355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Макс Мин » Поддельный шотландец. Дилогия (СИ) » Текст книги (страница 9)
Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)
  • Текст добавлен: 21 октября 2017, 17:30

Текст книги "Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)"


Автор книги: Макс Мин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

   Несмотря на то что мы торопились, мы все ещё были далеко от запланированного для следующего ночлега убежища. Утро застало нас в обширной, усеянной скалами долине, по которой пробегал пенящийся поток. В этой долине, окруженной дикими горами, не было ни деревьев, ни травы. Подробностей нашего путешествия я совсем не помню, сказалась бессонная ночь; мы шли то прямо к цели, то делая длинные обходы. Мы очень спешили, а названия мест, которые мы проходили, я хотя и слышал, но по-гэльски, и потому они легко забывались. Проведя на ногах весь день, мы только немного поспали вечером среди зарослей вереска, снова отправившись в путь ночью. Но дорога была ужасной, нам постоянно приходилось плутать среди густых зарослей и больших камней, поэтому до утра мы не успели пройти столько сколько было задумано.

   Итак, первые лучи зари застали нас в одном, как потом выяснилось, пугающем месте, и я увидел, что Алан нахмурил брови.

   – Это очень неподходящее место для нас с тобой,  – сказал он,  – потому что они просто обязаны здесь караулить.

   С этими словами он ещё быстрее, чем обычно, побежал вниз, туда, где река разделялась на два рукава. Поток прорывался между тремя скалами с таким страшным грохотом, что у меня содрогнулось сердце, а над ним стоял точно туман от водяной пыли. Алан, не оглядываясь по сторонам, прыгнул прямо на средний утес и, упираясь в него руками и ногами, едва удержался на месте, так как утес был невелик. Я, не успев толком ни рассчитать расстояния, ни понять опасности, последовал за Аланом, и он поймал и поддержал меня.


   Мы стояли на маленьком утесе, мокром и скользком, и нам предстояло сделать ещё гораздо больший скачок через поток, грохотавший вокруг нас. Алан потряс меня за плечо. Я видел, что он говорит, но от грохота водопада не мог ничего расслышать. Я заметил только, что он махнул рукой в сторону другого берега, и нетерпеливо топнул ногой. Затем, повернувшись ко мне спиной, перепрыгнул через рукав реки и благополучно упал на другой берег.

   Теперь, когда я стоял один на скале, мне стало гораздо просторнее, даже появилось место для короткого разбега. Но вначале я перекинул Алану свою сумку, и только затем прыгнул сам. Но не удержавшись на мокрой от водяной пыли траве, заскользил к водопаду. Алан спас меня, схватив за отвороты куртки, он остановил моё неминуемое падение.

   Не сказав ни слова, горец снова пустился бежать, и я должен был вскочить на ноги и бежать за ним. Усталый, я почувствовал теперь, что голова моя кружится, что я совсем разбит и слегка ослабел от перенесённого стресса. Я бежал, спотыкаясь и ощущая невыносимую боль в боку, так что когда наконец Алан остановился под большой скалой, окруженной другими скалами, то эта остановка была очень кстати для меня, позволив хотя бы немного перевести дыхание.

   Я сказал, что Алан остановился под большой скалой, но, вернее, это были две скалы, опирающиеся одна о другую своими вершинами. Высота этих скал достигала двадцати футов, и при первом взгляде они казались совершенно неприступными. Хотя про Алана можно было сказать, что у него четыре руки, но даже он два раза безуспешно пробовал вскарабкаться на них, и только на третий раз, стоя на моих плечах и привскочив с такою силою, что едва не переломил мне ключицы, он смог добраться до нашего пристанища. Попав на выступ, он спустил мне свой кожаный пояс, и с его помощью, а также двух углублений в скале, на которые можно было поставить ногу, я тоже взобрался наверх.

   Мне стало ясно, зачем мы сюда пришли: обе скалы, прислонившиеся друг к другу, наверху образовали выемку, формой напоминавшую блюдечко. В этом углублении могли спрятаться лёжа три-четыре человека.

   За всё это время Алан не проронил ни слова, а только бежал и карабкался с дикой, молчаливой и безумной поспешностью, очевидно крайне опасаясь какой-то смертельной опасности. Даже теперь, когда мы уже были на скале, он молчал и по-прежнему хмурился. Он лёг, плотно прижавшись к камню, и, приподняв слегка голову из своего убежища, одним глазом стал изучать окружающую местность. Уже было совсем светло, и мы могли разглядеть каменные склоны долины, дно, усеянное скалами, поток, пересекавший её, и пенившиеся водопады. Но нигде не было видно ни дыма жилищ, ни одного живого существа, кроме орлов, клекотавших над утёсом. Наконец Алан улыбнулся.

   – Ну,  – сказал он,  – теперь у нас появилась надежда.  – Затем, глядя на меня с улыбкой, прибавил: – Ты не особенно бойко прыгаешь.

   После предыдущей бессонной ночи, и этой, проведённой в бегах, иного я лично от себя и не ждал. Но сам Алан никакой усталости не выказывал, видимо подумав о разнице в наших возможностях я непроизвольно нахмурился, потому что он тотчас прибавил примирительно:

   – Ну, я тебя не виню! Бороться со страхом и всё-таки не отступать перед опасностью – достойно порядочного человека. Кроме того, кругом была вода, которая даже меня пугает. Нет, нет,  – заключил Алан, – не ты заслуживаешь порицания, а я.

   Я попросил его объясниться яснее.

   – Сегодня ночью я повёл себя как дурак. Во-первых, я ошибся дорогой, хотя мы шли по родной моей Эпинской стороне. Поэтому утро застало нас там, где нам не следует быть, и вот мы лежим здесь, в таком неудобном и всё равно довольно опасном месте. Во-вторых,  – и это уже совсем непростительно для человека привыкшего к горам,  – я не взял фляги с водой, и вот мы должны провести здесь весь долгий летний день, имея с собой только чистый спирт. Ты, может быть, думаешь, что это неважно, но ещё до наступления ночи ты, Дэвид, заговоришь иначе.

   На что я сказал, что у меня в сумке припасена целая фляга с сильно разбавленным вином, как раз на подобный случай.

   – Отлично, Дэви! Теперь нам будет намного проще пережить этот день. А что ещё важнее, – прибавил он,  – ты, должно быть, заметил – ведь ты такой наблюдательный,  – что Алан Брэк Стюарт сегодня шёл, пожалуй, чуть быстрее обыкновенного.

   – О да!  – воскликнул я.  – Сегодня ты мчался как на пожар.

   – Неужели? – удивился он.  – Ну, так будь уверен, то, значит, нам нельзя было терять ни минуты времени... Но довольно разговоров: ложись-ка ты поспи, а я пока покараулю.

   Я не заставил себя упрашивать – спать действительно хотелось зверски. Между вершинами скал ветром нанесло немного торфяной земли, на которой выросло несколько папоротников, и так образовалась для меня постель. Последнее, что я слышал, был разносящийся окрест крик орлов. Мне тут же начали сниться эротические сновидения с участием давешней служанки и Ленки, моей подруги из прошлой жизни. Вообще-то в ней было немало женщин, особенно до моей женитьбы, так как я пользовался популярностью среди особ противоположного пола. Но, вернувшись с войны без ног ниже колен, я вызывал у них уже далеко не вожделение, а жалость в лучшем случае. А то и брезгливость, как у бывшей жены. Ленка была приятным исключением, она игнорировала моё вынужденное уродство, как будто его и не было. Даже предлагала выйти за меня замуж, но она мне слишком нравилась, чтобы я мог позволить ей связать свою судьбу с калекой. В принципе, одним из основных побудительных мотивов добровольного ухода из жизни как раз и являлось моё желание окончательно развязать ей руки.

   Так вот, мне снилось, что мы, я, Ленка и милая служанка, сидим в моей бывшей квартире, за накрытым столом. Вроде бы какой-то праздник, горожане за окном ходят разнаряженные, а издали, от Дворца Культуры, долетает музыка праздничного концерта. И вроде как Цой поёт "Перемен требуют наши сердца"... А Ленка мне и говорит:

   ?  Не слыхал ты когда байку про Человека и Добрый Народец?  ? Я понял, что она имеет в виду гномов.

   ?  Нет,  ? сказал я,  ? и слышать не желаю, давай лучше споём.

   ?  С вашего дозволения, мистер Бэлфур, я всё-таки вам её расскажу, ? всё-таки продолжила Ленка голосом Алана. ? Выбросило, стало быть, человека после кораблекрушения на скалу посреди моря, и надо же так случиться, чтобы на ту самую, какую облюбовал себе добрый народец, который отдыхал там всякий раз по пути в Ирландию. Называют скалу эту Скерривор, и стоит она невдалеке от того места, где мы потерпели крушение. Ну, давай, значит, человек плакать: «Ах, если бы мне перед смертью ребеночка своего любимого повидать!» ? и так это он убивался, что сжалился над ним король доброго народца, да и велел одному гномику слетать, принести малыша в заплечном мешке, и положить под бок этому человеку, пока тот спит. Просыпается человек, смотрит, рядом мешок, и в мешке что-то шевелится. А был он, видать, из тех людей, что постоянно опасаются, как бы чего не вышло; вот и подумал, вдруг там змея? И для пущей верности, перед тем, как открыть мешок, возьми да и проткни его пару раз кинжалом: глядь, а ребенок-то его мёртвенький...

   ? Ну и к чему ты мне такие ужасы за столом рассказываешь? ? возмутился я.

   ? Да вот, ребёночка что-то захотелось, ? ответила она серьёзным голосом, смахнув набежавшую слезу.

   ? Эй, эй! ? испугался я вырисовывающейся перспективе, ? Ты же всегда мне говорила, что любишь не столько детей, сколько сам процесс их изготовления!

   ? Да она шутит, ? успокоила меня служанка, до этого молчавшая. ? Меня вот другое интересует, был ли ты когда-нибудь в постели сразу с двумя женщинами?

   Я, шокированный подобными перспективами, смог только отрицательно покачать головой.

   ? А хочешь? ? спросила она, вставая и скидывая блузку, дерзко выпустив на свободу идеальной формы грудь, с набухшими от прилива крови сосками. Ленка тоже начала энергично раздеваться, и мы втроём скользнули из-за стола к ближайшему дивану...

   На заднем же плане кто-то голосом Рыжего Лиса бубнил, что "подобные желания обычно возникают у мужчин нарциссического склада, нуждающихся в постоянной подпитке собственной самооценки. Дело в том, что мужчина, переспавший одновременно с двумя красотками, получает чуть ли не пожизненное право называть себя половым гигантом. В минуты отчаяния, неудовлетворенности собой, этот «герой» сможет окунуться в воспоминания и с мыслью «было же, есть чем гордиться» найдет в себе силы идти вперед. Ещё хуже стремление завести гарем, о подобной чуши вообще чаще всего мечтают те девственники, на которых женщины не обращают ровно никакого внимания...".

   На этом месте мой кошмар внезапно прервался. Было около девяти часов утра, когда Алан резко разбудил меня, при этом зажав мой рот ладонью. Я еле удержал свою левую руку, которой чуть не зарядил рефлекторно спросонья ему в подбородок.

   – Тсс,  – прошептал он, нисколько не подозревая о моих и чуть не состоявшихся собственных проблемах.  – Ни звука...

   – Что случилось? – хрипло прошептал я, удивленный его испуганным и мрачным лицом,  – нас нашли?

   Он молча выглянул из-за угла скалы и знаком пригласил меня сделать то же.

   Стоял ясный, безоблачный и очень жаркий день. Долина была видна отчетливо, как на картине. В полумиле от нас, на берегу реки, расположились лагерем солдаты в красных мундирах. Посередине лагеря горел большой костер, и на нем некоторые стряпали. Вблизи, на вершине скалы почти такой же вышины, как наша, стоял часовой, и солнце играло на примкнутом штыке его мушкета. По всему берегу, вдоль течению потока, расставлены были на постах ещё часовые, расположившись то близко друг от друга, то на некотором расстоянии; одни, как и первый, помещались на возвышениях, другие шагали внизу взад и вперед, встречаясь на полдороге. Выше по течению, на местности более открытой, сторожевая цепь поддерживалась конными солдатами, и мы видели, как они разъезжали вдали. Ниже стояли цепью пехотинцы. Но, так как река здесь неожиданно расширялась от впадения в неё крупного ручья, то солдаты были расположены друг от друга на больших расстояниях, и оберегали только броды и камни, служившие для переправы.

   Я взглянул на них ещё разок и снова улегся на своё место. Странно было видеть, как эта долина, такая безлюдная на рассвете, теперь вся сплошь сверкала оружием и красными мундирами.


  

   – Ты теперь сам видишь,  – сказал Алан,  – чего именно я боялся, Дэвид: они будут сторожить берега речки. Они начали появляться уже два часа тому назад. Ну и мастер ты спать, друг мой! Мы теперь в опасном месте. Если они взберутся на уступы гор, то смогут увидеть нас в подзорную трубу, но если они останутся в глубине долины, мы ещё продержимся. Посты внизу реже, и ночью мы попытаемся пробраться мимо них.

   – А что же нам делать до наступления ночи?  – спросил я.

   – Лежать здесь,  – сказал он, – и жариться на солнышке.

   Это слово «жариться» действительно всего точнее выражало наше состояние в продолжение дня, который нам предстояло провести. Надо припомнить, что мы лежали на голой вершине скалы, словно рыбы на сковородке. Солнце жестоко палило нас. Скала так раскалилась, что едва можно было прикоснуться к ней. А на маленьком клочке земли и в папоротниках, где было свежее, мог поместиться только один человек. Мы по очереди лежали на раскаленной скале, и это действительно напоминало положение святого, замученного на рашпере*. Мне пришла в голову странная мысль: в этом же климате всего несколько дней тому назад я жестоко страдал от холода, а теперь мне приходилось страдать от жары на скале.

   К тому же у нас было мало воды, которую приходилось всячески экономить. Мы не давали фляге нагреваться, зарывали её в землю и получали некоторое облегчение, изредка смакуя воду глотками и едва смачивая ею грудь и виски.

   Солдаты весь день расхаживали в долине, то сменяя караул, то осматривая скалы. Но скал было крутом такое множество, что искать между ними людей было так же легко, как иголку в охапке сена. Понимая, что это дело бесполезное, солдаты занимались им без особого старания. Однако мы видели, как они иногда погружали в вереск штыки, и я чувствовал холодную дрожь во всем теле. Иногда они подолгу не отходили от нашей скалы, и мы едва смели дышать.

   Вот при каких обстоятельствах я в первый раз услышал настоящую английскую речь этого времени.

   Один солдат, проходя мимо, дотронулся до нашей скалы на солнечной стороне и тотчас с ругательством отдернул руку.

   – И накалилась же она, скажу я вам!  – воскликнул экспрессивно он.

   Меня удивили краткие звуки и скучное однообразие его речи, а также странная манера выдыхать букву "h". Правда, я слыхал, как похоже говорил Рэнсом, но он заимствовал свой говор от разного люда, и я большей частью приписывал недостатки его речи детскому возрасту. Поэтому я так удивился, услышав ту же особенность разговора в устах взрослого человека. Действительно, я никогда не мог привыкнуть как к английскому произношению, так и к английской грамматике. Видимо личность изначального Дэвида Бэлфура повлияла на моё мировосприятие гораздо больше, чем казалось изначально.

   Наши муки и усталость росли по мере того, как подвигался день, потому что скала становилась всё горячей, а солнце светило всё ярче. Приходилось терпеть и головокружение, и тошноту, и острые, точно ревматические, боли в суставах. Я тогда вспоминал и потом часто вспоминал эти строки из одного шотландского псалма:

   Луна не поразит тебя ночью,

   А также и солнце – днем.

