Текст книги "Ибн Сина Авиценна"

Автор книги: Людмила Салдадзе

Разве не тепло было народу, когда говорил с ним Абу Саид? Разве не перенесет Абу Саида Семург в Страну счастья? Перенесет. Потому, что она переносит только тех, догадывается Ибн Сина, – кто Легко, как свет, ложится на ее крылья, А что в человеке уничтожает, растворяет тяжесть его материи, плоти?

ДУХ. ЧИСТОТА.

Значит, Семург берет на свои крылья только того, у кого чистая, совершенная душа? А ее полет – это… полет души?

Но есть ли какая-либо связь между душой И огнем? Есть. Говорил же Гераклит: душа – это метаморфоза Огня: чем больше в ней искренности, тем ближе она к природе огня, – сухая и горячая, чем меньше, тем дальше от огня – влажная и холодная, Вот почему не может несовершенная душа пройти в Страну счастья (яджуджи!). Она сама и есть этот непроходимый холод и снег – совокупность всех дурных „друзей“ человека: похоти, гнева, злобы, жадности, лжи…

Разные степени души, наверное, и обозначились скифами разными животными: жадность – кабан, ярость – лев, злоба – шакал, почти совершенная, но слабая еще душа – олень, Их-то и терзает, приблизившихся к горам Рип, Семург.

Страна непроходимого холода – это еще и Страна Разума. Чем совершеннее он, тем холодней.

Значит, только „праведные мудрецы, – размышляет Ибн Сина, – освободившиеся от нечистых плотских пороков и отделившиеся от суетных забот. Проложат себе путь в мир святости и счастья?“ [205]205
  Абу Али ибн Сина. Избранное. Душанбе, «Ирфон», 1980 т. 1, с. 32.


[Закрыть]То есть суфии?

А что же тогда такое – „суфий“? суфий Харакани имел настолько огромное влияние на народ, что власть даже расправилась с ним: убила сначала его сына в ночь, когда к нему везли молодую жену (подбросили голову сына к дверям кельи Харакани, вышел Харакани утром на молитву, споткнулся обо что-то, позвал жену со светильником…) Потом и Харакани повесили на воротах медресе, где он читал лекции. Случилось это в 1033 году. Хусрову тогда исполнилось 28 лет. Ибн Сине – 53.

Ценно в разговоре Харакани с Хосровом то, что Ибн Сина, оказывается, был для своих современников символом Разума, чистого рационального знания, то ость полюсом, противоположным суфизму. Много говорит и та ярость, с какой Харакани напал на Ибн Сину. Значит, противопоставление разума и интуиции было в то время „больным вопросом“.

Как же возник суфизм?

После смерти пророка Мухаммада народ стал собирать хадисы – те, что пророк говорил в том или ином случае. Но где гарантия истинности хадисов? Ею сделалась нравственность собирателей хадисов – мухадисов. Самые аскетичные из них – захиды, появившиеся при халифе Османе (первом, кто нарушил завет простоты пророка), пытались даже остановить своим поведением превращение благородной духовной власти в роскошную светскую. Пророк Мухаммад ходил в скромном одеянии, помнил народ, сидел с нищими на скамье перед Домом. Таким же простым был и сменивший его Абу Бакр – его друг и халиф Омар (в молодости первый богач), став халифом, жил просто, духовно. Осман же – третий халиф – начал возводить дворцы, ходить в золоте и главным принципом при устройстве общества сделал договора между страна-ми, торговлю и военные действия, а не нравственность.

Таким образом, народ вынужден был искать свой путь в духовность, минующий официальное духовенство.

 
Когда из страха перед адом
Тебя люблю я, Боже мой.
Пусть вечно будет ад наградой
Душе, отвергнутой тобой.
 
 
Когда мечте о светлом рае
Всю жизнь влечет меня к тебе.
Скажи, из рая изгоняя:
„Да будет ад в твоей судьбе!“
 
 
Но если ты один – священный
Предмет любви моей души, —
Молю: красы твоей нетленной
Меня навеки не лиши.
 

Это написала женщина, сполна испившая чашу горечи жизни. Украденная в детстве из бедной семьи, она была продана в рабство. Ничего не осталось у нее в жизни, кроме надежды на бога, И потому она сказала:

 
Я сделала Тебя спутником своего сердца,
А тело мое всего лишь для тех, кто ищет общения с ним.
Мое тело ласково к гостям своим,
Но возлюбленный сердца моего только Ты о гость моей души.
 

Это и был новый путь к богу: через личную, индивидуальную любовь. Путь, минующий духовенство и мечеть. Выразила его стихами Рабия, родившаяся в Басре в 713 году, – одна из первых суфиев. Газзали долго стоял надев могилой…

Главное для суфия, как мы уже знаем из встречи с Абу Саидом, – единство мира, соединение Единого и мира множественности. В этом единении – гимн человеку. Препятствует же единству, говорили суфии, гордое индивидуальное „я“, личный дух, тело. И появилось у них учение марифата, об уничтожении личности, о достижении состояния, похожего на состояние нирваны. Нирвана – откровение другой религии, другого пророка – Будды, нашедшего путь полного освобождения от кармы (повторяемости жизней – согласно индийскому учению, дающихся человеку в наказание за плохо прожитую прежнюю жизнь). Одни видели освобождение от кармы в идеально прожитой жизни, другие – в полном разрыве с миром, жестоком аскетизме, третьи – в познании себя и мира через философию, черев любовь, четвертые – в том, чтобы подняться к снежным вершинам и там покончить с собой. Будда же сказал: выход – нирване, то есть в полном освобождении души от всех земных желании, связанных с телом, в достижении через это состояния бесконечного блаженстве уже здесь, на земле, а не на небе.

О том, что и тело мешает полному слиянию с Истиной, говорил еще Сократ: „И в самом деле, – жалуется он Платону, своему ученику, – по-видимому, мы никогда не сможем достигнуть того, к чему стремимся, – к истине, и пока у нас будет тело, пока к душе будет все время примешиваться это зло… Из-за тела нам никогда не удастся ни о чем поразмыслить… Раз мы хотим узнать что-либо в чистом виде, нам надо освободиться от тела и смотреть на вещи при помощи только души. В противном случае и никак нельзя приобрести знания. Или можно их приобрести лишь после смерти. При жизни же мы будем приближаться к познанию истины тем более, чем менее будем – общаться с телом, пока сам бог не освободит нас от него. Земная жизнь – не подлинная жизнь. Это школа, в которой вопросы ставит смерть“.

Каждая вещь проявляется через свою противоположность, – говорят суфии. Противоположное ближе к вещи, чем сходное. Белое лучше проявляется через черное, значит белое – истинное, черное – иллюзия, необходимая лишь дли того, чтобы увидеть белое. Душа лучше проявляется через тело. Душа – истинное, тело – иллюзия, необходимая лишь для того, чтобы увидеть душу. Бог – это скрытое сокровище. Чтобы обнаружить свое существование, он создает мир, говорят суфии. А раз бог – это добро, значит, то, через что он проявляется, – зло. И бытие бога, следовательно, – это истинное бытие, а мир (зло) – иллюзия, необходимая лишь для того, и чтобы обнаружить Истину. Вот и выходит, что тайна зла равна тайне творения мира, И избегать зла – значит, избегать познания Истины. Отсюда необычайная кротость суфиев, покорность, терпение, спокойное шествие навстречу злу (учение хикиката). Путь суфия к Истине (к полному слиянию с ней в состоянии экстаза) – это постепенное восхождение через семь долин, главные из которых – искание, любовь, самоуничтожение, неучастие в земной жизни.

Поэтические образы экстаза:

ОГОНЬ И МОТЫЛЕК. Мотылек сгорает в огне, человек сливается с Истиной (Баба Кухи), КАПЛЯ И ОКЕАН, Капля растворяется в океане (Хафиз), ОГОНЬ И КУСОК ЖЕЛЕЗА. Холодное неподвижное железо., расплавляясь, приобретает свойство огня, то есть человек сам становится Истиной (Руми).

Вот почему суфиев называют „люди экстаза“ или „люди подлинного бытия“, то есть бытия Истины.

Суфийская поэзия зашифрована символами из-за долгого запрещения ее. Внешне она ничем не отличаемся от обычных лирических стихов. Вот Баба Кухи, например, неудачный соперник Абу Саида:

 
В темней ночи перед локоном друга
Водителем влюбленных стал весенний ветер.
 

ЛОКОН – это мир, иллюзия.

ДЛИНА ЛОКОНА – бесконечность форм проявления бытия.

ЛОКОН, ЗАКРЫВАЮЩИЙ ЛИЦО, – множественность, которая закрывает единую сущность.

КОЛЬЦО ЛОКОНА – эманация и еще силки для неопытного сердца. Локоны всегда черные. Заменяющий их символ – гиацинт.

ЛИЦО – истинное бытие, всегда светлое, заменяющий символ – роза, солнце.

ВЕТЕР – откровение.

ВЛЮБЛЕННЫЙ – суфий.

САД – рай.

ВИНО – экстаз.

 
Когда он отбросал покров мускусных кудрей с красы своей.
Ясное утро вдруг просияло в тёмной ночи.
Очами друга я видел, как явилась его красота,
Что солнцем вспыхнула на восходе каждого атома.
 

До того, как научились суфии прикрываться символами, они платили страшными муками за свои прямо высказываемые учения. Халладж в состоянии экстаза сказал: „Я – Истина“, то есть „Я – бог“. За это был распят, обезглавлен, повешен на ворота, где читал лекции, сожжен. Умирая, сказал: „Я счастлив. Я хотел своими страданиями доказать богу степень моей любви к нему“. Это случилось в 922 году. Но и через сто лет, но времена Ибн Сины, люди стояли в белых одеждах на берегу Тигра, недалеко от того места, где Халладж висел на позорном столбе, и ждали его возвращения, глядя на воду… Об этом рассказывает поэт Маарри, современник Ибн Сины. Книги Халладжа тайно переписывались в век Ибн Сины на самой лучшей бумаге, переплетались в золото, кожу и шелк, украшались драгоценными камнями. Мысль, которую он внес в суфизм, – была мысль об. ОБОЖЕСТВЛЕНИИ ЧЕЛОВЕКА (гуманизм суфиев).

Азакир… Распят, убит в 934 году, Голова посажена на кол, тело сожжено при народе. Двум ученикам его приказали плюнуть в лицо Азакиру. Один плюнул, другой подошел, поцеловал в бороду и умер вместо с ним» Азакир внес в суфизм идею проявления истинной сути через противоположное. Говорят, у Азакира была внешность Халладжа, Повешены были Харакани, Мийнаджи, Ансари – духовный наставник Омара Хайяма и Низам ель-мулька.

 
Столько гордыни в голове моей от любви к тебе,
 

– говорил Харакани, —

 
Что я впал в ошибку, и думаю: ты влюблен в меня,
И свидание с тобой раскинет палатку у дверей моих.
Или из-за этой ошибки слетит, с плеч голова моя.
 

У дверей он нашел голову сына, а сам был повешен. Так ответила реальность.

«Итак, – спрашивает себя Ибн Сина, подводя итог мыслям о суфизме, – здравые в своей природе души, неогрубелые суровыми земными отношениями, услышав духовный призыв, оказываются в состоянии, похожем на состояние трансцендентных вещей и, словно обволакиваясь пеленой, о происхождении которой они и сами не ведают, приходят в ЭКСТАЗ и достигают восторженного нависшего наслаждения» [206]206
  Из книги «Указания и доставления» Ибн Сины, перевод М. Диноршоева, Н. Рахматуллаева, Т. Мардонова.


[Закрыть], то есть Страны счастья, где человек сливается с Истиной (богом)?

Но как осуществляется это Путешествие души? Как сказку и суфийскую поэзию перевести в философию?

В какую философию? Жизнерадостная, могучая, открыто шагающая философия Аристотеля не спасала больше от трагедии жизни, где не все оказалось объяснимым. Светлые кони мыслей упирались в какую-то ужасную стену вязкого, черного, непроходимого тумана, В необъяснимое. В смерть.

Гений в трудную минуту обращается за спасением к народу. Его легенды и предания, его нравственность, его искусство – неисчерпаемый колодец образности, способный растворить в себе любую трагедию, любое горе.

– Вот, послушайте, – обращается Ибн Сина к старику тюремщику, – какой я посвятил вам трактат!

«Хайй Ибн Якзан» называется. Вы в нем – главный герой.

Старик встал и во все глаза уставился на узника. Ибн Сина улыбнулся.

– Слушайте. Я и мои друзья отправляемся на прогулку. Вдруг встречаем старца, удивительно юного и чистого, похожего на вас. Расспрашиваем о его жизни. Он говорит: «Зовут меня Хаййем, сыном Якзана… А чем занимаюсь? – скитаюсь вот по странам мира… Лицом я обращен к отцу моему, а он – Бодрствующий (Якзан) [207]207
  То есть бог.


[Закрыть]. Он снабдил меня ключами ко всем наукам и направляет мои стопы по стезям, что ведут в самые разные уголки мира, пока Путешествием своим я не сомкну горизонты областей» [208]208
  Трактат дастся в переводе А. Сагадеева.


[Закрыть].

Потом старик раскрывает мне глаза на моих друзей, – рассказывает Ибн Сина. – Оказывается, – это сладострастие, гордость, ложное воображение и алчность. Ну чистый я – яджудж! «Пока ты не избавишься от них. – Говорит мне старик, – тебе, как и всем в твоем положении, недоступно положение, подобное моему, и дорога сия заказана тебе». И никогда тебе не совершить Путешествия.

