Текст книги "78"

Автор книги: Макс Фрай

Соавторы: Марта Кетро,Петр Бормор,Юлия Зонис,Алексей Толкачев,Карина Шаинян,Ольга Лукас,Алексей Карташов,Юлия Боровинская,Марина Воробьева,Оксана Санжарова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)

9 Чаш
Радость

Этот аркан еще называют Ангел Полной Чаши. Он обещает полное осуществление всех планов, желаний и даже тайных надежд. Причем сохраняет свое значение при самом неблагоприятном раскладе, разве что добавляет счастливчику ложного тщеславия, которое со временем может ему повредить.

Ольга Морозова
Голубые глаза Кумани

– Машка, прекрати толкаться!

– Сам прекрати!

– Это не дети, это наказание Кришны… Сейчас мы все вместе войдем во дворец. Вернее, во двор. Никто не толкается, никто не хихикает. Иванов, тебя это тоже касается! Стоим тихо, смотрим на окно. Кумани появляется ненадолго, не пропустите. И если ты, Иванов, хоть пикнешь во время такого торжественного момента, пеняй на себя!

– Да понял я, Гита Ивана…

Учительница поправила воротник строгой блузки.

– У нас есть еще пара минут, которые вы можете потратить с пользой. Сусликов, прекрати ковыряться в носу! Так вот… На этих воротах мы видим мозаику из драгоценных камней. Далекие предки в меру своих способностей изобразили вехи нашей истории.

Про мозаичные картины им уже рассказывали на прошлом уроке. Ничего особенного, если честно. Вот схематичный король, похожий на бегемота, играет в условные кости с богиней. Вот жульничает. Вот богиня гневается и уходит, проклиная людей. Скукота.

– Ха! Там, где несчастья, корова полудохлая, точно, как наша Гита, – тут Лешка поймал взгляд учительницы и поспешил сделать умное лицо.

– А потом состоялся референдум, – угрожающе бубнила Гита, – на котором было принято решение считать богиню единственной. И вскоре произошло первое великодушное воплощение. С тех пор Кумани хранит наш мир.

– Гита Иванна, а что вон там, где человечки вокруг стола прыгают? У них еще сапфиры вместо глаз? И тут они… И вот здесь!

– Эту мозаику принято трактовать, как пир во имя богини… Маленький рост фигур говорит нам о ничтожности людей. В чаше перед ними – амброзия, божественная пища – символ дарованного плодородия…

Лешка тихонько фыркнул:

– Ага, ничтожность, конечно. По-моему, они просто конфеты едят.

– Тишина! Все готовы?

– Да, Гита Иванна, – ответил нестройный хор голосов.

– Проходим парами, не толпимся. Иванов, предупреждаю тебя… Алексей, ты меня вообще когда-нибудь слушаешь?!

Дворец был прекрасен и ослепителен. Зеленые солнечные лучи отражались в тысячах драгоценных камней. Нужное окно обрамляли россыпи рубинов и смарагдов. Потекли долгие минуты ожидания. Дети начали переминаться с ноги на ногу, и вот, наконец, в окне мелькнула женская тень. Кое-кто встал на цыпочки, чтобы получше ее разглядеть, но она уже исчезла.

– Благодарим тебя, богиня! – учительница сделала знак рукой, и школьники, разочарованно переглядываясь, вышли за ворота. Гита Иванна откашлялась.

– Итак, дети, сегодня вы увидели величайшее чудо на свете – воплощение богини Кумани. Как вы знаете, жрецы выбирают божественное воплощение из лучших девочек королевства по тысяче признаков – гороскоп, форма пальцев, цвет глаз…

– Гита Иванна, у всех же карие глаза? Разве другие бывают?

– Хороший вопрос! Девочки проходят обряд инициации и только у одной из них глаза становятся голубыми. Это и есть воплощение богини Кумани. Ее поселяют в этот дворец… Да, в этот… Ей запрещено ступать на землю и разговаривать с другими людьми. Джонс, не толкайся!.. Поэтому мальчики и не могут быть воплощением богини Кумани! Они вечно думают не о мире, а о войне! Иванов, если у тебя есть, что сказать, говори вслух, а не отвлекай Василькову.

Лешка неохотно повернулся к учительнице:

– Я только спросить хотел. Она так до самой смерти сидит?

– Мне не нравится твой тон, Иванов. Ты плохо меня слушал. Нет, богиня выбирается на двадцать лет. Самый важный день в жизни богини – день восшествия. Через две недели состоится церемония выбора новой Кумани. Если вопросов больше нет, все могут идти. Напоминаю, что завтра контрольная по богословию, надеюсь, вы изучили рекомендованные источники.

Машка и Лешка были соседями, и домой возвращались вместе. Машка вздохнула:

– Двадцать лет. Ужас! Я бы никогда не согласилась.

Лешка про богиню уже забыл. Дурацкая контрольная. Дебильная. Гита придираться будет… И так вчера на молитву опоздал, а если еще контрольную не сдать… Книжку бы какую-нибудь… книжку… глянуть хоть, о чем речь. Тут его осенило.

– Машк, а, Машк!

– Чего?

– А ты к контрольной готовилась?

– А зачем тебе? Списать, что ли, хочешь?

– Ну, чего сразу списать… Так готовилась или нет?

– Да я уже все выучила!

– Ладно тебе, врешь?

– Вот и не вру, вот и не вру!

Машка стукнула Лешку портфелем. Она всегда готовилась ко всем контрольным! Тем более, по богословию. Попробуй, не приготовься, если мама – жрица Кумани.

– Что ты, как маленькая, Василькова…

– Сам дурак.

Лешка в сердцах сплюнул – не драться же с девчонкой. Да и с контрольной надо решать. Он прикинул так и эдак. Выходило, что делать нечего.

– Машк, а у твоей мамы, наверно, много книжек?

– Конечно. А ты что, сам не можешь к контрольной подготовиться?

– Я все могу, – веско сказал Лешка и огляделся по сторонам. Слава Кришне, желающих уличить его во лжи не было. – Но ты же у нас отличница, тебе что – трудно?

Машка подозрительно сощурилась.

– И чего ты от меня хочешь?

– Дай книжку какую-нибудь, я быстренько спишу и тебе верну.

– Не могу, – насупилась Машка, – книжки у мамы на работе, в храме. Их нельзя оттуда брать.

– А если никто не увидит?

– Все равно нельзя.

– Ну, хоть посмотреть на них можно?

– Если только в храм пойти… Но посторонних туда не пускают.

– А я не посторонний!

Она покачала головой. Лешка задумался.

– А если очень скрытно в храм пробраться? Как шпионы?

– Да ты что! Нас убьют, если узнают!

– Не узнают.

– Да не буду я ничего такого делать!

– Я понял, тебе слабо.

– Не слабо!

– Нет, слабо!

– Нет, не слабо! – Машка снова разозлилась.

– Да, – Лешка, наконец, нашел железный аргумент. – Потому что ты девчонка.

– Ах, девчонка! А ну, пошли!

Машка схватила его за рукав и потащила за собой. До храма было рукой подать, до лазейки в заборе – чуть дальше. Машка привычно прошмыгнула внутрь. Лешка полез было за ней, но зацепился рукавом и беспомощно задергался. Раздался сиплый лай.

– Чего ты копаешься?!

Он вспотел, пытаясь выбраться, но ничего не получалось. Машка потянула его за руку, он рванулся и, едва не оставив на гвозде половину куртки, вывалился во двор.

– Ну, Лешенька!..

Дети едва успели юркнуть в ближайшую дверь. Во дворе появилась собака. Задумчиво постояла у забора и, зевая, ушла досыпать.

– Хорошо хоть Полкан старый и вообще…

– Кстати, Василькова, я тебе не Лешенька.

Машка поджала губы:

– Ох, ну извините, господин Иванов…

– Ладно. Ты знаешь, куда идти?

