Текст книги "Степан Разин"

Автор книги: Максим Чертанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

«После того как Харитонов прислал весть о дворянских сборах, атаманы задумчиво покачали головами, глядя на косы, рожны и вилы, которых в войске было в десять раз больше, чем пищалей и мушкетов, страшась за свой разношёрстный сброд, среди которого многие не умели насыпать порох на полку и не владели саблей.

– Батька, мы на смерть ведь идём! – сказал Наумов Степану, когда остальные отстали от них. – Ты гляди, батька, Волга наша. Сколь городов: Камышин, Царицын, Астрахань... Яицко устье, захочешь, и тоже наше. Куды нам ещё?! Тут бы и ставить рубеж понизовых казаков... Дон к нам пристанет, Хопёр, Медведица, там – Донец, Запорожье. Куды ещё больше! Слыхал ты, чай, сказку, как воронёнок зарился на барана!.. <...>

– Мыслишь, бояре без драки тебе понизовья оставят?!

– Не один я так мыслю, Степан Тимофеич, – оправдываясь, сказал Наумов. – Так ведь и все казаки говорят. Сказывают – зря ты на Москву разгорелся: тебе в битвах славы искать, а казакам-де Москва к чему?!»

На первый взгляд действительно не понятно, почему Разин не удовольствовался возможностью быть «хозяином Волги». Но он в романе отвечает собеседнику совершенно логично: Москва бы не позволила парализовать свою торговлю. С другой стороны, почему бы, овладев волжскими городами, не успокоиться, не прекратить пиратство, не заключить с царём мир? Если есть доля правды в сообщениях иностранных газет о четырёх или шести ультимативных требованиях, предъявленных царю, Разин и не прочь был бы удовольствоваться Волгой. Но реакцией Москвы стал сбор ополчения. Поздно уже было мириться, деваться некуда.

В помощь саратовскому воеводе Лутохину прислали из Казани и Самары 500 стрельцов, но это не помогло. Стрельцы ушли обратно, а местные подняли бунт и 15 августа встречали Разина «хлебом-солью». Воеводу убили – то ли по приказу Разина, то ли по решению круга. Городским атаманом стал казак Григорий Савельев (возможно, и кто-то из горожан входил в «руководящие органы», но сведений об этом не сохранилось). Взяли казну – часть опять отправили на Дон. По легенде, Разин любил сиживать на одном из утёсов близ Саратова в кресле из слоновой кости, оттуда руководил пиратами и где-то там зарыл, естественно, клад; саратовцы также считают, что именно будучи у них Разин утопил княжну.

Пробыв в Саратове несколько дней (тут разные числа называются, но по логике это было в середине – конце августа), войско Разина двинулось к Самаре. Там обстановка была сложнее: часть горожан хотела сдаться Разину, часть – не хотела. Мятежников было больше, и они захватили посад и слободы, но не могли прорваться в крепость, где находился войсковой гарнизон. То ли подошедшие разинцы помогли, то ли самарцы сами справились (саратовские краеведы пишут, что на сторону восставших перешли два стрелецких сотника со своими людьми), но результат был тот же, что и везде: казнили воеводу и стрелецких голов, сожгли документацию, провозгласили свободу от податей, налогов и долгов, оставили начальство: горожанина Игошку Говорухина и казака Ивана Константинова.

Сам Разин даже не заходил в город, хотя, по местным преданиям, топил княжну здесь, а не в Саратове. И «утёс Разина» тут тоже был, причём на самом деле: на Молодецком кургане разинцы поставили наблюдательный пункт, чтобы перехватывать идущие по Волге суда. Е. С. Кирушева, самарский педагог и краевед: «Пожалуй, самая красивая легенда связана с нашими местами. В ней рассказывается, что остров на Волге напротив Сызрани – на самом деле крыша подводного дворца, который стоит посреди зачарованного Мирного города. Живёт в нём прекрасная речная царевна. Там и укрылся Стенька Разин до поры до времени. Лишь изредка лунными ночами выходит он на поверхность и плавает по Волге на своей волшебной кошме или летает на лодке, полной золота. А иногда поднимается из воды и сам Мирный город».

