Текст книги "Годы и дни Мадраса"

Автор книги: Людмила Шапошникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Он вернулся в Мадрас, и снова его венчали цветочной гирляндой. Потом состоялась эта памятная встреча с Аннадураи и другими лидерами ДМК. Теперь он не скрывал своих взглядов, потому что был твердо уверен в их правильности. Он сказал то, о чем думал.

– Борьба за Дравидистан не имеет будущего.

Его слова падали в напряженную тишину. Он пытался по глазам определить, о чем думают эти люди. Но они отводили глаза. Только Аннадураи смотрел на него тяжело и непримиримо.

– Наша сила в единстве. Мы все – индийцы. Лозунг «Борьба за Дравидистан» должен быть снят.

Он говорил долго и горячо. Некоторые уже не прятали глаз, и Сампатх понял, что они с ним согласны. Ему не хотелось смотреть на Аннадураи. Он хорошо знал этого человека. В тот вечер многие поддержали Сампатха. Аннадураи остался в меньшинстве. Но это ничего не решало. Сампатх знал, что Аннадураи ни перед чем не остановится.

Через несколько дней он уехал в Дели, но тревожное настроение не покидало его. Вскоре сбылись все его мрачные предчувствия. Аннадураи поднял против него кампанию.

– Он сделал это исподтишка и недостойно, – возмущался Сампатх, – он молчал, пока я был в Мадрасе. И сразу воспользовался моим отъездом.

Среди членов ДМК поползли слухи: «Сампатх продался Конгрессу», «Его купил сам Неру», «Он стал агентом Севера и предал дравидов». В газетах партии стали появляться статьи, подписанные анонимными авторами. Вокруг Сампатха образовалась пустота. Он понял, что с ним расправились.

– Отступник! Предатель! – эти слова бросали ему в лицо незнакомые люди с черно-красными эмблемами на рубашках.

Аннадураи ждал, что «отступник» придет и раскается. Но этого не случилось. Ведь в Сампатхе текла кровь самого Перияра. Он был его племянником. Но сумел увидеть больше Великого и нашел в себе силы пойти дальше его. Сампатх не стал мириться с Аннадураи. В 1959 году он покинул ДМК. Черно-красный флаг больше не был властен над ним.

Но Сампатх не привык оставаться за бортом. Надо было что-то предпринимать. Вместе с ним из партии Аннадураи вышли несколько его единомышленников. Они создали новую партию – Национальную партию тамилов. Социализм и автономия штатов в единой Индии стали основными ее требованиями. Однако новой организации трудно было конкурировать с ДМК, с ее ораторами, деньгами, демагогией.

В 1964 году председатель Национального конгресса тамил Камарадж обратился с призывом ко всем партиям Юга. Он предложил тем, кто борется за социализм, влиться в Национальный конгресс. Первой откликнулась на призыв Камараджа Национальная партия тамилов. Так Сампатх стал конгрессистом.

– Вот, видите, – говорил Сампатх, – они только говорят о социализме и этим привлекают трудящихся. А на самом деле они ярые, ограниченные националисты. ДМК в своей работе во многом опирается на молодежь. А молодежь еще политически неопытна, неспособна разобраться, где красное, где черное.

Да, где красное, где черное – иногда бывает трудно определить. Тут нужно думать. А это не всегда удается. И поэтому черно-красные флаги полощутся над Мадрасом.

Белая звезда Раджаджи

Человек, которому Индия обязана появлением ее реакционной партии «Сватантра», сидел в простом плетеном кресле у низкого столика с телефоном. Эта комната примыкала к его конторе в издательстве «Калки», где выпускалась газета партии – «Свараджа». Над деревянной кроватью, стоявшей против кресла, висел плохо написанный маслом портрет Ганди. Человека звали Чакраварти Раджагопалачария. Сквозь сильные линзы очков на меня настороженно и изучающе глядели старческие глаза.

– Вы не боитесь, что пришли сюда? – спросил он неприятным, скрипучим голосом.

