Текст книги "Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Макс Мин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)
Даже странно, что он мог испытывать негативные чувства. За эти дни он как минимум удвоил своё состояние, от моих же денег из более чем ста гиней осталось только пятьдесят. Подозреваю, что Алан спустил всё своё до нитки. Таким как он излишне азартным и достаточно простодушным игрокам в карточных играх Фортуна обычно не благоприятствует.
– Нас никому не сбить с пути, – процитировал я нараспев старинную шотландскую поговорку, – нам всё равно, куда идти.
– О, дорога на юг нам отлично подойдёт, – поспешил Алан погасить сгустившееся в воздухе напряжение, – мы готовы выдвинуться хоть сегодня.
XXIV.
Под покровом ночи мы с Аланом переправились через Лох-Эррохт и стали спускаться по его восточному берегу к другому убежищу около Лох-Ранноха, куда нас вел слуга Клуни. Этот малый нес солидную часть нашего багажа и плащ Алана. Он шел бодрым шагом, как крепкая горная малорослая лошадь. По-видимому, ноша казалась ему легкой, тогда как половина такого груза своим весом заставляла нас сгибаться в три погибели. А между тем в обыкновенной борьбе я мог бы легко переломать ему кости. Наглядная иллюстрация к разнице между силой и выносливостью.
Без сомнения, для нас было большим облегчением шагать без обычной тяжёлой ноши. Шли мы по самым мрачным, пустынным местностям Шотландии, под облачным небом, но в сердцах наших было далеко не так мрачно.
Долгое время мы шли молча, просто наслаждаясь окрестными видами. Затем начали говорить о разных интересующих нас вещах. Мне было трудно держаться в рамках опыта оригинального Дэвида Бэлфура, поскольку его накопилось пока с гулькин нос. Нет, теоретических познаний у него было гораздо больше чем у среднестатистического человека этого времени. Но вот выводы и суждения он в основном заимствовал у других людей или извлёк из не самых лучших книг. Добавьте сюда ещё воспитание священником и практическое отсутствие общения с ровесниками... В общем, сложным человеком был изначально Дэвид в свои без малого восемнадцать лет. Маленький старичок, довольно рассудительный, но эгоистичный и упрямый, трусоватый, практически без живого огня в душе. Стал ли он намного лучше, получив ещё один слепок сознания в довесок? Вот уж сомневаюсь. У второй моей личности недостатков было ещё больше. Выработанный за годы жизни калекой цинизм, отрицание ценности своей и чужой жизни, даже, что уж тут скрывать, явная неадекватность поведения и вообще реакций на происходящие вокруг события. Изначально младший из рода Бэлфуров имел одну простую мечту – отыскать своё место в этом мире, найти положение, стать обеспеченным человеком, завести семью, растить детей, жить ради самой жизни. Простая мечта над примитивизмом которой так легко посмеяться. Теперь же всё изменилось. Мечты исчезли. Жизнь из сказочного приключения почти превратилась в дорогу ведущую к смерти. Иногда мне кажется, что там, в горах Кандагара, душманская мина покалечила не только тело одного обычного лейтенанта Советской Армии, но и его душу. В новом мире это усугубилось ещё сильнее. На самом деле, большинство людей не может жить только для себя, без крепких связей с окружающим миром.
Поэтому я и пытался всеми силами вписаться в новое окружение, хотя выходило пока не очень. Мне здесь совершенно не было о ком заботиться кроме себя самого. Не было ни общих с кем-то идей, ни семейных обязательств – полная свобода: идти куда хочешь и делать что угодно. Но проблема в том, что мне ничего особо сильно и не хотелось, Возможно именно в этом крылась причина того, что меня так уверенно тащило по проторенной дороге чужой судьбы, даже вопреки предзнанию? Может стоило приложить больше усилий, поднапрячься посильнее чтобы порвать эти цепи и наконец пойти своим путём? А зачем? Чего же я всё-таки хочу от жизни? Вот ведь беда, ответа на этот вопрос у меня пока нет. Вообще никакого. Что же остаётся? Плюнуть на какие-то глобальные цели и заняться осуществлением сиюминутных желаний разве что. И чего я хочу сию минуту? Выпить и женщину разве что. Причём последнее желание почти целиком заслуга прошлой личности Дэвида, за собой прошлым такого накала страстей в этом вопросе я не припомню. Дорвался мелкий, вначале до моих воспоминаний, а затем, попробовав на практике, совсем голову потерял. Нет, пока приходится нагружаться физически на износ, всё в порядке, лишних мыслей не возникает. Но стоит отдохнуть... А ещё и постоянные сны эротического содержания... В общем, срочно нужна женщина, потому что в таком состоянии я скоро штаны начну во сне пачкать.
– Послушай, Алан, – обратился я между тем к своему спутнику, – у тебя где-нибудь неподалёку нет надёжного места, где бы можно было отсидеться неделю-другую, при этом не тратя слишком много денег?
Мы в это время шли уже на другой стороне Лох-Эррохта, недавно достигнув ровной, заросшей камышом земли, где идти было легко, поэтому общаться было не трудно.
– Дэвид, – ответил Алан, – я не совсем понимаю, что ты задумал.
– Сидение в гнезде Клуни натолкнуло меня на одну мысль, – задумчиво сказал я, – нам нет смысла прорываться во Францию немедленно, когда все горы взбудоражены. Если отсидеться пару недель, сменить твою одежду и, по возможности, обзавестись попутчиками, можно будет отправиться в путь без такой опаски.
Алан признал, что в моих словах есть некоторая правота, обещал подумать и посоветоваться с нашим проводником.
На следующий день, когда стало смеркаться, мы переправились через Лох-Раннох с помощью всё того же слуги Клуни, который давал нам советы, какого пути нам лучше держаться. Он предложил тотчас же подняться в горы, обойти окружным путем вершины Глэн-Лайон, Глэн-Лохай и Глэн-Дохарт и спуститься в Лоулэнд у Киппена и верховьев Форта. Алану не особенно нравился этот путь, почти полностью пролегавший через страну его кровных врагов – гленорхских Кемпбеллов. Он говорил, что, повернув к востоку, мы почти сейчас же попали бы в страну атольских Стюартов – членов рода одного с ним имени и происхождения, хотя подчинявшегося другому вождю, и, кроме того, добрались бы более легким и коротким путем до места нашего назначения. Но слуга, бывший у Клуни главным разведчиком, по всем пунктам разбил Алана, указав на численность войск в каждом округе, и в конце концов доказал, насколько я мог понять, что нигде нам не будет спокойнее, чем в стране Кемпбеллов.
Алан наконец уступил, хотя не особенно охотно.
– Это одно из сквернейших мест в горной Шотландии, – сказал он. – Насколько мне известно, там ничего нет, кроме вереска, ворон и Кемпбеллов. Но я вижу, что вы человек довольно проницательный, и потому пусть будет по-вашему.
Итак, мы отправились по указанному пути и почти целых три ночи скитались по диким горам и среди истоков горных речек. Часто мы брели в тумане; почти постоянно дул ветер, лил дождь, и ни разу нас не порадовал хотя бы один луч солнца. Днем мы спали в мокром вереске; ночью без отдыха карабкались по головокружительной крутизне, между нагромождениями утесов. Мы часто плутали, часто вынуждены были останавливаться и ждать, когда рассеется туман. Об огне нечего было и думать. Единственной нашей пищей служил драммах и кусок холодного мяса, который мы захватили из Клетки; что же касается питья, то, слава богу, в воде у нас не было недостатка.
