Текст книги "Годы и дни Мадраса"

Автор книги: Людмила Шапошникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Я согласилась. День был уже на исходе, когда мы с Брагатой сели в автобус, идущий в одно из предместий Танджавура. Город быстро кончился, и мы ехали мимо рисовых полей, хижин, крытых пальмовыми листьями, мимо добротных помещичьих усадеб. Автобус останавливался в небольших городках с храмами и фортами. Солнце уже зашло, и небо на западе было окрашено в ярко-розовый цвет. Такого же цвета были воды реки Кавери, по берегу которой мы теперь ехали. На розовом небе чернели силуэты деревенских храмов и перистые листья кокосовых пальм. Наконец кондуктор объявил:

– Тирувайяру!

– Мы приехали, – сказала Брагата.

Было уже темно. От небольшой городской площади, где остановился автобус, тянулись узкие, плохо освещенные улицы. Возница тонги, запряженной быками, спросил нас, куда нам нужно.

– К Тьягарайе, – сказала Брагата.

Возница кивнул в знак согласия и жестом показал на тонгу, приглашая садиться. Быки тронули с места и медленно зашагали, тонга закачалась, как на мелкой волне, и все двинулось куда-то в темноту. И только над нашими головами шумели раскачиваемые ветром кроны кокосовых пальм, и по их листьям прыгал молодой месяц. Через полчаса впереди мелькнул огонек, потом еще раз. Сквозь деревья мы увидели освещенное одноэтажное здание.

– Приехали, – сказал возница.

Здание было сооружено над могилой Тьягарайи, известного музыканта и святого. Мы вошли в помещение. По стенам довольно просторного зала висели мраморные доски с текстами песен и священных гимнов Тьягарайи. Тут же стояли статуи богов, среди которых выделялась фигура Рамы. Музыкант особенно чтил его. Рассказывают, что Тьягарайя до зрелого возраста не интересовался поэзией, хотя и с удовольствием слушал музыку. Потом случилось так, что у него умерла дочь, а через некоторое время – и жена. Тьягарайя очень тяжело переживал свое горе. Он ходил на берег маленькой речушки, около его городка, и часами сидел, смотря на медленно текущие воды. Там у него и созрело решение уйти от мира и стать отшельником. Тьягарайя бросил дом и поселился в уединенном месте. Долгие часы одиночества и размышлений сделали его восприимчивым к красотам природы. Он обнаружил, что деревья и река, у которых он поселился, все время звучат, и в этих звуках уловил какую-то внутреннюю гармонию. Так появились его первые песни, созданные в своеобразной манере карнатикской музыки. Позже он стал сочинять гимны в честь Рамы. Окрестные жители приходили его слушать, и слава об отшельнике, поэте и музыканте разнеслась по всему округу. Через несколько лет о Тьягарайе уже знали повсюду в Тамилнаде. Люди из самых отдаленных мест приезжали его послушать. И до сих пор каждый январь в родном городке Тьягарайи устраиваются музыкальные фестивали, на которых исполняются прекрасные и печальные песни отшельника.

Во втором зале находилась могила Тьягарайи, над которой был сооружен алтарь. Центральную часть алтаря занимала бронзовая фигура музыканта, смотрящего грустными и проницательными глазами куда-то вдаль. Перед статуей горел масляный светильник. У алтаря к нам подошел молодой парень в одежде жреца.

– Вы такие поздние посетители, – сказал он нам, – наверно, очень интересуетесь Тьягарайей.

– Да, – подтвердила я.

– Я его правнук и главный жрец этого мандира. Сюда приходит много людей поклониться святому поэту, и я совершаю молитву перед его статуей.

«Они поклоняются поэту и музыканту, как богу», – подумала я. Жрец, казалось, прочел мои мысли.

– Да, люди поклоняются Тьягарайе, как богу. Ибо человек может быть богом и всегда достоин поклонения. Если, конечно, он сделал что-то хорошее для людей.

– Значит, индусские боги тоже были людьми? – спросила я жреца.

