Текст книги "Годы и дни Мадраса"

Автор книги: Людмила Шапошникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Не успевает город забыть грохот ночей дивали и фейерверки в честь бога Кришны, победившего демона Наракасура, как улицы вновь украшаются к празднику. В середине января наступает понгал – праздник урожая. Из деревни он шагает в город, и на мадрасских улицах появляются связки сахарного тростника. Рога быков и коров покрываются затейливыми узорами, их шеи торжественно украшают гирлянды цветов. Веселый полгал идет по городским улицам, напоминая о тех, кто кормит город своим трудом..

Свадьба – тоже праздник, к которому начинают готовиться с того дня, когда в доме появляется ребенок. Все традиции этого праздника должны быть соблюдены, а это стоит недешево. Иногда сумма свадебных расходов достигает 10–20 тысяч рупий. Многим такой праздник не по карману, и поэтому в Мадрасе так много неженатых мужчин, особенно в кварталах городской бедноты. Ну а те, у кого есть деньги, делают все наилучшим образом.

В весеннем месяце, апреле, когда город беспокойно мечется в душных жарких ночах, наступает сезон свадеб. Музыка свадебных процессий раздается и в фешенебельных районах и в трущобах. Каждый вечер освещенные факелами или зеленоватым сиянием ацетиленовых ламп едут женихи. Старые и молодые, красивые и уродливые, в дорогих костюмах и в рубашках из домотканого материала. Одни едут на лошадях, другие – в лакированных «фордах» и «кадиллаках», третьи – в повозках рикш, а иные идут пешком. Многие из них впервые увидят свою невесту на свадебной церемонии. Родители или родственники все сделали сами. Но есть и такие, которые уже знают своих суженых и получили их согласие. Астрологам в сезон свадеб предстоит много работы. Они составляют гороскопы женихов и невест. Далекие звезды, мерцающие душными ночами над городом, не подозревают, какую важную роль они играют в судьбах молодых мадрасцев. Если гороскопы жениха и невесты совпадают, свадьба состоится. Если будут какие-то несоответствия, свадьбе не бывать. Чем больше платят астрологу, тем гороскопы лучше. Если же у вас денег мало, ваша судьба целиком зависит от хитрого уличного астролога. Гороскоп можно заказать по своему желанию. А вот с кастой дела обстоят гораздо серьезнее. Согласно древней традиции жених и невеста должны принадлежать к одной касте, а иногда и подкасте. Брахманка выходит замуж за брахмана. Но если невеста из айеров, а жених из айенгаров, свадьбе не бывать. Так решили жрецы, так гласят законы касты, так считают старики. Касты в Индии ликвидированы конституцией 1950 года. Но то, что жило тысячелетиями, сразу не уходит. Требуется немалое мужество, чтобы пойти на нарушение кастовых законов. Межкастовые браки в городе – явление пока нечастое. Против кастовых традиций протестуют по-разному. Одни порывают с семьей, другие покидают родной город, а третьи… Вот послушайте, что делают иногда третьи.

Ранним апрельским утром полиция наткнулась на берегу реки на два трупа – девушки и юноши. Тут же рядом была найдена записная книжка и пустая бутылка из-под яда. Как выяснилось, юношу звали Сунил Каматх, а девушку – Налини Кулкарни. Они принадлежали к разным кастам, но полюбили друг друга. Любовь ведь не соблюдает кастовых законов. Сунил и Налини потеряли надежду получить согласие родителей на брак и добровольно покончили счеты с жизнью. Конечно, это не выход из положения. У Сунила и Налини хватило минутного мужества, чтобы выпить яд. А у других хватает этого мужества на всю жизнь. И тогда они стойко выносят положение, которое называется «вне общества». Они ведут нелегкую, а подчас отчаянную борьбу за свое человеческое достоинство, за признание права свободного выбора супруга или супруги. И борьба эта всегда приносит свои плоды. Древние устои касты оказываются не столь крепкими, как это кажется с первого взгляда.

Десятки и сотни свадебных приглашений разносит мадрасская почта в весенний сезон свадеб. Приглашения тоже разные. Одни отпечатаны на плотной блестящей бумаге с золотым тиснением, у других бумага похуже и типографский шрифт попроще, третьи просто отпечатаны на машинке или написаны от руки.

В один из апрельских дней в моей почте оказалось такое приглашение. Здесь было все: и плотная дорогая бумага, и золотое тиснение, и красивая пропись букв в имени высокого чиновника.

Для свадебной церемонии был снят специальный зал на главной улице города. Перед залом в аккуратно подстриженном парке замерли автомобили всех марок и размеров. На одном из них был флажок главного министра штата Мадрас.

В зале перед павильоном, обклеенном серебряной бумагой, стояли стройные ряды удобных кресел, люминесцентные светильники щедро освещали хорошо одетых и улыбающихся мужчин и женщин. Жених и невеста принадлежали к процветающей в городе касте мудалиаров. Позади кресел стояли музыканты в белой униформе.

На помосте в павильоне перед ярко горящими светильниками в белой рубашке и дхоти сидел молодой жених. Его шею украшала гирлянда из розовых лепестков. Рядом с женихом возвышался жрец с брахманским узлом на затылке и монотонно читал мантры. Жених, склонив голову, не отрываясь смотрел куда-то в сторону. Главный министр штата, окруженный чиновниками, восседал в кресле около павильона. Жрец взял кокосовый орех и, тяжело поднявшись, направился к главному министру. Тот склонился над орехом и сделал благословляющий жест. Гости и родственники окружили плотным кольцом павильон, а жрец с подносом, полным риса, обошел присутствующих. Каждый брал щепоть риса с подноса. Оркестр заиграл что-то бравурное и веселое, а из боковой двери в сопровождении нескольких женщин появилась девушка. На ее красном сари сверкала золотая кайма, и тихо позванивали браслеты на тонких смуглых руках. Теперь я поняла, куда так напряженно смотрел жених. Он ждал появления невесты. Девушка, не поднимая глаз, прошла к павильону и села рядом с женихом. По его губам скользнула чуть заметная улыбка.

– Вот они и встретились, – сказал мой сосед. – Сейчас они видят друг друга в первый раз. У вас в Европе, наверно, все по-иному?

– Да, у нас по-иному, – ответила я. – Но, кажется, этому юноше понравилась его невеста.

– Конечно. – Мой собеседник пристально посмотрел на сидящую в павильоне пару. – Иначе и быть не могло, ведь их гороскопы совпали.

– Но для любви одного гороскопа мало.

– Ничего, они полюбят друг друга. Был бы правильный гороскоп.

В это время в павильон поставили таз с водой. Сгорбленные и седоволосые старик и старуха, оставив обувь у ступенек, поднялись в павильон и ступили ногами в таз.

– Смотрите, – сказал мой словоохотливый сосед, – это старшие в семье жениха. Его прадед и прабабка. Он должен обмыть им ноги в знак уважения к старшим.

Жених, читая молитву, обмыл ноги своим предкам. То же самое сделала и невеста. Затем в павильоне появились дед и бабка невесты. Прадед не дожил до этого торжественного дня. Вновь повторилась церемония обмывания ног. Теперь обе пары предков с чистыми ногами восседали в креслах и, улыбаясь, посматривали на молодых. Около павильона, ловя разные ракурсы, толпились фотографы и кинооператоры. Вращались под потолком фены, жужжали кинокамеры, вспыхивали и гасли юпитеры. Казалось, что идет какой-то спектакль, участники которого после съемок спокойно разойдутся по своим домам.

Кто-то из родственников подал жениху тали – ожерелье, которое носит замужняя женщина на юге. Жених надел тали на шею невесты, и та, не поднимая глаз, подставила ему лоб. Жених украсил его красной точкой кум-кума. Где-то в конце зала раздались удары табла, запела флейта, все вскочили с мест и стали бросать рис в павильон, где сидели новобрачные. Жених и невеста обменялись цветочными гирляндами. Откуда-то сбоку от сидящих поднялся дым и полыхнуло пламя. Это зажгли традиционный свадебный костер из мангровых ветвей. Невеста бросила несколько горстей риса в горящие ветки. В это время жених поднялся и, взяв невесту за руку, пошел с ней вокруг огня. Она шла за ним, не смея поднять глаз, очень юная, почти девочка. Было видно, как вздрагивают тонкие пальцы ее свободной руки, а капельки пота проступают над верхней губой. Священный огонь мангровых ветвей связал этих двоих навсегда. Окруженные родственниками, они вышли из зала и направились к автомобилю, украшенному цветочными гирляндами. Он нагнулся к ней и, улыбаясь, что-то сказал, а она вскинула испуганные глаза и беспомощно оглянулась вокруг. Ее родители стояли в стороне, делая вид, что ничего не заметили. И только мать, отделившись от остальных, сделала несколько шагов в сторону дочери. Но муж повелительным жестом остановил ее. Резко хлопнула дверца автомобиля, и свадебный кортеж, непрерывно сигналя, направился к дому жениха. Праздник кончился. Начинались будни, и только они могли по-настоящему проверить гороскопы и решить, был ли прав астролог или нет.

В сезон свадеб светятся цветными огнями богатые виллы и особняки, поют флейты на улицах, сотни и тысячи рупий, бережно скапливаемых всю жизнь в кварталах бедняков, уходят так, как будто их и не было…

Королева абинайям

Баласарасвати – королева абинайям

На сцену вышла немолодая, полнеющая женщина с усталыми глазами. Небрежно откинула конец голубого сари и внимательно посмотрела на публику. Что-то там ей, видимо, не понравилось, и она отошла со скучающим видом от края сцены. Музыканты, сидевшие около ку-лис, о чем-то переговаривались, и женщина в голубом сари присоединилась к ним. Она произнесла несколько фраз и снова вразвалочку прошлась по подмосткам, с задумчивым видом рассматривая набитый до отказа зал, потушенную люстру и свисающие сверху складки тяжелого занавеса. Казалось, она случайно попала на эту сцену и дружные аплодисменты, встретившие ее появление, вовсе не относились к ней. Наверно, она и не собиралась танцевать, иначе вряд ли бы пренебрегла традиционным эффектным выходом индийской танцовщицы. Глядя на нее в тот момент, можно было бы подумать: «Почему эта немолодая женщина в красиром голубом сари, явно приготовленном для бхаратнатьям, оказалась на сцене прославленной музыкальной академии Мадраса?» Как бы нехотя и лениво она подняла полную обнаженную руку и подала знак музыкантам. Рассыпалась дробь табла, и женщина сделала несколько медленных движений. И совершилось чудо превращения. Исчезла усталая, стареющая женщина, и появилась грациозная, полная огня и жизни великая Баласарасвати. Каждый ее жест был скульптурен и выразителен. На сцене оживало удивительное древнее искусство девадаси – храмовых танцовщиц. Никто уже не помнил о том, что женщина была немолода, что под ее глазами лежали морщины, а стан располнел. Она двигалась на сцене стремительно и легко. Ее лицо становилось то лукавым и озорным, то удивленно-глуповатым, то задумчивым, то кокетливым, то испуганным. Влюбленность сменялась решительностью, растроганность – гневом. На этом удивительном лице жили иногда отдельной жизнью чудесные глаза, в которых порой сосредоточивался весь смысл исполняемого танца. Перед зрителями выступала не только искусная танцовщица, но и большая драматическая актриса.

Баласарасвати танцевала бхаратнатьям в манере абинайям. Традиционный канонизированный бхаратнатьям сошел в современность со стен храмов, на которых веками плясали каменные танцоры. Абинайям сохранили и донесли до наших дней живые люди, представители древней касты девадаси. Движения бхаратнатьям точны, техничны. Бхаратнатьям посвящен богам, и танцоры говорят с ними языком раз и навсегда установленных жестов. Абинайям Баласарасвати полон жизни, он посвящен человеку и обращен к обычным человеческим чувствам. Скульптурные позы ее танца были только фоном, а не основным содержанием. И на этом фоне жили лицо, тело и душа девадаси, которая стремилась донести до зрителей всю тонкость чувств и переживаний богов-людей, а не богов-идолов. Ее Кришна был человеком, чуть лукавым, добрым и влюбчивым, Сита показывала глубину женского страдания, а Шива при всей его мудрости обладал не очень хорошим характером, был не сдержан и сварлив. Баласарасвати, размышляя, осторожно лепила танцевальный образ, и он, созданный ее вдохновением и талантом, оживал, наполнялся искристым юмором, драматизмом поступков и конкретной правдой жизни. Повторяя свои танцы из года в год, она не создала двух одинаковых образов. Каждый раз пастушеский бог Кришна звучал у нее по-иному, а Сита наделялась то трагизмом, то лиризмом. Безупречные артистические интуиция и вкус ни на мгновение не изменяют ей. Если, танцуя, она неожиданно начинает петь, ее пение бывает столь же выразительным, как и танец. Она живет на сцене и сценой. И она работает на ней. Результаты этой работы потрясающие и необыкновенные. С небольшим перерывом она танцует три-четыре часа подряд. Ни один исполнитель не выдержал бы такой нагрузки, она под силу только творцу. Когда кончается концерт Баласарасвати и гремят аплодисменты, на сцене вновь появляется, скупо и мудро улыбаясь, очень усталая, немолодая женщина с пятнами пота на кофточке. Великая Баласарасвати – одна из тех, в ком живет подлинная Индия и ее древняя культура, не сломленная веками гнета и унижений.

…Двор танджавурских правителей в XVII веке славился своими музыкантами, певцами и танцорами. В замке-дворце почти каждый вечер устраивались концерты. Перед восседавшим на троне правителем выступали музыканты и танцоры. Все они были из касты девадаси. Люди этой касты посвящали своих женщин храмам, и те становились музыкантами, певицами и танцовщицами. Мужчины касты учили девочек искусству веселого служения богам. Сами они не танцевали, но были прекрасными учителями. Их называли «наттуванарами». Они знали тонкости бхаратнатьям, секреты впадания в экстаз и были строги и неумолимы. Каждая девочка должна стать храмовой танцовщицей или певицей – таков был закон касты. У женщин-девадаси не было иного пути. Они танцевали и пели в храмах, впадали в экстаз и посвящали свои песни богам и правоверным индусам. Бхаратнатьям был основным стилем танца девадаси. На севере Индии этот стиль исчез вместе с девадаси, когда в страну пришли мусульманские завоеватели. На юге англичане сделали немало для того, чтобы погибла древняя культура и искусство. Но девадаси бережно сохраняли старинные традиции. В тамильских храмах и при дворах раджей и правителей они продолжали танцевать бессмертный бхаратнатьям.

Самой знаменитой танцовщицей в Танджавуре в те далекие времена была Папаммал. Она положила начало плеяде талантливых музыкантов и танцоров. Ее дочь, Рукмини, была известным музыкантом и композитором. Ее внучка, Камакши, оказалась не менее знаменитой, чем бабка. Она была танцовщицей в танджавурском дворце, и ее последний танец был представлен на суд двора, когда актрисе уже исполнилось 75 лет. У Камакши было двое детей. Сын, Аппаккану, стал композитором, а дочь, Сундраммал, играла па вине. Свое умение и талант Сундраммал передала дочери Дханам, которая оказалась не только выдающимся исполнителем произведений карнатикской музыки, но и великолепной танцовщицей. Дханам умерла в 1938 году, оставив после себя дочь Джаямму и внучку Баласарасвати. Джаямма была незаурядным музыкантом и актрисой, и поэтому Балу все время окружали танцы и музыка. Баласарасвати оказалась наследницей бережно передаваемых из поколения в поколение семейных традиций. Она родилась в мае 1918 года, и первые звуки, которые коснулись уха девочки, были утренней рагой.

Когда ей исполнилось четыре года, пришел ее наттуванар. Его звали Кандаппан Пиллаи. Учитель был строг, педантичен и искусен. Он поднимал девочку на рассвете, показывал движения, объяснял их смысл и, отбивая такт тонкими сухими пальцами, заставлял ее повторять их. Он работал с ней, как со взрослой, не обращая внимания на неокрепшие ноги и детскую угловатость движений.

Потом семилетнюю Балу повезли в Канчипурам. Там в большом красивом храме Аманакши Амман ей впервые предстояло выступать перед зрителями. В храме собралось много народу, всем хотелось посмотреть маленькую танцовщицу. Джаямма нервничала и посматривала на дочь, которую одевали в танцевальный костюм. Учитель стоял около музыкантов и давал им последние наставления. Бала по-взрослому придирчиво осмотрела свой костюм, уверилась, что у браслетов чистый звон, и решительно подала знак музыкантам. Дробь табла рассыпалась под сводами храма, и в такт ей под колоннами с каменными богами зазвенели браслеты танцовщицы. Девочка была совершенно спокойна и только иногда бросала взгляды на учителя, ища его одобрения или порицания. Она исполняла танец посвящения девадаси. Бала захватила зрителей сразу. В ней была уверенность искусного артиста, грация и привлекательность будущей девадаси. Ее детское лицо передавало традиционную гамму чувств с опытностью и выразительностью зрелой танцовщицы.

На следующий день весь город говорил о танце Баласарасвати в храме Аманакши Амман. «Поразительно, потрясающе!» – отзывались о девочке знатоки бхаратнатьям.

Баласарасвати поняла, что ее танец понравился. С детской непосредственностью она сказала учителю:

– Теперь я танцовщица.

– Ослица ты, а не танцовщица, – ответил наттуванар и презрительно усмехнулся. – Я никогда не учил хвастунов. Поэтому не хочу тебя учить, – и он направился к двери.

Бала побежала за ним, хватала его за рубашку и просила прощения. Учитель вернулся. Больше Бала не говорила ничего о себе.

Теперь уроки продолжались вдвое дольше обычного. У нее не было времени играть со сверстниками. Мать сама учила ее читать и писать. Вечерами она рассказывала ей о великих танцовщицах танджавурского храма и пела древние песни девадаси. Все чаще задумывалась Джаямма, глядя на дочь. Она не хотела отдавать ее богам. «Божественный экстаз храмовых танцев – нужно ли это девочке? – думала она. – Бала, несомненно талантлива, очень талантлива. Имею ли я право запереть ее в храм и превратить в утеху богатых брахманов? Не лучше ли сделать ее искусство достоянием многих? Пусть все видят, что древний бхаратнатьям не умер. Хорошо было бы, если бы Бала стала профессиональной актрисой, а не просто девадаси». Джаямма размышляла об этом долгие ночи напролет и наконец решилась.

– Кандаппан, – сказала она учителю, – я не хочу, чтобы Бала стала девадаси. Ее предназначение иное.

– Амма, я тоже думал об этом, – опустил голову учитель. – Но подумай, на что ты ее обрекаешь. В храме она всегда будет на своем месте. Нашу профессию презирают кшатрии и брахманы. Но в храме они не могут этого делать. Никому не дано нарушать законы богов, даже брахманам. Ты выпустишь ее в мир, и она изопьет до дна чашу презрения и пренебрежения. Там ни боги, ни наши законы ее не защитят. Подумай об этом.

– Я уже решила, – ответила Джаямма. – Пусть эта горькая чаша прольется и на мою голову. Но люди достойны лучшего. Бала станет их радостью. Они смягчат ей горечь презрения. Пусть она танцует для людей.

Кандаппан вздохнул.

– Хорошо, амма. Положись на меня. Я сделаю Балу профессионалом.

– Как? – воскликнул через несколько дней жрец танджавурского храма, – Эту девочку хотят сделать артисткой, а не девадаси? Джаямма сошла с ума.

– Да, да, – повторяли за жрецом старейшины касты девадаси, – женщина сошла с ума. Она посягает на наши древние традиции. Кто же их будет хранить, как не сами девадаси?

Но Джаямма стояла на своем. Не помогали ни просьбы, ни угрозы. Она понимала, что танджавурские жрецы будут драться до последнего за красивую и талантливую девадаси. Оставаться дальше в Танджавуре становилось опасным. И семья переехала в Мадрас. Им удалось снять тесный, грязный домишко на окраине Майлапура. В Мадрасе не было специального квартала для девадаси, и Джаямма с детьми оказались «чужими» для соседей. В Мадрасе состоялся профессиональный дебют Баласарасвати. И многие поняли, что восходит новая и яркая звезда бхаратнатьям.

Л учитель становился все требовательнее и строже. Бала выступала на подмостках Мадраса, Танджавура и Канчипурама вместе с прославленными танцорами бхаратнатьям, не уступая им ни в чем. Но она так и не дождалась ни слова похвалы или одобрения от человека, мнением которого дорожила больше всего. Стараясь использовать в полную меру драматическое дарование Баласарасвати, он начал обучать ее манере «абинайям». И через несколько лет ее стали называть «королевой абинайям». В ее исполнении абстрактный классический бхаратнатьям наполнился конкретным содержанием и стал близок тысячам людей.

Настал день, когда учитель опоздал на урок. Он пришел на час позже, празднично одетый, в новой белой рубашке. Кандаппан окинул взглядом стройную сильную фигуру Баласарасвати и уселся на привычное место. В тот год ей исполнился 21 год.

– Урока сегодня не будет, – заявил он.

– Почему? – испуганно вскинула на него глаза ученица.

– Я ухожу. Я не учу профессионалов. Они могут это делать сами. – Глаза Кандаппана засмеялись первый раз с тех пор, как его знала Баласарасвати… Она низко нагнулась и коснулась ладонями ступней ног учителя.

Шел год за годом. Баласарасвати танцевала древний бхаратнатьям, покоряя людей силой своего искусства и удивительной артистичностью. О ней много писали, ее называли великой, награждали аплодисментами и дарили цветы. Казалось, теперь она достигла всего. Но только немногие знали, чего ее лишили. Человеческого уважения. Для своих она была низкорожденной, для белых хозяев – рабыней. Девадаси, осмелившаяся стать профессиональной танцовщицей, пила свою горькую чашу. Независимость несколько смягчила эту горечь. Музыкальная академия Мадраса сделала ее своим членом, ей присуждали премии, ее награждали почетными званиями. Слава «королевы абинайям» росла и ширилась. Ее приглашали в Дели и Бомбей, в Калькутту и Тривандрам, в Хайдарабад и Бхубанешвар. По всей Индии возникали школы бхаратнатьям, и Баласарасвати охотно их консультировала. О ней стали писать книги, искусствоведы исследовали манеру ее танца. В 1961 году она гастролировала в США, затем в Англии, Японии, Малайе, на Филиппинах. Дочь девадаси с триумфом шла по сценам зарубежных столиц. Ее имя было поставлено в один ряд с Анной Павловой, Галиной Улановой, Марго Фонтейн.

Поклонники и почитатели великой Баласарасвати вряд ли знали или догадывались о том, что она все еще ютится в тесном домике на окраине Майлапура. Этот домик расположен в грязном тупике, рядом с индусским отелем «Даса Пракаша». Вечерами я часто туда заходила. Две маленькие комнаты с обшарпанными стенами и с каменным полом устланы циновками. Хозяева и гости обычно сидели на этих циновках. Во второй комнатке стояла широкая деревянная кровать, на которой лежала старая и больная Джаямма. Рядом с кроватью громоздились поставленные друг на друга чемоданы с пестрыми наклейками европейских и американских отелей.

– Приходите к нам сегодня вечером, – как-то сказал мне Ранганатх, брат Баласарасвати. – Вишванатх будет играть на флейте. Я знаю, вы любите флейту.

Когда я переступила порог первой комнаты, Джаямма подняла седую, трясущуюся голову и натянула на плечи лоскутное потертое одеяло.

– Добрый вечер, Джаямма! – сказала я.

– Входи, входи, – Джаямма помахала сухой старческой рукой с тонкими, длинными пальцами. – У нас многие бывают, и ты, русская, к нам приходи. Я слышала, в твоей стране тоже любят музыку и танцы. Вишва уже становится хорошим музыкантом, – продолжала старуха. – Я тоже когда-то играла и пела. Ты слышала об этом?

– Конечно. Вас многие помнят в Мадрасе.

– Память людская коротка, – затрясла головой Джаямма. – Нас помнят, пока мы молоды и красивы. Когда девадаси стареют, они никому не нужны, кроме своих детей. – И она посмотрела слезящимися глазами на сидевших у стены Вишванатха и Ранганатха.

– Мама… – начал Ранга. Но Джаямма уже не слышала его, она, казалось, снова уснула.

Вишванатх поднес к губам простую бамбуковую флейту, и грустная мелодия наполнила тесную комнату. Джаямма не шевелилась. И только когда Вишве удалось одолеть с блеском сложную музыкальную фразу, она неожиданно подняла голову и одобрительно кивнула. Больная и старая Джаямма была знающим и внимательным слушателем. Потом Ранга исполнял песни знаменитого Тьягарайи, и каждый раз в удачном месте поднималась седая голова старой девадаси. Было уже совсем поздно, когда в комнату, легко ступая, вошла Баласарасвати. За ней шла высокая красивая девушка. Это была Лакшми, дочь Баласарасвати. Обе они, мать и дочь, не прерывая музыкантов, опустились на циновку. Великая танцовщица узкими глазами окинула сидевших в комнате, слегка улыбнулась, и около ее рта резко обозначились складки, придававшие лицу какое-то трагическое выражение. Прислонившись спиной к стене, она молча следила за братьями и не присоединялась к разговору, который вспыхивал в интервалах. Только внимательные глаза и крепко сжатые губы выдавали внутреннюю напряженную работу, все время происходившую в ней.

– Бала, – спросила я ее, – вы очень устали?

– Я не устаю от танцев, – негромко сказала она, – я устаю от людей.

Вишва, опустив флейту на колени, внимательно посмотрел на сестру и шутливо заметил:

– Бала произнесла целую речь.

– Не очень веселую речь, – сказала я.

– Обычную. – И пальцы Вишвы прошлись по отверстиям флейты. – Публика нам аплодирует и любит наши концерты. Когда мы выступаем, нас окружают поклонением. А после концерта те же поклонники из высших каст не считают нас за людей и даже не отвечают на наши вопросы. От этого, конечно, можно устать.

– Вот русская всегда отвечает на мои вопросы, – неожиданно подняла голову Джаямма.

Все засмеялись.

– Да, да. Не смейтесь. Она совсем не гордится и сидит с вами на полу.

– Джаямма, – сказала я. – У нас нет высших и низших каст. Для меня все равны.

– Это для тебя, но не для них. Они дети девадаси.

И Лакшми – девадаси, – старуха кивнула в сторону Лакшми.

– Какая же я девадаси? – улыбнулась Лакшми, – я просто студентка. А потом стану магистром искусств.

– Ты меня не проведешь, – вдруг по-девичьи хихикнула Джаямма. – Ты спишь и видишь, чтобы стать танцовщицей. У тебя это в крови, как и у твоей матери.

– Конечно, сплю и вижу. – Лакшми гордо вскинула красивую голову.

– Значит, хочешь, чтобы все повторилось? – с горечью спросила мать.

Лакшми не ответила и пристально посмотрела туда, где на тощей, засаленной подушке лежала седая голова великой Джаяммы, девадаси, ее бабки. Я повернулась к Баласарасвати и встретила ее взгляд. В узких глазах великой танцовщицы была затаенная боль.

В Мадрасе говорят: «школа Баласарасвати». Такая школа существует в действительности, и расположена она на территории музыкальной академии. Это просторный зал, крыша которого покрыта пальмовыми листьями. Баласарасвати сюда приходит каждый день, садится в плетеное кресло, придирчиво осматривает собравшихся здесь девочек и девушек и подает знак. Рядом с ней располагается Лакшми. Баласарасвати недовольно щурит на нее узкие глаза, но понимает, что без Лакшми ей не обойтись. Дочь год от года все тоньше чувствует бхаратнатьям и разбирается в нем лучше, чем в политике или истории. Она редко говорит, но ее советы мать безоговорочно принимает. Две девушки выходят вперед и становятся перед Баласарасвати в позицию. Одна из них изображает цыганку, другая – ее подружку. Начинается репетиция из танцевальной драмы о любви бога Субраманиама к простой девушке.

– Готовы? – спрашивает Баласарасвати и, отбивая такт ладонью, начинает петь. Сильный и выразительный голос знаменитой учительницы передает все драматические оттенки происходящего действия. Она совсем не похожа на строгого и жестокого Кандаппана. Она ведет репетицию доброжелательно, спокойно и даже, кажется, рассеянно. Баласарасвати ласково поглядывает на танцующих, одобрительно кивает, если получается хорошо, мягко подсмеивается над теми, чьи старания не приносят желаемых результатов, и никогда не сердится. Она особенно внимательна к младшим. В обращении с ними ей никогда не изменяет чувство юмора. Иногда ей приносят бетель, и она, не выпуская его изо рта, продолжает петь. Ее пение – единственный аккомпанемент во время занятий. Иногда ее взгляд становится задумчиво-отсутствующим, пение теряет выразительность. Танцующие удивленно переглядываются. Тут-то и начинается самое главное.

– Разве так говорят о любви? – неожиданно спрашивает Баласарасвати. – Смотри внимательно.

Выражение рассеянности мгновенно исчезает с лица учительницы. Оно неузнаваемо преображается, и молодая влюбленная, полная жизни девушка смотрит на незадачливую ученицу. Потом девушка вновь превращается в немолодую женщину, уставшую от долгой репетиции. От внимания Баласарасвати ничего не укрывается. Ни движения, ни настроения, ни озорство учениц. Она успевает подмечать все вокруг. Вот во дворе школы появляется кто-то из знакомых. Баласарасвати, не прерывая пения, подходит к окну, смотрит пристально на идущего, а потом неожиданно очень верно и смешно передразнивает его походку. Все смеются.

– Долгое напряжение убивает чувства, – говорит она. – Всегда нужна разрядка. – И снова строго поглядывает на танцующих.

Репетиция продолжается. Кончается она всегда неожиданно. В середине какой-нибудь сцены Баласарасвати внезапно поднимается и говорит:

– Пошли.

Это означает, что сегодня ученицы больше уже ничего не смогут сделать. Баласарасвати никогда не тратит лишних слов. И никогда не задерживается после репетиции. Она и так провела на занятиях целый день. С 9 утра до 6 вечера. Музыкальная академия оценивает такой день всего в 25 рупий. 25 рупий – стоимость дорогого билета на концерт Баласарасвати.

По вечерам, когда ярко освещаются залы музыкальной академии, дочь девадаси Баласарасвати выходит на сцену. Большим усилием воли она стряхивает с себя усталость, подает знак музыкантам, и на подмостках каждый раз совершается чудо абинайяма, которое под силу только великому творцу и артисту.

Сад в Адьяре

– Так, значит, вы русская, – сказал господин Дораб.

– Да, – подтвердила я еще раз.

– И мадам Блаватская – ваша соотечественница?

– Конечно.

– Так, так, – широко улыбнулся господин Дораб. – Вы интересуетесь нашим обществом?

– Интересуюсь.

– Это, наверное, из-за мадам Блаватской?

– Нет, не только. Я интересуюсь многим, что связано с этим городом.

– А… – несколько разочарованно протянул господин Дораб и посмотрел в окно маленькой конторы, в которой мы сидели. За окном среди берегов, поросших казуариной, плавно текла широкая река Адьяр. Чуть выше того места, куда уходила река, синел морской горизонт. Там Адьяр сливалась с океаном. Мурлыканье текущей воды действовало убаюкивающе, а из зарослей казуарины тянуло сырой и пахучей прохладой.

– Так что же вы хотели бы знать о нашем обществе? – обернулся снова ко мне господин Дораб.