– Ну… Где-то тут книгохранилище…

Коридор был мрачный. Заперто, заперто… Лешка неодобрительно качал головой. Наконец, одна дверь поддалась. В комнате пахло чем-то сладким, вокруг лежали горы блестящих украшений, свертки странного вида, кубики, ящики…

– Кажется, это склад… Нет тут книжек.

– Ну, может, хоть одна найдется? Давай поищем?

– Давай…

Через полчаса Машка стала шмыгать носом.

– И чего я тебя послушала?

– Не дрейфь…

– Сейчас как придет кто-нибудь…

– Ты чего – боишься?

– Я не боюсь… я есть хочу… Очень. Я всегда, когда нервничаю, есть хочу.

– А чего дома не поела? Заранее? – ядовито спросил Лешка.

– Мамы с утра не было, а я готовить не умею еще… Ты только никому не говори.

– Ну ты даешь, Василькова… Все умеют готовить! Я вот умею. Мужчины вообще самые лучшие повара!

– Нет, женщины!

– Нет, мужчины!

– А ты вообще не мужчина!

– А ты готовить не умеешь!

Оба надулись. Молчание затянулось бы надолго, но вдруг Лешка пихнул подругу в бок.

– Чего толкаешься?

– Не толкаюсь, показываю. Глянь туда! Сейчас все будет. А то помрешь еще с голоду, возиться с тобой…

– И что ты собираешься делать?

– Не видишь, что ли? Вон, комбайн стоит кухонный. Я на нем все, что хочешь, могу сделать!

– Все-все?

– Все-все.

– И торт?

– И торт.

В шкафу нашлась коробка с гранулированной смесью. Голубое облако на картинке, видимо, означало «нечто воздушное». «Для девчонки сойдет», – решил Лешка. Он торопливо защелкал кнопками. Комбайн мигнул и загудел. Машка спохватилась:

– А ты инструкцию прочитал?

– А чего ее читать, – отмахнулся Лешка. – И так все ясно.

Гудение прекратилось. Лешка со сложным выражением лица разглядывал получившиеся бурые шарики.

– А говорил, умеешь… – Машка была разочарована.

– Да умею я!

– Вот сам и ешь!

С видом оскорбленного повара Лешка сунул в рот один шарик. Надкусил… и зажмурился от удовольствия.

– На, держи!

– Это что – можно есть? – недоверчиво спросила Машка.

– Еще как! Ты попробуй!

Она брезгливо, двумя пальцами, взяла бурый комочек.

– Слушай, похоже на конфеты! Вкусно-о-о!

– Я же говорил – со мной не пропадешь!

Машка с готовностью закивала, но тут послышались голоса.

– Ой! Это жрецы! – Машка заметалась по комнате, едва не свернув стопку разноцветных кульков.

– Тихо, – зашипел Лешка, одной рукой придерживая свертки, а другой хватая девчонку за руку. – Прячемся!

Под столом было тесно. Сердце колотилось уже где-то в коленках, постепенно спускаясь ниже. Жрецы беседовали, ни о чем не подозревая.

– …и амброзия готова?

– Пока в сухом виде.

– Я надеюсь, вы поставили охрану?

– Я… гхм… Разумеется…

– Смотрите. В наших руках равновесие мира. На этот раз все должно получиться…

Голоса постепенно стихли. Теперь можно было вылезать.

– Уф, пронесло…

– Леш, я боюсь. У меня аж все трясется и голова кружится. Пошли домой, а?..

Лешка промолчал, хотя у него тоже все внутри немножко дрожало, и перед глазами плыли цветные пятна, как во время гриппа. Надо было уходить. Вот только что делать с конфетами? Лешка задумчиво потер глаз.

– А давай с собой заберем?

– Ты сдурел?! Положи на место.

– Не можем же мы просто их здесь оставить? Любой дурак догадается, что тут кто-то был.

– Точно… Что же делать…

– Все, берем с собой. Ребят угостим.

– Ну, я не знаю…

– Берем, берем.

Лешка схватил первый попавшийся пакетик, сгреб сладости и запихнул в рюкзак.

Выбираться было страшновато. Вздрагивая от каждого шороха, они выскользнули из здания и припустили по улице. Через пару кварталов пришлось остановиться, чтобы перевести дух.

– Эх. Так я тебе и не помогла, – заметила, отдышавшись, Машка.

– Да ладно, – великодушно ответил Лешка. – Зато какое приключение!

– Ага, – она улыбнулась и потерла глаза.

– Ты что – спать хочешь? – удивился Лешка.

– Нет, что-то глаза чешутся.

– Слушай, и у меня.

– Может, это аллергия? – неуверенно спросила Машка.

– А что это?

– Ну, болезнь такая. Там глаза чешутся… не помню точно. Кажется, от пыли бывает.

– Да, пыли мы с тобой нанюхались в этом дурацком храме…

– Храм не дурацкий!

– Ладно, ладно, идиотский…

– Сам ты идиотский!

– Да ну тебя, иди уже домой. Мне еще к контрольной готовиться…

Утром Лешка проспал. Плеснул в лицо водой, глянул в зеркало и – остолбенел. Глаза были голубые. Он осторожно присел на край ванны. И что это значит? И что теперь делать? Может, врача вызвать? Мысли путались… От звуков электронной кукушки Лешка подлетел. Восемь часов! Контрольная!!

Путаясь в лямках рюкзака, он сбежал по лестнице и едва не сбил с ног Машку.

– Ты что – тоже опаздываешь? – тупо спросил Лешка.

– А что – не видно? – огрызнулась девочка. Она выглядела заплаканной.

– Ревела, Василькова? – голосом Гиты Иванны спросил Лешка.

– Нет, – потупилась Машка.

Лешка пригляделся.

– У тебя что – тоже??

Машка посмотрела на него и открыла рот.

– Ой… Голубые… Ужас!

– Подумаешь! – упавшим голосом сказал Лешка. – Я же не рыдаю из-за этого!

– Как ты не понимаешь, меня теперь выберут! Двадцать лет, как дуре, во дворце сидеть!

– Машк, да чего ты, в самом деле! У меня вот тоже поголубели, что ж и меня теперь… этой… великой богиней Кумани сделают, буду судьбы мира решать? Ты же сама говорила – аллергия. Пройдет!

– Думаешь? – недоверчиво спросила Машка.

– Точно тебе говорю. Плюнь. Ты что – забыла, у нас контрольная сейчас!

Машка ойкнула, схватила портфель, и они побежали в школу. Лешка мог вообразить, как разорется Гита Иванна. И вообразил. Ему не понравилось.

– Не успел я ничего… – выпалил он на бегу. – Хоть бы отменили, хоть бы отменили…

– Ага, как же, отменят, – бормотала Машка. – Это все равно, что… все равно, что…

– Что?

Машка глянула на рекламный плакат, на котором улыбалась красавица в декольтированном мини-платье.

– Все равно, что наша Гита Иванна напялит мини-юбку и серьги до плеч!

Лешка фыркнул. Представить себе в таком виде учительницу, страшную, как Шива-разрушитель вселенной, было невозможно.

– Ну, ты скажешь…

– Ага. Хотела бы я на это посмотреть.

Они влетели в класс. Как ни странно, никакой контрольной и не пахло. Класс гудел.

– Народ, а где Гита?

– А кто ее знает…

В этот момент дверь распахнулась. Класс замер. На Гите была крошечная юбка алого цвета и блестящие серьги. Этот кошмар двинулся к столу и, как ни в чем не бывало, сказал:

– Здравствуйте, дети!

– Здравствуйте, – растерянно ответили дети.

– Сегодня контрольная отменяется. У нас будет только один урок, на котором мы обсудим вчерашнюю экскурсию.

Класс потрясенно молчал. Гита невозмутимо закинула ногу на ногу, тряхнула серьгами и в десятый раз стала разливаться соловьем о важности пришествия божества на землю, о сельском хозяйстве, о чем-то еще нудном…

Лешка повернулся к Машке:

– Что это было?

– Не знаю, – сказала Машка. – А чего ты так на меня смотришь?

Лешка хмыкнул:

– Зеркало есть?

– А что? Я испачкалась, да? – испугалась Машка, спешно ныряя в портфель за зеркальцем.

– Нет, ты глянь.

Машка посмотрела на себя и пискнула, зажав рот рукой. К счастью, Гита уже добралась до макроэкономики и не реагировала на внешние раздражители.

– Опять карие! У тебя тоже, – возбужденно прошептала Машка.

– Я же говорил, пройдет. Обычная аллергия.

– Точно. Ты ужасно умный!

Лешка подавился словом «наверное» и расправил плечи.

Урок закончился, но никто не расходился. Девочкам хотелось обсудить явление Гиты в мини-юбке, мальчики строили гипотезы об отмене контрольной. Лешка сунул тетрадь в рюкзак и наткнулся на кулек с конфетами.

– Народ! – хлопнув себя по лбу, завопил он. – Ну ее, эту Гиту, смотрите, что у меня есть!

Его обступили.

– Вот, – гордо заявил Лешка. – Сам делал.

– Да ну, сам, у тебя даже на уроках труда ничего не получается, – прощебетали с соседней парты близняшки.

– Не хотите – не надо.

Конфеты разобрали. Лешке вдруг вспомнилась экскурсия во дворец Кумани. Ворота, мозаика… Он попытался сообразить, почему, но тут Пашка-Бублик вскочил на парту и произнес речь:

– Я пью… тьфу, я ем эту конфету за то, чтобы в школе никогда не было контрольных по богословию!

Все засмеялись и начали вопить – кто во что горазд:

– За то, чтобы Гита влюбилась в вахтера дядю Васю!

– Чтобы лето длилось три месяца!

– Чтобы кошки научились летать!

– Чтобы солнце стало желтым!

– Чтобы мне подарили динозавра!

– Чтобы я никогда не стал взрослым!

– Чтобы…

10 Чаш
Насыщенный раствор

Все уже исполнилось. Ангелы-хранители выполнили и перевыполнили годовой план. Их подопечный испытывает «чувство глубокого удовлетворения». Почему всех слегка подташнивает, отдельный вопрос.

Выход из этой ситуации – делиться. Учиться превращать чужую жизнь в праздник. И тошнота незаметно пройдет.

Ольга Недорубова
Полная чаша

Это же счастье невероятное! В честь твоего приезда в Москве включили небо иссиня-черного бархата, и по нему звезды россыпью – я представляю себе, как ты выйдешь ночью из метро, вдохнешь глубоко, поправишь сумку на плече – и потопаешь к моему дому, глядя на все это великолепие. А я буду выглядывать тебя в окошко, звонить постоянно на мобильный – «ну где ты уже?!», – и, увидев, запрыгаю от радости и понесусь встречать, и буду топтаться на пороге, распахнув дверь – и на шум лифта завоплю «ну наконец-то!», и буду тебя обнимать, пока ты не начнешь задыхаться.

А потом ты пойдешь в душ, а я включу кофейник и поставлю в печку рыбу в маринаде из терияки и кунжутного масла; и гренки твои любимые поджарю, пока ты будешь плескаться, смывая с себя дорожную усталость. И ты будешь ужинать – неторопливо, с удовольствием, – а потом мы накрутим сигарет и разольем кофе по рыжим керамическим чашкам; и слова будут перебивать и отталкивать друг друга, потому что мы черт знает сколько не виделись, я соскучилась, наконец-то ты здесь, мне правда не верится.

А потом ты будешь спать – я уже и постельное белье постирала и высушила на балконе, чтобы твои сны пахли зимним ветром. А утром дети будут на цыпочках ходить мимо закрытой двери, шепотом рассказывая друг другу, как они тебя нацелуют, когда ты уже наконец-то проснешься. А заполдень я начну потихоньку шуметь, поставлю вариться кофе и стану готовить завтрак, умиляясь на то, как ты спишь; а дети будут шепотом восхищаться рядом; и на запах кофе и наш восторженный шепот ты наконец-то проснешься, и мы тут же примемся скакать вокруг тебя, поить тебя кофеями и кормить блинчиками – с паштетом, с малиновым вареньем, с вареной сгущенкой и просто со сметаной.

А потом ты уедешь куда-нибудь в город, а я оставлю детей с няней и рвану на рыбный рынок, потому что ты любишь жареную рыбу, и притащу свежего карпа и здоровенную форель; карпа запеку в кисло-сладком китайском соусе, а форель засолю – тебе понравится, я делаю самую вкусную соленую рыбу в этой части Вселенной. А потом я буду печь пироги, предвкушая твое возвращение вечером.

И мы снова будем разговаривать – я не знаю, сколько мне нужно тебя, чтобы уже наговориться, мне тебя всегда не хватает; мы будем разговаривать под красный малиновый чай, и под оранжевый апельсиновый вермут, и под алую клюквенную настойку, и еще я специально для тебя сделала имбирную водку. А еще в этот вечер включат местные туманы, и ты будешь смотреть, не отрываясь, на то, как мягкий туман наползает на бескрайнюю заснеженную равнину, а надо всем этим – небо темно-синего бархата, а на столе – твой любимый пирог и яблочный грог; и тепло, и желтый свет китайской лампы. Как же тебе будет здорово!

2 Меча
Перемирие

Равновесие, перемирие, обещание, что конфликт практически сам собой сойдет на нет. И настойчивое требование не возобновлять конфликт.

В неблагоприятном раскладе Двойка Мечей означает, что перемирие будет недолгим. А в некоторых случаях предупреждает, что может с новой силой возобновиться какой-то очень старый, всеми давно забытый конфликт.

Лора Белоиван
Критические игры в ночь полнолуния

Когда на камни острова Скриплёв высадился очередной сухогруз, в спасательно-координационном центре только ахнули и развели руками. За неполные полгода это было уже пятое судно, на полном ходу воткнувшееся в береговую кромку Скриплёва. Удивляться было чему: в спокойном как нирвана проливе Босфор Восточный небольшой островок на траверзе Владивостока является единственной помехой судоходству, обойти которую не составляет никакой сложности: ни сколько-нибудь мощных течений, ни узкостей в этом месте нет; вдобавок ко всему, на Скриплёве имеется маяк. Суда же продолжали выскакивать на скалистый пляж острова с упорством оттаявших по весне лягушек.

Капитаны несли чушь. Двое из них долдонили во время следствия и продолжали утверждать в суде, что никакого острова не видели. Это была глупейшая позиция, для защиты глупей и не придумаешь; тем не менее, преступных драйверов не смогли разубедить даже их адвокаты. В самом деле: Скриплёв отмечен во всех лоциях, и пусть даже у мастера случилось умопомрачение – такое с капитанами бывает – и он проглядел остров, мимо которого сотни раз водил пароходы… нет, это невозможно представить! – ну, забыл, ну, не смотрел вперёд, но локатор, локатор-то показывал тебе жирнющую колбасу коралькой – задолго до того, как твое судно слилось с нею в общем пересечении долготы и широты. А маяк? Как можно не увидеть маяк?!

Разумеется, следственные комиссии обратили внимание на тот факт, что все аварии случались в ночь полной луны, однако объяснения капитанов не лезли ни в какие ворота. Кстати, двое других говорили, в сущности, о том же, о чем и их предшественники. То есть – что острова не было, а появлялся он лишь тогда, когда днища их судов уже вовсю гремели о камни. Лишь тогда они внезапно видели перед собой черную громадину, освещенную красными всполохами скриплёвского маяка. Пятый капитан (вообще-то он стал самой первой жертвой острова) не сказал ничего: в ту секунду, как его судно, скомкав киль, разворотило себе скулы, а забортная вода хлынула меж шпангоутов в носовой трюм, мастера хватил паралич. Сейчас его уже выписан из больницы и продолжает молча умирать на руках своей жены.

Расследование всей этой глупейшей чертовщины затруднялось тем обстоятельством, что в момент столкновения с островом капитаны – и это естественно – не успевали сделать никаких записей в судовых журналах. Вахтенных помощников и матросов опрашивали досконально, и все они как один подтверждали показания капитанов, повторяя, что перед катастрофой не видели по курсу никакой помехи. Равно как и маяка.

Полнолуние – время тревожных снов, поэтому лучше не спать. Пятнадцатый лунный день щекочет мои нервы, заигрывает с ними, вытягивает в струнку и исполняет на них – для начала – соло из Smoke On The Water. Я знаю: это сигнал, после которого сумасшедший блэкмор смешает партии и примется за страшное. Постепенно напрягаясь, я жду, когда ночь смоет с неба декадентскую акварель заката и воплотится в своей излюбленной графической технике – вода, желтая бумага, тушь. Луна не терпит беспорядка. Я вижу, как она делает заливку, и в тот момент, когда её главная кисть касается перигея, в меня вступают ударные.

И так каждый раз.

Капитан с театральной фамилией Немирович поведал на пресс-конференции, что с островом не всё ладно. Его танкер «Механик Пономарёв», избежавший, к счастью, столкновения со Скриплёвым, доставил во Владивосток 5 тысяч тонн высокооктанового бензина. Не пустись Немирович на простенькую хитрость, в Японском море случилась бы экологическая катастрофа.

Немирович наплевал на то, что его могут поднять на смех. Пять крушений – веский повод рискнуть репутацией серьезного мужчины. Немирович действительно рисковал, потому что его версия, выдержанная в духе «Секретных материалов», вполне могла остаться непонятой. Так по началу и произошло; тот факт, что Немировичу удалось нормально провести танкер мимо острова, не слишком повлиял на ситуацию. В конце концов, он был далеко не единственным капитаном, чье судно не разбилось о Скриплёв: действительно, аварий случилось всего пять (хотя этого и много чертовски), а пароходы заходят в пролив абсолютно каждую ночь.

Немирович рассказал, что встал на якорь в двух милях от острова, когда Скриплёв был прекрасно виден не только на локаторе, но и невооруженным глазом. Маяк исправно посылал сигналы в интервале 50 тире 6 секунд, и визуализация острова была отличной: над заливом поднималась полная, как на открытке в честь Хэллоуина, луна. И тогда, поведал капитан, он решил выйти на связь с диспетчером порта. Немирович сообщил берегу о поломке главного двигателя, после чего, вежливо отказавшись от буксира, заявил, что до утра экипаж справится с ремонтом собственными силами.

Я живу циклами луны, раз и навсегда совпав с нею в безукоризненно-патологической пульсации. Двадцать девять дней – наш с нею общий ритм. Мне не нужно обводить цифры календаря. Я могу даже не глядеть в небо, ориентируясь лишь по лунной дорожке на поверхности Босфора Восточного. Когда она становится особенно яркой и дотягивается до моего дома, мои нервы – так уж совпало – начинают исполнять рок-композиции. А еще один раз была совершенно другая музыка. В ту ужасную пасмурную ночь, когда туман занавесил моё окно душной маскировочной шторой, мне не оставалось ничего иного, как лезть на стены под ансамбль из японских барабанов и шотландских волынок.

Капитан «Механика Пономарёва» засек момент, когда остров исчез не только из виду, но и с экрана локатора. Вернее, Скриплёв пропал из капитанского поля зрения, но в ту же секунду бдивший у радара второй помощник заорал на весь мостик: «Есть!», после чего протёр глаза и поправился: «То есть нету». Факт исчезновения острова капитан лично, в присутствии вахтенных – штурмана и матроса – зафиксировал в судовом журнале. Подписи всех троих были предъявлены экспертам, а потом и журналистам. Имелись также автографы и других членов экипажа «Механика Пономарёва»: команда была поднята по тревоге «человек за бортом», и каждый расписался под текстом служебной записки в подтверждение того, что «в условиях хорошей видимости и отсутствии волнения на море по курсу судна не отмечено никаких плавучих объектов, в т. ч. островов».

Немирович и вправду был готов простоять на якоре до утра, но этого не понадобилось: остров появился через четыре часа там, где ему и положено быть – в пяти милях от берега и в двух – от танкера. Как будто никуда и не исчезал. С моста отдали команду запускать главный двигатель, якорь с утробным масляным грохотом всосался в клюз, и «Механик Пономарёв» малым ходом, дабы оставался максимум возможности для маневрирования, двинулся по направлению к внутреннему рейду. В судовом журнале было записано, что Немирович приказал расходиться с островом правым бортом, потому что при расхождении левым судно оказывалось между берегом и островом, а от этого Скриплёва можно было ожидать всего, чего угодно.

В такое время нельзя солить капусту и ходить в церковь. Если наплевать на приметы и запреты, капуста отомстит отсутствием хруста, а церковь – ощущением мелового круга, посреди которого, словно проклятый Хома Брут, стоишь ты. Но это ерунда. Главное – пережить первую ночь.

Вопреки аргументированному докладу Немировича, в прессе возникли слухи, что злополучный Скриплёв обладает способностью исчезать и возникать по несколько раз за ночь. Впрочем, выводы из наблюдений капитана всё же сделали. Но не считать же, в самом деле, серьезным результатом инструкцию, строго-настрого велевшую капитанам вызывать лоцмана за три мили до подхода к Скриплёву. Не прошло и месяца после ночной стоянки «Механика Пономарёва» супротив острова, как в его скалы со всей дури влепился вьетнамский сухогруз «Binjong ga», следовавший в сопровождении лоцманского катера. На этот раз, к сожалению, не обошлось без человеческих жертв.

Может быть, мне только кажется, но именно тварная боль, раскаляющая низ моего живота, помогает мне чувствовать фактуру лунного света, графику которого я последние полгода пыталась перевести в живопись. Когда я в полном порядке, лунный свет ускользает от меня, течет сквозь пальцы и кисть, не оставляя следов на холсте. Так что к «Ночному этюду с натуры» мне приходилось возвращаться только на пересечении четырнадцатого-пятнадцатого лунных дней, когда нервы начинают играть бесконечное вступление сразу к трем вещам Deep Purple. Тогда я бралась за работу, перекачивая физиологический напряг в свой «Ночной этюд»: как оказалось, этот процесс невероятно успокаивает, и в какофонии звуков появляется гармония. Вид из окна комнаты у меня потрясающий. Работала я часа по четыре: до тех пор, пока луна не смещалась слишком уж вправо.

Не знаю, что же я стану делать теперь, когда «Этюд» наконец завершен. Я всё-таки закончила его несмотря на то, что всякий раз мне приходилось счищать мастихином остров Скриплёв. Он у меня ну никак не получался: торчит посреди пролива и ломает всю композицию, бросая совершенно ненужную тень на широкую и гладкую лунную дорожку.

Расследование загадочных крушений возле Скриплёва зашло в тупик, несмотря на то, что к местным экспертам, бригаду которых теперь возглавляет кдп Немирович, присоединились прилетевшие из Англии специалисты Ллойдовского Регистра. Еще раньше во Владивосток прибыли представители Европейского Банка Реконструкции и Развития, на чьи кредиты были построены три из шести покалеченных судов. Отель «Хёндэ» кишмя кишит экспертами международных страховых компаний, ломающих головы в попытке уйти от гигантских компенсационных выплат судовладельцам и грузоотправителям. До окончания расследования введен запрет на ночное судоходство в проливе Босфор Восточный, и треть персонала диспетчерских служб сидит без работы. Никаких более-менее внятных версий ЧП пока так и не возникло, тем более, что в силу предпринятых мер аварийность в проливе была полностью сведена к нулю.

А мне опять не спится. Я стою на кухне и курю в форточку. Из кухонного окна видно половину Владивостока, залитого топлёным молоком полнолуния. Красиво. Я курю и смотрю на город.