Текст книги "Наследие да Винчи"

Автор книги: Льюис Пэрдью

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 5

Джеймс Эллиотт Кимволл IV щурился от дыма сигарет и гашиша, стараясь не обращать внимания на свою немолодую сотрапезницу. В другом конце просторной комнаты полный лысый мужчина возлежал на спине на вельветовом диване, а дородная женщина в одних чулках и черном кружевном поясе с резинками покрывала поцелуями его полностью обнаженное тело. Кроме них, в комнате по меньшей мере еще два десятка людей в парах, тройках и других комбинациях сладострастно ласкали друг друга, воплощая свои сексуальные фантазии.

Еда в «Клубе Калигула» была не многим лучше среднего. Зато атмосфера, размышлял Кимболл, определенно выделяла его среди прочих. В этом заведении, расположенном в богатом пригороде Амстердама и открытом только для членов, можно было удовлетворить любую человеческую потребность – в еде, напитках и сексуальных удовольствиях. Территория для группового секса освещалась световой программой, управляемой компьютером. В «Калигуле» были и отдельные комнаты для уединенного секса, а также несколько секс-шопов с товарами, исполнявшими даже самые причудливые желания фетишистов и прочих извращенцев. Поскольку Кимболл был одним из основателей клуба, у него имелся доступ к списку его членов, и он постоянно удивлялся тому, что женщин – процентов на десять больше, чем мужчин.

С неохотой Кимболл снова вернулся к своей собеседнице – сорокавосьмилетней Дениз Карозерс, основательнице и генеральному директору «Карозерс Аэроспейс», ведущего международного производителя передовых боевых вооружений и технологий.

– Что-что? – перепросил Кимболл – его раздражало, что пришлось отвлечься от созерцания вакханальной сцены.

– Я сказала, что немного погодя, видимо, придется убрать Эриксона, но я думаю, что пока это неразумно.

Ледяные синие глаза Кимболла опасно сверкнули в слабом свете, и он провел пальцами по светлым песочным волосам, – признак того, что его вывели из себя.

– Почему? – сдержанно спросил он.

– Потому что я знаю старика. Он любит Эриксона как сына. Если мы выведем его из игры, Харрисон Кингзбери потратит миллионы, чтобы узнать, что случилось. Нам такое вмешательство ни к чему, особенно когда мы настолько близки к заключению сделки… А кроме того, – продолжала Карозерс, – думаю, смерть Мартини его отпугнет. Эриксон мог удивиться первым двум, но этого предупреждения он не может не заметить. Я думаю, он отступится – по крайней мере, мы успеем завершить сделку.

Кимболл молча уставился на остатки бифштекса под татарским соусом; он был зол и размышлял, когда же избавится от этого Эриксона. Сколько он себя помнил, с самого раннего детства люди соглашались с его требованиями. Не подчинялись только родители, но они скоро научились не приставать к нему. Одно дело, когда Эллиотт приказывал своему подчиненному Бейли из «КонПаКо» не трогать Эриксона. И совсем другое – когда то же самое говорили ему, Эллиотту Кимболлу, даже если это была председательница Бременской Легации. Он кипел от ярости. Кисловатая изжога опаляла гортань. Кимболл хотел отомстить Эриксону – и еще он хотел, чтобы эта женщина, которая не дает ему свести счеты, уважала его.

– Дорогая, ты не знаешь Эриксона, как знаю его я, – снисходительно сказал Кимболл. – Ты и представления не имеешь, насколько он хитер… Он играет не по правилам.

– Играет не по правилам? Что ты хочешь этим сказать? Какое это имеет значение? Мы тоже не по правилам играем, если это не наши правила.

Эллиотт взглянул на нее. Было время – в молодости, – когда он рассказывал ей все.

– Что ж, – медленно начал он, – это произошло на первом курсе в Гарварде. Во время матча в регби случилась драка за мяч, а он был капитаном команды Массачусетского технологического, и…

– По-моему ты говорил, что никогда не встречался с Вэнсом Эриксоном.

– Да нельзя назвать это встречей. – Эллиотт раздраженно посмотрел на нее. Эта женщина не имела права порицать его за то, что он не рассказал ей эту историю. Он больше не ее девятнадцатилетний жиголо. – Не встреча, но это было важно… Он был у них капитаном, – продолжал Кимболл, снова переживая неприятные сцены из прошлого. Он пересказывал эту историю скорее себе, чем ей. – Исход игры был решен, и до окончания оставалось не больше пяти минут. Мы были лучшими, но Эриксон… Он просто пользовался странными приемами и непривычными способами обходил стандартные комбинации. Это… это было просто неправильно. И через пять минут мы бы выиграли, но тут… тут Эриксон получил мяч, развернулся назад, бросил всех своих защитников и напра вился к линии ворот. Это было… глупо; никто не бросает защитников. Я первый его увидел. Он был мой. Я был больше, выше… – Голос его стих.

Даже сейчас, при слабом освещении «Клуба Калигула», лицо Кимболла вспыхнуло от злобы и унижения, когда он вспомнил, как тогда заболело в животе: на бегу Эриксон наклонился и головой врезался в него; Эллиотт снова увидел, какое голубое было небо, когда Эриксон подошел помочь ему встать после того, как пересек линию ворот. Сейчас Кимболл еще больше его ненавидел. Он возник опять, влез в это дело с Кодексом да Винчи – незаслуженный победитель явился вновь унизить его.

– Я понимаю твои чувства к Эриксону, – мягко сказала Карозерс, – понимаю, что ты хочешь наказать его за несправедливую обиду, но ты должен подождать.

– Нет, Эллиотт, пока рано, – твердо сказала Карозерс, положив руку ему на бедро и привычно погладив его. Она знала Эллиотта Кимболла уже давно. Брокерская фирма его отца, «Кимболл, Смит и Фарбер», управляла первой открытой эмиссией «Карозерс Аэроспейс». Она знала о детских выходках Эллиотта; как он развлечения ради вламывался в дома богатых друзей отца и грабил их; как похитил младшего товарища и прятал его, чтобы получить выкуп; а в шестнадцать лет нарочно переехал пешехода на своем «корвете», чтобы «почувствовать, каково это – убить человека». Старший Кимболл потратил тысячи на защиту сына, наняв лучших адвокатов, и сотни тысяч – на взносы в избирательные кампании. Он купил все правосудие, которое можно оплатить деньгами, но судья все же назначил несовершеннолетнему Кимболлу полугодовое тюремное заключение, «чтобы показать, что даже богачи не могут избежать справедливых наказаний».

Отец Кимболла и все бостонское общество вздохнули с облегчением, когда, выйдя из тюрьмы, Кимболл публично покаялся, выразив сожаление и раскаяние по поводу своей беспутной жизни, и в интервью «Бостон Глоуб» пообещал «сделать все возможное, чтобы жить в соответствии со своими обязанностями перед обществом и стать ответственным гражданином». Чтобы соответствовать обещанию, он получил диплом с отличием в «Ратджерсе» [8]8
  Университет штата Нью-Джерси.


[Закрыть]и сделал в Гарварде обзор судебной практики.

И только Дениз Карозерс знала, что это была лишь дымовая завеса, чтобы отвлечь внимание властей от нового Эллиотта Кимболла. Она это знала, ибо с того момента, как она помогла одиннадцатилетнему Эллиотту лишиться девственности, он доверял ей все личные тайны; они даже повторяли вместе все его сексуальные приключения с другими женщинами, мальчиками и мужчинами. Он также рассказывал ей о том, какую радость ему доставляют убийства, о метафизической похоти, которую может утолить только смерть.

– Есть люди, которые убивают, чтобы жить, – сказал Эллиотт, когда его освободили условно. – Я хочу это делать, Дениз. Очень хочу, потому что я никогда не был таким живым, никогда не чувствовал себя так хорошо, не ощущал такой собственной важности, как в тот день, когда раздавил того старика. Но я не хочу стать похожим на тех, кто сидит в тюрьме. Они убивали потому, что были злы, или из-за того, что их поймали на воровстве. Я хочу убивать ради удовольствия. Я хочу, чтобы в этом чувствовался класс… Я хочу убивать людей руками и смотреть им в глаза, когда они будут умирать. – Карозерс знала, что желание Эллиотта осуществилось, потому что даже тогда, двенадцать лет назад, когда мальчишке было всего восемнадцать, у недавно сформировавшейся Бременской Легации заводились враги, которым необходимо было преподавать уроки. Она договорилась с Эллиоттом: тот никого не будет убивать, пока она не одобрит кандидатуру, время и место. Это прекрасное соглашение длилось больше десяти лет, хотя, к ее разочарованию, сексуальные предпочтения молодого человека сместились на женщин помоложе.

– Я искренне сочувствую тебе насчет Эриксона, – сказала Карозерс, поднимая руку выше, к его паху. – После сделки сможешь делать все, что захочешь. Но не раньше.

Когда она ласкала через ткань его набухающий член, Эллиотт неожиданно дернулся.

Потом неохотно кивнул.

Их взгляды сошлись. Никто не моргнул. Через некоторое время Кимболл нарушил молчание:

– Ты босс. – И про себя добавил: «Пока».

Женщина кивнула:

– Здесь или пойдем в нашу обычную комнату?

Глава 6

Суббота, 5 августа

Последние полчаса длительного полета из Амстердама огромный «Боинг 747» компании «Алиталия» с гулом летел на юг, в Милан, а под ним проплывали красные черепичные крыши средневековых деревушек Ломбардии. Рассматривая пятнышки человеческих поселений среди оливковой зелени, Вэнс Эриксон снова задумался над тем, почему он соврал детективу в Амстердаме. Тот легко выяснит, что Вэнс знаком с Умберто Тоси, профессором университета Болоньи по истории Возрождения и крупным специалистом по Леонардо.

Почему? – думал Вэнс. И в тысячный раз его сознание отвечало: Потому что это – личное дело. А личное дело – потому что это твоя ошибка.

Если бы только… Муки совести стискивали грудь. Если бы он побыстрее пришел к Мартини. Если бы не потратил столько времени в кабаке, Мартини был бы жив.

Не удивительно, что он солгал полицейскому. Он сам виновен в смерти Мартини и должен позаботиться о том, чтобы убийцу нашли. Кроме того, в нем разгоралась ярость: Вэнса злило, что это сделали с таким человеком, как Мартини. Вэнс был раскален от ярости добела, его не устроит, если убийцу приговорят к пожизненному заключению и он будет с комфортом доживать свои дни в сухой и теплой тюремной камере. Этому не бывать, пока жив Вэнс Эриксон.

Тот, кто убил Мартини, должен заплатить.

В Амстердаме полицейские обращались с ним снисходительно – намного снисходительнее, чем американские полицейские отнеслись бы к жителю Амстердама, – но весь разговор Вэнса тяготило их подозрение, что он имеет отношение к убийству.

Его допрашивали снова и снова, но Вэнс рассказывал лишь то, что хотел сообщить… упуская достаточно деталей, чтобы они еще не скоро дошли до той части расследования, где он находится сейчас.

Он не забыл о человеке, который напал на Мартини, и дал точное описание мужчины, который шел за ним по улице. Но умолчал о Тоси и не поделился подозрениями насчет смертей специалистов по Леонардо из Страсбурга и Вены. Эти данные Вэнс оставил себе: ему надо свести счеты, а загладить вину можно, только если убийца умрет от руки Вэнса Эриксона.

В глубине, под вздымающейся волной эмоций, гнева и вины, звучал еще не расслышанный голос – голос страха. Очевидно, что убийства совершались по некоему плану и были нацелены на небольшую группу избранных: тех, кто читал дневники Антонио де Беатиса. Вэнс остался единственным живым человеком, читавшим их. Ему не нравилось думать, что он станет следующей жертвой.

Что знал Тоси? – думал Вэнс, когда самолет начал спускаться к миланскому аэропорту Мальпенса. Что бы то ни было, Вэнс надеялся, что вскоре это выяснит.

В этот вечер в старой части Милана, в «Кастелло Сфорца», должна была открыться огромная выставка и начаться симпозиум по Леонардо. Вэнс собирался поехать туда уже больше полугода. Он с нетерпением ожидал, что услышит доклад Мартини о военной инженерии в работах Леонардо. Симпозиум проходил ежегодно в различных точках Европы, имеющих отношение к Леонардо.

Шесть месяцев. Они казались десятилетием, совсем другой жизнью. Шесть месяцев… Раньше, чем Пэтти, раньше, чем Мартини, раньше…

Вэнс покачал головой, будто пытался стряхнуть неприятные мысли. Внизу, за иллюминатором, постепенно приближался Милан.

Эриксон с легкостью прошел таможню и через час добрался до крошечного пансиона на виа Данте, расположенного примерно посередине между Собором и «Кастелло Сфорца» – до обоих мест можно дойти пешком. Вэнс вполне мог позволить себе остановиться в роскошном пятизвездочном отеле, но ему больше нравилась подлинность пансиона: высокие потолки, стены обеденных комнат украшены настоящими фресками неизвестного художника Возрождения, а вокруг все говорили только по-итальянски. Этот район был рассчитан скорее на местных, чем на туристов. Эриксон останавливался там со студенческих лет.

Сказав таксисту «чао», Вэнс перекинул через плечо единственную сумку, вошел через широкие ворота во двор и поднялся по лестнице на пять пролетов: он, как и прежде, избегал старинного лифта, который со скрипом поднимался и опускался в проволочной клетке в центре лестничного колодца.

Вэнс позвонил, и подошла консьержка.

– Синьор Эриксон! – воскликнула она, с чувством прижимая его к своей пышной груди. – Так приятно увидеть вас вновь! Вы так давно не появлялись.

Согретый ее дружелюбием, Вэнс сел и разговорился с женщиной; она показывала ему фотографию младшего восемнадцатилетнего сына, который только что поступил в университет. Вэнс медленно пил капуччино, пока синьора Орсини рассказывала свежие новости о своей семье – ее родственников во время Второй мировой войны освободили американцы, так что они до сих пор относились к Соединенным Штатам с особой теплотой. Пропаганда коммунистов не повлияла на их взгляды. Несколько минут спустя ее лицо неожиданно помрачнело.

– Ой, синьор, чуть не забыла, – призналась итальянка, – сегодня утром приходил человек. Пришел так рано, что ворота были еще закрыты, он барабанил и кричал так долго, что разбудил меня, пришлось спуститься. – Синьора Орсини нахмурилась, и лицо ее уже не показалось Вэнсу гладким и веселым. – Мужчина немолодой. Убеждал меня, что знает вас. Но казалось, что он такой… встревоженный. Я не решилась открыть ворота. Но он вручил мне конверт и велел передать его вам.

Вэнс так резко поставил чашку на стол, что пролил немного сладкого теплого кофе. Синьора Орсини, похоже, не заметила.

– Он был очень взволнован, – продолжала она. – Казалось, чего-то боится, очень бледный – он сказал, что я должна отдать это вам. Сказал, что это вопрос жизни и смерти.

Женщина порылась в кармане передника и достала мятый конверт, потрепанный, но по-прежнему запечатанный. Она молча смотрела на Вэнса, пока тот разрывал конверт и читал записку.

Я срочно должен вас увидеть. Меня они тоже поймают.

Встретимся сегодня в семь вечера, в Санта Мария делла Грация.

И подпись: «Тоси».

В своей комнате – той, которую Вэнс снимал обычно, окнами во двор, – он походил взад-вперед, разложил вещи, походил еще.

Меня они тоже поймают.Кто – они? Тоси знал, кто убил Мартини? Тоси был посредственным знатоком да Винчи, зато прекрасным ученым. Какое-то время он занимался физикой, специализировался в ядерной энергии, пока не начал критиковать атомную энергетику и не остался без дохода. Он был крепким человеком; чтобы запугать его, надо сильно постараться.

К тому моменту, как Вэнс развесил свой второй костюм и пару сменных рубашек, в надежде, что складки станут менее заметны к завтрашнему симпозиуму, у него заурчало в животе, и он опять вышел на виа Данте – пообедать. Когда он наконец нашел маленький ristorante, расположенный неподалеку от виа Мадзини, был уже час дня.

Он рассеянно съел антипастои спагетти алла карбонара, запил все это половиной бутылки белого домашнего вина. Его терзал страх, читавшийся в записке Тоси.

Вэнс резким движением убрал со лба непослушную прядь волос. Он пытался понять, что важного могло быть в дневнике почти шестисотлетней давности – настолько важного, что необходимо убивать людей, прочитавших его.

Он налил еще вина из графина, затем достал из сумки пачку ксерокопий, которые со временем помялись и потускнели. То была копия дневника де Беатиса; в музее разрешили сделать только одну, опасаясь, что свет может испортить чувствительные листы.

Вэнс потягивал вино и перелистывал дневник. Иногда он поворачивал страницы боком, чтобы прочесть свои примечания, а изредка попадались и комментарии Мартини: ученый сделал их, когда читал дневник несколькими месяцами ранее.

Вселенная сузилась до одного человека, читающего за столом. Ни свет, ни звуки, ни образы не вторгались в этот сконцентрированный мир. Возможно, в словах де Беатиса крылся потаенный смысл, такое, чего Вэнс раньше не замечал. Но найти ничего не получалось. Наконец Эриксон решил, что, возможно, дело не в дневнике, и отложил бумаги. Должно быть, смысл в связи отсутствующих страниц и дневника.

И дневник, и Кодекс Кингзбери – неизученные и считающиеся утерянными – пролежали в архивах Мадридской библиотеки, став жертвами небрежной каталогизации и скопления чрезмерно большого количества книг в крайне маленьком пространстве. Оба документа нашли исследователи, которые использовали нестандартный подход к изучению фондов библиотеки, то есть стали просто просматривать архивы, – как раз так Вэнс и обнаружил дневник.

Много столетий их никто не читал. А теперь кто-то – кто? – испугался, что человек, который прочтет дневник, сможет понять… что?.. Где страницы, которые вынули из Кодекса Кингзбери и заменили подделкой? Вэнс кивнул сам себе, рассеянно рассматривая через занавески ресторана людей, возвращающихся в конторы после обеда. Да, наверное, поэтому и убили тех, кто читал дневник.

Сама мысль, что секреты, возрастом более пятисот лет, угрожают людям XX века, казалась безумной. Тем не менее трое уже умерли, и этим нельзя пренебрегать.

Продолжая размышлять, Вэнс оставил на столе шестнадцать евро за обед и ушел, нырнув в толпу на тротуарах.

Щурясь от солнца, Эриксон возвращался по виа Данте к «Кастелло Сфорца». С массивной кирпичной башни замка свисал транспарант с портретом Леонардо. Под ним, на дуге подъездной дорожки перед зданием, останавливались такси, из которых выходили пассажиры. Должно быть туристы, решил Вэнс. Участники конференции будут заходить с другой стороны огромного замка, напрямую попадая в современный конференц-зал, устроенный внутри крепости эпохи Возрождения.

Размышляя о конференции, Вэнс снова вспомнил о Мартини. Профессор должен был делать доклад о достижениях Леонардо в области военной архитектуры и инженерии – Вэнс тоже очень любил эту тему. Как поступят организаторы? – недоумевал он. Выступление Мартини считалось ключевым.

В поисках ответа на этот вопрос четверть часа спустя Вэнс оказался в приемной координатора конференции. Там кипела безумная, почти отчаянная деятельность: помощники и секретари, многие – священники или монашки, бегали с места на место и тараторили по-итальянски звенящими от волнения голосами.

Это была крупная конференция, и все шло наперекосяк.

Дверь кабинета резко распахнулась, и, словно крупный боевой снаряд в полтонны весом, из нее вылетел директор, бросив через плечо еще пару фраз оставшемуся в кабинете помощнику.

– Боже мой, – улыбнулся он Вэнсу и быстро его обнял. – Как я рад вас видеть! Я отчаянно пытался связаться с вами! Вы… – Внезапно его лицо помрачнело. – Вы слышали о…

– Профессоре Мартини – продолжил Вэнс.

– Да… Ужасно, просто ужасно. – Директор опустил взгляд, словно пытаясь разглядеть ботинки, скрывающиеся под огромным животом.

– Это было…

– Давайте не будем сейчас об этом, – прервал Вэнса директор, поднимая руку, словно регулировщик уличного движения. – Я больше не могу об этом слышать. После того как весь этот… цирк, – он махнул рукой, указывая на хаос в своем кабинете, – окончится, тогда я дам волю слезам, а пока… жизнь должна идти со своей скоростью. А скорость эта, – он взял Вэнса под локоть и повел к двери, – бешеная. Поэтому я так рад видеть вас сейчас. Не то чтобы, – добавил он, подозревая, что сделал ошибку, – что я не рад вас видеть в остальных случаях, но мне, так сказать, нужна ваша помощь… Вы ведь лучший ученик Мартини, правда? – спросил директор, как только они скрылись от офисного шума в относительно спокойном коридоре. – Поэтому я хотел бы, чтобы вы завтра выступили вместо него, – объявил он, не дожидаясь ответа. Вы можете либо произнести собственную речь, либо ту, которую заготовил он.

– Я буду…

– Чудесно! – воскликнул директор. Но он не успел сказать больше ничего – его утащили взволнованные подчиненные, которым потребовалась помощь в разрешении сложной ситуации.

– Вы видели доктора Тоси? – крикнул Вэнс ему вслед.

Директор на ходу покачал головой.

– Попробуйте поискать в «Эксельсиоре», я думаю, он остановился там, – успел крикнуть он, и дверь кабинета захлопнулась.

Вэнс посмотрел на часы: только половина четвертого. Время у него есть, и Вэнс решил потратить какую-то его часть, навестив Тоси в отеле. Возможно, удастся все выяснить без мелодраматической встречи в церкви вечером.

Три часа спустя Вэнс был ошарашен, как никогда. Он доехал на такси до «Эксельсиора» – роскошного многоэтажного современного отеля с теми удобствами, которые так любят американцы.

– Сегодня после обеда синьор Тоси расплатился и уехал. – Молчаливость дежурного администратора рассеялась, когда Вэнс помахал перед его густой, но безупречно подстриженной бородкой бумажкой достоинством в сто евро. – Да, начинаю припоминать, – сказал мужчина с таким видом, словно пересмотрел американских фильмов категории Б. – Синьор Тоси выразил сожаление, что ему пришлось уехать так рано, – администратор сально улыбнулся, – это было, – он сверился с записями, – около полудня. Он ушел вместе с двумя священниками.

Священниками? Несмотря на итальянское происхождение и любовь к искусству эпохи Возрождения, которое теперь чаще встречалось в церквях, Тоси совершенно не питал почтения к религии и открыто выражал неприязнь и к ней, и к ее адептам. Говорил что-то о католических школах и монашках с линейками.

Вэнс шел по корсо Маджента, и от вечернего солнца у него кружилась голова. Мир вертелся, словно калейдоскоп, больше походя на сюрреалистическую картину Дали, нежели на шедевр да Винчи. Деловой гул дня сменялся более мягким и живым гомоном играющих детей, работающих телевизоров, готовящегося ужина: эти звуки раздавались из открытых широких окон вторых и третьих этажей. Когда показалась знакомая башенка с колоннами на церкви Санта Мария делла Грация, до встречи оставалось еще четверть часа. Вэнс решил посвятить эти пятнадцать минут осмотру тщательно отреставрированной «Тайной вечери» да Винчи. Хотя в августе 1943 года шедевр Леонардо чудесным образом пережил бомбардировку союзников, он почти сдался не такому великому, но зато куда более опасному врагу – времени. Краска поблекла и местами начала шелушиться. Это сокровище было бы медленно и безжалостно уничтожено эрозией, если бы не реставрация, которая сама по себе тоже была чудом.

У двери в трапезную Вэнс заплатил скучающему сонному сторожу и вошел в прохладную сырую комнату. Прямо перед ним, освещенный несколькими слабыми лампами, предстали Христос и его удивленные ученики, которые только что услышали знаменитые слова учителя: «Один из вас предаст меня». Старейшая человеческая драма, повторяющаяся миллион раз в день и миллион раз за жизнь. Обманутое доверие – разрушив, его уже не восстановишь.

Вэнс не мог сказать, в какую часть истории Христа он верил, но он мог распознать истину, и не важно, был ли Христос сыном Божьим. Важна лишь голая правда, а она – в том, что нас всегда будут предавать те, кого мы любим. В Иисусе-человеке Вэнс правду видел: он доверял и любил, и умер за свою веру в Бога и других людей.

Сзади послышалось шарканье туфель по грязному бетонному полу, и Вэнс нервно развернулся на звук.

– Синьор, мы закрываемся, – сказал сторож по-итальянски, зевнув и прикрывая рот немытой, рукой.

Дойдя до двери, Вэнс бросил последний взгляд на картину и вышел. Над маленькой площадью на тонком проводе, легонько покачиваясь от вечернего ветерка, висела единственная лампочка с металлическим отражателем. Сгущающиеся наверху тени изгоняли свет уходящего дня.

Вэнс посмотрел на часы. Настало время встретиться с Тоси. Одинокая лампочка в надвигающейся тьме давала четкие тени, и силуэты ног Вэнса, когда он легкой походкой прошел двадцать ярдов до входа в церковь, пружинили.

Толкнув тяжелую деревянную дверь, Эриксон вошел в храм. Мрак внутри, казалось, не уступал надвигавшейся ночи. Внутри Вэнс увидел только сгорбившуюся старуху в темном бесформенном платье и с платком на голове. Она поставила свечу на подставку у правой стены изукрашенного зала и ушла. Вэнс непроизвольно поежился, оставшись один в тусклом святилище. Он сел у прохода на ближайшую к двери скамью и стал ждать.

Через пятнадцать минут Тоси не появился. Меня они тоже поймают.Самым громким звуком в церкви было дыхание Вэнса: с каждой убегающей минутой оно становилось все чаще.

В половине восьмого Эриксон уже начал сомневаться, что его решение разобраться со всем самостоятельно было разумно. Стоило сообщить полиции, виновато осознал он, как только вышел из отеля Тоси. Вэнс решил, что сделает это сейчас, и встал. Но едва он дошел до двери, та медленно и жутко открылась. Из темноты показалось белое лицо и еще более белый пасторский воротник. Остальная фигура священника, за исключением сверкающего сбоку креста, элегантно сливалась с тенями.

– Мистер Эриксон? – по-английски обратился священник.

Вэнс безмолвно уставился на него.

– Да. Мы знакомы?

– Нет, – ответил священник, ни на шаг не выходя из тени, – но у нас есть один общий друг, который попросил меня передать вам о его глубочайшем сожалении по поводу того, что он не смог прийти на встречу с вами.

И тут Вэнс увидел, как мужчина опустил руку в глубокий карман облачения, и подумал, что сейчас тот передаст ему письмо от Тоси. Но вместо этого священник достал пистолет и навел на него.