   И действительно, только благодаря счастливому стечению обстоятельств никого из нас не поразил солнечный удар.

   Наконец, около двух часов дня, положение наше стало совершенно невыносимо: кроме того, теперь надо было не только претерпевать мучения, но и бороться с искушением. Солнце начинало клониться к западу, и потому на восточной стороне нашей скалы показалась теневая полоса.

   – Всё равно, здесь умереть или там,  – сказал Алан в конце концов и, соскользнув через край, очутился на земле с теневой стороны.

   Я немедля последовал за ним и растянулся во весь рост на прохладной земле, так как у меня кружилась голова и я совсем ослабел от долгого пребывания на солнце. Тут мы пролежали час или два обессиленные, с болью во всем теле, и совсем не защищённые от глаз любого солдата, которому пришло бы в голову пройти в этом направлении. Заряженные пистолеты при этом были бы плохой защитой, так как руки немилосердно дрожали. А о рукопашной мне даже помыслить нельзя было без содрогания.

   Однако никто не появился: все солдаты проходили с другой стороны, так что скала защищала нас и в нашем новом положении.

   Вскоре мы немножко отдохнули, и, так как солдаты расположились ближе к берегу, Алан предложил мне идти дальше. Я тогда больше всего в мире не хотел очутиться опять на скале и охотно согласился бы на все, что угодно, даже на то, чтобы немедленно вступить в смертельную битву или же нырнуть в горную реку.

   Итак, мы приготовились к путешествию, и начали скользить друг за другом по скалам, пробираясь то ползком на животе в тени уступов, то, с постоянной опаской быть обнаруженными, быстро перебегали открытые пространства.

   Солдаты, уже обыскавшие для вида эту сторону долины и, вероятно, сонные теперь от полуденного зноя, утратили свою бдительность и дремали на постах, изредка оглядывая только берега потока. Идя вниз по долине, по направлению к горам, мы всё время удалялись от них. Но это было самое утомительное дело, в каком мне когда-либо приходилось участвовать за обе жизни. Нужно было глядеть во все стороны, чтобы оставаться незамеченным на неровной местности, на расстоянии окрика от массы рассеянных повсюду часовых. Когда нам приходилось перебегать открытое пространство, требовалась не только быстрота движения, но и сообразительность; нужно было отдать себе отчёт не только в общем расположении местности, но и в прочности каждого камня, на который приходилось ступать, так как день стоял тихий и падение камешка, не хуже чем пистолетный выстрел, могло бы пробудить эхо между холмами и утесами.

   К закату мы уже прошли порядочное расстояние даже при таком медленном продвижении, но часовые на скале все ещё были ясно видны нам. Вдруг мы заметили нечто, сразу заставившее нас забыть все опасения: это был глубокий, стремительный ручей, мчавшийся вниз на соединение с рекой, протекавшей в долине. Увидев его, мы с ходу бросились в воду. Не могу сказать, какая минута была для нас приятнее: та ли, когда мы освежились в холодном ручье, или та, когда мы с жадностью стали пить прохладную воду без надоевшей винной кислинки.

   Мы лежали тут – берега закрывали нас,  – снова и снова пили, смачивали себе грудь, опускали руки в бегущую воду, пока их не начинало ломить от холода. Наконец, чудесным образом восстановив свои силы, мы достали мешок с мукой и приготовили драммах* в железном котелке. Хотя это только овсяная мука, замешанная на холодной воде, но все-таки она представляла собой довольно приемлемое кушанье для голодного человека.

   Когда нет возможности развести огонь или, как в нашем положении, есть причины не разводить его, такое месиво служит главной опорой для тех, кто прячется в зарослях вереска.

   Как только стало темнеть, мы отправились дальше, сперва с некоторыми предосторожностями, а затем всё смелее, поднявшись во весь рост и крупно шагая, как на прогулке. Дорога, извивавшаяся по крутым склонам гор и по вершинам холмов, была трудной. На закате появились облака, и ночь пришла темная и прохладная, так что я не особенно устал, но только все время боялся упасть и скатиться с горы, не имея понятия о направлении, куда мы шли.

