены правительственными войсками. А теперь обратим внимание на переписку Разина с Сукниным: она могла начаться, и скорее всего началась (раз о ней знали в Войске), ещё до ухода Разина – вероятно, это и был его план, точнее, начальная часть плана.

Многословный Унковский (молодец, хотя и коррупционер был, но столько материала подарил историкам!) пишет далее:

«Да мая в 8 день посылал он, Ондрей, с Царицына на Дон к казачью Паншину городку вожа Ивашку Бакулина да с ним пяти человек стрельцов для проведывания воровских казаков и чтоб языка у их поймать. И приехав де он, Ивашко, с товарыщи з Дону, подали ему доезд, а в доезде их написано. – Съехали они де тех воровских казаков на Дону выше Паншина городка, меж Тишини и Иловли рек, мая в 9 день. Стоят на буграх, а около тех бугров вода большая, и про них де подлинно проведать и сметить, сколько у них человек и у них стругов и каковы струги, не мочно, и языка у них поймать за большою водою нельзе. А Паншина городка станичной атаман и казаки им, Ивашку со товарыщи, сказали. – Приставали они, воровские казаки, к их Паншину городку и ружьё, и зелье, и свинец, и запаса, и тележные колёса, и дёготь насильством у них имали, а в зборе их было с 800 человек и больши. И еше де за ними после того воровские казаки мимо их Паншина городка проехали многие, а чаять де, их будет всех в зборе человек с 1000 и больши, потому что де из их донских казачьих городков к тем воровским казаком тайным обычаем многие люди уходят. А стругов у них де 4 струга больших черноморских, а малых стругов сколько, того они не ведают. И говорил де Стенька Разин им, Паншина городка атаману, чтоб им на Царицыне сказать воеводе, чтоб он царицынских служилых людей за ним не посылал, а пошлёт де за ними служилых людей, и тех всех потеряет напрасно, а город де они велят зжечь».

Унковский всем рассылал тревожные письма, да и его можно понять. Из Москвы в волжские города пошли грамоты, предписывавшие воеводам «жити с великим береженьем» и ловить воровских казаков с помощью стрельцов. Но Унковский ограничился посылкой разведчиков, затем отправил к Разину для увещеваний соборного протопопа и старца из Троицкого монастыря; как пишет Костомаров, воротились они не видавши атамана, но получили подтверждение слухам, что тот идёт на Яик да ещё собирается «воевать Тарковского шамхала». (Тарковское шамхальство – феодальное государство на территории современного Дагестана с центром Тарки, крупный торговый центр на перекрёстке путей из Персии (Ирана) на Северный Кавказ и в Астрахань; русские войска неоднократно на него нападали). Всё это приказ Казанского дворца 13 июня перечисляет в своей грамоте, вновь требует следить и не пущать и сетует, что Астрахань до сих пор никого не прислала ловить Разина.

У того тем временем собралось (вроде бы так получается, если сопоставить разные источники) около двух тысяч человек, отряд, как положено, делился на сотни и десятки; есаулом стал казак Иван Черноярец. Так какова же была цель, кроме взятия Яика, устройства там своей столицы и походов оттуда «за зипунами» (хотя и это уже немало)? Можно много чего предположить... Влюблённый в Разина Савельев написал пьесу в стихах «Степан Разин»:

 
Покоя нет душе моей смятенной...
Горит она, горит, как пламень...
Вулкан в груди моей бурлит, клокочет...
Знать призван я, знать суждено мне свыше
Стать на защиту братьев угнетённых,
Бесправный люд, голодных мужиков...
Я видел всё, я видел жизнь их,
Их кабалу, их стоны и проклятья...
Я видел жадных воевод, дьяков, подьячих
И лицемерие святош, ханжей продажных...
Все господа у них, рабовладельцы,
Жестокие, надменные, как крымские мурзишки,
Но гибкие и льстивые пред троном «падишаха»,
Где чают милостей за низкие поклоны.
Мужик у них холоп, как пёс смердящий,
Без имени, без прав, зашиты не имеет
У воевод, бояр и даже у царя...
Повсюду голод, плач и стоны,
Как будто Бог забыл их там.
Как будто Он заснул и ведать предоставил
Землёй и миром этим наглецам,
Без совести, без жалости к трудящемуся люду...
А чем, спросить бы их, они нужней холопа?
Да, суждено... иду... и жребий брошен...
Перешагнул я пропасть и решил
Отмстить за всё! за всё отмстить!
И за народ униженный, забитый,
За слёзы, стон, бессильные проклятья,
За плач детей, за вопли женщин,
И за поруганную честь и кровь казачью.
Иду! иду! и отомщу за всё! за всё!.. (Задумывается).
 

