Текст книги "Степан Разин"

Автор книги: Максим Чертанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

В середине июля Разин устроил грандиозное представление: все жители Астрахани были созваны за город приносить присягу и целовать крест на верность «великому государю Алексею Михайловичу, царевичу Алексею Алексеевичу, святейшему патриарху Никону и великому атаману Степану Тимофеевичу». Из показаний Наума Колесникова: «Да при нём же, Науме, как он был в Астарахани, вор Стенька оманатной двор весь роспустил, и орды де калмацкие и татарские от Астарахани все откочевали, и оманатачики все из Астарахани в целости выехали. Да он же де, Стенька, астараханских жителей всех приводил за городом в войску ко кресту в том, что им за великого государя стоять и ему, вору Стеньке и всему войску служить, а изменников выводить. А как де он ко кресту астараханцов приводил, и в то де время были у него в войску и попы со кресты. А которые де свещенники ево, вора Стеньку, обличали, и тех он одного посадил в воду, а другому руку да ногу велел отсечь». (В официальных документах «сверху» два пострадавших священника быстро превратились во «всех священников»).

4 сентября 1672 года правительственные агенты допрашивали в Спасском монастыре всех астраханских попов и дьяконов – все как один клялись, что никого к кресту не приводили, за Разина не молились и вообще ничего плохого не делали, и доносили друг на друга. Впрочем, астраханцы всех сословий вели себя так же, и это естественно.

Чего хотел сам Разин, какой исход игры его бы устроил более всего? Алексинец: «И говорит де и бранит московских стрельцов и называет их мясниками: вы де, мясники, слушаете бояр, а я де чем вам не боярин? А то де он, Стенька, и говорит, что ему, Стеньке, итить к Москве и побить на Москве бояр и всяких начальных людей». Чем я вам не боярин?! Кажется, идея казачьей республики – по крайней мере на какое-то время – была забыта и отброшена как бесперспективная: видимо, почувствовал, что «народ» предпочитает по большому счёту оставить всё как есть. Хотел ли он править Россией? Казаки уже сажали бояр на престол, пытались однажды молодого казачонка выдать за царевича, но сами казацкие предводители до Пугачёва на трон вроде бы не претендовали. Но быть главным советником и полководцем, визирем при «собственном» царе – такой вариант, наверное, обдумывался. Что делать с нынешним царём? Тут, возможно, просматривались два варианта: либо в случае военной победы «нажать» на него и опять-таки стать всемогущим визирем, либо каким-нибудь образом, не исключая физического устранения, отстранить от престола. По сообщениям иностранных газет, когда Разина везли на казнь, он якобы хотел поговорить с царём и «всё ему рассказать»; допускаем, что он так говорил, но вряд ли верил в какой-то прок от подобного разговора. А может, мы к нему несправедливы и он рассчитывал вынудить царя – настоящего или самозванца – действительно разогнать Боярскую думу и учредить вечевое правление? Кто ж его знает...

Он не отказался – ни на минуту, никогда не отказывался – от мысли объединиться с украинцами. Но там по-прежнему всё было смутно и сложно. Из «расспросных речей» в Малороссийском приказе протопопа С. Адамова и черниговского сотника В. Семенова о сношениях Разина с гетманом М. Ханенко (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 80.12 июля 1670 года): «Да Ханенко ж де посылал к Стеньке Разину, чтоб был с ним в совете и, соединясь с ним, шол воевать хана Крымского. А что против того к нему Стенька приказывал или писал, того не ведает. Да ведоме де гетману Демьяну Игнатовичу [Многогрешному] учинилось, что Стенькина полку Разина 2 человека казаков едут малороссийскими городами в Киев бутго молитца, и гетман де по них послал, где съедут, чтоб их взять, и велел привесть к себе». Многогрешный, напомним, – гетман Левобережной Украины, лояльный русскому царю. Статейный список подьячего М. Савина, ездившего к Многогрешному (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 85. Август 1670 года): «Да из Запорог де писали казаки к Стеньке Разину, что будто он, гетман, у великого государя не в подданстве, чтоб де Стенька шол великого государя на низовые городы безопасно, а от него бы, гетмана, не опасался»; гетман в выражениях столь витиеватых, что мы их здесь не будем приводить, категорически отрицал подобное, обещал выслать против плохих казаков то тысячу, то две тысячи своих, хороших, и в то же время никого так и не выслал и просил у царя военной помощи. Не исключено, что он ставил сразу на двух лошадей: кто у «москалей» победит, с тем и сойдёмся.