   Наконец взошел месяц, застав нас ещё в дороге. Он был в последней четверти и долго не показывался из-за туч; теперь он осветил нам множество темных горных вершин, а далеко под нами он отразился в узкой излучине лоха.

   Мы остановились. Меня поразило, что я нахожусь так высоко и иду, как мне казалось, по облакам. Алан же хотел убедиться, идем ли мы в верном направлении.

   Очевидно, он остался доволен и, вероятно, посчитал, что мы ушли далеко от наших врагов, потому что всю остальную часть нашего ночного пути тихонько насвистывал разные песенные мотивы, лирические, воинственные или же веселые, плясовые, которые заставляли идти скорей. Надо признать, свистел он мастерски. Это развлекло нас в дороге по темным пустынным горам.




XXI.


   Начало светать, когда мы достигли промежуточного места своего назначения – расселины на вершине горы, посередине которой пробегал ручей и где, с правой стороны, была пещера в скале. Берёзки образовали здесь редкий красивый лесок, который дальше переходил в сосновый бор. Поток кишел форелью, лес – дикими голубями, а вдалеке, на открытой стороне горы, постоянно свистали дрозды и куковали кукушки. Из расселины мы видели внизу часть Мамора и лох, отделяющий его от Эпина. С такой высоты это была захватывающая картина и любоваться этим видом служило для меня постоянным источником удивления и восторга.

   Расселина эта называлась Корринаки, и, хотя из-за её возвышенного положения и близости к морю она часто закрывалась тучами, все-таки, в общем, это было хорошее место, и пять дней, проведенных там, прошли довольно приятно.

   Мы спали в пещере, прикрывшись плащами и устроив себе постель из кустов вереска, которые срезали специально для этой цели. В одном углу ущелья было потаённое местечко, где мы отваживались разводить огонь; таким образом мы могли согреться, когда находили тучи, варить горячую похлебку и жарить некрупных форелей, которых мы ловили прямо руками, под камнями и под нависшими берегами ручья. Рыбная ловля была нашим главным занятием и развлечением не только потому, что мы хотели сохранить запас провизии на лучшие времена, но и потому, что нас забавляло наше соперничество; мы проводили большую часть дня у воды, раздевшись, ощупью отыскивая рыбу среди камней. Самая крупная из пойманных нами рыб весила не более четверти фунта, но все они как одна были мясистые и вкусные, в особенности испеченные на угольях, и заставляли нас сожалеть только об отсутствии соли, запасы которой при подобной диете быстро подошли к концу.

   В свободное время Алан учил меня обращаться со шпагой, так как мое неумение пользоваться ею приводило его в отчаяние. Я, кроме того думаю, что, замечая иногда мое превосходство в рыбной ловле, он с радостью обращался к упражнению, в котором так явно превосходил меня. Он осложнял обучение более чем следовало, нападая на меня во время урока с пронзительным криком и наступая так близко, что я боялся, как бы не сработали мои рефлексы рукопашника, которые уже вполне закрепились и в этом теле. Подобные уроки принесли мне некоторую пользу, научив обороняться от шпаги с помощью кинжала, но фехтовальщиком на длинно-клинковом оружии конечно из меня не сделали. Итак, не будучи в состоянии удовлетворить своего учителя, я сам был не совсем доволен собой.

   Но мы в это время вовсе не забывали о своём главном деле, то есть о дальнейшем бегстве из опасных мест.

   – Пройдет ещё много дней, – сказал мне Алан ещё в первое утро,  – прежде чем солдатам придет в голову обыскивать Корринаки. Так что теперь нам следует отсидеться здесь, пока поиски переместятся дальше на юг. А затем мы пойдём по горам на север, сделаем круг, и выйдем на восточную тропу, обойдя район основных поисков.

   Вслед за тем он подробно описал мне запланированный маршрут, предполагаемые трудности и места, которые нам предстоит посетить.