Войско Разина прибавилось саратовцами, самарцами и разными людьми; Василий Фёдоров, беглый крестьянин, побывавший на Дону, набрал себе отряд в 500 человек, причём конных и с оружием. Наживин: «И до того уверенность в победе была разлита вокруг, что в его войске появились уже не только приволжские бобыли, не только беглые холопы, беглые солдаты, беглые стрельцы, но вливались в него целыми отрядами и озлобленные мордва, черемисы и чуваши: они были не так давно покорены Москвой и потому тяжесть московской длани была для них, детей лесов, особенно чувствительна, тем более что местные служилые люди делали всё возможное, чтобы тяжесть эту удесятерить. Появились латыши, недавно поселившиеся на Волге, и поляки из вновь от поляков отвоёванного Смоленска, и пришёл откуда-то какой-то “литвинко”. Приходили попы деревенские, которым надоела и нужда несусветная, и всё новые и новые требования московских “властителей”, – то чтобы читать по новым, непривычным книгам, то чтобы не петь “Госапади Сопасе”, как пели до сих пор, а непременно чтобы было “Господи Спасе”». Не хватает только своего еврея, который бы предложил печатать фальшивые деньги...

Слухи были всякие. В конце августа коротоякский воевода Ознобишин сообщал в Разрядный приказ, что Разин прислал пушки на Дон и приказывает казакам собираться в Черкасске. Побывавший в Крыму толмач Кучумов 27 августа утверждал (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 25), что Разин «...к великому государю послал от себя послов просить некаких людей с Москвы 3-х человек да с Тулы 4-х человек. Да и в Крым де от него, Стеньки, присылка, чаять, будет же. И в Крыму всяких чинов люди удивляютца и говорят, что приходит последнее время, что христиане меж себя почали рубитца». Факт сношений Разина с Крымом, как мы уже выяснили, подтвердился, но отправка послов к царю – нет.

Хотя могло, конечно, случиться и так, что послы (или письма) к царю были, но по несчастливой случайности все документы на эту тему пропали. Уж очень настойчивы были слухи о попытке каких-то переговоров с царём. Рижская «Газета» (№ 42): «[Царь] находится в немалом затруднении из-за продолжающегося в его владениях мятежа, которым как будто хотят воспользоваться некоторые его соседи, чтобы отомстить за то, что не смогли заключить с ним никаких договоров. Также ходит слух, что король персидский заодно с вождём мятежников и обещал прислать ему помощь; однако известия, полученные на этот счёт, не очень достоверны и сейчас нет никакой ясности относительно хода этих дел. В начале прошлого месяца было сообщено, что мятежники, развивая свои успехи, заставили великого князя [царя], испугавшегося полного переворота в стране, предложить их предводителю соглашение и что тот, упоенный своими победами, отказался говорить об этом, пока не будет выполнено множество его дерзких требований, о которых вы, может быть, уже знаете... В завершение он [Разин] заявил, что продолжит свой победный поход, пока фортуна ему благоприятствует. Великий князь, испугавшийся столь дерзкого ответа и чувствуя себя в Москве неуверенно, готовился уехать и искать убежища в Архангельске на Белом море, куда многие купцы разных наций собирались также следовать за ним, взяв с собой своё самое ценное имущество».

Никто никуда из Москвы не бежал, наоборот, готовились биться, направляли войска в те места, где мог появиться Разин: в Симбирске уже стоял с полком воевода И. Б. Милославский, в Алатыре – П. С. Урусов, к Острогожску и Коротояку шёл Г. Г. Ромодановский. К Симбирску также двигался из Казани Ю. Н. Борятинский. Ну и Разин тоже двигался, вот только никто не знал – куда.

