Текст книги "Степан Разин"

Автор книги: Максим Чертанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Почему Разины ещё до ареста «сами над собою какова дурна не учинили»? Ну, допустим, Фрол и вправду был трусоват – но пытки-то страшнее. Ну, допустим, его застали врасплох. Но у Степана-то Тимофеевича, осаждённого в Кагальнике, было время заколоться или застрелиться. Он считал самоубийство бо́льшим грехом, чем все совершённые по его приказу убийства? Какая-то несерьёзная причина для такого человека. Из анонимного «Сообщения...»: «Весь долгий путь он был обольщаем надеждой, что будет говорить с самим великим государем и перед ним изустно защитит дело своё. Стеньке всегда казалось, что ему многое что надобно сказать государю, а тому важно сие знать». Автор «Сообщения...» вряд ли мог знать о мыслях Разина – разве что тот делился ими со стражей, а стража потом поделилась с другими людьми. Неужели впрямь мог ещё на что-то надеяться? После всего, что было? Но человек в отчаянном положении часто лелеет совершенно безумные надежды... Мог, например, думать, что сделает царю какое-нибудь заманчивое предложение, например завоевать Персию, и тот согласится... У Злобина он, конечно, думает о другом: «Вот рядом с казачьей землёю рожает земля, а наша бесплодна. Потому-то и давят бояре нас хлебом... Нет, отныне пахать, братцы, земли донские!» (И скоро действительно начнут пахать и весьма в этом преуспеют).

Разин не мог знать, что в конце мая – начале июня была новая попытка взять Симбирск (Крестьянская война. Т. 3. Док. 101. 25 июня 1671 года. Грамота Яковлеву из Посольского приказа): «Воровские казаки, собрався с Белого Яру, приходили под Синбирск в 70 стругах полтретьи тысячи [2500] человек, да того ж числа [29 мая] приходили с Самары конные и пешие с 1000 человек с атаманом с Ывашком Константиновым, да с низу приходили ж воровские астараханские, красноярские, черноярские, царицынские, саратовские, самарские жители с 300 в 70 стругах». Они, конечно, тоже не знали, что Разина везут в Москву. Зачем волжанам в той ситуации надо было брать Симбирск? Просто из подражательства Разину – «куда крестьяне, туда и обезьяне»? Но что ещё им было делать, если они не хотели сдаваться? Они могли надеяться только на установление такой ситуации, когда им принадлежала бы Волга и они могли бы говорить с позиции силы.

С этой второй осадой Симбирска есть одна серьёзная неясность, и она опять же связана с Шелудяком. По его показаниям выходит, что сначала «из Астарахани астараханцы с воровскими казаки пошли под Синбирск вдругоряд, и у них в то время был атаманом стрелецкой пятидесятник Онтошка Фёдоров да Ивашко Красулин» (никакого атамана Константинова Шелудяк не упоминает), потом он послал с Каченовским письмо, а потом «с ворами, с астараханцы, и с саратовцы» и т. д. пошёл под Симбирск. Однако в отписке Одоевского говорится, что убийство митрополита произошло, когда Шелудяк из-под Симбирска бежал уже обратно на Волгу, то есть получается, что Шелудяк был под Симбирском в начале мая. В выписи Разрядного приказа, сделанной в 1676 году (Крестьянская война. Т. 3. Док. 291), сказано, что Шелудяк и Константинов осаждали Симбирск вместе, то есть происходило это в июне. Документ 166 от 15 января 1672 года – «Сказка всяких чинов людям»: «И он, Федька [Шелудяк], угодник дияволь, собеседник Июдин, предав того архиерея на убиение, яко древний Июда, вместо сребереников обрадовался тому убиению ради невозбранного входа в Астарахань, пошёл с великою надеждою под Синбирск, хотел разорить без остатку, взяв с собою такова ж вора с Самары Ивашка Константинова». А тамбовский воевода П. Хованский 10 августа 1671 года сообщал в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 3. Док. 132), что с Шелудяком под Симбирском было войско в восемь тысяч человек; почему в июньской грамоте Посольского приказа не упоминается ни о такой силе, ни о присутствии такой знаменитой личности, как Шелудяк? Решительно невозможно в этом разобраться. Может, Шелудяк ходил под Симбирск несколько раз.