С Ханенко тоже было непросто. Он звал «воевать хана Крымского» – «а что против того к нему Стенька приказывал или писал», неведомо. Разину и в самом деле было затруднительно что-либо на сие отвечать Ханенко – он как раз в это время сносился с крымским ханом Адил-Гиреем, делал ему какие-то предложения и получал ответы. Царю хан говорил, что Крым верен союзу и никаких воровских донских казаков, которые хотят испортить дипломатические отношения, не потерпит (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 87. 28 сентября 1670 года – запись переговоров в Посольском приказе приказного судьи А. Ордын-Нащокина с крымскими послами Сефер-агой и Мустафа-агой). Но есть и другие документы. Переводчик И. Кучумов 28 февраля 1673 года говорил в Посольском приказе (Крестьянская война. Т. 3. Док. 243), что донские казаки передали ему письма Адил-Гирея Разину (хан, видимо, не знал точно, где Разин находится); к сожалению, сами эти письма исчезли. В октябре 1672 года (Крестьянская война. Т. 3. Док. 232 – расспросные речи в Астраханской приказной палате разных людей о их участии в мятеже) разинский подьячий Яков Ефремов «с пытки сказал», что письмо от хана Разину приходило в Астрахань, когда Разин был уже под Симбирском, и он, подьячий, переслал то письмо адресату; «и с многия пытки говорил те же речи» – видно, царь долго не хотел верить в такое ужасное вероломство Адил-Гирея... Против Москвы Разину годился любой союзник.

Москва же, естественно, хотела знать дальнейшие планы Разина. Теперь к их обсуждению подключилась и вся любопытная Европа, что только добавило путаницы. Перевод из шведских «курантов» (так тогда назывались иностранные – русских не существовало – периодические печатные издания), за 1670 год (№ 8): «Из Риги, ноября 12-го дня. Из русских же краёв также сия ведомость приходит, что царское величество ищет случая с Стенькою Разиным мириться, к чему и Разин склонен, токмо таким намерением: 1-е. Чтоб царское величество его царём казанским и астраханским почитал. 2-е. Чтоб он, великий государь, ему на его войска из своей царской казны дать указал 20 бочек золота. 3-е. Желает же он, Стенька, чтоб великий государь ему выдать изволил осьми человек близких его бояр, которых он за прегрешения их казнити, умыслил.

4-е. Последи ж желает, что прежний патриарх, который ныне у него бывает, паки в свой чин возвратити изволил».

В следующем выпуске курантов повторены эти условия и названы ещё два дополнительных: выставить на всеобщее обозрение портрет Разина и ежегодно выплачивать ему дань. Нет никаких документальных доказательств, что в тот период царь хотел мириться с Разиным или Разин с царём и что Разин где-либо формулировал хоть одно из перечисленных требований; вообще веры иностранным газетам той поры мало: не имея корреспондентов на местах (то есть имея, но не в тех местах, где бывал Разин), они в основном повторяли слухи и, вероятно, отбирали из слухов те, что поинтереснее.

Гамбургская газета «Северный Меркурий» (считавшаяся очень солидной), сентябрь 1670 года, сообщает корреспондент из Риги: «Французская сторона вела некоторое время с Москвой специальную переписку, вероятно, о военном выступлении, но теперь это будет затруднено, так как все приезжающие из Москвы подтверждают о мятеже. Глава его велит себя титуловать “князь Степан Разин, атаман”. Он, можно сказать, держит в своих руках оба больших царства – Астраханское и Казанское и берёт один город за другим. Этот злодей служил раньше алебардщиком у одного полковника, а также плавал с казаками по Каспийскому морю. Так как его брат по приказу Долгорукова был повешен в Москве, он решил отомстить за его смерть. Сперва он собрал 40-50 казаков, они помогли ему собрать 600-700 человек, и тогда он впервые пустил в ход свою силу и велел убивать тех, кто не хотел подчиняться ему как новому князю. Это сильно прибавило ему сообщников, и вследствие того он сумел взять Астрахань и многое другое. Он захватил в Астрахани сокровища, собранные великим князем [царём] за много лет, а также большие богатства в других местах. Всех тамошних немцев и шведов он взял на службу и из их числа, так же как и из бывших пленных поляков, приблизил к себе самых умных, назначил их государственными советниками и, таким образом, основал настоящее государство. Его армия насчитывает сейчас свыше 100 000 человек. Он требует московского генерала Долгорукова и ещё 14 других знатных людей, а иначе он намерен их сам захватить. Великий князь отправил к нему трёх послов, чтобы отговорить его от подобных намерений, но он велел привязать им всем камни на шею и бросить в воду, так как в их письмах не был назван его княжеский титул».

Со всеми этими князьями и стотысячными армиями как-то особенно жалко контрастируют показания Алексинца: «А струшки у него, Стеньки, небольшие, человек из 10-ти, и в большем человек до 20-ти в струшке, а иные в лотках человек по 5-ти. А которых де невольных людей с насадов и стругов неволею к себе он, Стенька, имал, и у тех де всех людей ружья нет...»

Были, впрочем, и степенные, взвешенные сообщения. «Европейская субботняя газета», 1670 год (№ 38), Москва, 14 августа: «Пришло достоверное известие о том, что известный мятежник Степан Тимофеевич Разин не только с каждым днём присоединяет к себе всё больше народа и войска, но и добился больших успехов под Астраханью. После того как он обратил в бегство посланных против него стрельцов и уничтожил несколько тысяч из них, он стал штурмовать Астрахань, и так как тамошний гарнизон, вопреки воле коменданта, отворил ему ворота, он взял город, а коменданта и тех князей и бояр, которые остались верны царю, велел повесить. Разграбление церквей было предотвращено тамошним митрополитом». Правда, тут же добавлялось: «Указанный мятежник послал письмо архимандриту в Казань с требованием, чтобы тот при его прибытии вышел ему навстречу с надлежащими почестями». Это, конечно, весьма в духе Разина, но ничем не подтверждено, и письмо атаман скорее написал бы не архимандриту, а воеводе.

Вдруг пошли отовсюду слухи, что Разин идёт под Тёрки. Из «расспросных речей» в Тамбовской приказной избе казака М. Кобелькова (Крестьянская война. Т. 1. Док. 179. 16 августа 1670 года): «И те ево Стенькины товарыщи прислали ис-под Терека к нему, Стеньке, в Астарахань товарыщев своих, что де они Терка не взяли; под Терком стоят де 25 бус, и тех бус они не взяли ж»; после этого Разин будто бы взял у астраханских татар коней и сам пошёл под Тёрки, после чего обещал быть в Царицыне. Не подтверждено другими источниками. Но иностранным журналистам откуда-то и это стало известно, правда, они спутали Тёрки с Тарками. «Европейская субботняя газета», 1670 год (№ 38): «Опасаются, что он [Разин] постарается овладеть крепостью Тарки, находящейся на самом рубеже царских владений у Каспийского моря. А поскольку это место находится далеко от Москвы и при теперешних обстоятельствах, как это уже видно, будет трудно послать туда помощь, то возможно, что Тарки тоже окажутся под властью мятежников и торговля с Пруссией и Россией может быть прервана. Москва вследствие этого также окажется в большом затруднении, так как до сих пор из этих мест сюда доставляли всю солёную рыбу, в которой этот народ, соблюдающий множество постов, очень нуждается. Оттуда доставляли также соль и пригоняли царю из этих владений каждый год по 40 000 лошадей... Посланный против мятежников московский генерал Долгоруков требует стотысячную армию, а иначе не решается показаться на глаза врагу. Но двор не в силах собрать такую армию, так как тяглый люд не хочет вносить на это пятину, ссылаясь на свою несостоятельность».

Особый интерес у правительства вызывали все слухи и сплетни о сношениях Разина с Доном. Это и понятно: до сих пор Войско Донское и пальцем не шевельнуло, чтобы что-то сделать с мятежным атаманом: а ну как они все перейдут на его сторону? Правда, вожди промосковской партии наконец решились на хитрость. Из показаний того же казака Кобелькова: «Да к нему ж де, к вору Стеньке Разину, писали из Войска ис Черкаскою городка атаман Корней Яковлев со товарыщи, чтоб он, Стенька, ехал к ним на Дон, а им де на Дону жить стало от колмык тесно, казаков де побивают и животину угоняют». Вроде бы это правда – воронежский воевода Бухвостов в августе докладывал в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 7), что «из Азова де воюют донские казачьи городки, многие де конские и животинные стада отогнали за то, что де он, Стенька, их зимою воевал». Но чуть позже казаки сами признаются, что это был лишь предлог.

В ответ Разин, если верить отписке в Разрядный приказ воеводы Г. Ромодановского (Крестьянская война. Т. 1. Док. 168. Август 1670 года), который слышал от некоего человека, который слышал от казаков, что «казанские... астараханские татаровя соединились со Стенькою Разиным, и прислал он де, Стенька, на Дон колмыцкого татарского ясырю 50 человек и велел их на Дону казаком кормить». Ещё Кобельков сообщал, что Разин «...пошед в Астарахань, писал з дороги на Дон к брату своему родному, чтоб он приехал на Царицын и побрал на Царицыне ево Стенькину рухледь, что какой грабежной рухледи после ево осталось, а ему де, Стеньке, зимовать, где бог велит. И брат де ево Стенькин для той ево воровской рухледи поехал на Царицын на 15-ти подводах с телегами». Немало, видать, было «рухледи». Правда, вся она в конце концов куда-то исчезла. Донесение коротоякского воеводы М. Ознобишина в Разрядный приказ от 12 августа (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 6) о том, что люди, побывавшие на Дону, сообщили: «Да они ж слышали, что де он, Стенька, к брату своему родному Фролку, что живёт в Кагальнику, челобитья и грамотки присылает, да и к старшинам же грамотки в Пяти Избы присылает, а из Пяти Изб те ево воровские грамотки россылают в нижние и верхние городки...»

Неизвестно, напугало или скорее успокоило Москву то место в показаниях Алексинца, где он говорит о планах Разина: «Пойдёт де он, Стенька, в Русь, будет де потянут с ним, вором, заодно чернь, московские стрельцы, и они де бояр побьют заодно; а не будет де с ним, вором, заодно чернь, московские стрельцы на бояр не потянут и великого государя ратные люди на него, Стеньку, из Москвы пойдут, и он де, Стенька, побежит назад». Вроде бы на московских стрельцов и тем более на ратных людей можно положиться. Однако... В 1682 году именно московские стрельцы вместе с солдатами выборных полков и пушкарями подняли бунт, требуя убрать и покарать своих начальников за их «наказательное немилосердное мучение» и вымогательство взяток; их требования были удовлетворены, но они на этом не успокоились, убили нескольких стрелецких полковников, а также дьяков и бояр, обвинив их в «измене» и попытке посадить на трон «ненастоящего» (имелся в виду будущий Пётр I) паря, разгромили ряд приказов, пожгли документы; посадские люди, холопы и крестьяне толпами «записывались в стрельцы», как раньше в «казаки»... (Чем всё это кончилось, мы знаем из романа А. Н. Толстого «Пётр I»).

Могло подобное случиться в Москве двенадцатью годами раньше? А почему бы и нет? Жестокие и сребролюбивые начальники существовали и тогда (да что там, вообразите, они даже в XXI веке встречаются!) – достаточно было толчка... Или так: Разин дожил бы (где-нибудь за границей) до 1682 года и возглавил Стрелецкий бунт... Тогда ведь стрельцы проиграли прежде всего из-за отсутствия внятного руководства: держали Москву в руках и сами выпустили. При Разине, надо думать, так бы не было. Вот только победи он тогда – не было бы царя Петра (а именно он уничтожил вольное казачество, превратив его в военное сословие), а был бы какой-нибудь царь-марионетка. Кто бы рубил окно в Европу? Великий визирь (или Атаман Всея Руси) Степан Тимофеевич? С одной стороны, весьма сомнительно – при его ненависти к иностранцам, о которой говорили Стрейс и Фабрициус; с другой – ненависть он испытывал лишь к иностранцам на военной службе, а так был готов взять в союзники какую угодно страну. Глядишь, и прорубил бы что-нибудь – хоть кошачью дверцу. Хотя нам руби не руби – всё равно досками заколотим...

20 июля Разин ушёл из Астрахани не на Саратов, а обратно на Царицын: видимо, хотел проверить, как там дела. По показаниям подьячего Колесникова, атаман «в Астарахани де оставил астраханских жителей, которые изменили – половину, московских половину ж, да донских казаков 3 десятка. А другую де половину астараханцов да московских служилых людей он взял, вор, с собою...» (Колесников был правой рукой главы астраханской казацкой администрации, но потом, разумеется, утверждал, что его заставили «насильством» и своего шефа называл не иначе как «вором»). По словам Алексинца, с Разиным ушли пять тысяч казаков и три тысячи «всяких невольных людей, которых имал с насадов и стругов» и «всяких чинов людей из Астрахани». По «расспросным речам» в Белгородской приказной избе атамана Фёдора Колчева, есаула Агеева и украинского казака Козачка (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 20. 14 сентября 1670 года), Разин увёл с собой 13 тысяч человек и ещё четыре тысячи оставил в Астрахани. А Бутлер утверждает, что «казачий генерал вышел из Астрахани с большим числом лодок и около 1200 человек, оставив в городе гарнизон по 20 человек от каждой сотни».

13 тысяч или 1200 взял, четыре тысячи или три десятка оставил – ничего себе разброс! И просто принимать на веру среднее число оснований нет. На наш взгляд, когда речь идёт о численности людей Разина, склоняться стоит скорее к середине между средним и наименьшим названным числом. У страха, надежды и любопытства глаза одинаково велики, и все информаторы склонны к сильному преувеличению. Например, издаваемая в Риге «Газета» сообщала (4 сентября 1670 года): «...нас уверяют, что его [царя] восставшие подданные, число которых превышает 100 000, овладели Астраханью и даже заставили сложить оружие 20 000 солдат, посланных на помощь этому городу».

Шелудяк говорил, что править Астраханью они остались втроём – он, Ус и Терский, – но о Терском больше почти никаких упоминаний нет, и что он делал и что за человек был – бог знает. Все говорили в основном о двоих: Усе и его первом заместителе Шелудяке. (Не позволим разным написаниям себя запутать: по Бутлеру, начальствовать в городе остались «казак Родионов» (это про Уса: он был Василий Родионович) и «Иванович» (Шелудяк); лысковский подьячий Иван Петров впоследствии на допросе (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 151) утверждал, что Разин оставил «старшину Ваську Уса да атамана Федьку Иванова»; Федька Иванов – это и есть Фёдор Иванович Шелудяк). Этот последний был, по-видимому, тем, что сейчас называют «крепким хозяйственником»: вороватый, предприимчивый, занимался снабжением, огласил, что иностранным купцам даруется право свободной беспошлинной торговли, рассылал людей в командировки для закупок того-сего.

Ус вроде бы больше ведал обороной (перед уходом Разина из города отправил людей в трёхдневный рейд – проверить, всё ли на воде спокойно) и внешней политикой: по показаниям «приводных людей» (подозреваемых) в Астраханской приказной палате (Крестьянская война. Т. 3. Док. 232. Осень 1672 года), слал делегации на Терек к татарскому мурзе Ямгурчею, к кочующим калмыкам (с переводчиками, всё честь по чести), принимал разных иностранцев, занимался (уж как умел) судопроизводством. Бюрократию они развели нешуточную, у Уса было два секретаря: подьячий Я. Ефремов и откуда-то взявшийся москвич С. Филиппов, у Шелудяка тоже двое. Письма Разину, на Дон, от Разина, с Дона, летали туда-сюда. Периодически убивали кого-нибудь: советские историки писали, что за дело, другие – что по кровожадности. По слухам, Ус даже регистрировал брачующихся. Новая власть, похоже, считала своё положение прочным: Ус и многие казаки вызвали к себе семьи, другие женились на астраханках (нередко при этом имея жён на Дону).

В Царицыне всё было тихо. Атамана встретили с почестями и колокольным звоном и занялись своими делами. А. Н. Сахаров – поэтически: «...не было здесь больше ни воевод, ни приказных, не собирались тяжкие налоги и единовременные поборы, не гнали посадских в шею на разные работы, не было больше в городе мздоимства и взяток. По справедливости и правде судил народный круг. И если шёл кто-либо против народа, начинал разное подстрекательство, того тянули на круг, судили, бросали в воду, чтобы другим было неповадно менять справедливую жизнь на неправедную». Наживин – реалистически: «Казаки ещё не кончили благодарить Господа за благополучное начатие дела, а Степан с Ивашкой Черноярцем и старшинами сидел уже в казачьем городовом управлении, которое помещалось в Приказной избе. Как ни ненавидели казаки и вообще весь чёрный люд всякую бумагу, всё же там сидели уже за длинными столами писаря из бывших подьячих и, склонив головы набок, усердно строчили какие-то грамоты: разрушить, как оказывалось, можно всё, кроме приказного и бумаги».

Начались бесконечные совещания. Из показаний стрельца Свешникова: «Да как де он, Стенька, пришол из Астарахани на Царицын, и у него де, Стеньки, на Царицыне были круги многие. А в кругу де он, Стенька, воровским казаком говорил – куда де им в Русь итить лучше, Волгою или рекой Доном? И ему де, Стеньке, воровские казаки в кругу говорили – итить де им рекою Доном на Русь и украинные городы не мочно, потому что де Дон река коренная, и как де запустошить украинные городы, которые к Дону блиско, и у них де на Дону запасов не будет. Да и для де того на городы рекою Доном и Хопром итить им не мочно, что де Тамбов и Козлов городы многолюдные и там де дворян и всяких людей много, и они де в тех городах их, воровских казаков, побьют. А степью де им итить в Русь тоже не мочно, потому что им, степью идучи, есть нечева и запасов весть им не на чем».

Алексинец сообщает, что в Царицыне Разин остался без конницы: «...которые конные люди у него, Стеньки, были, и у них де лошади у всех попадали, и не осталось де у них ни одной лошади». С чего вдруг все лошади попадали? Бескормица? Но почему именно в Царицыне? Отравил кто-то? Вообще лошади у казаков умирали часто, потому что в те времена казаки животноводами были неважнецкими и привыкли легко красть или покупать новых лошадей у калмыков и татар. Почему не купили, если под Царицыном стояли калмыки? Там, правда, калмыцкий тайша Аюка по договорённости с Москвой выставил между Царицыном и Доном цепь застав, чтобы не пускать никого с Дона, но другие тайши, Дутар и Бок, разгромили Аюку. Сделали они это по своим внутренним причинам, не имевшим отношения к Разину, и, кажется, казакам не симпатизировали.

Из отписки коротоякского воеводы М. Ознобишина в Разрядный приказ от августа 1670 года (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 6): «Да оно ж, государь, слышали в Пяти Избах от казаков, что де воинские люди калмыки и татаровя под Царициным у воровских казаков конские и животинные стада отогнали». Так вот куда, возможно, девались лошади... С другой стороны, в сообщении в Разрядный приказ воронежского воеводы Б. Бухвостова (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 7. Август 1670 года) говорится: «А которые де татаровя были под твоей великого государя рукою, и те де татаровя тебе, государь, изменили и откочевали к нему, вору, к Стеньке». Ну, вероятно, одни «татаровя» были за Разина, другие против. Но если были какие-то «за», почему у них не купили лошадей? Непонятно. Правда, в цитированных уже показаниях воронежца Севастьянова сказано со ссылкой на слова донских казаков, что в августе с Разиным было «конных и пехоты бутто тысечь с 50», но это явная выдумка.

Видя, что черкасская администрация не чешется, правительство запретило поставки хлеба на Дон до тех пор, пока не уймут Разина. Яковлев и Самаренин предприняли новую попытку залучить его домой. Как сообщал 27 января 1671 года в приказе Казанского дворца станичный донской атаман Родион Калуженин (Крестьянская война. Т. 3. Док. 77): «И из войска посылали к нему, вору, на Царицын донского казака Янку Гаврилова, будто на войско идут многие орды войною, и чтоб он поворотился в войско; и тем хотели ево Стенькину воровству помешку учинить». Но Гаврилов «прельстился на воровские прелести» и сказал Разину, что это всё враки. Тем не менее Разин послал с Гавриловым в Черкасск (по словам Калуженина) 700 стрельцов и восемь пушек.

С этой посылкой масса неясностей. Воронежский воевода Б. Бухвостов писал в Разрядный приказ в начале сентября (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 42), что слышал от казаков, будто посылка была не в Черкасск, а в Паншин, и было там две тысячи человек, 19 пушек и казна в 40 тысяч рублей. Алексинец: «И пришол де он, вор Стенька, на Царицын, послал от себя на Дон в Черкаской городок воровских Козаков и всяких невольных людей и московских стрельцов человек с 500 з деньгами и со всеми грабежными животами да с ними 8 пушак». Подьячий Колесников сообщал, что Разин, уходя из Царицына, «на Дон отпустил от себя казаков донских и московских стрельцов з 2000 человек с казною, которую пограбил в Астарахани, да з ними ж послал в Черкаской городок 8 пушек. А в отаманех с ними послал из донских казаков Якушка Гаврилова да Фролка Минаева. А с ним, Стенькою, к Саратову пошло тысечь з 10». По показаниям же атамана Фёдора Колчева выходит, что с Гавриловым ушли три тысячи человек, с Разиным осталось десять тысяч.

Для чего так много народу, пушек и денег Разин отправил на Дон, если обман Яковлева раскрылся и Войску ничего особенного не угрожало? Во-первых, он наверняка хотел основать на Дону свою многочисленную партию, свой военный резерв, – мало ли как дальше дело пойдёт. Во-вторых, судя по дальнейшим событиям, он уже тогда отдал распоряжения приближённым людям, и прежде всего брату Фролу, вербовать людей (на то и казна) и готовиться по сигналу выступить на Слободскую Украину. В-третьих, сильный отряд Гаврилова должен был по пути уничтожать заставы, не пропускавшие на Дон продовольствие. Всех этих целей он отчасти добился. Отчаянные воронежцы начали с Доном беззаконно торговать, Гаврилов с тысячей казаков укрепился в Черкасске, Фрол Разин с двумя тысячами – в Кагальнике.

Но куда же ему самому-то идти? А. Н. Сахаров: «Выход через Слободскую Украину сулил приход в его войско тысяч помещиковых крестьян. Опираясь на такую силу, можно было бы идти против любого царского воеводы. А там недалеко и до Москвы, до боярского осиного гнезда. Ударить многими людьми на Москву, взять её, как взял уже Царицын и Астрахань – не с боем, а изнутри, своими людьми... об этом думал он всё чаще и чаще, когда говорил с простыми людьми – беглыми, “голыми”, обиженными... А донские казаки вопили о другом, не хотели идти через донские земли, воевать на Слободской Украине, под Воронежем и Коротояком, разорять близкие к Дону пределы. “Им хорошо, – кричали казаки, указывая на “голых” и беглых, – им терять нечего, а у нас на Дону дворы стоят, торговля идёт, жёнки и детишки проживают; своё место блюсти надо, а не идти по нему войском”».

Абсолютно не прояснены вопросы, много ли в тот период в отряде Разина было «голых», действительно ли те члены Войска, что не были казаками, хотели идти Доном, имели ли их слова какой-либо вес и чем, в конце концов, руководствовался Разин, когда принял решение двигаться дальше Волгой – на Симбирск, потом Казань или Нижний. Вероятно, если у него не было конницы, это был попросту единственный выход. Кроме того, путь по Волге был уже привычен. И население волжских городов вроде бы к казакам было настроено лояльно. И наконец, оставлять у себя в тылу такие мощные крепости, как Симбирск, Нижний и Казань, он побоялся. Так что вроде бы верно поступил.

Предположительно 7 августа двинулись на Саратов – так назывался город, находившийся выше по течению Волги, чем Саратов нынешний. Следом шёл снаряженный Усом или Шелудяком струг с продовольствием. Из показаний стрельца Свешникова: «А идёт де он, Стенька, под Саратов с великою опаскою и боитца на себя приходу великого государя московских ратных людей. А ис Саратова де к нему, Стеньке, прибегают саратовцы человека по 2 и по 3 почасту и говорят де ему, Стеньке, чтоб он шол к ним под Саратов не мешков, а саратовцы градцкие люди город Саратов ему, Стеньке, здадут, только де в Саратове крепитца саратовский воевода».

В то же время воронежский воевода Бухвостов в ужасе писал в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 7. 13 августа 1670 года), что «хочет де он, вор Стенька, итить на твои великого государя украинные городы и к Москве, а под Воронеж де будут ево Стенькиной станицы воровские казаки конные и пешие вскоре», и просил помощи и защиты. Далее из официальной переписки явствует, что все в полной растерянности, Саратов оборонять совершенно некому и Разин контролирует почти всю Волгу.

Ещё 1 августа был дан царский указ воеводе Юрию Долгорукову о посылке его с полком против Разина (Крестьянская война. Т. 2.4.1. Док. 1). Это был первый серьёзный шаг Москвы после получения известия о падении Астрахани. Стрельцы на местах явно ни на что не годились, воевода Урусов, стоявший с полком в Казани, почему-то бездействовал – вся надежда была на Долгорукова, и с ним посылалось целое войско, которое должно было состоять из стрельцов, дворянского ополчения и ратных полков нового строя (обученных иностранцами). «Северный Меркурий» в номере от 19 октября сообщал не без злорадства: «Вся Москва его [Разина] боится, и никто не хочет идти против него вместе с Долгоруковым. Для создания настоящей армии не хватает денег, так как их забрали жадные до золота чужеземные патриархи, которых царь с большими издержками выписал из Константинополя, Антиохии и Иерусалима, чтобы рассмотреть учение и дела прежнего московского патриарха»; Разин же «так же, как и Томазо Аньелло[74]74
  Томазо Аньелло (Мазаньелло) – рыбак, возглавлявший восстание в Неаполитанском королевстве в 1647 году.


[Закрыть], высоко чтит своего государя и говорит, что против него ничего не имеет, а лишь против Долгорукова и некоторых его офицеров».

Не выяснено общее количество людей у Долгорукова; царские грамоты с требованием прислать людей были направлены в десятки городов, но точное количество присланных не указывается. Но одних только стрельцов у Долгорукова было около четырёх тысяч. Вышел он из Москвы 1 сентября и отправился через Муром на Алатырь – там ждали появления Разина. С. П. Злобин: