Текст книги "Научи меня (СИ)"
Автор книги: Людмила Молчанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
– Я так и знала, что ты это скажешь, – со смехом призналась мама и еще раз притянула меня к себе.
– Я тоже знал, – отозвался Вано.
– Все то ты знал, – ребячась, показала ему язык. – Сам больше всех съешь и еще возникаешь.
Мы рассмеялись и пошли провожать маму в магазин за тортом. "Киевским", само собой. И такой же торт, только уже от брата, я получила в тот день, когда меня приняли в академию. Семья радовалась даже больше, чем я. Я, конечно, тоже радовалась, но значительно скромнее и тише. А мама чуть не расплакалась, а под конец, виновато шмыгая носом, попросилась отдохнуть. Брат прыгал по всей квартире, так что люстры, наши и соседей, страшно раскачивались, грозя вот-вот рухнуть, и орал какие-то песни, фразы, да и просто "Поступила!". Особенно они гордились, что я прошла на бюджет, потому что наша семья никогда бы не потянула платное обучение, но брат и мама намекали, что "если что-то пойдет не так, то не смей расстраиваться, мы обязательно справимся". После таких слов я еще усерднее начинала готовиться и трудиться, вознамерившись, во что бы то ни стало поступить на бюджет.
– Что вы меня заранее настраиваете так? – возмущалась я вечерами. – Вон, Бондаренко же прошла на свой юрфак, а туда конкурс побольше будет. А вы помните Бондаренко? Если уж она поступила – я тоже поступлю.
– Вспомни, кто у Бондаренко родители, – хмуро осаживала меня мать, подливая мне и себе чаю. – Папа у нее в посольстве работает, а мама преподавателем в университете. Еще бы твоя Бондаренко не поступила. А у нас блата нет, тебе все самой придется делать.
– Мам, ну хватит, честное слово, – не выдержала я. – Что ты вечно выдумываешь?
– Я не выдумываю, – вздохнула она и продолжила мелко крошить лук. – Просто так чаще всего в жизни и происходит.
Опасения матери, на радость нам всем, не оправдались. Я поступила, причем в первой пятерке. Группа попалась заводная, интересная, задорная, правда, одни девчонки были, но все же. Только одна – Сонька Рогозина, была у нас смутьянкой, вечно с кем-то цапавшейся и скандалящей. Остальные девушки, конечно же, имели свои бзики и особенности, но с ними можно было мириться.
Я познакомилась в университете со своим первым парнем – химиком-биотехнологом, старше меня на курс. С семьей я его не знакомила, заранее зная, что эти отношения недолговечны и несерьезны. Он был милым, вежливым, умным, и я хорошо проводила с ним время, но не более того. Через полгода ни к чему не обязывающих отношений мы расстались и умудрились расстаться друзьями, хотя девчонки обычно предпочитали летящие тарелки в голову и истерические рыдания.
Так я проучилась еще два года. В нашей семье тоже назревали завидные перемены. Ванька отказывался ходить в школу. Вернее, он решил сразу после девятого класса пойти учиться в техникум, совмещая его с работой, а мама была категорически против, да и я особых восторгов не показывала. А Ванька, хоть тихий и спокойный, демонстрировал поистине ослиное упрямство.
– Подумай, что ты пытаешься сделать со своей жизнью! – мама тяжело дышала, прижимая правую руку к сердцу, которое, я знала, нещадно кололо. И Ваня это знал, поэтому еще больше мрачнел, хмурился, но от своего не отступал. – Что ты со своим чушком делать будешь? Куда потом пойдешь работать?! На завод? Или грузчиком, тяжести таскать, пока не сорвешь себе что-нибудь?
– Мама! – Ваня впервые повысил на нее голос, отчего мама обиженно вздрогнула. – Мам, – значительно тише добавил брат, – что ты придумываешь? Так многие идут учиться – ничего страшного нет.
– Мне наплевать на многих! – выкрикнула мать, и я непроизвольно втянула голову. – Наплевать, слышишь?! Они мне никто! Никто! А ты мой сын, – с жаром воскликнула она. – Мой! И я не позволю тебе сгнобить свое здоровье и мозги в "колледже", – издевательски передразнила она название учебного заведения, куда собирался поступать Ванька. – Я не для того пашу, чтобы мои дети еще и работали. Ваша задача какая? Учиться! Вот и учитесь!
– А может быть, я не хочу, чтобы ты пахала! – в тон ей проорал Ваня, и мне стало совсем плохо от назревающего скандала. – Ты об этом не думала? Ты загнуться на своем заводе хочешь, да?! Тебя только откачали. И ты опять собираешься туда вернуться. Сколько лет ты там проработала?! И будешь также продолжать, недолго останется, – зло, но честно выплюнул брат.
Мама побледнела, сливаясь цветом с серовато-зеленой стеной, рядом с которой стояла. Мне показалось, что еще минуту и она рухнет прямо на ковер, а у нас совершенно не было ни лекарств...ничего не было. Я с ужасом представляла себе такую ситуацию, потому что...Мама всегда была сильной. Непоколебимой. Уверенной и твердой как скала. Она не могла упасть. Глупо, наверное, но я считала, что она и умереть не может. Нет, моя мама никогда не умрет, потому что она сильная. Она моя мама.
И когда брат три месяца назад позвонил и совершенно лишенным эмоций голосом сообщил, что у мамы предынсультное состояние и только что приехали врачи, то я сначала просто впала в ступор. Я не понимала, что говорит Ванька. Какие-то врачи...упала...потеряла сознание... Конечно же, он говорит не о нашей маме. Нет, наша мама совсем молодая, ей только пятьдесят шесть – в таком возрасте не умирают. Тем более инсульт...У моей, моей мамы не может быть инсульта. Она же самая-самая, моя мама...Я не могу без нее.
– Вы дома? – хрипло пробормотала я заплетающимся языком, на ходу натягивая плащ и выбегая из универа. – Врачи еще там?
– Там, – еще тише буркнул Вано. – Приезжай.
Я сразу такси заказала и примчалась, а у самой коленки от ужаса дрожали. Я ладони потные о плащ вытерла и достала ключ. Но он не понадобился – дверь распахнулась перед носом и меня Ванька сразу в квартиру втянул. Приложил палец к губам и кивнул в сторону комнаты.
– Спит? – шепотом поинтересовалась я, когда мы с братом зашли в другую комнату и закрыли за собой дверь.
– Да, врачи дали что-то, лекарств кучу прописали, – Ванька подтолкнул ко мне какой-то исписанный под ноль листок. – Поставили капельницу, сказали давление мерить постоянно. Предложили в больницу лечь, но мать не хочет.
– Почему? – я с ужасом смотрела на огромный список лекарств, некоторые из которых я уже знала, а некоторые и видела-то первый раз в жизни. – Почему она сразу в больницу не поехала?
– Сказала, что ей лучше, – буркнул брат, с отчаяньем запуская руку в растрепанные вихры. – Еще они про дневной стационар сказали. И врачей пройти потом. И покой полный.
– Ладно, – через минуту я встала и подошла к брату, ободряюще касаясь его плеча. – Мы что-нибудь придумаем, Вань. Ты пока дома будешь? – он утвердительно дернул головой. – Хорошо тогда, а я пока до аптеки добегу.
– Тебе денег дать?
– Нет, у меня стипендия и зарплата, не надо.
Я лукавила, конечно, но все равно – брату и самому деньги нужны, купить что-то, да и вообще...Лекарства мы купили, мама начала лечиться, каждые несколько часов мерила давление, а мы с Вано внимательно следили за всеми ее действиями. Я снова переехала домой (до этого я снимала маленькую однушку), помогала по мере сил, занятия начала пропускать, но преподаватели смотрели на это сквозь пальцы, так как я всегда слыла ответственной и усердной девушкой.
Через полтора месяца к маме вернулся цвет лица, улыбка и блеск глаз, но с ними пришли новые усталые складки у рта и морщинки, только не радостные лучики у глаз, а глубокие и страдальческие какие-то, выдававшие боль и тяжесть прожитых лет. Именно тогда Ванька и решил поступить в техникум и параллельно работать, чтобы позволить маме сидеть дома и заниматься своим здоровьем. А она упрямилась.
– Катя, сделай что-нибудь, – резко развернулась к о мне мама и с надеждой, разрывающей сердце, посмотрела в глаза. – Меня не слушает, так может хоть тебя...
– Прости, мам, – тихо прошептала я, краем глаза замечая, как брат облегченно выдохнул, понимая, что я на его стороне. – Но Ваня прав. Я тоже...в общем, я на вечерний переведусь, и Ванька в техникум поступит на слесаря.
Маме стало плохо, и она обессилено рухнула на кресло, держась за сердце и судорожно вдыхая в себя воздух. Не знаю, как Ваньке, а мне было так хреново, что внутри все разрывалось от вины, боли и от того, что я понимала – мы с братом поступаем правильно.
В конце концов, ее удалось уговорить и успокоить, но и пойти на некоторые уступки тоже пришлось. Ване разрешалось работать в том же кафе, что и мне – я, как старшая сестра, должна была за ним присматривать. А мне запрещалось переходить на вечерний, потому что мама не считала такое образование путным, и ее ничто не могло переубедить. И самое позорное, что предатель Вано сидел на подлокотнике ее кресла и нагло поддакивал через слово.
Мне было стыдно из-за этого. Получается, что из-за нас с мамой Ванька всего лишался – и беззаботного детства, и школы, и университета. А у меня это было. Но когда я попыталась все объяснить брату, то тот резко меня осадил.
– Хватит, поняла? Я решил так, значит, так и будет. Это мой выбор, – он обнял меня, чтобы смягчить тяжесть этих слов. – Мой, Кать, понимаешь?
Ваня со своей упертостью действительно сделал все так, как и хотел. Поступил в техникум, устроился на работу в то же самое кафе, но через месяц работы ушел на какой-то то ли склад, то ли базу, где работал по ночам и разгружал фуры. Мне так стыдно было, когда я его по утрам встречала – уставшего, потного, грязного, что я старалась из кожи выпрыгнуть, но все для брата сделать. Стыдно признаться, но я ему даже как-то раз девчонку подсунула, которая ему безумно нравилась, а времени, уверенности и сил познакомиться не было.
Через год все к такому распорядку привыкли, освоились и не так тяжело стало. Мама помолодела, хотя, как и я, виноватой себя ощущала. Говорила, что у собственных детей украла детство, хотя я искренне не понимала, почему она и про меня так говорит. Это Ваня ради нас выше головы пытался прыгнуть. Но мама только вздыхала тяжело и с тоской в окно вглядывалась.
Но в семье и напряжение появилось, которого раньше не было. Мама пыталась как-то заботиться о Ване, учить его чему-то, словно ему не семнадцать лет, а десять. Но поздно было уже опекать мальчика – вырос, давно Вано вырос. И сейчас ее опека только раздражала брата, который пытался это скрывать за мягкими и нежными улыбками. Но мама чувствовала скрытое снисхождение и начала нервничать и злиться еще больше.
Как-то раз она запретила приходить домой позже двенадцати.
– Чтобы в полночь дома был, ясно? – мама аккуратно расправила воротник Ванькиной рубашки, вставая для этого на носочки, и улыбнулась сыну.
– Мам, ты шутишь? – ухмыльнулся Вано, но увидев, что мать говорит серьезно, шокировано и с недоверием прищурился. – Да ладно тебе, я даже в тринадцать лет домой в три-четыре приходил и ничего.
– А сейчас будешь не позже двенадцати, – добавила она в свой голос металла.
– Мам, да это бред полный!
– Не груби матери! – взвилась женщина и с непонятным отчаяньем уставилась в спину сыну, который вылетел из дома. – И позвони мне! – крикнула она вдогонку, но Ваня только раздраженно повел плечом.
Такие стычки случались все чаще и чаще, и мне приходилось по очереди успокаивать то мать, то Ваньку. Я пыталась объяснить маме, что, как бы она ни хотела, ее сын уже давно вырос и его напрягает такой контроль. А Ваню просила быть терпеливее, ведь мама волнуется и пытается сделать все хорошо, правильно. И она волнуется за него.
Оба вздыхали, кивали, обещали, что исправятся, но все продолжалось по-прежнему.
Я начала встречаться с Митей, заканчивала универ и вот-вот ждала распределения, потому что хотелось уже работать, работать, а не просиживать все время за учебниками и конспектами. Ванька закончил свой технарь, получил средне-специальное образование и поступил на заочный. Как-то раз позвонил мне, когда я еще на последней паре сидела, и загадочно пообещал, что у него для меня сюрприз. Я вся такая заинтригованная выскочила из универа, а у входа меня ждал заметно возмужавший за последние годы Ванька.
Работа грузчиком оставила отпечаток и на его фигуре, поэтому каждая третья девушка в корпусе сочла своим долгом обернуться и через плечо оценить его ноги и задницу. Мне, конечно, было и лестно (это же мой брат!), и противно (это же мой брат – хватит на него пялиться!).
– Привет, – Ванька на секунду прижал меня к себе и отстранился, оглядывая с головы до ног. – Отлично выглядишь.
– Спасибо, ты тоже ничего, – засмеялась я и легонько ткнула его в бок, предчувствуя, что завтра мне влетит от трети женского коллектива универа. – Что за секретный сюрприз такой?
Брат загадочно блеснул глазами и разулыбался, как гордый чеширский кот. Распахнул перед ней дверцу такси и куда-то повез.
Глава 3
Через двадцать минут мы подъехали к новому панельному дому на Нахимова. Если честно, то в этот район я попадала достаточно редко, поэтому для меня действительно был загадкой наш приезд сюда. По пути я мысленно перебирала наших с Вано общих знакомых, но ни один из них не жил здесь.
– Вань, что ты задумал? – осторожно поинтересовалась я, глядя на новостройку. – Ты решил под шумок сбросить меня с крыши?
– Типун тебе на язык, – беззлобно одернул меня брат и потащил ко второму подъезду. – Это будет приятный сюрприз.
Я с опаской посматривала на башенный кран, вздымающийся высоко в небе. Очевидно, дом как раз готовился к сдаче и въезду жильцов. Изредка виднелись застекленные лоджии, на которых вяло трепыхались огромные простыни и пододеяльники. Я не могла понять, зачем и почему мы сюда приехали.
Брат вызвал лифт, и мы бодренько поехали на седьмой этаж. В лифте пахло свежей краской и чем-то резиновым, но сама кабина была еще приятно чистой и незамусоренной рекламой и разными анонимными посланиями, каких в нашем старом подъезде всегда наблюдалось в избытке.
– Ты ничего не хочешь мне объяснить? – начало закрадываться странное подозрение, которое никак не желало укладываться в голове.
Двери лифта тихо приоткрылись, пропуская нас на просторную и чистую лестничную клетку, и Ваня нашел предлог уйти от ответа. Брат достал из кармана связку ключей и уверенным шагом направился к черной железной двери, и именно в тот момент на меня нахлынуло понимание.
– Откуда это, Ваня? – я включила "старшую сестру", чем пользовалась очень редко, но метко. – И только не надо говорить мне, что ты накопил, ладно?
Вы должны меня понять. Моему брату нет и двадцати, семья мы достаточно обычная, причем мама не работает. Да, Ваня прилично зарабатывал, ну, для нашей семьи прилично, но я никогда не поверю, что обычный грузчик может за год-полтора заработать на новую квартиру, пусть и однокомнатную и не в особо престижном районе. И теперь меня пугали эти стены, этот дом и эта квартира, в которую меня неизвестно зачем привел мой брат.
– Ваня... – с угрозой повторила я, уперев руки в бока. – Последний раз спрашиваю.
Ваня устало вздохнул и, не разуваясь, прошел на кухню, где уселся на подоконник и посмотрел в окно.
– Я ее купил.
– Это понятно, – я аккуратно последовала за ним, с интересом и в то же время с опаской осматриваясь по сторонам. – И откуда у тебя два миллиона, позволь узнать?
– Не два! – сразу вскинулся брат, с обидой глядя на меня. – Один...с хвостиком.
Я даже боялась представить, что там за хвостик, но перестала об этом думать, когда увидела Ванькино расстроенное лицо. Он ведь старался, действительно хотел сделать сюрприз, хотел, чтобы его похвалили...Нет, Вано никогда не ставил признание самоцелью, но все-таки обидно, если твой труд, пусть и добровольный, презирают и не признают. А я слишком сильно его любила, чтобы позволять себе его расстраивать.
– Вань, – я подошла к нему и обняла, чувствуя себя очень маленькой по сравнению с ним. – Прости меня...я просто волнуюсь. Ты молодец, правда, – я потрепала его по волосам и ободряюще улыбнулась, глядя, как он расцветает на глазах. – Ты самый лучший брат.
И я не врала. У меня действительно был самый лучший брат. Ну и что, что младший, ну и что, что обычный. Но он был моим. Самым родным и дорогим человеком на Земле. Прозвучит, наверное, кощунственно, но я не знала точно, кого бы выбрала – маму или брата. Нет, я любила обоих, сильно любила, но если бы спросили, кого больше...В общем, Ванька был для меня целым миром, причем с детства. Я гордилась им, знала его, мы понимали друг друга с полуслова. И Вано относился ко мне точно также – я видела это в его глазах.
Возможно, дело было в нашем воспитании. Мама с детства нам вдалбливала, что семья – это святое, это ячейка, крепость, защита. Но я считаю, что, сколько ни вдалбливай и не объясняй человеку, если он не захочет, то не будет тебя слушать. Так и мы с Ванькой – воспитание воспитанием, но мы могли называться родственниками с большой буквы. Для семьи мы могли пойти на что угодно – действительно на что угодно. Мне, правда, никогда не приходилось такого делать, но Ванька, всегда собранный и спокойный, терял голову и впадал в бешенство, но я знала, что могу повести себя также, если хоть что-то коснется Ваньки.
И я в жизни бы не подумала, что брат может что-то украсть, кого-то обмануть, но он мог влезть не туда, не в ту компанию и не в ту работу. И не потому, что искал какой-то выгоды или им двигала корысть, совсем нет. Просто он хотел лучшего для нас с мамой и всеми силами пытался нам это дать. Он мог завязнуть где-то, рисковать, а как потом жить, если с ним что-то случится? Винить себя, страдать за него из-за жалких денег. Я ценила старания Ваньки, очень ценила, но мне нужен был живой, здоровый и счастливый брат, а не куча денег вместо него. Что я и попыталась ему объяснить.
– Вань, – нерешительно начала я, но, увидев, что брат пытается меня перебить, продолжила более уверенно. – Пойми...я не знаю, как на это все, – я обвела рукой голые стены, – реагировать. Я рада за тебя и понимаю, что ты уже большой мальчик и хочешь пожить отдельно, но...Откуда у тебя столько денег?
– Я заработал, – уклончиво махнул головой Ванька и отвернулся, избегая смотреть мне в глаза. – Кать, серьезно, ты правда думаешь, что я украл их или еще что-то?
– Вань, нет! – погладила его по плечу и попыталась подбирать слова более осторожно. – Просто мне кажется, что заработать такие деньги за год нереально. Тем более, ты же не копил целенаправленно. Ой, Вань, вот не надо, – заворчала я, когда Вано начал отнекиваться. – Я тебя знаю. Ты бы в жизни от меня это не скрыл. Откуда деньги, а?
– Я заработал, – упрямо повторил он и как будто замкнулся в себе, отгораживаясь и отстраняясь от меня.
Дальше разговора у нас не вышло. Я еще пыталась пару раз развить эту тему, но брат упорно отмалчивался, делая вид, что ничего нового сказать не может. Я злилась, он психовал, и в итоге мы не разговаривали две недели. Те, кто нас знал, действительно хорошо знал, были просто в шоке, потому что мы с Вано вообще никогда не ссорились. Мы могли ругаться, злиться, не сходиться во мнениях, но как сейчас – дуться и не разговаривать...
В итоге, мама все заметила, да в принципе, по-другому и быть не могло. И она резко заволновалась и почувствовала неладное. К слову сказать, мы с Вано, даже не разговаривая друг с другом, единогласно решили не волновать ее и не рассказывать ничего о квартире.
– Катя, ты занята? – спросила у меня как-то мама в тот редкий вечер, когда я не бежала сломя голову к Мите. Когда я кивнула, не отрываясь от маникюра, она аккуратно присела на край кровати и смахнула с покрывала несуществующие пылинки. – Я с тобой хочу кое-что обсудить.
– Что?
– Что у вас с Ваней случилось?
Я дернулась и от неожиданности неудачно мазнула кисточкой, размазав лак по ногтю.
– Ну вот, мама, – я достала жидкость для снятия лака и начала остервенело тереть ноготь, за порывистостью скрывая свою нервозность и страх. – Нельзя же так под руку говорить!
– Прости, – в ее голосе не слышалось ни капли раскаяния, наоборот, мама в этот момент была сосредоточена как хирург перед операцией. – Но ты не ответила.
Я не умела врать. Тем более, маме. Она и Ванька были самыми близкими и дорогими людьми в моей жизни, но я понимала, что иногда сладкая ложь предпочтительней горькой правды. Я сама не была уверена в чем-то, меня лишь терзали смутные догадки и подозрения, но если рассказать все маме, станет вдвойне хуже. Не только нам с Вано, но и ей. И я решила обойтись полуправдой, хотя, видит Бог, в душе я понимала, что вру, нещадно вру, и из-за этого во рту появилась какая-то горечь, которую не возможно было ни заглушить, ни избавиться от нее.
– Мы просто с ним повздорили, – я пожала плечами и снова начала красить ноготь, радуясь, что у меня есть причина, по которой я могу не смотреть маме в глаза. – С каждым бывает. Ничего серьезного, мам, правда.
– И из-за этого вы не разговариваете уже две недели, – мама хмуро посмотрела на меня, и внутри что-то взорвалось. Стало неуютно сидеть на одном месте, и я начала ерзать, надеясь, что она ничего странного в моем поведении не заметит. – Дочь, я же не слепая, я все вижу и замечаю. Это вы с братом думаете, что я глупая и ничего не...
– Неправда! – я резко вскинулась и с упреком поглядела в родные, так похожие на мои серо-голубые глаза. – Что ты вечно выдумываешь!
– Я не выдумываю, Кать, – отмахнулась мама и поднялась с кровати, начиная мерить шагами комнату. – Я же вижу, как вы оба себя ведете. Но я сейчас не об этом поговорить хочу. Что у вас случилось? И не говори, что ничего серьезного, в жизни не поверю.
– Мы поругались.
– Отлично! – она язвительно улыбнулась и всплеснула руками. – Процесс пошел. Дальше что? – когда я через минуту так ничего из себя не выдавила, мама нахмурилась. – Мне что, из тебя каждое слово клещами вынимать?
– Мы из-за его работы поругались, ясно? – я тоже вскочила с кровати и от волнения начала расхаживать туда-сюда, ни на секунду не задерживаясь ни на одном месте. – Мне не нравится, как он себя нагружает, измучивает, как пашет. Я считаю, это не дело, так надрываться в двадцать лет.
Казалось, мама удивлена. Приятно удивлена, если быть точнее. Она сама не любила, что Ваня так много работает, и не раз за последние пару лет высказывала желание снова выйти на работу. Не на завод, что-нибудь полегче и попроще, но Ваня проявлял в этом вопросе завидное упрямство, также как и я. Но дело в том, что в Ванькины дела и я старалась без повода не лезть – брат ненавидел, когда его особенно опекают. Если бы я начала пытаться его контролировать и следить за ним, как сделала наша мать, то я бы потеряла его доверие. Вано просто перестал бы мне все рассказывать, ограничиваясь легкими фактами и незначащими рассказами. А не вмешиваясь, я хотя бы представляла, чем он занимается и где в данный момент находится. Маме же не доставалось и этого – о сыне она знала ровно столько, сколько он соблаговолял о себе рассказать. Из меня тоже проблематично было что-то выпытать, я всегда, как говорила мама, была заодно с этим оболтусом. И она перестала ждать поддержки с моей стороны, прибегая к моему авторитету лишь в крайних случаях.
– А что, что-то случилось? – мама довольно ощутимо успокоилась, но толика подозрительности еще мерцала в ее глазах. – Что-то серьезное?
– С чего ты взяла?
– Ну...просто он же и раньше работал, а ты всегда его покрывала, – она пожала плечами. – И немного странно, что сейчас вы из-за этого поругались.
– Да что странного?! – наверное, я прокричала слишком громко, потому что мама даже вздрогнула и с опаской поглядела на меня. – Я просто попросила его подумать о себе, о нас, а не гнаться за деньгами. Всех их в жизни не заработает. А Ваньку ты знаешь. Он психанул, обиделся и вот...
Я мысленно молила маму, чтобы она прекратила этот допрос. Я не знала, куда деть руки, которые каждую минуту заламывала, куда спрятать лихорадочно блестевшие глаза, куда, в конце концов, спрятаться самой, чтобы избежать той лжи, лжи близкому человеку. Мне было неуютно, меня бросало то в жар, и я чувствовала, как кровь приливает к щекам, то в холод, и по спине пробегал озноб. За двадцать с лишним лет жизни я так и не научилась врать.
– Да, это Ванька умеет, – вздохнула мама. – Ну ладно, Катюш, не расстраивайся.
Меня жгло ее сочувствие так, что хоть на стенку лезь. Я отвернулась к окну, делая вид, что внимательно рассматриваю наш двор, в котором кроме отблеска далеких огней ничего нельзя было разглядеть.
– Я не расстраиваюсь, – нервно дернула плечом и скрестила руки на груди. – Все нормально, мам, правда. Просто мы не ругались никогда и...Я чувствую себя не в своей тарелке.
Я слышала, как мама начинает ко мне подходить, и постаралась взять себя в руки, чтобы она не заметила моего напряжения. Она осторожно положила руки мне на плече и слегка помассировала, стараясь меня успокоить. Погладила по волосам, как маленькую девочку, в самом деле, и в тот момент я чувствовала ее как никогда раньше. Пришла странная и страшная мысль, что она может умереть. Знаете, такое бывает, редко, но бывает. Ты вроде говоришь с человеком, находишься рядом и вдруг, без всякой на то веской причины, ты понимаешь, что он может тебя покинуть. Не просто бросить и уйти, а умереть, исчезнуть навсегда. И никто уже не погладит тебя по головке и не пожалеет, когда тебе будет это необходимо. Никто не положит твою голову себе на колени и не начнет обнимать и негромко говорить что-то, вводя тебя в успокоительное оцепенение, после которого как будто второе дыхание открывается. Так страшно стало – словами не передать.
Я резко развернулась и сжала маму сильно-сильно, в этот момент замечая некоторые детали, на которые не обращала внимания раньше. А я выше нее, оказывается. Даже странно как-то – мама всегда была большой и взрослой. Я смотрела на нее и видела залегшие морщинки грусти и печали, и в то же время, ее глаза засияли каким-то особым радостным светом.
– Кать, ты чего? – со смехом мама слегка отстранилась, но объятий не разжала. – Странная ты какая-то сегодня, – когда я не ответила, мама приподняла мой подбородок и заставила посмотреть ей в глаза. – Ну не расстраивайся, дочь. Все наладится, вот увидишь. Все у нас будет хо-ро-шо.
Мама еще раз ободряюще меня обняла, поцеловала в лоб, обхватывая руками за щеки, и пожелала спокойной ночи. Твои слова да Богу в уши, мама. Но день, несмотря на поддержку матери, закончился ужасно, и спать я ложилась с тяжелым сердцем, полночи рассматривая потолок и ворочаясь с боку на бок.
Утром я встала пораньше и, стараясь не разбудить маму, чутко спящую в соседней комнате, аккуратно начала собираться. Через сорок минут я была уже у нового...дома брата и звонила в домофон.
– Кто? – раздался в трубке знакомый и хриплый ото сна голос.
– Я. Открывай.
Пока на лифте поднималась, продумывала, что скажу, что сделаю, как попробую объяснить. Как до него, такого рано выросшего и невыносимо взрослого, достучаться и дать понять, что я волнуюсь за него? Что нет большей ценности, чем жизнь близких тебе людей.
Ванька дожидался меня прямо на лестничной клетке – в черных тапках на босу ногу, в старых спортивных штанах и с заспанным лицом. Сразу все волнение и нервозность испарились, уступая место радости и облегчению. Я не смогла согнать с лица счастливую улыбку, да и Ваня был рад меня видеть – это чувствовалось. Как-то не сговариваясь, мы друг к другу одновременно сделали шаг и начали сбивчиво извиняться, просить прощения. Рассмеялись и все надуманное напряжение и неуверенность больше не стояли между нами. Все было почти как раньше. Почти, потому что оставался один нерешенный вопрос.
Пока Ванька готовить нам кофе – единственное, что было у него дома, я начала внимательнее осматривать его квартиру, из-за которой и начался весь сыр-бор. Ну что я могла сказать...обычная однушка в обычном панельном доме. Неплохая планировка, окна новые и сантехника, но опять же, не лучшего качества – середнячок, так сказать. Ванная и туалет раздельные (мечта моего детства), но стены покрашены светло-зеленой краской, напоминавшей мне о больницах. В коридоре странные светлые обои, и приглядевшись, я увидела на них даже цветочки, но настолько непонятные, что лучше бы их не было. Единственная комната была довольно просторной, а из-за отсутствия какой-либо мебели казалась просто огромной. Так и подмывало что-нибудь прокричать, чтобы услышать эхо, которое здесь, без сомнения, возникло бы.
Хотя нет, комната была не совсем пустой – в углу, ближе к окну, находился матрас и по совместительству – Ванькина кровать. Да уж. Моя тонкая женская натура, порой ленивая и невнимательная, приходила в ужас от этого неуютного, пустого...бедлама, другого слова я и подобрать не могла. Решив, что позже я обязательно займусь благоустройством этого злосчастного дома, я с успокоившимся сердцем отправилась на кухню – серьезно разговаривать с Вано.
Я говорила, говорила, а Ваня (спасибо ему за это) ни разу меня не перебил, хотя я видела, что вначале наш разговор вызывал у него только снисходительную обреченность, не более. Я пыталась объяснить ему, что не против него, я никогда не буду против него и всегда поддержу. Я даже не спрашивала, откуда он взял деньги, чего Ваня, судя по всему, от меня ожидал. Я говорила, что не хочу, чтобы с ним что-то случилось. Я говорила, что мы с мамой этого не переживем. Я давила на все известные мне педали, чтобы заставить брата прислушаться и понять меня, а у самой внутри все дрожало.
Я не знаю, сколько длился разговор, в какой именно момент до Вано дошла вся серьезность моих слов, когда он начал прислушиваться ко мне, но я смогла до него донести все свои страхи и боязнь. Он выглядел пристыженным, и пусть я никогда не узнаю, где он взял эти злополучные деньги, меня устроит то, что Ваня никогда больше не будет влезать во что бы то ни было, теперь я была в этом уверена.
– Ты что-нибудь должен за нее? – спросила я, когда мы помолчали минут пять.
– Да. Двести тысяч.
Я устало прикрыла глаза. Что ж, все могло выйти куда как хуже. Двести тысяч это не два миллиона, к тому же, еще неизвестно, откуда у Ваньки остальные деньги.
Казалось, брат без слов понял терзающую меня дилемму, потому что он резко вскинулся и спрыгнул с подоконника, начиная взволнованно мерить шагами кухню.
– Кать, все будет нормально. Я...сглупил, – последовала едва заметная, но все-таки пауза, от которой у меня мурашки по телу пробежали. – Честное слово, я не подумал. Но все будет хорошо. Я нашел новую работу.