Это было для нас ужасное время: отвратительная погода и угрюмый характер местности, по которой мы шли, делали наше положение ещё более тяжелым. Нам постоянно было холодно. Когда я спал на своей мокрой постели из ветвей вереска, то видел по большей мере кошмары. Мне обыкновенно представлялась одно и то же – пыльные горы Афганистана, налёт духов на нашу автоколонну, перестрелки в ущельях, марш-бросок по горному серпантину, закончившийся моей встречей с той самой злосчастной миной. От такого тревожного сна я пробуждался ещё во мраке, для того чтобы сидеть в той же грязи и ужинать холодным драммахом. Дождь хлестал мне в лицо или ледяными струйками сбегал по спине, а туман стоял вокруг нас, точно стена. Когда же дул ветер, внезапно рассеивая мглу, перед нами открывалась глубокая пропасть, в темной глубине которой громко бурлили ручьи.
Шум бесчисленных рек слышался повсюду. От непрекращающегося дождя все горные ключи разлились; долины наполнились водой, точно водоемы; в каждом потоке вода высоко вздымалась, переполняла русло и выступала из берегов. Во время наших ночных переходов мы слышали торжественные голоса воды в долинах, напоминавшие то удары грома, то гневные крики. Я вспоминал тогда "водяного духа" – демона потоков, – про которого говорится в сказках, что он рыдает и ревет у брода, пока не приблизится к нему обреченный на гибель путник. Мне кажется, что Алан на самом деле верил этому, или наполовину верил. И когда шум реки становился громче обыкновенного, я с удивлением замечал, что он крестится католическим крестом.
Во вторую ночь или, скорее, на рассвете третьего дня мы очутились на таком открытом склоне, что не могли выполнить своего обычного плана, то есть немедленно поесть и лечь спать. Прежде чем мы достигли защищенного места, предрассветные сумерки значительно рассеялись, и, хотя продолжал идти дождь, тумана уже не было. Незадолго перед этим мы расстались с разведчиком у Лох-Ранноха, поэтому не совсем точно знали куда идти дальше. Пытаясь сориентироваться на местности потеряли много времени.
На третью ночь мы должны были пересечь на западе землю Балхквиддера. Ночь стояла ясная и холодная, в воздухе чувствовался морозец, и дул северный ветер, разгонявший тучи и отрывавший звезды. Ручьи по-прежнему были переполнены и громко шумели среди холмов, но я заметил, что Алан не думает больше о "водяном духе" и находится в прекрасном настроении. Внезапно он остановился, ветер пафосно играл полами его плаща, и в свете звёзд он выглядел очень решительно.
– Мы наконец-то в Балхквиддере. Тут должны быть дома, и даже дружеские дома. – сказал Алан, – Мы пройдем вдоль ручья, где должно быть жилье. А там, дальше по склону хребта, имеется несколько поселений, где можно попытаться раздобыть новую одежду.
XXV.
У двери первого дома, к которому мы подошли, Алан постучался, что было не особенно осторожно в такой части Хайлэнда, как склоны Балхквиддера. Здесь властвовал не один большой клан, а несколько мелких рассеянных родов, которые оспаривали друг у друга землю. Это был, что называется, «безначальный народ», вытесненный в дикую местность у истоков Форта и Тейса наступлением Кемпбеллов. Здесь были Стюарты и МакЛарены, что было почти одно и то же, так как МакЛарены на войне подчинялись вождю Алана и составляли с Эпином один клан. Здесь были также многие из старого, объявленного вне закона, кровавого клана МакГрегоров. Они всегда имели дурную репутацию, теперь более, чем когда-либо, и не пользовались доверием ни одной партии во всей Шотландии. Глава их – МакГрегор из МакГрегора – находился в изгнании; более непосредственный предводитель части их, рассеянной около Балхквиддера, Джеймс Мор, старший сын Роб-Роя, в ожидании суда был заключен в Эдинбургский замок. Они были во вражде с хайлэндерами и лоулэндерами, с Грэмами, МакЛаренами и Стюартами. Поэтому Алан предпочитал избегать их.
Случай нам помог. Мы попали в дом МакЛаренов, где Алана были рады принять не только ради его имени, но также и благодаря слухам, которые дошли о нем сюда. Я же пошёл довеском, по принципу "у такого крутого парня просто по умолчанию не может быть заурядных друзей", так что меня тоже с ходу записали в закоренелые головорезы и якобиты, нисколько не смущаясь моим юным возрастом. Впрочем, за время странствий я настолько вытянулся и окреп, что истинный возраст уже не так бросался в глаза и это было мне только на руку.