– Боюсь, – ответила я. – Очень боюсь. Даже ноги подкашиваются от страха.

Он вскинул облысевшую голову и пристально посмотрел на меня, стараясь определить, говорю ли я правду или шучу.

– По вас это не очень заметно, – разочарованно протянул он.

– А вы бы хотели, чтобы было заметно? Так?

– Я пошутил, – натянуто улыбнулся он.

– Даже шутка в устах такого человека, как вы, имеет значение. Ведь вы шутили со значением, не так ли? И я даже знаю с каким.

– Вы, конечно, правы, – подозрительно быстро сдался он. – Ваша страна старается с такими, как я, не иметь дела.

– Вы ведь тоже не хотите иметь с нами дело, – заметила я.

– У нас есть основания.

– У нас тоже.

Он провел пергаментной рукой по впалой щеке.

«Готовит очередную ловушку? – подумала я. – Зачем он это делает? «Обкатывает» противника? Ведет «разведку» боем?»

Тусклые глаза его неожиданно оживились.

– С вами, русскими, трудно разговаривать, – каким-то иным, доверительным тоном начал он.

– В таком стиле вообще трудно разговаривать.

– Нет, я имею в виду другое. Вы хорошо тренированы, у вас быстрый ум. Конечно, вы и должны быть такими. У вас была великолепная политическая школа в то время, когда Россия была одна. Одна против всех. Это было удивительное время. – В его голосе зазвучали нотки неподдельного уважения.

Я поняла, что Раджагопалачария умеет ценить сильных противников.

– Очень жаль, что мы расходимся с вами во взглядах.

– Но мы об этом не жалеем, – заметила я.

– Возможно, возможно, – Раджагопалачария почему-то утратил первоначальную агрессивность.

Он вновь приобрел ее, когда я затронула некоторые политические вопросы. Голос его стал снова скрипучим, с тонких губ не сходила ироническая усмешка.

– Люди не понимают, – говорил он, – опасности таких политических партий, как Национальный конгресс и коммунистическая. Все они ведут к диктатуре.

– Что вы имеете в виду под диктатурой? – спросила я.

– Власть одной партии, – жестко ответил он.

– Но ведь «Сватантра» тоже к этому стремится. Почему ей можно, а Конгрессу и компартии нельзя?

– У нас другие принципы, – скрипел его голос, – Конгресс неправильно делает, что развивает общественный сектор, а не частный. В результате люди с капиталом не могут заниматься свободным предпринимательством. А народ гнется под тяжестью налогов. Именно налоги – основной источник финансирования общественного сектора.

– Послушайте, господин Раджагопалачария, – рассердилась я. – Вам хорошо известно, под тяжестью чего гнется индийский народ. Эксплуатация капиталистов, Помещиков превосходит тяжесть налогов. Хотите, я докажу вам это с цифрами в руках?

– Не надо, – глаза старика вновь потускнели, – Я был прав. С русскими трудно говорить.

– Не будем говорить о русских. Скажите, пожалуйста, – попросила я. – Каковы сейчас позиции вашей партии?

– «Сватантра» – мое детище. Но, несмотря на все усилия, она еще слаба. Очень слаба. 12 тысяч человек. Наша партия для многих непривлекательна. В нее не хотят вступать, – и снова пергаментная рука коснулась впалой щеки. – Я, кажется, устал, – сказал он, поднимаясь. – И еще вы должны знать, что я не люблю коммунистов и вашу страну.

– Я это знаю, – ответила я.

– Но мне было интересно с вами. Заходите, мы еще побеседуем.

Теперь он только организатор «Сватантры». А что у него было в прошлом? Почему имя Раджагопалачария, или, как его зовут, Раджаджи, известно не только Тамилнаду, но и всей Индии? Сын богатого тамильского помещика, адвокат по профессии, Раджагопалачария был одним из сподвижников Ганди. Сподвижники Ганди были разные, и Раджагопалачария представлял среди них целое направление. От этого направления он никогда не отступал и никогда не скрывал свою принадлежность к нему. Он был крайне правым, человеком, всегда защищавшим интересы своего класса со всей присущей ему прямотой и искренностью. Он сидел в тюрьме, подвергался репрессиям, но никогда не упускал эти интересы из виду. Он никогда не забывал о них, принимая участие в национально-освободительном движении. В 1942 году, когда вся страна протестовала против миссии Криппса, которая стремилась оттянуть предоставление Индии независимости, он поддержал ее. На митингах в него бросали камнями и грязью, но он с удивительной стойкостью продолжал отстаивать свою точку зрения. Он был одним из немногих конгрессистов, которые признали разумным требование об отделении мусульманских областей Индии и образовании Пакистана. Он вышел из Национального конгресса, не согласившись с его руководителями, которые отстаивали единство страны. В 1946 году он получил во временном правительстве портфель министра образования. Английские власти его ценили. В 1947 году он стал генерал-губернатором доминиона Индийский Союз, сменив на этом посту английского вице-короля лорда Маунтбэттена. В 1950 году Индия была объявлена республикой и пост Раджагопалачарии был упразднен.

Теперь он с тревогой наблюдал за некоторыми новыми тенденциями в политике Национального конгресса. Его коробило слово «социализм», хотя он плохо представлял, что это такое. Однажды ему сказали: «Вам следует когда-нибудь прочесть Маркса». Он ответил: «Никогда. Ни строчки». Теория, против которой он боролся, была ему незнакома. Он знал только одно: социализм ликвидирует собственность. И земельную в том числе. Этого он не мог допустить. Его пугали разговоры об ограничении крупного капитала. Он не мог простить Конгрессу ни организации государственного сектора, ни земельных реформ, ни установления дружеских отношений с Советским Союзом. Тем не менее его авторитет в известных кругах Конгресса был достаточно высок. В 1952 году он стал главным министром штата Мадрас. Он продержался на этом посту всего два года. После отставки он прочно окопался в Мадрасе и оттуда продолжал обстреливать все прогрессивное, все, что ему, сыну крупного помещика, не нравилось.

Там, где он был своим, он занимал самое высокое положение. Он был ортодоксальным брахманом. Представителем того воинствующего «брахманизма», которое вызвало в Тамилнаде антибрахманское движение. Он никогда не покидал пределы своей страны, хотя не раз имел возможность побывать в Европе или Америке. Он не сделал этого, потому что боялся «потерять» касту. Она значила для него не меньше, чем свой класс.

Тогда же, в 1952 году, он назвал Коммунистическую партию Индии врагом № 1. Было бы странно, если бы случилось иначе. Раджагопалачария всегда был последовательным в своих взглядах и удивительно цельным в своей убежденности. Спасительное при оценке политических деятелей слово «противоречивость» ни в какой степени не может быть к нему применено. Он знал одно: строй Советской России враждебен его классу и его взглядам. И этого было достаточно. Он жадно ловил наши промахи и ошибки, неизбежные на новом пути. Раздувал их на страницах своих газет, и они превращались там в катастрофы глобального порядка. В пику нам он поддерживал контрреволюцию в Венгрии, смеялся над нашими достижениями в космосе, издевался над борьбой против культа личности, иронизировал по поводу пятилетних планов. И делал это умело и педантично. Он отрицал все, что было связано с Советским Союзом. Он не признавал даже его вклада в борьбу за мир, хотя и писал его премьеру письма, настаивая на всеобщем разоружении.

Несмотря на все это, влияние Раджагопалачарии как личности на определенные круги Тамилнада, и в первую очередь брахманов, достаточно велико. Они могут не соглашаться с его политическими взглядами, но многие из них сочтут за честь быть его гостями, принимать его у себя или разговаривать с ним. В чем здесь секрет? Он один из видных граждан Мадраса и со многими людьми в городе независимо от их политических убеждений поддерживает чисто человеческие отношения. Среди его знакомых есть и коммунисты. Ореол сподвижника Ганди и участника национально-освободительного движения играет не последнюю роль в его популярности. Помимо этого Раджагопалачария – один из образованнейших людей Тамилнада. Прекрасный знаток санскрита и древней индуистской литературы, он неплохо разбирается в работах европейских писателей. Знает и ценит М. Горького и Л. Толстого. Его бескомпромиссность, смелость как политического деятеля, его отвращение к политической конъюнктуре, уважение к противнику, прямота в суждениях, простота и скромность образа жизни вызывают симпатии разных людей независимо от их взглядов и убеждений. Несомненно, Раджагопалачария – незаурядная личность.