Разин между тем приближался к Москве. Марций: «Он не достиг ещё города, когда навстречу были высланы две тысячи стражи, чтобы охранять его покрепче: они схватили его, надели оковы на шею и ноги и поставили под виселицу, возвышавшуюся прямо на повозке. За ним, привязанный цепью, шёл его брат Фролко, обвиняемый по тому же делу и тоже закованный, чтобы подвергнуться наказанию наравне с братом». В Москву прибыли 2 июня. Стряпчий Акинфий Горяйнов писал вологодскому архиепископу Симону[80]80
  Опубликовано в «Вологодских епархиальных ведомостях» (1867. № 20). Цит. по: Маньков А. Г. Записки иностранцев о восстании Степана Разина. М., 1968.


[Закрыть]: «А ныне, государь, привезли к Москве донские казаки вора Стеньку Разина и с братом, и бояря ныне безпрестанно за тем сидят... А в город он везён: зделана ларь на четырёх колёсах, по краям поставлены два столба, да поперешное бревно, да над головою ево другое поперешное бревно; то он был на ларь поставлен, чтобы всякому было видно, а к брёвнам и к столбам был прикован. А брат ево был прикован к ларе на чепях, а шол пеш, а ноги скованы...» Путешественник Якоб Рейтенфельс (предположительно племянник личного врача царя Алексея Михайловича), находившийся в России с 1671 по 1673 год[81]81
  Рейтенфельс Я. Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии / Пер. А. Станкевича. М., 1905. Впервые опубликовано в 1676 году.


[Закрыть]: «...изменника ввезли в город прикованным цепями к виселице, на возвышении, точно в триумфальной колеснице, так, чтобы все его видели. За колесницей следовали беспорядочной толпой солдаты и пленники, улицы все были заполнены невероятным количеством зрителей, которых отовсюду привлекло из домов, одних – необыкновенное зрелище или негодование, а многих даже и сожаление».

Все сопровождавшие Разиных казаки получили хорошие награды. Яковлев, разумеется, был награждён лучше всех. Он получил (Крестьянская война. Т. 3. Док. 124. Конец июля 1671 года. Выпись в доклад в Посольском приказе) «40 соболей в 30 руб., ковш в полдве гривенки, денег 20 руб., камки куфтерю 10 аршин, тафта добрая, сукно лундыш доброй же. Ему ж на отпуске 12 руб., камка кармазин, сукно лундыш добрые». Награждён был и оружием: «...отпущено из Оружейные полаты... 3 пищали винотованные, стволы шестерики, станки Яблоновые. У одной врезываны раковины в станок по местам, у другой в станок врезываны кости слановые, замки московского дела, на стволах целики и рески и замки золочены по местам. Третья пищаль винтованная, ствол шестерик, станок кленовой, по местам врезываны кости слановые, замок москоского дела 173-го году. Четвёртая пищаль винтованная, ствол шестерик, по нём тетивки длинные Микифорова дела Кобелева, станок Яблоновой, в него врезываны кости слановые, целики и рески золочены». А также «подённого питья давано им: атаману по 6 чарок вина, по 3 крупней мёду, пива тож, ясаулу по 4 чарки вина, по 2 крушки мёду, пива тож, казаком по 3 чарки вина, по крушке мёду, пива тож...».

Пока казаки пили свой мёд-пиво, а Симбирск держал вторую жестокую осаду, Разина начали допрашивать. Его разыскное дело не сохранилось (как нарочно исчезают самые важные документы!) – вероятно, сгорело вместе со всем архивом приказа Казанского дворца в 1701 году. Пытали людей вообще зверски, Разина, конечно, в особенности. Он не давал никаких показаний – так писали даже те, кто относился к нему плохо, как Костомаров: «Перенёсши все страдания, не высказав ни одного слова...» или Наживин: «...от Степана ждали все необыкновенных разоблачений о тайных изменах, о зарытых кладах, о страшных заговорах. Но ничего такого он не говорил.

– А ну, подвесь!..