Днем мы прятались в пещере на горном склоне, поросшем небольшим лесом, а ночью, если путь был свободен, отправлялись на поиски приключений. Чаще всего устраивали посиделки в ближайшем доме. Миссис МакЛарен, наша хозяйка, находила всё недостаточно хорошим для таких дорогих гостей. И так как у Дункана Ду – так звали нашего хозяина – были две волынки и сам он очень любил музыку, то мы часто обращали ночь в день. А вот с молодыми симпатичными девушками в поисках приключений здесь было совсем никак. Большинство женщин живущих в ближайших окрестностях не подходили мне хотя бы по одному из упомянутых признаков. Алана это мало волновало, но он, по моим понятиям, вообще был железный в своей неприхотливости человек. А также видимо гораздо больше подверженный греху обжорства, чем сладострастия. Тем более, что продукты в этом нищем горном краю стоили сущие фартинги, и я не говорю об овсянке и молоке, служившими пищей для бедняков. Копчённые лососи, ростбиф, супы куллен скинк (рыбный) и коки-лики (куриный), картофельные салаты клэпшот (с брюквой) и стовиз (с мясом), овсяные лепёшки и печенье... Чего нам только не готовили по заказу. Правда из спиртного в здешних местах имелся только солодовый виски да тёмный эль, не считая ягодных настоек, соков и компотов, но слишком разборчивыми в отношении выпивки мы с Аланом не были.
Гораздо удивительнее было то, что ко мне никогда не подходил никто из должностных лиц, и мне не задавали вопросов, откуда я пришёл и куда иду. В это беспокойное время я не подвергался никаким допросам, как если бы жил в пустыне. А между тем мое присутствие здесь было известно всем жителям Балхквиддера и окрестностей, поскольку я разгуливал повсюду свободно и не скрывал своего настоящего имени. Более того, постоянно таскал на поясе запрещённое здесь оружие, пару пистолетов и длинный кинжал. Объявления о моём розыске уже давно были массово напечатаны и развешаны где только возможно. Всего за пару дней я неоднократно перечитал не очень лестное описание моей особы, а также написанную более крупным шрифтом сумму, обещанную за мою голову. Дункан Ду и все, кто знал, что я пришел вместе с Аланом, не могли сомневаться в том, кто я такой. Да и многие другие могли возыметь подозрения, хоть я и переменил одежду, но не мог переменить лета и наружность, а восемнадцатилетние юноши из Лоулэнда не так часто встречались в этом месте и особенно в такое время. Легко было сообразить, в чем дело, приняв во внимание объявление. Но ничего подобного не случилось. У иных людей тайна хранится между двумя или тремя близкими друзьями и все-таки каким-то образом становится известной, но у хайлэндеров её сообщали целому народу и хранили веками.
Один только случай начала нашего отдыха заслуживает упоминания – о том, как нас посетил Робин Ойг, один из сыновей знаменитого Роб-Роя. Его повсюду искали, так как он был обвинён в похищении молодой женщины из Бальфрона, на которой он, как утверждали, насильно женился, а между тем он разгуливал в Балхквиддере, как джентльмен в своём обнесенном стенами парке. Это он подстрелил Джеймса МакЛарена, и распря между их родами более никогда не прекращалась, но все-таки он вошел в дом своих кровных врагов без страха, как обычный путешественник в общественную гостиницу.
Дункан успел сказать мне, кто это такой, и мы с беспокойством переглянулись. Надо сказать, что сюда же вскоре должен был прийти на ужин Алан, и вряд ли два эти человека могли поладить. А между тем, если бы мы послали Алану извещение или подали сигнал, мы, наверное, возбудили бы подозрение такого настороженного человека, как МакГрегор.
Он вошел очень вежливо, но держал себя с окружающими как с низшими по происхождению: сияв шляпу перед миссис МакЛарен, но снова надел её на голову, разговаривая с Дунканом; и, установив таким образом подобающие отношения, как он думал, с моими хозяевами, МакГрегор подошел ко мне и поклонился.
– Мне сказали, сэр, – заговорил он, – что ваше имя Бэлфур.
– Меня зовут Дэвид Бэлфур, – ответил я, – к вашим услугам.
– Я в ответ мог бы вам назвать своё имя, сэр, – продолжал он, – но оно за последнее время несколько утратило былое значение. Может быть, достаточно будет сказать вам, что я родной брат Джеймса Мора Драммонда, или МакГрегора, о котором вы не могли не слышать.
– Да, сэр, – сказал я спокойно, – я также не мог не слышать и о вашем отце, МакГрегоре Кемпбелле.
Затем поднялся из-за стола и небрежно поклонился. Я подумал, что раз уж драки не избежать, стоит начать её побыстрее.
Он поклонился в ответ не менее небрежно и продолжал:
– Вот что я хочу вам сказать, сэр. В сорок пятом году мой брат поднял часть рода Грегора и повел шесть рот, чтобы нанести решительный удар неправой стороне. Врач, шедший с нашим кланом и вылечивший ногу моему брату, когда тот сломал её в схватке при Престонпансе, носил то же имя, что и вы. Он был братом Бэлфура из Бейса, и если только вы находитесь в какой-нибудь степени родства с этим джентльменом, то я отдаю себя и своих людей в ваше распоряжение.
Надо напомнить читателю, что я о своём происхождении знал не больше, чем какая-нибудь бродячая собака. Хотя мой дядя и болтал о нашем важном родстве, но ничего не объяснил точно, и у меня сейчас не оставалось другого выхода, как нагло солгать, что это был двоюродный брат моего отца, и принять предложение МакГрегора.
Робин коротко ответил, что всегда к моим услугам, выпил за здоровье хозяев и направился на выход.
Уже у самой двери Робин неожиданно встретил входящего Алана, и оба они, отступив, посмотрели друг на друга, как два незнакомых пса перед началом схватки. Оба были невелики ростом, но в эту минуту они точно вытянулись от сознания собственного достоинства. Каждый из них привычным движением бедра высвободил эфес своей шпаги, чтобы можно было поскорее вытащить клинок.
– Мистер Стюарт, если не ошибаюсь? – сказал Робин.
– Верно, мистер МакГрегор: это имя, которого нечего стыдиться, – отвечал Алан.
– Я не знал, что вы в моих краях, сэр, – сказал Робин.
– Я предполагаю, что я в краях моих друзей, МакЛаренов, – сказал Алан.
– Это щекотливый вопрос, – отвечал тот. – На это можно и возразить кое-что. Но, кажется, я слышал, что вы хорошо умеете биться на шпагах?
– Если вы только не родились глухим, мистер МакГрегор, то вы слышали обо мне гораздо больше, – сказал Алан. – Я не один в Эпине умею обращаться с оружием. И когда мой родственник и вождь Ардшил несколько лет тому назад разрешал спор с джентльменом, носившим ваше имя, я не помню, чтобы МакГрегор одержал верх.
– Вы имеете в виду моего отца, сэр? – спросил Робин.
– Это меня нисколько не удивляет, – сказал Алан. – Джентльмен, о котором я говорю, имел скверную привычку прибавлять «Кемпбелл» к своему имени.
– Мой отец был стар, – отвечал Робин. – Партия была неравная. Мы с вами составим гораздо лучшую пару, сэр.
– Я тоже думаю именно так, – сказал Алан.
Я готов был выскочить из-за стола, а Дункан не отходил от этих петухов, готовый вмешаться при первом удобном случае. Но когда последние слова были произнесены, ждать больше было нечего. И Дункан, сильно побледнев, бросился между ними.
– Джентльмены, – сказал он, – я думал совсем о другом. У меня есть две волынки, а вот тут два джентльмена – оба прославленные игроки на этом инструменте. Давно уже идет спор о том, кто из них лучше играет. Вот и представился прекрасный случай разрешить этот спор.
– Что же, сэр... – сказал Алан, все ещё обращаясь к Робину, с которого не сводил глаз, так же как и Робин с него, – что же, сэр, мне кажется, что я действительно что-то подобное слышал. Вы музыкант, как говорят? Умеете вы немного играть на волынке?
– Я играю, как МакФиммон! – воскликнул Робин.
– Это смело сказано, – заметил Алан.
– Я до сих пор оправдывал и более смелые сравнения, – ответил Робин, – притом имея дело с более сильными противниками.
– Это легко испытать, – сказал Алан.
Дункан Ду поторопился тут же принести оба инструмента, являвшиеся его главным достоянием, и выставить перед гостями запечённую баранью ногу и бутылку местного питья, называемого «Атольский сбитень», приготовленного из крепкой водки, меда и сливок, медленно сбитых в определенной пропорции. Противники все ещё были на шаг от ссоры, но оба уселись по сторонам горящего очага, соблюдая чрезвычайную учтивость. МакЛарен убеждал их попробовать его баранину и сбитень, напомнив при этом, что жена его родом из Атоля и известна повсюду своим умением приготовлять этот напиток. Но Робин отказался от угощения, заявив, что это вредит дыханию.
– Прошу вас заметить, сэр, – сказал Алан, – что я уже около десяти часов ничего не ел, а это гораздо хуже для дыхания, чем какой угодно сбитень в Шотландии.
– Я не хочу иметь никаких преимуществ перед вами, мистер Стюарт, – отвечал Робин. – Ешьте и пейте сколько угодно, и я сделаю то же самое.
Оба съели по небольшой порции баранины и выпили по стакану сбитня миссис МакЛарен. Затем, после продолжительного обмена учтивостями, Робин взял волынку и сыграл небольшую горскую пьеску в очень быстром темпе.
– Да, вы действительно умеете играть, – признал очевидное Алан и, взяв у своего соперника инструмент, сначала сыграл ту же пьесу и в том же темпе, а затем начал вариации, которые украсил целым каскадом фиоритур, столь любимых искусными волынщиками.
Мне понравилась игра Робина, но игра Алана привела меня просто в восторг.
– Это было очень недурно, мистер Стюарт, – сказал соперник, – но вы проявили мало изобретательности в своих фиоритурах.
– Я! – воскликнул Алан, и кровь бросилась ему в лицо. – Я уличаю вас во лжи!
– Значит, вы признаете себя побитым в соревновании на волынках, – сказал Робин, – если столь скоро хотите переменить их на шпаги?
– Прекрасно сказано, мистер МакГрегор, – ответил Алан, – и пока, – он сделал сильное ударение на этом слове, – я беру свои слова назад. Пусть Дункан будет свидетелем.
– Право, вам нет надобности кого-либо звать в свидетели, – сказал Робин. – Сами вы гораздо лучший судья, чем любой МакЛарен в Балхквиддере, потому что, честное слово, вы очень приличный музыкант для Стюарта. Передайте мне волынку.
Алан передал инструмент, и Робин стал повторять и исправлять некоторые вариации Алана, которые он, как оказалось, прекрасно запомнил.
– Да, вы знаете толк в музыке, – сказал мрачно Алан.
– А теперь будьте сами судьей, мистер Стюарт, – сказал Робин и повторил эти вариации с самого начала, придав им новую форму, с такой изобретательностью, с таким чувством и необыкновенным вкусом, что я просто изумился, слушая его.
Что же касается Алана, то лицо его потемнело и запылало; он кусал ногти, точно человек, которого глубоко оскорбили.
– Довольно! – воскликнул он. – Вы отлично умеете играть на волынке, можете хвалиться этим. – И он хотел встать.
Но Робин сделал знак рукой, точно прося внимания, и перешел к медленному темпу шотландской народной песни. Это была прекрасная вещь, и сыграна она была превосходно, но, кроме того, она оказалась песнью Эпинских Стюартов, самою любимою Аланом. Едва прозвучали первые ноты, как он переменился в лице, а когда темп ускорился, едва мог усидеть спокойно на месте. Задолго до окончания песни последняя тень гнева исчезла с его лица, и, казалось, он теперь думал только о музыке.
– Робин Ойг, – объявил он, когда тот кончил играть, – вы воистину великий музыкант. Мне не подобает играть в одной стране с вами. Клянусь честью, у вас больше таланта в мизинце, чем у меня в голове. И хотя мне все-таки кажется, что я шпагой мог бы доказать вам нечто совсем другое, предупреждаю вас заранее, что это было бы дурно! Противно моим принципам сражаться с человеком, который так хорошо играет на волынке!
На этом ссора окончилась. Всю ночь сбитень и волынки переходили из рук в руки. Уже совсем рассвело, и все мы были порядочно навеселе, когда Робин наконец вспомнил об уходе.
Солдаты тоже не докучали нам. Однажды, впрочем, в глубине долины прошла партия, состоявшая из двух рот и нескольких драгунов; я видел их с вершины горы, возвращаясь после ночных развлечений у своей любовницы. И да, мне всё-таки удалось осуществить это своё тайное желание.
Как ни смешно, эта женщина оказалась дальней родственницей Робина Ойга, бывшей женой его двоюродного дяди. Её звали Эйли МакГрегор, о чём я узнал далеко не сразу, так как в разговорах за глаза местные её обычно называли "Красной Эйли" или просто "ведьмой". Двадцатидвухлетняя вдова моряка, вышедшая замуж когда ей ещё не исполнилось шестнадцати, считалась в здешних краях ведьмой уже лет пять, и только слабость местной католической церкви, со времён восстания страдающей от притеснений главенствующей в стране протестантской, до сих пор спасали её от неминуемого при ином раскладе костра. Особенно сильно ненавидели молодую женщину некоторые местные кумушки, без всяких к этому оснований подозревавшие, что их мужья регулярно гуляют с ней. Это конечно было грубым преувеличением, Эйли терпеть не могла местных мирных земледельцев, напоказ предпочитая им якобитов и бунтовщиков, которых практически боготворила. Она считала причиной гибели своего мужа чуть ли не лично ныне правящего короля, поскольку именно вследствие изданных его правительством указов её Стьюи был вынужден завербоваться матросом на королевский флот. Но непокорный горец из некогда известного своей воинственностью клана не отличался покладистостью, поэтому в конце-концов, по первому же удобному поводу, был казнён капитаном для устрашения всех смутьянов и потенциальных бунтовщиков в команде.
Наше близкое знакомство стало неожиданностью только лишь для неё, я же осознанно пришёл к этому хаотичному нагромождению скал на берегу озера Войл, у большинства местных жителей считающимся проклятым местом. Он верили якобы здесь, среди изрезанных ветрами, покрытых пятнами лишайников камней, можно встретить самого Дьявола со свитой. Эту местность в народе так и прозвали, "Сатанинская пустошь". Миссис МакЛарен рассказала как-то нам, что Эйли Рой почти каждый день неизменно приходит сюда, не иначе чтобы справлять свои богопротивные дьявольские обряды. Меня бы подобные слухи не заинтересовали, так как в моём воображении все ведьмы представлялись исключительно безобразными старухами, но в тот же день, гуляя вдоль берега озера, я внезапно лично повстречал эту юную вдову. Не сказать, чтобы её внешность сходу сразила меня наповал. Мне нравятся женщины разных типов, практически с любым цветом волос, разве что стройные гораздо больше полных. Но огненно-рыжие, с кучей веснушек, далеко не вверху моего списка предпочтений. Здесь, в горной Шотландии, большинство женщин светловолосые и светлоглазые, с прямыми волосами. Эйли же, с её рыжими курчавыми волосами и зелёными глазами, скорее можно было принять за ирландку. Или всё-таки за ведьму, так как глаза её сияли сумасшедшим вызовом ко всему миру с примесью весёлой насмешки над окружающими. Или только надо мной? Она прошла мимо лишь озорно стрельнув глазами и хмыкнув на моё вежливое приветствие. И да, я уже достаточно вписался в этот мир, чтобы моё приветственное приподнятие треуголки не отличалось от такового у любого из хроноаборигенов.
Гоня перед собой трёх коз, сопровождаемая громадным лохматым волкодавом, она гордо прошла мимо, лихо взмахнув подолом как цыганка в танце. Была в ней бьющая через край энергия молодости, что вместе с правильными, неожиданно юными, чертами лица, со стройной фигурой и отличной грудью, выставленной на обозрение в глубоком вырезе ветхого платья, мало кого из мужчин могло бы оставить равнодушным. Не оставила она равнодушным и меня.
И вот я пришёл в Сатанинскую пустошь, где среди торчащих к небу скал, прозванных Чёртовыми пальцами, росла скудная трава, и куда Эйли каждый день гоняла пастись своих коз.
Её было видно издали. В отличие от большинства местных жителей эта молодая женщина одевалась довольно ярко. Вот и сейчас её красная как мак юбка бросалась в глаза ещё от входа в долину.
– Ты верно не боишься Дьявола, мальчишка, – сказала она вызывающе, стоило мне подойти поближе, – раз осмеливаешься так дерзко ступать по принадлежащей ему земле!
– Ты угадала, нисколько не боюсь, – ответил я, – у меня с ним договор: я не лезу в его дела, а он в мои не суёт своего длинного носа.
– Ха-ха-ха! – искренне и звонко рассмеялась она, – А ты смелый, молодой виг, самого Сатаны не боишься. Но что ты скажешь на счёт моей собаки? Для Льялла догнать и убить оленя ничуть не труднее чем справиться с пройдохой вроде тебя!
Я внимательно посмотрел на пса. Действительно, это был не волкодав, как мне показалось ранее, а дирхаунд, оленья борзая. Огромный лохматый кобель, в холке под восемьдесят сантиметров и весом явно более сотни фунтов был хотя не первой молодости, но и до старческой дряхлости ему было ещё далеко.
– Если честно, мне бы очень не хотелось бы убивать столь замечательного пса, – ответил я с улыбкой после небольшой паузы, – он мне нравится.
Пёс, до этого с любопытством прислушивавшийся к нашему разговору, с глубоким вздохом положил голову на лапы. Он не чувствовал во мне ни страха ни агрессии. И, я могу в этом поклясться, прекрасно понимал, что пистолеты и кинжал у меня на поясе висят не только для красоты.
– И всё же, – продолжила разговор красотка, – зачем ты сейчас явился сюда?
– Во-первых – чтобы представиться. О тебе я и так наслышан, Эйли МакГрегор, как и об твоей невесёлой истории, – ответил я согласно заранее намеченному плану на разговор, но затем неожиданно Остапа понесло: – меня же самого на равнине зовут Дэвид Бэлфур, в горах – Мартин Стюарт, а в далёких заморских землях звали Максим Хван. Я есть душа самоубийцы, непонятно каким образом попавшая вместо заслуженного места в аду в тело этого несчастного юноши, и намеренная как возможно более затруднить его и без того весьма нелёгкую жизнь.
Вот блин, кто ж меня за язык дёргает? Я ведь просто хотел немного весело потрепаться, а вовсе не выворачивать здесь свою душу наизнанку. Но собеседница, как это не удивительно, всё ещё не смотрит на меня как на скорбного умом. Наоборот, в её взгляде отчётливо читается... надежда? Обдумывая эту странную реакцию на мой дурацкий спич, я немного подзавис.
– Ты сказал «во-первых», – наконец прервала она затянувшуюся паузу, – значит ли это, что будет и во-вторых?
– Конечно будет, – отмер я, – кроме всего прочего я глубоко в душе рыцарь без страха и упрёка, который просто не может спокойно пройти мимо красивой женщины в нелёгком положении. Или же, если ты предпочитаешь другой вариант, не сможет не присоединиться к оргиям красивой ведьмочки, если уж ему подвернулась подобная возможность. А может я даже волшебник, который исполнит твои сокровенные желания...