Вспомним, как начинается «Божественная комедия» Данте?

 
Земную жизнь пройди до половины,
Я очутился и сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины…
 

А стал Данте взбираться на холм, ему преградили путь рысь, волчица и лев. Лес – это жизнь, рысь – сладострастие, лев – гордость, волчица – алчность. Теснимый зверями в темную долину, Данте встречает некоего светлого мужа – Вергилия, который спасает его от зверей, а затем говорит:

 
Иди за мной, и в вечные селенья
Из Этих мест тебя я приведу.
 

– «Коли ты со всем рвением, говорит мне Хайй Ибн – Якзан, – продолжает читать свой трактат старику-тюремщику Ибн Сина, – отдашься Путешествию, я сойдусь с тобой, а с друзьями ты разлучишься. А овладеет тобой по ним тоска, ты вернешься к ним, а со мною будешь разлучен до той поры, пока решительно не порвешь с и ними».

 
Ты должен выбрать новую дорогу, —
 

обращается Вергилий к Данте,

 
И к дикому не возвращаться долу…
 

– Готовя меня к Путешествию, – говорит Ибн Сина старику, – Хайй ибн Якзан рассказывает устройство Вселенной: «Рубежей земли три. Каждый из них имеет заповедный рубеж, – и переступить их могут только обретшие силу, которая от природы людям никогда не дается. Обретению ею помогает ОМОВЕНИЕ В НЕКОЕМ ЖУРЧАЩЕМ ИСТОЧНИКЕ ОТ СТОЯЧЕГО ИСТОЧНИКА ЖИЗНИ. ЕСЛИ ЗАБРЕДЕТ К НЕМУ ПУТНИК И ОЧИСТИТСЯ ИМ, И ИСПРОБУЕТ СЛАДОСТНОЙ ВОДЫ ЕГО, ТО РАСТЕЧЕТСЯ ПО ЧЛЕНАМ ЕГО СОЗИДАТЕЛЬНАЯ СИЛА, КОТОРАЯ ПРИДАСТ ЕМУ КРЕПОСТЬ, ДОСТАТОЧНУЮ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПЕРЕСЕЧЬ ПУСТЫНЮ…

Вот как, стал писать Ибн Сина!

Но что же это за источник?

– „ВЫ, ВЕРНО, СЛЫШАЛИ УЖЕ, – продолжает читать Хусайн, – КАК ОБСТОИТ ДЕЛО С ТЬМОЙ, ЦАРЯЩЕЙ В СТОРОНЕ. ГДЕ ПОЛЮС: ВОСХОДЯЩЕЕ НА НЕБО СОЛНЦЕ ОЗАРЯЕТ ЕЕ В НАЗНАЧЕННЫЙ СРОК РАЗ В ГОДУ, КТО БЕЗБОЯЗНЕННО ВСТУПИТ В ЕЕ ПРЕДЕЛЫ, ТОТ ОЧУТИТСЯ ПОД КОНЕЦ НА ПРОСТОРЕ, БЕСКРАЙНЕМ И ПОЛНОМ СВЕТА. ПЕРВОЕ, ЧТО ПОПАДЕТСЯ ТАМ, – ЭТО ЖУРЧАЩИЙ ИСТОЧНИК СВЕТА… ВСЯК, ИСКУПАВШИЙСЯ В НЕМ, ВЗБЕРЕТСЯ НА ГРЕБНИ ГОРНЫХ ХРЕБТОВ, НЕ ПОЧУВСТВОВАВ УСТАЛОСТИ, И ПОД КОНЕЦ ВЫБЕРЕТСЯ К ОДНОМУ ИЗ ДВУХ ЗАПРЕДЕЛЬНЫХ ЕМУ ДОСЕЛЕ РУБЕЖЕЙ“, Остановимся передохнуть… И поклонимся мужеству. Ибн Сины. Он нашел выход из трагедии. Не в склянке с ядом, как Сократ, не в попрании светлой человеческой природы, – как Фауст, замкнувший себя в дьявольское разочарование, не в иссушающем скептицизме, чем погубил свой живой ум Вольтер, ужаливший сам себя, как скорпион, ядом желчи, а в том, что, стряхнув с себя гениальность, обернулся ребёнком и, принял в себя от народа драгоценные зерна мудрости, в которых – Воскрешение.

– На пути путешественников в область, примыкающую к земле, – продолжает читать Ибн Сина трактат „Хайй Ибн Якзан“ старику тюремщику, – обитают ангелы земного происхождения. Они входят в связь с человеком и способствуют очищению его. Эти ангелы – духовные способности человека: благородные писатели, философы, поэты. Там же обитают ангелы, которые могут посредством учения, разрабатывать теории общества или просто участвовать в практике Справедливости. Они могут спускаться к людям или подниматься в самые высокие сферы. Считается, что самые благородные – первые ангелы (философы, ученые, писатели), но ограниченность их в том, что они стоят в стороне от практики Справедливости. Вторые же – правители и мудрецы, наоборот, только в практике и могут развернуть свою деятельность. Они входят в контакт с человеком, способствуют его очищению и совершенствованию.

Далее Хайй Ибн Якзан рассказывает о конечной цели Путешествия – встрече человека с богом [209]209
  Бог у Ибн Сины – это Правда, Красота, Высшая Абсолютная Истина.


[Закрыть](Истиной).

– Красота его, – читает Ибн Сина старику тюремщику, – затмевает проявление всякой другой Красоты, а великодушие его делает жалкой ценность любого великодушия.

Когда кто-нибудь из тех, кто обступает его ковер, вознамерится лицезреть его, опустит изумленный взор долу, и взор тот вернется с унижением, уведенный назад прежде, чем достигнет его.

Красота его – как бы завеса красоты его: обнаруживая себя, он как бы прячется, проявляя себя, как бы скрывается. Так я с солнцем: задернется дымкой, видно отчетливо, а засияет – недоступно для взора. Ибо свет бога – завеса света его.

Если же некоторым не удается разглядеть его хорошенько, то лишь из-за недостатка их же собственных сил… Среди людей отдельные переселяются к нему навсегда… Беседуя с тобой я пробуждая тебя, я не приближался к нему. Быть бы мне занятым с ним, не до тебя бы уж было. Хочешь, следуй за мной к нему».

 
Данте завершая Путешествие, говорит:
 Увидел точку, лившую такой
Острейший свет, что вынести нет мочи
Глазам, ожженным этой остротой.
 

Итак, первый из трех классических трактатов Ибн Сины – «Хайй ибн Якзан» – это приглашение к путешествию. Цель трактата – разбудить человека к Путешествию. Перенесет в Страну счастья Хайй ибн Якзан, (Семург).

Если учесть, что Ибн Сина не надеялся выйти из тюрьмы живым, можно считать, что этот его трактат – завещание людям. Он как бы указывает им путь к самосовершенствованию, достижению самого высшего счастья – слияния с Истиной, В таком случае, второй его трактат – «Птицы» – тоже завещание… Но кому?

В трактате излагается уже само Путешествие, но перед Путешествием неожиданно звучит… гимн дружбе:

«Находишься ли ты среди братьев моих, – говорит Ибн Сина, – ты, который хочешь сейчас связаться со мной, чтобы узнать мои тайные мысли? Или ты можешь облегчить мою тяжесть, взяв на себя некую ее часть? Преданная душа не в состоянии вытащить своего друга, если не содержит в себе некое благородное состояние или дружбу, совершенно невредимую для его друга. Как тебе помочь иметь преданного друга, если ты рассматриваешь его лишь как некий приют, куда можно прибегнуть в случае несчастья, и отказываешься соблюдать долг свой по отношению к нему, когда не нуждаешься в нем? Не приходишь ли ты к нему, когда у тебя что-нибудь случится? Не вспоминаешь ли ты о друге, только когда есть у тебя в нем нужда? да хранит вас бог, братья, вас, которых соединяет… некое божественное родство, вас, которые ИНТУИТИВНО СОЗЕРЦАЮТ ИСТИНУ, вас, которые очищают свои сердце от шлака сомнений, вас, которых соединяет голос Правды.

Итак, мои и товарищи по Истине, посмотрите сами, и вы найдете доброе учение. В лоне его каждый из вас обнаружит секрет своего сердца в сердце своего брата, и через это каждый из вас усовершенствуется другим.

Вперед, мои братья! Закройтесь панцирем, как дикобразы. Откройте ваше внутреннее и закройте внешнее. Линяйте, как змеи, ползите, как черви, будьте, как скорпионы, оружие которых в хвосте, и помните: сатана нападает на человека сзади!

Утолив жажду ядом, вы будете спасены. Направьте свой полет вверх И не ищите убежища в гнездах, так как там селятся лишь птицы. Если нет у вас крыльев, возьмите их у кого-нибудь, и вы достигните цели! Лучшие те, чей полет будет наиболее сильным. Будьте, как страусы, глотающие горячий песок. Как змеи, глотающие кости. Как саламандры, кидающиеся в огонь. Как летучие мыши, которые никогда не показываются днем. Истинно – самые лучшие, птицы – это летучие мыши. Итак, мои братья, самый богатый человек тот, кто осмеливается увидеть завтра, и самый низкий, кто будет обманут сегодня своим временем» [210]210
  Перевод автора.


[Закрыть].

Вот как стал писать Ибн Сина!

Французская исследовательница творчества Авиценны А. Гуашон предлагает такую расшифровку вышеприведенных символов:

КОЖА ЗМЕИ – тело человека, которое он должен сбросить с себя в надежде найти Истину.

САТАНА – образ дурных желаний, происходящих из чувственной природы человека.

ЯД – сила сопротивления человека желаниям плоти, СТРАУСЫ, ГЛОТАЮЩИЕ ПЕСОК, и ЗМЕИ, ГЛОТАЮЩИЕ КОСТИ, – люди, укрощающие свои плотские желания. Горячий песок – пылкость, кости – сладострастие.

САЛАМАНДРЫ, КИДАЮЩИЕСЯ В ОГОНЬ, – люди, излишне пользующиеся силой воображения, что приводит их то к истине, то к ошибке. Надо с осторожностью использовать свои способности. Огонь, хотя и необходим человеку, может принести ему и вред.

ЛЕТУЧИЕ МЫШИ – истинные ученые, убежденные, что идеи прячутся под оболочкой видимых объектов, они ищут истину в сверхчувственном. Свет – видимое, ночь – скрытое, сверхчувственное.

А вот и сам трактат, сохраненный для нас тем астрономом Насреддином Туси, который жил в Аламуте и при нашествии монгола спас книги Ибн Сины, тайно переправив их через непроходимые горы в Азербайджан, Я и где-то в хурджин, на спине лошади, осторожно ступающей по сплетенной на прутьев тропе, лежал и этот трак-тат. Вот краткий его пересказ:

Птицы живут в клетке. Мимо летят СВОБОДНЫЕ птицы. Одна из пленных птиц (Ибн Сина), увидев летящих собратьев, потрясённо осознает свой плен и кричит свободным крылатым сквозь прутья решетки, чтобы они взяли ее с собой, ЗАКЛИНАЕТ ИХ ДРУЖБОЙ, ТОВАРИЩЕСТВОМ, должными сохранять верность при любых условиях жизни. Свободные птицы, сжалившись над плененной, спустились и освободили от силков ее шею и крылья.

– А теперь сама ищи свое спасение! – сказали они ей в поднялись в небо. – А ноги?! – закричала «птица клетки». – Что же вы не освободили от силков мои ноги?!

– Если б это было возможно, – горько ответили ей свободные птицы, – мы освободили бы и свои. Видишь, на них обрывки силков?

И вот птицы летят искать того, кто освободил бы их совершенно от силков. Пролетают, поднимаясь все выше и выше, семь долин (вспомните семь долин у суфиев). Это очень трудное Путешествие. Все время вверх и вверх, несмотря на усталость крыльев и одиночество в небе. Наконец, на вершине седьмой горы они попадают в прекрасный сад, И так хочется остаться в нем! Здесь все равны душой, общение дает неизъяснимое блаженство, все с полуслова понимают друг друга, но всем царят знание и благородство… Но надо лететь. Надо заставить себя подняться и лететь, потому что и у этих прекрасных птиц… и силки на ногах.

На восьмой вершине птиц встречает Великий царь. Это – предел полета. Выше крылья не поднимают.

Красота Великого царя потрясает птиц, лишает их дара речи. Но он успокаивает их приветливостью и добротой, и они рассказывают ему о своей беде.

– Никто не сможет снять с вас ваши силки, – грустно говорит Царь. – Только тот, кто их надел (Ангел Смерти) [211]211
  Пересказ трактата дается по переводу автора.


[Закрыть].

Вспомните мысли Сократа о теле, которое мешает душе подняться до полного слияния с Истиной. Тело – это и есть плен души (плен птиц). До какого бы совершенства ни поднялась душа, тело – даже в минимальном присутствии – это силки на ногах, и не исчезнет оно, пока не придет Смерть.

Полет птиц – это, наверное, и есть суфийский путь соединения с Истиной. Недаром в начале трактата и есть кие слова: «Да хранит вас бог, мои братья, которые ИНТУИТИВНО СОЗЕРЦАЮТ ИСТИНУ». По всей вероятности, этот трактат – осмысление пути суфиев и завещание ученикам хранить дружбу и братство так, как хранят их суфии, ибо без дружбы, в одиночку, не достичь совершенства.

Третий трактат, написанный в тюрьме, – «Саламан и Ибсаль» – это уже Путешествие без возвращения, то есть Путешествие через смерть, когда приходит Ангел Смерти и снимает с ног силки.