Палачи вздёрнули его вверх, изодрали всю его спину кнутами, выбились из сил – Степан не открывал своих тайн по той простой причине, что нечего ему открывать было. Сняв с дыбы, его стали жарить на угольях – он мучительно стонал, скрипел зубами, но опять-таки не сказал ничего. Ему стали капать на темя холодной водой – пытка, которую не выдерживали и самые сильные люди, – Степан скрипел зубами, стонал иногда как-то всем телом словно, но молчал. Всё вокруг него качалось, земля уходила из-под него... палачи били его батогами по ногам, но ничего не открывал Степан».

Марций: «...раз он не мог прибегнуть к оружию, он решил мстить молчанием, и даже пытками не могли принудить его рассказать о злодейских путях и тайнах его преступных дел. На допросах Разин так твёрдо переносил пытки, что, несмотря на множество изобличавших его улик и свидетельств, не мог рассматриваться как изобличённый и осуждённый на основании собственных своих показаний». Евграф Савельев: «На допросе в земском приказе Разин с гордым видом молчал». У Злобина царь сам пришёл смотреть на пытки:

«– Нашего царя дело едино: пташек травить – в том он смыслит! – глумливо сказал Разин.

– Кнута! – не выдержав, взвизгнул царь.

Он подскочил сам к Степану; крепко вцепившись, выдернул клок его бороды, бросил на пол и стал исступлённо топтать ногами.

Страшные удары кнута снова рушились на спину Разина. Но, теряя сознание, он не сдался и прошептал прерывающимся голосом:

– Запомни, царь... азиатская... птица... холзан...»

Чапыгин:

«На крыльцо вышел сам воевода Земского приказа. Раскинув полы скорлатного кафтана, шарил волосатыми руками в пуговицах шёлковых штанов, бормотал громко, отдувался:

– Фу, упарился! Не человек! Сатана, оборотень! Окромя лая, ни слова! Государю не можно казать пытошную запись – сжечь надо».

А. Н. Сахаров:

«– Говори, злодей, кто сподвигнул тебя на воровство, кто помогал, кто был в сообщниках.

– А вы у брата моего Ивана спросите, – только и сказал Разин и замолчал».

Народная легенда объясняет, почему он молчал. «Песни и сказания о Разине и Пугачёве»: «Стенька начальству раз сам дался, руки протянул, и заковали его в железы. После положили и зачали пытать: и иголками кололи, и кошками били, – ничего не берёт. Стенька знай только себе хохочет. Вот и выискался один знающий человек и говорит: “Да вы чего бьёте-то? Ведь вы не Стеньку бьёте, и не он у вас в кандалах, а чурбан. Он вам глаза отвёл, да и хохочет”. Сказал этот человек такое слово, – глядит начальство, ай в самом деле не Стенька лежит, а чурбан. Ну, после Стенька уж не мог вырваться; положили его при том человеке, стали бить, – пробрали. А то бы он вовсе глаза отвёл».

Были ли сторонние очевидцы допросов? Русские если и были, об этом ничего не известно. Некоторые иностранцы были свидетелями казни (которая тоже началась с пыток). Вряд ли их пускали на допрос. Но что-то слышать они могли – например, от подьячих, которые должны были допрос записывать. Лейпцигское периодическое издание «Десятилетние исторические известия Грегориуса Винтермоната, или Правдивое описание всех достоверных историй, которые произошли со времени прошлой новогодней лейпцигской ярмарки до нынешней пасхальной ярмарки 1671 г. везде и всюду на свете», «продолжение восьмое»: «[Разина] Привезли в Москву 2 июня и тотчас же доставили прямо в судилище, где был разведён огонь. Как только они туда прибыли, главаря мятежников вздёрнули на дыбу и дали ему 18—20 ударов кнутом, но он не обратил на это особого внимания. Он держался мужественно также и в то время, когда его положили спиной в огонь и стали жечь, а боярин Долгоруков и некоторые другие спрашивали его при этом о различных вещах». Анонимное «Сообщение...»: «Есть у русских такой род пытки: они выбривают у злодея макушку и по капле льют туда холодную воду, что причиняет немалые страдания. Говорят, когда Стеньку и брата его обрили, Стенька сказал: “Слыхал я, будто только людей учёных обривают в священники, мы с тобой оба неучёные, а всё же дождались такой чести, и нам обрили макушку”». Рейтенфельс: «В темнице его били кнутом, жгли огнём, капали ледяную воду на голову и подвергали ещё многим другим утончённым пыткам. Тело его было уже всё изъязвлено, так что удары кнута падали на обнажённые кости, а он всё-таки так пренебрегал ими, что не только не кричал, но даже не стонал...»

