Текст книги "Степан Разин"

Автор книги: Максим Чертанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

Как жили Разины в детстве, мы не знаем. Наверное, лапта, бабки, пятнашки, позднее – посиделки, танцы; купались, ездили верхом. А. Н. Сахаров: «Иван верховодил за атамана, Стенька был есаулом, а маленький Фролка сходил за русского пленника, которого братья освобождали вместе с другими ребятишками-несмышлёнышами от страшной турецкой неволи». Наверняка так и было: мальчишки всегда играют «в войну» и, соответственно, «в политику» – игру, которой Степан посвятит свою жизнь.

Казачество, несмотря на свою обособленность, в русскую политику было завязано очень сильно: давайте разберёмся с этим. После смерти Ивана Грозного (1584), Дмитрия (1591) и Фёдора (1598) правящая династия пресеклась, в 1598 году на трон взошёл Борис Годунов, сторонник централизации и враг казаков: им запрещалось появляться в русских городах, нарушившие запрет попадали в тюрьму, русские не могли торговать с казаками. Неудивительно, что в 1603 году Лжедмитрий I обратился за помощью к донцам. Они послали к нему войска под предводительством атаманов Андрея Карелы и Михаила Межакова (запорожцы тоже прислали помощь). Известно, что в Туле Лжедмитрий I принимал делегацию с Дона прежде, чем московских бояр; казаки сопровождали его во время торжественного въезда в Москву.

Весной 1606 года на Тереке казаки голосованием выбрали из своей среды собственного «царевича» – Петра; это был юный «чура» Илья Коровин по прозвищу Муромец (выходец из Мурома). (Почему мальчика – ясно: чтобы управлять через него). Лжепетр с войском двинулся к Москве на помощь Лжедмитрию I, но тот 17 мая был убит (Земский собор избрал на престол Василия Шуйского), и казаки повернули обратно, по пути грабя купцов и разоряя русские города. Летом того же года в Московию пришёл с войском украинских казаков Иван Болотников, к нему присоединялись донцы (любопытно, что сам Болотников казаком не был): требовали выдать на расправу бояр, убивших Лжедмитрия. Казаки участвовали во всех битвах с царскими войсками: в осаде Москвы, калужском и тульском осадных «сидениях». А заодно устанавливали повсюду скопированный с Речи Посполитой институт «приставств» – организованный рэкет, который давал особенно хороший доход с богатых монастырей. А. В. Сопов пишет, что Российское государство по отношению к казакам проводило очень гибкую политику, что предопределило сильные «охранительные» и «державные» ориентации казаков. Однако до Петра I, а может, даже и до Екатерины И, «ориентации» у казаков были прямо противоположные...

И всё же казаки проиграли. Шуйский обещал сохранить жизнь Болотникову и Лжепетру, но слова не сдержал; впрочем, к репрессиям Годунова он не вернулся и официально замирился с Доном, послав казакам богатое жалованье. Однако, когда летом 1607 года объявился Лжедмитрий II, казаки опять встали на сторону самозванца. В. Н. Татищев приводил цитату из неизвестного источника: «И через то во всех городех паки казаков из холопей и крестьян намножилось, и в каждом городе поделали своих атаманов». Шуйского свергли бояре в 1610 году, а вскоре предатель убил Лжедмитрия II. Но тут Марина Мнишек родила сына Ивана Дмитриевича (по легенде, от донского атамана Ивана Заруцкого) – казаки встали за него. Почему казаки с их умом и ловкостью всё время проигрывали Москве? Отчасти по объективным причинам: малочисленность, экономическая блокада, нехватка продовольствия, отсутствие оружейной промышленности; отчасти, возможно, потому, что слишком увлекались рэкетом...