   – Ну, а что планируешь делать прямо сейчас?  – спросил я.

   – Сейчас нам надо послать извещение одному моему родственнику, живущему неподалёку.

   –   И как мы пошлем ему извещение?  – снова спросил я.  – Мы здесь одни в пустынной местности, откуда не можем пока уйти. И если только вы только не пошлёте с весточкой птиц небесных, я, право, не знаю, как мы сможем это сделать.

   –   Да?  – насмешливо сказал Алан.  – Похоже, ты не отличаешься особой изобретательностью, Дэвид...

   Вслед за тем он погрузился в размышления, глядя на пепел костра. Потом, взяв кусок дерева, он сделал из него крест, концы которого обжёг на угольях, затем несколько смущённо взглянул на меня.

   –   Не можешь ли ты уступить мне на время свою пуговицу?  – спросил он.  – Конечно, странно спрашивать подарок обратно, но, признаюсь, мне неохота отрезать от мундира ещё одну.

   Я дал ему пуговицу, и он продел в нее узкую полоску материи, оторванную от его плаща, и перевязал ею крест; затем, прикрепив к нему веточку берёзы и сучок сосны, с довольным видом взглянул на проделанную работу.

   –   Недалеко от Корринаки,  – сказал он затем,  – есть деревушка, под названием Колинснакоэ. Там много моих друзей – им бы я мог доверить свою жизнь, но там есть и такие люди, в которых я не так сильно уверен. Видишь ли, Давид, за наши головы будет объявлена очень большая награда – даже сам Джемс обещает награду,  – а уж Кемпбеллы не пожалеют никаких денег, чтобы повредить хоть одному Стюарту. Иначе, я, несмотря ни на что, спустился бы в Колинснакоэ и доверил бы свою жизнь этим людям так же легко, как другому дал бы свою перчатку.

   –   Ну, а что ты планируешь теперь?  – спросил я.

   – А теперь,  – отвечал он,  – я бы предпочел, чтобы они вовсе не видали меня. Везде бывают дурные или, что ещё хуже, слабые люди. Но надо передать весточку Джеймсу. Когда стемнеет, я прокрадусь в деревушку и оставлю огненный крест у двери своего хорошего друга Джона Брэка МакКола, испольщика в Эпине*.

   –   Прекрасно,  – сказал я.  – И что он подумает, увидев твой крест?

   –   Ну,  – сказал Алан,  – мне бы очень хотелось, чтобы он был достаточно проницательным человеком, иначе, честное слово, боюсь, что он мало чего поймет! Но вот как я себе представляю это. Этот крест похож на смоляной или огненный крест, который служит обычным сигналом для сбора наших кланов. Но он отлично поймет, что сейчас клан не должен восставать, так как хотя крест и будет стоять у него на окне, но при нем не будет других положенных знаков. Итак, он подумает: «Клан не должен восставать, но что-то нужно сделать». Тогда он увидит мою пуговицу, пуговицу Дункана Стюарта, и подумает: «Сын Дункана прячется в зарослях и наверняка нуждается во мне».

   –   Хорошо,  – сказал я,  – предположим, что это сработает. Но ведь всяких зарослей здесь везде очень много отсюда, и до самого Форта их просто не счесть.

   –   Совершенно верно,  – сказал Алан.  – Но Джон Брек увидит ветку березы и сучок сосны и подумает, если у него есть хоть капля сообразительности, в чем я не сомневаюсь: «Алан прячется в лесу из берез и сосен». А затем: «Это сочетание деревьев здесь довольно редко встречается», и станет искать нас в Корринаки. А если он не сделает этого, Давид, то черт бы его побрал совсем: он недостоин тогда посолить свою похлебку.

   –   Ну, любезный,  – заметил я, слегка подшучивая над ним,  – вы очень изобретательны! Но не проще ли было бы написать ему несколько слов на куске берёзовой коры?

   –  Это просто превосходная идея, мистер Бэльфур из Шоса,  – отвечал Алан насмешливо.  – Для меня было бы, конечно, гораздо проще написать, но Джону Бреку было бы нелегко прочесть это: ему пришлось бы сначала походить в школу годика два-три, чтобы научиться читать, и мы, вероятно, устали бы ожидая его. А так он придёт, и я передам ему записку для Джемса.

   – Прекрасно, – сказал я. – И как он передаст её адресату не вызвав ничьих подозрений?

   – Ну,  – сказал Алан,  – по большому счёту записку ему передавать и не обязательно. Я его могу попросить передать на словах, что нам удалось благополучно избежать всех ловушек в здешнем краю. И что если нас даже поймают дальше, с ним это связать уже будет гораздо сложнее. А уж что может быть естественнее прихода одного соседа в гости к другому? Заодно он сможет нам и кое-какие припасы принести, ту же соль, которая у нас недавно закончилась. Впрочем, можно будет передать даже и записку, только надо её составить хитро, чтобы никто не догадался о чём она.

   – Хорошо придумано,  – сказал я,  – предположим, что всё получится, весточку ты передашь и запас соли пополнишь. Но что мы будем делать потом?

   – А потом мы просто пойдём дальше, – сказал Алан. – Но Джеймс уже не будет так переживать о своей судьбе.

   – Ну, любезный,  – заметил я, снова слегка подшучивая над ним,  – вы вижу уже всё давно решили за нас обоих!

   – Это тоже превосходное замечание, мистер Бэлфур из Шоса, – отвечал Алан в том же тоне.  – Для меня было большой честью распоряжаться дальнейшей судьбой такого богатого и знатного господина как вы.

   Итак, ночью Алан отнес свой огненный крест и поставил его у арендатора на окне. Он вернулся в тревоге: почуяв его, собаки залаяли и народ выбежал из домов. Ему даже послышался звон оружия и показалось, что к одной из дверей подошел солдат. Во всяком случае, мы назавтра не выходили из леса и были настороже, так что, если бы пришёл Джон, мы успели бы его поприветствовать, а приди сюда красные мундиры, у нас хватило бы времени незаметно уйти.

   Около полудня можно было разглядеть человека, который пробирался по освещенному солнцем склону горы оглядывался вокруг, заслонив глаза рукой. Едва заметив его, Алан свистнул; тот повернулся и направился нашу сторону. Тогда Алан свистнул ещё раз, и человек подошел ещё ближе. И так, по свисту, он нашел путь к месту, где мы находились.

   Это был оборванный, дикого вида бородатый человек, лет около сорока, сильно обезображенный оспой и выглядевший мрачным и нелюдимым. Хотя он едва говорил на ломаном английском языке, Алан, по своему милому обыкновению, в моем присутствии не позволял ему изъясняться по-гэльски. Чужой язык, может быть, заставлял его казаться ещё более тупым, чем он был в действительности. Но мне подумалось, что он мало расположен помогать нам, а если поможет, то лишь из страха.

   Алан желал, чтобы он передал на словах его поручение Джеймсу, но арендатор об этом и слышать не хотел. "Я забуду его или что-то напутаю", – сказал он пронзительным голосом и решительно объявил, что если не получит письма, то ничего для нас не сможет сделать.

   Я думал, что Алан при написании записки станет в тупик, потому что в этой пустыне трудно было найти хоть какие-то принадлежности для письма. Но он был более находчив, чем я предполагал и моя идея с берестой ему не понадобилась. Он стал искать в лесу, пока не нашел перо дикого голубя, и сделал из него перо для письма; затем приготовил нечто вроде чернил из пороха, угля и воды и, оторвав чистый уголок от своего французского военного патента, который носил в кармане как талисман от виселицы, написал следующее:

   Дорогой родственник, у нас всё в порядке, мы благополучно вернулись домой. Как у вас идут дела? Не произошло ли чего-то такого, о чём нам непременно следовало бы узнать? Здоровья вашим жене и детям. Был бы благодарен, если бы вы передали нам мешочек соли, здесь, но горных пастбищах, с нею совсем плохо.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю