Текст книги "Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Макс Мин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)
– Ну вот, а вы говорите, что это у меня хорошие информаторы. И не замечаете как я в вас лично заинтересована, – заметила она слегка обиженно. – Вы таким образом никогда не будете иметь успеха у дам, мистер Бэлфур.
– Но, мисс, – ответил я подчёркнуто равнодушно, – как-то так вышло, что меня подобный успех волнует мало.
– Этим философским изречением вы хотите дать мне понять, что я самая красивая, но не самая милая? – с подколкой спросила она.
– Я хочу дать вам понять, что я похож на петуха из басни, – сказал я. – Он видит перед собой прекрасную драгоценность, издали любуется нею, но в данный момент гораздо более нуждается в пшеничном зерне.
– Брависсимо! – воскликнула она с энтузиазмом. – Это вы хорошо сказали, и я в ответ вознагражу вас своим рассказом. В день вашей дуэли я поздно вечером вернулась от знакомых, где мною очень восхищались – каково бы ни было ваше мнение на мой счёт, – как вдруг мне сказали, что меня желает видеть девушка в тартановом капоре. Она ждала уже более часа, сказала мне служанка, и всё это время тихонько плакала. Я сейчас же вышла к ней. Она встала, и я сразу узнала её. «Сероглазка», – подумала я, но мне хватило ума не подать виду, что знаю её. «Это вы, наконец, старшая мисс Грант? – спросила она, глядя на меня строго и вместе с тем жалобно. – Да, он говорил правду, вы очень красивы». – «Такова, как создал меня бог, моя милая, – отвечала я. – Однако я была бы очень рада и обязана вам, если бы вы объяснили, что вас привело сюда в такую позднюю пору». – «Миледи, – сказала она, – мы родственницы: в наших жилах течет кровь сынов Эпина». – «Милая моя, – отвечала я откровенно, – я столько же думаю об Эпине и его сынах, как о прошлогоднем снеге. Слёзы на вашем красивом лице меня трогают гораздо больше». Тут я оказалась настолько неосторожной, что поцеловала её. Вы бы сами наверное чрезвычайно желали бы это сделать, но, держу пари, никогда на подобное не решитесь. Я говорю, что это было неосторожно, потому что я знала её только по наружности, но оказалось, что я не могла бы придумать ничего умнее. Она очень смелая и гордая девушка, но, я думаю, совсем не привыкла к нежностям, и при этой ласке, хотя, признаюсь, она была оказана довольно легкомысленно, сердце её сразу расположилось ко мне. Я не буду открывать вам женские тайны, никогда не скажу, каким образом она обворожила меня, потому что она воспользуется теми же средствами, чтобы покорить и вас. Да, это славная девушка! Она чиста, как вода горных ключей...
– Я не буду с этим спорить, – кивнул я.
– Ну, затем она рассказала мне о своём беспокойстве, – продолжала мисс Грант, – о том, в какой тревоге она относительно отца, в каком страхе за вас – между прочим, без всякой серьёзной причины – и как затруднительно оказалось её положение, когда вы ушли. "И тогда я наконец вспомнила, – сказала она, – что мы родственницы и что мистер Дэвид назвал вас красавицей из красавиц, и подумала: «Если она так красива, то будет, вероятно, и добра», собралась с духом и пришла сюда. Вот тут-то я и простила вас окончательно, мистер Дэви. Когда вы были в моём обществе, вы не уделяли мне особого внимания. Если я когда-либо и видела молодого человека, который откровенно скучал, то, по всем признакам, это были вы, а я и мои две сестры были именно теми леди, от которых вы желали бы поскорее отделаться. И вдруг оказалось, что вы мимоходом обратили на меня своё внимание и были так добры, что даже рассказали своей знакомой о моей красоте! С этого часа можете считать меня своим самым преданным другом. Я даже ловлю себя на том, что иногда начинаю с нежностью думать о рыбалке и птенцах бакланов.
– У вас будет достаточно ещё достаточно причин насмехаться надо мной, – сказал я. – Думаю только, что вы несправедливы к себе и что это Катриона расположила вас в мою пользу. Она слишком прямолинейна, чтобы пристально подмечать, подобно вам, мелкие недочёты своего друга.
– Я не поручилась бы за это, мистер Дэвид, – заметила она, покачав пальчиком, – у девушек зоркие глаза, нацеленные на поиск чужих недостатков. Но, как я это вскоре увидела, она вам действительно настоящий друг. Я отвела её к моему папаше, а так как кларет привёл его высокопревосходительство в благодушное настроение он с радостью принял нас. «Вот Сероглазка, о которой вы столько слышали последние дни, – сказала я, – она пришла доказать, что мы говорили правду, и я повергаю к стопам вашим самую красивую девушку в Шотландии, делая по-иезуитски мысленное ограничение в свою пользу». Она стала перед ним на колени, и я не решаюсь поклясться, что он не увидел двух Катрион, отчего её обращение несомненно показалось ему ещё более неотразимым, так как все мужчины в душе настоящие магометане. Она рассказала ему в какой она тревоге за отца и за вас. Со слезами просила она спасти жизнь вам обоим, из которых ни одному на самом деле не грозило ни малейшей опасности. Уверяю вас, я стала наконец гордиться своим полом, так всё у неё выходило красиво, и жалела только о ничтожности данного случая. Уверяю вас, едва услышав её мольбы, прокурор совершенно протрезвел, так как обнаружил, что юная девушка разгадала его сокровенные помыслы и теперь они стали известны самой своенравной из его дочерей. Но тут мы обе дружно принялись за него и повели дело в открытую. Когда моим папенькой руководят, точнее когда им руковожу я, ему нет равных.
– Что же, ваши слова многое мне объясняют, – сказал я.
– Он был добр к Кэтрин даже без моего давления, я сама была тому свидетельницей, – возразила она.
– И она просила его за меня! – сказал я.
– Да, и притом очень трогательно, – отвечала мисс Грант. – Я не буду повторять вам её слов. Я считаю, что у вас и так достаточно самомнения.
– Мне очень приятно слышать это! – воскликнул я. – Ведь меня все почему-то считают застенчивым малым.
– Это точно. Особенно те, кто говорит о вас как о знатоке какой-то смертельной борьбы и прозвал «Палачом». Вы знаете, что бедняга Дункансби сбежал в колонии, едва узнав, что вы возвращаетесь в Эдинбург? – спросила она.
– Э-м, – шутливо изобразил я глубокую задумчивость, приложив ко лбу указательный палец. – Вы думаете, что я помню каждого хайлендера, который был немного груб в общении со мной? Поговорим лучше ещё о Катрионе, которая мне гораздо милее всех королевских лейтенантов от Эдинбурга до Лондона включительно.
– Я иногда смеюсь над вами больше, чем допускают приличия, – сказала она, – но скажу вам одно: если вы с ней заговорите так же, то у вас есть некоторая надежда на успех.
– Некоторая?! – воскликнул я возмущённо. – Да я просто не хочу торопить события. Мне совсем не безразличен конечный результат, знаете ли.
– Мне иногда кажется, что у вас самые толстый лоб в Шотландии. – сказала она.
– Действительно, им можно смело пробивать крепостные стены, – отвечал я, глядя прямо ей в глаза.
– Бедная Катриона! – воскликнула мисс Грант со странным выражением лица. – Если вы продолжите в том же духе, то вскоре затмите славу самого Дон Жуана.
Я на миг отвёл взгляд и уже с недоумением взглянул на неё. Вроде как никого соблазнять в данный момент и не пытался, с чего такая реакция?...
– Ну, мистер Дэвид, – тем временем продолжила она уже спокойнее, – хотя это и против моей совести, но я вижу, что мне придётся побыть вашим адвокатом. Она узнает, что вы приехали к ней, как только услышали о том, что она попала в тюрьму; узнает также, что вы не захотели даже остаться поесть; из нашего разговора она узнает ровно столько, сколько я найду подходящим для неопытной девушки её лет. Поверьте, что это сослужит вам лучшую службу, чем если бы вы говорили за себя сами, потому что я умолчу о «толстом лбе».
– Так вы, значит, действительно знаете, где она сейчас?! – воскликнул я.
– Знаю, мистер Дэвид, но пока вам не скажу, – сказала она, хитро прищурившись.
– Почему же так жестоко? – спросил я.
– Я ваш верный друг, – сказала она, – вы скоро в этом убедитесь. Но главный мой друг – мой отец. Уверяю вас, вам не удастся ничем ни соблазнить, ни разжалобить меня, чтобы я хоть на миг позабыла об этом. И потому избавьте меня от ваших молящих глаз. И до свиданья пока, мистер Дэвид Бэлфур.
– Но остается ещё один нюанс, – вспомнил я, – опекунша Катрионы, леди Аллардайс считает, что это я виновен в её аресте. Представьте, она при встрече чуть не избила меня палкой!
Краска бросилась в лицо мисс Грант, да так, что я сначала пришел в замешательство, пока не понял, что она изо всех сил борется со смехом. В этом я окончательно убедился по дрожи в её голосе, когда она наконец ответила мне.
– И что же вы хотите от меня? – спросила она. – Чтобы я в следующий раз помогла вам отбиться?
– Нет, моя просьба будет гораздо скромнее, – ответил я, – пусть Катриона даст знать тётушке, что у неё всё в порядке. А то из меня выходит плохой противник для этой героической старушки.
– Хорошо, я возьму на себя защиту вашего доброго имени. Положитесь на меня в этом деле.
И с этими словами она вышла из библиотеки.
XXIII.
Почти два месяца я прожил в доме Престонгрэнджа в Эдинбурге и очень расширил свои знакомства с судьями, адвокатами и вообще цветом эдинбургского общества. Не думайте, что моим образованием пренебрегали; напротив, у меня не оставалось ни минуты свободной. Я изучал французский язык и готовился ехать в Лейден; кроме того, я начал учиться классическому фехтованию и упорно занимался часа по четыре в день, делая заметные успехи; по предложению моего родича из Пилрига, который был способным музыкантом, меня определили в класс игры на флейте, а по воле моей наставницы мисс Грант – в класс танца, где, должен признаться, я далеко не блистал. Весь мой гардероб подвергся решительному пересмотру, и самые пустячные мелочи, например, где мне перевязывать волосы или какого оттенка платок носить на шее, обсуждались тремя девицами самым серьёзным образом. Одним словом, совсем скоро я стал неузнаваем и приобрел даже модный лоск, который очень удивил бы добрых людей в Эссендине, помнящих меня.
Две младшие сестры весьма охотно обсуждали мои наряды, потому что сами только о туалетах и думали. Что же до тётушки, это была на редкость невозмутимая женщина, она, пожалуй, уделяла мне ровно столько же внимания, сколько и всем остальным членам этого семейства, то есть почти никакого. Поэтому ближайшими моими друзьями были старшая дочь прокурора и он сам, причём совместные развлечения ещё более укрепили эту дружбу. Перед началом осенней судебной сессии мы провели несколько дней в усадьбе Грэндж, где жили роскошно, ничем не стесняясь, и там начали вместе ездить на прогулки верхом, а потом стали ездить и в Эдинбург, насколько прокурору позволяли его бесконечные дела. Когда от прогулки на свежем воздухе, трудной дороги или непогоды у нас просыпался аппетит, мы нередко устраивали пикник на природе или заезжали в более-менее приличную харчевню.
Однажды мы сели в седло ранним утром и направились прямо туда, где среди большого, заиндевелого в этот утренний час поля стоял замок Шос, и над трубами его вился густой дым Здесь Престонгрэндж спешился, велел мне подержать лошадь и, с видом знатока, принялся осматривать парк, цветник и почти достроенную широкую террасу.
– Вот мой дом, – сказал я с неподдельной печалью. – Он был построен для большой семьи. Но из всей моей родовой линии больше никого не осталось в живых.
– Бедный Дэвид Бэлфур! – сказала мисс Грант сочуственно.
Тут вернулся прокурор, в отличном настроении, но довольно задумчивый для столь раннего утра.
– Кажется, вы очень богаты, мистер Дэви, – сказал он, вдев одну ногу в стремя и оборачиваясь ко мне.
– Не стану притворяться, будто это меня огорчает, – сказал я. – Представьте, мой дядя, как этакий скупой рыцарь, жил будто нищий, в прямом смысле сидя на сундуках с золотом. В одном только доме после его смерти я нашёл почти тридцать пять тысяч фунтов в полновесных гинеях! И это не говоря о том, что у него были открыты счета в трёх крупнейших шотландских банках! Вот как так можно было жить?!
Ну да, я заливал безбожно, но надо же было как-то объяснить свою заметную невооружённым взглядом финансовую состоятельность? А так как дядя здесь имел среди всех соседей устоявшуюся репутацию известного сквалыги и сутяжника, ограбившего всех своих арендаторов, то это можно было легко использовать для легенды. И кто мог знать, сколько он собрал в течении жизни, три тысячи или тридцать? Хотя последняя сумма была довольно невероятной, но совсем не фантастической. Вот я и решил на ней остановиться...
Моё предложение заехать в сам замок для завтрака прокурор с дочерью отклонили по причине раннего времени. Поэтому мы прогулялись шагом вдоль одетой в золото и багрянец небольшой рощицы, состоящей из дубов с клёнами, спугнув при этом табунок грациозных ланей, очаровавших Джанет своей красотой.
Затем мы отправились в Куинсферри, где нас радушно принял Ранкилер, который буквально лез вон из кожи, стараясь угодить столь важному гостю. Здесь прокурор с искренним участием стал подробно вникать в мои официальные финансовые дела и часа два просидел со стряпчим у него в кабинете, причем выказал (как я после узнал) большое уважение ко мне и заботу о моей судьбе. Чтобы скоротать время, мы с мисс Грант и молодым Ранкилером взяли лодку и поплыли через залив к Лаймкилису. Младший Ранкилер был немного смешон (и, как мне показалось, дерзок), когда стал громко восхищаться молодой дамой, и, хотя эта слабость столь присуща их полу, я немного удивился, видя, что она как будто чуточку польщена. Но это оказалось к лучшему: когда мы переправились на другой берег, она велела ему сторожить лодку, а мы с ней пошли дальше, в трактир, где перекусили рыбными блюдами. Нас повсюду принимали за парочку, что безмерно веселило Джанет.
Когда мы наконец вернулись после прогулки в Эдинбург, в доме Генерального прокурора уже зажигали свечи.
Долгое время я ничего больше не слышал о Катрионе – мисс Грант была непроницаема и, когда я заговаривал о ней, заставляла меня рано или поздно умолкнуть своими шутками. Но однажды, вернувшись с прогулки, она застала меня одного в гостиной, где я занимался французским языком, и я заметил в ней какую-то перемену; глаза ее ярко блестели, она раскраснелась и, поглядывая на меня, то и дело прятала улыбку. Словно воплощение шаловливого лукавства, она с живостью вошла в комнату, затеяла со мной ссору из-за какого-то пустяка и, уж во всяком случае, без малейшего повода с моей стороны. Я очутился будто в трясине – чем решительней старался я выбраться на твердое место, тем глубже увязал; наконец она решительно заявила, что никому не позволит так дерзко ей отвечать и я должен на коленях молить о прощении.
Её беспричинные нападки вывели меня из равновесия, я никак не мог понять, что за ними стоит.
– Я не сказал ничего такого, что могло бы вызвать ваше неудовольствие, – сказал я, – а на колени я становлюсь только перед богом.
– Я тоже богиня и имею на это право! – воскликнула она, тряхнув каштановыми кудрями, и сама забавно покраснела от высказанной дерзости. – Всякий мужчина, который приблизится ко мне настолько, что я могу задеть его юбкой, обязан стоять передо мной на коленях!
– Ну ладно, я так и был готов просить у вас прощения, хотя клянусь, не знаю за что, – отвечал я. – Но всякие театральные жесты я оставляю другим.
– О Дэви, – сказала она просяще, – а если я очень попрошу вас об этом?
Мне стало интересно, что же она задумала и я решил пойти на компромисс.
– Хорошо, – сказал я, – но если сейчас войдёт ваш папенька или кто-то из сестёр, объяснять что к чему будете сами. – С этими словами я опустился на одно колено, как будто бы просил её руки, или собрался примерить ей туфельку, как принц Золушке.
– Эй! Это не совсем..., – воскликнула она, давясь смехом, – то положение, в которое я так старалась поставить вас! Но видимо придётся довольствоваться этим. – Затем, вдруг сказав «ловите», бросила мне сложенную вдвое записку и, смеясь, выбежала из комнаты.
На записке не были обозначены ни адрес отправителя, ни число.
Дорогой мистер Дэвид, – так начиналась она, – я постоянно получаю известия о вас через мою кузину, мисс Грант, и очень рада, что известия эти хорошие. Я здорова, живу в хорошем месте, среди добрых людей, но по необходимости должна скрываться, хотя надеюсь, что когда-нибудь мы наконец снова встретимся. О вашем дружеском поведении мне рассказала моя кузина, которая нас любит. Она велела мне написать вам эту записку и прочитала её. Прошу вас исполнять все её приказания и остаюсь вашим преданным другом Катрионой МакГрегор Драммонд.
P. S. Не навестите ли вы мою родственницу, леди Аллардайс?
Подчиняясь желанию Катрионы, я немедленно отправился в Дин и, как выражаются местные солдаты, считаю это одной из своих самых отчаянных кампаний. Но старая леди с прошлого раза совершенно переменилась и была со мною очень мила. Каким ом удалось мисс Грант достичь этого, я никогда не мог понять. Я только уверен, что она не решилась действовать открыто, так как её отец был порядком замешан во всём этом деле. Это он убедил Катриону уйти от своей родственницы и поместил её в семье Грегоров – весьма порядочных людей, безгранично преданных прокурору и к которым Катриона могла тем более питать доверие, что они принадлежали к её родному клану. Они скрывали её, пока всё не было окончательно улажено, и помогли ей освободить отца. Затем, когда её выпустили из тюрьмы, приняли обратно и по-прежнему прятали у себя. Вот каким образом Престонгрэндж воспользовался их помощью, не предавая огласке своё знакомство с дочерью Джеймса Мора. Правда, когда прошёл слушок о том, что этот бесчестный человек бежал из тюрьмы, то правительство для вида приняло строгие меры: одного из тюремных сторожей выгнали, а лейтенанта караула разжаловали. Что же касается Катрионы, то все мы были очень довольны, что её официально нигде не упоминали в связи с этим делом.
Я никак не мог уговорить мисс Грант передать Катрионе ответ от меня. "Нет, – говорила она всегда, когда я на этом настаивал, – я не хочу чтобы вы ей забивали голову всякими глупостями". Мне было тяжело это слышать. Я знал: она видела мою маленькую подружку несколько раз в неделю и рассказывала ей обо мне, когда, как говорила она, "я хорошо себя вёл". Мисс Грант обращалась со мной "со снисхождением", как говорила сама, но я находил, что, скорее, она постоянно вышучивала меня. Такое вот странное хобби вдруг проявилось у Джанет с моим появлением в её жизни. Она, без сомнения, была верным и энергичным другом для всех тех, кого любила. Главное место в её привязанностях занимала одна старая, болезненная, полуслепая и очень умная леди, которая жила на верхнем этаже высокого дома в узком переулке и имела пару коноплянок в клетке. Мисс Грант очень любила водить меня к ней в гости и заставляла развлекать её подругу рассказами о моих приключениях. Мисс Тобби Рамсэй, так звали старушку, была очень добра ко мне и рассказывала много интересного о старых людях и об истории Шотландии. Мне следует сказать, что против окна её комнаты, на расстоянии не более трёх футов – так был узок этот городской переулок, – находилось забранное решёткой окошечко, освещавшее лестницу противоположного дома и в которое легко можно было заглянуть.
Однажды мисс Грант под каким-то предлогом оставила меня наедине с мисс Рамсэй. Мне показалось, что старушка сегодня особенно невнимательна и чем-то обеспокоена. Кроме того, я чувствовал себя довольно неуютно, так как, против обыкновения, окно комнаты было приоткрыто, несмотря на довольно холодную погоду поздней осени. И вдруг до меня долетел голос мисс Грант.
– Эй, Шос, – крикнула она, – взгляните-ка в окно и посмотрите, кого я привела вам!
Мне кажется, что более красивого зрелища я в жизни не видел. Весь переулок был залит лучами солнца, так что, кажется, даже посветлели чёрные и грязные стены домов, а у зарешёченного окошка напротив мне мило улыбались два личика – Джанет и Катрионы.
– Вот, – сказала между тем мисс Грант, – я хотела, чтобы она увидела вас во всём блеске. Пусть полюбуется, что я смогла из вас сделать, когда принялась за дело всерьёз!
Я вспомнил, что в этот день она дольше, чем обыкновенно, занималась моим туалетом, и думаю, что с такою же заботливостью отнеслась и к внешности Катрионы.
– Привет, Катриона! – мог я только воскликнуть.
Она не сказала ни слова, только помахала мне рукой улыбнулась, после чего её сразу увели от окна.
Не успело это видение исчезнуть, как я побежал к выходу, но наружная дверь дома оказалась запертой на замок; потом я вернулся к мисс Рамсэй и потребовал у нее ключ, но с таким же успехом мог бы требовать его от скалы. Она дала слово, говорила она, и я должен быть умным мальчиком. Выломать дверь без топора было невозможно, не говоря уже о неприличии такого радикального поступка. Так же невозможно было выпрыгнуть из окна седьмого этажа. Мне оставалось только наблюдать в окно за переулком и караулить, когда появится Катриона, спускаясь с лестницы. Увидеть мне пришлось немногое: только две шляпки на смешной пачке юбок, выглядевшей сверху точно две подушки для булавок. Катриона даже не взглянула вверх на прощание, потому что мисс Грант, как я узнал позже, внушила ей, что люди выглядят не очень привлекательно, когда на них смотрят сверху вниз.
Вырвавшись от мисс Рамсэй, я по дороге домой укорял мисс Грант за её жестокость.
– Мне жаль, что вам не понравилось моё представление, – кротко заметила она, опустив в пол шалые глазки. – Мне же это доставило большое удовольствие. Вы выглядели лучше, чем я того опасалась. Когда вы появились в окне, вы выглядели – если это только не сделает вас излишне тщеславным – очень красивым молодым человеком.
– О, – воскликнул я, – это вовсе не имеет решающего значения в отношениях. Иначе все красавицы выходили бы замуж только за красавцев. На деле же они обычно предпочитают павианов со связями или толстым кошельком.
– А вот это сейчас было обидно, честно, – сказала она веселясь, – но я тоже иногда говорю притчами, как пророки.
– Я поэтому и не удивляюсь, что их время от времени побивали камнями! – воскликнул я патетически. – Но, несчастная, как вы могли сделать подобное? Зачем вам нужно было дразнить меня одной минутой?
– Любовь – всё равно что человек, – вздохнув, сказала эта не по возрасту мудрая девушка. – Она тоже нуждается в пище.
– Хорошо, но дайте мне хотя бы намёк, где её можно найти, – попросил я. – Вы можете видеть её, когда хотите. Дайте мне тоже возможность нормально поговорить с ней!
– Кто из нас устраивает это любовное дело, вы или я? – спросила она.
И отказалась продолжать далее говорить на эту тему.
О той докладной записке так никто ничего и не слышал – я, по крайней мере точно. Престонгрэндж и его светлость лорд-президент, насколько я знаю, постарались замять это дело; во всяком случае, они сохранили докладную записку у себя, и публика ничего о ней не узнала. Шум по поводу бегства Джеймса Глэнского постепенно затих, не вызвав опасных последствий в обществе. Как затихли и заокеанские якобиты, видимо пристраивая свалившееся им внезапно на головы золото. Претендент на престол от Стюартов по слухам опять запил, а Алан, судя по переданному им с оказией письму, вовсю делал служебную карьеру в полку. В общем, якобитское движение ещё в прошлый раз лишилось зубов и его видные деятели сейчас пытались устроится в этом мире уже без всякой надежды на возможную смену королевской династии. «Мировой пожар» не смогли раздуть даже вывезенные Брэком во Францию деньги. Наоборот, казалось они его только притушили.
Таков был финал всей моей политики! История оказалась неожиданно инертной, даже при попытке изменить её старалась вернуться в прежнее русло. Пусть в этом мире Джеймса спасли, но я по-прежнему жил в доме Престонгрэнджа и был преисполнен благодарности за его опеку. Якобитское восстание не началось, чему я был только рад. Ещё бы семилетнюю войну предотвратить, но я и понятия не имел, как это можно сделать, так как не помнил никаких ключевых подробностей по тому периоду. Помнил, что война началась из-за какой то заварушки в колониях, из-за чего её ещё называли «Индейской». Помнил, что были разрушены прежние союзы великих держав и созданы новые, но уже кто и с кем воевал сейчас точно затрудняюсь ответить. Что-то там вертелось вокруг германских княжеств кажется... Впрочем, это больше не важно. Сейчас я собирался посетить Европу, пока всё ещё спокойно. Надо так пристроить свой капитал, чтобы деньги были доступны в любой точке здешнего цивилизованного мира. Ведь учёба в лучших университетах этого времен на самом деле была только прелогом.
Двадцать пятого ноября из Лейта отправлялся корабль, и мне внезапно предложили собираться с оказией в Лейден, заодно передать несколько конфиденциальных бумаг разным людям. Престонгрэнджу я, разумеется, ничего не мог возразить: я и без того слишком долго злоупотреблял его гостеприимством. Но с дочерью его я был откровеннее: пообещал, что если она до отъезда не устроит мне встречу с Катрионой, то я в последнюю минуту откажусь ехать.
– Разве вы не помните моего совета? – спросила она недовольно.
– Какого именно? – переспросил я немного нервно, – вы мне давали множество ценных советов, за все из них я вам очень благодарен. Но поверьте, сейчас я не бросаю слов не ветер.
– Вот что я скажу вам, – терпеливо возразила она, – будьте на судне в девять часов утра. Отчалит оно не ранее часа дня, и если вы не останетесь довольны тем, что я пришлю вам на прощание, то сможете легко снова вернуться на берег и сами поискать Кэтрин. Тем более, что вы уезжаете всего на полгода. Имейте хоть каплю терпения, мой друг!
Большего я из неё не смог вытянуть и мне оставалось только запастись терпением, удовольствовавшись толко этим мутным обещанием.
Наступил наконец день, когда мне пришлось распроститься с семьёй Генерального прокурора. Сделав подарки младшим девушкам и обменявшись положенными церемонными фразами с тётушкой, я дал щедрые чаевые слугам и на два часа заперся в кабинете с Престогрэнджем, выйдя оттуда обременённый несколькими поручениями и парой запечатанных пакетов. А затем меня похитила старшая мисс Грант, за руку утянув в библиотеку. У нас в последнее время сложились искренние дружеские отношения, я был многим обязан ей, но мысль о том, как именно мы расстанемся, не давала мне покоя. Оставшись наедине, первым делом вручил ей подарок, одну миленькую заморскую безделушку из того типа украшений, которая она предпочитала. А затем, когда она осматривала её, морща лобик, обнял и по-дружески поцеловал в щёку. Но Джанет вдруг напустила на себя вид холодный и чопорный.
– Вы странным образом забываетесь, мистер Бэлфур, – сказала она. – Не могу припомнить, чтобы я дала вам какое-нибудь право так злоупотреблять нашим с вами знакомством.
Я стоял перед ней столбом, не зная, ни что подумать, ни что сказать, когда она вдруг сама обеими руками обвила мою шею и подарила мне самый нежный поцелуй в губы на свете.
– Ах, какой же вы зануда! – воскликнула она. – Неужели вы думали, что я могла расстаться с вами, как с чужим? Оттого что я не могу сохранить серьёзность в течение пяти минут, вы не должны думать, что я не люблю вас. Но вы этого упорно не замечаете. Мой вам совет на будущее – относитесь к женщинам внимательнее. Тогда вы станете понимать дочерей Евы куда лучше. Но главное – нам это будет гораздо приятнее. Примите это как прощальный совет от своего учителя хороших манер.
– Так как я скоро лишусь своего прекрасного профессора... – начал я.
– Это очень любезно, – вставила она, приседая в реверансе.
– Я хотел бы предложить один вопрос, – продолжал я шутливо. – Могу ли я, согласно строгим правилам этикета, прямо спросить девушку, хочет ли она выйти за меня замуж?
– Вы не думаете, что не смогли бы иначе и жениться на ней? – спросила она. – Или, по-вашему, лучше, чтобы она сама сделала вам предложение?
– А что, и так можно? – с показным ужасом удивился я.
– Конечно можно! – в том же духе ответила она, – и я приказываю тебе, Дэви, немедленно женись на мне!
– Вот вы сами видите, что не умеете быть серьёзной, – сказал я уже обычным тоном.
– В одном я буду очень серьёзна, Дэвид, – с мимолётным вздохом отвечала она, – я всегда останусь вашим самым преданным другом.
Когда на следующее утро я сел в седло, все четыре леди стояли у того окна, из которого мы когда-то вместе смотрели на Катриону. Они кричали «прощайте» и махали платками мне вслед. Я твёрдо знал, что одна из четырёх действительно была огорчена! При мысли об этом, а также вспоминая о том, как я три месяца назад подошел к этой самой двери, грусть и благодарность смешались в моём сердце.
*Сказочные персонажи, эльфы
* Спасение народа – наивысший закон (лат.)
*Сикспенс – монета в шесть пенсов
*Артуров стул – название горы в окрестностях Эдинбурга
*Tod – значит "лис".
*Protegee (франц.) – лицо, находящееся под покровительством
*Тhe tee'd ball– мяч, положенный на небольшое возвышение, чтобы его легче было бросить далеко
