Текст книги "Научи меня (СИ)"

Автор книги: Людмила Молчанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

   Катя всхлипнула, прижав руку ко рту, и бессильно опустилась на пол.

***

   За окном медленно начинало светать. Во дворе уже с неделю не горели фонари, а чинить их пока никто не собирался. Темно. Даже далекие отсветы не отражаются на стекле, а свет Катя и не думала включать. Сидела в тишине и темноте на кухне, тупо уставившись на кофейные чашки на обоях. Не час и не два – она вообще спать не ложилась. Да и какой спать, если внутри все медленно умирает? Разве можно спать при этом?

   Кирилл проснулся этим утром сам. Она слышала, как он недовольно поднимается от будильника, бубнит, ища тапки в комнате, а потом быстро бежит в их комнату. Ее комнату.

   Никого не находит, непонимающе окликает Мишку, потом ее. Катя молчит, тупо глядя на кофейные чашки, и сжимает стеклянный стакан побелевшими пальцами. Племянник сам ее найдет. Но он еще раз окликает Мишку и только затем идет на кухню. Имя Подольского больно впивается в кожу, заставляя затаить дыхание.

   – А Миша уже ушел? – спросил Кирилл и посмотрел на нее доверчиво заспанными и сонными глазами. – Катя!

   Она медленно отводит взгляд от обоев и смотрит на племянника, почти того не замечая. Слез уже не было, сейчас была лишь апатия и притупившееся сожаления, хотя, наверное, хорошо бы было поплакать.

   – Да. Уже ушел.

   – Понятно, – он успокоился и присел на табуретку. – Он обещал меня в садик отвезти.

   – Я отведу.

   – А Миша заберет?

   – Нет.

   Детское лицо обиженно вытянулось.

   – Почему?

   – Он не может.

   – Он что, опять в ко-ман-ди-ров-ку?

   – Не знаю, – она говорила бездушно, почти на автомате, не задумываясь над смыслом слов.

   Кирилл тоже не особо к ней прислушивался.

   – Наверное, он опять далеко уехал. Но он скоро приедет, Кать, он мне обещал не уезжать как в прошлый раз. Он приедет быстро, да?

   Рывком поднялась и в два шага оказалась у подоконника, стараясь скрыть слезящиеся глаза.

   – Не знаю. Он не сказал.

   Кирилл сам себе кивнул, тяжело вздохнул и поплелся в ванную.

   Миша не приехал. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Не вернулся за своими вещами, которые вызывали у нее болезненные и яркие воспоминания. Не выдержав, она взяла пакет и аккуратно сложила туда все-все вещи, даже тапки и пепельницу, которой он пользовался. Спрятала их, но не на сервант, а поближе, и теперь всегда, открывая дверцы шкафа, наталкивалась на пакет взглядом. Наверное, специально так сделала, чтобы не забыть. Чтобы ей легче не стало.

   Но Кирилл не хотел мириться и понимать, что Миша больше не придет. Для него Миша в другом городе, в важной командировке. Для него все хорошо, только мог бы "этот дядя Миша" позвонить. Киря не спрашивал больше, когда приедет Подольский, но он его ждал. Оглядывался по сторонам, взглядом искал знакомую машину, постоянно носил с собой такую же, только игрушечную.

   – У Миши такая, – на ее немой вопрос ответил Кирилл и сжимал игрушку покрепче, стискивая маленькими пальчиками.

   Когда она забирала ребенка из садика, тот радостно выбегал в коридор, становился на носочки и высматривал высокого Мишку. Не видел, не мог найти и только тогда шел к ней, помрачневший, но решительный. Он верил, что его Миша приедет, придет к нему и заберет, и его не волновало, сколько времени проходит или почему тот даже не звонит.

   Вера вообще вещь очень сильная. Наверное потому, что так иррациональна. Вера не может быть доказана, не может подтвердиться, и главное в ней – не доказательства, а именно вера. Либо есть, либо нет. Катя не верила. Кирилл верил. Вся разница. Только вот вера малыша ее убивала и заставляла надеяться, а надежду в себе она убить не могла.

   Сейчас вера Кирилла поднялась на новый виток. Теперь он всем и каждому рассказывал о Мише. Как будто рассказы о Подольском делали того материальным. Настоящим. Возможно, малыш, как и Катя, не хотел думать, что все, что было – сказка. Это все было взаправду, и Киря всеми силами теплил в себе воспоминания.

   Ребенок рассказывал о нем в центре, детям, воспитателям, просто прохожим и пассажирам в автобусе. Везде, где был, Кирилл вещал и делился своей радостью от того, что у него есть такой Миша.

   Дальше все стало хуже. За несколько дней малыш буквально замкнулся в себе, стал грубым, раздраженным, капризничал. Дошло до того, что Кате позвонила его воспитательница и вызвала на серьезную беседу.

   – Катерина Павловна, дело в том, что Кирюша в последнее время несколько...неуправляемый. Он не учится на занятиях, постоянно отвлекается, а сегодня даже подрался с двумя другими мальчиками.

   – Подрался? – ахнула Катя. – Господи!

   – Да. Не волнуйтесь, все хорошо, мы их вовремя разняли, – взмахом руки успокоила воспитательница. – Но суть в том, что такое уже не в первый раз. В последнее время Кирилл всегда такой. Скажите, у вас, может быть, что-то случилось? В семье?

   – Нет.

   – Екатерина Павловна, мы могли бы помочь. У нас есть детский психолог, она могла бы поговорить с Кириллом, позаниматься им.

   – В этом нет необходимости, – безапелляционно отрезала девушка и поднялась, стиснув в руках сумочку. – У нас в семье все прекрасно. А с племянником я поговорю сама. Больше такого не повторится.

   Женщина недовольно на нее взглянула из-под бровей, явно неудовлетворенная разговором, но понятливо кивнула и попрощалась.

   – Кирилл, ты зачем подрался? – в центре и по дороге Катя ничего выяснять не стала, тем более племянник выглядел расстроенным и потерянным.

   – Я за дело.

   – Ну за какое такое дело?

   Он громко шмыгнул носом, но промолчал.

   – Они первые начали, – не выдержав молчания, выпалил ребенок. – Я не виноват.

   – Что они начали? – она посадила его к себе на колени и обняла. – Что они начали, Кирюш?

   – Они сказали, что я врун, – опять зашмыгал носом Киря.

   – Глупости! Зачем ты на эти глупости обращаешь внимание? Тем более, драться полез. Чудо мое в перьях, – устало вздохнула девушка, почувствовав, как тонкие ручки обвиваются вокруг ее шеи. – Горе луковое.

   И хотя ребенок клятвенно пообещал больше не драться, лучше не стало. Воспитательница по-прежнему жаловалась, и если не на драки, то на что-то другое. Сам малыш замкнулся в себе, перестал расставаться с игрушечной машинкой и почти не разговаривал. Все игрушки, подаренные ему Мишей, он сложил в неаккуратную кучку у кровати и не разрешал ей их трогать. И ждал, прислушиваясь к шорохам и шагам в подъезде. А у нее смелости не хватало сказать ему, что Подольский насовсем ушел, навсегда. И больше не появится.

   Как она Кириллу в глаза посмотрит?

   С каждым днем становилось только хуже. А апогей их "хуже" пришелся как раз на эту ночь.

   Катя резко открыла глаза и, не дыша, прислушивалась к тишине квартиры. Мерно тикали часы, но было что-то еще, к чему она за столько лет привыкла и просыпалась уже на автомате. Возможно показалось, но все-таки...

   Из детской раздался надсадный, хриплый кашель, заставивший ее взлететь с кровати и в одной рубашке помчаться в комнату. Ударила по выключателю и поморщилась от яркого света. Но не это сейчас волновало в первую очередь.

   Кирилл, приподнявшись на локтях, пытался сесть и вдохнуть больше воздуха. Грудь ходила ходуном, сам ребенок тяжело и часто вдыхал, но воздуха по-прежнему не хватало. В его глазах заблестели слезы беспомощности и страха.

   – Тихо, мой сладкий, – пытаясь справиться в вроде бы привычным страхом, Катя трясущимися руками потянулась за ингалятором. Помогла Кириллу сесть прямо, поддержала его за спину. Тот кулачком уперся в грудь и умоляюще на нее посмотрел. – Все будет хорошо, мой хороший. Сейчас пройдет.

   – Тяжело... – прохрипел Кирюша и снова поверхностно, часто задышал.

   – Сейчас пройдет, – повторила Катя. – Потерпи, родной.

   "Сейчас" не прошло. Уже пошел второй час, как Кирилл свистяще, сипло дышал, не в силах сделать выдох. На висках проступили синие вены, сам малыш побледнел и покрылся испариной. Катя его поддерживала, успокаивала, лекарство давала, делала все, что должна была делать, но кашель не проходил. И не собирался.

   Ее пробрал липкий, противный ужас, сковывающий ее по рукам и ногам. Так долго это никогда не длилось. Ни разу. Грудная клетка вздулась, и Кирилл морщился, прижимая руку к груди.

   – Больно? – он кивнул и снова поморщился, пытаясь выдох сделать.

   Она видела, что Кирилл начал как-то носом клевать и явно сползать все ниже и ниже. С ужасом чуть качнула его. Тот глазки раскрыл пошире, сквозь нее посмотрел, и опять начал засыпать.

   – О господи.

   Катя растерялась и не могла взять себя в руки. Как могла – помогала. Все, что умела – делала. Но с таким никогда не сталкивалась. За считанные секунды добежала до телефона, и пока бежала, Кирилл, оставшийся без ее поддержки, начал заваливаться в бок.

   Что ей делать??? Она не знала куда кидаться. Руки тряслись. Случайно прикусила губу, но даже не почувствовала. Кому звонить? Катя сильно дернула себя за волосы, чтобы не впадать в панику. Боль отрезвила и отодвинула панику в сторону.

   Что будет, если она не справится? Сделает что-то не так? Катя как никогда остро почувствовала, насколько слаба и беспомощна. Одна.

   Словно в ответ на ее мысли в замке завозился ключ, не сразу попав в замочную скважину, и дверь распахнулась. На порог детской, не разуваясь и не раздеваясь, влетел Подольский и взглядом выхватил Кирилла и ее, стоящую на коленях у его кровати.

   – Что? – рыкнул Миша.

   Не время было расспрашивать, как и почему он здесь. Катя об этом в тот момент не думала.

   – Приступ, – заикаясь, выдохнула девушка.

   Мишка с каким-то шоком и решимостью посмотрел на Кирю, который его поначалу даже не заметил.

   – Звони в скорую, – и тут же уточнил. – Платную. Телефон знаешь?

   Она покачала головой и вцепилась в трубку. Мишка кинул ей бумажник.

   – Визитка там. Ищи, – когда она замешкалась, мужчина прикрикнул: – Быстрее!

   Его окрик подействовал на нее как ушат холодной воды. Она быстро и деловито открыла бумажник, уронила какие-то карточки, деньги, полетели на пол визитки. Подольский приблизился к кровати и присел на корточки. Наклонился, так чтобы оказаться перед Кириным лицом. Только тогда Кирилл его заметил.

   – Миша приехал, – выдохнул Кирилл и снова засипел. – Катя, Ми-ша...

   Сквозь пелену слез все номера и имена разъезжались перед глазами.

   – Хорошо, солнышко. Это хорошо.

   – Я же говорил...ты...

   – Я приехал, – прервал Подольский ребенка, которому каждое слово с трудом давалось. – Катя! – с нажимом повторил Миша.

   – Звоню.

   Скорая приехала через пять минут. Катя хотела поддержать племянника, но Подольский вызвался сам. Ей оставалось только показать как.

   Зашел статный, пожилой мужчина с девушкой и сразу направился в комнату. Следующие двадцать минут превратились в ад ожидания. Врач задавал Кате разные вопросы, она на автомате отвечала, дрожа как осиновый листочек на ветру. Зубы от волнения громко стучали, выбивая почти четкий ритм.

   – Карточка его есть? – бросил врач.

   Катя рванула в комнату и притащила толстую карту. Отдала врачу и застыла рядом, по-прежнему неистово содрогаясь. Мишка подошел сзади и прижал к себе спиной, заключая в тепло своих объятий. От всего произошедшего в последние дни, от той беспомощности, которую ощущала сейчас, от страха одиночества, вновь вернувшегося в ее сердце, когда Подольский ушел – Мишка ее своими руками сейчас огородил от всего. Она спиной чувствовала мерное, спокойное тепло его тела и успокаивалась сама, наконец-то позволив это себе.

   Когда Кирилл уснул, – почти под утро – Катя его заботливо укрыла, убрала влажную челку со лба и погасила свет. Вышла, оставив дверь приоткрытой, и двинулась на негромкие рокочущие голоса Мишки и врача.

   – Все, – врач уже заканчивал говорить. Отложил карточку в сторону, повернулся к ней и отдал исписанный под ноль лист. – Вам я написал список лекарств, уточнения насчет диеты и кое-какие пожелания, – Катя кивнула, вчитываясь в медицинский почерк доктора. – А вам, Михаил Иванович, я уже все сказал. По-хорошему, вашему сыну стоит в больницу лечь на обследование. Так, с этим закончили. Адрес и телефон я вам оставил.

   – Да, конечно. Я провожу, – Подольский посторонился, пропуская мужчину вперед, и наклонился к Катиной щеке. – Чайник пока поставь, ладно?

   Они еще о чем-то в коридоре негромко переговаривались, и только потом Мишка вернулся к ней. Катя успела накрыть на стол и соорудить нехитрый ранний – очень ранний – завтрак.

   Не говоря ни слова, он сел за стол. Ел, пил, в полнейшей тишине, даже не поднимая на нее глаз. Катю это не волновало. Она ощущала дикое облегчение, сродни тому, как скинуть с себя тонный груз. Она еще не пришла в себя – и после его ухода, и после Кириного приступа. Она смотрела на Мишку словно со стороны, находясь в отдалении, через толстое матовое стекло.

   – Еще будешь? – спросила она, когда тарелки с бутербродами и салатом опустели.

   – Нет. Кофе сделаешь еще?

   – Ты что, не спал сегодня? – Катя забрала чашку, сполоснула ее и снова навела напиток, делая мысленную заметку купить нормальный кофе, а не быстрорастворимый заменитель, который прочно обосновался в ее доме, когда ушел Подольский.

   – Не спалось, – коротко ответил Миша и подкатал рукава рубашки. – Я тебе визитку врача оставил на тумбочке. Там его личный телефон.

   – Хорошо. Ты ему заплатил?

   – Да.

   – Много?

   Ей послали тяжелый взгляд.

   – Какая разница?

   – Никакой.

   – Тогда пей свой кофе, а то остыл давно.

   Катя послушно отхлебнула и правда остывший и покрывшийся неприятной пленкой напиток.

   – Ты приехал, – утвердительно кивнула Катя, с замиранием ожидая ответа. Подольский отрывисто кивнул. – Почему?

   – Потому что.

   – Ты специально так со мной разговариваешь?

   От обиды, от бессонной ночи, от навалившихся проблем и собственной глупости, вмиг свалившихся на ее хрупкие плечи, стало тяжело. А Мишка только добавил масла в огонь. Как по заказу из глаз покатились крупные слезы обиды и облегчения, и в этот раз Катя не видела смысла их скрывать и прятать.

   Миша сразу подобрался, посмотрел на нее с опаской и нервно заерзал.

   – Я тебя прошу, только без этого...

   Она громко и обиженно всхлипнула.

   – Кать, – сморщившись, простонал он. – Ну не надо, ты чего?,,

   Было надо. Она с громким звоном бухнула чашку на стол, обиженно и некрасиво сморщилась, вроде бы стараясь остановить поток прорвавшихся слез, и, поймав смирившийся обреченный взгляд, пересела к Мишке на колени, где была заботливо обнята и обласкана.

   Там, в теплых надежных, правда, несколько робких объятиях, Катя окончательно расклеилась и самозабвенно зарыдала, не обращая внимания на нерешительные попытки ее успокоить. На слова "прекрати", "пожалуйста, не надо" и "Катя, ну ты чего" она тоже внимания не обращала. И ближайшие минут пятнадцать с упоением мочила Мишкину наверняка дорогую рубашку.

   – Все? – мужчина, поглаживая ее по худой спине, отстранился и заглянул в покрасневшее, опухшее от слез лицо. Она икнула. – Буду считать, что внеплановый дождь закончился, – попробовал он отшутиться.

   Катя разгладила отсыревшую рубашку.

   – Прости.

   – Ничего страшного. С рубашкой ничего не будет.

   – Я не за нее извиняюсь, – всхлипнула девушка. – Прости меня, Миш. Я больше так не буду.

   Он неожиданно улыбнулся, совершенно не к месту, чем загнал ее в легкий ступор.

   – Ты прощение просить собралась как и Кирилл? Хоть бы слова местами поменяла.

   – Хватит надо мной смеяться, – буркнула Катя. – Это не смешно все.

   – Не смешно, – согласился Миша. – Еще раз так сделаешь – выдеру. Поняла?

   – Я серьезно.

   – А ты думаешь, я шучу? Прекращай эту дурь, Кать. Серьезно. Хватит искать того, чего нет. Хватит вечно все решать за других. У других своя голова на плечах. Если ее нет – их проблемы. Ты никому и ничего не должна.

   – Причем здесь?.. – она попробовала прервать речь, которая, к несчастью, била точно в цель. Каждое слово продумано, взвешено и дозировано, чтобы ее задеть.

   – А притом, – отбрил Мишка все нерешительные возражения. – Ты привыкла вечно все за всех решать. Ты привыкла даже решать, как будет дальше. Но я не все, Кать. Я сам решаю, что делать и как. И меня бесит твоя привычка расписывать мою жизнь и поступки по минутам.

   – Я хотела как лучше, – она понуро опустила голову и уткнулась в твердое плечо.

   – Если бы я этого не знал, то не приехал бы. Посмотри на меня, – он обхватил ее за высохшие щеки и поднял голову, пристально глядя в глаза. – Почему ты думаешь, что, если бы мне была нужна жена и дети, у меня их не было бы? Ты думаешь, что я чудесным образом в один день их захотел, и для этого поселился у тебя? Чтобы, так сказать, провести генеральную репетицию?

   Она аж поморщилась от неприкрытого цинизма.

   – Не говори так.

   – А ты так не думай. Я с вами остался не потому, что мне нужна гипотетическая семья, а потому что вы мне дороги. Оба. Я не хочу ничего обещать. Я не люблю ничего обещать, Кать. Я предпочитаю делать. Тебе нужно было, чтобы я перед тобой рассыпался в обещаниях?

   Тогда это был бы не Мишка.

   – Нет.

   – Значит прекрати выдумать все.

   – Миш, из меня не получится матери. Никогда. Зачем тебе такая?

   Он закатил глаза и раздраженно выдохнул.

   – Господи, что за глупости? Кто тебе эту чушь сказал? Перестань заниматься самобичеванием. Ты хорошей матерью будет, и Кирилл – живое тому подтверждение.

   – Ты не понял, – тяжело сглотнула, чувствуя неприятный озноб в животе. – У меня не может быть детей. Я бесплодна. У нас с тобой их никогда не будет. Ни сейчас, ни потом. Просто пойми, рано или поздно ты захочешь своих детей, это нормально. Но я не смогу...

   Он растерянно, медленно моргнул, явно ошарашенный ее словами. И как-то озадаченно задумался.

   – Это все?

   Катя вытаращилась на него.

   – Тебе мало?!

   – Ответь мне на один вопрос. Ты только из-за этого мне месяц нервы трепала? Или есть что-то еще?

   Захотелось снова обиженно расплакаться. У него все так просто, легко выходило, как будто это не неизлечимая болезнь, а что-то такое обычное и незначительное. Как весенний насморк, который проходит через три дня.

   – Я не трепала нервы. Я о тебе беспокоилась.

   – Из-за этого значит, – пробормотал Мишка себе под нос и неожиданно встряхнул ее, крепко обхватив за плечи. – Я тебя последний раз предупреждаю – перестань мучить меня и себя. Если есть проблема – мы будет ее решать. Вместе. Захочешь детей – будут дети. Не захочешь – не будут. Только пока рано об этом говорить.

   – Ты сейчас серьезно?

   Подольский не ответил. Придвинул к себе красный будильник, посмотрел на время, а потом поднял ее на ноги.

   – Пойдем отдохнем пока. Время еще есть. Ты сегодня работаешь?

   – Нет, – она послушно поплелась следом, в совершеннейшем шоке и ступоре от состоявшегося разговора. Что это было сейчас? – Я сегодня и завтра дома.

   – Отлично. Утром проснемся и будем переезжать. Давно надо было.

   – Куда?

   – Ко мне. Во-первых, мне здесь тесно.

   – А во-вторых?

   – Во-вторых, я загородом живу. А врач сказал, что Кириллу полезен будет свежий воздух.

   – Миш...

   – Утром все, Кать, утром, – он ее подтолкнул к кровати и начал раздеваться. – Я ночь не спал. Будь человеком, нам через три часа вставать. Где мои тапки?

   – В шкафу, за левой створкой.

   Он еще минут пять бурчал из-за того, что "все вещи спрятала и рассовала", но Катя его почти не слышала. На словах про совесть она заснула.

Глава 18

  Миша замер, стараясь не шевелиться и не будить Катю, которая доверчиво уткнулась ему в плечо и сладко посапывала. Даже во сне она выглядела вымотанной и обессиленной, как будто тонны грузов тягала на себе. Под глазами явственно виднелись темные круги, а около губ залегли неглубокие, но заметные морщинки усталости. Раскаянье и стыд за свою несдержанность накрыло его с головой.

   Не нужно было так уезжать, срываться...Надо было сразу поговорить, все выяснить и прояснить, оставив все волнения и тревоги позади, или хотя бы разделив их между собой. Конечно, он злился на нее. Злился за ее за подозрительную скрытность, за недоверие, за замкнутость, за то, что все время отгораживалась от него, а он не мог понять, в чем дело и что идет не так.

   Мишке всегда было одному комфортно. Он, конечно, слышал о том, будто с возрастом накатывает одиночество и появляется желание иметь свой дом, семью, тепло домашнего очага. Но если честно, ему и без всего этого жилось крайне спокойно и комфортно. И если бы не Катя с Кириллом, он бы и дальше жил также спокойно, как и раньше.

   Кирилл и Катя странно, вроде бы незаметно проникли в его мысли, душу и уже не доставало этих гипотетических вещей, без которых он раньше обходился. Именно их тепла, нежности и семейности. Других он не хотел.

   Паренек мелкий тоже забавный. Мишка сначала, конечно, смущался от такого обильного внимания и обожания со стороны Кирюхи, но потом как-то привык, освоился и почувствовал собственную важность и нужность. И ответственность за этого ребенка. Поэтому диким казалось теперь его предать или разочаровать. Как можно разочаровать человека, который безоглядно тобой дорожит?

   Когда Подольский ночью увидел задыхающегося Кирилла, внутри что-то замерло, застыло от ужаса картины, но он тут же взял себя в руки. Нет ничего такого, с чем нельзя было бы справиться. Главное, желание. И Мишка во что бы то ни стало решил сделать все, чтобы ни Кирюха, ни его упрямая, своенравная тетка больше не страдали и просто радовались жизни. Как бы он до сих пор не злился на Катю, он все равно не мог ее не уважать. Она была борцом, бойцом по натуре. Закалилась, привыкла. И многое ей становилось не по силам, но упрямица, как глухой ослик, тянула на себе все свои проблемы и заботы, не принимая его, Михаила, во внимания.

   Но так дела оставлять нельзя. Катя, конечно, боец по натуре, но с ее упрямством нужно что-то делать, иначе она сама себя угробит. И если единственный способ повлиять на девушку – применить силу и начать стучать кулаками по столу, что ж, придется стучать, хотя Мишке такое, честно говоря, претило. Но если надо вести себя как сегодня ночью – он будет так себя вести.

   Миша аккуратно переложил Катюшкину голову со своего плеча на подушку, убрал ее руку со своей груди и потихоньку встал, стараясь ее не тревожить. У Кирилла в комнате было по-прежнему тихо, наверняка парень без сил спит после тяжелой ночи, но Подольский все равно хотел зайти и проверить его.

   Натянул одежду, сунул ноги в тапки и почти на цыпочках вошел в детскую, глядя на бледного спящего ребенка. Миша до сих пор затруднился бы ответить, почему он в середине ночи рванул и приехал сюда.

   Вообще, вся эта неделя без них выдалась тяжелой, мрачной и ненавистной. Он сильно злился и приходил в неистовую ярость от Катькиного поведения. Первые два дня вообще пил, причем как-то незаметно. Брал бутылку, чтобы скоротать время, а через несколько часов уже сидел пьяный в хлам. Когда злость и обида отступали, приходили безрадостные мысли сожаления, кружившие у него в голове подобно хищным стаям стервятников, ожидающих, когда он даст слабину и сдастся. От этого Мишка еще больше злился, позволяя темной волне захлестнуть его с головой. Пытался и в работе забыться, и в выпивке, но только ничего не помогало.

   В эту ночь – как и в предыдущие без Кати – ему не спалось. Не мог заставить себя лечь в холодную постель с накрахмаленными простынями и уснуть. А очередная бутылка – не вариант. В конце концов, живой пример отца, по-прежнему ярко сохранившийся в памяти, покидать мужчину не собирался. Миша понимал, что бутылка – не выход. Да и, казалось бы, из-за чего так убиваться и расстраиваться. Из-за того, что оказался ненужным? Досадной помехой, от которой невозможно избавиться? Он был в тягость, Подольский не мог это не чувствовать, и сам на себя досадовал из-за того, что не мог развернуться и спокойно уйти.

   А сегодняшней ночью стало тяжело, как никогда. Мишка себе места найти не мог, постоянно его что-то вынуждало выйти на улицу. Подольский никогда не был сильно верующим человеком, но уже потом, когда приехал к Кате, задумался над тем, что же все-таки это было? Предчувствие? Интуиция? Он понятия не имел. Но благодарил того или то, что заставило его приехать. Словно ноги сами сюда несли.

   Кирилл зашевелился, всхлипнул во сне и перевернулся к нему лицом. Ресницы затрепетали от света, падающего на бледное лицо. Через пару минут уже проснется, понял Михаил и осторожно опустился на край кровати, отодвинув одеяло.

   Мальчик сонно заморгал, зевнул, увидев Мишку, улыбнулся и потер кулачками заспанные глазки.

   – Привет, мелкий, – тепло улыбнувшись, поздоровался Подольский, краем глаза подмечая неестественную бледность и проступающие вены. – Выспался?

   – Выспался, – кивнул Кирилл, продолжая также лежать. Пристально только на него глядел, как не может смотреть мальчик пяти лет. Миша почти чувствовал, как в детской головке крутятся маленькие шестеренки. – Катя спит, да?

   – Спит. Не кричи особо. Как ты себя чувствуешь?

   – Хорошо.

   Миша озадаченно замолк, не зная, что еще сказать. Оправдываться? Объяснять что-то? Или сделать вид, что ничего такого не произошло? А ведь он и оправдываться то не умел совсем. Не перед кем было и незачем. Что говорить?

   – Ты говорил, что не будешь так надолго уезжать.

   Кирилл не обижался, он был даже спокоен. Теребил в руках своего Бонифация, периодически ковырял блестящие глаза-пуговки, а на него даже глаз не поднял.

   Мишке стало стыдно. Щеки от прилившей крови закололо, и захотелось спрятаться от своей собственной вины. А ведь он тоже был виноват – не перед Катей. Перед Кириллом. Потому что обещал и не выполнил. Обещал так, между прочим, а оказалось, что это очень важно для них всех.

   – Прости. Так получилось, – отвернувшись в сторону, через силу выдавил мужчина, которому врать, тем более ребенку, претило. Просто волновать сейчас его не хотелось. – У меня работа такая, Кирюш. Так вышло, что мне срочно пришлось уехать.

   – Ты обещал.

   – Я знаю. Это последний раз.

   – А почему не звонил? – уже с претензией прищурился Кирилл.

   Миша с облегчением вздохнул. Хоть что-то. Минуту назад Кирилл из себя Кая строил, а сейчас как будто разморозился и смягчился по отношению к нему.

   – Не мог. В следующий раз буду звонить.

   – Точно?

   – Точно.

   Кирилл живо вскочил и перебрался ему на колени, зажав между ними Бонифация.

   – Я соскучился.

   Подольский погладил пацаненка по спине.

   – Я тоже.

   – Мы тебя все ждали. Я Кате говорил, что ты скоро приедешь, – затараторил Кирюха, отстраняясь и поднимая голову. – Она не верила.

   – Исключительно неверующая у тебя тетка, – хмыкнул Миша и в грубоватой ласке растрепал короткие русые волосы. – Так, ладно. У меня к тебе дело есть.

   Ребенок от важности миссии гордо задрал подбородок.

   – Какое?

   – Ууу, – он многозначительно присвистнул. – На миллион.

   – Это много?

   – Очень.

   – Вы чем занимаетесь? – раздался позади них хриплый спросонья, но тем не менее обеспокоенный голос Кати. – Что-то случилось?

   – У Миши дело, – приложил палец к губам ребенок и поманил к себе Катю.

   А она почему-то на Подольского посмотрела. Мишка успокаивающе улыбнулся и похлопал по свободному месту, перед этим подтянув Кирилла к себе поближе. Девушка нерешительно приблизилась, села, поджав под себя ноги, и вопросительно на них уставилась.

   – Что за дело?

   Малыш сделал большие глаза.

   – Очень важное.

   – Да что ты?

   – Да, – подтвердил Миша. – Очень важное.

   – Важные вы мои. Рассказывайте уже.

   – Так, Кирюха, собираешь самые-самые нужные вещи и игрушки.

   Лицо мальчишки непонимающе вытянулось. Для надежности Боню убрали подальше от Подольского.

   – Зачем?

   – Переезжаем мы.

   Катя дотронулась до его локтя, привлекая к себе внимание.

   – Ты серьезно решил?

   – Серьезнее не бывает, – заверил Мишка.

   – Куда? – перебил Кирилл.

   – В другое место. В большой дом. Ты хочешь в большой дом, Кирюх?

   Ребенок от греха подальше отполз от него к своей тетке.

   – Кать, – громко зашептал он той на ухо. Катя поморщилась от щекочущего ощущения и втянула голову в плечи, – а в какой он дом собрался?

   – Понятия не имею, – она переглянулась с мужчиной. – В большой, наверное.

   – Очень большой? – уточнил Кирилл у тетки, но ответил именно Миша.

   – Очень.

   – Тогда почему только я должен брать самые-самые нужные игрушки? – надув губы, закончил Киря. – Почему не все? У меня мало. А дом большой.

   Подольский грохнул смехом. Признаться, он начал опасаться, что встретит сопротивление именно со стороны Кирилла. Катя выглядела смирившейся и по-прежнему слегка виноватой. Мишка даже внутренне позлорадствовал, правда, самую малость. Она его месяц доставала так, что спать невозможно было. Хорошо, что вину чувствует. Глядишь, мозги на место встанут и строить из себя мать Терезу она наконец-то прекратит.

   – Хорошо, давай так. Берешь все, которые сможешь унести. А за остальными мы потом приедем.

   Мелкий удовлетворенно кивнул и сполз с кровати. Подбежал к своим двум коробкам, доверху наполненным игрушками, и деловито в них зарылся. Если не считать бледность, так и не скажешь, что ночью он задыхался. Во всяком случае, Кирилл, как и его тетка, был бойцом. И сдаваться – и уж тем более, показывать свою слабость – был не намерен.

   Они с Катей еще пару минут молча наблюдали за хаотичным выискиванием "самых важных игрушек", и только потом девушка решила нарушить тишину.

   – Дом далеко?

   – Километрах в тридцати.

   – Он что, действительно такой большой, как ты говоришь? – ее, казалось, вопрос серьезно волновал.

   Миша глядел, как она задумчиво покусывает губу и наматывает волнистую прядь на тонкий палец.

   – Побольше этого. А что?

   – Этим вопросом я преследую исключительно корыстные цели.

   Он притворно нахмурился и грозно расправил плечи.

   – Ах так? Ты оказывается корыстная.

   – Очень, – она согласно кивнула, ничуть не впечатленная его игрой. – Надо же мне представить объем работы. Это тебе не две комнаты и кухня.

   – Действительно, комнат там больше.

   – Миш? – Катя к нему подползла и доверчиво обняла за шею, уткнувшись губами в щеку.

   Миша невозмутимо застыл памятником самому себе.

   – Что?

   – Не злись на меня, ладно?

   Вот как на нее злиться, когда она сидит рядом, такая доверчивая, теплая, пристыженная и неимоверно родная? Успела такой стать за это время. Подольский тяжело вздохнул и затащил ее к себе на колени. Шелковая рубашка приподнялась, открывая вид на шикарные ножки.