Текст книги "Степан Разин"

Автор книги: Максим Чертанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Поп не ждал такого.

– Охальник! Курвин сын! Я по-христиански к тебе...

– Лизоблюд царский, у меня вспоможенья просишь, а выйди неудача у нас – первый проклинать кинешься. Тоже по-христиански?

Вперёд вышел пожилой казак из домовитых:

– Степан... вот я не поп, а тоже прошу: помоги церквы возвесть. Как же православным без их?

– А для чего церквы? Венчать, что ли? Да не всё ли равно: пусть станут парой возле ракитова куста, попляшут – вот и повенчались. Я так венчался, а живу же – громом не убило».

Венчание у куста тоже постоянно упоминается применительно к Разину. Анонимное «Сообщение...»: «Вот пример великолепной церемонии, установленной Стенькой, сим казацким папой. Вместо обычного свадебного обряда, совершавшегося в России священником, заставлял он венчающихся, приплясывая, обойти несколько раз вокруг дерева, после чего считались они обвенчанными на Стенькин лад».

Такой обряд у казаков и вообще у славян действительно существовал, и долго. Королев: «В отличие от России, на Дону бракосочетание не по церковному уставу, а в кругу долго являлось общепринятым; похоже, случались и венчания вокруг дерева или, по крайней мере, казаки помнили о них. Обряд же бракосочетания по уставу стал заметен только со второй половины XVII в. и превратился во всеобщий лишь в первой половине следующего столетия (бракосочетание в кругу бытовало в некоторых станицах даже в первой половине XIX в.)». Зачастую церковное венчание сочеталось с «круговым». Многие беллетристы, как мы уже отмечали, додумали, что и сам Разин с женой венчался не в церкви. Но вообще-то довольно странно предполагать, чтобы Разин, чья паства была преимущественно православная, всерьёз пытался бы ввести старый обычай – скорее всего просто сказал в раздражении. Денег на церковь он, конечно, давать не хотел: они нужны были на другое. «Сообщение...»: «И ещё выкрикивал он разные богохульные слова против спасителя». Всё это написано уже после того, как стали доступны официальные документы, в которых венчание у вербы ставится в один ряд с убийствами. Источников «снизу» о том, что Разин в Кагальнике требовал кого-то как-то венчать, не существует.

У Шукшина именно тогда Разину приходит в голову использовать опального Никона:

«Степан вперился в попа:

– Сгинь с глаз, сказал! А то счас у меня хлебнёшь водицы!.. Захребетник вонючий. По-христиански он... Ну-ка, скажи мне по-христиански: за что Никона на Москве свалили? Не за то ли, что хотел укорот навести боярству? А?» (Никакого укорота боярству Никон навести не хотел – впрочем, и шукшинский Разин об этом наверняка знает, просто использует козырную карту. – М. Ч.) <...>

– Прибери трёх казаков побашковитей – пошлём к Никону, патриарху. Он в Ферапонтовом монастыре сидит: их с царём мир не берёт. Не качнётся ли в нашу сторону... Будет с нами, к нам народишко легче пойдёт. А ему, думаю, где-нибудь тоже заручка нужна. Можеть, качнётся – он злой на царя. Пускай скажут: мы его истинно за патриарха чтить будем».

Нет сведений, что в описываемый период разинцы ходили к Никону – это было намного раньше; впрочем, нельзя исключить, что Разин и вновь отправил в монастырь послов. Он, кажется, от мыслей о Никоне не отказывался до самой смерти.

Тем временем станица во главе с Л. Тимофеевым и М. Ерославлевым, отправленная разинцами в Москву, провела переговоры; царь в воинском походе отказал, но в остальном был с послами довольно мил. Конфликт с Разиным считали, очевидно, улаженным, так как 10 сентября 1669 года вышел царский указ передислоцировать из Астрахани четыре полка московских стрельцов обратно. Разинской же станице было велено возвращаться туда, откуда она прибыла, – в Астрахань. Казаки из Москвы выехали 21 сентября, но в Астрахань не пошли, узнав, что Разина там уже нет, и, силой отбившись от данных им провожатых, направились обходными путями в Кагальник. Теперь, когда они вернулись, Разину стало окончательно ясно, что с Москвой он каши не сварит и новым Ермаком (если и была у него такая идея) не станет. Вся надежда теперь была на украинцев, переписку с которыми он никогда не прекращал. То, что воевать придётся под эгидой Османской империи, его, видимо, ничуть не смущало. Шукшин:

«– Ишо пошлём в Запороги – к Ивану Серику. Туда с письмом надо, пускай на кругу вычтут, всем.

– Тада уж и к Петру Дорошенке...

– К Дорошенке? Подумать надо... Хитрый он, крутится, как уж на огне... Посмотрим, у меня на его надёжи нет. Еслив надо свою выгоду справить – справит, не задумается. Серко, тот надёжный...»

Атаман запорожцев Иван Сирко, как мы уже отмечали, был совсем ненадёжный: свои политические взгляды менял как перчатки. Из Кагальника Разин послал большую станицу к Сирко, другую к Дорошенко, принимали донцов знатно, но толкового ответа не дали. Почему? Во-первых, как уже много раз говорилось, они там все насмерть грызлись меж собой. Во-вторых, держава «от Буга до Яика» им, возможно, вовсе не была нужна и они бы вполне удовольствовались автономной украинской казачьей республикой в её тогдашних границах. Могли подозревать Разина в двойной игре. Могли опасаться его авторитета, ревновать. Всё могло быть. Люди от них приходить продолжали, толковые, отлично экипированные, но – в частном порядке.

Что же делать? Наживин: «Отведавши богатства, славы, власти, он не мог уже сидеть спокойно в каком-то там поганом и смешном Кагальнике». Злобин продолжает гнуть своё: надо сперва расправиться с промосковской партией в Черкесске, самому стать атаманом Войска Донского и уже с этого начинать большую политическую карьеру. Но как бы разумно это ни выглядело, Разин на такой шаг не отваживался. У Шукшина тут всё просто:

«Степан поднялся на бугре. Помолчал... Оглядел всех.

– Дума моя: пора нам повидаться с бояры! – сказал он крепко и просто. Помолчал, оглядел всех и ещё сказал: – А?

– Любо!! – ухнул круг. Ждали этого.

– Постоять бы нам теперь всем и изменников на Руси повывесть, и чёрным людям дать волю!»

Но пока нет подтверждений, что он о таком думал. А слухи распространялись самые разные: то ли он идёт Азов завоёвывать, то ли волжские города грабить, то ли вообще на Москву двинется. Мог ли он рассчитывать создать собственное государство без помощи Украины? А бывали ли вообще в истории подобные случаи? Учредить на какой-то отдельной территории республику путём приведшего к успеху мятежа?

Самый классический пример нам дают голландцы. Революция 1566—1609 годов сочетала национально-освободительную войну против Испании с антифеодальной борьбой внутри страны, в результате чего на севере (территория современных Нидерландов) образовалась первая в Европе республика. Как это было: в 1566 году по стране прокатилось народное восстание против католической церкви и, в частности, инквизиции и было полностью подавлено лишь через 14 лет. Но уже через два года повстанцы (дворяне, горожане, военные) неожиданно захватили слабо защищённый город Брилле на севере и обрели свою мятежную столицу, после чего население восстало снова. В конце концов лишь часть провинций (территория нынешней Бельгии) осталась под властью испанцев. Правда, признали республику европейские государства ещё в 1648 году. Но у голландцев «рулил» граф Вильгельм I Оранский, влиятельный человек, объединивший под своими знамёнами и знать, и простонародье. (Нидерланды замечательны тем, что больше никогда у них ни революций, ни контрреволюций не было, а в конце концов они взяли да и посадили себе короля – для красоты). В Англии незадолго до разинщины победил мятежный Кромвель, у которого сперва было всего 60 человек, – в общем-то простой сквайр, которого можно было бы приравнять к зажиточному казаку, если бы он не был членом парламента; впрочем, после смерти Кромвеля монархия вернулась на круги своя: время для революции в Англии ещё не пришло. Да и сам Кромвель – при формальной республике – был жестоким диктатором.

Задолго до этого, в 1381 году, в той же Англии чуть не победило крестьянское восстание Уота Тайлера. В Норвегии ещё в 1184 году самозванец Сверрир Сигурдссон во главе восставших крестьян сверг короля – и сам стал королём. В Китае крестьянам несколько раз удавалось взять власть: в 1368 году крестьянский вождь Чжу Юаньчжан стал императором и основал новую династию Мин. В середине XIX века восстание крестьян-тайпинов во главе с Хун Сюцюанем завершилось созданием «Небесного государства благоденствия» с центром в Нанкине. (Это тоже не республика – Сюцюань стал монархом).

В Афганистане уже в XX веке крестьянское восстание во главе с Бачаи Сакао завершилось провозглашением его падишахом. В Украине в XVII столетии крестьяне и казаки стали главной силой освободительного восстания Богдана Хмельницкого против Польши – правда, он тут же лёг под Москву. В России в феврале 1917 года восставшие провозгласили республику, формально она сохранилась и после октябрьского переворота. Немало примеров, вот только редко это заканчивалось чем-либо хорошим и ещё реже приводило к созданию настоящей республики – лишь в Голландии сошлось то и другое. В. М. Соловьёв тоже приводит некоторые из этих примеров и задаётся вопросом: что могло бы быть в случае полбеды Разина? – но, по его мнению, ответить мешает «отсутствие чётких определённых целей и установок борьбы у повстанцев и вообще крайняя противоречивость их целей». Но на самом деле вполне достаточно, чтобы цель была у руководства.

Соловьёв: «Какие-то конкретные справедливые цели, добрые порывы, благородные мотивы, благие намерения и т. п. очень быстро вымывались и отодвигались на третий-четвёртый план, уступая место грабежу, насилию, террору, пьяной гульбе и богохульству. Ни Робин Гуд, ни Гильом Каль не жгли и не крушили без всякой нужды и без всякого разбора всё “дворянское”, не проливали кровь ради куража, не измывались над людьми на забаву себе и озверевшей черни... Собственно, и сами-то бунты – какая-то патология, что-то из ряда вон, нечто устрашающе сумасшедшее, оголтелое, вурдалакское, оцепеняющее сердце и леденящее кровь». (Гильом Каль, один из руководителей Жакерии, крестьянского восстания во Франции в 1358 году, на самом деле пролил куда больше крови, чем Разин, и призывал уничтожить дворян во всём мире, а уж мифический Робин Гуд тут абсолютно ни при чём). Так что же думает автор? Мог Разин без украинской поддержки победить Москву и основать по всей Руси казачью республику? Нет, думаю, не мог, и с поддержкой бы не смог. А вот, не покушаясь на Москву, основать независимое от неё государство, думаю, с поддержкой «черкас» вполне мог бы. Как и «черкасы» с его поддержкой. Но две эти силы тянули в разные стороны.

Наступил 1670 год; Посольский приказ спрашивал у Самаренина, как доставить на Дон царское жалованье и хлеб, чтобы Разин его не перехватил; не получил ответа. Из приказа Казанского дворца писали воронежскому воеводе Василию Уварову, чтобы задерживал воронежцев, бегущих в Кагальник. В царской же грамоте Донскому войску (Крестьянская война. Т. 1. Док. 107) писалось: «Когда такие воровские ссоры на Дону престанут и казаки в послушании будут, то по нашему указу из Воронежа все запасы вам без задержки будут отпущены». То есть присылка жалованья и запасов ставилась в прямую зависимость от того, управятся ли дуумвиры Самаренин и Яковлев с Разиным. Разделяй и властвуй. Это Разин должен был понимать, и с этого момента ему действительно прежде всего надо было разобраться со своими казаками. Людей у него к весне набралось порядка четырёх-пяти тысяч человек. Вооружения масса, хотя и мало артиллерии. Деньги есть. Струги чинены. (Неизвестно насчёт лошадей: было ли их хоть сколько-нибудь в Кагальнике).

В начале марта правительство наконец отправило на Дон спецпосланника Герасима Евдокимова в сопровождении четырёх казаков – с царской грамотой, но без жалованья. В грамоте содержались обычная благодарность за работу и обещание скоро выслать деньги, в наказе же послу (Крестьянская война. Т. 1. Док. 104) было велено «проведати всякими мерами, где Разин и с ним ли атаманы и казаки с Михаилом Самарениным с товарыщи в совете ли или не в совете и ссылка между ними есть ли?.. И им бы, атаману Михаилу и всей старшине, видя к себе великого государя милость и жалованье, ему, великому государю, послужите, над тем вором Стенькою Разиным с товарыщи за ево многие грубости и к великому государю за ево непослушание учинить промысл... А великий государь, его царское величество, их, атаманов и казаков, за тое их верную службу и раденье пожалует своим государским милостивым жалованьем».

Посланник прибыл в казачью столицу 10 апреля. Самаренина не было – он уехал в Москву, его замещал Яковлев. Как стало известно из донесения в Посольский приказ валуйского воеводы Гаврилы Пасынкова (Крестьянская война. Т. 1. Док. 112), сославшегося на валуйского станичного голову Карпа Богуславского (одного из сопровождавших Евдокимова), всё поначалу было нормально, Яковлев собрал круг, зачитали грамоту, обещали отправить с Евдокимовым станицу в Москву. На следующий день в Черкасск явился Разин с несколькими десятками казаков и 12 апреля на круге, где предполагалось сформировать казацкое посольство в Москву, высказал ряд соображений о том, что Евдокимов – не посол, а шпион, и всё было сделано не по установленному порядку. И посольство из Москвы прибыло в неурочное время. И маршрут Евдокимова был странен: почему-то не проехал Воронеж, как всегда делалось. Наконец, по приезде он сам явился на круг, хотя обычно царские послы требовали, чтобы казаки пришли туда, где они остановились. На самом деле всё это была чепуха, не стоящая выеденного яйца, а суть дела заключалась в том, что Разин догадался – или ему донесли, – что Евдокимов передал старшине требование учинить над мятежным атаманом «промысл». Лучшая защита – нападение; лучший приём – назвать царского посланника боярским (бояр никто не любил).

Из донесения Пасынкова: «И Стенька в де тот круг со своими казаки вошёл же и учал в кругу говорить, что они отпускают з жильцом з Гарасимом к великому государю станицу. И ево де, Гарасима, позвал он, Стенька, в круг, и того ж часу ево, Герасима, казаки в круг взяли. И Стенька де Разин ево, Гарасима, распрашивал, а говорил: от кого он поехал, от великого государя или от бояр? И Гарасим де ему сказал, что он послан от великого государя с его великого государя милостивою грамотою. И он, Стенька, ему говорил, что де приехал он не з грамотою, а приехал де к ним лазутчиком, и учал он ево, Гарасима, бранить и бить, и, бив до полусмерти, посадил в воду в Дон реку».

В другом абзаце того же документа говорится, что Разин не сам убил Евдокимова, а приказал сделать это своим людям. Вообще вопрос интересный: убивал ли Разин собственноручно (не считая военных действий) кого-нибудь, кроме гипотетической княжны? Каждый раз при описании какой-либо казни сперва говорится, что «Стенька побил», потом выясняется, что он лишь отдавал приказания. По идее, он и не должен был сам казнить, как не казнил Корнила Яковлев или кто-либо из воевод. У большого начальника для этого всегда найдутся исполнители.

Пасынков продолжает: «И Корнило ему учал говорить, что он так учинил непригоже; и он де, Стенька, учал ему, Корнилу, грозить таким же смертным убийством, и говорил ему: ты де владей своим войском, а я де владею своим войском. И с того де времени жил он, Стенька, в Черкасском городке две недели...» Свиту Евдокимова семь недель держали в тюрьме, откуда она была выпушена Яковлевым. Предположительно в тот же период Разин убил или приказал убить воеводу Ивана Хвастова (об этом сказано в его смертном приговоре): непонятно, ни что делал Хвастов в Черкасске, ни за что был убит.

Но дело до конца Разин не довёл – это была его серьёзнейшая ошибка. М. Инсаров: «...можно досадовать, почему Разин не укрепил свою победу на Дону короткой, но энергичной кампанией революционного террора, почему остались на плечах головы Корнилы Яковлева, Михаилы Самаренина и других лидеров домовитого казачества. Однако иллюзия общеказацкого братства была ещё очень сильна, крестник Яковлева не хотел без веских на то причин проливать кровь своего крёстного, а на какие подлости способны богатые и властные, лишь только возникает угроза их власти и собственности, пошедшие за Разиным бедные и обездоленные знали, но забыли, поскольку гнев бедняка, в отличие от продуманной жестокости богача, грозен, но отходчив». Всё это сплошная лирика, конечно, и необязательно было физически устранять Яковлева, чтобы отстранить его от власти, – в тот момент Разин и так был на Дону королём. Г. В. Вернадский: «Несколько дней Разин правил в Черкасске единовластно, но не рассчитывал делать это долго. Всё, к чему он стремился, – это дезорганизовать и парализовать официальное правительство Войска Донского настолько, чтобы оно не могло помешать ему в реализации его дальнейших планов». Вот это похоже на правду. Но почему Разин так поступил? Может быть, переоценил свои силы, считал, что сможет так же победоносно совершить набег на Черкасск в любой момент. Однако не исключено также, что они с Яковлевым заключили тайный пакт о ненападении.

Разин вернулся в Кагальник, Яковлев жаловался в Москву, что нет жалованья и хлеба, ему ставилось условие: поймать Разина и прекратить «воровство». Но по-прежнему ни одной попытки подобного рода Яковлев не сделал. Интересные показания дал 6 июля 1671 года в Посольском приказе донской есаул С. Игумнов (Крестьянская война. Т. 3. Док. 112) – о том, что после убийства Евдокимова «они, атаманы и казаки, об том к великому государю не писали и станиц не присылали. А после того по его ж великого государя указу присылай с его ж великого государя грамотою воронежец Семён Берескин, и они того присыльного отпустили ни с чем, и к великому государю ни о чём не писали и станицы не присылали ж». Дальше – больше: оказывается, из Москвы были посланы есаул Артемий Кривой и казак Василий Шепел, и этого казака Разин тоже приказал убить, а атаманы опять ничего царю не написали. Причина очевидна: черкасская старшина ничем абсолютно не могла объяснить Москве своё бездействие. Мы же можем объяснить его лишь наличием какой-то договорённости между Разиным и его крёстным отцом.

Кагальник между тем наверняка бурлил: никто не понимал замыслов атамана. Ясно было, что к лету куда-то пойдут, но куда? Наверняка проводилось множество кругов и ещё больше совещаний в узком кругу. Логинов: «Ждали, какое слово скажет Разин, но тот молчал, а спрошенный впрямую, немедля беленился, швырял на землю саблю и кричал, что не хочет больше быть старшим и пусть казаки выбирают себе другого атамана». Возможно, он сам не мог ни на что решиться. В середине мая – так получается по показаниям подьячего Данилы Михайлова (Крестьянская война. Т. 1. Док. 110), ссылавшегося на казака Косого, – Разин с четырёхтысячным войском отправился недалеко, в Паншин, и там некоторое время продолжал собирать донцов, «черкас» и всяческих беглых, которые, по словам подьячего Михайлова, шли «безпрестани». Предположительно тогда он встретился с отрядом Василия Уса, давно сбежавшего с Дону и находившегося уже год неведомо где. Ус был тотчас назначен есаулом.

Ус был такой же донской казак, как и Разин, быть может, и в более давнем поколении. Но беллетристы почему-то определили его в мужицкие вожди (за что?!), и вот он уже поучает политически безграмотного атамана (надо сказать, в беллетристике Разину всё беспрестанно, как малому дитю, выговаривают за что-нибудь). С. П. Злобин:

«– Пришёл тебя звать в кумовья, крешати бояр, да хотел прежде кума поближе видеть. Ты – казак, я – казак. Нам едина дорога, Василий!

– Мы не казаки, а мужики, Степан Тимофеич! – ответил Василий. – Мужик за правду мужичью встаёт, а вы для корысти да озорством. Нам волю свою добыть, чтобы землю взять, хлеб пахать в поте лица, по божью веленью, а казаки... тьфу! Земли у вас – море без края; поглядеть – то черным-черна, от жиру аж лоснится вся на солнце, в горсти помять – то как пух... А нет чтоб пахать!.. Ты казакам норовишь, не народу! Князем стать хочешь, казацкий уряд в Понизовье устроить... Ну, скажем, стрельцы к тебе набегут, ну, станет, наместо Черкасска, Астрахань город казацкий... Ныне ты Волгу и Яик возьмёшь – ещё того более дармоедов станет. Бояре посмотрят: страшна казацкая сила! – и скажут тебе: “Давай мирно жить, Степан Тимофеич, служи государю добром, а мы тебе хлебное жалованье, и денежное жалованье, и пороховую казну будем слать, и меха, и сукна”. Держава казацкая станет! <...>

– А худо кому?

– Мужику – землеробу! Ему ещё дармоедов на шею прибудет... А станет народу тошно, и всею Русью подымется он побивать бояр, да дворян, да вас, казаков...

– За что же казаков? – удивился Степан.

– За то, что работать не хочешь, а ложку тянешь!.. Не то ты надумал, Степан, – сказал Ус. – Не державу казацкую надо народу.

– А что?

– А всю Русь воевать у бояр! – прямо сказал Василий и поглядел на Разина.

– Всю Русь?! – повторил Степан. – Эко слово великое молвил, Василий!.. Куды занесёт! Ру-у-усь! – будто прислушиваясь к самому звуку, задумчиво повторил Разин.

– Бояр побивать на Руси, Степан, чтоб нигде не осталось им места, а жизнь по-казачьему ладить, как у Черкасов: те пахотны казаки – казаки, те торговые казаки – и они казаки, тот бочар, тот кузнец – и те казаки... Живут, сами себе обирают старшину, а время пришло воевать – за сабли берутся да в Запорожье!..

Но Разин почти не слушал Василия. Величие замысла поразило его. Он мыслил сложить воедино казачьи земли, собрать их под одного атамана, а этот покрытый бессчётными язвами (Ус был болен какой-то кожной болезнью. – М. Ч.) богатырь вон что надумал!..

– Русь воевать! Ведь эко великое слово-то молвил! Другого такого-то слова на свете не сыщешь!.. – задумчиво глядя в угли костра, повторил Степан. – Мечтанье! – вдруг оборвал он, словно опомнившись».

Даже у лирика Каменского Ус – мужик, а не казак: «Не любил Степан расставаться с такими орлами, не понимал, как это можно; больно-нестерпимо чуял всю тоску разлуки и, расставшись, страдал до отчаяния, метался, выл, стонал: так сразу Ваську почуял. Места нигде не находил. Всё о Ваське думал – откуда этакие самоцветы берутся, и понимал: из коренной, черноземной толши, жирной и плодородной, из густых лесов, девственных и звереберложных, из полей и лугов широкоченных, из крестьянских изб, бедных и тёмных, из крепостной подворотни крепкой боярской, да из вольных донских казацких степей, да на дорогах беглых-сиротских, – вот откуда родились».

Ещё раз напомним, что Ус крестьянином никогда не был и крестьянские интересы вряд ли защищал, но, думается, расхождения у него с Разиным были: опять два медведя в одной берлоге... Как считает Злобин, единственной причиной того, что Ус согласился подчиняться Разину, была тяжёлая болезнь Уса. Может и так. Но Ус ли, сам ли Разин, ещё ли кто-то в тот период (никак не раньше) действительно стал заговаривать о «войне против бояр» – как об одном из вариантов действий. Отписка в Москву тамбовского воеводы Я. Хитрово, которому сказал подьячий Михайлов, которому сказал казак Костя Косой (Крестьянская война. Т. 1. Док. 110. 19 мая 1670 года): «...при нём, Костьке, у Стеньки Разина в Черкаском круг был, и ясоулы де докладывали в кругу, что под Озов ли иттить, и козаки в кругу все про то умолчали. А в другой де докладывали – на Русь ли им на бояр иттить, и он де “любо” молвили небольшие люди. А в третей де докладывали, что иттить на Волгу, и они де про Волгу завопили...» То есть гулять по Волге для большинства было предпочтительнее.

Другой документ, от сентября 1670 года (Крестьянская война. Т. 1. Док. 184), – «расспросные речи» украинского казака Н. Самбуленко в Малороссийском приказе: «В кругу де он, Стенька, всем вслух говорил. – Атаманы де молотцы, куды мы пойдём отсюды, по море ли по Волге или иному царю служить? И в кругу старшина сказали ему, Стеньке, и всем казакам, что они иному царю служить не хотят, а пойдём де мы все на Волгу против бояр и воевод. И Стенька де, взяв саблю наголо, говорил им всем, что он на великого государя руки поднять не хочет, лутче де ево тою саблею голову отсеките... И казаки, что были в кругу, говорили ему. – Мы де готовы за великаго государя умереть и головы свои положить, а что де бояря не велят нам ходить на море и на Волгу, и от того мы стали наги и голодны...»

А вот третий, самый любопытный рассказ о кругах того периода – показания попа Никифора Иванова (август 1670 года), служившего в отряде Уса (Крестьянская война. Т. 1. Док. 171): Разин «сказал всем вслух. – Любо ль де им всем идти з Дону на Волгу, а с Волги идти в Русь против государевых неприятелей и изменников, чтоб им из Московского государства вывесть изменников бояр и думных людей и в городех воевод и приказных людей? Да он же, Стенька, в кругу говорил. – Когда то бывало, что на Москве блаженныя памяти великие государыни и царицы и великие княгини Марьи Ильиничны и государей благоверных царевичей великого князя Алексея Алексеевича и великого князя Симеона Алексеевича не стало вскоре? И им бы де всем постоять и изменников из Московского царства вывесть и чорным людям дать свободу. Да он же, Стенька, и казаки все в кругу говорили. Не добры де, к ним, донским казакам, бояря князь Юрья Алексеевич Долгоруков, князь Микита Иванович Одоевской да думной дьяк Дементей Башмаков да голова стрелецкой Артамон Матвеев. И про иных многих бояр и думных людей говорили. А добры де к ним, донским казаком, бояря князь Иван Алексеевич Воротынской, князь Григорий Сунчалеевич Черкаской: как де они бывают на Москве в станицах, и их де они кормят и поят».

Кто бы ни был автором этой новой концепции – Ус, Разин, Черкашенин, все вместе, – она была гениальна. Со своими сепаратистско-республиканскими идеями Разин бы далеко не уехал – никто бы его не поддержал. Наказать государевых изменников – совсем другое дело; при этом гнев казаков и беглых направлялся не на овеянную божественной аурой фигуру царя, а на конкретных чиновников – мздоимцев и «врагов народа»; более того, намекалось, что бедненький царь нуждается в помощи и защите от «врагов народа». А заодно, может, надеялись и на «раскол элит» – не зря же все эти дворянские имена вслух назывались, и Разин знал, что куда надо – донесут... (М. Инсаров: «Сам Разин в цари не метил, отношение его к реальному царю было сложным, и каким оно было на самом деле, определить сейчас трудно (грозил же он “передрать бумаги на самом верху”!). Скорее всего, никаких иллюзий в отношении Алексея Михайловича он лично не имел, но не хотел отталкивать тех, кто разделял подобные иллюзии. Вообще Разин был не разгульным атаманом, каким его обычно считают, а замечательным политическим стратегом и хотел привлечь к борьбе с Московским царством не только его внешнеполитических противников, но и все недовольные слои населения – до московских стрельцов и оппозиционных дворян включительно»).

Верил ли сам Степан Тимофеевич хоть на секунду, что Алексей Михайлович встретит его с распростёртыми объятиями? Нет, конечно: не мог он одновременно плести с Дорошенко интригу против царя и верить, что этого самого царя надобно «спасать», – он же не был идиотом. Но и свергать царя, думается, он пока что совсем не хотел – понимал, что без Дорошенко на это не способен. Вероятно, он рассчитывал, захватив ряд важных стратегических пунктов и обзаведясь сторонниками из числа дворянства и духовенства, шантажировать царя и добиться пакта о ненападении и разделе сфер влияния.

Итак, официальным лозунгом новой экспедиции стал призыв «порадеть за дом пресвятой Богородицы, и за великого государя, и за батюшку за Степана Тимофеевича, и за всю православную христианскую веру». Обычно все пишут, что целью похода была сразу объявлена Москва (не факт, вовсе не факт), оставалось выбрать маршрут: либо Волгой с захватом волжских городов до Симбирска или Нижнего Новгорода включительно, либо через Воронеж, Тамбов и сельские местности. Шукшин:

«– Волгой! – кричали донцы. – Дорога знамая!

– Доном! Прямиком, мимо Танбова!

– Доном ийтить надо, Степан Тимофеич. Через Воронеж, Танбов, Тулу, Серпухов... Там мужика да посадских, чёрного люда, – густо. Вы под Москву-то пока дойдёте – ба-альшое войско подведёте. А Волгой – пошли с полтыщи с есаулами да с грамотками, – пускай подымаются да подваливают с той стороны. А там, глядишь, Новгород, да Ярославль, да Пошехонь с Вологдой из лесу вылезут».

Мужики, «народ», были против Волги (во всяком случае, в романах). С. П. Злобин: «И чёрт нас несёт на низовья! – раздумывал он (Ус, за что-то произведённый писателями в крестьянские вожди. – М. Ч.). — Прельстил меня Стенька, собака. От народа уходим! Нам бы к народу ближе». Городской народ Ус (в романах) за народ не считал, хотя на самом деле по опыту знал, что этот народ весьма свободолюбив и смышлён и что в городах есть потенциальная союзная сила – стрельцы. Разин по своему опыту тем более знал всё это. Поэтому, думается, и выбрал Волгу. Возможно, он уже мыслил Астрахань своей временной столицей, а Прозоровского, Львова и митрополита Иосифа – своими первыми союзниками из высшей знати.

Но в Москве понятия не имели, куда пойдёт Разин, и беспокоились повсеместно. Прошёл слух, что поскольку Разин хочет идти «в Запороги», то основной удар будет нанесён через Слободскую Украину – Коротояк – Воронеж; укрепляли города, слали солдат, стрельцов, боеприпасы. В Тамбов тоже направили московских стрельцов. Турки между тем ждали Разина на Чёрном море; султан сообщал царю, что укрепляет свои берега. Возможно, вся эта болтовня на кругах (где не могло не быть шпионов) про Турцию, Азов, Тамбов, Коротояк, «Запороги» была военной хитростью, и она сработала: волжские города никакой дополнительной защиты не получили.

В конце мая – так выходит по показаниям купцов из Козлова, изложенным в донесении козловского воеводы Хрущева в Разрядный приказ от 27 июня (Крестьянская война. Т. 1. Док. 127), – разинцы то ли похитили, то ли (вероятнее) купили у калмыков лошадей и другой скот и совершили очередное нападение на татар – ещё лошади, вдобавок «живот» и «ясырь», тут же обращённые в деньги для экспедиции. 30 мая из Разрядного приказа пришла грамота воеводе Белгородского полка Г. Ромодановскому (Крестьянская война. Т. 1. Док. 111), в которой сообщалось о новом походе Разина на Волгу и – отныне – полной экономической блокаде Дона (вот это со стороны правительства было очень своевременно и умно).

В грамоте подробно перечислялись вины и преступления Разина («с братом нашим, шаховым величеством, многую ссору учинил» и т. д.) и – под конец – самое ужасное: «А ныне ведомо нам, великому государю, учинилось подлинно, прислал к нам, великому государю, ото всех прямых донских казаков атаман Михайло Самаренин, а сказал, что вор Стенька Разин, забыв страх божий, отступил от святые соборные и апостольские церкви и про спасителя нашего Иисуса Христа говорит всякие хульные слова. И нам, великому государю и всему Московскому государству изменил. И церквей божиих на Дону ставить и никакова пения петь не велит и священников з Дону збивает и велит венчатца около вербы».