Каменский: «Ужо царёво рыло своротим! Сами на трон сядем! Сами управлять будем по-сермяжному! Освободим бедноту крепостную! Приступом остроги возьмём! Князей, воевод, помещиков, дворян, купцов перещёлкаем, как орехи! Эй, царская боярщина, берегись: брёвнами станем лупить по жирным зарылбам! Отведём свою душеньку за мучительства! Кровь на шу правители да помещики заместо щей хлебали, смотри: одни кости остались. Отведаем, похлебаем и мы кровушки господской, сусла боярского. Чем хуже наше брюхо мякинное!

– Ой, шибко весело слушать мне вас, удальцы отпетые, улыбался солнцем Степан, – знать и впрямь времячко приспело...»

И совсем загадочно – Велимир Хлебников, «Разин»[27]27
  Хлебников В. Не вошедшее в «Творения». М., 1986. Поэма «Разин» написана в 1929 году.


[Закрыть]:

 
Мы, низари, летели Разиным.
Течёт и нежен, нежен и течёт.
Волгу див несёт, тесен вид углов.
<...>
Взять язв.
Мака бури рубакам.
Вол лав – валов!
Потоп и Топот!
А гор рога:
О-го-го!
Шарашь! Эвона панове!
Жёнам мечем манеж!
Жёнам ман нож!
Медь идём!
Медь идём!
Топора ропот
У крови воркуй.
Ура жару.
Не даден.
Мечам укажу мужа кумачом!
 

А если без поэзии, но с логикой? Марций в диссертации писал, что целью Разина была борьба за власть. Выражение это лукавое. Те, у кого власть уже есть, всегда упрекают конкурентов в том, что те «хотят власти», как если бы сами они её не хотели и их принудили силой. Политик всегда хочет власти, вопрос: для каких целей. Иногда по его заявлениям сразу ясно, что он, придя к власти, будет делать, но чаще на этот вопрос можно ответить, только когда человек к власти уже пришёл и проявились результаты. А поскольку Разин к власти по большому счёту не приходил, то и мы вряд ли узнаем, что ему было нужно. Возможно, прав Наживин, предполагая у него уже в тот период «смутную, но, как ему казалось, грандиозную мечту, которую он всё это время носил в душе своей, мечту, в которой смешивалось как-то в одно: и новое, правильное устройство всего мира православного, и жгучая жажда большого богатства, большой славы, большой мести и большой власти для себя...».

Георгий Владимирович Вернадский, «История России» (М., 2014)[28]28
  Этот пятитомный труд создавался с 1940-х по 1970-е годы в эмиграции.


[Закрыть]:

«Цели Разина простирались дальше финансовых дел экспедиции. Он связывал её с честолюбивыми планами широкого политического значения. Лично для него успех предприятия такого рода мог дать возможность стать признанным лидером всей Донской армии, а не только казацкой голытьбы. Более того, Разин и его соратники думали масштабнее: вдохновляясь традицией Смутного времени, они мечтали о введении казацкой формы правления во всём Московском царстве. Успех запорожских казаков, начавших в 1648 г. украинское восстание против поляков, и борьба украинских казаков с Польшей и Москвой (в 1666 г. и позже) не могли не произвести впечатления на воинственно настроенных донских казаков. Донские казаки, как запорожцы, традиционно выступали против крепостного права. Набег Василия Уса в 1666 г. выявил, что крестьяне в Московии находятся на грани бунта. Разин и его сподвижники были готовы возглавить этот бунт. Но прежде всего они должны были завоевать авторитет среди донских казаков, и успешная морская экспедиция казалась для этого наилучшим способом».

Украина – вот главное слово. Судя по дальнейшему развитию событий, Разин, возможно, ещё до выхода из Черкасска думал о военном единении с запорожцами, и не только: более или менее казачьей была вся Слободская Украина (ныне – Харьковская область, за исключением юго-западных районов, юго-восточные районы Сумской, север Луганской и Донецкой областей Украины, часть Белгородской области России и юг Курской и Воронежской областей), защищённая от татар крепостями Белгородской засечной черты. Потенциально это была громадная сила, всегда готовая отшатнуться обратно от Москвы.

И всё же точных данных о планах Разина в тот период нет, поэтому каждый вправе придумать их исходя из собою же придуманного разинского характера. Какой он был человек? Мы даже не знаем толком, как он выглядел. «Европейская субботняя газета» от 14 августа 1670 года (№ 38, Москва)[29]29
  Здесь и далее иностранные периодические издания цитируются по: Иностранные известия о восстании Степана Разина / Под ред. А. Г. Манькова. Л., 1968.


[Закрыть]: «Они слышали так же, как многие люди – татары, казаки и московиты, часто бывавшие с ним, – говорили, что он при его безобразном теле, но большом уме способен совершить нечто особенное. Он невысок ростом, туловище у него небольшое, но плечи вдвое шире обычного». Гамбургская газета «Северный Меркурий»: «Вид его величественный, осанка благородная, а выражение лица гордое; росту высокого, лицо рябоватое. Он обладал способностью внушать страх и вместе любовь». Стрейс, который его видел: «Это был высокий и степенный мужчина крепкого телосложения с высокомерным прямым лицом». Немецкий альманах «Поучительные досуги Иоганна Фриша»: «Он [Разин] был большого роста, неуклюжим, с такими широкими плечами, каких я ни у кого не видел. Однако талия у него была как у девушки. Его лицо достаточно ясно отражало его упорный нрав».

Нет ни одного его русского портрета – только три иностранных, причём неизвестно, с натуры они рисованы или как. На портрете немецкого художника Пауля Фюрста 1671 года у Разина на голове чалма, костюм восточный, борода чёрная окладистая. Вряд ли он носил чалму. На другой гравюре неизвестного художника Разин одет в стрелецкий кафтан, кудряв и как две капли воды похож на Петра I. Нам кажется, что правильнее будет поверить третьему портрету, так как он прилагался к упоминавшемуся анонимному «Сообщению...», весьма правдивому в целом. Там у Разина чуть вьющиеся волосы, прямой нос, худощавое лицо, красивые брови, небольшие аккуратные усы и бородка. Какое у него было телосложение, какой цвет волос и глаз, голос, какие манеры и повадки, уже никогда не узнать, а значит, имеем право придумать.

И. Ф. Наживин: «Его грубое рябое лицо, с небольшой чёрной бородой, было правильно и красиво какою-то особою степной, дикой, звериной красотой, и карие глаза смотрели строго и повелительно». А. Н. Сахаров: «...широкий в плечах, с могучей шеей, гордо посаженной головой. Его тёмные негустые волосы, постриженные по казачьему обычаю в кружок, свободно падали на высокий лоб. Небольшая курчавая борода и густые усы обрамляли бледное рябоватое неподвижное лицо, обыкновенное русское крестьянское лицо, каких десятки в каждой деревне, если бы не глаза: они смотрели, казалось, каждый по-своему. Взгляд левого – спокойный, твёрдый, уверенный, открытый; правый – со злым прищуром, с ядом, издёвкой». Е. П. Савельев: «Степан Разин был выше среднего роста, с тёмными, курчавыми волосами. Бороды он не носил; длинные с красивыми изгибами усы спускались в стороны. Взгляд его приводил в трепет самих его сподвижников, людей, как известно, не с очень нежными нервами. В чёрных глазах его горел высокий ум, была видна жестокая, непреклонная воля, было что-то страшное и обаятельное. Каждое движение его нахмуренных бровей заставляло дрожать самых храбрых. Всякий видел в нём присутствие какой-то необъяснимой, “стихийной” силы. Он весь был живое воплощение беззаветной удали и ничем не сокрушимой энергии. Движения его были резки и быстры, голос громок и внятен... Молчаливый и задумчивый и строгий с подчинёнными, он умел привязать к себе всех и заставить безропотно ему повиноваться. В его словах было что-то обаятельное, демоническое и при том что-то властное и магическое...» Н. И. Костомаров: «...человек чрезвычайно крепкого сложения, предприимчивой натуры, гигантской воли, порывчатой деятельности. Своенравный, столько же непостоянный в своих движениях, сколько упорный в предпринятом раз намерении, то мрачный и суровый, то разгульный до бешенства, то преданный пьянству и кутежу, то готовый с нечеловеческим терпением переносить всякие лишения... В его речах было что-то обаятельное; дикое мужество отражалось в грубых чертах лица его, правильного и слегка рябоватого; в его взгляде было что-то повелительное; толпа чувствовала в нём присутствие какой-то сверхъестественной силы, против которой невозможно было устоять, и называла его колдуном. В его душе действительно была какая-то страшная, таинственная тьма. Жестокий и кровожадный, он, казалось, не имел сердца ни для других, ни даже для самого себя; чужие страдания забавляли его, свои собственные он презирал». Марций: «Человек хоть и безродный, но на редкость искусный и ловкий, готовый на любое дело».

В. М. Шукшин: «Шёл тяжеловатой крепкой походкой. Ноги – чуть враскорячку. Шаг неподатливый. Но, видно, стоек мужик на земле, не сразу сшибёшь. Ещё в облике атамана надменность, не пустая надменность, не смешная, а разящая той же тяжёлой силой, коей напитана вся его фигура... Голос у Степана грубый, сильный, а когда он не орёт, не злится, голос его – родной, умный, милый даже... Он вроде всё подсмеивается, но слышно, что – любя, открыто, без никакого потайного обидного умысла. Красивый голос, вся душа его в нём – большая, сильная. Где душа с перевивом, там голос непростой, плетёный, там тоже бывает красиво, но всегда подозрительно. Только бесхитростная душа слышится в голосе ясно и просто». Да уж – политик с бесхитростной душой... Зато харизма, видимо, была, и немалая. Историк XIX века С. М. Соловьёв простодушно пишет: «...один из тех стародавних русских людей, тех богатырей... которым обилие сил не давало сидеть дома...»[30]30
  Соловьёв С. М. История России с древнейших времён. М., 1961. Кн. VI. Т. 11,12.


[Закрыть] Историк начала XX века Н. Н. Фирсов: «Это несомненно был один из тех самородков, которые иногда выбрасываются из таинственных недр народной жизни на её поверхность и поражают наблюдателя преимущественно какою-то истинно богатырской неукротимостью воли»[31]31
  Фирсов Н. Н. Разиновщина как социологическое и психологическое явление народной жизни. М., 1920.


[Закрыть].

По характеру он у советских авторов, конечно, добр и человеколюбив, хотя и не без жестокости. В. М. Шукшин: «Но – весь он, крутой, гордый, даже самонадеянный, несговорчивый, порой жестокий, – в таком-то жила в нём мягкая, добрая душа, которая могла жалеть и страдать. Это непостижимо, но вся жизнь его, и раньше, и после – поступки и дела его – тому свидетельство. Как только где натыкалась эта добрая душа на подлость и злость людскую, так Степана точно срывало с места. Прямо и просто решалось тогда: обидел – получи сам. Тогда-то он и свирепел, бывал жесток. <...> Он только мучился и злился, везде хотел успеть заступиться, но то опаздывал, то не умел, то сильней его находились... И сердце его постоянно сжималось жалостью и злостью. <...> и живёт-то она, эта душа, и болит-то – в судорожных движениях любви и справедливости». Из книги В. М. Шукшина: «Если в понятие интеллигентности входит болезненная совестливость и способность страдать чужим страданием, он был глубоко интеллигентным человеком»[32]32
  Шукшин В. М. Вопросы самому себе. М., 1981.


[Закрыть]. (Вот только зачем же было в таком случае придумывать ему немотивированное убийство женщины в лесу?)

У Каменского Разин такая же чистая душа (но поэту простительно): «...хотелось ему, как в детстве, так и теперь – и будет потом – бродить одному с гуслями по берегам, распевать песни кумачовые, жить где-нибудь в землянке у реки и по вечерам грустинно смотреть с высокой горы в синедальнюю глубь долины, созерцая мудрость тишины... хотелось Степану стать проповедником, странником по всей земле, и чтобы по его думе устраивалась жизнь человеческая, полная добра и красоты, полная звона семицветных радуг во славу любви единой. Но ни в детстве, ни теперь – и не будет потом – никогда не думалось Степану быть атаманом да вершить столь великие и беспокойные дела столь огромного множества людей».

Думалось или не думалось, болела душа или не болела, а надо было действовать: отряд набрался достаточно велик. По донесениям правительственных разведчиков, Разин сообщил Сукнину, что идёт на Яик (и просил подкрепления). Для этого нужно было выйти на Волгу, постараться добыть там ещё судов, миновать Царицын, Чёрный Яр и Астрахань, спуститься по Волге в Каспийское море и оттуда пройти к устью Яика. В мае 1667 года разинцы волоком перетащили струги на Волгу (примерно в том месте, где находится Волго-Донской канал). И началось пиратство – поначалу не столько ради «зипунов», сколько ради стругов для охоты на зипуны.

 
Степанушка у нас, братцы, стал на возрасте,
Как млад ясен сокол стал на возлете.
Доселева Степанушка в круги к нам не хаживал,
Крепку думушку с казаками не думывал,
А нынече Степанушка в кругу стоит,
С казаками крепку думушку он думает.
Возговорил Степанушка таковы слова:
«Ой вы гой еси, казаки братцы, добры молодцы!
Послушайте вы, казаченьки, своего атаман ушки,
Меня, Степанушку сына Тимофеевича, Разина.
Сядемте мы, ребятушки, в свой лёгкий корабличек,
Побежимте мы, ребятушки, в сине море,
Станемте, ребятушки, разбивать бусы-кораблики,
Татарские, армянские, все басурманские,
Без того только без сиза орла без государева»[33]33
  См.: Савельев Е. Степан Разин и народные песни о нем. Новочеркасск, 1910.


[Закрыть].
 

И тем не менее первым предприятием Разина на Волге считается нападение именно на «сизого орла государева» – крупный речной караван, ходивший дважды в год из Нижнего Новгорода в Астрахань: часть судов в нём принадлежала московскому правительству, часть – патриарху Иоасафу II, а часть – лично царю. Возможно, однако, что этому акту пиратства предшествовал другой, о котором сообщал Хилков терскому воеводе И. Ржевскому 1 мая (Крестьянская война. Т. 1. Док. 42): ещё в апреле ему пожаловались купцы Луковников и Васильев и «иные де товарыщи иноземцы тезики[34]34
  Купцы из Средней Азии.


[Закрыть] и индейцы[35]35
  Индийцы.


[Закрыть] во стругах с товаром», которые шли в Астрахань и «о урочище у Двунадцати Колков» на них «наехали воровские казаки в стругах человек с 70, и те воровские казаки за ними гонялись и из ружья в них стреляли, а никого не убили. А взяли де у них струг один с товары и с людьми. А людей де на том стругу взяли они, воровские казаки, 3-х человек индейцев да 3-х человек татар...».

Ограбление каравана, конечно, нашумело больше. Там было множество судов с купеческими товарами, в том числе большое судно купца Шорина, везущее казённый хлеб, а также судно со ссыльными – беглыми стрельцами и «гулящими людьми». Караван сопровождал отряд стрельцов под начальством дворянина Степана Фёдорова, сами купцы и приказчики были привычны к грабежам, хорошо вооружены, смелы. Но пираты оказались проворнее. А. Н. Сахаров: «Разин выпрыгнул на головное судно одним из первых. С саблей в руке бросился к стрельцам. Так страшен был Степан в своём неистовстве, что даже не сопротивлялись стрельцы. Побросали сабли и пищали на палубу». Н. И. Костомаров: «Стенька сам взошёл на патриарший насад, перебил руку монаху-надзорщику и приказал повесить на мачте трёх человек, вероятно за то, что показали охоту сопротивляться». С. М. Соловьёв: «Ладья с государственным хлебом шла ко дну, начальные люди лежали изрубленные, с почернелыми от огненной пытки телами, или качались на виселицах, старинный соловецкий богомолец сам переломил руку у монаха патриаршеского». Кто же всё-таки сломал руку монаху? Бог знает...

А вот ещё документ – фрагмент большой сводки (Крестьянская война. Т. 1. Док. 106), сделанной в феврале 1670 года в приказе Казанского дворца (эта сводка просто клад: в ней пересказывается масса событий, непосредственные донесения о которых утеряны или неполны):