Если в Самаре, Саратове и Царицыне, насколько известно, новые власти (продержавшись около года) обходились без эксцессов, то в Астрахани после ухода Разина начались новые ужасы. Фабрициус: «Примерно через 14 дней после ухода Стеньки собралась толпа этих воров в несколько сот человек. Они вломились в дома людей, уцелевших во время первой резни, и порубили и разорили всё, что ещё оставалось». Костомаров (ссылаясь на записки Золотарёва): «Вскоре после отхода Стеньки, 3-го августа, произошло в Астрахани кровопролитие: покончили ещё несколько уцелевших в первые дни резни и отмеченных народною ненавистью. В числе их был государев дворцовый промышленник Иван Турчанинов. Спасаясь от гибели, он спрятался в палатах митрополита. Мятежники искали его там и не нашли, и разъярённые на архипастыря за то, что скрывает осуждённых злобою толпы, ворвались к нему с неистовством...» Митрополита арестовали. Бутлеру, Термунду, а потом и Фабрициусу удалось бежать, поэтому о том, что происходило в Астрахани дальше, известно немного. У Шукшина Разин ещё в Самаре узнает, что в Астрахани неладно:

«– Ус плохой – хворь какая-то накинулась: гниёт. С Федькой Шелудяком лаются... Федька князя Львова загубил, Васька злобится на его из-за этого...

– Как это он!.. – поразился Степан. – Как?

– Удавили.

– Я не велел! – закричал Степан. – Круг решал!.. Он нужон был! Зачем они самовольничают?! Да что же мне с вами?!»

Тут допущен осознанный анахронизм: Львов был пока что жив-здоров и в отличных отношениях с астраханским начальством. Но Шелудяк, видимо, и вправду «самовольничал», причём до такой степени, что ему пришлось из Астрахани, опасаясь гнева горожан, бежать в Царицын. Ус забрал себе имущество казнённого Прозоровского. Карно, которому было, если верить Фабрициусу, 104 года, вряд ли что-то всерьёз решал. Иван Терский вскоре плюнул на всё и уехал на Дон. Шукшин: «Он видел, он догадывался: дело, которое он взгромоздил на крови, часто невинной, дело – только отвернёшься – рушится. Рассыпается прахом. Ничего прочного за спиной... Как по песку шёл: шёл, шёл, а следов нет». Наверное, тут тоже анахронизм: вряд ли подобные мысли могли владеть атаманом в августе 1670 года. Пока что удавалось почти всё, чего он хотел.

Глава девятая
СИМБИРСК

Кто, что, где, куда?! Слухи, сплетни: зачем, почему?! В начале сентября коротоякский воевода И. Ознобишин докладывал в Москву, ссылаясь на слова донских казаков (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 4): «...что де вор Стенька с воровскими казаками с Царицына пошол вверх рекою Волгою к Саратову городу, а на Дон де перешло с Волги воровских казаков 2000. И вор де Стенька Разин велел воровским казаком праводить казну вниз рекою Доном в Черкаской городок, а собрався, велел им итить вверх рекою Доном к Коротояку и к Воронежю». А Милославский, сидевший в Симбирске, слышал от людей, которые слышали от казаков, что основной удар будет нанесён по Симбирску. Отправили подкрепление и туда, и туда. А полковой воевода Я. Хитрово сообщал, что какие-то воровские казаки собрались в Вешках. Но большая часть официальной переписки того периода посвящена положению дел в Слободской Украине (то ли больше боялись, то ли просто документация лучше сохранилась) – или, точнее говоря, городам Белгородской черты.

Это была хорошо укреплённая оборонительная линия, начинавшаяся у реки Ворсклы, состоящая из таких крепостей, как Усерд, Ольшанск, Коротояк, Урыв, и тянущаяся до самого Тамбова – а Тамбов открывал прямой путь на Москву. Казаки пошли туда с Дона. По указанию ли Разина или ставшего одним из его главных доверенных лиц Якова Гаврилова (засевшего в Паншине) отправлен на Белгородскую черту был казак Фёдор Колчев с маленьким разведывательным отрядом. 7 сентября он выступил вверх по Дону. Шёл Колчев не абы куда: Разин уже давно переписывался с командовавшим Острогожским казачьим полком Иваном Дзиньковским (тот по личным причинам был недоволен властью) и получал от него обещания помочь и продовольствие. Теперь Дзиньковский должен был поднять восстание и сдать Острогожск.

Остановившись возле города, Колчев послал Дзиньковскому письмо и в тот же день получил ответ, что город будет сдан. 9 сентября Колчев вошёл в Острогожск. Тамошнего воеводу Мезенцева казнили, круг собрали, заключённых выпустили, царские документы пожгли, освобождение от долгов объявили – всё как обычно. Колчев взял в Острогожске 400 человек, быстренько сбегал в соседний Ольшанск – тот тоже сдался без боя, воеводу Беклемишева утопили и т. д. – и вернулся в Острогожск. Но там произошёл обратный переворот. Донесение Ознобишина в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 4. Сентябрь 1670 года): «И как де те воровские казаки с острогожскими черкасы пришли ис под Альшанска к Острогожскому и збили круг, и он де, Иван [Дзиньковский], выходил к воровским казакам в круг и похвалял их службу, а думают де, государь, оне итить к Коротояку ночью сентября 11 числа... И острогожские де, государь, грацкие черкасы, усовестясь, тех воровских казаков отамана и есаула поймали и посадили их за караул (по другой версии, никакой совести у «грацких черкас» не проснулось, а сделал это вооружённый отряд, присланный воронежским воеводой Бухвостовым. – М. Ч.) и пытали де, а с пытки де, государь, они, воры, говорили. – Вор де Стенька Разин пошол вверх по Волге, а их де послал к острогожскому, чтоб де, государь, полковник с черкасы пристал к ним, воровским казаком. Да острогожские ж государь, жители, прислали в Белгород Стеньки Разина прелесное письмо, чтоб из городов твоя великого государя всяких чинов люди, хто похочет, шли к нему, Стеньки».

Мятежников казнили – Дзиньковского и Колчева с особой жестокостью («преж обсечь руки по локоть, а ноги по колено, а после казнить смертью, повесить»), – но разинцы от Коротояка отказываться не собирались. Тот же Ознобишин докладывал через пару дней (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 5): «Ас Волги перешёл на Дон Стеньки Разина брат Фролко, а велел де вор Стенька Разин брату своему Фролку с войском збиратца в Кагальнику. Да с ним же, Фролком, перешли с Волги на Дон воровские же казаки, Фролко Минаев да Якушка Гаврилов. А из верхних де городков воровские казаки, которые с вором Стенькою были, идут вниз рекою Доном к брату ево, ко Фролку, в Кагальник город... и звали (человека, который сообщил Ознобишину эти сведения. – М. Ч.) с собою итить в Русь, х Коротояку и Острогожскому, коньми и в судах...» Так что кони вроде бы вновь появились – по крайней мере у тех разинцев, что были на Дону. Но где же Разин? Очередное донесение Ознобишина (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 6): «А про Стеньку Разина они [острогожцы] не ведают, сам ли он тут или нет; и хто у них атаман, про то не ведают тоже...»

В советское время было принято изображать Разина организованным, последовательным человеком, который действительно руководил огромным восстанием; потом, по контрасту, стали писать, что никем он не руководил и восстания-то организованного не было, а были локальные мятежи, к которым Разин не имел отношения. Но, похоже, советские историки были к истине ближе. Всю раннюю осень 1670 года сообщается о мятежах в разных городах и почти всегда при этом упоминаются «прелесные листы» Разина и говорится, что Разин прислал казаков «с полтораста и больши» и даже «с тысечу и больши» и что в Слободской Украине вместе «воруют» «черкасы» или «запороги» и донские казаки – об этом Разин мечтал уже много лет...