Саламан и Ибсаль – два брата. Жена Саламана полюбила Ибсаля. Ибсаль покинул дом брата. Жена Саламана женит Ибсаля на своей сестре и ночью вместо сестры приходит сама. Обнимает Ибсаля… Но в последний миг Молния освещает ее лицо, и Ибсаль уходит. Жена Саламана отравляет Ибсаля…

«Знай, – пишет Ибн Сина в книге „Указания и наставления“, – Саламан – это одна из разновидностей тебя, Ибсаль, – одна из твоих степеней в мистике [212]212
  То есть степеней достижения Высшей Истины.


[Закрыть], если ты, конечно, принадлежишь к ее приверженцам»…

Может, этот трактат – мысли Ибн Сины о себе, о степени своей духовной готовности перейти в иной мир?

Три трактата о Путешествии… Первый – план Путешествия, второй – путешествие с возвратом, третий – Путешествие без возврата – через Смерть.

Путешествие куда? К богу… Путешествует кто? Человек…

Как понять эти маленькие – мистические, как их еще называют, – трактаты Ибн Сины? Ради чего он так круто развернул свою философию? Почему так резко изменил форму?

Ясного и точного ответа на все эти вопросы до сих пор нет. Некоторые буржуазные ученые считают, что Ибн Сина обратил, наконец, свое лицо к религии, помирился с ней. Другие говорят: Ибн Сина отвернулся от Аристотеля и ушел в мистику – истинно восточное мироощущение.

Так ли это?

А что такое мистика в понятии того времени? Личный, индивидуальный путь к богу, слияние с ним. У Аристотеля такого учения нет. И у неоплатоников. Хотя у неоплатоников есть учение об эманации – истечении бога (духа) в мир и постепенное утяжеление ого, уплотнение до состояния самого низкого и презренного, по их мнению, – материи, порождением чего и является человек. Чело-век в бог – очень далеки друг от друга. Разве что на миг мог человек ощутить единение… не с богом, нет, – с его мудростью в редкие минуты озарения.

Какое же характер философии неоплатонизма? «Сам по себе неоплатонизм – учение глубоко мистическое, – пишет советский ученый М, Хайруллаев. – И он оказал огромное влияние на СУФИЗМ (подъем человека по ступеням эманации к богу), ФИЛОСОФИЮ „Братьев чистоты“ (дал удобную форму изложения), ФИЛОСОФИЮ ФАРАБИ. ИБН СИНЫ, разработавших философию Аристотеля на основе учения об эманации и выразивших ее через неоплатоновские термины [213]213
  М. Хайрулаев. «Аль Фараби», М., «Наука», 1982, с.34.


[Закрыть]».

Тогда понятно, почему все ученые отмечают МИСТИЧЕСКИЙ характер философии Ибн Сины, «Религиозно-мистический характер идейных течений в условиях средневековья составляет важнейшую особенность этого периода». И была она – эта мистика – ПРОГРЕССИВНЫМ тогда фактором в культурной жизни эпохи.

Почему?

Неоплатонизм презирал материю, человека. Ценным считал только духовность… Суфиев заинтересовала эманация, не сверху истекающая вниз, а как раз поднимающаяся снизу. Они ее, в общем-то, и разработали и величайшей ценностью объявили… человека, практически, своими жизнями, доказывали возможность слияния плоти и духа, человека и бога. Это был их гимн человеку (вспомните Абу Саида).

Философы же, в том числе и Ибн Сина, сотворили в своих трудах гигантский гимн… ПРИРОДЕ (самому презренному неоплатоников). Ибн Сина поднял значение природы в философском и естественно-научном планах на «божественную» высоту, на природе сосредоточивал все свое внимание, сказал, что природа не пассивна, сама создает себе формы (а не берет их у бога), развивается по своим, не зависящим от бога законам. Таким образом, глубоко мистическое учение неоплатоников «в процессе определённой эволюции», совершенной Фараби и Ибн Синой, а в своей области – и суфиями, стало в условиях средневековья «важнейшим источником возникновения пантеистических идей».

Глубокое выражение эти тенденции нашли и в суфизме, «отражавшем взгляды различных социальных слоев и групп».

Так мог ли Ибн Сина – философ-энциклопедист, все более и более тяготеющий в своей философии к пантеизму, к уничтожению разграничений бога И природы, пройти мимо мощного, практически философского течения суфиев, разрабатывавших тот же пантеизм, но с другой позиции: уничтожая разграничения бога и человека?

Можно сказать, Ибн Сина, ни в чем не меняясь, как философ, переключил только свой взгляд с природы на человека, – вот что такое хамаданские трактаты, – сотворил гимн человеку [214]214
  «Мистика в последующие периоды, – пишет М. Хайруллаев, – приобрела на Востоке консервативный характер уже противопоставлялась материалистическим и гуманистическим идеями». Надо поэтому тонко чувствовать звучание этого слова, правильно его понимать в связи с философией Ибн Сины, понимать именно кик прогрессивное явление, стирающее мистический идеализм неоплатоников.


[Закрыть].

Так, в лоне своеобразных особенностей эпохи, возникало и развилось то новое на Востоке – ПАНТЕИЗМ и ГУМАНИЗМ, которые мы ценим и которые выдвинули на первый план философски-этические проблемы самосовершенствования человека до самой высшей («божественной») степени. И при сохранности бога (игнорировать его все же никак было нельзя) максимально возвеличили человека, говоря о нем словами, равно применяемыми и к богу (!), – более того, слившие человека с богом (Халладж за это был четырежды убит). Это был для того времени – подвиг. И Ибн Сина совершил его в самые отчаяннейшие дни – но время пребывания своего в тюрьме.

Если Первый трактат Ибн СИНЫ – «Хайй Ибн Якзан» – завещание людям, второй – ученикам, то не мог Ибн Сина не написать завещание и брату. Есть и оно. Трактат «О судьбе или предопределении» (Книга правильного пути).

Ибн Сина спорит с другом: что имеет человек? Судьбу, то есть полное предопределение, или полную свободу по отношению к своей жизни? Спор разрешает Хайй Ибн Якзан.

– Представьте, – говорит старик, – два равно благородных человека задумали совершенствоваться в пустыне. Один терпеливо и кротко исполняет свой труд, опираясь лишь на внутреннее благородство, то есть на понимание того, что все уже было в мире и повторится не раз. Другой заранее убежден в успехе своего дела, в том, что результат его распространится по всему свету. Что победят? Конечно, терпение и скромность первого…

Судьба всеми хитростями (соблазнами чувственного мира) привязывается абсолютной хозяйкой к человеку. Нападающая сила ее – искушения всех видов, противостоять которым может лишь внутренний голос человека, – единственный, кто «прогоняет сон колеблющегося зла, разбивает пелену сердца, задувает чувственный огонь, заставляет надеяться лишь на самого себя и верить лишь самому себе». Малейшее колебание в отношении внутреннего голоса равно гибели. Человек как бы все время находится между состоянием бодрствования и и сна. Спасти может только воля, но она не должна рождаться от противоречивых желаний, ибо они ведут человека как животное, лишенное сил, и сбрасывают его затем в пропасть. Не это ли мы называем превратностями судьбы? единственный для нас светлый я прямой путь – путь свободы от заблуждений, достигаемый с помощью разума, который учит управлять собой в поисках Истины, и тогда человек становится как бы управляемым Небом, прямо и благородно идет к конечной целя своего Путешествия.

А что же тогда такое предопределенность?

Время заставляет забыть страдание. Задувает месть и усмиряет гнев. Гасит злобу, прошедшее представляет и таким, словно оно никогда и не существовало. Страдания, внезапные потери ничего не стоят при последующем рассмотрении… Превратностями времени сглаживаются все причинные связи. Даже если начнется вдруг волна счастья, и человек не будет знать о причине его, то будет рассматривать его как возмещение за былое оскорбление, былую потерю или былое пренебрежение, за пережитую иллюзию. Едва ли в течение века нам можно и говорить о возмещения я восстановлении, когда даже в течение полувека стираются все оригинальные предложения, а новые только начинают действовать. Следовательно, невозможно говорить о вознаграждении и наказания, об аде и рае, страшном суде, – то есть о предопределении, ибо оно неуловимо и время уничтожает его заданность.

«Тот, кто пользуется только разумом, будет сердиться на мою речь и искать в ней отклонения от того, что я представил. Не надо забывать, что всякий может быть уравновешен другим взглядом, а борьба мнений оканчивается на дороге истины. Цените возможное – то, что и я кидал стрелы в общую цель… Высший судья всех споров – божественный Разум, дающий отдых душе, рассеивающий тьму и облегчающий поиск Истины. Человек с возвышенной душой приходит к такой степени проницательности, что может размышлять без каких-либо суетных волнений по поводу своих умозрительных построений, без рассеивания, рождающегося слабостью человеческой мысли… Не имеющие ключа от двери или масла от лампы, не освященные чистой росой никогда не будут повернуты к жилищу Истины, тщетно ища ее там, где найти ее невозможно.