– Вы совершенно правы, – ответил он. – Боги были тоже людьми. Только они развили у себя несколько необычные способности. И Кришна и Рама жили среди людей, и в их появлении в мире нет ничего странного.

По правде сказать, я не ожидала от жреца таких высказываний. Действительно, индуизм очень сложная религия. Ее боги продолжают появляться, одни умерли недавно, другие – современники. «Человек может быть богом», – сказал жрец. Не каждый атеист решится на такую интерпретацию. Но ведь жрец был правнуком бога… Он проводил нас до тонги и сказал на прощание:

– Приезжайте еще. На следующей неделе я совершу пуджу перед Тьягарайей.

– Разве это так необходимо – пуджа? – поддела я жреца.

– Необходимо, – улыбнулся он. – Ведь невежественные люди могут приобщиться к тому высокому, что было в Тьягарайе, только через пуджу.

– А вы не пробовали сделать это иначе? – поинтересовалась я.

– Зачем? Наши традиции освящены тысячелетиями. Иначе не нужны были бы брахманы. Ведь мы посредники между богами и людьми.

Теперь передо мной был настоящий индусский жрец, «пастырь» невежественных людей, низших каст. Личность странная и противоречивая, как и сам индуизм.

И снова тонга повезла нас в темноту от светящегося в ночи храма, где главным богом был музыкант и поэт.

На следующий день я уехала из Танджавура. Мне было жалко расставаться с ним. Автобус запылил по шоссе, ведущему к Мадрасу, а там, позади, остались младший принц в своем пыльном «королевстве», веселые танцовщицы на Великом храме и печальный поэт в пустынном зале с мраморными досками его песен…

Бог в розовом пеньюаре. Ашрам-коммуна. Город рассвета

В небольшой полутемной комнате, куда вели крутые ступени, утопая худым телом в мягком кресле, сидел бог в розовом пеньюаре. Он предстал перед Мэри в образе довольно пожилой дамы французского происхождения. Даму здесь все звали матерью, а в книгах, которые выходили в этом приморском городке, слово «мать» писали с большой буквы. Мэри замешкалась у входа и смущенно стала теребить цветы, которые ей вручили у лестницы с крутыми ступенями. Бог поднял выцветшие глаза, и Мэри показалось, что розоватый отсвет пеньюара странно изменил их цвет. Она неловко поклонилась и протянула матери-богу цветы. Бог протянул ей молча руку и коснулся сухими холодными ладонями рук Мэри. Теперь владелица розового пеньюара пристально смотрела девушке в глаза. Это было утомительно и неприятно. Но Мэри не отвела взгляда и стала рассматривать сидящую перед ней женщину с репутацией бога. Лицо знаменитой матери – главы ашрама Пондишери – было цвета старинной пергаментной бумаги, а сквозь редкие тонкие волосы на голове просвечивала сухая, старческая кожа. От долгого глядения в глаза матери голова Мэри стала пустой, и она забыла то, о чем хотела спросить, когда ехала сюда. Она собрала вею свою волю и вспомнила какой-то вопрос, хотя и не главный. Облизнув пересохшие губы, Мэри задала его. Бог заговорил глуховатым голосом, медленно, со значением выговаривая слова:

– Я не говорю. Все, что нужно, ты почувствуешь в своем сердце.

Мэри вдруг почему-то стало жалко времени, потраченного на поездку в этот странный ашрам. «Бог называется! – сердито подумала она про себя, – разговаривать не хочет». Но бог-мать не обратила внимания на ее мысли, хотя Мэри и предупреждали, что глава ашрама читает их свободно, как книги на французском языке.

– Я дам тебе благословение, – вновь раздался глуховатый голос.

«Мне нужно поговорить об Ауробиндо Гхоше и йоге, – подумала Мэри. – А что я буду делать с благословением? Стоило так волноваться перед этой встречей».

Дама в розовом пеньюаре протянула Мэри сухие старческие ладони и взяла ее руки.

– Иди, – сказала она. – Я благословляю тебя.