Вскоре началась война с Речью Посполитой; польские войска осаждали Смоленск и Москву. В начале 1611 года стало формироваться русское ополчение: казаки не смогли между собой договориться и воевали и на той, и на другой стороне. Тогда же возник Лжедмитрий III и с казаками занял Псков, а на юге казаки бились за Лжедмитрия IV (первый был разбит, второй куда-то делся). Тем не менее в тот период казаки, видимо, были сильны как никогда. В 1613 году измученные и обалдевшие бояре объявили очередной Земский собор (он собирался в сложных для Москвы ситуациях) для выборов царя (как можно видеть, и царей нередко выбирали, только избирательный ценз был гораздо уже, чем у древних республиканцев и казаков): участвовать должны были верхи духовенства, Боярская дума и «земские люди» – свободные представители разных сословий и местностей. В знаменитой «Повести о Земском соборе»[24]24
  См.: Повесть о Земском соборе 1613 г. //Вопросы истории. 1985. № 5.


[Закрыть] говорилось: «И хожаху казаки в Москве толпами, где ни двигнутся гулять в базарь – человек 20 или 30, а все вооружённы, самовластны, а меньши человек 15 или десяти никако же не двигнутся. От боярска же чина никто же с ними впреки глаголети не смеюше и на пути встретающе, и бояр же в сторону воротяще от них, но токмо им главы свои поклоняюще».

Казаки предложили три кандидатуры: князь Д. Т. Трубецкой, князь Д. М. Черкасский (оба – опальные) и мальчик Михаил Фёдорович Романов. В апреле 1613 года Михаил был избран царём. Шведский посланник доносил из Москвы, что казаки осадили дворы бояр и силой заставили избрать Михаила. (Уж наверное не только силой; кого-то и уговорили, да и многие бояре одобряли такой выбор). «Хронограф» второй половины XVII века упоминает, что за избрание Романова высказался на соборе донской атаман. Чем казакам нравился этот вариант? Формально они ссылались на то, что он наиболее законен, ибо его отца, патриарха Филарета, в своё время благословил царь Фёдор. Наверное, важнее было то, что Филарет в своё время пострадал от Годунова и был сторонником Лжедмитрия II. А путешественник Жак Маржерет докладывал английскому королю Иакову I, что казаки просто рассчитывают манипулировать новым царём. Отчасти их расчёт оправдался. От Земского собора совместно с Духовным собором они получили грамоту: «А за свою нынешнюю и прежнюю многую службу вы, Донские казаки, от всемогущего Бога милости, а от царя Михаила великое жалование, от всяких людей Московского государства и от окрестных государств честь и славу и похвалу будете иметь». Казакам было разрешено ездить в какие угодно русские города. Сношения с ними перешли в ведение Посольского приказа. От Михаила они регулярно получали всяческие похвалы, он пожаловал их знаменем. Было ли всё это так уж хорошо для казаков? Н. И. Костомаров: «До эпохи самозванцев козачество, по-видимому, готовилось образовать отдельное общество в русских южных краях и хотело только укрыться с своею независимостью от северного единовластия; но, вмешавшись в дела Москвы в начале XVII века, оно вошло в неразрывную связь с нею...»

Ещё несколько лет отряды казаков шатались повсюду и занимались грабежом, но всё затихло в 1618-м, когда Михаил стал выплачивать Дону жалованье регулярно, а не эпизодически. Тогда казаки стали ходить на Чёрное море, грабить Крым и турецкие земли; в конце концов, после угроз турецкого султана и крымского хана, Михаил решил порвать с казаками и в 1630 году отправил им грамоту, извещавшую о их отлучении от церкви. Казаки посыльного убили, и два года между Доном и Москвой не было отношений, но в 1633-м, когда случилась новая война с Речью Посполитой, Михаил позвал казаков на помощь – помирились. В 1641—1642 годах донцы и запорожцы служили Москве, обороняя Азов от крымского хана; по легендам, в «азовском сиденьи» участвовали либо Тимофей Разя, либо его сын Иван, либо Степан, а то и все вместе. В 1653 году гетман Богдан Хмельницкий, не ладивший с поляками, упросил принять украинские территории под протекторат Москвы, и до 1667 года тянулся конфликт с поляками: воевать казакам было где. (Бывало, что и Москва помогала казакам: в 1648 году по просьбе донского правительства был прислан для защиты от набегов отлично экипированный отряд в тысячу солдат, набранных из вольных людей сроком службы на один год, голова отряда – дворянин Лазарев).

Тут выходит на сцену одна интересная, связанная с разинскими делами, фигура. Царь Алексей Михайлович хотел объединения русской церкви с греческой и, соответственно, согласования обрядов с греческими образцами. Властолюбивый и энергичный патриарх Никон, ранее не терпевший греков, сделал то, чего хотел царь, но за это выговорил для себя полную свободу от светской власти (и в два с половиной раза увеличил свою личную собственность); царь сперва терпел, потом они поссорились, и в 1666 году был созван собор, чтобы судить Никона: его признали виновным в произнесении хулы на царя и церковь, лишили сана и сослали в Ферапонтов монастырь. До этого в народе Никона за его новаторство и стяжательство не любили, но к свергнутым отношение иное: легла одна из козырных карт будущей смуты.

Во второй половине XVII века из-за экономических проблем было много локальных мятежей в городах (именно в городах, запомним это): в 1648 году – в Москве, Устюге, Козлове, Сольвычегодске, в 1649-м снова в Москве, в 1650-м в Новгороде и Пскове, в 1662-м по всей стране; после подавления беспорядков уцелевшие участники пополняли ряды казаков на Дону, других ссылали на Волгу. Сами казаки время от времени пускались в пиратство: яицкий атаман Иван Кондырев наводил страх на Каспийском море в начале 1660-х, его земляк, пират Парфён Иванов, незадолго до этого дошёл с Волги до Персии.

Молодой Степан Разин, кажется, в это время был вполне благонравным казаком. Савельев (чистейшая выдумка): «Молодость свою Разин провёл, как и все казаки, в походах и битвах с неприятелем. В 1646 г. он участвовал в морском поиске казаков на берегах Тавриды, а в следующем году при защите Черкаска от нападения азовцев; в одной из вылазок раненый попал в плен и два года томился в азовской земляной тюрьме, откуда успел бежать. За выдающийся ум и отвагу Войсковой Круг наградил Разина почётным званием старшины». (Н. И. Костомаров: «Народное предание говорит, что Стенька прежде того был гонцом к турецкому султану и попался в плен в Азове»).

Что касается фактов, то первое упоминание о Степане Разине мы уже цитировали: в 1652 году он – видимо, после смерти отца – поехал на богомолье в Соловецкий монастырь через Москву. Вид документа – потёртый на сгибах – указывает, что его брали в руки; есть отметка о предъявлении в Посольском приказе. (Это как бы командировочное удостоверение – без него люди, кроме бояр и иностранцев, попасть в столицу не могли; купцы получали торговое свидетельство, крестьяне – разрешение барина, дворяне – подорожную). Зосима и Савватий, поклониться которым ехал Степан, считались целителями ран и были особенно популярны у военных. Кроме того, богомолье было предлогом для путешествий, особенно у молодёжи. Был ли Разин в молодости религиозен – кто ж его знает? А. Н. Сахаров пишет: «Знал атаман, что Степан в вере нетвёрд, кое-кто даже стыдил его за богохульство... подозревал атаман, что не молиться шёл Степан Разин – больно уж дерзок, суетлив и любопытен он был для этого». Эта гипотеза ни на чём не основана.

Поездки Разина в Москву упоминаются также во 2-м и в 5-м документах «Крестьянской войны» (Т. 1) – то есть он был в столице как минимум трижды. Как добирался? В составе делегаций – верхом, на санях, на подводах, если один или вдвоём – неизвестно. Никто не знает, была ли у него в молодости своя лошадь. На богомолье, может, шёл бы и пешком, как многие ходили (от Черкасска до Москвы около тысячи километров, от Москвы до Соловков – полторы тысячи; хороший ходок в день мог делать пятидесятикилометровые переходы – за несколько месяцев можно обернуться), но, поскольку был ноябрь, скорее всего ехал с какими-нибудь попутными санями. Советские авторы (учёные и беллетристы), как правило, сходились в том, что Разин мало доверял крестьянам и не понимал их (во всяком случае, поначалу); С. П. Злобин отправляет его в путь пешком, причём летом, и Степан видит соху и борону «как сказочную небылицу, словно ступу бабы-яги.

– Дай попытаю, – с любопытством попросил он крестьянина.

И унавоженная взрыхлённая пашня дохнула на него каким-то особым умиротворением и теплом».

Злобинский Степан, пожалуй, самый идейно правильный из всех, однако автор не обидел его чудесными приключениями – и по дороге, и в Москве этот донкихот заступается за обиженных, бьёт купцов и даже встречается с царём, очень ласково с ним обошедшимся: «Теперь Стенька видел своими глазами неправды и беды народа... говорил с царём, и вера его в невинность царя ещё укрепилась». Разумеется, мы понятия не имеем, что Разин в молодости (да и в зрелости) думал о царе, чем он развлекался в столице и как прошло богомолье. А. Н. Сахаров в данном случае предпочёл особо не фантазировать: «Покрутился он по московским дворам и кабакам, побывал в подмосковных слободах и городках. О своём соловецком богомолье говорил Степан глухо...» Самые потрясающие приключения Степан пережил у Чапыгина: мало того что дрался со злодеями и выручал простых москвичей, мало того что спас красавицу, за убийство мужа-садиста заживо зарытую в землю (такая казнь существовала ещё и при Петре I), и стал её любовником, так ещё и мимоходом организовал в Москве Соляной бунт (который на самом деле был в 1648 году: реакция на подорожание соли, бывшей тогда единственным консервантом). Его дальнейшие планы: «Думаю, дедо, когда зачну быть атаманом, уйду с боем в Кизылбаши и шаху себя дам в подданство, а оттуда решу, как помочь народу своему...»

После этой поездки – громадный, в шесть лет, пробел в документах. Остаётся только додумывать, что там теоретически могло быть. А. Н. Сахаров: «В первом же походе к турецким берегам показал он себя казаком смелым до крайности, но диким и необузданным. Удивлялись донцы, глядя на него в бою, – ни врагов, ни себя не щадил Степан. А по приходе в родные места часто уходил Степан погулять по верховым городкам, встречался там со всякими людьми. Пропадал иногда надолго. “Ох, тёмный будет казак Стенька, непонятный”, – говорили про него домовитые. И вправду, отстал Степан от отцовских занятий, торговлишкой не промышлял, деньги не копил, не прятал, всё хозяйство переложил на старшего брата, много ходил по донской земле, был и в Черкасске, бродил и по станицам. Но особенно любил верховые городки. Вольно ему там было и просторно. Не было рядом ни круга, ни грозного окрика войскового атамана». В романе Злобина герой воюет на польском фронте.

Надо думать, где-то он, конечно, воевал и набрался опыта и кое-какого авторитета: в декабре 1658 года (Крестьянская война. Т. 1. Док. 2) валуйский воевода И. Языков пишет в Посольский приказ, прося пропустить в Москву казака Степана Разина, отставшего по болезни от посольства атамана Наума Васильева, «на ямской подводе». Отметка о подаче: «167-го декабря в 17 день з донским казаком с Стенькою Разиным. Помета. Чтена. К отпуску взять». Раз он был членом зимней (считавшейся особенно важной) делегации, значит, имел вес. Известно, что пролежал он в Валуйках больной до середины декабря и, по всей видимости, до Москвы всё же добрался. Потом ещё двухлетний пробел. А в 1661 году он уже был дипломатом. Для этого желательно было знать грамоту и (хотя с послами всегда ездили переводчики) иностранные языки. Э. Кемпфер, секретарь шведского посольства в Персии, писал[25]25
  См.: Маньков А. Г. Иностранные известия о восстании Степана Разина. Л., 1975.


[Закрыть], что Разин говорил на восьми языках – допустимое предположение, так как в среде казаков жило полно иностранцев.

