Текст книги "Годы и дни Мадраса"

Автор книги: Людмила Шапошникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Во дворе храма среди рядов пестро раскрашенных нищих и садху стоит слон и смотрит грустными мудрыми глазами на ту суету, которая происходит у его ног. На лбу слона выведены три белых горизонтальных полосы. Слон – шиваит. Мы протискиваемся в центральный молитвенный зал. Здесь, как обычно, царит полумрак, мечутся желтые язычки пламени масляных дипаков. Стоит крепкий запах потных человеческих тел, прогорклого топленого масла и горящей камфары. Железные плиты храма залиты гхи, кокосовым молоком, забросаны кожурой бананов. К каждому богу стоит длинная очередь. За порядком в очереди наблюдают полицейские в красно-синих тюрбанах, нанятые храмовой администрацией по случаю праздника. Чад горящих светильников плывет над пилигримами, как гранаты, взрываются брошенные с силой на железный пол кокосовые орехи перед изображением лингама, сыплются крупные золотистые цветы чампака на драгоценные камни богини Раджесвари, падают, простираясь на полу, люди в древних одеждах перед танцующим четырехруким Шивой. Ироническая улыбка стынет на каменных губах танцующего бога. Сколько лет он здесь танцует? Год? Сто? Может быть, тысячу? Левая нога Шивы поднята в стремительно изящном движении. Тысячу лет он не может ее опустить. И тысячу лет люди, поколение за поколением, падают в трепещущую тень божественной ноги. «Ом! Ом!» – как стон, несется из-за колонн храма, украшенных барельефами. В синеватом чаду полуобнаженные жрецы, как древние маги, совершают таинственный ритуал. Он непонятен большинству присутствующих, но они знают, что так надо. «Так надо», – подмигивает Шива. «Так надо», – загадочно улыбается богиня Раджесвари. «Так надо», – вторят им жрецы. «Не спрашивайте ни о чем и платите деньги». Деньги за молитву Шиве, деньги за молитву Раджесвари, деньги за то, что жрец разобьет ваш кокосовый орех перед каменным идолом, деньги за то, что дваждырожденный сделает магический круг светильником перед лингамом. «Ом! Ом! Ом!» – стонет снова кто-то.

«Аруначала! Аруначала! Свет нашей жизни! Священный огонь бытия!» Каменная змея извивается над черным цилиндром лингама, щедро политым кокосовым молоком. У дальней стены молитвенного зала рядом стоят горшки с гхи. Здесь платят мзду священной горе. Сегодня это масло будет гореть на ее вершине. И если ты хочешь, чтобы исполнились твои желания, купи горшок и поднимись с ним на гору. А если не можешь сам подняться, найми кули. Вот они стоят тут же, сбившись в тесную группу. За несколько рупий они пройдут десять миль по горной дороге на вершину и принесут тебе исполнение желания. Это ведь не дорого, правда?

В храме я окончательно теряю ощущение реальности. После бессонной ночи голова становится легкой и чуть кружится. Мне кажется, что я стою здесь тысячу лет и жду, когда Шива опустит свою стремительную ногу на железные плиты зала. Кто-то трогает меня за руку. Ну, конечно, это мать Махадевы.

– Идем, амма, – говорит она. – Нам еще надо подняться на Аруначалу.

Я с сомнением смотрю на старую женщину. Махадева говорил, что ей 75 лет. Сможет ли она пройти десять миль до вершины?

Откуда-то из полумрака появляется Махадева. Он поворачивает ко мне раскрашенное белыми полосами лицо и машет рукой в направлении к выходу.

– Аруначала, – коротко говорит он.

По небу плывут низкие облака, но в их разрывах кое-где уже просвечивает голубое небо. Дождь прекратился, и гора Священного огня нависает над городом, пряча вершину в лохматые тучи. Мы идем мимо харчевен, где сидят садху и санияси, жадно втягивая ноздрями аппетитный запах жареного теста. Нескончаемый поток пилигримов течет мимо нас. Мы ныряем в этот поток, и он несет нас к каменистой тропе, которая начинается неподалеку от храма. На подъеме мои чапали скользят, я выскакиваю из них и съезжаю вниз. Но надо идти. Через милю, когда мы оказываемся на крутом склоне, я вижу храм и Тируванаималаи как на ладони. От храма к горе тянется, извиваясь, цепочка пилигримов. Она продолжается и наверху, пересекает перевал и растворяется в низко висящем облаке. Мы идем медленно, обходя крупные валуны, и скользим по размытой почве. Впереди идет мать Махадевы, и я с удивлением начинаю замечать, что она отрывается от нас, и теперь я вижу ее синее сари, мелькающее среди пилигримов, наверху, у подножия скалы.

– Вот это да, – говорю я Махадеве.

Он довольно смеется.

– Я боялся за нее. А теперь вижу, мои опасения напрасны.

Мы пересекаем первый перевал. За ним сразу же встает другой. Вершина, окутанная облаками, отодвигается все дальше. Мои чапали размокли, и теперь я гадаю, выдержат ремешки или нет. Нет, не выдержали. Ремень на правой ноге предательски лопается. Я беру чапали в руки и продолжаю идти в одном. Идущие сочувствуют мне, дают советы, незлобливо подсмеиваются. На очередном перевале мы останавливаемся передохнуть. Мать Махадевы уже давно нас поджидает. Тут же рядом с ней расположилась группа юношей.

– На гору? – спрашивают они меня.

– Да.

– Дойдете? Ведь еще очень долго. Мы решили уже спускаться.

– Я еще попробую подняться.

Они с сомнением качают головами. Мимо нар продолжает катиться поредевший поток пилигримов. Женщины, мужчины, дети, старики, кули с палками-коромыслами, на концах которых висят гроздьями горшки с гхи. Весь этот поток устремляется вверх, к Аруначале. Проходим еще один перевал и попадаем в облако. Сыплется холодная изморось, клочья тумана цепляются за валуны и деревья. Тропа изрядно полита гхи, и его запах стойко держится в тумане. И снова вверх. Миля за милей, туда, к вершине Священного огня. Я теряю счет милям, счет времени. Моя правая нога разбита и кровоточит. А впереди так же неутомимо мелькает сари 75-летней матери Махадевы. Долгие подъемы, короткие спуски, ложбины, облака. И наконец последний каменистый подъем. Мы с трудом преодолеваем его. И когда оказываемся на краю верхней площадки, нас приветствует там мать Махадевы. Плоская вершина Аруначалы плотно окутана туманом, и я с трудом различаю предметы, находящиеся на ней. Несколько закопченных камней, цистерна с монетками на дне и множество горшков с гхи. Дует холодный, промозглый ветер, и те, кто стоят на вершине, зябко кутаются в одеяла и куски ткани. Оставаться здесь долго неприятно, и мы спешим спуститься с площадки под защиту большого валуна. Я смотрю на мать Махадевы, но не замечаю никаких признаков усталости на ее морщинистом темном лице.

– Идемте, идемте, – торопит она нас. – Скоро зажгут священный огонь. На вершине в это время никто не должен оставаться.

Действительно, надо спешить. Мы начинаем спускаться. Впереди еще десять миль трудной каменистой дороги. Но к шести часам мы уже были внизу. Это казалось фантастичным, как и все в эту ночь и в этот день.

– Вы устали? – спросила я мать Махадевы.

– Нет, – бодро ответила старуха. – Я совсем не устала. Мне помог Шива. Он вознес меня на вершину.

И я лишний раз убедилась в великой силе самовнушения.

Когда солнце село, по верхним карнизам гопурамов заплясали язычки светильников. Толпы паломников собрались у подножия горы и устремили взоры на ее вершину. Небо очистилось, и Аруначала четко вырисовывалась на его звездном фоне. Вдруг раздались три выстрела, толпа закричала. «Ом! Ом! Ом!», – застонали вокруг, и над горой затрепетало оранжевое пламя священного огня. Главное таинство «картикадипам» свершилось. И тотчас вспыхнули светильники иллюминации на домах и лавках города, взлетел вверх разноцветный фейерверк, рассыпались холодные искры бенгальских огней, запрыгали, взрываясь, шутихи. Толпы возбужденных людей спешили к храму, где пламя светильников на его гопурамах перемигивалось со священным огнем на горе…

Когда мы вернулись к Челаму, там шла праздничная пуджа. На полу просторной комнаты среди гостей-паломников сидела Саурис. Мы присели тут же. Резким, неприятным голосом Саурис пела гимн Шиве. Остальные с застывшими улыбками слушали ее. В углу я заметила юношу, лицо которого странно дергалось в такт пению Саурис. Когда она кончила, юноша поднялся, взял светильник, сделал им несколько круговых движений, как жрец в храме, и позвонил в медный колокольчик. Все по очереди стали подходить к Саурис, прося благословения. Первым это сделал Челам. Саурис, улыбаясь своей странной улыбкой, слабым движением бледной руки благословляла распростертые перед нею тела. Когда процедура была кончена, все снова уселись на свои места. Наступило время «общения с богом». Присутствующие неподвижно замерли и закрыли глаза. То же самое сделала Саурис. Сколь долго должна была продолжаться концентрация, я не знала. Я сидела, наблюдая эти неподвижные изваяния, и думала, а что если это будет продолжаться всю ночь? В углу стояло удобное кресло, и я решила, что на худой конец я высплюсь в нем. Но через час лица сидевших стали оживать. Саурис подняла бесцветные ресницы и, удивленно посмотрев на меня, сказала:

– Так вы здесь все время сидели?

– Сидела, – подтвердила я.

Она поднялась и, все так же странно улыбаясь, уплыла во внутренний двор. Ее белое сари как будто растворилось в лунном свете, заливавшем все вокруг.

В одной из комнат были приготовлены циновки для спанья. Я вытянулась с наслаждением на своем жестком ложе и только теперь почувствовала, как устала и как болят мои разбитые ноги. Я закрыла веки, и откуда-то из светящейся темноты появился Шива и, опустив танцующую ногу, злорадно посмотрел на меня.

– Святая, говоришь? – ехидно спросил он. – Художественную литературу читаешь? – и погрозил мне длинным каменным пальцем.

Я поняла, что Шива говорит по-русски, и засмеялась. Бог снова поднял каменную ногу и обиженно отвернулся. Постепенно Шиву заслонило бледное, расплывчатое лицо Саурис. Она протягивала мне палочку для зубов и резким голосом мальчишки-рекламщика говорила: «Лучшая паста для зубов «Колгейт». Помогает в общении с богом». Палочка стала расти, превращаясь в бамбуковый шест. Наверху шеста вращался сиреневый садху. Он скалил испорченные зубы и кричал: «Священный огонь! Священный огонь!» Снизу поднялась танцующая кобра и спросила: «Вы пойдете в ашрам?» И потом повторила вопрос голосом Челама. Я открыла глаза и увидела залитую солнцем комнату. На пороге стоял Челам и спрашивал мать Махадевы:

– Вы пойдете в ашрам?

Ученик Великого риши – Сундаресан Айер

Утро уже давно наступило. Оно было солнечным и свежим. Дождливый сезон кончился. Он всегда кончается после того, как вспыхивает пламя на горе Священного огня. Было первое декабря 1963 года.

После завтрака Махадева мне сказал, что здесь, на горе, много ашрамов. С древних времен на Аруначале находили убежище многие шиваитские святые. Эта традиция продолжается до сих пор.

Ашрам, куда мы пришли, был основан Рамана Махарши – Великим риши, или мудрецом. Он умер в 1950 году, а легенды о нем живут на юге Индии по сей день. Несколько легких строений ашрама расположены в пальмовой роще неподалеку от подножия горы Священного огня. Там нас встретил ученик Рамана Махарши и теперешний секретарь ашрама Сундаресан Айер. С длинной седой бородой, высоким мощным лбом и каким-то детским выражением глаз, он вежливо и мягко спросил меня, откуда я. Я ответила. Айер несколько удивленно посмотрел на меня и сказал:

– Россия – очень интересная страна. Я бы сказал, великая страна. Вы дали миру Толстого и Достоевского. Я рад видеть вас здесь, у нас в ашраме.

– Она вчера поднялась на Аруначалу, – вдруг выпалил Махадева.

– Вы правильно сделали, – ласково заметил Айер. – Если вы интересуетесь нашей культурой, то побывать на Аруначале необходимо. Это очень древняя гора. Она старше священных Гималаев. Хотите, я вам покажу комнату Великого риши?

– С удовольствием, – ответила я.

Махадева сиял, явно польщенный таким вниманием Сундаресана Айера. Мы прошли мимо нескольких низких строений, около которых сидели члены ашрама, и оказались около скромного домика.

– Сюда, – сказал Айер.

Мы вошли в небольшую, прохладную и чисто прибранную комнату. С большого портрета на нас смотрел человек. Коротко стриженные седые волосы, ясные молодые глаза, рот, изогнутый в чуть смущенной улыбке.

– Это свами Рамана Махарши, – сказал Айер.

В скромно обставленной комнате стоял мягкий диван, покрытый шкурой леопарда, письменный стол с несколькими изящными безделушками и полка с книгами. Вот, пожалуй, и все.

– Великий риши был очень скромным человеком, – мягко звучал голос секретаря. – Он, несмотря на свои знания, никогда не претендовал на исключительность и не позволял фанатически поклоняться себе. Однажды, когда пришла к нему одна женщина и стала в припадке фанатизма биться головой о порог, свами спросил: «Кто это колет кокосовые орехи о мой порог?»

Мы постояли немного в комнате и вышли через заднюю дверь.

– Рамана Махарши, – продолжал рассказывать Сундаресан Айер, – очень любил детей. Вот, посмотрите, в этом здании размещается школа вед. Здесь дети получают традиционное воспитание, изучают священные веды и начинают практиковаться в йоге.

Несколько десятков мальчиков в одних только дхоти окружили нас. Они были выдержанны и вежливы, но в глазах их светилось нескрываемое детское любопытство.

– Кем ты хочешь быть? – спросила я малыша лет восьми, который оказался рядом со мной.

– Махарши, – не раздумывая, выпалил он. Все засмеялись.

– Ты думаешь, это так легко? – спросил Айер.

Малыш смутился и спрятался за спину своих товарищей.

Мы осмотрели небольшой храм, жилые помещения, где женщинам запрещено оставаться на ночь, отдел публикаций. Ашрам выпускает обширную литературу о Махарше и его учении.

Несомненно, Рамана Махарши был незаурядной личностью, а его жизнь и моральные принципы заслуживают того, чтобы о них написать. В индуизме подчас уживаются самые противоположные вещи: примитивное идолопоклонство и развитая философия, иногда даже материалистического толка, безоглядный фанатизм и критическое осмысление законов природы, дешевое шарлатанство и серьезная работа над духовным и физическим совершенствованием человека, преступность и корысть честолюбивых садху и высокие моральные качества. По-видимому, Рамана Махарши воплощал в себе то лучшее, что сохранила для нас древняя индуистская культура.

Эти мальчики из школы вед станут жрецами

В декабре 1879 года в семье брахмана Сундарама Айера родился мальчик. Его назвали Венкатараманом. Сундарам Айер занимал видное положение в городе Тиручузли. Мальчик рос обыкновенным ребенком, в меру подвижным, в меру задумчивым, и, казалось, ничто не предвещало в нем будущего великого мудреца. Когда Венкатараман подрос, его отдали в школу в Мадурай, принадлежавшую американской миссии. В школе он не проявлял особой склонности к занятиям. Он предпочитал гонять в футбол и проводил долгие часы в плавательном бассейне. Религия его не интересовала, и он равнодушно проходил мимо красочных гопурамов знаменитого храма Минакши. Учителя жаловались на нерадивого ученика, но школьный спортивный клуб гордился ловким и подвижным мальчиком. В нем было все обычно, так же как и в сотнях его сверстников. Но страна, где он жил, была необычной. Ее древние традиции, еще не понятые до конца Западом, продолжали существовать и оказывать свое влияние на людей.

Когда Венкатараману исполнилось 16 лет, ему пришла в голову мысль о смерти. Эта мысль была так сильна, что юноша почти реально ощутил приближение смерти. Его обуял страх. Ноги ослабели, тело покрылось холодным потом, дыхание замедлилось. Но тут произошло нечто странное, о чем он рассказывал впоследствии не раз. Он понял, что тело его умирает, а его дух, его «я» остается. Произошло какое-то раздвоение. Этот случай заставил его обратиться к своему внутреннему миру, что обычно делают индийские йоги, занимаясь духовной практикой. Однажды в школе во время занятий он неожиданно впал в транс. Так проявилась особая духовная одаренность будущего риши. С тех пор он утратил всякий интерес к школе и ко всему тому, что окружало его. А потом пришло окончательное решение. Объяснить его он не мог. От кого-то из родственников он слышал о Тируванаималаи. Он понял, что ему надо ехать туда. Взяв у отца три рупии, он незаметно исчез из дому, решив во что бы то ни стало добраться до Тируванаималаи. Это был долгий и трудный путь. На станции ему объяснили, как проехать в этот город. Венкатараман вскоре обнаружил, что трех рупий для этого недостаточно. Часть пути ему пришлось пройти пешком. Но на еду денег не было. Голод одолевал его, и он несколько раз падал в обморок, но продолжал идти. Наконец ему пришлось продать самое ценное, что у него было. Серьги. На вырученные деньги он купил еды. Через много дней пути в предрассветной мгле перед ним выросли четыре го-пурама храма Тируванаималаи и затянутая облаками вершина горы Священного огня. Он вошел в ворота храма. Там почему-то никого не оказалось. Он разорвал свою одежду, выбросил остатки еды и шнур дваждырожденного. Его шаги гулко раздавались под сводами зала с колоннами. Он остановился около одной из них, уселся рядом, скрестив ноги, и погрузился в самосозерцание. Так перестал существовать ученик миссионерской школы, футболист и пловец, сын своих родителей Венкатараман Айер.

А в Тиручузли и Мадурай была поднята на ноги полиция. Все искали исчезнувшего школьника. Но поиски не дали никаких результатов. Подозревали, что он сбежал с труппой бродячих актеров, приезжавших в Мадурай из Тривандрума. Никто ни в семье, ни в городе не мог себе представить, что сбежавший сидел в это время в храме в Тируванаималаи с закрытыми глазами и молчал. О чем он думал, сказать трудно. Что он видел, мы тоже не знаем.

Храмовой колокол возвестил начало утренней молитвы. В зале с колоннами появились первые посетители. Они увидели мальчика в позе санияси и удивились.

– Эй, ты, парень, – окликнул его один из них, – ты что здесь сидишь?

Но сидящий не ответил и не поднял век. Вокруг собрался народ.

– Смотри, смотри, – сказал старик со шнуром дваждырожденного через плечо, – он думает, что он санияси.

– Да, да, – поддержали его другие, – нашелся новый святой. Сейчас он взлетит прямо на Аруначалу.

Вокруг раздался непочтительный смех. Но сидящий, казалось, ничего не слышал.

– Эй, брось притворяться, – крикнул молодой студент. – Я скажу жрецу, и он тебя отсюда выгонит. Лучше иди побираться во двор храма.

– Он хочет нас одурачить! – раздавались голоса, – Пусть идет и садится за парту.

– Конечно, он сбежал из школы!

– Кто сбежал из школы? – группа школьников-мальчишек протиснулась к сидящему.

– Вот он сбежал из школы!

И град камней обрушился на юношу. Тот вздрогнул и открыл глаза. Камни ранили и царапали обнаженное тело.

– А ну прекратите! – закричал жрец. – Что это вы здесь устроили?

Школьники разбежались, но взрослые остались. По городу разнеслась весть, что какой-то мальчишка, подражая санияси, сидит в храме. Любопытные все время окружали его, мальчишки бросали в него камнями, толкали и пачкали грязью. Сердобольные женщины иногда бросали ему бананы, но он не притрагивался к ним. Он понял, что ему не дадут спокойно сидеть в этом зале с колоннами. Он ушел в темное подземелье, расположенное под изображением лингама. Там было душно, сыро и темно. В подземелье на него набросились муравьи, москиты и какие-то черви. Но, погруженный в самого себя, он не обращал на них внимания. Его спина покрылась ранами и язвами, рубцы от которых остались на всю жизнь. Он достиг такого состояния, когда собственное тело перестало для него существовать. Он жил внутренней напряженной жизнью, и внешний мир отодвинулся очень далеко. Правда, этот внешний мир давал все время знать о себе. Мальчишки вскоре обнаружили его в подземелье и вновь стали забрасывать его камнями. Их отгоняли палками, но это не помогало.

Наконец кое-кто понял, что в подземелье сидит не мальчик, подражающий санияси, а человек, который стал на традиционный путь духовного совершенствования, предписываемый философией йоги. Его вывели в зал с колоннами, и теперь над ним никто не смеялся. Его признали даже местные садху. Молчаливый санияси сидел то в храме, то в храмовом саду, то под деревом на дороге. Некоторые паломники пытались поклоняться ему, а один даже совершил перед ним пуджу, как перед идолом. Он ел только тогда, когда ему клали пищу в рот. Тело его, много месяцев не мытое, было покрыто грязью, струпьями и язвами, длинные, отросшие волосы скатались и напоминали паклю, а нестриженые ногти превратились в закрученные ленты. Популярность молодого свами росла, хотя он продолжал молчать. Он отвечал на вопросы письменно. Однажды он написал на бумажке свое имя и город, откуда пришел. И родственники наконец-то узнали о нем. В Тируванаималаи срочно был откомандирован его дядя. Он ходил по городу и спрашивал о племяннике. В конце дня ему показали манговую рощу. Там он нашел Венкатарамана. Дядя не сразу узнал его в грязном аскете с отрешенными глазами на истощенном лице. Вокруг Венкатарамана сидели несколько паломников. Дядя, скрывая свое изумление, почтительно приблизился к нему и коснулся его ног. Но по глазам Венката-рамана он не мог определить, узнал ли тот его или нет. «Мальчишку немедленно надо отправить домой, – подумал дядя. – Пусть его хотя бы отмоют. Он, кажется, совсем свихнулся». И заговорил с Венкатараманом мягко и вежливо, как с больным.

– Мы все очень рады, – сказал дядя, – что ты достиг такого почета. Но ты не знаешь, сколько огорчений ты нам причинил. Подумай о своей матери.

Но Венкатараман молчал.

– Зачем ты сидишь здесь? – продолжал дядя. – Ты можешь, если хочешь, сесть рядом с собственным домом, и мы могли бы все на тебя смотреть.

Племянник не отвечал. Дядя покинул упрямого свами, но вернулся к нему на следующий день. Однако и этот день не принес никаких результатов. Дядя отбыл в Мадурай, и через некоторое время в Тируванаималаи появилась мать Венкатарамана. Она нашла сына лежащим на валуне в самом жалком состоянии. Она бросилась к нему и заплакала. Но сын, казалось, не обратил на нее внимания. Все, что говорила ему мать, не трогало его. Она приходила к нему много дней подряд, уговаривала, угрожала, плакала, сердилась. Но все оказалось бесполезным. Тогда она поняла, что во второй раз потеряла сына. С тяжелым сердцем она возвратилась домой. Много лет спустя она вернулась к нему в ашрам, чтобы провести свои последние годы подле потерянного сына. Она продолжала оставаться его матерью.

После отъезда матери он переселился на Аруначалу в пещеру Вирупакша. Теперь он стал настоящим отшельником. Люди проходили трудный путь через джунгли, чтобы увидеть его. Его спрашивали о многом, и ответы свами свидетельствовали о глубокой и зрелой философской мысли. Он объяснял, что такое «я» и как его осознать. Сам он накопил в этом отношении большой опыт. Как это произошло, трудно сказать. Но в Индии такие вещи случаются с людьми, занимающимися йогой. Когда он пришел в Тируванаималаи, он имел весьма смутное представление о священных ведах. В пещере же Вирупакша он уже толковал и объяснял древние законы вед. К нему приходили ученые. Санскритолог Ганапати Муни после беседы с ним о священных индусских книгах понял, что молодой свами – человек необычных способностей. Он первый назвал его Махарши – Великим мудрецом.

Махарши не был похож на других садху, которые в изобилии населяли Тируванаималаи и его окрестности. Это был пестрый и странный мир людей, живущих за счет невежества многочисленных паломников. Хитрые и ленивые, они стремились добиться популярности различными сомнительными средствами. Каждый из них пытался стать «святым». Безграмотные и неумные, они бормотали слова молитв и заклинаний, не разбираясь в их смысле. Все непонятное действовало на наивных приверженцев индуизма самым притягательным образом. Садху распускали слухи о «чудесах», которые они могли творить, о том, что они являются «посредниками» между богами и людьми. Каждый из них ревниво относился к славе другого. Это были своеобразные конкурирующие компании со своими неписаными законами, со своей специфической солидарностью и со своими «секретами производства». Нередко эти «секреты» попахивали прямым шарлатанством и мошенничеством. В конкурентной борьбе «святые» садху не гнушались никакими средствами. Растущая популярность Махарши давно беспокоила их. Многие постоянные клиенты тируванаималайских садху стали завсегдатаями пещеры на Аруначале. А с этим «святые» не могли смириться.

Один седобородый садху жил по соседству с Махарши. Он нередко навешал своего молодого соседа, вел философские беседы, прикрывая цепкие глазки тяжелыми веками. Иногда он просто сидел, перебирая длинную нить четок. И только изредка бросал изучающие взгляды на Махарши. От старика и его оранжевого балахона веяло миром и спокойствием. Но спокойствие это оказалось обманчивым. Большой валун, который упал рядом с Махарши, был спущен старческой рукой, так набожно перебиравшей четки. Цель действия старого садху не оставляла сомнений. Он хотел убить своего соседа. Махарши отворачивался, когда слышал гнусавый голос седобородого садху, проповедовавшего мир души. Махарши редко теперь выходил из пещеры. Валуны больше не сыпались, но через некоторое время у пещеры появилась целая компания садху. Они переминались с ноги на ногу, отводили глаза и перешептывались между собой.

– Свами, – начал старший из них. – Мы пришли из Подикаи, где живет мудрец Агастья.

Махарши знал, что древний риши Агастья умер много веков тому назад.

– Нет, нет, он до сих пор жив, – утверждали хитрые садху.

– Агастья, – продолжал старший, – просил взять вас на конференцию йогов в Срирангам, а затем доставить в Подикаи.

Махарши молчал. Он понимал, что, если поддастся этой наивной уловке и уйдет из пещеры, садху его убьют. Он хорошо знал их повадки. Один из учеников Махарши, сидевший около пещеры, быстро поднялся и перебил старшего садху.

– Да, да, – еле сдерживая смех, сказал он, – мы уже получили известие о вашем прибытии, а также приказ Агастьи поджарить вас на огне. Эй, садху, – крикнул он одному из них, – что же ты стоишь? Рой яму для огня!

Садху тревожно зашептались. Искусные мистификаторы, они сами легко поддавались на любую мистификацию. Садху стали пятиться к узкой каменистой тропе, потом повернулись и, сбивая друг друга, потрусили рысцой вниз. Садху не удалось убить Великого риши, который им мешал. Они перешли к другой тактике. У каждого мудреца должен был быть учитель. У Махарши его почему-то не было. Неплохо было бы объявить себя учителем, или гуру, такого человека и разделить с ним славу. Первый «гуру» не заставил себя долго ждать. Назывался он садху Балананда. Он бесцеремонно появился в пещере, назвал себя учителем Махарши и ввел ряд нововведений в жизни отшельника. «Гуру» проявил недюжинную коммерческую хватку и стал брать деньги за вход в пещеру Махарши. С тех, кто просто сидел и слушал, меньше, с тех, кто разговаривал с Великим риши, больше, Но вскоре эта деятельность была прекращена самым решительным образом. Махарши со своим учеником выбросили вещи Балананды из пещеры и не пустили его больше туда. Садху пришел в ярость и даже плюнул в Великого риши. Это ему обошлось дорого. Ученики Рамана Махарши, забыв наставления своего учителя о ненасилии, набросились на садху и отколотили его. Балананде ничего не оставалось, как убраться из Тируванаималаи. Но неудачи продолжали преследовать незадачливого «гуру». Он влез в купе вагона без билета? и контролер высадил его, снабдив еще одним подзатыльником. Балананда сел в следующий поезд, но пристал к юноше, который не оказал «гуру» должного уважения. Крепкий удар туфлей по голове заставил садху забыть требуемые им правила этикета. Но Балананда был не из тех, кто быстро мирится с неудачами и потерями. Он вновь появился у пещеры Рамана Махарши.

– Ты Великий риши, – сказал он ему. – Но я более великий, чем ты. Я сейчас покажу тебе свою силу, и тогда ты признаешь меня своим гуру.

Он уселся перед Махарши и стал смотреть ему в глаза.

– Сейчас ты впадешь в транс, – важно сказал садху.

Через полчаса у Балананды стали слипаться глаза, и он… заснул.

После этого «гуру» счел за благо навсегда исчезнуть с горизонта Великого риши. Место учителя осталось вакантным, но ненадолго. Одним прекрасным утром снизу с тропинки раздалось протяжное пение. Вслед за последней нотой вынырнула всклокоченная голова очередного садху.

– Мир тебе, – сказал садху.

Махарши пригласил его сесть.

– Бог явился мне… – начал садху.

– Неужели? – удивился Махарши.

– Да, да, бог явился мне во сне, – продолжал садху, – и приказал мне быть твоим учителем, – и вызывающе посмотрел на Махарши.

– Хорошо, – ответил тот. – Пусть бог явится мне тоже и сообщит о своем решении.

Садху приоткрыл от неожиданности рот и не знал, что на это сказать. Потом он молча поднялся и поплелся вниз по тропе. И вновь оттуда раздалось заунывное пение. Садху отправился на поиски нового ученика.

С животными у Махарши сложились отношения более удачно, нежели с садху. У него был особый дар общения с ними. Такими способностями обладали многие индийские мудрецы, и история сохранила немало легенд. В дни Рамана Махарши джунгли, покрывающие Аруначалу, изобиловали разными зверями и змеями. Он умно обращался с кобрами, и те никогда не кусали его. Говорят, что он мог с ними беседовать. Он нередко примирял враждующие стада обезьян, и те иногда сами к нему за этим приходили. Однажды Махарши нашел около своей пещеры искусанного и умирающего обезьяненка. Он вылечил и выходил его. Когда обезьяна подросла, она вернулась в стадо и стала его вожаком. Иногда она приходила навестить своего спасителя. Через несколько лет две обезьяны принесли в ашрам Махарши умирающего вожака. Великий мудрец похоронил его со всеми почестями. Махарши обращался с животными, как с людьми, считая, что они заслуживают равного людям уважения и мягкости в обращении. В ашраме долгое время жила корова по имени Лакшми. Говорят, она все понимала. Каждый день она приходила приветствовать Махарши и даже присутствовала на его беседах. У Махарши было несколько собак, и каждая из них оставила по себе интересную память. Одна из них обладала очень развитым чувством собственного достоинства. Когда однажды ее избил приезжий брахман, она ушла из ашрама и не вернулась. Судьба другого пса была более трагической. Кто-то несправедливо отругал его, и пес в знак протеста утопился в священном водоеме. А третий пес много лет неутомимо служил гидом. Он водил гостей ашрама и паломников по окрестностям Тируванаималаи, показывал интересные пещеры и храмы и всегда приводил всех обратно. Махарши даже в самые трудные для него минуты продолжал заботиться о животных. Когда Великий риши умирал, то одними из его последних слов были: «Накормили ли сегодня павлинов?» Отношением к животным часто определяется сумма качеств, которыми обладает человек.