Мэри поднялась и с чувством недоумения и разочарования направилась к выходу. Она забыла даже сказать «до свидания».

У крутой лестницы ее ждали люди в белых свободных одеждах. Они надели ей на шею гирлянду из розовых лепестков. Мэри усмехнулась, вспомнив, как она торопилась из Мадраса в Пондишери с телеграммой из ашрама. В телеграмме был указан день и час, когда мать согласилась ее принять.

Когда я узнала об этом, то уже не завидовала Мэри, преподавательнице английского языка в одном из мадрасских колледжей. Я решила не просить об аудиенции, которая давала только благословение. Но ашрам продолжал по-прежнему интересовать меня, потому что он был несколько необычным даже для этой страны храмов, святых, обителей и йогов.

Всего-навсего 160 километров от Мадраса, и вы попадаете в другой мир – в бывшую французскую Индию. Город Пондишери и небольшая территория вокруг него – это все, что осталось французам после длительной и малоудачной борьбы с Англией за обладание далекой и сказочной Индией. В этом городе рикши обращаются к вам на французском языке, полицейские носят синие каскетки французских ажанов, а в тропическое небо вонзаются готические шпили католических церквей и соборов. В 1954 году Пондишери официально получил независимость и был присоединен к Индии. Но до сих пор консульство с трехцветным французским флагом на флагштоке играет немаловажную роль в городских делах. От Мадраса до Пондишери ходит рейсовый автобус четыре раза в день. Город начинается хижинами, домами с плоскими крышами, узкими улочками, засаженными кокосовыми пальмами. Это индийская часть Пондишери, его «черный город». Французский Пондишери, или европейская его часть, с широкими улицами и бульварами, расположился на берегу океана. Океанский бриз свободно гуляет по улицам Дебюсси и Дюма, по улицам Капуцинов и Ксавье, по улицам Капитана Мариуса и Дюпле. Он врывается в уютные чистые дворики, затянутые плющом и засаженные яркими тропическими цветами, треплет подолы монашеских ряс, надувает тенты кафе, где столики стоят прямо на тротуаре, пробует голос в старинной башне и старается сбросить надтреснутый алебастровый угол герба с королевскими лилиями. Бриз поднимает океанскую волну и швыряет соленые капли на бронзовую фигуру командора Дюпле в завитом бронзовом парике, сыплет горсти кораллового песка на круглую башню маяка и на лежащие у кромки прибоя рыбацкие лодки. Он покачивает на волне пароход с белоснежными палубными надстройками, единственное судно на рейде, и гонит стан кричащих чаек к пустынным причалам пондишерийской гавани. Редкие прохожие куда-то медленно бредут по своим, одним им нужным делам. Изредка прогрохочет автобус или, шурша велосипедными шинами, проедет рикша. И снова сонная тишина накрывает рю и готические шпили соборов. Только бриз не унимаясь звучит над городом, покинутым своими бывшими хозяевами.

По вечерам над этой частью города плывет колокольный звон и, смешиваясь с шумом прибоя, теряется в пустынных, скупо освещенных улицах. В домах зажигаются огни и желтыми квадратами оконных переплетов ложатся на чисто подметенные тротуары. Главная улица – рю Дюпле – оживает на какой-то момент, нарушая скуку и тишину провинциального французского города. На ней вспыхивает длинная вереница фонарей, уходящая своими зеленоватыми огнями куда-то в розовый закат. Поднимаются жалюзи магазинов, а жители выносят стулья на тротуар и занимают на весь вечер наблюдательные посты. Французы, по каким-то соображениям не уехавшие из Пондишери, помахивая тросточками прошлого века, степенно бредут по улице, изредка заигрывают со встречными девушками и, наконец, оседают в ресторанах, редко разбросанных по городу. В ресторане они потягивают холодное пиво, нехотя, сквозь зубы бросают ничего не значащие фразы соседу по столику, лениво следят за стремительными движениями золотых рыбок в зеленоватой воде ресторанного аквариума и время от времени делают знак рукой пожилой француженке, хозяйке ресторана, которая в ожидании заказов и гостей вяжет извечный шерстяной чулок.