Защищаясь от могущественного и агрессивного Крыма, Москва и сами казаки нашли союзников – кочевых калмыков, которые враждовали с кочевыми же татарами Малой Орды (едисанскими или ногайскими татарами), бывшей в вассальной зависимости от Крыма. Калмыки были благодарны казакам ещё со времён Ермака, который в Сибири защищал их от киргизов и татар. Но народ они были в высшей степени ненадёжный: сто раз клялись в верности московским царям, подписывали договор (шерть) и тут же его нарушали. Дипломатам с ними было непросто: следовало быть гибким и жёстким одновременно. Документ от 28 марта 1661 года (Крестьянская война. Т. 1. Док. 3) содержит отписку Яковлева (за несколько лет до этого избранного войсковым атаманом) в Посольский приказ – о неудачной осаде казаками ханского городка на Дону и об отправке делегации к калмыцким тайшам:

«Да в нынешнем же, государь, во 169-м году февраля в 20 день присылали к нам, холопем твоим, калмыцкие тайши, Дайчин Тайша и сын ево Мончак тайша и Манжик тайша и все колмыцкие и етисанские мурзы, об миру посланцов своих, калмыцкого мурзу Баатырку Аянгеева с товарыщи. И мы, холопи твои, с ними, колмыки, помирились и аманатов дву человек у них взяли... А для, государь, мирного подкрепленья и для подлинных вестей послали мы, холопи твои, к самым гим, колмыцким тайшам... своих донских казаков Фёдора Будана да Степана Разина».

(Между прочим, в этой же отписке Яковлев обещает царю поймать «воровских» (преступных) казаков, занимавшихся грабежами).

Переговоры прошли 4 мая, очередная шерть была подписана, царь наградил послов грамотой. Будан и Разин, оставив у калмыков своих «аманатов» (полупредставителей, полузаложников – это было обычной практикой), привели с собой 500 вооружённых калмыков, и те вместе с казаками двинулись к Азову, разгромили ногайцев, пленили 500 человек и освободили 100 своих; чтобы показать калмыкам своё доверие, донцы передали им всех пленников и поручили сопроводить в Москву освобождённых. А. Н. Сахаров пишет, что в этот период – весной 1661 года – «ходил Стенька на приступы, садился на коня, отбивался от крымских конных набегов». Может быть, но скорее всего ему было некогда: улаживал дела с тайшами. С. П. Злобин пишет весьма правдоподобно: «Большие военные и посольские дела захватили Степана. Он чувствовал себя в них, как, бывало, в троицын день на качелях: летишь выше всех над толпой, и всех тебе видно! Стать большим атаманом и всегда видеть дальше, чем видят простые казаки, чувствовать себя соучастником великих державных дел казалось теперь Степану самой заманчивой из человеческих судеб». Вскоре, впрочем, злобинский Степан на польском фронте осознает, что атаман может быть негодяем (Яковлев) и что во всех странах высокопоставленные люди – подонки («О правде кричат, за веру Христову зовут проливати русскую кровь, а сами лишь о боярской корысти и мыслят...»).

Документ от 4 ноября 1661 года (Крестьянская война. Т. 1. Док. 5): донской войсковой атаман Осип Петров (Яковлев находился на войне с поляками) пишет в Посольский приказ о пропуске в Соловецкий монастырь Степана Разина и Прокофия Кондратьева; 29 ноября они были в Москве (отметка на «командировке»), но до Соловков Степан вряд ли успел добраться, так как в феврале 1662 года был уже в Астрахани и снова готовился к посольству к калмыкам. В Москве он, вероятно, докладывал о дипломатических делах, но это скучно, хочется чего-нибудь прибавить: у А. Н. Сахарова Разин становится свидетелем Медного бунта – восстания безоружных москвичей из-за выпуска обесценивающихся по сравнению с серебряными медных монет, завершившегося жуткой расправой, но всё-таки приведшего к отмене медных денег. На самом деле Медный бунт произошёл в августе 1662 года, а Разин ездил в Москву в ноябре 1661-го и в 1662-м опять занимался своими калмыками. Теоретически можно допустить, что летом 1662 года он зачем-то «сгонял» в Москву, но это ничем не подтверждается и неясна цель такой поездки. А. Н. Сахаров: «Трудно было молодому казаку перенесть глумление над людьми, ненавистны ему были длиннобородые бояре, кичливые воеводы, надменные стрелецкие начальники, приказной сутяжный люд. Не раз хватался Степан за свою казацкую саблю, грозился изрубить стражников и сыщиков...» Это уже не о каком-то мальчике, а об опытном дипломате. Вряд ли он проделывал вышеописанные вещи.

Самое необычное приключение молодости Разину придумал Шукшин, причём не основанное даже на намёках и весьма странное, учитывая, что он называл своего Разина интеллигентным человеком и всячески подчёркивал его нежность и доброту. В деревне Степан остановился на постой: в доме жили старик и его молодая невестка.

«Только в монастыре догадались казаки, что у Стеньки на душе какая-то мгла: старики так не молились за все свои грехи, как взялся молить бога Степан – коленопреклонно, неистово.

Фрол опять было к Стеньке:

– Чего с тобой? Где уж так нагрешил-то? Лоб разобьёшь...

– Молчи, – только и сказал тогда Степан.

А на обратном пути, проезжая опять ту деревню, Степан отстал с Фролом и показал неприметный бугорок в лесу...

– Вон они лежат, Аганька со своим стариком.

У Фрола глаза полезли на лоб.

– Убил?!

– Сперва поманила, дура, потом орать начала... Старик где-то подслушивал. Прибежал с топором. Можеть, уговорились раньше... Сами, наверно, убить хотели.

– Зачем?

– Не знаю. – Степан слегка всё-таки щадил свою совесть. – Я так подумал. Повисла на руке... а этот с топором. Пришлось обоих...

– Бабу-то!.. Как же, Стенька?

– Ну, как?! – обозлился Степан. – Как мужика, так и бабу.

Бабу зарубить – большой грех. Можно зашибить кулаком, утопить... Но срубить саблей – грех. Как ребёнка прислать. Оттого и мучился Степан, и молился, и злился».

Единственный источник подобной истории можно отыскать в фольклоре – из записей Садовникова, где Михаил превращался в Степана и становился разбойником:

«Вышел на большую поляну, вдруг увидел себе добычу, лет семнадцати девицу. Он подошёл к ней, сказал: “Здравствуй, красная девица! Что ты время так ведёшь? Сколько я шёл и думал, такой добычи мне не попадалось. Ты – перва встреча!” Девка взглянула, испугалась такого вьюноши: увидела у него в руках востру саблю, за плечом – ружьё. Стенька снял шапку, перекрестился, вынул шашку из ножны и сказал: “Дай Бог помочь мне и булатному ножу!” Возвилася могучая рука с вострою шашкой кверху; снял Стенька голову с красной девушки, положил её в платок и понёс к атаману. “Здравствуй, тятенька! Ходил я на охоту, убил птичку небольшую. Извольте посмотреть”».

В жизни наш молодой политик занимался делами серьёзными: весной 1662 года (Крестьянская война. Т. 1. Док. 6) астраханский воевода Г. Черкасский докладывает в приказ Калмыцких дел, что исполнил повеление царя пропустить к калмыкам «казаков Степана Разина, Василья Глаткова и запорожских черкас (украинских казаков русские называли черкасами. – М. Ч.) Еремея Тимофева с товарыщи... дав им твоё великого государя жалованье, корм и подводы, и для письма подьячего и толмача и служилых людей, сколько человек пригож».

1663 год, 8 марта – первое сохранившееся свидетельство о Разине как военном командире (Крестьянская война. Т. 1. Док. 7) – выдержка из расспросных речей в Царицынской приказной избе калмыка Бакши-Шербет Тургенева о сражении казаков и калмыков с крымцами под Молочными Водами. На помощь к Солум Сереню тайше с отрядом в 50 человек послали 500 донцов и «черкас»: «А в головщиках у донских казаков Стенька Разин донской казак... Взяли у Крымской Переколи 200 лошадей, 3000 коров да 600 баранов, да польского ясырю, мужиков и жёнок и девок и ребят взяли в улусе 350 человек и, взяв, поехали было к урочищу к Молочным Водам». В отряде татар было 600 человек, 30 казаки убили (их потери неизвестны), причём проявили военную хитрость, распустив слух, что с ними идёт ещё отряд в 1500 калмыков; татары бежали, а казаки «животину и ясырь разделили по себе» и пошли по домам. Потом опять до 1667 года о Разине информации нет. Те, кто считает, что Степан жил в несуществующей Зимовейской, пишут, что он переехал в Черкасск.

Возможно, в этот период, а может и раньше, он женился на женщине с ребёнком: из документов известно, что у него был пасынок Афанасий. О жене сведений нет: опять остаётся фантазировать, но так, чтобы было и убедительно, и интересно. У С. П. Злобина Степан женился на Алёне, сестре его соратника Сергея Кривого (лицо историческое), никакого пасынка нет, но будут дети. У Шукшина Алёну и ребёнка герой отбил у татар («Глядим, наш Стенька летит во весь мах – в одной руке баба, в другой дитё. А за ним... не дай соврать, Тимофеич, без малого добрая сотня скачет... Афоньку же, пасынка, очень полюбил – за нежное, доверчивое сердце»). Священник, не будучи уверен, что женщина крещёная, венчать отказался – так и жили. (Это чепуха: взрослых людей крестили запросто). У Чапыгина Олёна – девушка, на которую зарился сам Корнила Яковлев, пасынка нет, свидетели на свадьбе – тот же Кривой и Василий Ус (тоже лицо историческое, хотя далеко не факт, что Разин с ними обоими был знаком до 1667 года); молодые тоже живут невенчанными, и Степан показывает себя весьма прогрессивным человеком:

«– Не таскать вам, жонки, по городу брачную рубаху Олёны... Кто придёт за рубахой, того окручу мешком и в воду, как пса! Иное, что старики любят, то мы кончили любить!»

Самая поэтичная любовь Разина – у Каменского: «В голубиный, полётный, хрустальный полдень весны, на берегу Дона, далеко от людей, на животе лежал молодой Степан, старший сын атамана донского, на песчаном бугре, у кустов, и расцветно смотрел. Рука застыла на гуслях. На берег прибежала юная казачка Алёна – знатная красавица черкасская – гибкостройная, русокудрая, небоглазая, вся трепетная, вся лебединая, вся призывная.

– Дай прикоснуться.

– Люблю тебя.

– Люблю.

– Жена.

– Муж».

(И тоже не венчались, и пасынка никакого нет).

Кроме женитьбы Разин должен же был чем-то заниматься – опять додумки. Евграф Савельев написал, что до 1667 года Степана на Дону вообще не было: «...исколесил Россию вдоль и поперёк, советовался с гонимым царём патриархом Никоном в Воскресенском монастыре, а потом заглянул в его местозаточение – Белозерский Ферапонтов монастырь, убеждая лишённого сана узника бежать с ним на Дон; был даже в Соловках, Запорожье и многих других местах обширной России, ко всему присматриваясь, всё изучая и взвешивая». В действительности наиболее вероятно, что он продолжал работать с калмыками, периодически участвуя в военных действиях, зарабатывал авторитет. О его материальном достатке нет сведений: исходя из последующих событий можно предположить, что достаток был не ахти какой.

В 1665 году был казнён разинский брат Иван, если только вправду был такой брат, в чём у нас сильные сомнения; в 1666-м – это уже факт достоверный – сильно нашумел атаман Василий Ус. Царское жалованье распространялось лишь на казаков (а было много пришлых), да и казакам хотелось большего: «добыть зипунов». Идти на Чёрное море запрещало Войско, чтобы не вызывать конфликтов с турецким султаном. Против пиратства на Волге и Каспии, естественно, возражала Москва, и в 1659 году донское правительство, захватив «воровских казаков» в построенном ими городке Риге, предало их казни. Но весной 1666 года из-за неурожаев в соседних областях на Дону начался настоящий голод.

Донские казаки, жившие по рекам Хопру и Иловле, выбрали Уса атаманом, и он, собрав 700 человек, привёл их в Воронеж и заявил, что желает идти на польскую войну. Но война уже заканчивалась, и правительство велело возвращаться на Дон. Казаки, однако, пошли к Москве, намереваясь, как считается, подать петицию лично царю; по пути к ним приставали другие казаки, посадские, беглые крестьяне и даже военнослужащие. Как раз тогда взбунтовалась Левобережная Украина под управлением гетмана Брюховецкого – против правобережного гетмана Дорошенка; левобережные были разбиты, многие бежали на Дон или присоединялись к Усу. Нет данных о контактах Уса и Разина в тот период. А. Н. Сахаров придумывает, что Ус звал Разина к себе, но тот «равнодушно выслушал предложение Уса идти к нему в есаулы: не собирался Разин в тот год двигаться с места, да, кроме того, не с руки ему, уже бывшему в головщиках, идти в есаулы под такого же, как он, казака».

У Уса было уже больше 1500 человек – по тем временам это очень много. 14 июля он с небольшой свитой вошёл в Москву, и боярам пришлось назначить переговорщика, князя Ю. Н. Борятинского: казакам Уса обещали свободный проход домой и большое жалованье в Воронеже, но все приставшие по дороге должны были быть выданы. Ус на это не пошёл и вернулся на Дон с войском, минуя Воронеж; царские войска за ним гнались да не догнали, войсковой круг подверг Уса наказанию (неизвестно какому), и на время Ус где-то растворился. И. Ф. Наживин, «Степан Разин» (М., 2004)[26]26
  Иван Фёдорович Наживин (1874—1940) – русский писатель; после революции – один из крупнейших русских прозаиков в эмиграции, автор исторической прозы. Роман о Разине был написан в эмиграции в 1928 году.


[Закрыть]: «Многие казацкие головы призадумались: если можно было с пятьюстами казаками, громя всё, дойти до Москвы и вернуться в полном благополучии, то...»

В 1667 году Московское царство и Речь Посполитая заключили перемирие (а вскоре будет подписан мир, да заодно и мир с Крымом). Воевать казакам всегда было экономически выгодно, но теперь стало не с кем. В начале года Разин решил готовить собственный отряд. С какими планами – неизвестно. Позднее к нему будут засылать толпы шпионов, и те хоть что-то о нём поведают, а в тот период за ним ещё никто не следил. По С. П. Злобину – хотел идти брать Азов с альтруистическими намерениями: накормить «голытьбу» и узаконить её положение, чтобы на неё давали жалованье, но не пустил Яковлев, после чего Разин решил Яковлева рано или поздно свергнуть («Свернём рога низовым, всю старшину к чертям растрясу... сам атаманом сяду»). В основном пишут, что на Азов Разин не пошёл действительно из-за запрета войскового атамана, однако от юрисдикции Яковлева всё равно сбежал: с чего бы он стал его запретов слушать? Скорее всего, на Азов идти он просто не решился: крепость в тот период была абсолютно неприступна.

По А. Н. Сахарову, поход планировался в первую очередь с чисто пиратскими целями – «за зипунами», «на бесерменские земли», но при этом Разин думал: «Хватит, натерпелись мы власти атамановой да старшинской». «Домовитые» казаки идти в поход отказались, зато «“голые” люди из низовых и верховых городков поднялись с радостью». Возможно, но не доказано, что именно «голых» набрал Разин – что бы он делал с ними, безоружными? Для морского похода – а он собирался именно в морской – нужна экипировка. И все почему-то пишут так, словно кроме богачей и «голых» никаких людей на Дону не было – а ведь наверняка подавляющее большинство были «серёдка на половинку», и люди из этой серёдки, особенно молодые, хотели хорошо заработать.

Документ от 17 апреля 1667 года (Крестьянская война. Т. 1. Док. 41) – грамота из Посольского приказа Яковлеву о состоявшемся ещё в феврале нападении двух «воровских» казаков на зимовавший на Волге струг посадского человека С. Аникеева: ограбили и ушли «в воровской Качалинской городок... а на весну хотели приходить для такого ж воровства на Волгу большим собранием». Неизвестно, были ли то разведчики Разина; во всяком случае, похоже, что до апреля никто о новых пиратах не слыхал. В марте Разин с неустановленным числом людей на четырёх стругах отплыл из Черкасска вверх по Дону и в точке, где Дон сближается с Волгой, между рек Тишина и Иловля, возле казачьего города Паншина, заложил стан, по примеру пиратов 1659 года названный Ригой. Очень удобный был стратегический пункт, легко наладить снабжение из Воронежа: купили там муку и свинец. (Вообще тогдашние воронежцы были люди предприимчивые, отчаянные и самостоятельные, а кроме того, имели массу родни на Дону).