Наиболее конкретно излагает дело английский купец Томас Хебдон (в письме английскому торговому представителю в Риге[82]82
  См.: Маньков А. Г. Записки иностранцев о восстании Степана Разина. М., 1968.


[Закрыть]): «Разин был привезён между 9 и 10 часами утра и тотчас же предан пытке: сверх 30 ударов плетьми он был пытан огнём. Вчера [5 июня], в понедельник, его снова пытали, но недолго». В письме Горяйнова говорится, что допросы проводились каждый день с четырёх утра до четырёх дня.

Однако постепенно выясняется, что на некоторые – а может, и на все – вопросы Разин всё-таки отвечал (это и неудивительно – он не был сверхчеловеком). Хебдон: «Но в чём признался он, пока подлинно неизвестно. Ходят разные слухи, однако докучать пересказом их не стану». Анонимное «Сообщение...»: «Обоих мятежников предали пытке, но в чём признались они, никому не ведомо, известно лишь, что Стенька горько сетовал на смерть брата своего, повешенного ранее по приказанию Юрия Долгорукого. <...> Вот на какую причину разжигания им мятежа ссылался Разин под пыткою на дыбе: он, дескать, желал отомстить за смерть брата, казнённого, по его разумению, незаконно». «Северный Меркурий», июль 1671 года: «На одни вопросы он отвечал очень дерзко, на другие же совсем не давал ответа. А именно речь шла о том, чтобы он выдал неких знатных людей, имевших с ним связь. Всё это ещё остаётся тайной». «Голландский Меркурий», 1672 год: «И он все эти жестокие пытки перенёс. Во время этих пыток господин боярин Долгоруков задавал ему вопросы. Лишь на некоторые вопросы он давал решительные ответы, но на все остальные хранил молчание... Хотели ещё обвинить бывшего патриарха Никона в том, что он будто бы был подстрекателем Разина».

Да, показания на Никона он давал. Мы уже цитировали наказ архимандриту Чудова монастыря, который должен был объявить Никону о переводе его в Кирилле-Белозерский монастырь. «Да на то же ево зломыслие и в деле явилось: как Стенька Разин привезён к Москве, и в то время в роспросе у пытки, и со много пыток и огня сказал. – Приезжал к Синбирску старец от него, Никона, и говорил ему, чтоб ему идти вверх Волгою, а он, Никон, в свою сторону пойдёт для того, что ему тошно от бояр; да бояре же переводят государские семена. И тот де старец из-под Синбирска ушол. А сказывал де ему тот старец, что у Никона есть готовых людей с 5000 человек, а те де люди у него готовы на Белоозере. И тот старец на бояю был, исколол своими руками сына боярского при нём, Стеньке... Да и брат Стеньки Фролко с пыток говорил те же речи...» Никон отвечал, как записано в его деле (Крестьянская война. Т. 3. Док. 290): «Которые де казаки у него были, и тех де казаков присылал к нему Степан Наумов со стрельцами; а с кем имяны, тогот он не упомнит. А к Разину де к Синбирску старца никакова он не посылывал и про 5000 человек людей не приказывал, и вверх Волгою Разина звать не веливал».

Далее, есть документ о том, что Разин дал показания на атамана Асая Карачурина. Выпись из приказа Казанского дворца керенскому воеводе И. Чубареву (Крестьянская война. Т. 3.

Док. 316): «В прошлом де во 179-м году вор изменник Стенька Разин, как привезён был к Москве, и в то число говорил с пытки в ызмене и воровстве на кадомскаго татарина Асайку Карачюрина. А в какой измене говорил и что ево Асайкина измена, и то писано в деле вора Стеньки Разина и ево роспросные речи в приказе Казанского дворца». Этот документ был написан в связи с челобитной внука Карачурина о возвращении ему поместья деда. «И против сего челобитья в розыскном деле полуголовы московских стрельцов Алексея Лужина, как он розыскивап во 179-м году, написано». То есть показания Разина на Карачурина ещё и проверяли.

0 других ответах Разина ничего не известно, но логично предположить, что они были. Зато чудом сохранилась бумажка, на которой царь собственноручно написал свои вопросы (Крестьянская война. Т. 3. Док. 77. Между 2 и 6 июня). Вероятно, это лишь черновик «для себя». Вопросы не имеют систематического характера – по-видимому, после того, как до сведения царя довели основные показания Разина, он захотел уточнить некоторые частности. Понять эти вопросы не так-то легко. Наиболее подробно они проанализированы в работе В. И. Буганова «“Розыскное дело” Степана Разина»[83]83
  Отечественная история. 1994. № 1. С. 28—42.


[Закрыть] – будем обращаться к ней в тех случаях, когда сами не сможем разобраться.

Всего вопросов десять. Первый: «О князь Иване Прозоровском и о дьяках: за што побил и какая шюба?» Ох и наделала же разинская шуба шуму, если царь интересовался ею даже после смерти Прозоровского. Надо полагать, на этот вопрос Разин ответил. С чего бы он стал щадить память Прозоровского? О дьяках – вероятно, имеются в виду те из астраханских «приказных людей», что были убиты при взятии Астрахани.

Второй вопрос: «Как пошёл на море, по какому случаю митрополиту ясырь присылал?» Это тоже понятно. Помните, когда Разин возвращался из Персии, он украл с учуга Басарга рыбу, но с какой-то непонятной целью оставил там «рухледь» и пленных. Вот и царь тоже не понял, и мы не поймём, видно, никогда; Буганов никакой вразумительной версии тоже не высказывает.

Третий вопрос: «По какому умыслу, как вина смертная отдана, хотел их побить и говорил?» Кого «их» – совсем непонятно: Разин столько народу «хотел побить» и «побил», что гадать почти бесполезно. Е. А. Швецова, составитель и комментатор «Крестьянской войны», пишет в комментарии к документу № 77, что вопрос «касается причин восстания в 1671 году». Но вряд ли этот, самый важный, вопрос не был задан Разину сразу, и в царской бумажке он записан после сплетен о шубе. Буганов считает, что речь идёт об эпизоде, когда перед первым появлением в Астрахани Разин принял от Львова и поцеловал царскую грамоту, а в вопросе царя слышится возмущение: почему же после этого так нехорошо себя вёл. Ничего не можем сказать ни за, ни против этого мнения.

Четвёртый вопрос: «Для чево Черкасского вичил, по какой от нево к себе милости?» «Вичил», то есть называл по имени-отчеству, – знак уважения. По мнению Швецовой, царь имеет в виду одного из двух состоявших на русской службе князей Черкасских – Григория Сунчалеевича или его племянника Каспулата Муцаловича, и «вичил» их Разин потому, что хорошо к ним относился. Буганов эту версию отрицает: тех князей и так положено было «вичить», на то они и князья, а царь спрашивает о юном Андрее (сыне кабардинского мурзы Камбулата Пшимаховича Черкасского), игравшем роль царевича. Скорее согласимся с Швецовой. Во-первых, ни о какой «нево к себе милости» применительно к этому мальчику говорить невозможно. Во-вторых, если царь не знал о том, что юный Черкасский играл роль его сына, то и о его существовании скорее всего не знал, не говоря уже о том, «вичил» его кто-то или не «вичил». Если же царь знал, что юного князя «вичили» заглазно как царевича Алексея Алексеевича, то и спрашивать не о чем. А вот с Каспулатом Черкасским, царским наместником в Тёрках, Разин пытался сноситься и, быть может, даже ссылался на него уважительно как на своего союзника в каких-то вариантах «прелесных писем».

Пятый вопрос – ох, час от часу не легче: «И кто приказывал с Лазалком, что Долгорукой переводит?» Ну, Лазалко – это, может быть, один из ближайших сподвижников Разина Лазарь Тимофеев (тоже привезённый в Москву для допроса). Но куда переводит, что переводит?!

Швецова пишет, что царь интересуется, «кто сообщил Разину о передвижении войска Долгорукова, а, возможно, о назначении Долгорукова вместо Урусова». Буганов: «Здесь подразумевается, вероятно, то, что главнокомандующий Долгорукий “переводит”, т.е. убивает, уничтожает участников восстания... <...> то ли он “переводит” повстанцев, т.е. убивает их, то ли переводит свои полки из одного места в другое... Интересно, что в тексте статей царь сначала написал “переводится”, потом частицу “-ся” зачеркнул. Слово “переводится” больше соответствует значению “переходить”, “перебираться” с войском в другое место; зачеркнув “-ся”, царь, может быть, счёл, что подобное значение как раз и не подходит к этому случаю? Это не исключено. Но можно полагать и иное – составитель вопросов к Разину просто хотел здесь выразить свою мысль более точно: Долгорукий не “переводится”, а “переводит” свою армию в другое место – это больше подходит для решительной натуры одного из самых способных военачальников...»

Последние соображения не убеждают – вряд ли царь занимался стилистическими изысками... Но какую ещё версию можно предложить? Надо бы посмотреть, в каких значениях слово «переводит» встречается в документах... Так вот, «переводит» в современном значении, то есть «передвигает», не встречается – везде пишется, что кто-то с войском «пошол», «ушол», «пришол». А в значении «уничтожает» – попадается, но с дополнениями – «кого» или «что» переводит. Общий смысл фразы всё равно неясен. То, что царский воевода Долгоруков убивает мятежников, вроде бы само собой разумеется, зачем кому-то куда-то с кем-то это передавать? Может быть, царь имел в виду какое-то конкретное сражение, в котором участвовал Долгоруков? Или его расправы с пленными? Попробуйте предложить версию сами.

Шестой вопрос – с ним, слава богу, всё ясно: «За что Никона хвалил, а нынешнева [патриарха Иоасафа] бесчестил?» Об этом уже сто раз говорилось.

Седьмой вопрос – продолжение и конкретизация предыдущего: «За что вселенских [патриархов] хотел побить, что они по правде извергли Никона? И што он к ним приказывал? И старец Сергий от Никона по зиме нынешней прешедшей приезжал ли?» Про старца мы только что читали, а вот что Разин грозился убить вселенских патриархов (Паисия Александрийского и Макария Антиохийского, присутствовавших на церковном соборе 1666 года, «извергшем» Никона из сана патриарха), впервые слышим. Но не удивляемся. Кого только Разин не грозился побить.

Восьмой вопрос: «О Кореле, грамоте от нево за Никоновою печатью, к царскому величеству шлют из-за рубежя». Швецова считает, что речь идёт о посылке в Карелию (точнее, в город Корелу, по-шведски Кексгольм) «прелесных грамот», о чём сообщали иностранные газеты, в частности шведские, – царь этим был очень недоволен. Но суть вопроса тут всё-таки не в Кореле, а в Никоне – видимо, кроме атаманских печатей в войске Разина изготовили и «Никонову». Они и царскую могли изготовить. Кто там разберётся?

Девятый вопрос: «О Каспулате, где он?» Швецова это никак не комментирует. Буганов: «Подразумевается кабардинский князь Каспулат Муцалович Черкасский, владевший на условном праве Терским городком... Вопрос означает, что московские власти беспокоились в связи с позицией князя, так как, конечно, знали о попытках Разина и повстанцев привлечь на свою сторону Черкасского с Терека. Посему царя интересовало, где сейчас пребывает Каспулат, не проявляет ли он колебаний в верности России». Не очень убедительное объяснение. Точнее, оно скорее уж относится к четвёртому вопросу. В этом же вопросе ни на какую верность или неверность Черкасского и намёка нет, просто спрашивается, где он. А где находится Черкасский, проще, наверное, было узнать у терского воеводы Прозоровского, чем у Разина, который уже полтора месяца находился в заключении и понятия не имел, что там на белом свете творится. Вот разве что прошёл какой-нибудь слух, будто князь в руках мятежников? А может, и не слух? Помните: «ходили из Астарахани охотники на Терек, и терченя де великому государю изменили и город ворам здали, а воевод держат на Терке за караулом»? Неясно, был ли царский наместник Черкасский в числе этих воевод, но почему бы и нет? Правда, документ, из которого взята эта фраза, датирован осенью 1671 года, но, возможно, были и более ранние; или же, наоборот, никаких донесений не было, и царь, не получая из Терков никаких вестей, беспокоился, куда там все подевались. В таком случае – да, логично было бы спросить и с Разина. Но тот наверняка этого не знал и ответить не мог даже при желании.

Вопрос последний: «На Синбир жену видел ли?» Бог знает, как и зачем жена Разина могла бы оказаться под Симбирском и почему царя это заинтересовало. Решил проявить к пленнику чисто человеческое участие – но почему именно «на Синбир»? Ведь царь отлично знал, что Разина взяли не под Симбирском. Или слово «Синбир» для царя имело какое-то другое значение? Если у вас есть досуг и любовь к интеллектуальным головоломкам, попробуйте, вооружившись томами «Крестьянской войны», разгадать этот ребус.

Марций: «...поскольку предстояло слишком долго вести следствие по делу, и без того ясному, то решено было, что в интересах государства надо поспешить с казнью и положить конец ходившим в народе толкам о причинах и истоках этих событий, чтобы не будить ненависти ко двору и новой угрозы для царя». Хебдон пишет, что сначала казнь назначили на следующий день после того, как Разиных привезли в Москву, то есть на 3 июня (субботу), потом почему-то перенесли на 6 июня, вторник. Буганов предполагает, что задержка была вызвана нежеланием проводить публичную казнь в центре Москвы в субботний или воскресный день, а понедельник был отведён для допроса именно по царскому списку. Рейтенфельс: «А дабы предупредить волнения, которых царь опасался со стороны уцелевших случайно заговорщиков, площадь, на которой преступник понёс своё наказание, была по приказанию царя окружена тройным рядом преданнейших солдат, и только иностранцы допускались в середину огороженного места, а на перекрёстках по всему городу стояли отряды войск».

Из письма Горяйнова: «На Красной площади изготовлены ямы и колье вострены». Красная или Болотная? Об этом спорят по сей день, хотя спорить-то на самом деле не о чем. Документ от 1676 года – выпись в Разрядном приказе о восстании Разина (Крестьянская война. Т. 3. Док. 291): «И по лукавству начинания своего месть принял, на Москве на Красной площади, вкупе со угодником ж дьявольем з братом своим Фролком, кажнены, отсечены им руки и ноги, а на остаток и головы...» Всех, видимо, сбивает с толку документ от 13 сентября 1674 года – запись в книге царских выходов о привозе в Москву и о казни очередного самозванца, «царевича Симеона» (Крестьянская война. Т. 3. Док. 273): «Того вора, Ивашку Воробьёва, как 3 дни минет, перенести на Болото и поставить ево на кольях возле вора ж и изменника Стеньки Разина...»

Но дочитаем первую выпись до конца: «...кажнены, отсечены им руки и ноги, а на остаток и головы, на показание всем те их воровские головы и руки и ноги збиты на высокие деревья и поставлены за Москвою рекою на площади до исчезнутия...» «Голландский Меркурий», 1672 год (№ XXII): «...он был казнён на большой торговой площади. Его туловище и обрубки были повешены на столбах и колёсах на другой стороне реки». В. А. Гиляровский всё же пытался доказать, что Разина казнили на Болотной площади, основываясь на книге царского стольника Андрея Хилкова «Ядро Российской Истории, сочинённое ближними стольниками и бывшим в Швеции резидентом князь Андреем Яковлевичем Хилковым. Печатано при Московском Университете в 1770 году», где говорится, что Разин был четвертован «на Болоте». Но это просто путаница, вызванная тем, что останки перенесли на другое место.

Наблюдать казнь, как писал Рейтенфельс, позволили лишь иностранцам (интересно, хоть один отказался от такой чести?): ему самому, Хебдону, члену голландского посольства Балтазару Койэтту и многим другим, не оставившим об этом воспоминаний. Рейтенфельс: «Всё тело Стеньки представляло безобразную багровую массу волдырей, кое-где сухая обожжённая кожа висела лохмотьями». Хебдон (в сообщении для публикации в «Северном Меркурии»): «Его поставили на специально сколоченную по такому случаю повозку семи футов вышиной: там Разин стоял так, что все люди – а их собралось более ста тысяч – могли его видеть. На повозке была сооружена виселица, под которой он стоял, пока его везли к месту казни. Он был крепко прикован цепями: одна, очень большая, шла вокруг бёдер и спускалась к ногам, другой он был прикован за шею. В середине виселицы была прибита доска, которая поддерживала его голову; его руки были растянуты в стороны и прибиты к краям повозки, и из них текла кровь. Этот Разин всё время сохранял свой гневный вид тирана и, как было видно, совсем не боялся смерти. Его царское величество нам, немцам и другим иностранцам, а также персидскому послу, оказал милость, и нас под охраной многих солдат провели поближе, чтобы мы разглядели эту казнь лучше, чем другие, и рассказали бы об этом у себя соотечественникам. Некоторые из нас даже были забрызганы кровью. Сперва ему отрубили руки, потом ноги и, наконец, голову. Эти пять частей тела насадили на пять кольев. Туловище вечером было выброшено псам. После Разина был казнён ещё один мятежник (видимо, Лазарь Тимофеев. – М. Ч.), а завтра должен быть казнён также его брат».

Рейтенфельс: «Стенька, выслушав сперва длинный перечень своих преступлений и смертный приговор, во всеуслышание объявленный судьёю, перекрестился, лёг на смертную плаху и, последовательно, был лишён правой и левой рук и ног и, наконец, головы». Анонимное «Сообщение...»: «Там прочли ему смертный приговор, в котором перечислялись главные его злодейства. Стенька слушал приговор с видом безучастным и не проронил ни слова, а лишь стоял, потупя глаза в землю. Когда пришло время палачу приступить к делу, Стенька несколько раз перекрестился, обратившись лицом к церкви Пречистой богородицы казанской, что означает пресвятой божьей матери казанской. После того поклонился он трижды на три стороны собравшемуся народу, говоря “прости”, что выражает просьбу о прощении. И вот зажали его промеж двух брёвен и отрубили правую руку по локоть и левую ногу по колено, а затем топором отсекли ему голову. Все были совершено в короткое время с превеликой поспешностью. И Стенька ни единым вздохом не обнаружил слабости духа». Марций: «Казнь была публичной, и, чтобы мучения его были страшнее, сначала отрубили ему руки, потом ноги; но он принял эти удары, ни одним вздохом не выдав своих страданий. Он был так непреклонен духом, что не слабел в своём упорстве и не страшился худшего и, уже без рук и без ног, сохранил свой обычный голос и выражение лица...»

Нет сомнений, что примерно так, может быть с поправкой на некоторое приукрашивание, и было: для такого человека, как Степан Разин, на миру и смерть красна. А вот с Фролом Разиным, похоже, было иначе. Анонимное «Сообщение...»: «Фролка, другой брат его, будучи пытаем, оказал великую слабость духа, и Стенька, подойдя к нему, дабы укрепить его, сказал, что должно помнить ему, сколь многим пользовался он в жизни, что долго жил он среди друзей в чести и славе и имел под началом тысячи и тысячи, а потому надлежит ему нынче принять тяжёлую долю свою с терпением». Рейтенфельс: «[Разин] упрекал брата, разделявшего с ним страдания и менее выносливого, в малодушии и изнеженности». Хебдон: «Брат его... казался очень оробевшим, так что главарь мятежников часто его подбадривал, сказав ему однажды так: “Ты ведь знаешь, мы затеяли такое, что и при ещё больших успехах мы не могли ожидать лучшего конца”». Приблизительно то же говорят ещё несколько иностранцев, так что сомневаться в проявленной Фролом слабости вроде бы не приходится, хотя слова Степана, разумеется, отчаянно перевраны, и непонятно, как он в пыточной или на плахе мог подойти к брату.