Католический собор в Пондишери

Город засыпает рано, и только на прибрежной полосе продолжают возиться с лодками и сетями рыбаки да изредка раздается пьяная песня загрустивших в этом тихом и скучном городе матросов с единственного корабля на пондишерийском рейде. Но тем не менее Пондишери – город необычный. Вперемежку с городскими зданиями вы увидите там дома, выкрашенные в розовый и серый цвет. Это уже не Пондишери, это ашрам. Город в городе. Его здания занимают не менее трети Пондишери. Ашрам – организация автономная, не подлежащая городской юрисдикции.

Мимо глухой каменной стены, из-за которой видны пышные кроны деревьев, я иду к небольшой калитке. Нигде не видно ни надписей, ни вывесок. Я осторожно открываю калитку и по узкой мощеной дорожке вхожу в дом. На одной из дверей написано: «Приемная». Я толкаю дверь и оказываюсь нос к носу с молодым человеком.

– Произведения матери кончились! – кричит он. – Приемная закрывается! Могила Ауробиндо – по коридору прямо, выйти в сад и налево!

– Подождите, – говорю я. – Я ничего не понимаю.

– А здесь и понимать нечего! – снова кричит он. И смотрит на меня злыми, раздраженными глазами. – Целый день идут посетители, и я должен отвечать на их дурацкие вопросы. Что вы стоите? – набрасывается он на меня вновь. – Я же сказал, ашрам закрывается. Мать не принимает, а могила Ауробиндо прямо по коридору…

– А кого-нибудь из ашрама, кроме вас, я могла бы увидеть?

Молодой человек делает прыжок в мою сторону.

– Я же вам сказал, суббота и воскресенье – в ашраме выходные дни!

Я осторожно прикрываю за собой дверь и с облегчением покидаю разбушевавшегося клерка.

На следующий день в отеле «Континенталь» меня нашли мои пондишерийские друзья.

– Ашрам? – недоверчиво переспросила я. – Нет, я подожду. Если в приемной меня только обругали, то в ашраме могут побить.

Мистер Гупта, член знаменитого ашрама, удивленно посмотрел на меня сквозь толстые стекла очков и молча покинул мой номер. С кем он говорил и о чем, я не знаю. Только клерка из приемной я уже не видела, а ашрам гостеприимно распахнул передо мной двери. Но об ашраме лучше рассказать по порядку.

В 1872 году в семье калькуттского адвоката родился мальчик, которого назвали Ауробиндо. Ауробиндо Гхош. Когда ему исполнилось 7 лет, его вместе с двумя младшими братьями отправили учиться в Англию. Там он прожил 14 лет и окончил Кембриджский университет. Еще в Лондоне он встретился с махараджей Бароды, понравился ему и по возвращении в Индию был взят к нему на службу. В Бароде он провел 13 лет. Сначала работал в налоговом департаменте, а потом преподавал английский язык в Бародском колледже. Уже там в полной мере проявился его интерес к философии и к древней индийской культуре. В то же время его волновали судьбы родины и ее угнетенное положение. Когда в 1905 году по указу лорда Керзона был разделен Бенгал и вспыхнуло движение протеста, положившее начало подъему национально-освободительной борьбы, Ауробиндо Гхош покинул Бароду и присоединился к движению. Мы знаем Ауробиндо Гхоша прежде всего как лидера национально-освободительного движения. В Бенгале он вступил в партию Индийский национальный конгресс и примкнул к его радикальному крылу, к так называемым экстремистам. Он активно участвовал в бойкоте английских товаров, английских учреждений и колледжей. Под его редакцией выходила газета «Банде Матарам». Гхош стремился превратить умеренный Национальный конгресс в центр борьбы за подлинную независимость Индии. Он был председателем Конгресса на его суратской сессии в 1907 году, когда в результате острой борьбы произошел раскол партии и экстремисты, сторонники боевых действий, были вынуждены покинуть ряды Национального конгресса. В 1908 году Ауробиндо Гхош и некоторые его сторонники были арестованы и посажены в тюрьму в Алипуре. Там ему пришлось просидеть целый год. В тюрьме Гхош изучал языки и начал практиковать йогу, которая впоследствии резко изменила его путь. Когда через год Ауробиндо вышел из тюрьмы, в национальном движении царили депрессия, растерянность и разочарование. Гхош тоже поддался этим чувствам.

В 1910 году он вынужден был бежать из Британской Индии в Пондишери. В то время французская колония охотно предоставляла убежище тем, кто боролся против английского господства. В Пондишери Гхош чувствовал себя временным гостем и не оставлял надежды вернуться в Бенгал к активной политической деятельности. Однако дни и месяцы вынужденного безделья вновь заставили его заняться йогой. И чем больше он это делал, тем меньшее место в его мыслях и поступках занимала политика. И наконец, он вовсе перестал ею интересоваться. Он стал считать йогу единственным путем к освобождению. Но философию йоги он переосмыслил по-своему. Оригинальность мыслей и аскетический образ жизни привлекли к нему внимание. Его стали называть «святым», и у него появились ученики. Если есть учитель и ученики, то возникает ашрам. Так произошло и в Пондишери.

Ауробиндо Гхош не был обычным учителем в традиционном индусском смысле. Занимаясь много практической йогой, он в то же время пытался осмыслить эту философию и творчески ее познать. Он обнаружил, что большинство путей, которые ведут к так называемому «освобождению», уводят человека от реальности и изолированы от жизни. «А что если, – размышлял Ауробиндо, – все достижения йоги поставить на службу человеку?» Йога должна перестать быть уделом аскетов и святых, пытающихся достичь освобождения души, решил он. В учении йоги есть немало сторон, которые помогут человеку стать лучше, разовьют в нем высокие качества и способности. Тогда, возможно, и сама жизнь станет лучше. Стоит попробовать. Та сила, которую дает йога человеку, может быть использована для перестройки жизни. Но он смело отмел некоторые канонизированные положения индуизма и буддизма. «Мир не является иллюзией, – писал он, – откуда душа стремится к небесам или нирване. Мир – это сцена духовной эволюции человека, посредством которой материальное несознание превращается в божественное сознание». Нужно ли пугаться слова «божественный»? Вряд ли. У Ауробиндо была своя терминология, которая соответствовала тогдашнему уровню знаний и науки. «Божественное» сознание он отождествлял с совершенным сознанием человека, стоящего на высокой ступени эволюции. Внутренние возможности человеческого духа очень велики, утверждал он. Надо только открыть эти возможности, тогда появятся новые пути к познанию прекрасного, гармонии, силы и знаний. Он считал, что управлять этими возможностями помогает йога, йога учит человека, писал он, контролировать свое тело и его нужды, помогает ему избавиться от дурных наклонностей и низменных инстинктов, преодолеть такие чувства, как ненависть, зависть, ревность, жадность, эгоизм.

Самостоятельный путь йоги труден и долог, размышлял Гхош. Для того чтобы его пройти, необходим наставник, помогающий человеку преодолеть сложности этого пути. Но наставник должен стоять па более высокой ступени эволюции. И Гхош стал развивать в себе соответствующие качества. Он старался быть ровным со всеми, стремился понять и почувствовать страдание и горе людей, часто отказывал себе в необходимом. Своим учением он не содействовал старой религии, его философия не создавала и новой. Мысли Гхоша были поглощены иной целью. Человек должен стать совершенным, насколько позволяют ему условия данной эпохи. Человек может стать богом, и нет бога, кроме человека. Условия… Он не был законченным идеалистом и понимал, сколь много значат материальные условия для развития сознания. Он знал, что существующий строй ничего общего не имеет с искомым совершенством. Однако Ауробиндо Гхош не представлял себе, как можно изменить этот строй. И он решил создать иные материальные условия на небольшой территории ашрама в Пондишери. Он начал свой эксперимент, и границы его пролегли по каменной изгороди ашрама. Так возник ашрам-коммуна.

А в это время в далекой России бушевала великая революция. Один строй сменился другим. Гхош с волнением следил за всем, что происходило в России. Бывший экстремист, а теперь наставник йогов, он не был согласен с некоторыми методами этой ломки. Но он считал, что там, за Гималаями, живут люди, родственные ему по духу, ибо ими движет та же цель – сделать человека выше и счастливее. И поэтому советские люди всегда почетные гости ашрама. Советские делегации, советские журналисты, советские гимнасты, советские дипломаты, советские книги, советские фильмы, курсы русского языка, горстка советской земли при закладке будущего города Ауровилля.

У Ауробиндо Гхоша нашлось в Индии немало единомышленников. Они помогали ему создавать ашрам-коммуну своим трудом и своими деньгами. Последние 25 лет Ауробиндо Гхош провел в полной неподвижности. Эта неподвижность, согласно учению йоги, дала ему возможность достигнуть высокой ступени. Говорят, он обладал многими удивительными качествами, и в частности владел в совершенстве искусством телепатии.

Основатель ашрама-коммуны умер в 1950 году, и главой ашрама стала француженка, мадам Мира Алфасса. Она и была тем богом в розовом пеньюаре, перед которым однажды предстала Мэри. Почему именно богом? Ауробиндо Гхош считал, что именно в мадам Алфасса сосредоточена та «божественная» сила, которая поднимает сознание человека на более высокую ступень. «Божественная мать, – писал он, – есть сознание и сила божественного, которая является матерью всего». Мать, или мадам Алфасса, была, по мнению Гхоша, одной из форм бога. В своей сути учение Ауробиндо не было мистическим. Но слова и терминология, которые он использовал для объяснения вещей и явлений, реально существующих, помогли некоторым создать мистический занавес над его учением и деятельностью ашрама. И глава ашрама немало постаралась в этом отношении. Она ввела ритуал благословений, писала и сочиняла молитвы, создала культ Ауробиндо Гхоша, окружила непроницаемой тайной свои занятия йогой и свою деятельность как наставника. Она организовала своеобразную иерархию в ашраме, которая в определенной мере противоречит проповедуемой Гхошем идее равенства. На самом верху этой иерархии стоит сама мадам Алфасса, окруженная небольшим числом учеников и приближенных. Практика йоги играет основную роль в их жизни. Их настоящие имена неизвестны. Среди них есть немало европейцев. Предполагается, что они ведут аскетический образ жизни, не курят, не пьют и не занимаются политикой. Однако мне говорили, что имеются отклонения от этих правил ашрама. На ступень ниже этой верхушки стоят остальные члены ашрама, которые пользуются материальными привилегиями и занимают определенное общественное место. Самая низкая ступень – это Общество Ауробиндо Гхоша, вступить в которое может каждый, поддерживающий идеи основателя ашрама. Однако не каждый из общества может попасть в члены ашрама. Эта иерархия существует несколько десятков лет, и ее границы свято оберегаются.

Нужно сказать, что теперешняя глава ашрама проявила в свое время большие организаторские и коммерческие способности. Мадам Алфасса – человек, вне всякого сомнения, незаурядный. Она неплохой музыкант. Ее рисунки привлекают своей необычностью и смелостью. Ее стихи и небольшие новеллы изящны по стилю и глубоки по содержанию. Ее умению чувствовать прекрасное и показать другим это прекрасное можно позавидовать. Она родилась в Париже в 1878 году. Говорят, в детстве она была необычным ребенком и некоторые ее способности проявлялись еще тогда. В молодости она сочувствовала революционному движению и была связана с некоторыми русскими эмигрантами – участниками революции 1905 года. Дочь состоятельных родителей (отец ее был банкиром), она довольно рано порвала со своей семьей. Судьба сначала забросила ее в Африку, в Танжер, затем она приехала в 1914 году в Пондишери. Здесь она познакомилась с Ауробиндо Гхошем и стала его единомышленницей. Когда началась первая мировая война, ей пришлось уехать во Францию. Через пять лет, в 1920 году, она вновь вернулась в Пондишери и с тех пор не покидала его.

Любой гость ашрама в первую очередь хочет видеть ее и познакомиться с ней. Я не была исключением. Когда я сказала об этом секретарю Общества Ауробиндо Гхоша, он впал в задумчивость.

– Видите ли, в чем дело, – начал он, – мать сейчас нездорова. И вообще она почти не говорит. А ваши мысли прочтет как по книге.

«Лучше не надо, – подумала я. – Пусть лучше мои мысли останутся непрочитанными». Я застеснялась и не настаивала на встрече.

– Ну, а что вас еще интересует? – заметив мое замешательство, спросил секретарь.

– Вы, например.

Теперь смутился секретарь.

– Нет, – сказал он. – Уж лучше я вам расскажу о матери. Что вы о ней знаете?

– Пока ничего.

– Мать – самая великая среди нас йога, – сказал он. – Она контактирует со своими учениками на расстоянии.

– Телепатия? – спросила я.

– Да, да, – закивал секретарь головой. – Ведь Ауробиндо считает телепатию более совершенной связью, чем язык. Он писал, что со временем, в процессе дальнейшей эволюции, человечество перейдет на телепатическую связь.

– А что она еще умеет делать?

– Передвигать вещи.

– Телекинез?

– Можно и так назвать.

– Вот бы посмотреть… – мечтательно сказала я.

– Как же вы посмотрите, – неожиданно взглянул на меня в упор секретарь, – когда вы только и думаете о своем шестичасовом автобусе. Побудьте еще день. Я вас отвезу на своей машине в Мадрас, и вы не опоздаете к занятиям в университете.

Я тряхнула головой, сбрасывая наваждение. Секретарь ничего не знал о моих планах, и я не сказала ему, на сколько дней приехала. О шестичасовом автобусе я думала по-русски. О занятиях – тоже.

– Ну, так как же насчет того, чтобы посмотреть? – хитро улыбнулся он.

– Спасибо, я уже…

– Что уже? – не понял он.

– Посмотрела…

Секретаря звали Наваджата, что значит «новорожденный». Такое имя дала ему мать. Он входил в узкий круг ее учеников, жил в ашраме и в свободное время занимался делами Общества Ауробиндо Гхоша. Когда-то у него было другое имя и другое занятие. Может быть, в Бомбее до сих пор помнят одного из крупных бизнесменов, владельца фабрики, киностудии и большого магазина. Его доходы исчислялись миллионами рупий. У него были автомобили, комфортабельный особняк на Мала-барском холме, загородная вилла в Джуху и благосклонность кинозвезд. У него было все, что мог предоставить в его распоряжение веселый, падкий на развлечения Бомбей. Не было одного – душевного равновесия. Внутренний мир человека очень сложен. Он сложен и у бизнесмена, и у ученого, и у простого кули. Какими путями шла мысль Наваджаты в этом сложном мире – сказать трудно. Об этом периоде своей жизни он говорит очень скупо.

– Я думал, в чем смысл жизни, – рассказывает он. – В деньгах? Но деньги приходят и уходят. Иногда их много, иногда мало. Смысла явно в них не было. Может быть, смысл таился в том, что они давали мне? В комфорте, в автомобиле последней марки, в смазливой кинозвезде? Но среди этого я иногда терял свое человеческое достоинство и чувствовал себя несчастным. Значит, в этом тоже не было смысла. Иногда мне казалось, что я нахожу этот смысл. Но когда винные пары улетучивались, я снова терял его. В поисках смысла жизни я утратил вкус к самой жизни. Я перестал вести дела как следует, неделями не брился, ссорился с подчиненными и бил очередную любовницу. Один из моих друзей по советовал мне съездить в пондишерийский ашрам. Я долго не мог собраться. «При чем тут ашрам? – думал я. – В святые я не собираюсь». А потом все-таки решил поехать. Попытка – не пытка. Что я терял? Несколько дней? Но у меня их было много. Однако в ашраме я задержался на месяц. И понял главное. Смысл жизни.

– Так в чем же он для вас состоит, Наваджата? – спросила я.

– Сделать себя и других лучше. Пусть все будут равны – если не материально, то психологически.

– Психологическим равенством сыт не будешь.

– Да, конечно. Но тут что-то надо делать. Что, я пока не знаю. Ауробиндо тоже себе этого ясно не представлял.

Наваджата не вернулся в Бомбей. Через своих посредников он ликвидировал дело, а капитал – 27 миллионов рупий – перевел на счет ашрама. Могут сказать, что Наваджата или лицемер, или безнадежный идеалист. Не знаю. Я не смогла прочесть его мыслей. Но факт отказа от огромного состояния остается фактом. Я ничего не могу добавить к этому.

– Вы видели Амбу? – спросили меня в ашраме. – Нет еще? Обязательно с ним познакомьтесь. Не пожалеете.

– Кто такой Амбу? И имя какое-то странное.

– Так назвала его мать. Амбу – один из наших лучших экспертов по гимнастике йоги.

Домик Амбу я нашла на тихой зеленой улице. Двор перед домиком был вымощен асфальтом, а на асфальте стояло несколько велосипедов. Мне не пришлось стучаться в дом. Как только я вошла во двор, на пороге появился гибкий юноша в набедренной повязке и, тряхнув густой шапкой волос, спадавших на плечи, изящно поклонился.

– Амбу, – просто сказал он. – Входите.

Я увидела его глаза и поняла, что этот человек жил больше, чем я предполагала.

– Сколько вам лет? – спросила я его.

– Пятьдесят пять.

Я еще раз оглядела его фигуру и с сомнением покачала головой.

– Правда, пятьдесят пять, – улыбнулся он. – Почему вы не верите?

– Я приняла вас за юношу, – сказала я.

– А, это! Но ведь я всю жизнь занимаюсь гимнастикой йоги, а она не дает телу стареть. Кроме этого живу я беззаботно, занимаюсь любимым делом, а это всегда позволяет сохранить молодость не только тела, но и души.

– Значит, вы здесь вполне счастливы?

– Да, да! – подтвердил Амбу. – Я чувствую себя счастливым и богатым уже потому, что могу делать других счастливыми и приносить им радость.

– Каким образом вы приносите им радость?

– Вы знаете, – сказал Амбу, беря меня доверительно за руку, – гимнастика йоги приносит людям радость. Она делает ваше тело здоровым, подвижным и выносливым. А это всегда радостно сознавать. Человек, занимающийся такой гимнастикой, всегда сохраняет ровное, хорошее настроение, не раздражается и относится к другим, даже малознакомым людям, как к своим друзьям. Ведь вы тоже хотите этого, не так ли? Иначе зачем бы вы ко мне пришли.

– Я пришла, к сожалению, не за этим. Просто мне захотелось с вами познакомиться.

– И это можно, – улыбнулся Амбу, обнажив ровный ряд крепких белых зубов. – Только я вам советую все-таки заняться этой гимнастикой. Не сейчас, но когда-нибудь. Вы увидите сами, что это такое. Но что же мы здесь стоим? Войдите ко мне в дом.

Амбу начинает упражнения гимнастики йоги

Я вошла. В доме оказалась маленькая полутемная прихожая, откуда я попала в просторную светлую комнату. По стенам комнаты висели старинные миниатюры и стояли стеклянные шкафы, сплошь заполненные небольшими по размеру бронзовыми статуэтками. Комната напоминала собой музей.

– Здесь моя коллекция индийской бронзы, Амбу сделал гибкое движение в сторону шкафов. – Я собираю бронзу вот уже несколько десятков лет. Мне нравится выразительная лаконичность этих фигурок. Среди них есть очень редкие экземпляры, выполненные древними мастерами Индии. Посмотрите на этого танцующего Шиву. Что вы скажете о нем?

Действительно, статуэтка была великолепной. Казалось, бронзовое тело Шивы жило, двигалось и дышало. Изящный и стремительный изгиб его четырех рук создавал иллюзию танцевального вихря.