Текст книги "Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Макс Мин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)
Эйли, не став дослушивать мою речь, ловко спрыгнула с высокого камня, на котором сидела во время нашей беседы. При этом юбки её взлетели гораздо выше чем дозволяли местные приличия, настолько высоко, что я воочию убедился – нижнее бельё у женщин здесь носить не принято. Быстрым шагом подойдя ко мне, она обошла вокруг на расстоянии шага, не отрывая пристального взгляда от моего лица.
– Я не знаю кто ты на самом деле, человек или даже посланник дьявола, но мне определённо по душе твои дерзкие речи, – наконец остановившись прямо передо мной и в упор глядя в глаза, сказала она.
Глаза её лихорадочно горели на побледневшем от душевного волнения лице, а многочисленные мелкие веснушки стали ещё заметнее. Было очевидно, что она о многом хочет меня расспросить, но пока вопросы ещё не оформились у неё в голове я не стал медлить, благо наши лица разделяло не более двадцати сантиметров. И не прогадал – первоначальное ошеломление от моего напористого поцелуя сменилось у неё естественными реакциями тела практически без задержки.
Уже потом, после внезапно случившегося пира плотской любви, мы лежали на мягком мху у подножия круглого валуна и Эйли, рисуя пальцем узоры на моей груди, неуверенно спросила:
– Так ты поможешь мне отомстить за мужа?
И я уверенно ответил, хотя сам слабо понимал о чём идёт речь:
– Конечно. Думаю, что мы в этой жизни встретились не просто так.
XXVI.
Было уже около половины августа, и стояла прекрасная, теплая погода, обещавшая ранний и обильный урожай. Как я говорил уже, не прошло и месяца с начала нашей остановки, а мы уже готовы были продолжать путь. Лежал он теперь прямиком в Глазго, один из крупнейших городов Шотландии, с населением более двухсот тысяч человек. Нам же нужен был всего один из них, да ещё отделение Королевского Шотландского Банка, которое выплачивало премии за пойманных преступников, но о последнем знал пока лишь я. Кроме того, в связи с последними изменениями в планах, мне вдруг таки понадобилось поместье Шос в личном владении и поэтому надо было срочно посетить поверенного Бэлфуров, чтобы заявить свои права на отцовское наследство и прищучить дядюшку. Но до этого нам предстояло ещё каким-то образом пересечь охраняемую границу между Хайлендом и Лоулендом, преодолев пограничную реку Форт.
– Главный принцип в военном деле, – говорил Алан, – идти туда, где вас менее всего ожидают. Форт затрудняет нас. Вы же знаете поговорку: «Форт – узда для дикого горца». Итак, если мы будем пытаться обойти истоки реки и спуститься у Киппена или Бальфрона, то там именно нас с Дэвидом и будут стараться поймать. Но если мы прямо пойдем на старый мост в Стерлинге, то, даю вам слово, нас наверняка пропустят не останавливая.
Следуя этому плану, мы в первую же ночь дошли до дома МакЛарена в Стратэйре, родственника Дункана, где и переночевали 21 августа. Оттуда мы снова с наступлением ночи сделали следующий легкий переход. 22-го мы, в кустах вереска, на склоне холма в Уэм-Вар, в виду стада оленей, безмятежно проспали счастливейшие десять часов на чудном, ярком солнце и на такой сухой почве, какой я никогда не видел в Шотландии. Единственным недовольным в нашей компании остался пёс Эйли, которому не дали поохотиться. В следующую ночь мы дошли до Аллан-Уотера и, спустившись вдоль его берега, увидели внизу перед собой всю равнину Стерлинга, плоскую, как блин; посередине на холме расположен был сам город с замком, а лунный свет играл в плавных излучинах Форта.
– Теперь, – сказал мне Алан, – не знаю, рад ли ты этому, ты снова на своей родине. Мы уже перешли границу Хайлэнда, а если нам теперь удастся перебраться через эту извилистую реку, мы сможем бросить шапки в воздух в ознаменование удачно сделанного дела.
На Аллан-Уотере, близко к месту, где он впадает в Форт, мы увидели небольшой песчаный островок, заросший репейником, белокопытником и другими низкорослыми растениями, которые могли бы прикрыть нас, если мы ляжем на землю. Здесь-то мы и расположились лагерем, совсем в виду Стирлингского замка, откуда слышался барабанный бой, так как близ него маршировала часть гарнизона. В поле на берегу реки весь день работали косари, и мы слышали лязг камней о косы, голоса и даже отдельные слова разговаривавших. Нам же большее время нужно было лежать, прижавшись к земле, и молчать. Но песок на островке был прогрет солнцем, зеленая трава защищала наши головы, пища и вода были у нас в изобилии, и, в довершение всего, мы имели приятную компанию в лице Эйли с её псом. Правда последний бессовестно залез в заросли и проспал там весь день, только изредка спускаясь к реке чтобы шумно полакать воды.
Как только косари кончили свою работу, в начале сумерек, мы перешли вброд на берег и направились к Стирлингскому мосту вдоль рвов, пересекавших поля.
Мост находился вблизи холма, на котором возвышался замок: это был старый, высокий, узкий каменный мост с башенками. Можно себе представить, с каким интересом я смотрел на него, хотя бы потому, что это довольно известное в шотландской истории место. Одиннадцатого сентября 1297 года здесь произошла знаменитая битва между повстанцами Уиллема Уоллеса и английскими войсками. Уоллес тогда победил превышавшего по численности врага, став символом независимости Шотландии и замедлив её окончательное завоевание Англией ещё на целых два века. Правда, бывший тогда здесь деревянный мост давно заменили каменным, но я с любопытством осматривал его мало изменившиеся с той поры окрестности.
Месяц ещё не взошел, когда мы пришли сюда; немногочисленные огни светились вдоль фасада крепости, а ниже виднелись немногие освещенные окна в самом городе. Но все было совершенно спокойно, и казалось, у прохода не было стражи.
Я стоял за то, чтобы тотчас же отправиться через мост, но Алан был осторожнее.
– Как будто всё спокойно, – сказал он, – но мы всё-таки немного ещё полежим здесь во рву и посмотрим.
Так мы лежали около четверти часа, то молча, то перешептываясь и не слыша ничего, кроме лёгкого плеска воды над устоями моста. Наконец мне это надоело.
– Послушай, Алан, – сказал я шёпотом, – почему бы нам не послать на разведку Эйли с её пёсиком? Её ведь не объявляли в розыск.
– В самом деле, – обрадовалась Эйли, которой уже тоже надоело мёрзнуть здесь. – Если там будет караул, я попытаюсь дать вам знать, сколько их.
– Ладно, – согласился Алан, – если что, жди нас в Стерлинге, на большом постоялом дворе, что не выходе из города в сторону Эдинбурга.
Стук её шагов по брусчатке вскоре затих вдали.
– Она, наверное, уже прошла, – шепнул я.
– Нет, – ответил Алан, – её шаги все ещё глухо звучат по мосту.
В эту минуту послышался грубый голос:
– Кто идет?
И мы услышали, как приклад ружья загремел о камни. Я сначала подумал, что часовой раньше спал и что если бы мы попытались прокрасться, то прошли бы незамеченными. Но теперь он проснулся, и случай был упущен. Но всё было ещё хуже.
– А чего это вас здесь так много? – услышали мы громкий голос Эйли, – уж не меня ли вы встречаете всем десятком?
– Может и тебя, – хохотнул в ответ какой-то из солдат, – вот мы сейчас сменимся со стражи и пойдём в таверну греться. Пойдёшь с нами?
– Нет, не могу, – с отлично разыгранным разочарованием сказала Эйли, – мне завтра с утра пораньше надо быть на рынке в Стерлинге, хочу собаку продать.
Затем говорившие стали говорить тише, и звуки речи стали неразборчивы, а ещё позже всё стихло, видимо наша спутница перешла мост.
– Этот путь нам не подходит, – сказал Алан, – нам никак не удастся пройти через такое количество солдат, Дэвид.
– Постой, Алан, – отвечал я, – раз у них сейчас смена караула, скоро их станет меньше. Можно будет попробовать прорваться силой.
– Нет, не получится, – разочарованно произнёс он, – их всё равно слишком много и мы не знаем сколько в случае тревоги набежит ещё.
И, не прибавив больше ни слова, он пополз прочь через поля. Немного далее, когда мы были вне поля зрения часовых, Алан поднялся и пошел по дороге, направляющейся к востоку. Я не понял, зачем он это делает, но поверил своей идее, что у него есть запасной план. Когда же мы протопали пару километров вдоль реки, решил окончательно в этом убедиться.
– И что теперь будем делать? – спросил я.
– Ну, – отвечал Алан, – чего же ты хочешь? Они не такие дураки, какими я считал их. Нам все ещё остается перейти через Форт, Дэвид... Проклятие дождям, питавшим его, и холмам, между которыми он течет!
– А зачем мы идем к востоку? – спросил я.
– О, просто на удачу! – сказал он. – Если мы не можем перейти реку, то надо посмотреть, не переправимся ли мы через залив.
– На реке есть мост, а в заливе его нет, – сказал я.
– Конечно, есть мост, – сказал Алан, – но какой от него прок, если он охраняется?
– Но, – сказал я, – реку можно переплыть.
– Можно тем, кто это умеет, – отвечал он, – но я не слышал, чтобы кто-нибудь из нас с тобой был очень искусен в этом деле. Что касается меня, то я плаваю, как камень.
– Я не могу сравниться с вами в умении возражать, Алан, – сказал я, – но мне кажется, что мы худое меняем на ещё худшее. Если трудно переплыть реку, то, очевидно, ещё труднее переплыть залив.
– Но ведь существуют лодки, если не ошибаюсь, – сказал Алан.
– Да, но лодку ещё надо достать! – сказал я. – Но вот что всего важнее: если вы перейдете мост, то мост ничего никому не расскажет. Но если вы переплывете залив и лодка окажется не на той стороне – сразу все поймут, что кто-то должен был переплыть на ней, – начнётся переполох во всей округе.
– Полно тебе сомневаться! – гаркнул Алан. – Если я сотворю лодку, я создам и лодочника, чтобы было кому отвезти её назад! Итак, не приставай ко мне больше с глупостями, а знай себе шагай – это все, что от тебя теперь требуется, – и предоставь мистеру Алану думать за тебя тоже.
Я усмехнулся во тьме, но промолчал.
Таким образом, мы всю ночь шли по северной части равнины у подножия высоких Охиллских гор, мимо домов Аллоа, Клэкманнана и Кулросса, которые мы обошли стороной. В десять часов утра, проголодавшиеся и усталые, мы добрались до маленького поселка Лаймкилис. Это местечко расположено близко к берегу залива, на другой стороне которого виден город Куинзферри. Над поселками, городом, деревнями и фермами поднимался дымок. Жатва была окончена; два корабля стояли на якоре; взад и вперед по заливу плавали лодки. Все это представляло для меня очень приятное зрелище, и я не мог вдоволь налюбоваться на эти веселые, зеленые, возделанные холмы и на людей, работающих в полях и на море.
В Лаймкилисе мы зашли на небольшой постоялый двор – мы узнали его по шесту над дверью – и купили бутылку вина, окорок, хлеба и сыра у довольно пригожей девушки, по-видимому здешней служанки. Мы сложили все в узелок, думая присесть и подкрепиться в небольшом лесу на берегу моря, который виднелся впереди на расстоянии трети версты, заодно осматривая окрестности. Пока мы шли, я продолжал смотреть на ту сторону залива и думать о своём, не замечая, что Алан тоже стал очень задумчивым. Наконец он резко остановился.
– Обратил ты внимание на девушку, у которой мы купили всё это? – спросил он, похлопывая по котомке с провизией.
– Конечно, – сказал я, – это была довольно хорошенькая девушка, так что на неё просто не возможно было бы не обратить внимания.
– Ты так думаешь?! – воскликнул он. – Поздравляю, Дэвид, это хорошая новость.
– Отчего же? – спросил я с удивлением. – Ты решил за ней приударить? И нет, не смотри на меня так, мне и Эйли вполне хватает.
– Ну, – сказал Алан, кинув на меня плутоватый взгляд, – я надеюсь, что это, так или иначе, добудет нам нужную лодку.
– Думать наоборот было бы ещё вернее, – сказал я.
– Это ты так думаешь, – ответил Алан. – Мне не нужно, чтобы она влюбилась в тебя, а нужно, чтобы она пожалела тебя, Дэвид, а для этого нет надобности находить тебя красавцем. Покажись! – Он осмотрел меня с любопытством. – Мне бы конечно хотелось, чтобы ты был немного бледнее, а не таким загоревшим, но в остальном ты отлично годишься для моей цели: у тебя настоящий вид висельника, или волчонка, угодившего в капкан, знаешь ли. Марш направо кругом и прямо к постоялому двору за нашей лодкой!
Я, смеясь, последовал за ним. Посмотрим на это представление. В крайнем случае у нас достаточно денег, чтобы просто оплатить тайный перевоз по самому высокому тарифу.
– Дэвид Бэлфур, – сказал он, – ты конечно у нас весьма жизнерадостный джентльмен, и твоя роль, без сомнения, кажется тебе очень смешной. Но при всем том, если ты хоть в грош ставишь мою голову, не говоря уже о своей, ты, может быть, будешь так добр, что взглянешь на это дело серьёзно. Я собираюсь сыграть комедию, успех которой для нас обоих имеет громадное значение. Пожалуйста, не забывай этого и веди себя соответствующим образом.
– Хорошо, хорошо, – сказал я, – пусть так и будет.
Когда мы подошли к поселку, Алан велел мне взять его под руку и повиснуть на нем, словно я совсем обессилел от усталости. Когда он отворил дверь постоялого двора, казалось, что он почти несет меня. Служанка, по-видимому, удивилась – и было отчего! – нашему быстрому возвращению, но Алан, не тратя даром слов для объяснения, усадил меня на стул, спросил чарку водки, которую давал мне пить маленькими глотками, а затем, разломав хлеб и сыр, начал кормить меня, точно нянька, и все это с таким озабоченным, нежным видом, который обманул бы даже самого строгого судью. Не мудрено, что служанка обратила своё внимание на бледного, переутомленного юношу и его верного любящего товарища. Она встала рядом с нами, оперлась на стол.
– Что это с ним случилось? – спросила она наконец.
Алан, к моему великому восхищению, повернулся к ней с отлично разыгранной яростью.
– Что случилось! – рявкнул Алан. – Он в последнее прошел больше сотен верст, чем у него волос на подбородке, и гораздо чаще спал в мокром вереске, чем на сухих простынях. "Что случилось!" – говорит она. Скверное случилось, вот что... – И он продолжал с недовольным видом что-то неразборчиво ворчать себе под нос и подчёркнуто заботливо кормить меня.
– Он слишком молод для такого, – сказала служанка сочувственно.
– Куда уж моложе, – проворчал Алан, стоя к ней спиной.
– Ему было бы лучше верхом, – сказала она.
– А где же мне достать ему коня? – воскликнул Алан, оборачиваясь к ней всё с тем же разъяренным видом. – Вы бы хотели, чтоб я украл его?
Я думал, что такая грубость заставит её удалиться в обиде, и действительно она на время замолчала. Но мой товарищ прекрасно знал, что делал, и хотя в некоторых отношениях был очень наивен, но в делах, подобных этому, отличался большой проницательностью.
– Я отлично вижу, – сказала она наконец, – что вы оба джентльмены.
– Ну, – сказал Алан, немного смягченный (я думаю, против воли) этим простодушным замечанием, – положим, что это чистая правда. Но слыхали вы когда-нибудь, чтобы одно лишь только благородное происхождение наполняло карманы монетами?
На это она вздохнула, точно сама тоже была как минимум обедневшей графиней.
– Нет, – сказала она. – Это вы точно подметили!
Я, чтобы подыграть Алану, нарочито слабым голосом попросил его оставить меня в покое, так как уже чувствую себя гораздо лучше. Такое самоотверженное поведение внушило добросердечной девушке ещё большее сочувствие к нам.
– Разве у него нет родных? – спросила она со слезами.
– Как не быть! – воскликнул Алан. – Нам бы только добраться до них. У него есть родные, и очень богатые. Нашлась бы постель, где лечь, и пища, и доктора, чтобы смотреть за ним, а тут он должен бродяжить по лужам и спать в вереске, точно какой-то нищий.
– Почему же? – спросила девушка.
– Это я не могу вам сказать, милая моя, – ответил Алан, – но вот что я сделаю: я просвищу вам маленькую песенку.
С этими словами он перегнулся через стол и едва слышно, но с удивительным чувством просвистал несколько тактов песни «Чарли, мой любимец»*.
– Тсс... – сказала она и через плечо посмотрела на дверь.
– Вот какое дело! – сказал Алан.
– Такой молодой! – воскликнула девушка испуганно.
– Он достаточно велик для... – И Алан ударил указательным пальцем по шее сзади, подразумевая, что я достаточно взрослый для того, чтобы лишиться головы.
– Какой ужас! – воскликнула она, зардевшись словно маков цвет.
– Это тем не менее обязательно случится, – сказал Алан, – если мы срочно ничего не придумаем.
Тут девушка повернулась и выбежала из комнаты, оставив нас одних. Алан был в прекрасном настроении оттого, что его планы так быстро исполняются.
– Алан, – сказал я, – может вместо этого балагана просто предложить ей денег?
– Что ты, Дэви, – ответил он, – это не та девушка, что будет делать что-то подобное из-за одних денег.
Это было так верно, что я мог только вздохнуть, и даже этот вздох послужил коварным целям Алана, так как его услышала служанка, когда она снова влетела в комнату с блюдом сосисок и бутылкой крепкого пива.
– Бедняжечка! – сказала она и, поставив перед нами еду, дружески тронула меня за плечо, словно подбадривая.
Вот ей-богу, не будь у меня Эйли, я бы точно приударил за ней.
Затем она предложила нам поесть, говоря, что платы за это не возьмет, так как гостиница принадлежит ей или, по крайней мере, её отцу, но он сегодня на целый день уехал в Питтенкриф. Пока мы сидели и ели, девушка, стоя на том же месте у стола, глядела на нас, раздумывая, хмурясь и вертя в руках завязки своего передника.
– Я думаю, сэр, что у вас слишком длинный язык, – сказала она наконец Алану.
– Да, возможно это именно так, – ответил он, – но я разбираюсь в людях и хорошо знаю, с кем можно откровенничать, а с кем нет.
– Я никогда не выдам вас, – отвечала она, – если вы это хотите сказать.
– Нет, – воскликнул он, – этого вы точно не сделаете! Но я скажу вам, что вы сделаете: вы поможете нам!
– Я не смогу, – отвечала она, – нет, не могу!
– А если бы вы могли? – спросил Алан; девушка ничего не ответила. – Послушайте, милая, – продолжал Алан, – здесь ведь есть лодки... Я видел даже две на берегу, когда проходил по окраине городка. Если бы мы могли воспользоваться лодкой, чтобы под прикрытием ночи переехать в Лотиан, и нашли бы какого-нибудь молчаливого порядочного человека, чтобы он вернул эту лодку назад и держал язык за зубами, два человека были бы спасены: я – по всей вероятности, он же – почти наверняка. Если же мы не получим этой лодки, то у нас остаются только три шиллинга. И, даю вам честное слово, я не знаю, куда нам тогда идти, и что надо делать, и где найдется место для нас, кроме как на виселице! Неужели мы так и не получим лодку, голубушка? Неужели вы будете лежать в своей теплой постели и вспоминать о нас, когда ветер будет завывать в трубе, а дождь стучать по крыше? Вы будете есть свой обед у жаркого очага и думать о моем бедном, больном мальчике, кусающем себе на болоте пальцы от голода и холода? Он должен идти вперед, здоров он или болен... Хотя бы смерть держала его за горло, он все-таки должен тащиться под дождем по бесконечным дорогам, и, когда он будет испускать последний вздох на груде холодных камней, при нем не будет никого, кроме меня и бога.
Я заметил, что призыв Алана очень взволновал девушку. Ей хотелось помочь нам, и вместе с тем она боялась, что поможет отпетым преступникам. Поэтому я решил вмешаться в разговор и успокоить её сомнения частицей правды.
– Слыхали вы когда-нибудь, – спросил я, – о мистере Ранкилере из Ферри?
– Ранкилер, стряпчий, – отвечала она. – Разумеется, он в этих местах человек известный!
– Ну так вот, – продолжал я, – я направляюсь прямиком к нему. – Так что вы можете сами судить, злодей ли я. Я скажу вам больше: хотя действительно вследствие ужасной ошибки моя жизнь в большой опасности, но это не следствие моего преступления, а следствие клеветы и нападок моих смертельных врагов.
Лицо девушки сразу прояснилось, но зато Алан слегка огорчился, так как полная победа уплыла из под самого его носа.
– Больше мне ничего не надо доказывать, – сказала она. – Мистер Ранкилер – уважаемый здесь человек. – И она посоветовала нам, покончив с едой, уйти из поселка возможно скорее и скрыться в леске на берегу моря. – И можете довериться мне, – прибавила она, – я найду средство уже сегодня ночью переправить вас на другой берег.
Мы больше не стали ждать, ударили по рукам, быстро доели сосиски и снова, пошли из Лаймкилиса в ближайший лесок. Это была маленькая рощица, образовавшаяся из каких-нибудь двадцати кустов бузины, и боярышника, и нескольких молодых ясеней, но достаточно густая, чтобы скрыть нас от глаз проходящих по дороге или по берегу. Здесь мы должны были оставаться, наслаждаясь чудной, теплой погодой и надеждой на избавление и обдумывая в подробностях, что нам оставалось делать.
В течение всего дня у нас была только одна неприятность: ближе к вечеру, со стороны залива, пришел одинокий странствующий музыкант и уселся посидеть в лесу с нами. Это был пьяный оборванец с красным носом и гноящимися глазами; из кармана у него выглядывала початая бутылка с виски. Он рассказал нам длинную историю своих обид, которые ему нанесли люди всех рангов, начиная от лорда-президента судебной палаты, отказавшего ему в справедливом иске, до судебных приставов в Инверкэйтинге, которые были более милостивы к нему, чем он сам ожидал. У него не могло бы не появиться подозрений насчет двух странных приятелей, сидевших долгое время в чаще без особого дела. Все время, пока он находился с нами, мы чувствовали себя как на горячих угольях от его назойливых вопросов. Музыкант нисколько не был похож на человека, умеющего держать язык за зубами, и после его ухода мы с большим нетерпением стали ожидать, когда сможем сами уйти отсюда.
День простоял ясный. Ночь настала тихая и светлая. В городе и поселках начали появляться огни, потом, спустя некоторое время, они гасли один за другим. Было уже больше одиннадцати, и мы давно мучились тревогой, когда наконец услышали тихий скрип весел в уключинах. При этом звуке мы выглянули и увидели девушку, которая приближалась к нам в лодке. Она никому не доверила нашего дела, даже возлюбленному, если таковой был у нее, и как только уснул её отец, вышла украдкой из дому через окно, стащила у соседа лодку и сама лично явилась нам на помощь.
Мы рассыпались в славословиях, не зная, как выразить ей нашу глубочайшую благодарность, но девушка ещё более изумилась, слушая нас. Она попросила не терять времени и ничего не говорить, заметив – очень справедливо, – что главное в нашем деле – это поспешность и молчание. И, говоря таким образом, она довезла и высадила нас на берегу Лотиана, недалеко от Карридена, пожала нам руки и снова отплыла по направлению к Лаймкилису, прежде чем мы успели произнести хоть слово благодарности за её услугу.
Потом Алан ещё долгое время стоял на берегу и качал головой.
– Это славная девушка, Дэвид, – сказал он наконец. – Это очень славная девушка!
– Согласен с тобой полностью, – ответил я, – и я не дал ей сейчас много денег только потому, что вся имеющаяся у меня сумма её недостойна. Но рано или поздно ей воздастся сторицей за её доброе сердце, клянусь в этом своей треуголкой.
И час спустя, когда мы уже лежали в пещере на берегу и я начинал дремать, он снова стал превозносить её. Со своей стороны, мне совершенно нечего было к этому прибавить.
XXVII.
На следующий день мы решили, что Алан сходит на встречу с Эйли, но, как только наступят сумерки, он спрячется около дороги недалеко от Ньюхолльса и не шевельнется, пока не услышит моего свиста. Я сперва предложил ему просвистеть вместо сигнала «Славный Эйрльский дом», мою любимую песню. Но он ответил, что эта песня слишком общеизвестна и что её случайно может насвистывать любой пахарь. Вместо того он научил меня отрывку хайлэндерской песни. Каждый раз, вспоминая эту песню, я мысленно переношусь к последнему дню наших скитаний, когда Алан, сидя в глубине пещеры и отбивая такт, насвистывал, а свет и тени играли на его загорелом лице.
Солнце ещё не взошло, когда я шёл уже по длинной улице Куинзферри. Это был небольшой городок с добротными каменными домами, многие из которых имели шиферные крыши. Городская ратуша, как мне показалось, была похуже, чем в Цибле, да и сама улица не так хороша, но все, вместе взятое, было не так уж и плохо. Мне стоило больших трудов убедить себя, что вокруг не евроремонт под старину, а именно эта самая старина и есть.
Я спросил где находится дом мистера Ранкилера у первого встречного в центре и он тут же показал мне направление. Было около девяти часов утра, когда я вышел на прибрежную улочку. Я увидел прямо напротив себя очень неплохой дом, обращенный красивыми, чистыми окнами к берегу. На подоконниках стояли яркие цветы; стены были только что оштукатурены; вальяжная охотничья собака зевала на ступеньках, словно давая миру понять, что она находится у себя дома. Не успел я ещё осмотреть здание во всех подробностях, когда дверь отворилась и из нее вышел в меру краснощекий, явно добродушный господин с проницательными глазами, в густо напудренном белом парике и, прямо подойдя ко мне, спросил, что мне здесь нужно.
Я ответил, что пришел в Куинзферри по делу к мистеру Ранкилеру и как раз ищу его дом.
– Это тот самый дом, из которого я только что вышел, – ответил он, – и, по довольно странной случайности, я сам и есть мистер Ранкилер.
– В таком случае, сэр, – сказал я, – прошу вас переговорить со мной по важному делу.
– Я не знаю вашего имени, – возразил он, – и никогда не видел вас раньше.
– Меня зовут Дэвид Бэлфур, а то, что мы раньше не встречались, то это истинная правда, – отвечал я.
– Дэвид Бэлфур! – повторил он, повысив голос, как бы с удивлением. – А откуда вы здесь взялись, мистер Дэвид Бэлфур? – спросил он, глядя мне довольно строго в глаза.
– Я за последнее время побывал во многих странных местах, сэр, – сказал я, – но думаю, что лучше будет поговорить об этом в другой обстановке.
Он, казалось, некоторое время раздумывал, поглаживая рукой губу и поглядывая то на меня, то на мостовую.
– Да, – решил наконец мистер Ранкилер, – это будет, без сомнения, самое лучшее решение.
И он повёл меня с собою в дом, крикнув кому-то, кого я не видел, что будет занят всё утро, и провёл меня в маленькую пыльную комнату, заваленную книгами и документами. Тут он сел, пригласив и меня сесть.
– А теперь, – сказал он, – если у вас есть дело, то будьте кратки и поскорей добирайтесь до сути. Nec gemino bellum Trojanum orditur ab ovo*, – понимаете вы это? – сказал он, пристально глядя на меня.
– Я даже поступлю так, как говорит Гораций, сэр, – отвечал я, улыбаясь, – и прямо приведу вас in medias res*.
Он кивнул, по-видимому довольный, так как действительно его латинская цитата была приведена, чтобы испытать меня. Проверка была пройдена, поэтому немного помолчав, я прибавил:
– У меня есть веское основание думать, что я имею права на замок Шос.
Он достал из ящика папку с бумагами и, открыв её, положил перед собой.
– Дальше? – спросил он.
Но я сказал главное и теперь молчал, желая получить больше информации.
– Ну, ну, мистер Бэлфур, – сказал он, – вам надо продолжать. Где вы родились?
– В Иссендине, сэр, – сказал я, – в тысяча семьсот тридцать четвёртом году, двенадцатого марта.
Он, казалось, следил за моими показаниями по своей книге, видимо проверяя информацию.
– Ваш отец и мать? – спросил он.
– Моим отцом был Александр Бэлфур, школьный учитель в Иссендине, – сказал я, – а мать – Грэс Питтароу... Мне кажется, она была родом из Ангуса.
– Есть у вас какие-либо бумаги, удостоверяющие вашу личность? – спросил мистер Ранкилер.
– Нет, сэр, – сказал я, – они должны находиться у мистера Кемпбелла, иссендинского священника, и могут быть во всякое время представлены. Мистер Кемпбелл может удостоверить мою личность, и, кроме того, я не думаю, чтобы мой дядя вздумал отрекаться от меня.
– Вы имеете в виду мистера Эбэнезера Бэлфура? – спросил он.
– Да, его, – сказал я.
– И вы его видели? – спросил он.
– Я был принят им в его собственном доме, – ответил я.
– Встречали вы когда-нибудь человека, но имени Хозисон? – спросил мистер Ранкилер.
– Я встретил его в наказание за мои грехи, вероятно, – сказал я, – потому что по его приказу и стараниями моего дяди меня похитили близ города, увезли в море, где я чуть не погиб при кораблекрушении и после сотни других бедствий только чудом попал сюда и теперь сижу перед вами.
– Вы говорите, что потерпели кораблекрушение, – продолжал Ранкилер. – Где это случилось?
– Около южного берега острова Малл, – сказал я. – Остров, на который я был выброшен, называется Эррейд.
– А, – сказал он, улыбаясь, – вы сильнее меня в географии. Должен вам сказать, что до сих пор все согласуется со сведениями, которые я получил раньше. Но вы говорите, что вас похитили. Как это понимать?
– В самом прямом смысле этого слова, сэр, – отвечал я. – Я направлялся к вам, когда меня заманили на бриг, бросили в трюм, так что я смог понять, что случилось, только когда мы были уже далеко в море. Мне угрожало попасть на рабовладельческие плантации, но по божьей милости я избег этой печальной участи.
– Бриг погиб двадцать седьмого июня, – сказал он, заглядывая в книгу, – а теперь двадцать четвертое августа. Тут довольно большой пробел во времени, мистер Бэлфур.
– Уверяю вас, сэр, – отвечал я, – что этот пробел очень легко заполнить. Но прежде чем рассказывать, мне хотелось бы убедиться, что я говорю с другом.
– Ну, это значит попасть в заколдованный круг, – сказал стряпчий. – Я также не могу быть уверенным, пока не выслушаю вас. Я не могу быть вашим другом, пока не буду достаточно осведомлен о вашем деле.
– Вы не должны забывать, сэр, – отвечал я, – что я уже пострадал из-за своей доверчивости и был отправлен в рабство вашим же клиентом, если не ошибаюсь.
Всё это время я, видимо, поднимался во мнении мистера Ранкилера и, таким образом, завоёвывал его доверие. Но моя неожиданная реплика заставила его громко рассмеяться.