Сам он наконец объявился под Симбирском. Было это 4 сентября. Из допроса в Белгородской приказной избе (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 311) украинского казака К. Данилова (примечание: «пытан накрепко и было ему 41 удар да он же зжон клещами»): «А пошло де с ним, вором, русских и черкас 11 000 пехоты и в судах, кроме конных, а конных же пристало из городов, как он, вор, пришол и стоял под Синбирском, тысечь с 10». По иным версиям, с Разиным было всего 11 тысяч человек, включая конницу, или всего пять тысяч, или аж 60 тысяч (что уж совсем невероятно); нам кажется наиболее правдоподобным, что его войско насчитывало пять тысяч человек, не больше, причём казаки составляли никак не более половины – уж очень помногу казаков он всегда оставлял в захваченных городах, да ещё несколько тысяч (если верить сообщениям) дал брату Фролу и Гаврилову. С. П. Злобин: «Когда Степан созывал на совет есаулов, то своих донских среди них было почти что не видно. Донцы не могли примириться с этим. Их голос делался глуше и глуше: в походных делах решалось всё по “мужицкой” подсказке». Это, конечно, невозможно: хотя Разин и во время военных действий проводил круги, ему и его есаулам ничего не стоило продавить нужное решение – иначе какие бы они были полководцы? Кроме того, до остановки под Симбирском «мужиков» в большом количестве у него и не могло быть – откуда бы они взялись на воде? Не казаками в войске были в основном горожане и бывшие стрельцы.

Город Симбирск был центром Симбирской засечной укреплённой линии – от него открывался путь на Казань и Москву. Как и в Астрахани, центральную часть города занимал кремль, защищённый стеной с башнями, валом и рвом. Посад также был хорошо укреплён: его обнесли дубовым «острогом» длиной два километра с девятью башнями. Дальше шли незащищённые слободы. Военный гарнизон под управлением воеводы П. Б. Милославского насчитывал около четырёх тысяч человек, а 1 сентября на помощь ему пришёл и встал неподалёку от города Ю. Н. Борятинский с двумя отрядами рейтар, обученных иностранными специалистами, и парой сотен дворянского ополчения (этого было мало: Борятинского торопили, и он не смог собраться как следует).

У Разина людей было всё равно больше: теперь наконец стали в огромных количествах приходить крестьяне, в основном мордвины и чуваши. Бухвостов писал в Разрядный приказ, что Разин не сомневается в успехе и намерен зимовать уже в Казани. Но всё оказалось не так просто. Как ни странно, толковых документов об осаде Симбирска почти нет (или они не сохранились). Восстанавливать ход событий можно, например, по «расспросным речам» в стане Долгорукова в Арзамасе стрельца Р. Микитина и крестьянина Г. Трофимова (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 190. 31 октября 1670 года), показаниям в приказе Казанского дворца выходцев из Симбирска крестьянина Т. Китаева и дворового человека М. Павлова (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 204. 6 ноября 1670 года). Получается, что Разин часть войска высадил ниже Симбирска, а сам с другой частью обошёл его с севера и стал штурмовать посад; с тыла на него напал Борятинский; целый день был бой, в котором ни одна из сторон не победила; потом сутки все отдыхали, потом Разин вновь приступил к штурму, а в посаде начался мятеж горожан и стрельцов; с их помощью атаман в течение двух дней овладел посадом. Гарнизон Милославского запёрся в крепости, а Борятинский, потеряв почти половину своих людей и обоз, ушёл собирать новые силы. Пытался ли Разин преследовать и добить Борятинского – неясно. По разрозненным сведениям, конница у него в тот момент вроде бы уже была.

Разин укрепил острог изнутри (от Борятинского) и подготовился штурмовать крепость, поджигая её (подвозя к стенам телеги с сеном, хворостом, дровами); первая попытка штурма закончилась значительными потерями: люди Милославского стояли по стенам очень тесно и сверху вели прицельную стрельбу. То же самое было во время второго штурма. Тогда осаждающие возвели вокруг крепости земляной вал, чтобы бросать зажигалки с него, лишив осаждённых преимущества высоты; горючий материал пропитали смолой. Но то ли Милославский так грамотно защищался, то ли Разин что-то делал не так – опять ничего не вышло, и опять были потери. Шукшин: «Разин сам дважды лазал на стену. Оба раза его сбивали оттуда. Он полез в третий раз... Ступил уже на стену, схватился с двумя стрельцами на саблях. Один изловчился и хватил его саблей по голове». Может, и лазил – кто знает?

Разин развернул бурную деятельность и помимо штурмов – пропагандистскую. Примерно с этого момента «прелесные письма» и спецпосланники стали разлетаться десятками. Обычно хватало появления разинского эмиссара в сопровождении четырёх-пяти человек, чтобы какое-нибудь село поднялось на мятеж. Образец «прелесного письма» (Крестьянская война. Т. 2.4.1. Док. 53. Не позднее 14 сентября): «Пишет вам Степан Тимофеевич всей черни. Хто хочет богу да государю послужить. Да и великому войску. И Степану Тимофеевичу, и я выслал казаков, и вам бы заодно изменников вывалить и мирских кровопивцев вывалить. И мои казаки какой промысл станут чинить, и вам бы итить к ним в совет, и кабапьныя и опапьныя шли бы в полк к моим казакам». Довольно туманно, но крестьяне, видимо, понимали; по несколько своеобразному стилю кажется, что текст действительно составлял сам Разин, а не подьячий.

А вот послание казанским татарам (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 38. После 4 сентября): «От великого войска. От Степана Тимофеевича. Буде вам ведома, казанским посадцким бусурманом и абызом начальным, которые мечеть держат, бусурманским веродержцам, и которые над бедными сиротами и над вдовами милосердствуют – Икшею мурзе. Да Мамаю мурзе да Ханышу мурзе да Москову мурзе и всем слободцким и уездным бусурманом от Степана Тимофеевича на сём свете и в будущем челобитье. А после челобитья, буде про нас спросите, мы здоровы. И вам бы здравствовать. Слово наше то для бога и пророка и для государя и для войска. Быть вам заодно; а буде заодно не будете, и вам бы не пенять после. Бог тому свидетель – ничево вам худова не будет, и мы за вас радеем...» Далее шла приписка от татарина Асана Айбулатова, что вот он, «бусурман», при Разине и ничего плохого с ним не случилось.

Возможно, были опять попытки снестись с Никоном – или просто хитрости. Мы уже цитировали наказную память архимандриту Чудова монастыря об объявлении Никону о переводе его в Кирилло-Белозерский монастырь; там говорится, что Разин сам утверждал: «Приезжал к Синбирску старец от него, Никона, и говорил ему, чтоб ему идти вверх Волгою, а он, Никон, в свою сторону пойдёт для того, что ему тошно от бояр; да бояре же переводят государские семена. И тот де старец из-под Синбирска ушол. А сказывал де ему тот старец, что у Никона есть готовых людей с 5000 человек, а те де люди у него готовы на Белоозере. И тот старец на бою был, исколол своими руками сына боярского при нём, Стеньке. А товарыщ Стенькин, Лазорка... сказал, что старец от Никона к Стеньке приходил на Царицын и был под Синбирским, а для чего приходил, тот не ведает. А от Стеньки слышели всем войском, что старец от Никона был с теми словами, что писано выше сего. Да и брат Стеньки Фролко... говорил те же речи». Никон, конечно, всё отрицал (Крестьянская война. Т. 3. Док. 290): «Которые де казаки у него были, и тех де казаков присылал к нему Степан Наумов со стрельцами; а с кем имяны, того он не упомнит. А к Разину де к Синбирску старца никакова он не посылывал и про 5000 человек людей не приказывал, и вверх Волгою Разина звать не веливал». Возможно, Разин придумал этого старца, чтобы поднять боевой дух своих людей.

Официальная переписка сентября – нервная. В Смоленске и Уфе наказывались люди за «прелестные слова от Стеньки». Суздаль просил о помощи и защите. «Главком» Долгоруков сообщал в приказ Казанского дворца о мятежах в Алатыре, Лыскове, Мурашкине, Саранске, Темникове[75]75
  Чтобы разобраться во всех географических и хронологических подробностях в ходе войны осенью 1670 года, см.: Чистякова Е. В., Соловьёв В. М. Степан Разин и его соратники. М., 1957. Здесь же излагаются лишь общая канва событий и атмосфера событий той осени.


[Закрыть] и требовал ещё людей. Показания на допросе пленных участников восстания (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 126. Середина октября 1670 года): «Вор Стенька Разин послал от Синбирска казака Максимку Осипова и велел ему по городам с воровскими прелесными письмами ездить, и збирать в казаки вольницу, и идти с ними воровать...»

Максим Осипов пришёл в богатое село Лысково, произвёл тамошних жителей в казаки (по их собственной просьбе), с такой же лёгкостью прошёлся по окрестным деревням, набрал себе людей и двинулся на Курмыш. «И курмышаня де градцкие и уездные люди город им здали и встретили их с образы, а курмышской де воевода с теми градцкими и уезднями людьми встречал вместе. И ево де всем миром одобрили, и он де и ныне на Курмыше, и грабежу никакова разоренья воеводе и градцким людям они не чинили». (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 165. Допрос в полковом стану воеводы Долгорукова казака Емельяна Иванова от 24 октября 1670 года). Добрый (или хитрый) курмышский воевода остался спокойно воеводствовать, а Осипов пошагал дальше – через Ядрин на Саранск. В дальнейшем он собирался атаковать Долгорукова под Арзамасом, но получил письмо от Разина, который просил ещё людей под Симбирск; Осипов вернулся туда с отрядом в полторы тысячи человек.

В конце сентября арзамасский воевода Л. Шайсупов сообщал в Разрядный приказ, что мятежники сожгли город Алатырь и идут к Арзамасу (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 60); здесь впервые упоминаются в качестве бунтовщиков никакие не «воровские казаки», а «мордва и черемиса [марийцы] и чюваша, и помещиков люди и крестьяне». Нижнеломовский воевода А. Пекин писал своему тамбовскому коллеге Я. Хитрово (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 62.23 сентября 1670 года), что «прислал де он, Стенька, воровских людей от себя с Синбирска на черту, атамана Ваську Тимофеева с воровским собраньем. И атемарцы де служилые и всяких чинов люди великому государю изменили и город Атемар здали сентября в 18-м числе... Да сентября ж в 19-й день Инсарской острог голова со служилыми людьми здал вору Стеньке Разину и его присыльщикам».

Общепризнанное мнение: Разина погубила задержка под Симбирском. Возможно, ему также повредили, как это ни парадоксально, размах затеянной им войны и его умение делегировать полномочия. Самых талантливых он отправлял атаманствовать в разные стороны; больших отрядов им не давал – наберут сами, – но интеллектуальная элита войска всё больше распылялась: этак скоро и посоветоваться не с кем будет. Атамана Михаила Харитонова он отправил на Саранск и Пензу; по пути Харитонов с лёгкостью набрал отряд и занял без сопротивления Юшанск, Таган, Урень, Корсунь и Сурск. Новоиспечённый атаман (бывший царский солдат), саратовец Василий Фёдоров, пошёл с Волги конницей на соединение с Харитоновым – взяли Пензу, Нижний и Верхний Ломовы и в конце концов – Керенск, где их уже ждал атаман Матвей Семенов с тысячным крестьянским войском. Долгоруков давно уже должен был быть в Алатыре, но не смог прорваться и засел в Арзамасе, обложенный со всех сторон мятежниками. Он сообщал в приказ Казанского дворца (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 80. Между 30 сентября и 2 октября 1670 года), что удалось захватить некоторых «воров» и что «мы, холопи твои, тех воров за их воровство велели казнить смертью, отсечь головы и над телами их головы вздёрнуть на колье». Но это только озлобляло людей.

Что творили сами восставшие, когда брали какой-нибудь населённый пункт? Отписка шацкого воеводы А. Остафьева полковому воеводе Я. Хитрово от 1 октября 1670 года (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 85): «Да в кадомском же де уезде в селе Жукове те ж воровские казаки сожгли церковь божию, а Керенского де уезду деревни Дракины мордвина Алыша Учютова убили до смерти и в том же селе Жукове и многие де домы грабят и людей до смерти побивают». «Расспросные речи» крестьянина Ф. Шелудяка в Тамбовской приказной избе о действиях восставших в Ломовском уезде (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 92.3 октября 1670 года): «Да в Керенском жа де уезде в деревне Тимашове они ж, воровские козаки, побили помещиков 3-х человек, и домы их разграбили и пожгли, и жён их и детей побили до смерти...» Боярский сын С. Невежин, допрошенный вместе с Шелудяком, правда, отметил: «А ездя де они, воровские казаки, по усадам, рубят помещиков и вотчинников, за которыми крестьяне, а чорных де людей, крестьян и боярских людей, и Козаков, и иных чинов служилых людей никово не рубят и не грабят».

В сентябре 1670 года галичские помещики пишут галичскому воеводе С. Нестерову о начале восстания в их имениях в Нижегородском уезде (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 81): «...забунтовали воры Нижегородцкова уезду Закудемского стану, сложась с мурашкинцы, а назвались бутго от Стеньки Разина присланы к ним зговаривать». Тогда же керенский воевода А. Безобразов пишет полковому воеводе Я. Хитрово (Крестьянская война. Т. 2.4.1. Док. 83): «...от вора от Стеньки Разина послан атаман Васька Серебряков. А с ним де казаков с 400 человек. Да великому государю изменили по черте острошки, которые были приписаны к Синбирску и к Саранску. И те воровские казаки, собрався с уездными людьми тутошних городов со многими, с мордвою и с помещиковыми крестьяны, и сентября в 19 день те воровские люди Саранск взяли. И воеводу и ратных людей побили. А говорил де тот воровской атаман, что итить ему по черте до Танбова... Да их же, государь, воровская прелесть во все люди пошла, что бутто с ними, ворами, идёт Нечай-царевич Алексей Алексеевич да Никон патриарх. И малоумные люди всё то ставят в правду их воровскую затейку, и от того, государь, пущая беда и поколебание в людех...»

А как было не «поставить в правду», когда разинские эмиссары (об этом есть многочисленные упоминания) приводили к присяге (то есть велели целовать крест) «государю Алексею Алексеевичу»? Дело-то нешуточное – государь... «Нечай» было имя «царевича», данное ему казаками, – «тот, кого не чаяли», «нежданный»: это объясняется в документе от октября 1670 года (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 124. Допрос полковником ван дер Нисиным попа Ивана Алексеева). Именно так сказали Алексееву «воровские казаки». Алексеев на них донёс и поплатился: «...и ево де, попа Ивана, схватили, и били, и увечили, и ограбили, и дом весь разграбили, и попадью мучили... И х казни де ево, попа Ивана, дважды приводили в круг...»; обвинение формулировалось так: «А ты де изменяешь царевичю государю Алексею Алексеевичи) и Никону потреарху, и батюшку нашему Степану Тимофеевичи)». (Попа не казнили – вступились местные жители).

Вообще с «государями» у разинцев творилась (возможно, сознательно) всякая путаница. Царевич то упоминался, то не упоминался. Часто писалось просто «государь» (без имени), которому надо «послужить», пример такого мы уже читали: «Хто хочет богу да государю послужить. Да и великому войску. И Степану Тимофеевичу». Вот как, интересно, крестьяне в далёких от Дона областях во всём этом разбирались – кому служить, кто такой Степан Тимофеевич, с какого перепугу он нам батюшка? Казаки, которых наш Степан Тимофеевич повсюду рассылал, должны были быть недюжинными ораторами.

Саранск стал резиденцией атамана Харитонова, который даже умудрился наладить централизованный ремонт пушек и ружей. Отряды «воровских людей» появились под Тулой (потом, правда, куда-то делись). Тут же в Разрядный приказ попадает отписка от мценского воеводы Д. Лукина (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 86) о нападении каких-то нехороших людей на «служилых людей» около урочища Озерки – намерены эти люди идти на Чернь и Мценск. «И наехали их воровские русские и черкаские люди, и их де пересекли и переранили, и животы их, платья и деньги и лошади и служилую рухледь и запасы, всё пограбили, и людей их крестьян били ж и грабили. А по смете де тех воровских людей человек с 50 и больши, а называютца де те воровские люди донскими козаками от вора от изменника от Стеньки Разина».