Текст книги "Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Макс Мин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

   Юнга Рэнсом, первый встреченный моряк из везущего меня к приключениям брига, время от времени выходил из капитанской каюты, где он спал и прислуживал, и то безмолвно показывал на следы нанесённых ему побоев, то проклинал жестокого мистера Шуана. Пора было с этим что-то делать, но матросы относились с глубоким почтением к старшему помощнику капитана, который, как они говорили, был «единственным моряком во всей компании и вовсе не дурным человеком, когда бывал трезв». Действительно, я заметил странные особенности у наших обоих помощников: мистер Риак бывал не в духе, груб и резок в трезвом состоянии, а мистер Шуан и мухи не мог обидеть, пока не напьется. Я спросил про капитана, но мне сказали, что этот железный человек никак не меняется от выпивки.

   Я старался как можно лучше использовать малое время, имевшееся в моем распоряжении, чтобы сделать из разнесчастного Рэнсома что-нибудь похожее на нормального человека. Но из всего он усвоил разве что некоторые ухватки ножевого боя. И очень полюбил истории о героях прошлого – благо их у меня было в избытке. Здесь помогало всё, от рыцарских романов до просмотренных в прошлой жизни кинобоевиков. Особенно на ура прошёл пересказ «Истории рыцаря» и «Острова сокровищ». Из всего того, что предшествовало его поступлению на корабль, юнга помнил лишь, что отец его делал часы и что в гостиной у них висела клетка со скворцом, насвистывавшим песню «Северная страна». Все остальное стерлось из его памяти за годы тяжелой работы и грубого обращения с ним. У него были странные понятия о суше, составившиеся на основании рассказов матросов; по его мнению, это было место, где мальчиков отдавали в рабство, которое называлось ремеслом, где учеников постоянно колотили и заключали в смрадные тюрьмы. В городе он почти каждого встречного принимал за обманщика, расставляющего людям ловушки, а половину домов – за притоны, где матросов отравляют и убивают. Я, конечно, рассказывал Рэнсому, как хорошо со мной обращались на суше, которой он так боялся, и о моих родителях, и о друзьях, и о том, как сытно меня кормили и тщательно обучали.

   Если случалось, что его перед тем били, он горько плакал и клялся, что сбежит, но когда он бывал в своём обыкновенном сумасшедшем настроении или – ещё того чаще – когда он выпивал стакан спиртного в каюте, то поднимал меня на смех.

   Его спаивал мистер Риак – вот уж кто был сам не прочь выпить! – и, без сомнения, с добрым намерением. Но, надо сказать, вид пьяного юнги бывал временами довольно нелеп.

   Некоторые матросы смеялись, глядя на него, но не все; другие становились мрачнее тучи (думая, вероятно, о собственном детстве и о своих детях), приказывая ему бросить эти глупости и подумать о том, что он делает. Что же касается меня, то мне было почти всё равно, вот уж не ожидал от себя подобной душевной чёрствости.

   Надо заметить, что ветер был всё время неблагоприятный, а встречное течение бросало "Завет" то вверх, то вниз так, что люк был почти постоянно закрыт, и наша каюта освещалась только фонарем, висевшим на перекладине. Работы всегда было много для всех: паруса приходилось то ставить, то убавлять каждую минуту. Напряжение отзывалось на настроении команды: целый день, с утра и до вечера, слышался шум ссор. Мне это не особо мешало, только однажды пришлось пересчитать рёбра одному из матросов, высокому тощему уроженцу Глазго. Но это пошло только на пользу моей и так устоявшейся репутации молодого да раннего...

VIII.

   Однажды вечером, около девяти часов, по кораблю разнесся слух, что Шуан наконец получил то, на что давно напрашивался. Из капитанской каюты двое матросов провели по палубе бледного как мел юнгу и заперли его в трюме, той его части, где я сам начинал это путешествие. Затем появился капитан, осмотрелся и направился напрямик ко мне, стоявшему у фок-мачты.

   – Тут такое дело, Дэви... – начал он, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, –   Рэнсом серьёзно ранил мистера Шуана. Нападение юнги на офицера корабля прощать нельзя, и следующим утром он будет уже болтаться на рее. Поэтому мы хотим дать тебе службу в кормовой рубке. Займёшь койку Рэнсома и будешь исполнять его обязанности.

   – Капитан, – ответил я с показным почтением, которого на самом деле нисколько не испытывал, – я конечно не против исполнять обязанности юнги, но вы вероятно запамятовали, что путь мой лежит только в один конец. У вас есть кого назначить юнгой на обратной дороге из Америки?

   – А ведь и то верно, – озадачился Хозисон на мгновение, – придётся просто отхлестать негодяя линём и посадить на неделю в трюм на хлеб и воду... Ну ладно, живей беги на корму. Возможно твоя помощь прямо сейчас понадобится мистеру Риаку.

   В этот миг бриг, качаясь точно пьяный, прорезал длинную волну с белым гребнем. Она наваливалась на него с правого галса, а с левой стороны я мог видеть яркий солнечный закат под дугообразным основанием фок-сейла. В такой поздний час это чрезвычайно удивило меня, но я знал слишком мало, чтобы вывести верное заключение, что мы обходили с севера Шотландию и находились теперь в открытом море между Оркнейскими и Шетландскими островами, избегнув опасных течений Пентландской бухты. Слабо разбираясь как в географии так и в морской специфике, даже не вспомнив по аналогии те же белые ночи в Питере, я на миг застыл, завороженный открывшимся зрелищем. Но, удивившись позднему закату, сейчас же перестал думать об этом, прыгая с палубы на палубу, пробегая между парусами, хватаясь за леера при каждой новой волне. Да, за проведённое на бриге время я стал уже совсем другим. Некоторая полнота и вялость благополучного деревенщины сменилась сухостью и подвижностью дикого хорька. А ведь времени прошло всего лишь чуть больше пары недель. Мне определённо нравились эти перемены.

   Капитанская каюта, где я должен был отныне прислуживать и спать, возвышалась на шесть футов над палубами и сравнительно с величиной брига была обширных размеров. Внутри стояли прикрепленные к полу стол, скамейка и две койки: одна для капитана, а другая для двух старших помощников, которые спали на ней по очереди. Сверху донизу к стенам были приделаны запирающиеся шкафчики, куда прятались вещи начальствующих лиц и часть запасов судна. Внизу была другая кладовая, в которую вел люк, находившийся посредине палубы: там хранились главные запасы пищи, питья и весь порох. Все огнестрельные орудия, кроме двух медных пушек, стояли на козлах у задней кормовой стены капитанской каюты. Большинство кортиков было в другом месте.

   Маленькое окошко с наружными и внутренними ставнями и светлый люк на потолке освещали каюту днем, а после наступления сумерек в ней всегда горела лампа. Она горела и в ту минуту, когда я вошел, не особенно ярко, но достаточно, чтобы увидеть мистера Шуана, лежащего на столе и суетящегося подле него мистера Риака. Нож юнги нанес второму помощнику две раны – колотую в правое бедро и косую резаную по левой груди, от солнечного сплетения к ключице. Хех, я узнаю эту связку из двух ударов с перебросом клинка из руки в руку. Моя любимая. Кстати, Шуану повезло как минимум дважды. В идеале оба удара должны быть смертельны, поскольку их целью являются крупные артерии. Но юнга оба раза промахнулся. Поэтому, хотя крови помощник капитана потерял много, но и далеко не всю.

   – Не стой столбом, – сказал мне наш корабельный доктор, – помоги мне зашить раны!

   Хмыкнув я сбросил куртку, чтобы не изгваздать её в крови, на ближайшую ко входу койку и присоединился к процессу врачевания. Ничего особенного от меня не требовалось, только лишь фиксировать находящегося в алкогольной коме пострадавшего, пока мистер Риак накладывал на его порезы аккуратные швы. Да, опыт не пропьёшь – в такую качку это казалось мне действием близким к чуду.

   Вскоре пришел капитан. Он сразу же протянул руку за бутылкой, стоявшей на скамейке. Отхлебнув из нее резко пахнущего сивухой пойла, пожаловался в никуда:

   – И что теперь делать? Я даже не знаю точно, где мы сейчас находимся.

   – Не волнуйтесь, сэр, – ответил ему Риак, – Уже завтра мистер Шуан сможет просветить вас по этому вопросу. К счастью, его раны оказались не столь серьёзными как мы опасались и его жизни угрозы нет.

   Хозисон в два глотка допил спиртное и вышвырнул пустую тару в море через открытую с наветренной стороны раздвижную дверь.

   – Дэвид, достань мне другую бутылку. Они стоят в крайнем шкафчике – И он бросил мне ключ.  – Вам самим надо выпить стаканчик, сэр,  – обратился он к Риаку,  – после такого-то кровавого зрелища.

   Оба сели и чокнулись. А раненный, который лежал на койке и стонал, в это время приподнял голову и мутным взглядом посмотрел на них и перевёл взгляд на меня...

   В этот вечер я в первый раз приступил к своим новым обязанностям, а на следующий день уже совершенно освоился с ними.

   Я должен был подавать пищу, которую капитан принимал в определенные часы с тем из помощников, который не был на дежурстве. Да доставать выпивку всем желающим офицерам корабля. Самой тяжёлой моей обязанностью была помощь при перевязках мистера Шуана. Этот смуглый как цыган черноволосый детина казалось был только рад своему положению. Он с утра до вечера глушил пунш, в перерывах консультируя капитана по всяким морским вопросам, и был совершенно счастлив. Вроде бы в каноне Шуан сошёл с ума, но здесь он казался вполне вменяемым. Ну, насколько вообще может быть вменяем конченный алкоголик.

   Из плюсов моего нового положения был полный доступ к запасам корабельной еды и выпивки. Полагаю, будь на моём месте прежний Дэви, он бы налегал в первую очередь на пудинги и сухофрукты. Я же старался питаться сбалансировано и это, на фоне почти беспрерывных физических упражнений, давало невероятный результат. Мои мышцы росли как на дрожжах – старая куртка уже начала становиться тесной в плечах и сдавливать руки в бицепсах. Это скорее всего объяснялось ещё и молодостью Дэвида, в юности организм меняется гораздо быстрее.

   Я постоянно пополнял свои запасы полезных приобретений, не гнушаясь никакими методами, вплоть до мелкого воровства. Так из запасов спиртного в мою сумку перекочевала бутылка самого крепкого бренди, из арсенала – пистолет понадёжнее, а из кладовки прочный тонкий шнур двадцатиметровой длины. Да ещё и в арсенале холодного оружия, расположенном у матросского кубрика, нашёл себе новый кинжал – кортик, очень похожий по форме на любимый мною когда-то «нож подавления». Вообще, моя дорожная сума являлась моей самой большой головной болью. Постоянно приходилось краем глаза следить за ней, или носить с собой, оттягивая плечи – но иного выбора не было. Стоило только команде прознать сколько в ней золота – и меня ничто бы не спасло от его неминуемой потери. Нет, при расчёте мелкими денежными суммами моряки брига были как правило довольно честны, но при виде подобного состояния на это никак не стоило рассчитывать. За такую груду гиней любой из них, от юнги до капитана, был бы готов на что угодно – обмануть, убить, предать...

   Меж тем моё путешествие продолжалось. Шуан постепенно начал подниматься на ноги при отсутствии на море волнения. Выпущенный из узилища юнга наконец получил свою порцию плетей и отлёживался в матросском кубрике, на моей бывшей шконке. Моё общение с командой продолжалось. В ходе его я с удивлением узнал, что мистер Риак на самом деле сын ненаследного дворянина и учился в колледже на лекаря. Он много интересного рассказал мне о нынешнем высшем обществе Эдинбурга и царящих в верхах Шотландии порядках. Капитан же, подвыпив и находясь в хорошем настроении, часто говорил о дальних странах, в которых ему приходилось побывать. К сожалению, большая часть их названий мне ни о чём не говорили, в моё время иных давно не было, а другие были давно переименованы. Поэтому даже самые достоверные его рассказы воспринимались сродни сказкам.

IX.

   Прошло более недели, и неудача, не оставлявшая до сих пор «Завет», стала преследовать его ещё сильнее. Иногда корабль немного продвигался вперед; в другие дни его относило назад. Наконец бриг отнесло так далеко к югу, что весь девятый день его швыряло взад и вперед в виду мыса Рез и дикого скалистого побережья по обе его стороны. Капитан собрал совет, и было принято какое-то решение, мне ничего не говорившее. В следствие его ли, или просто так совпало из-за удачной перемены направления ветра, но бриг стремительно понесся на юг.

   На десятый день, после полудня, волна стала спадать; густой, мокрый белый туман накрыл судно плотной пеленой. Такой плотной, что я с трудом мог разглядеть очертания носа корабля с его кормы. Весь вечер, выходя на палубу, я видел, как матросы и капитан с помощниками, припав к фальшборту, напряжённо вслушивались, нет ли бьющихся о рифы бурунов. Предчувствие опасности и скорого конца относительно спокойной жизни будоражило меня.

   Часов около десяти вечера я подавал ужин мистеру Риаку и капитану, как вдруг бриг обо что-то сильно ударился, мы услышали громкий треск и пронзительные крики. Оба моих начальника вскочили.

   – Мы налетели на риф!  – воскликнул мистер Риак.

   – Нет, сэр,  – отвечал капитан,  – всего-навсего на какую-то лодку.

   И они поспешно вышли на палубу.

   Капитан был прав. Мы в тумане натолкнулись на лодку; она разбилась и пошла ко дну со всей командой, кроме одного человека. Этот человек, как я услышал впоследствии, помещался на корме в качестве пассажира, тогда как остальные сидели на банках и гребли. В момент удара корму подбросило в воздух, а человек – руки его были свободны, и ему ничто не мешало, кроме суконного плаща, спускавшегося ниже колен, – подпрыгнул и ухватился за бушприт корабля. То, что он сумел так спастись, говорило об его удачливости, ловкости и необыкновенной силе. А между тем, когда капитан повел его к себе в каюту и я впервые увидел его, он казался взволнованным не более моего.

   Это был небольшого роста, но хорошо сложенный человек, подвижный, как горная коза; его приятное открытое лицо, сильно загоревшее на солнце, было покрыто веснушками и слегка изрыто оспой. В его глазах, необыкновенно светлых, особенно по контрасту с тёмной кожей лица, плясали бесенята, и это одновременно привлекало и настораживало. Сняв плащ, он положил на стол пару прекрасных пистолетов, оправленных в серебро, и я увидел, что к поясу его пристегнута длинная шпага. Манеры его были изящны, он очень любезно отвечал капитану. При первом же взгляде на него я подумал, что гораздо приятнее иметь такого человека другом, чем врагом.

   Капитан, со своей стороны, тоже сделал свои выводы, но скорее относительно одежды, чем личности этого человека. И действительно, когда тот снял плащ, то оказался чрезвычайно нарядным для каюты торгового судна: на нем была шляпа с перьями, красный жилет, черные плисовые панталоны и синий кафтан с серебряными пуговицами и красивым серебряным галуном. Это была дорогая одежда, хотя и попорченная немного туманом и в которой ему, очевидно, приходилось спать.

   – Я очень огорчен гибелью вашей лодки, сэр,  – сказал капитан.

   – С ней пошло ко дну несколько славных людей,  – сказал незнакомец.  – Я отдал бы два десятка лодок, если бы их можно было вернуть.

   – Они ваши друзья?  – спросил Хозисон.

   – У вас таких друзей не бывает,  – отвечал он,  – они готовы были умереть за меня, как верные псы.

   – Всё же, сэр,  – сказал капитан, наблюдая за ним,  – на свете столько людей, что на всех их лодок не хватит.

   – Это тоже верно,  – воскликнул незнакомец,  – и вы очень проницательны, сэр!

   – Я бывал во Франции, сударь,  – сказал капитан. И было ясно, что он хочет сказать этим больше, чем значили его слова.

   – Как и много других достойных людей, смею заметить, – отвечал гость.

   – Без сомнения, сэр,  – сказал капитан,  – но не все они бывали там ради красивого мундира.

   – Ого!  – сказал незнакомец.  – Так вот куда ветер дует!  – И он быстро положил руку на пистолеты.

   – Не будьте так торопливы,  – сказал капитан,  – не начинайте ссоры, пока в ней нет надобности. На вас мундир французский военный мундир, а говорите как шотландец, ну и что такого? В наше время много честных людей, которые так поступают, и право, нисколько от этого не проигрывают.

   – Да,  – сказал господин в красивом мундире.  – Так вы принадлежите к стану честных людей? (Он имел в виду партию якобитов*, потому что во всякого рода междоусобицах каждая политическая партия считает, что название «честная» принадлежит только ей.)

   – Я истый протестант, сэр,  – отвечал капитан,  – и благодарю бога за это. Но, несмотря на это, я способен сочувствовать людям, прижатым к стене, но не сдающимся.

   – Правда?  – спросил якобит.  – Хорошо, сэр. Сказать вам откровенно, я один из тех самых честных джентльменов, которые участвовали в восстании в сорок пятом и сорок шестом годах*. И, попадись я в руки господ в красных мундирах*, мне, вероятно, пришлось бы туго. Сэр, я направлялся во Францию. Французский корабль крейсировал здесь, чтобы взять меня, но он прошел мимо нас в тумане, как я от всей души желал бы, чтобы прошли и вы! И вот что я имею сказать вам: если вы высадите меня там, куда я направлялся, мне найдётся чем щедро вознаградить вас за беспокойство.

   – Во Франции?  – сказал капитан.  – Нет, сэр, этого я не могу сделать. Но высадить вас там, откуда вы едете,  – это другое дело.

   Тут, к несчастью, капитан увидел, что я стою в своём углу, и отослал меня на кухню принести ужин джентльмену. Я не терял времени, уверяю вас. А когда я вернулся в каюту, то увидел, что джентльмен снял пояс с деньгами и положил на стол одну или две гинеи. Капитан поглядел на гинеи, затем на пояс, потом на лицо джентльмена и, как мне казалось, разволновался.

   – Половину этого,  – закричал он,  – и я ваш!

   Тот убрал гинеи в пояс и снова надел его на жилет.

   – Я сказал вам, сэр,  – ответил он,  – что ни один грош не принадлежит мне. Они принадлежат вождю клана.  – Тут он дотронулся до своей шляпы.  – Было бы глупо с моей стороны пожалеть часть денег, необходимых для спасения всей суммы, но я был бы собакой, если бы продал свою шкуру слишком дорого. Тридцать гиней, если вы высадите меня на ближний берег, или шестьдесят, если вы доставите меня в Линни-Лох. Берите их, если хотите. Если нет, поступайте как знаете.

   – Гм...  – сказал Хозисон,  – а если я выдам вас солдатам?

   – Вы останетесь только в убытке,  – ответил незнакомец.  – У моего вождя, позвольте мне сказать вам, сэр, все конфисковано, как у всякого честного человека в Шотландии. Имение его в руках человека, которого называют королем Георгом; чиновники собирают арендную плату или, вернее, стараются собрать её. Но, к чести Шотландии, бедные арендаторы заботятся о вожде своего клана, находящемся в изгнании, и эти деньги – часть той арендной платы, которую ждет король Георг. Сэр, вы кажетесь мне человеком разумным: если вы отдадите эти деньги своему правительству, сколько вы получите?

   – Очень мало, конечно,  – ответил Хозисон и язвительно прибавил: – Если только оно узнает об этом что-нибудь. Но я думаю, что если постараться, то можно придержать язык за зубами.

   – О, но я сумею вывести вас на чистую воду!  – воскликнул джентльмен.  – Обманете меня, и я перехитрю вас. Если меня арестуют, то узнают, что это были за деньги.

   – Хорошо,  – сказал капитан,  – чему быть, того не миновать. Шестьдесят гиней, и дело с концом! Вот вам моя рука.

   – А вот моя,  – ответил незнакомец.

   После этих слов капитан вышел (спешит как на пожар, подумал я отстранённо) и оставил меня в каюте один-на-один с якобы незнакомцем.

   В то время – вскоре после сорок пятого года – многие эмигранты с опасностью для жизни возвращались на родину, чтобы повидаться с друзьями или собрать себе немного денег. Что же касается вождей горных кланов, имения которых были конфискованы, то часто приходилось слышать, как арендаторы всячески урезали себя во всем, чтобы доставлять им средства к жизни. Собирая эти деньги и провозя их через океан, члены кланов не страшились солдат и подвергались риску попасться королевскому флоту. Обо всем этом Дэвид, конечно, слышал, а теперь мне довелось собственными глазами увидеть человека, осужденного за все эти проступки. Но он не только бунтовал и контрабандой провозил арендные деньги, но ещё поступил на службу к французскому королю Людовику и, точно этого было недостаточно, носил на себе пояс, наполненный золотом. Каковы бы ни были мои убеждения, я не мог смотреть на этого человека иначе, как с большим любопытством. Тем более, он был не последним человеком в моей дальнейшей судьбе. И, чёрт побери, он мне действительно нравился! Было в нем некое внутреннее благородство, выгодно выделявшее его среди большинства знакомых мне в обеих жизнях людей.

   – Значит, вы якобит, сэр?  – спросил я, ставя перед ним ужин.

   – Гм... – сказал он, принимаясь за еду. – А ты, судя по твоей вытянутой физиономии, вероятно, виг?*

   – Да ни то ни се,  мне вообще наплевать на политику, – сказал я истинную правду.

   – А это значит – ты пустое место...  – сказал он.  – Но послушайте, господин «ни то ни се», в этой бутылке уже ничего нет,  – добавил он. – Было бы несправедливо требовать с меня целых шестьдесят гиней и при этом отказывать в выпивке.

   – Да-да, я сейчас пойду, спрошу у капитана ключ от буфета, – сказал я, и вышел на палубу.

   Туман был все такой же густой, но волнение почти улеглось. Корабль лег в дрейф, так как никто не знал, где именно мы находимся, а ветер, хоть и незначительный, был нам не попутен. несколько человек ещё прислушивались к бурунам, но капитан и оба помощника были на шкафуте и о чем-то совещались. Не сомневаюсь, о чём именно. Даже не знай я точно, как будут развиваться события далее, одного знания натуры капитана хватило бы для дальнейших однозначных выводов.

   Я подкрался поближе и первое что услышал – это был возглас мистера Риака, которого вроде как осенила внезапная гениальная мысль:

   – А что если нам выманить его из рубки?

   – Лучше будет, если он останется там,  – отвечал Хозисон,  – там слишком мало места, чтобы он смог развернуться со своей шпагой.

   – Это-то верно,  – сказал Риак,  – но и нам там до него трудно добраться.

   – Вздор!  – заметил Хозисон,  – мы можем отвлечь его разговором, а потом схватим за руки, вы с одной стороны, я с другой. Если так не получится, то можно и по другому, сэр: внезапно ворвёмся через обе двери и скрутим его, пока он не успел обнажить шпагу.

   – На меня можете в подобном не рассчитывать, я ещё не до конца оправился от ран – вставил свои пять шиллингов Шиан.

   Послушав эти речи и похихикав про себя, я решил, что пришло время и мне появиться на сцене.

   – Капитан,  – сказал я, выйдя из сумрака, – этот господин требует выпивку, а в бутылке больше ничего нет. Дайте мне, пожалуйста, ключ!

   Все трое вздрогнули и повернулись ко мне.

   – Вот нам и хорошая возможность раздобыть огнестрельное оружие!  – воскликнул Риак и, обращаясь ко мне, прибавил: – Послушай, Дэвид, ты знаешь, где лежат пистолеты?

   – Да, да,  – вставил Хозисон,  – Дэвид знает! Дэвид хороший малый. Видишь ли, Дэви, этот дикий хайлэндер* навлекает на судно опасность, не говоря уже о том, что он отъявленный враг короля Георга, да хранит его бог!

   Никогда ещё меня так не задабривали с тех пор, как я появился на бриге, «Дэвид – то, Дэви – сё...». Но я отвечал «да, сэр», как будто все, что я слышал, было совершенно в порядке вещей.

   – Трудность состоит в том,  – продолжал капитан,  – что все наше огнестрельное оружие, от мушкета до пистолета, сложено в рубке, прямо под носом у этого человека, и порох там же. Если бы я или один из моих помощников пошли за ним, это навело бы его на подозрения. Но мальчуган, подобный тебе, Дэвид, может незаметно стащить рог пороху и один или два пистолета. Сумеешь изловчиться – и я этого не забуду, когда тебе понадобятся друзья. А они тебе ещё как понадобятся, когда мы приедем в Каролину.

   Тут мистер Риак что-то шепнул ему на ухо.

   – Совершенно верно, сэр,  – сказал капитан и, обращаясь ко мне, продолжал: – И вот ещё что, Дэвид, у того человека пояс полон золотых монет, и я даю тебе слово, что и на твою долю перепадет кое-что.

   Само собой, я пообещал, что исполню его желание в точности, но это может потребовать времени. И предложил попытаться споить пассажира. Тогда капитан выдал мне ключ от рундучка со спиртным, и я бегом направился якобы в рубку. Но по дороге заскочил в матросский кубрик, перемолвившись парой слов с Эвеном МакДональдом и юнгой.

   Когда я наконец вошел в рубку то увидел якобита, беспечно сидевшего под ярким светом лампы за своим ужином. Он выглядел таким расслабленным, что сразу стало ясно – предательская затея капитана, будь на моём месте такой-же негодяй, закончилась бы для горца плачевно. Я шагнул к столу и опустил руку ему на плечо.

   – Так и будете дожидаться, пока вас убьют?  – спросил я.

   Он вскочил на ноги, и во взгляде его я прочел красноречивый вопрос.

   – О,  – воскликнул я,  – здешний капитан та ещё сволочь. Когда видит блеск золота – напрочь забывает все свои обещания.

   – Ну-ну,  – сказал он,  – я пока ещё не дался в их руки.  – Затем с любопытством взглянул на меня.  – Будешь драться на моей стороне?  – спросил он.

   – Да,  – ответил я – Я буду помогать вам. И не я один. У меня есть план, как нам выжить.

   – Хорошо,  – сказал он,  – как тебя зовут?

   – Дэвид Бэлфур,  – сказал я. Затем, желая придать себе вес в его глазах, показав, что не так уж и прост, прибавил: – Из замка Шос.

   Ему и в голову не пришло не поверить мне: шотландские горцы привыкли видеть знатных дворян в нищете, но так как у него не было собственного поместья, то слова мои задели струнку его поистине ребяческого тщеславия.

   – А я из рода Стюарт,  – сказал он, приосанившись.  – Меня зовут Алан Брэк. С меня достаточно моего королевского имени, хотя я и не прицепляю к нему в конце названия какой-нибудь фермы с громким названием.

   – Что-же, я наслышан о вас, Алан Брэк из эпинских Стюартов. На этом корабле матросом служит ваш земляк и дальний родич Эвен МакДональд, который буквально на днях рассказывал мне о вашем противостоянии с этими мерзкими Кэмпбеллами. Он и ещё юнга также будут сражаться на нашей стороне. – ответил я, веселясь в душе. – Но, совет на будущее, не стоит пренебрежительно отзываться о моём родовом гнезде. Поскольку что, как не любовь к земле предков, делает простого человека благородным?

   Алан сумел удержаться от ответной колкости, чем завоевал моё искреннее уважение, пылко заверив, что полностью согласен со мной. Всё-таки этот человек был не так наивен, как тщательно демонстрировал. Вместо продолжения пикировки он принялся обследовать нашу крепость.

   Капитанская рубка была выстроена настолько прочно, насколько возможно, чтобы противостоять ударам волн. Из её пяти отверстий только люк и обе двери были достаточно велики, чтобы пропустить человека. Двери, кроме того, можно было плотно задвинуть; они были сделаны из толстых дубовых досок и снабжены крючками, чтобы держать их открытыми или закрытыми, смотря по надобности. Одну дверь, уже прикрытую, я тут же и укрепил таким образом. Но когда я хотел прокрасться к другой, Алан остановил меня.

   – Дэвид,  – сказал он,  – извини, я не запомнил названия твоего поместья, и потому осмеливаюсь называть тебя просто Дэвидом... Открытая дверь – лучшая наша защита.

   – Может лучше было бы всё-же закрыть её, чтобы нас не смогли застать врасплох? – предложил я.

   – Нет, Дэвид,  – сказал он.  – Видишь ли, пока эта дверь открыта и я стою лицом к ней, то большая часть наших врагов будет прямо передо мной, а там-то я и желаю их видеть.

   Затем мы уселись за стол, чтобы зарядить все имеющиеся в рубке мушкеты и пистолеты. Кстати, надёжность кремневого огнестрельного оружия при близком практическом знакомстве меня изрядно удивила. Нет, до АК ему конечно как до неба, но моё изначальное мнение, что кремневый пистолет – это некий аналог детского пугача на сере из спичек, оказалось довольно далеко от истины. А уж калибры! Стволы некоторых ручных картечниц этого мира не уступали подствольному гранатомёту.

   – Для дворян хорошего происхождения, позволь заметить, – сказал Алан,  – это будет гораздо более достойным занятием, чем таскать миски и подавать выпивку просмоленной дёгтем матросне.

   Затем он встал на середину каюты, лицом к двери, и, обнажив свою длинную шпагу, проверил, хватит ли здесь места, чтобы ею управляться.

   – Придётся работать только одним остриём,  – сказал он, тряхнув головой,  – и это очень печально. У меня как раз талант к работе в верхней партитуре. Ну, ладно. Ты продолжай заряжать пистолеты да слушай, что я буду говорить.

   Я выказал своё внимание, хотя пистолеты уже зарядил и в данный момент перебирал имеющиеся в рубке кортики, выбирая из них наиболее подходящие для метания.

   – Прежде всего, сколько у нас противников? – спросил Алан.

   Ну, это был не тот вопрос, который мог бы вызвать у меня затруднение.

   – Тринадцать против четверых,  да-да, у нас есть здесь ещё союзники – сказал я, – но проблема в том, что мы не можем себе позволить убить даже половину своих врагов, иначе управляться с парусами будет некому и мы сгинем в море при первом же шторме.

   Алан присвистнул.

   – Ладно,  – заметил он,  – этого уже не изменишь. А теперь слушай внимательно. Мое дело – оборонять дверь, откуда я жду главного нападения. В этом ты не участвуешь. Смотри не стреляй в эту сторону, пока я не упаду, потому что мне приятнее иметь десять врагов впереди, чем одного такого друга, как ты, стреляющего мне в спину из пистолета.

   Я успокоил его, сказав, что отличный стрелок.

   – Вот все всегда так говорят! – ворчливо заметил он, явно пребывая не в восторге от моего заявления, –   но всё-же порошу тебя не особо стрелять в этом направлении.

   – Окей,  – ответил я, пожав  плечами, – но позади вас дверь, которую они могут взломать.

   – Да,  – отвечал он,  – и это тоже входит в твои обязанности. Как только пистолеты будут заряжены, ты должен влезть на койку, ближайшую к окну, и, если они дотронутся до двери, стреляй. Но это ещё не все. Сейчас мы проверим, какой из тебя получится воин, Дэвид! Что тебе ещё надо охранять?

   – Люк,  – сказал я.  – Но, право, мистер Стюарт, нужно иметь глаза и на затылке, чтобы охранять и дверь и люк, потому что когда я нахожусь лицом к дверям, то повертываюсь спиной к люку.