Текст книги "Степан Разин"

Автор книги: Максим Чертанов

«Человек с “Орла”» писал: «Мы уже давно слышали, что на реке Волге должны показаться казаки, но здесь узнали, что три тысячи русских более чем на 50 гребных судах под командой третьего правителя в Астрахани, князя Семёна Ивановича Львова, преследуют их и что всё время ждут известия об их успехе. Эти разбойные казаки уже в течение трёх лет чинили большой вред и насилие на Каспийском море и год тому назад отняли у его царского величества город Яик, убили больше 8000 русских, многих повесили за ноги, в том числе и немецкого капитана, а также чинили другие злодеяния и жестокости. В Персии опустошили они три города и несколько тысяч людей умертвили...»[50]50
  См.: Стрейс Я. Три путешествия. М., 1935.


[Закрыть] И «8000 русских», и несколько тысяч персов – в этом же письме ещё будет названо количество убитых персов «40 000» – это, конечно, полный вздор, но автор письма ссылается на то, что так говорили русские. «17-го пришло известие (как раз в то время, когда воевода был на наших судах и их осматривал), что разбойные казаки предают себя во власть его царского величества. По приказу воеводы мы выстрелили из пушек, что, как кажется, ему весьма понравилось».

Фабрициус: «Русского дворянина, который привёз Стеньке грамоту, он щедро одарил прекрасными золотыми вещами, шубами на собольем меху и разными дорогими персидскими тканями. Что получил генерал [Львов], неизвестно, но точно известно, что была привезена куча ценных вещей, в особенности жемчугов, прекрасных конских сбруй, усыпанных жемчугом и бирюзой, а также куча серебра и золота. Дёшево достали, дёшево и отдали». Это описание совпадает с народными сказаниями, авторы которых хотя и принадлежали скорее XIX веку, чем XVII, естественно, никакого Фабрициуса не читали. Из записей, сделанных Якушкиным:

«– Много он [Разин] боялся того начальства! – отвечал разскащик: – его и само-то начальство боялось: вот онъ быль каков!

– Что ж начальство смотрело?

– А вот что: как повоевал Стенька Персию, приехать в Астрахань. Пошёл к воеводе... тогда губернатор прозывался воеводой... “Пришёл я, говорит, к тебе, воевода, с повинной”. – “А кто ты есть за человек такой?” – спрашивает воевода. “Я, говорит, Стенька Разин”. – “Это ты, разбойник! который царскую казну ограбил?.. Столько народу загубил?” – “Я, говорит, тот самый”. – “Как же тебя помиловать можно?” – “Был, говорит Разин, я на море, ходил в Персию, вот столько-то городов покорил; кланяюсь этими городами его императорскому величеству (анахронизм; цари тогда императорами не назывались. – М. Ч.), а его царская воля: хочет казнить – хочет милует! А вот я вашему превосходительству (тоже анахронизм: обращения на «вы» и «превосходительств» ещё не было. – М. Ч.), говорит Разин, подарочки от меня”. Стенька приказал принести подарочки, что припас воеводе. Принесли, у воеводы и глаза разбежались: сколько серебра, сколько золота, сколько камней дорогих! Хошь пудами вешай, хошь мерами меряй!.. “Примите, говорит Стенька Разин, ваше превосходительство, мои дороги подарки, да похлопочите, чтобы царь меня помиловал”. – “Хорошо, говорит воевода, я отпишу об тебе царю, буду на тебя хлопотать; а ты ступай на свои струги и дожидайся на Волге царской отписки”. – “Слушаю, говорить Разин, а вы, ваше превосходительство, мною не побрезгуйте, пожалуйте на мой стружокъ ко мне в гости”. – “Хорошо, говорит воевода, твои гости – приду”. Стенька раскланялся с воеводой (как забавно выглядит это «раскланялся»! – М. Ч.) и пошёлъ к себе на стружок, стал поджидать гостей. На другой день [воевода] пожаловал к Степану Тимофеичу... Тимофеичем стал, как подарочки воеводе снёс... пожаловал к Степану Тимофеичу сам воевода! Воевода какой-то князь быль... одно слово всё равно, что теперь губернатор... сам воевода пожаловал в гости к простому козаку, к Стеньке Разину! Как пошёл у Стеньки на стругахъ пиръ, просто дым коромыслом стоить! А кушанья, вины так разныя подают не на простых тарелках, или в рюмках, а всё подают на золоте, как есть на чистом золоте! А воевода: “Ах какая тарелка прекрасная!” Стенька сейчас тарелку завернёт, да воеводе поднесёт: “Прими, скажеть, в подарочек”. Воевода посмотрить на стакан: “Ах какой стаканъ прекрасный!” Стенька опять: “Прими в подарочек!”».

За подарки Львов отплатил. Фабрициус: «Затем генерал принял Стеньку в названые сыновья и по русскому обычаю подарил ему образ Девы Марии в прекрасном золотом окладе... Подобные подарки очень ценятся у русских. Тот, кто делает такой подарок, считается отцом, принявший подарок – сыном». Вот интересно, зачем Львову это было надо? Не мог же он Разина полюбить – уж за один-то день точно не мог... Если долг приличия – ну, подарил бы в ответ тоже тарелку какую-нибудь... Неужели князь заглядывал так далеко, что не исключал превращения «Стеньки» в уважаемую в Русском государстве персону?

В. М. Шукшин: «Князю хотелось первым увидеться с Разиным, с тем он и напросился в поход: если удастся, то накрыть ослабевших казаков, отнять у них добро и под конвоем проводить в Астрахань, не удастся, то припереть где-нибудь, вступить самому с Разиным в переговоры, слупить с него побольше и без боя – что лучше – доставить в Астрахань же. Но – в том и другом случае – хорошо попользоваться от казачьего добра. В прошлый раз, под видом глупой своей доверчивости, он пропустил Разина на Яик “торговать” и славно поживился от него. Теперь же так складывалось, что не взять с Разина – грех и глупость». Абсолютно неясен при таком толковании событий факт «усыновления».

Один из виднейших бояр при дворе царя Алексея Михайловича, Артамон Матвеев, дипломат, возглавлявший в разные периоды Аптекарский, Малороссийский и Посольский приказы, попав в опалу, написал «Историю о невинном заточении ближнего боярина Артамона Сергеевича Матвеева», где упоминал, в частности, о том, как предупреждал царя об опасности снисходительного отношения к Разину и предлагал его в Астрахани арестовать, а также о недопустимости поведения Львова. Князь Львов и сам был не то чтобы опальным, но недостаточно почитаемым вельможей, назначение в товарищи к Прозоровскому мог рассматривать как ссылку, был, возможно, жизнью недоволен, оттого вёл себя странно, – но не мог же он не понимать, что «усыновление» Разина вызовет скандал! Нет, тут одно из двух: или уж очень умён и дальновиден был князь Семён Иванович, или, извините, очень глуп...

Фабрициус: «В надлежащем месте, однако, к этому («усыновлению» и дружбе. – М. Ч.) отнеслись весьма неодобрительно». Неясно, какое «надлежащее место» голландец имеет в виду: администрацию царя или администрацию Прозоровского? Высказываются ведь и такие версии, что Львов самовольничал и Прозоровский на него был сердит, но уже не мог ничего изменить. Это, конечно, маловероятно.

Было решено, что переговоры продолжатся в Астрахани. Письмо с «Орла»: «19-го явились послами три знатных казака в драгоценных одеждах в город Астрахань; самый молодой из них говорил в моём присутствии. Воевода обещал им царское расположение и милость. Они пожелали, чтобы их предводитель был принят с почестями, на это воевода ответил, что он сам боярин, но куда бы ни прибывал на воеводское место, и то его никогда не встречали с почестями. Он пригласил их в свой дом, куда они и явились, но так как им, по их мнению, не скоро подали водку, то они начали ворчать. Они были прекрасно одеты, и шапки их были вышиты жемчугом». (Если автор письма присутствовал при переговорах, он должен был занимать высокое положение на корабле).

21 августа струги Львова торжественно, строем входили в город, разинцы таким же щегольским строем, с развёрнутыми знамёнами следовали за ним. Человек с «Орла» пишет, что у казаков было 23 судна и что их было около тысячи человек. Встречали их так, словно прибыла иностранная делегация (в определённом смысле так и было – разинцы, напоминаем, формально подданными царя не являлись). На «Орле», похоже, этому весьма дивились: «Русский флот, подойдя к городу, дал салют из всех пушек, после чего мушкетники, которых было до 3000, дали залп. Вскоре казаки ответили из своих пушек и мушкетов, немного спустя русские второй раз дали салют, на что казаки также не остались в долгу. После салюта в городе был выкинут белый флаг, что было нам знаком, и мы выстрелили из 13 пушек и в то же время дали залп из 200 мушкетов; между тем наш шкипер упал за борт, но его тотчас же выловили. После нашего салюта русские выстрелили в третий раз и проплыли мимо нас, на что наш корабль в последний раз ответил своими 13 пушками и 200 мушкетами...»

Народу, конечно, сбежалось смотреть – вся Астрахань со слободами. С. П. Злобин:

«На атаманском, передовом струге распахнулись тяжёлые ковровые полы шатра и вышли главные казаки. Впереди всех был атаман. Чёрная борода его пышно лежала на голубой парче зипуна, украшенного алмазными пуговицами. Острые карие глаза с пронзительной зоркостью посматривали из-под парчовой чалмы с золотыми кистями, сияющей самоцветами. Тяжёлая рука Разина лежала на рукояти сабли, которая висела на кованой золотой цепи, перекинутой через правое плечо... Толпа загляделась, как заколдованная, на всё это пышное зрелище.

– А ты сказывал – вор-шарпальщина! Глянь-ко – князь! – говорили в толпе астраханцев, сбежавшейся к берегу».

Письмо с «Орла»:

«22-го рано утром казаки поднялись по реке, так что мы потеряли их из виду, и было объявлено, чтобы никто с ними не торговал и не сходился. В тот же день пришли несколько казаков в приказ (Perkaas) с множеством драгоценных камней и вещей. 23-го пришёл в приказ их предводитель Стенька Разин, которого весьма приветствовали, и скоро после того направился к воеводе в дом, но отказывался от вина. Наш капитан в тот день был у воеводы в гостях; в разговоре наш капитан заметил, что было бы весьма желательно и разумно, чтобы Разин сдал своё оружие и знамя в город, с чем воевода согласился. Немного спустя пришло известие, что Стенька напился, на что воевода повелел с добрым словом выпроводить его из города; Стенька, когда бывает пьян, большой тиран и за короткий срок в таком виде лишил жизни трёх или четырёх человек...»

Что Разин бывал во хмелю буен, отмечали многие, и, вероятно, он прекрасно знал это за собой, раз отказался пить в доме Прозоровского.

Стрейс:

«После того все они отправились в Астрахань и расположились на острове, на расстоянии примерно получаса от города. Они приезжали оттуда отрядами в город, и простые казаки были одеты, как короли, в шёлк, бархат и другие одежды, затканные золотом. Некоторые носили на шапках короны (ну уж и короны! – М. Ч.) из жемчуга и драгоценных камней, и Стеньку нельзя было бы отличить от остальных, ежели бы он не выделялся по чести, которую ему оказывали, когда все во время беседы с ним становились на колени и склонялись головою до земли, называя его не иначе как батька (Batske) или отец, и конечно он был отцом многих безбожных детей. (У Разина и законных-то детей вроде бы не было; не исключено, что он не мог их иметь. – М. Ч.) Я его несколько раз видел в городе и на струге. Это был высокий и степенный мужчина, крепкого сложения, с высокомерным прямым лицом. Он держался скромно, с большой строгостью».

Казаки производили в городе фурор – богатые, нарядные, вольные. С. М. Соловьёв: «Понятно, какое впечатление производило это на людей, которым более других хотелось погулять, которым их собственная жизнь представлялась непрерывною тяжёлою, печальною работою». Инсаров: «Для замордованного начальством посадского или стрельца не подвластный начальственной плети казак вообще был идеалом свободной и счастливой жизни, но если этот казак приходил в ореоле победы, славы и добычи и с ним не мог ничего сделать никакой воевода, престиж казака возрастал во много раз. Разин и его сподвижники, готовясь на будущее, делали со своей стороны всё, чтобы престиж казака стоял на высоком уровне, завязывали в Астрахани полезные контакты и делали недвусмысленные призывы».