Естественно, что такой человек, как он, долго оставаться не удел не мог. В 1959 году у него возникли кое-какие планы в отношении сплочения сил, враждебных социальному прогрессу. От слов он перешел к делам. Весной появилась его статья с обоснованием необходимости для Индии консервативной партии. По его мнению, такая партия должна стать в стране главной оппозиционной силой. Теперь не проходило и недели, чтобы будущий лидер консерваторов не выступил на митинге. Он обрушивался с присущей ему язвительностью на политику конгрессистского правительства. Он выражал недовольство кооперативными хозяйствами и предсказывал, что они приведут к снижению сельскохозяйственной продукции. Он негодовал по поводу желания Конгресса ограничить земельные владения помещиков и жалел индийских дельцов, которым не дают развернуться. Крупные помещики Тамилнада и бизнесмены зашевелились. Издательство «Калки» перестало походить на обычное учреждение. Все время подъезжали машины, хлопали двери, в комнатах спорили и громко разговаривали. Раджагопалачария царил над всем этим.

В апреле в Мадрасе он собрал симпозиум своих единомышленников.

– Я за то, – сказал он, – чтобы партия была умеренной.

В ответ в зале раздался громкий смех. Собравшиеся знали, сколь «умерен» был он в своей критике правительства. Но смех не обидел Раджагопалачарию, он принял его как знак одобрения. Поощренный, он сел на своего любимого конька – стал критиковать Конгресс. Он обвинял его в союзе с левыми силами. Говорил, что Конгресс делает это из страха перед коммунистами, являющимися главной оппозицией.

Премьер-министр все время спешит. Он никому не дает подумать. Поэтому нужна «партия тормоза», которая заставит правительство более основательно рассматривать важные вопросы.

– Такая партия нам необходима, – заявили все. Разногласия были только по ряду организационных вопросов.

На следующий день Джавахарлал Перу прилетел в Мадрас. Ему было кое-что известно о намерениях Раджагопалачарии. На мадрасском аэродроме Неру увидел его высокую фигуру, опиравшуюся на палку. Они обнялись в знак старой дружбы. Премьер пытливо посмотрел в глаза Раджагопалачарии. Тот не отвел глаза, но ничем не выдал себя. Премьер был проницателен и знал, что здесь, на благодатном Юге, предстоит серьезная борьба. Поэтому на первом же митинге в честь открытия памятника Ганди он говорил о Раджагопалачарии, о его статьях и речах. Неру был предельно тактичен. Он учитывал то влияние, которым пользовался его политический противник в городе. Многие до сих пор, говорил премьер, прислушиваются, что скажет Раджаджи. Тем большая ответственность ложится на его плечи.

Но для Раджагопалачарии не существовало ответственности перед прогрессом, перед народом своей страны. Он признавал лишь ответственность перед своим классом. Раджагопалачария немедленно собрал митинг, где вновь напал на Неру и Конгресс. В течение целой недели Мадрас был свидетелем острой борьбы между двумя крупными деятелями – Неру и Раджагопалачарией. Газеты того периода были заполнены их статьями. Неру защищал Национальный конгресс, его политическую линию, прогрессивные мероприятия правительства. Раджагопалачария все отвергал и упрямо проводил мысль о необходимости новой партии. Они расстались, ни в чем не убедив друг друга. Они стояли на разных позициях, и каждый умело защищал свое дело.

После отъезда Неру Раджагопалачария понял, что нужно спешить.

В тот день здание издательства «Калки» напоминало штаб, ведущий военные действия. Оно было окружено кольцом автомобилей, беспрерывно звонили телефоны, выпуск газеты «Свараджа» задерживался, а в комнате Раджагопалачарии шло совещание, о сути которого не догадывался даже сын Раджагопалачарии – Нарасимха. Он был конгрессистом. А в комнате Раджагопалачарии шли последние приготовления, утрясались последние вопросы. И прежде всего самый главный – кто будет руководителем новой партии. В последний момент Раджагопалачария перестал говорить о «воле провидения», якобы препятствующей его «активной политической деятельности». Он дал согласие.

Вечером того же дня в актовом зале колледжа Вивекананды собрался митинг. Аудитория не была многочисленной. Бережно поддерживаемый под руку правым социалистом Масани, Раджагопалачария поднялся на кафедру.

– Сегодня утром, – раздался его скрипучий голос, – была создана новая партия – «Сватантра».

Все идеи и мысли Раджагопалачарии нашли свое отражение в ее программе. Партия выступила против: аграрных реформ, государственного сектора, ограничений иностранного капитала, пятилетних планов, экономических и дружественных связей с Советским Союзом и другими социалистическими странами. Она поддержала: неограниченное помещичье землевладение, свободное предпринимательство частного капитала, широкие возможности для иностранного капитала, расширение и укрепление связей с империалистическими странами Запада. Новая партия выступила против социализма, коммунистов и демократического движения.

Итак, рождение «Сватантры» состоялось, и колыбелью ее оказался Мадрас. Новая партия была столь откровенно реакционной, что рассчитывать на массовую поддержку не могла. 12 тысяч членов партии… А кто эти 12 тысяч? Крупные помещики, предприниматели, монополисты, интеллигенция, связанная с ними, бывшие князья. Партия превратилась во всеиндийскую, но это не прибавило ей сочувствующих. Однако финансовая ее база оказалась довольно солидной. Сотни тысяч рупий потекли в ее казну от князей, богатых дельцов, помещиков. Эти деньги помогли «Сватантре» сплотить вокруг себя такие реакционные силы, как «Джан Сангх», правые социалисты, индусские фанатики, организации князей. Деньги помогли ей привлечь и ряд случайных попутчиков, таких, как партия ДМК и Мусульманская лига. Эти же деньги способствовали тому, что число мест «Сватантры» в парламенте увеличивалось от выборов к выборам.

В декабре 1964 года Мадрас отмечал 87 лет Рацжагопалачарии. Индусские жрецы в храмах читали в его честь молитвы, густая толпа его почитателей собралась около издательства «Калки». Газеты пестрели его портретами: Раджаджи улыбается, Раджаджи серьезен, Раджаджи с детьми, Раджаджи со студентами, Раджаджи в храме и т. д. Его трепетно и проникновенно поздравляли махарани и махараджи, крупные банкиры и монополисты, владельцы фабрик и поместий. Цветочные гирлянды, букеты цветов. И это все для юбиляра. И как завершающий штрих торжества – над городом реяли 87 флагов. Голубые полотнища с белой звездой в центре. Белая звезда Раджаджи – основателя партии «Сватантра»…

Против хинди

Черное душное небо нависло над городом. Лишь на западе, там, где недавно село солнце, еще пылал красный цвет. На границе красного и черного, где смешались цвета, тянулась темно-бордовая полоса. Полыхающий закат отразился в воде Коума. В этом черном небосводе и кровавых волнах таилось что-то зловещее. Редкие прохожие спешили добраться домой, на улицах не было слышно привычного громыханья городских автобусов. Только из конца в конец неслись выкрики мальчишек-газетчиков.

– Газета «Мейл»! Покупайте «Мейл»! Студенческие пикеты арестованы! Забастовка разрастается!

И снова:

– Студенческие пикеты арестованы! Читайте «Мейл»! Вечерние новости! Забастовка… – замерло где-то вдали.

Лица полицейских неестественно стыли в мертвенном свете люминесцентных фонарей. Так выглядел Мадрас в один из февральских вечеров 1965 года, когда на Юге началось движение против хинди. Политическая обстановка на Юге к январю 1965 года оказалась чрезвычайно сложной и напряженной. Согласно конституции в январе должны были ввести язык хинди в качестве государственного вместо английского. Однако противоречия между крупной североиндийской буржуазией, говорящей на хинди, и буржуазией других национальных районов к этому моменту настолько обострились, что проблема государственного языка превратилась в важнейший политический вопрос. Хинди не имеет ничего общего с дравидийскими языками, и овладеть им южанину нелегко. Более того, поступить на государственную службу можно было только в том случае, если выдерживался экзамен по государственному языку. Когда это был английский, Север и Юг оказывались в одинаковом положении. Но хинди в качестве государственного языка предоставлял неоспоримые преимущества Северу и северной буржуазии. Кроме того, часть южноиндийской интеллигенции, и в первую очередь студенчество, опасалась, что язык хинди в какой-то мере ограничит развитие родных, дравидийских языков. Все это вызвало волну недовольства на Юге. Этим недовольством сумели воспользоваться такие партии, как «Дравида муннетра кажагам», «Сватантра», и силы, связанные с ними. Они считали, что настал наконец удобный момент выступить против Национального конгресса и его правительства на дравидийском юге. Но лучше рассказать обо всем по порядку.

Двадцать пятого января, в канун Дня республики, процессия студентов, насчитывавшая несколько тысяч человек, двинулась вдоль набережной к Форту святого Георгия. Студенты остановились у ворот форта, так как внутрь их не пустили, и потребовали, чтобы их представителей принял главный министр штата Бхактаватсалам. Они хотели вручить правительству штата меморандум, в котором протестовали против введения хинди. Студенты простояли перед фортом три часа, но у главного министра не нашлось для них времени. Более того, студентам пригрозили полицией, и они вынуждены были разойтись. Новость быстро облетела город, и студенческие общежития забурлили. В них появились агитаторы партии ДМК. Но не только они. В некоторые общежития ворвалась полиция, и завязались потасовки. На следующий день рядом с трехцветными национальными флагами появились черные. Флаги протеста. Так в Мадрасе началось движение против хинди, которое перебросилось на весь штат и соседние области. Дневник, который я вела в то время, дает некоторое представление о происходивших событиях.

27 января. Утро началось с демонстрации студентов Колледжа искусств. Во дворе колледжа собрались группы возбужденных и громко разговаривающих юношей. На каменной изгороди были наклеены листовки и написан лозунг «Долой хинди!» Затем все построились и с бумажными транспарантами двинулись на главную улицу – Маунт Роуд. «Долой хинди! Долой хинди!» – скандировали демонстранты. Однако полиция остановила студентов и не пустила на главную улицу. Демонстрация потекла в направлении к вокзалу Эгмор. По всему городу шли студенческие процессии. В них участвовали Президентский колледж, Католический колледж Лойолы, Инженерный колледж. Министерство образования предписало закрыть все учебные заведения до понедельника. У ворот закрытых колледжей дежурили полицейские наряды.

28 января. Демонстрации продолжаются. Два человека в знак протеста против введения хинди сожгли себя заживо. Еженедельник ДМК вышел с яркой обложкой: в черно-красном пламени корчится человек. На набережной состоялся митинг студентов, на котором сожгли книги на языке хинди. Газеты сообщили о расстреле студенческой демонстрации в Чидамбараме. Один убит, один ранен. Все демонстрации и выступления студентов носят пока стихийный характер. Они все против хинди, но единого мнения о том, что делать дальше, нет. Одни считают, что нужно оставить английский язык, другие – ввести в качестве официального языка тамильский. Главный министр штата обвинил деканов колледжей в том, что они потворствуют студенческому движению. В ответ на это по городу распространены листовки. «Не верьте безосновательной лжи, – говорилось в них, – что деканы колледжей вдохновляют нас. Мы достаточно самостоятельны, чтобы иметь уважение и любовь к родному языку».

30 января. Правительственным указом все колледжи штата закрыты до 8 февраля. Студентам предложили немедленно покинуть общежития и отправиться домой. Со всех концов Тамилнада поступают сообщения о расстрелах студенческих демонстраций и избиениях. Полиция пустила слезоточивый газ в общежитие Колледжа Панчаяппа.

1 февраля. Напряжение в городе нарастает. Студенческий совет по агитации против хинди только частично сохранил контроль над движением. Однако движение пока еще носит мирный характер. Только полиция гоняет из конца в конец города бегущие толпы студентов, пытающихся защититься от бамбуковых палок, пуль и слезоточивого газа. Ассоциация мадрасских адвокатов выступила с протестом против введения хинди. В городе идут аресты. Среди арестованных много студентов, а также члены партии ДМК. На аэродроме в Бангалуре председатель Национального конгресса Камарадж встретился с премьер-министром Шастри. Они обсуждали положение, создавшееся на Юге. Никаких официальных заявлений пока не последовало. Мадрасские студенты обратились к президенту республики и премьер-министру с просьбой помочь им защитить свои права.

2 февраля. По всему штату идут студенческие демонстрации. В Мадурай, Тиручирапалли, Чидамбараме.

3 февраля. Все улицы города испещрены лозунгами. На шоссе перед университетом написано: «Введение хинди ущемляет права народов, не говорящих на хинди». Шастри твердо сказал «нет» лидеру ДМК Аннадураи, когда тот потребовал пересмотра конституции. Премьер-министр сделал заявление представителям прессы: «Мы должны вводить хинди постепенно и не быть опрометчивыми в штатах, говорящих не на хинди». Однако заявление прошло почти незамеченным в городе. Арестован полицейский, который стрелял в надпись на языке хинди и кричал: «Долой хинди!»

4 февраля. Идут студенческие демонстрации по всему штату. В Пондишери полиция пустила в ход палки и ранила 22 студента. В Тирупуре 700 студентов вынесли резолюцию протеста против хинди. В Веллуре процессия студентов с черными флагами в полном молчании прошла по улицам города. В Мадрасе собрались представители студенчества штата и создали Студенческий совет Тамилнада по агитации против хинди. Совет потребовал не вводить хинди в штате.

5 февраля. Объявлено о мобилизации всех сил полиции.

6 февраля. Студенческий совет Тамилнада по агитации против хинди решил продолжать кампанию. На 8 февраля назначена всеобщая студенческая голодная забастовка. Забастовка, предупредил совет, должна иметь мирный характер.

8 февраля. Сегодня снова начались занятия в колледжах, но в город пока вернулось меньше половины уехавших студентов. Волна студенческих выступлений захлебнулась, разбившись о палки полицейских. В объявленной на сегодня голодной забастовке участвуют далеко не все. Во дворе Президентского колледжа несколько десятков голодающих студентов сидят и лежат на траве. У них усталые и измученные лица. Около ограды на тротуаре разложены странички студенческих тетрадей. «Долой хинди!», «Хинди задавит тамильский», – написано на них. Тут же стоит железная касса – «жертвуйте на нужды борющихся студентов». Около лозунгов и кассы толпится человек двадцать прохожих. Гремит мелочь. Вдоль набережной патрулируют полицейские автомобили. Но гуляющих много, и, как обычно, в этот вечер играет духовой оркестр. После занятий в университете я возвращаюсь в свой колледж пешком. Около Колледжа искусств меня останавливает полицейский офицер.

– Далеко идете? – спрашивает он меня.

– В свой колледж, – отвечаю я.

– Не ходите одна. Хотите, я вам дам провожатого?

– В этом нет необходимости.

– Будьте осторожны. Мы ожидаем сегодня крупные волнения.

– Пока они мне не мешали.

– Теперь могут помешать, – говорит офицер и, подумав, добавляет: – Что-то изменилось сегодня. Я еще сам не пойму что. – И неожиданно спрашивает: – Ваше имя?

– Зачем вам?

– Если что случится, чтобы я знал.

– Ну если только для этого, то спокойной ночи. Полицейский иронически улыбается.

– Спокойной ночи, – все же отвечает он.

Я иду и чувствую, как он смотрит мне вслед. Из-за угла показывается полицейская машина.

В этот же вечер я узнала, что Студенческий совет раскололся. Одни стояли за возобновление занятий, другие – за продолжение кампании протеста.

9 февраля. Вчерашняя голодная забастовка кончилась, не принеся ощутимых результатов. В Студенческом совете продолжается раскол. Девять десятых членов совета высказались за то, чтобы государственным языком оставался только английский. Однако большинство студентов их не поддерживают. Теперь бастуют почти все колледжи. Вся Маунт Роуд оцеплена полицией. Ползут слухи о всеобщей забастовке – хартале – в пятницу, 12-го. На набережной необычно пусто. Крупный полицейский отряд сосредоточен на улице, примыкающей к набережной. Полицейские охраняют почтовые отделения. Весь город как будто замер в ожидании чего-то неотвратимого.

Мадрасская тюрьма переполнена студентами. Среди них и члены совета.

Я вспоминаю слова полицейского офицера: «Что-то изменилось». Но что? Пока я только чувствую, как сгущается атмосфера. Но что это? Кто объяснит? До меня докатываются только отдаленные слухи: подожгли английскую школу… Зачем? Кому это надо? Разве студенты это могут? Остановили поезд. Забросали пассажиров камнями. Разве они виноваты во введении хинди? Я пока не понимаю, что происходит.

10 февраля. Какая-то странная напряженность охватывает город. На Маунт Роуд в полицейские машины загружали арестованных студентов. Около Колледжа искусств на тротуаре сидят бастующие студенты. Инженерный колледж тоже продолжает бастовать. Во дворе Президентского колледжа висят черные флаги. Автобусное сообщение между центром города и набережной остановлено. К прохожим подходят люди с железными кружками и требуют: «Дайте что-нибудь на агитацию против хинди». Эти люди не похожи на студентов. Они босы, в грязных рубашках, волосы всклокочены. Один из них подошел ко мне.

– Эй, – сказал он нахально, – давай на забастовку.

– Какую забастовку? – притворилась я непонимающей.

– Ну этих… как их? Студентов.

– А ты студент? – поинтересовалась я.

– Студент, – осклабился он.

– Из какого колледжа?

– Да из этого… Как его? Забыл.

Еще несколько таких «студентов», стоя чуть поодаль, прислушивались к разговору. Что-то специфически одинаковое было в манере их поведения. Где я их видела? Ну да! Портовый район, окраинные улицы трущоб. Люмпен. Типичный мадрасский люмпен. Большинство из них не работают и не желают этого делать. Целыми днями они, растянувшись, лежат на тротуаре, греются на песке набережной. Вечерами они толпятся у подозрительных лавчонок, где идет подпольная торговля аракой. И играют под уличными фонарями, бросая засаленные карты на чахлую траву газонов. Теперь они выползли из своих щелей и смело разгуливают по центру города, выдавая себя за студентов. Может быть, их привлекла возможность нажиться на «агитации против хинди»? Почему они так осмелели? Сегодня мне окончательно стала ясной позиция «Сватантры». Раджагопалачария решительно выступил против хинди и потребовал оставить английский в качестве государственного языка. Неясно пока, чем руководствуется этот человек, который вводил хинди в Мадрасе в 1937 году и старался насадить его в 1952 году. Более того, члены партии «Сватантра» на севере выступают за хинди. Мне теперь начинает казаться, что существует какая-то невидимая связь между респектабельным брахманом Раджагопалачарией и люмпеном, который наводнил центр города. В Мадрасе идут митинги, куда почему-то не допускают представителей прессы. У одного журналиста отняли фотоаппарат, у другого – разбили. Говорят, что это студенческие митинги, но я этому не верю. Арестованных лидеров ДМК выпустили снова. Студенческое движение отходит куда-то на задний план перед надвигающимися, пока неизвестными мне событиями. Вечером на Маунт Роуд кричат газетчики: