Текст книги "Годы и дни Мадраса"

Автор книги: Людмила Шапошникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

По форту шныряли солдаты в синих мундирах, разыскивая укрывшихся в его закоулках и щелях англичан. Клайв стоял в своей узкой комнате, которая постепенно наполнялась дымом. Он знал, что это горел Черный город. И вдруг он засмеялся. Он смеялся громко и с удовольствием, как уже давно этого не делал. Чувство необычного освобождения наполняло его. Завтра не надо будет идти в контору. Может быть, он больше никогда в нее не пойдет. А там пусть хоть все сгорит. Кто-то осторожно постучался. Клайв выхватил пистолет и пружинисто отпрыгнул в угол. Ну нет! Они его так просто не возьмут. Но на пороге возник Мэскилайн. Единственный человек, которого он мог назвать своим приятелем. Камзол Мэскилайна был разорван, на лице темнели полосы сажи, смешанные с потом.

– Послушайте, Клайв, – задыхаясь, произнес он. – Их уже грузят на корабли. Вы, наверное, не хотите, чтобы вас провели по улицам Пондишери как пленного раба?

Клайв снова громко засмеялся. Мэскилайн бросил на него испуганный взгляд.

– Вы не хотите бежать?

– Я именно этого и хочу, – резко оборвав смех, ответил младший писец. – Я не кролик, которого можно взять голыми руками.

До ночи они скрывались в сыром подвале оклада фактории. Они долго ждали, когда утихнут перепившиеся мадерой и ширазскими винами французы. Перед самым рассветом им удалось выбраться через пролом в северной стене форта.

Два купца-мусульманина в тюрбанах и длинных ширвани, словно тени, скользили по улицам и переулкам горящего Черного города. Занимавшиеся грабежом французские солдаты не обратили на них внимания. Купцы наконец вышли к побережью и с трудом отыскали дорогу, идущую на юг.

– Я вас поздравляю, Роберт, – сказал один из них на чистом английском языке. – Кажется, нам удалось ускользнуть.

Через несколько дней они добрались до Форта святого Давида, где был расположен небольшой английский гарнизон. Там они встретили еще нескольких бежавших из Мадраса. Здесь Клайву предложили место клерка.

– Мое занятие – война, – высокомерно ответил он. – Я уже доказал, что кое-чего стою. Вы возьмете меня в свой гарнизон.

Через три года, когда над мадрасским фортом вновь взвился английский флаг, Клайв вместе с полком вернулся туда. Наступили дни временного затишья, и потянулись скучные армейские будни. Но бывший младший писец, понюхавший пороху и крови, больше не желал мириться с монотонностью такой жизни. Он искал острых ощущений и нашел их в дуэлях. Высокомерный, грубый, всегда готовый на оскорбление и ссору и в то же время достаточно храбрый, Роберт Клайв прослыл завзятым дуэлянтом. Почти каждая карточная игра, в которой он принимал участие, оканчивалась дуэлью. Одних он грубо обвинял в мошенничестве, другим отказывался платить проигранное. Последнее случалось чаще. Он безжалостно стрелял в своих товарищей, и немногие из них ушли от него живыми. Но и для себя он не искал снисхождения.

Однажды он промахнулся. Его противник, приставив к голове Клайва пистолет, сказал:

– Возьмите свои слова обратно, или я вас убью.

Клайв побледнел.

– Слушай, ты! – крикнул он. – Кончай свой спектакль. Мне это надоело. И запомни: ни своих слов я обратно не возьму, ни проигранного тебе, вонючей свинье, не заплачу.

Офицер от неожиданности опустил пистолет.

– Сумасшедший! Трижды сумасшедший! – и, повернувшись к Клайву спиной, зашагал прочь.

Странная жесткая улыбка искривила губы Клайва. Он вытер со лба выступивший холодный пот.

Качества, которыми обладал Клайв: беспринципность, бесчестность, жестокосердие, алчность и, наконец, личная храбрость – обратили на себя благосклонное внимание высоких чиновников Ост-Индской компании. Такие качества как нельзя более подходили англичанину в Индии, и особенно ее завоевателю. В 1751 году капитан Клайв с небольшим отрядом взял штурмом Аркот. В огне пожарищ, в стонах и криках раненых, в крови на индийском небосклоне всходила новая английская звезда, и имя ей было – Роберт Клайв, бывший младший писец из Форта святого Георгия. В 1756 году он отбил Калькутту у бенгальского наваба, а в следующем году его отряды в битве, которая произошла при Плесси, решили судьбу английской империи в Индии. Богатейшая ее провинция отошла к Ост-Индской компании. Несколько дней и ночей солдаты Клайва грабили столицу наваба, а Клайв – его казну. Компания получила после этого похода десятки миллионов фунтов стерлингов. Клайв взял себе только 200 тысяч фунтов и лучшие драгоценные камни из сокровищницы Сирадж-уд-Даулы. Позже перед палатой общин в Лондоне он сказал: «Богатый город был у моих ног, могущественное государство было в моей власти, мне одному были открыты подвалы сокровищницы, полной слитков золота и серебра, драгоценных камней. Я взял всего 200 тысяч фунтов стерлингов. Джентльмены, до сих пор я не перестаю удивляться собственной скромности».

Да, скромности Клайва можно удивляться – всего-навсего 200 тысяч фунтов стерлингов. Одно из крупнейших состояний Англии.

Но Клайв завоевывал империю не только огнем и мечом. Он умел и любил обманывать индийских правителей, составлять подложные документы, давать фальшивые обещания.

Через шесть лет он подавил восстание последнего бенгальского наваба Мир Касима и стал губернатором Бенгала. Ост-Индская компания превратилась в военную державу на земле Индии, а Роберт Клайв, теперь уже лорд, стал ее мечом. Казалось, сбылось все: была полная опасностей и приключений жизнь, грандиозные сражения на чужой земле, пожары и лежащие у его ног разрушенные города, были сверкающие горы драгоценных камней и золотых слитков, из которых он мог брать сколько угодно, была безграничная власть над своими и чужими и рабская покорность в глазах могущественных и сокрушенных им раджей. Было все, что в свое время мог только вообразить себе младший писец из Форта святого Георгия. Не было только покоя. Все чаще и чаще им овладевали приступы беспричинной ярости. Теперь ярость всегда находила свой выход. Ибо он был правителем английской Индии, а не жалким клерком, которому надлежит всем подчиняться. Теперь подчинялись ему. Он думал, что можно жить только властью и золотом, но жестоко ошибся. Человек, сидевший в его глубине, мстил за свое попрание бессонными ночами, беспричинным страхом, кровавыми кошмарами коротких снов и слуховыми галлюцинациями внезапных пробуждений.

В 1767 году сэр Роберт Клайв уехал из Индии, надеясь, что в Англии он обретет желанный покой. Опираясь на плечо темнокожего слуги, сверкая золотым шитьем камзола и драгоценными камнями на ножнах шпаги, он сошел по трапу ост-индского фрегата, бросившего якорь в лондонской гавани. Его, бывшего безвестного младшего писца, встречали почтительными поклонами. Ибо стоил он теперь более миллиона фунтов стерлингов.

В Лондоне ему не простили ни высокомерия, ни миллионного состояния, ни грубой заносчивости в разговорах с сильными мира сего. Ползли слухи, что Клайв награбил золото и драгоценные камни в Индии, обманув директоров Компании. Потом эти слухи получили реальное воплощение в вызове на парламентскую комиссию в палату общин в 1773 году. Клайв не испугался комиссии. Цинично и откровенно он рассказывал о том, откуда у него появились деньги. Показания лорда Клайва были вежливо выслушаны. Никто не посмел сказать слова осуждения. Ибо осудить Клайва значило осудить самих себя и всю систему, порождением которой они были. Члены парламентской комиссии это хорошо понимали. Они его оправдали, так как «лорд Роберт Клайв оказал большие и похвальные услуги своей стране». Счастливая развязка, как в английских приключенческих романах, наступила. Но жизнь не роман. Прошлое упрямо шло по пятам лорда. От него нельзя было откупиться даже миллионом. Врачи констатировали признаки душевной депрессии.

…Он вздрогнул от прикосновения холодного металла к виску. «Вот теперь конец!» – пронеслось в голове. Он глянул в окно. На садовой ограде сидела стая нахохлившихся ворон. Капли осеннего тумана оседали на голых ветвях деревьев. Вороны молчали, как будто ожидая чего-то. Он нажал курок, но выстрела не услышал. Стая ворон с криком сорвалась с ограды. Грузное тело лорда Клайва осело и повалилось на дорогой индийский ковер…

Если вы войдете через Морские ворота в Форт святого Георгия и обогнете слева здание правительства штата Мадрас, то выйдете на небольшую площадь, вымощенную брусчаткой. Здесь, почти напротив церкви святой Марии, стоит трехэтажный дом. Белые колонны прикрывают его балконы, идущие по центру здания. Это дом Клайва. Небольшая табличка укреплена на фасаде здания. Надпись гласит: «Роберт Первый лорд Клайв жил в этом доме в 1753 г. Действительно славный в оружии и мудрый в Совете, он основал империю».

Королевские офицеры

«Основатель империи» был одним из них. Их везли во все возрастающем количестве на ост-индских фрегатах в Форт святого Георгия. Они сходили на берег, горделиво неся через толпу свои завитые парики и расшитые камзолы, кокетливо поигрывая рукоятками шпаг. Королевские офицеры. Форт до сих пор хранит о них память. Если пересечь центральную площадь крепости и подойти к ее северной стене, можно увидеть ряд каменных приземистых строений. Теперь там размещены солдаты мадрасского гарнизона. Раньше строения были заполнены королевскими отрядами. Рядом с казармами проходит небольшая уличка Святого Фомы. Там, в непосредственном соседстве с жилищами высоких чиновников Компании, находились дома старших офицеров – от майора и выше. Поэтому улица получила название «Аллеи снобов». Вечерами по «аллее» чинно прогуливались знать форта и королевские офицеры. Человек, первый раз попавший в форт, вряд ли в чем-либо заподозрил бы этих высокомерно вышагивающих людей. Однако образ их жизни был далек от напускной добропорядочности и благочестия чистой улицы.

Первые королевские отряды, прибывшие в Мадрас, столкнулись с рядом нежелательных для них явлений. У Компании уже были свои солдаты и офицеры. Между ними и королевскими частями нередко вспыхивали драки, доходившие до поножовщины. Королевские офицеры считали себя независимыми и не желали подчиняться ни губернатору, ни Совету Компании. Особенно отличался в этом отношении Роберт Флетчер. Его пытались за это лишить офицерского звания, но не сумели. Используя королевские отряды в своих целях, Компания тем не менее мстила их офицерам за неподчинение. Королевские офицеры считались ниже чиновников Компании. Это положение изменилось только после 1750 года, когда стали формироваться регулярные сипайские батальоны. Жалованье королевским офицерам Компания платила мизерное, но те с лихвой компенсировали недостачу на стороне. Поэтому многие из них попали в разряд набобов, людей, разбогатевших на грабеже Индии.

Несколько базаров располагалось в Черном городе. Когда там появлялись камзолы королевских офицеров, продавцы и лавочники понимали, что дело плохо. Всегда полупьяные, офицеры наводили страх на темнокожих обитателей базара. Все знали, что сейчас начнется «инспекция». И она действительно начиналась. Небрежно поддев кончиком шпаги груду фруктов или овощей, «инспектор» рассыпал ее по пыльной базарной улице. Продавец кидался подбирать свой товар. Королевский офицер стоял над ним в задумчивости, решая что бы предпринять еще. Ага! А для чего шпага в руках? Вот будет потеха. И он начинал колоть спину ползающего в пыли человека. Раздавался крик боли. Ну, ну, покричи еще. Ах, не хочешь кричать? Вытряхивай выручку. Нет? Тогда пиши завещание. Пострадавший понимал, что лучше откупиться. Он развязывал трясущимися руками дхоти и высыпал монеты в подставленную ладонь королевского офицера. На базаре умолкал обычный шум. Все напряженно следили за «инспектором» и ждали, чья очередь наступит. Он поворачивался на каблуках и пристальным взглядом обводил торговые ряды. А теперь вот тот, толстый. Офицер вразвалку приближался к намеченной жертве и вынимал шпагу из ножен. Но торговец уже видел, что постигло его предшественника. Он с готовностью вынимал кошелек.

«Инспектирование» базаров было не единственной торговой операцией королевских офицеров. Компания запрещала продажу араки английским солдатам. Но не из высоконравственных побуждений, а потому, что половина прибывших солдат через три года умирала от пьянства. Компания считала, что это ей обходится слишком дорого. Но торговля аракой продолжалась. Лавочники давали взятки офицерам. И те смотрели на нарушение указа Компании сквозь пальцы. Более того, некоторые из них сами держали араковые лавки. Так, в 1747 году офицеры Вардло и Торнбэм были владельцами таких лавок. Но этим участие королевских офицеров в торговле не ограничивалось. Лейтенант Гаррисон держал лавку подзорных труб, пистолетов и т. д. Капитан Джон Юм продавал масличные семена. Капитан Эдмунд Паскаль торговал в Мадрасе солью, лейтенант Вестон – пуговицами и бумагой. Вильям Пай, уклоняясь от служебных обязанностей, предпринимал торговые поездки в Манилу.

В середине и конце XVIII века торговый «зуд» охватил всех королевских офицеров. Продавалось и покупалось все. Часто торговля и предательство шли рука об руку. Когда приходилось выбирать между деньгами и верностью долгу, как правило, предпочитали деньги. Поэтому во время первой англо-майсурской войны мадрасский половник Вуд не выдавал солдатам продовольствия, положенного им, а продавал его. И это было еще полбеды. Когда были созданы в Мадрасе индийские батальоны сипаев, королевские офицеры попросту грабили их. Нередко они включали в списки убитых сипаев и получали на них жалованье. «Все, на что вы можете положить свою кровавую руку, – сказал однажды полковник Веллингтон, – держите крепко». Это стало девизом королевских офицеров. Они беспрепятственно присваивали себе часть налогов, которые собирали именем Компании. Когда королевских офицеров не облекали этой почетной миссией, они сами сколачивали отряды и ездили по мелким княжествам, выбивая из раджей и навабов деньги, драгоценности, наложниц. В 1786 году эта практика была официально запрещена. Но она, как и работорговля, продолжалась еще долго.

«Кровавая рука» королевских офицеров крепко держала военную добычу. Целая серия войн, которые вела Ост-Индская компания за овладение Индией, сделала некоторых королевских офицеров баснословно богатыми людьми. Они не останавливались ни перед чем. Им полагалась половина захваченной военной добычи. Другая половина принадлежала Компании. Королю же, чьим именем так щеголяли офицеры, ничего не оставалось. И до поры до времени ему приходилось с этим мириться. Из-за доли добычи враждовали между собой армия и флот. Если захватывали корабль, флотские офицеры не хотели делиться добычей с армейскими. При захвате какого-нибудь города армейские офицеры отказывали в добыче флотским. Нередко схватки из-за добычи между королевскими офицерами напоминали крупные сражения. Были учреждены специальные фонды добычи, но многое тем не менее ускользало из рук Компании. Так, в 1762 году был захвачен французский корабль «Сантиссима Тринидад». На его борту находилось ценностей на 140 тысяч фунтов стерлингов. В фонд добычи ничего не попало, королевские офицеры все разделили между собой. Кто-то в совете заикнулся о том, что королевские офицеры превратились в королевских пиратов. Смельчаку быстро заткнули рот, как это умели делать в то время. Ведь если ни пенса не попало в казну Компании, это не значило, что были обойдены ее высокие чиновники.

«Кровавая рука» королевских офицеров властно легла на сокровища павшего после кровопролитной войны Серингапатама. Грабеж был столь разнуздан и жесток, что никто не помнил ни о каких долях. Брали столько, сколько хотели. Награбленные ценности исчислялись миллионами. Все, что попадало в руки, перепродавалось и перекупалось. Так, солдат 74-го мадрасского батальона сорвал с убитого Типу Султана бриллиантовые браслеты. Он их немедленно продал английскому военному врачу за 1500 рупий. А тот их реализовал на сумму, приносящую 2 тысячи фунтов стерлингов годовых. И это только один из многочисленных примеров кровавого грабежа, в котором принимали участие все без исключения королевские офицеры из Форта святого Георгия.

Они входили во вкус, грабя поверженные индийские города. Некоторые из офицеров потом не желали возвращаться к унылым армейским будням и «инспекции» базаров. Они дезертировали и сколачивали разбойничьи шайки, которые постоянно рыскали по дорогам Индии в поисках добычи, золота и драгоценностей. С награбленным обходились по-разному. Одни покупали места в парламенте и высокие титулы, другие пропивали легкие деньги и проигрывали их в карты, третьи пускались в спекуляции и авантюры.

Самые низменные инстинкты и страсти свивали себе гнезда в королевских бараках и в домах на «Аллее снобов». Но каждый вечер цвет королевского офицерства, блестя золотом расшитых камзолов и позванивая шпагами, благочестиво тянулся от улицы святого Фомы к церкви святой Марии…

Поучительная история Пигота

…По звуку подков, зацокавших по камням, он понял, что они подъезжают к форту. Он отодвинул занавеску и выглянул из кареты. Темная громада восточной стены внезапно надвинулась и поплыла мимо. Показался проем Морских ворот. Он посмотрел вверх. Тонкий серп молодой луны стоял в вышине. Внизу же все тонуло во мраке тропической ночи. У ворот он не заметил обычного часового, и смутная тревога закралась ему в душу, но он быстро отогнал ее. Рядом спокойно сидел полковник Стюарт, сопровождавший его каждый раз в этих ночных возвращениях из палаты Совета в форт. «Если что, – промелькнула навязчивая мысль, – Стюарт – храбрый солдат».

– Стой! – вдруг раздался окрик.

Все произошло молниеносно, и он каждый раз вспоминал об этом, как о кошмарном сне, подчас отказываясь верить случившемуся.

Лошади стали как вкопанные. Кто-то грубо рванул дверцу кареты, и она распахнулась в ночь. Три смутно белевших лица-маски шатнулись к нему.

– Что случилось? – голос явно изменил ему.

– Губернатор Пигот! – сказал кто-то голосом полковника Эдингтона. – Вы арестованы!

– Вы не имеете права! Я губернатор! – крикнул Пигот.

– В том-то и дело, что вы губернатор. – Пигот узнал своего адъютанта.

– Мистер Стюарт, – повернулся он к сидевшему рядом, еще сохраняя самообладание, – прекратите это безобразие!

Полковник тяжело поднялся с подушек и молча покинул карету. Пигот понял, что его одолели.

– Негодяи! Предатели! – рванулся он из кареты следом за Стюартом. Но три расплывшихся лица вновь надвинулись на него. Железные руки схватили его и швырнули на пол кареты. В последний момент он успел заметить двух темнокожих слуг, ездивших на запятках его кареты. Они испуганно прижались к стене, и их форменные галуны на тюрбанах и длинных сюртуках мертвенно поблескивали в свете тусклого каретного фонаря.

– Добрый вечер, господин губернатор, – произнес издевательский голос. В карету влез капитан, королевский офицер, и поставил свои ботфорты на тело лежащего внизу Пигота. – Попробуй только пикнуть, – пригрозил он. – Эй, разворачивай!

Лошади резко повернули, и карета губернатора унеслась в ночь. Лежа на полу, под офицерскими сапогами, он еще надеялся на что-то. Его везли долго, и по тряске он понял, что карета выехала за город. Потом лошади стали, его вывели из кареты, и он увидел свет движущегося фонаря.

– Эй, Хорн! – крикнул Эдингтон. – Принимай гостя.

– Слушаюсь, полковник, – отозвались из темноты.

«Хорн, – сообразил Пигот. – Майор Хорн. Его батарея находится на горе святого Фомы. Так вот куда меня привезли».

Впереди шел солдат с фонарем, затем губернатор форта со связанными руками, шествие замыкали полковник Эдингтон и майор Хорн.

Загремел засов, его толкнули куда-то в темноту, и он, потеряв равновесие, упал на кучу жесткой рисовой соломы. Падая, он успел подумать о том, что это дело рук Бенфилда и Флетчера. Потом он потерял сознание.

Солдат, принесший утром ему еду, увидел на грязной соломе неподвижно распростертое тело губернатора Форта святого Георгия, пэра Англии, лорда Пигота. Это случилось в Мадрасе осенью 1776 года.

…С самого начала для Пигота все складывалось удачно. Он не задержался в писцах. Прилежание и усердие, проявляемые им, были вскоре награждены. Его повысили в должности раз, повысили два. Тогда он понял, какие перспективы открываются перед ним. Военная карьера не прельщала Пигота. Он не спешил, как Клайв. Служебная лестница, которую он брал ступенька за ступенькой, приносила немало. Постепенно у него появились деньги и его стали называть состоятельным человеком. Губернаторство пришло к нему после окончательного разгрома соперников-французов. Результаты этой победы принесли ему значительный куш. Он был полновластным хозяином в форту и на мадрасском побережье, но знал, что чиновники его недолюбливали. Небольшого роста, с мелкими чертами лица, новый губернатор был образцом протестантского благочестия. Неукоснительного соблюдения норм этого благочестия он требовал и от других. Он понимал, что его терпят потому, что на многое другое он смотрел сквозь пальцы. Он был достаточно умен, чтобы усвоить одну истину. Можно заставить обитателей форта регулярно ходить в церковь и не опаздывать на богослужения, но нельзя заставить их придерживаться каких-то норм, когда деньги шли сами в руки. Во всяком случае, как губернатор он не чувствовал никакой сложившейся оппозиции. Просто были мелкие неурядицы, конфликты, недовольство друг другом. Но не больше. Он жил сам и давал жить другим. У него было великолепное чутье, и он никогда не ввязывался в рискованные авантюры, приносившие огромные деньги или крупные скандалы, которые доходили до лондонских директоров. Он всегда был готов получить меньше, но без шума и без лишних разговоров.

Здесь, в форту Мадраса, Пигот незаметно клал кирпич за кирпичом в фундамент своего будущего состояния. Он работал, как муравей, никогда не играя по-крупному. Кое-кого это раздражало. Многие ему завидовали. Всем хотелось быть «чистыми», как он. Кому приятно, когда на твоих руках замечают кровь, а в карманах – награбленное золото. Набобы не умели скрывать таких дел, поэтому в респектабельной Англии они становились отщепенцами. Действительно, Пиготу можно было позавидовать. Он привез в Англию огромное состояние – 400 тысяч фунтов стерлингов – и был охотно принят в лондонском обществе. Никто не мог сказать ему ни слова. Тогда же, в 1765 году, он купил себе пэрство, а затем стал членом парламента. Теперь его называли лорд Пигот. В лучших домах Лондона считали за честь видеть его среди своих гостей. Люди с громкими фамилиями, чьи имена знал последний оборванец из лондонских трущоб, наносили ему визиты. Постепенно и сам Пигот поверил в собственную добропорядочность и непричастность к темным делам ост-индских чиновников. Он настолько проникся сознанием собственной непогрешимости, что, когда в 1775 году опять появился в Мадрасе, и снова в качестве губернатора, это был уже совсем другой человек. Он чувствовал безоговорочную поддержку Лондона, и это придавало ему необходимую уверенность. Пигот просчитался только в одном. Он упустил из виду, что Лондон находится слишком далеко от Мадраса. Скупо сжав упрямый рот, он объявил на Совете Компании, что не желает больше мириться с темными делами чиновников и авантюрами королевских офицеров. Члены Совета нагнули головы, и он не мог понять, было ли это согласие или протест. Он разобрался в этом потом, когда было уже поздно. Утратив былое чутье и проницательность, Пигот забыл также о том, что пока он был «своим», его терпели. Но теперь вряд ли можно было надеяться на это.

Все началось со скандала с королевским офицером Робертом Флетчером. Этот офицер никому не желал подчиняться. Даже лорду Пиготу. Он самовольно присвоил себе функции главнокомандующего и потребовал от губернатора и Совета выполнения его распоряжений. Пигот был разгневан. Он приказал арестовать Флетчера и двух членов Совета, которые, он считал, поддерживают распоясавшегося офицера. Когда Флетчера вели в тюрьму, он крикнул:

– Лорд Пигот! Вы еще сто раз пожалеете о том, что сделали!

Если бы он знал, что пожалеет об этом не сто, а тысячу раз… Но беда не приходит одна. Ч^рез несколько дней в губернаторской резиденции появился Пол Бенфилд. Пигот давно недолюбливал этого зарвавшегося набоба. Его раздражало в Бенфилде все: разболтанная походка, манера щурить узкие светлые глаза, яркие, кричащие галстуки, его холеные лошади и даже французский повар, которым Бенфилд так гордился. Про себя Пигот называл Бенфилда выскочкой. Ему, теперешнему лорду, потребовалось три десятка лет, чтобы сколотить приличное состояние, а этот юнец сумел сделать то же самое за несколько лет. Никто точно не знал, каковы размеры его состояния, но Пигот был уверен, что оно огромно. Бенфилда хорошо помнили бедным инженером, который взялся расширить стены форта. Вот тогда и началась его карьера. Он взял контракт на строительство и на этом нажился. Потом влез в доверие к карнатикскому навабу. Стал его банкиром. Но дело повел так хитро, что казна наваба пустела, а карманы Бенфилда подозрительно пухли. Говорили, что Бенфилд не действует в одиночку. Кое-кто из Совета Компании с ним заодно. Лорду Пиготу всегда претили такие открытые способы наживы. Он ждал момента, чтобы «прижать» Бенфилда. И когда он увидел бывшего инженера, развязно развалившегося в кресле его кабинета, он подумал, что подходящий момент наступил.

– Чем могу быть полезен? – сухо осведомился губернатор.

Бенфилд сощурил светлые глаза и дольше, чем позволяла вежливость, задержал их взгляд на лорде.

– Вы многим нам можете быть полезны, – ответил посетитель, насмешливо приподняв уголки бледных губ.

– Кому это «нам»? – тихо, с закипающим раздражением спросил Пигот.

Глаза Бенфилда снова долго изучали его лицо. «Выскочка, – подумал Пигот, – жалкий выскочка и наглец».

– Вы ведь губернатор и знаете, кто мы. Зачем же спрашивать лишний раз.

Да, Пигот знал. «Мы» – это шайка, – определил он. – Нет, слишком мелко. Клика – это вернее».

– Так что же вы хотите? – стараясь сдержаться, переспросил Пигот.

Бенфилд не спеша положил ногу на ногу и стал удобнее устраиваться в кресле. Солидный не по возрасту живот мешал ему это сделать.

Дело, которое изложил Бенфилд, нарочито растягивая слова, было знакомо Пиготу. Но он не ожидал, что этот наглец посмеет дойти до таких пределов. 230 тысяч фунтов стерлингов! Да это больше половины его собственного состояния. Видите ли наваб, оказывается, должен Бенфилду эту сумму. Откуда у Бенфилда такие деньги? Теперь он требует, чтобы губернатор разрешил отдать доходы Танджура ему, Полу Бенфилду, в качестве компенсации за неуплаченный навабом долг. Отдать ему доходы с Танджура! Те доходы, которые «контролирует» сама Компания. Это было слишком!

– А что вы еще хотите, мистер Бенфилд? – голос Пигота сорвался. – Хотите быть губернатором? Английским королем?

Бенфилд, спокойно поигрывая золотым брелоком, поднял узкие глаза на губернатора.

– Я бы не отказался, – и растянул в ухмылке бледные губы.

– Вон! – прохрипел Пигот.

Бенфилд вскочил с кресла с живостью, которая мало соответствовала его комплекции. У дверей он пнул ногой прикорнувшего там слугу и резко повернулся к губернатору.

– Лорд Пигот! – начал он. – Вы пожалеете…

– Не вы первый мне это говорите! – перебил его Пигот.

– Надеюсь, и не я – последний. До встречи!

После визита Бенфилда Пигот почти физически ощущал, как сгущается вокруг него что-то грозное и непоправимое. Он хорошо понимал, что в делах Бенфилда были заинтересованы высокие чиновники Компании и королевские офицеры. Они не простили ему отказа. Доходы с земель Танджура сулили многое членам Совета и полковникам. Но, понимая это, Пигот не мог пойти на уступку. Претензии были слишком чудовищны. Он видел холодную ненависть в глазах членов Совета, он знал, что вокруг арестованного Флетчера крутятся люди Бенфилда. Клика стягивала силы. Он собирался нанести по ним окончательный удар. Но не успел. Удар нанесли они.

Потянулись долгие месяцы заключения на горе святого Фомы. Никто из заговорщиков не навещал его. Теперь они не нуждались в его согласии. Бенфилд, Флетчер, Эдингтон, предавший его Стюарт заправляли делами в форту. Но вскоре до лондонских директоров Компании дошли вести о случившемся. Для них Пигот был «своим человеком», и они сразу стали на его сторону. Директора потребовали от Бенфилда документы, удостоверяющие подлинность долга наваба. Бенфилд и Флетчер понимали, чем это может кончиться. Если начнется процесс в Лондоне, им несдобровать. Они не обладали ни могуществом, ни деньгами лорда Клайва. Лондон вряд ли оправдал бы их. Но они располагали немалым козырем. Главный свидетель обвинения, лорд Пигот, находился в их руках. Рано или поздно его освободят. Надо было сделать все, чтобы он не попал в Лондон. Шел девятый месяц его заключения. Майор Хорн сообщил, что здоровье Пигота оставляет желать лучшего. Он так и не оправился после перенесенного потрясения. Скверная еда, грязь и жара завершили свое дело. Последний месяц губернатор совсем не поднимался с соломенной подстилки. Из Лондона пришел приказ перевести Пигота в его резиденцию в форт. Заговорщики понимали, чем грозит им невыполнение приказа.

…Кто-то резко рванул дверь барака, и яркий солнечный луч осветил человека, лежавшего на полу. Тот с трудом приподнялся на локте и, прикрывая слезящиеся глаза ладонью, глянул на дверной проем. В дверях стояли Флетчер и член совета Страттон.

– Лорд Пигот, – сказал Страттон, – пришел приказ о вашем освобождении. Мы отвезем вас в форт.

Два солдата подняли легкое, исхудавшее тело губернатора и с трудом посадили его на подушки кареты. Рядом с Пиготом сели Флетчер и Страттон. Стоял жаркий месяц май 1777 года.

Глубокой ночью свет двух керосиновых фонарей осветил могильные плиты позади церкви святой Марии. Причудливо вытягивались и метались тени нескольких человек. Темнокожие слуги опустили на землю тело, завернутое в простыню. Священник, с всклокоченными со сна волосами, начал читать молитву. Когда все кончилось, на свежий могильный холм водрузили простую плиту. На ней было два слова: «В память». Пусть не думают, что Флетчер и Страттон скверные христиане… Лорд Пигот прибыл в свою резиденцию в Форту святого Георгия.

Наутро в Белом городе узнали о преждевременной смерти губернатора. Через некоторое время об этом стало известно в Лондоне. Там сразу заподозрили неладное. Несколько месяцев спустя в Верховном суде в Калькутте начался процесс заговорщиков и убийц губернатора. Но улик против них оказалось, по мнению суда, «слишком мало». Их освободили, оштрафовав каждого на тысячу фунтов «за незаконный арест губернатора». Убийцы вернулись к исполнению своих служебных обязанностей…