Вот попробуйте-ка сделать усилие и представить нечто подобное у себя в городе: приехала с пальбой из пушек из иностранного похода пребольшущая толпа каких-то новых людей, то ли бандитов, то ли воинов, то ли путешественников, и каждый из них на «ламборджини» и с головы до пяток увешан золотыми айфонами. Скажете, таких людей и так полно? Нет – на самом деле их капля в море, а вы представьте, что их приехало – как минимум в половину населения вашего города, так что вы шагу не можете ступить, чтобы на них не наткнуться; они двери к губернатору и мэру ногой открывают, но и с простым человеком всегда готовы пойти выпить; они за бесценок продают вам все свои самые дорогие тряпки и гаджеты, за свой счёт угощают вас в ресторанах, ходят к вам в гости и рассказывают о своём чудном городе, где все так живут, и приглашают с собой «пошалить» в чужих краях... Скажете, и нынче найдётся полно людей, готовых ради наживы или адреналина поехать повоевать, и вербовщики их именно так и заманивают? Да, но это тоже – капля в море; а этих приехало аж миллион, и с собой они миллион намерены увести... Никак не представляется подобная картина, правда? Уж очень всё с тех веков изменилось. Хорошо, представьте тогда, что приехала компания оппозиционных политиков – но их никто не гонит, а все обласкивают, и они могущественны, и богаты, и справедливы, и предлагают реформы – от вас требуется лишь проголосовать... (Фабрициус пишет, что Разин «сулил вскоре освободить всех от ярма и рабства боярского, к чему простолюдины охотно прислушивались, заверяя его, что все они не пожалеют сил, чтобы прийти к нему на помощь, только бы он начал»). Ещё труднее представить, да? Ну тогда уж и не знаем, как описать первую разинскую Астрахань, – вообразите на худой конец просто нескончаемую ярмарку.

В. М. Шукшин: «По всему побережью развернулась нешуточная торговля. Скорые люди уже поспели сюда из Астрахани – с посада, из Белого города, даже из Кремля. Много было иностранных купцов, послов и всякого рода “жонок”. В треть цены, а то и меньше переходили из щедрых казачьих рук в торопливые, ловкие руки покупателей саженной ширины дороги, зендень, сафьян, зуфь, дорогие персидские ковры, от коих глаза разбегались, куски миткаля, кумача, курпех бухарский (каракуль); узорочный золотой товар: кольца, серьги, бусы, цепи, сулеи, чаши...» Костомаров: «Открылась деятельная торговля между ними [разинцами] и астраханцами; она была выгодна для последних, и многие русские, армяне, персияне, живущие в Астрахани, в несколько дней составили себе состояние». Фабрициус: «Стенька вместе с нами прибыл в Астрахань, где ему и его воровским людям была дана воля открыто торговать захваченными в Гиляне вещами и людьми, так что персидские купцы выкупили тут всех людей. Одного знатного дворянина вор велел повесить за рёбра». Это последнее не подтверждено иными документами, но если мы доверяем Фабрициусу в остальном, то надо бы, по идее, поверить и в этом. Однако как мог Прозоровский такой факт стерпеть – совершенно непонятно. Хотя почему непонятно? Не его же вешали; за взятку и не такое стерпишь.

Выкуп пленных продолжался полтора месяца. А ведь поначалу Прозоровский ставил условие выдать их бесплатно. Долю он имел, что ли, от персидских купцов? Может и так. Костомаров: «Воеводы не осмелились взять у Козаков и даров, которые персияне везли к царю, не взяли даже аргамаков, которые уже впоследствии найдены у Стеньки». Это опровергается другими источниками: автор письма с «Орла» утверждает, что кони были отданы сразу же (или проданы – тут не разобрать в хаосе подношений и взяток).

Разумеется, сам Разин стал в Астрахани весьма популярной личностью. Из народных сказаний, записанных Якушкиным: «Вся Астрахань за Стеньку Разина встала, всю он Астрахань прельстил. Астраханцы, кому что надо, шли к Стеньке Разину: судиться ли, обижает ли кто, милости ли какой просить – все к Стеньке. Приходят астраханцы к Разину. “Что надо?” – спрашивает Разин. “К твоей милости”. – “Хорошо, что надо?” – “Да мы пришли насчёт комара: сделай такую твою милость, закляни у нас комара, у нас просто житья нет!” – “Не закляну у вас комара, – объявил Стенька, – закляну у вас комара, у вас рыбы не будет”. Так и не заклял». Прелесть неподражаемая.

Напомним, что по другой версии («Песни и сказания о Разине и Пугачёве») Разин комара всё-таки заклял, как и блох, клопов, вшей и «всяку гадость, которая кусает человека». С чем сравнить это? Наверное, с гастролями какого-нибудь знаменитого целителя или экстрасенса – тут в людских головах до наших дней абсолютно ничего не переменилось...

Но это ещё не всё. Соберём в кучу бандитов, военных вербовщиков и экстрасенсов – все они вместе не смогут сделать того, что делал Разин в Астрахани. Он делал то, что делают одни лишь политики перед выборами. Он раздавал деньги. Сводка 1670 года это подтверждает.

С. П. Злобин: «Разин останавливался на пути, расспрашивая астраханцев об их нуждах, а его есаулы, по щедрости и от сердца, раздавали деньги тем из толпы, кто был больше оборван и измождён». Чапыгин: «Разин идёт впереди с есаулами в голубом зипуне, на зипуне блещут алмазные пуговицы, шапка перевита полосой парчи с кистями, на концах кистей драгоценные камни. Сверкает при движении его спины и плеч золотая цепь с саблей. Если атаман не подойдёт сам, то к нему не подпускают. Есаулы раздают тому, кто победней, деньги.

– Дай бог атаману втрое чести, богачества! – принимая, крестятся.

Нищие кричат:

– Атаман светлой! Дай убогим божедомам бога деля-а...

– Помоги-и!..

– Дайте им, есаулы!

Нищих всё больше и больше, как будто в богатом городе, заваленном товарами, широко застроенном, кроме нищих и нет никого».

А. Н. Сахаров: «Разин останавливался, говорил с бедными людьми, щедро одаривал их золотой и серебряной монетой. Особую милость оказывал он совсем нищим и убогим». Горький написал о Разине киносценарий – он читается совершенно как пародия, особенно страницы о первой разинской Астрахани. «К Разину подводят казака, уличённого в обиде чужой жены. Тут же и эта женщина в разорванном платье. Разин, нахмурясь, выслушивает жалобу горожан. Обнажил саблю и убивает казака. Горожане, восхищенные его справедливостью, кланяются ему, шумно благодарят. Он оделяет их деньгами и, толкнув ногою убитого, идёт дальше. Немцы, стоя в стороне, совещаются о чём-то. Горожане братаются с казаками и вместе с ними грабят лавку». Потрясающая картина, правда? А вот ещё: «На лужайке, у городской стены, сидит Разин, его окружают дети, он, смеясь, раздаёт им сласти из полы своего кафтана. Разин показывает детям саблю свою, не обнажая её. Надевает на голову одного из них свою шапку, хохочет. Дети не боятся его, щупают шитьё кафтана, пояс. Видно, что Разину всё это приятно. Свистит, подбегают казаки, он приказывает им плясать. Пляшут, дети в восторге, Разин хлопает ладонями». «Дети не боятся Ленина, щупают пиджак, бородку. Видно, что Ленину всё это приятно. Свистит, подбегают Каменев и Зиновьев, он приказывает им плясать. Пляшут, дети в восторге, Ленин хлопает ладонями...» Читатель, не сердись, пожалуйста. Впереди столько мрачного, серьёзного – давайте хоть напоследок похулиганим...

Казимир Валишевский полагает, что не остались равнодушными к обаянию Разина и сами городские верхи: «Воеводы, получившие позже выговор за то, что они не удержали казаков и не смешали их со стрелецкими полками, на деле не могли тогда и думать о подобной попытке. Стенька с товарищами импонировал им: все в шелку, с руками, полными золота, они вызывали у них воспоминания об Олеге и его дружине, наводнившими Киев богатствами, добытыми на греческой земле. Так же как и ладьи этого легендарного героя, лодки Стеньки были разукрашены шёлковыми верёвками и парусами». Что уж говорить о стрельцах: «Сами ещё наполовину казаки и живя в городе, где всё дышало ещё духом дикой независимости, стрельцы, единственная сила, которой располагал Прозоровский со своим помощником, не были безусловно испытанными людьми. Искушение было слишком велико для них, чтобы не слиться с этими удивительными гостями, которые бегали по кабакам в бархатных кафтанах и, чтобы заплатить, небрежно срывали со своих шапок ценный алмаз. И при этом держа в своих сильных руках этих диких пленителей рек и морей, Стенька казался таким добрым, великодушным и щедрым!» С. М. Соловьёв: «Искушение было действительно страшное: казаки расхаживали по городу в шёлковых, бархатных кафтанах, на шапках жемчуг, дорогие камни; они завели торговлю с жителями, отдавали добычу нипочём: фунт шёлку шёл за 18 денег. А он-то, богатырь, чародей, державший в руках всех этих удальцов, казацкий батюшка, Степан Тимофеевич! <...> Могучее обаяние производил человек, которому всё было нипочём».

Большинство историков, не считая конечно же советских, находят весьма прозаичное объяснение раздаче денег и вещей. Да-да, мы уже говорили: политик накануне выборов. Марций: «А поскольку Разин ещё раньше заметил, что очень многие готовы отвернуться от него из-за его жестокости, он решил расположить их к себе и привлекать на свою сторону более мягким обращением, которое в цене и у варваров. Ради этого он стал осыпать деньгами простой люд, считая, что это будет выгодно ему, поскольку может вызвать недоброжелательство к царю, подогреет внутренние раздоры и настроит царское войско против начальников». Стрейс: «Когда он проходил по улицам Астрахани и видел следовавшую за ним большую толпу, то разбрасывал дукаты и другие золотые монеты, и такая щедрость или, вернее, хитрый обман привлекали к нему многих необузданных и глупых людей. Некоторые из них были даже на службе у его величества». Логинов: «Сам Разин ежеутренне выходил в город, гулял по майдану, швыряя в толпу золотые кругляши из тугой мошны. По этому поводу давка вокруг атамана была и сущее смертоубийство. Задолго до атаманского выхода городская голытьба начинала табуниться у крыльца. Кое-кто из казаков качал головой при виде такой щедрости, но ближние люди объясняли вполголоса, что ежели не привадить рыбку, то и лова не видать. Не глупое фордыбаченье тут причиной, а тонкий расчёт».

А. Н. Сахаров, старающийся, как надлежит биографу, быть объективным, тут не выдерживает и совсем превращается в романиста: «Особую милость оказывал он [Разин] совсем нищим и убогим, а богатых купчин, дворян, приказных словно и не замечал». А ведь он конечно же читал Фабрициуса: «...господа правители города неоднократно звали Стеньку к себе в гости, что не проходило без богатых подарков». Любопытный документ (Крестьянская война. Т. 3. Док. 251) – жалоба персидского купца Магмета Юсупа в Посольский приказ от 3 мая 1673 года о возвращении ему имущества, утраченного в Астрахани: «И боярин князь Иван Семёнович [Прозоровский] хотел нас отпустить к Москве и взял у меня 300 рублёв... и манил день ото дни. А говорил мне: когда великого государя указ будет, и я ж тебя отпущу. И после того приехал в Астарахань вор Стенька Разин из Персицкия земли, и боярин князь Иван Семёнович веле ево, вора, встречать. И принял ево в Астарахань, и между себя 3 месяца с товарыщи со своими с тем вором пили, ели и прохлажались вместе...» Аналогичная жалоба в Посольский приказ персидского посланника Эханбека (Крестьянская война. Т. 3. Док. 252. 3 мая 1673 года): «А астараханские воеводы тех воров принимали с честью и пили и ели, денно и нощно с ними вместь тешилися и воровство их не переимали. А нам жестокие ответы чинили, вам было переимать, потому что в руках у вас был... И астараханские воеводы тех воров привезли в Астарахань и учинили радость и с ворами прохлажались и товарами нашими торговали». Артамон Матвеев: «Как воевал и ходил на море впервые вор Стенька Разин и разорение учинил Персидскому царству, и пришёл в Астрахань и познался с князем Семёном Львовым, назвались меж себя братьями, и не исходил из дому его и пил, и ел, и спал в доме его...»

Игнорировать всё это А. Н. Сахаров, конечно, не может и несколькими строками ниже слов «богатых купчин, дворян, приказных словно и не замечал» пишет: «Разин вёл себя спокойно, будто всё шло как надо. С утра он отправлялся в гости по воеводским дворам, и в каждом был стол, вино. Степан приходил не с пустыми руками, нёс воеводам богатые поминки. Звали его к себе и богатые купцы, здешние видные иноземцы. Воевода Прозоровский и Львов, в свою очередь, приходили к нему в гости на струг. Там на виду у всего города Степан принимал больших людей, потчевал их, одаривал» – но прибавляет: «А потом, когда бояре уходили, казаки честили их при всём честном народе, а Разин грозил, что доберётся он ещё до животов этих богатин, пошарпает их». Это вполне вероятно. И, наконец, Костомаров: «Необыкновенная сила воли, всё преклонявшая перед Стенькою и даровавшая ему звание волшебника, казалось, покорила ему и воевод. Они подружились с Стенькой и каждый день то звали его к себе, то отправлялись к нему, ели, пили, прохлаждались вместе». Это волшебство все мы знаем. Оно называется «коррупция».

Известнейшая история с шубой: тот же Костомаров, словно и не он только что говорил о некоем «волшебстве», привязавшем воевод к Разину, пишет, ссыпаясь на некое «современное сказание», что один из воевод (неизвестно кто, Прозоровский или Львов) пришёл к Разину на судно. «Атаман вёл весёлую беседу с товарищами. На плечах его блистала великолепная соболья шуба, покрытая драгоценным персидским златоглавом. У воеводы разбежались на неё глаза, и он стал просить себе шубу. Разин отказал ему и укорил его в жадности. Воевода сказал:

– Атаман, знаешь ли, не надобно нами пренебрегать: ведь мы в Москве можем для тебя и доброе и злое устроить.

Разин грозно взглянул на воеводу, скинул шубу и, отдав ему, сказал:

– Возьми, братец, шубу; только б не было в ней шуму!

Воевода (говорит это сказание) не побоялся шуму и ушёл в город; а козаки, смотря на него, зубами скрежетали». (Совершенно непонятно, почему казаки скрежетали зубами – у них у всех были богатые одежды).

Документ касательно шубы: Крестьянская война. Т. 3. Док. 310. 5 мая 1668 года, из «расспросных речей» в Посольском приказе переводчика И. Никитина, ссылавшегося на рассказ казака Матвеева, сообщившего о высказывании другого казака, Кирея, произнесённом на кругу: «Пришед из полков, роздавано государское жалованье сукна, и Кирею сукна не дано. И он де, Кирей, выступал в круг и говорил. – Знаю де я, хто то ворует: бояри. Шол Стенька с Хвалынского моря, и отнял де боярин Прозоровской шубу, и та де шуба зашумела по Волге...»

 
Стал воевода
Требовать шубы.
Шуба дорогая:
Полы-то новы,
Одна боброва,
Другая соболья.
Ему Стенька Разин
Не отдаёт шубы.
«Отдай, Стенька Разин,
Отдай с плеча шубу!
Отдашь, так спасибо;
Не отдашь – повешу
Что во чистом поле,
На зелёном дубе
Да в собачьей шубе».
Стал Стенька Разин
Думати думу:
«Добро, воевода.
Возьми себе шубу.
Возьми себе шубу,
Да не было б шуму».
 

При жизни Пушкина это стихотворение напечатано не было. «Песни о Стеньке Разине» были впервые опубликованы лишь в 1881 году. В письме от 20 июля 1827 года Пушкин представлял «Песни» на цензуру Николаю I, а 22 августа Бенкендорф отписался: «Песни о Стеньке Разине при всём поэтическом своём достоинстве по содержанию своему неприличны к напечатанию. Сверх того церковь проклинает Разина, равно как и Пугачёва». А вот интересно: тулупчик заячий, что Пугачёв пожаловал Гриневу, – не из этой ли шубы родился? Наверняка из неё.

Как обычно, наипрелестнейшую версию «дела о шубе» записал Якушкин. «Вот и воевода, этотъ князь, глаза-то бестыжие, и давай лупить: сталь часто к Стеньке в гости понаведываться; а как придёт – и то хорошо, и то прекрасно; а Стенька знай завёртывай, да воеводе: “Примите, ваше превосходительство, подарочек”. Только хорошо. Брал воевода у Разина, брал, да и брать-то уж не знал что. Раз приехал воевода-князь на стружок к Стеньке в гости. Сели обедать. А на Стеньке Разине была шуба, дорогая шуба; а Стеньке-то шуба ещё тем была дорога, что шуба была заветная. “Славная шуба у тебя, Степан Тимофеич”, говорил воевода. – “Нет, ваше превосходительство, плохинькая!” – “Нетъ, знатная шуба!” – “Плохинькая, ваше превосходительство”, говорит Разинь: ему с шубой-то больно жаль было разстаться. – “Так тебе шубы жаль?” закричал воевода. – “Жаль, ваше превосходительство: шуба у меня заветная!” – “Погодижь ты, шельмец этакой, я объ тебе отпишу ещё царю!” – “Пожалуй, воевода! Бери что хочешь; оставь только одну мне эту шубу”.– “Шубу хочу! кричал воевода: – ничего не хочу, хочу шубу!” Привстал Стенька, снял с плеч шубу, подал воеводе, да и говорит: “На тебе, воевода, шубу, да не наделала бы шуба шума!”». (Продолжение этого рассказа – о расплате за шубу – вы прочтёте много позднее). Господи, мало нам коррупции, так ещё и шантаж...

Разумеется, все романисты как-то историю с шубой обыграли. Приведём шукшинскую версию:

«Ближе к вечеру того же дня, часу этак в пятом, в астраханском посаде появилось странное шествие. Сотни три казаков, слегка хмельные, направлялись к Кремлю; впереди на высоком кресте несли дорогую шубу Разина, которую выклянчил воевода. Во главе шествия шёл гибкий человек с большим утиным носом и с грустными глазами и запевал пронзительным тонким голосом:

 
У ворот трава росла,
У ворот шёлковая!
<...>
 

Казаки молча шли по двору Кремля. Увидав воеводу, остановились. Стырь и дед Любим, в окружении шести казаков с саблями наголо, вынесли на руках дорогую шубу.

– Атаман наш Степан Тимофеич жалует тебе, боярин, шубу со свово плеча. – Положили шубу на перила крыльца. – На».

Надо ли говорить, что ничего подобного быть не могло? Взятки даются не на сцене.

Как известно от Стрейса и Фабрициуса, 25 августа Разин с несколькими есаулами и казаками явился к Приказной избе и в знак повиновения отдал Прозоровскому бунчук. Это унижение тоже все как-нибудь да обыграли. С. П. Злобин: «Разин заранее сам приготовил хитрый чин и порядок прихода в Приказную палату. Он собирался торжественно поднести свой бунчук воеводам в знак покорности и смирения. И вдруг сам же всё спутал.

– Здоров, воевода! Иван Семёныч, кажись? – с порога удало и вызывающе выкрикнул он. Он знал хорошо, как зовут воеводу, и дерзкое, развязное слово само сорвалось с языка».

Ах, куда больше прелести в наивном романе Д. Л. Мордовцева:

«В приказной избе, где его ждали князь Прозоровский и князь Львов с другими властями города, Разин смиренно положил на стол свой бунчук – “насеку”, знак атаманской власти: этим он изъявлял полную покорность.

– Повинную голову не секут, – сказал он кротко со вздохом.

Князь Прозоровский и все бывшие в избе глазам не верили, чтоб это был тот ужасный человек, перед которым все трепетали. Даже во взоре его было что-то мягкое и задумчивое. “Дивны дела твои, Господи!” – шептал князь Прозоровский, всматриваясь в этого непостижимого человека».