Текст книги "Ибн Сина Авиценна"

Автор книги: Людмила Салдадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Александр после захвата того или иного государства появлялся перед воинами в одежде… врага. Сколько раз воины уходила от него за это! Сколько ругали, проклинали. Но Александр шел еще дальше в этих своих странных поступках: однажды взял и женился на дочери побежденного царя – бактрийке Роксане! И всех своих солдат переженил на иноземках. Обнимался с врагами, пел их песни, говорил: «И на краю света индиец Пор мне друг». Но и он же перебил почти всех касситов.

Странный он был человек… Вместе с кинжалом держал под подушкой «Илиаду». Любил говорить: «Отцу я обязан тем, что живу, Аристотелю – тем, что живу достойно». Беруни сказал об Александре: он послан для того, чтобы объединить мир. Нет, – возразил Ибн Сина, – Александр послан для того, чтобы человечество выработало идею человеческого, чтобы люди поняли: сад надо выращивать один на всей земле. Одним этим великолепным, огромным садом показывать себя Вселенной, а не чахлыми делянками, выросшими, словно плесень, то тут, то там. Объединяли мир и Саргон II и Хаммурапи, и Семирамида, проводившая завоеванные народы по улицам своих столиц: мужчин – в колодках, женщин – с задранными подолами. Но подумайте, одел бы Саргон платье покоренного им шумера или жителя утонченной сирийской Эблы? Никогда. Это И представить невозможно, – как невозможно представить Махмуда в платье… индийца.

Была у Ибн Сины тайная мысль проверить свою теорию общества в действии. Почему Второй Учитель – Фараби все свои науки выстраивал так, что главной всегда оказывалась наука создания совершенного государства с Мудрецом во главе? Потому что Восток был тогда взбаламучен завоеваниями арабов, и каждый более или менее осмысливающий себя народ стремился захватить власть, образовать свое собственное государство. Выступали не только ради национальной идеи, Но И социальной. Образовалось на восточном побережье Аравии карматское государство Бахрейн – осуществленная мечта рабов о свободе, но на рабов все в этом государстве и опиралось. В Египте – Фатимидское государство со своим собственным халифом, не подчинявшимся халифу Багдада. Роскошь его приводила народ в трепет: халиф казался ботом. А государство медника Якуба Ибн Лайса? А государство Саманидов?.. Ребром стоял вопрос: «Какой должна быть власть? Должна ли она спать в палатке перед дворцом в обнимку с народом или отдалиться от него богатством и божественным освещением?»

От философов ждали ответа. И философы, и первый из них Фараби, конструировали модель идеального государства, с идеальной в нем расстановкой сил. Сами шли «в народ», делались врачами, везирями, министрами и просто советниками. Не сидели в башнях под облаками, откуда так удобно было созерцать копошащуюся внизу чернь, не марая в общении с ней свои благородные белые одежды и чистые души. Такой была раньше религиозно-философская мысль на Востоке, которой служили жрецы Вавилонии, зороастрийские маги, буддийские брахманы, Фараби много искал, много думал.

Казалось, далеко от народных проблем искусство силлогистики. Чисто профессиональная область логики. Но как точно раскрывает советский ученый А, Сагадеев, – Фараби берет пять видов логических рассуждений, которыми оперирует силлогистика, и приспосабливает их к самой главной функции власти – идеологии, предлагая ей:

1. С народом общаться посредством ПОЭТИЧЕСКОГО, образного вида рассуждений, – языком сказок и мифов, которым и можно просто объяснять труднейшие общегосударственные задачи.

2. Со средней интеллигенцией – РИТОРИЧЕСКИМ, убеждающим видом рассуждений.

3. С самой религией – проводником общегосударственных задач – предлагает объясняться двумя видами суждений, так как у религии (идеологии) два лица: одно обращено к государству у другое – к народу. Государство разговаривает с ней, проводником своих идей, посредством СОФИСТИЧЕСКОГО вида рассуждений, чтобы, добиваясь своего, скрывать при этом истинное положение вещей: пусть пропагандирует то, что ей велят, а не то, что она сама считает нужным вводить в массы.

С народом же власть предлагает религии говорить посредством ДИАЛЕКТИЧЕСКОГО вида рассуждений, основа которого – общераспространенное мнение.

4. Высший вид рассуждений – ДОКАЗАТЕЛЬНЫЙ, предназначается только для власти. Им разговаривают философы друг с другом.

Гегеля удивляло, что Ибн Сина, будучи философом, был еще и врачом. Гегель и Ницше мыслили в аристократическом одиночестве. Ницше вообще сбежал от своего культурного общества на вершины гор.

В отличие от Фараби во главе совершенного государства Ибн Сины стоял не просто Философ, Мудрец, а Философ-Пророк. Но не религиозный пророк.

– Над религиозными пророками Ибн Сина смеялся, – говорит Бурханиддин народу. – Вот, послушайте, что он написал в юношеском трактате «Освещение», в 20 (!) лет! «Основателю религиозного закона необходимо, чтобы он так объяснял смысл своего учения, чтобы оно исключило всякие ошибки и неточности, и сделать его понятным всякому… А если ученые и мудрецы не могут понять его учение без комментария, то как же могут понять его без обстоятельного изложения непроницательные люди и арабы, имеющие дело только с пустынен и верблюдами?! Выходит… люди не нуждаются и пророках и его миссия бессмысленна».. Ужас, ужас… Я пока переводил для вас ночью этот кусок, чуть о ума не сошел. Ведь это он о пророке Мухаммаде так говорит! И о Коране!

Толпа поддержала Бурханиддина внезапно взорвавшимся негодованием.

– Так почему же во главе государства Ибн Сины стоит не Философ-Мудрец, как у Фараби, а Философ-Пророк? – продолжает Бурханиддин. – Потому, считает Ибн Сина, что не всякий философ может быть вождем народа, а только тот, на кого указало небо тем или иным знаком. Философов много, но кто из них истинный? Во всех поздних своих работах – в «Книге спасения», в книге «Указания и наставления» – Ибн Сина настойчиво проводит эту мысль: «Между людьми, – пишет он, – должны быть установлены истинные отношения и справедливость… создаваемые законодателем… на основании знамений, не вызывающих сомнений в том, что они исходят от господа». Так вот, таким посланником бога он и возомнил себя, а таи как власти у него не было, то прилепился к несчастному Шамс ад-давле, молокососу, щенку, беспутному гуляке. Вот почему Ибн Сина оставил Казвин и помчался в Хамадан, узнав, что Шамс ад-давля отделился от матери, решив править самостоятельно. Но прежде чем отпустить его из Казвина, мы должны предъявить Абу Али одно очень серьезное обвинение… Слушайте то!

Живя в Казеине, Ибн Сина не мог не посещать замок-крепость Аламут, расположенный в 35 километрах севернее города, в районе Рудбар, на вершине горы. Это орлиное гнездо построено в 860 году дейлемитский правителем. Славилось неприступностью, библиотекой, астрономическими инструментами. Об Аламуте Ибн Сине могла рассказать Сайида – ведь в ее жилах текла кровь непокорных дейлемитских царей, это ее родина, Ибн Сина, конечно, занимался в Аламутской библиотеке, наследнице зороастрийских традиций и знаний, оказал затем сильное влияние на Насира Хусрова, Насреддина Туси, испортил еще одно чистое сердце – друга Омара Хаяма, его сотоварища По Школе – Хасана Саббаха.

– Как Ибн Сина мог повлиять на Насира Хусрова, – вскричал, не выдержав, Муса-ходжа, – если никогда с ним не встречался?!

Бурханиддин замер. Все что угодно он ожидал, только не этого. «Нашли все же старика родственники, выкрали из павлиньего сарая. Неужели конец?»

Толпа удивленно разглядывала слепого старика, как воскресшего мертвеца. Все были совершенно уверены, что Муса-ходжа убит. Бунтовщиков в Бухаре убирают быстро и тихо. О старике ничего не было слышно с тех пор, как он повесил на шею чалму и занял место Ибн Сины.

– Насира Хусрова взяли мальчиком во дворец Махмуда, – продолжает Муса-ходжа. – Это тот самый мальчик, который рассмеялся в лицо султану, когда дна других от страха вспотели. Помните? Потом Насир стал винным другом Махмуда и до сорока лет «предавался разврату», по его же собственному выражению. «Когда вспоминаю об этом, – говорил он в старости, – то лицо мое становится черным, а душа краснеет. Выбежал я, как осел, на весеннюю зеленую лужайку. Пил, брал подачки, не помогал бедным, писал глупые стихи. От того вина, которое я выпил вместе с Махмудом, и сегодня у меня кружится голова…»

Насир Хусров младше Ибн Сины на 24 года. Можно сказать, сын его. Они действительно никогда не виделись. Но в сорок лет Насир Хусров вдруг оставил все и совершил хадж. Семь лет скитался по Ирану, Сирии, Палестине, Египту, Армении, Азербайджану, очищал душу в размышлениях.

– Что же случилось с ним? – удивились в толпе.

– Султан Махмуд любил, когда все ПИЛИ в его дворце, чтобы, меньше думали о переворотах, – продолжает Муса-ходжа. – А Насира, этого аристократического юнца, он и вовсе держал под особым прицелом. Насир завораживал его благородством происхождения, свободой души, глубоким, взысканным умом. Султан даже называл его «дорогой ходжа», хотя между ними была разница в 34 года!

В толпе раздались возгласы удивления.

– Как-то Хусров, – продолжает старик, – слушан Фаррухи, сказал:

 
– Стоишь и за стихом читаешь стих,
А честь твои, что кровь, стекает на пол с них.
 

И понял Махмуд: внешне Насир Хусров с ним. Внутренне же – с Ибн Синой! Султан неоднократно встречал юношу с книгами этого философа в дальних уголках сада. Хусров, похоронивший к сорока годам не только Махмуда, но и его державу, будто проснулся. Вот что с ним случилось, – сказал, глубоко вздохнув, Муса-ходжа. – Во время семилетних скитаний он увидел столько горя и нищеты, что душа его сломалась, и он, изысканный аристократ, сказал краснея: «Цветение мира от крестьян…»

В толпе по достоинству оценили эти слова. Над площадью установилась благоговейная тишина.

– В Египте Насир Хусров встретился с главою кар-матов, – продолжает Муса-ходжа. – Ровно через 30 лет в Египет придет и Саббах, друг Омара Хайяма. Тоже, как и Хусров. Он проживет здесь три года. Тоже, вернувшись на родину, развернет широкую пропаганду исмаилизма. Судьба словно продублировала Насира Хусрова, пустив по его пути Хасана Саббаха. Насир Хусров пропагандировал исмаилизм на востоке: в Хорасане, Сеистане, а Хасан: Саббах – на западе: в Рее, Казвине, Хамадане, Исфахане..

Легенда говорит: «Три друга поклялись во время учебы в Нишапурском медресе помогать друг другу: Омар Хайям, Хасан Саббах и Низам аль-мульк. Низам аль-мульк, став везирем Малик-шаха, сына Али-Арслана – правнука Чагры, дал Омару Хайяму по его просьбе умеренное жалованье и Исфаханскую обсерваторию, где когда-то работал Ибн Сина, Хасану Саббаху – пост избранного советника Малик-шаха. Но вскоре Хасан Саббах начал интриговать, и Низам аль-мульк прогнал его. Вот тут-то Саббах и уехал в Египет…»

Исмаилизм, До сих пор ученые не могут прийти к единому мнению по поводу этого сложнейшего восточного явления, живого и по сей день. Оно, словно радуга, состоит из многих полос, и в то же время все вместе они составляют единую Суть [180]180
  Интересная точка зрении на исмаилизм представлена А. Сигадеевым в его книге «Ибн Сина»


[Закрыть].

1. Исмаилизм, ориентированный на верх, на аристократию духа, – это умение различать Второе бытие сквозь Первое, Истину сквозь обыденную жизнь, внутренний смысл Жизни во внешних ее проявлениях. На высшей ступени обучения ученика подводят к мысли о том, что бога вообще нет, а есть только Философ-Пророк, дающий народам совершенную систему, совершенное Знание, совершенное государство. Недаром теолог XIV века Ибн Таймия сказал: «Исмаилиты не верят ни в одного из посланников бога, ни в одно святое писание». Главное у них – не вера, которая слепа, а Разум, излечивающий душу от любой религии.

Практическая цель – дать синтез философии и религии, но так, чтобы философия была – власть, а религия-подчиненный ей рупор идеологии.

2. Исмаилизм, ориентированный вниз, на народ, – это зороастрийское учение о том, что государство Тьмы обязательно сменится государством Света. Вечные весы Жизни… А кто Весовщик? Кто скажет: «Зима сейчас или Лето?»

Разум. Или слово Истины.

3. У народа свое понимание исмаилизма. Это – Надежда, Махди, Скрытый имам, который придет и даст отдохновение. И сейчас в Иране люди надевают белые одежды, выходят на берега рек и смотрят на воду, ждут… Он должен прийти по воде, чтобы народ сразу узнал его: ибо многие уже объявляли себя Махди, а были Ложью. Душа устала их разгадывать…

Исмаилизм – это Надежда… Кто только не становился под ее знамя?

Бахрейн, например, – государство раннего Махди, когда близок он еще народу, делит с ним поровну хлеб, спит в палатке перед дворцом, положив под голову щит. Фатимидский Египет – поздний Махди, отделившийся от народа роскошью. И хочет он новых земель, новых богатств и потому посылает повсюду своих эмиссаров, чтобы взрывали они государства изнутри. Но чтобы роскошью не сравняться с другими царями, которые не от Махди, египетский халиф Хаким, современник Ибн Сины, выделил себя странностями: днем сидел при свечах, ночью разъезжал по Каиру в окружении черных рабов в черных одеждах. Кинул в Нил своих любовниц, – смотрите, мол, какой я праведный! Молился Сатурну, говорил, что чувствует, будто находится в общении с потусторонними силами. Никто не мог выдержать взгляда его больших темно-голубых пронзительных глаз. Вот какой это был Махди.

4. В. Бартольд сказал: «Исмаилизм – это борьба иранского рыцарства против исламского строя… замков против городов и толпы… последняя борьба иранского рыцарства против победоносного времени». А. Бертельс дал критику этому определению: с каким слоем населения боролись рыцари? Ведь городов тогда в европейском понимании – когда купечество и ремесленники имели политическую силу, на Востоке не было. Города являлись лишь резиденцией эмиров, окруженных знатью. Только и всего.

До сих пор исмаилизм – загадка. В Париже живет 50-й исмаилитский глава. До него был Ага-хан III, считавший себя прямым потомком Фатьмы и Али – «Имамом Времени». Выпускается специальный журнал: «Ismailish news».

– Когда исмаилитская пропаганда Насира Хусрова в Хасана Саббаха достигла апогея, – говорит народу на площади Регистан Бурханиддин-махдум, – было решено покончить с обоими вождями. «Нет ни одного разряда людей, – сказал Низам аль-хульк, – более зловещего и более преступного, чем эти». Хусров успел убежать на Памир, Хасан Саббах – в горы Дейлема. «Если б только дна человека были со мной единодушны, – сказал Саббах, глядя с вершин гор на страну – мы опрокинули бы весь мир. Эти двое: Низам аль-мульк и Омар Хайям.

– А при чем здесь Ибн Сина? – вмешался Муса-ходжа. Он же умер в 1037 году, когда Тогрул н. Чагры не разгромили еще державу Махмуда, а сын Чагры – Али-Арслан, отец Малик-шаха, и Хасан Саббах даже не родились на свет! Насиру Хусрову было тогда 33 года, и он пил еще и гулял с Махмудом, даже в Египет не ходил!.

– Мать, прежде чем родить, – поднялся Бурханиддин-махдум, – носит в себе плод девять месяцев. Да, Натр Хусров убежал в Памир, казалось, похоронил себя там, жил тихо, в нищете, дело его будто бы заглохло. Но всего через какие-то четыре года после его смерти взорвалось такое страшное восстание от Памира до Каспия, что все историки написали о нем, как о буре! Ничего подобного не знал Восток! Исмаилиты завоевали все горные замки Дейлема, и четвертого сентября 1090 года Саббах взял Аламут. Эта дата стала днем рождения исмаилитского государства. Газзали в это время, обласканный Низам аль-мульком, только что получил кафедру в Багдаде Каковы последствия этих страшных событий? – Бурханиддин выпил воды, вытер платком лоб. – Тридцать лет Саббах провёл в Аламуте, ни на час не покидая его, и все эти тридцать лет вел тайную войну с государством туркмен-сельджуков. Теперь оружием его стала не проповедь, а кинжал. Почта исмаилитов – записка, пригвожденная кинжалом к полу. Первым погиб несравненный Низам аль-мульк. „Убийство этого шейха – первое наше счастье!“ – сказал Хасан Саббах. Царь Малик-шах, правнук Чагры, умер через 35 дней от отравления. Саббах объявил себя наместником Скрытого имама, Махди. „Днем мы, подобно звездам, скрыты от глаз людских. А ночью – бодрствуем…“ – любил он повторять слова Насира Хусрова.

– У Саббаха были юноши, беспрекословно выполняющие любое его желание – федаи, – вступил, сменяя Бурханиддина, Даниель-ходжа. – Один европейский монарх посетил. Аламут. Саббах мигнул, и два юноши бросились с высокой скалы вниз. Саббах использовал хашиш. Тайну его знали только врачи, да и то единицы из них – те, кто делали операции. Хашиш вводил человека в такое состояние, что он становился бесчувственным к боли. Как могла в Аламут попасть эта тайна? Ведь там отроду не было врачей!

– Ибн Сина принес ее в Аламут! – поддержал Даниель-ходжу главный судья. – Напоив хашишем юнцов, Саббах приводил их в комнату, где на блюде лежала голова человека, искусно спрятанного под полом. Голова вещала о рае для тех, кто, убив противников исмаилитов, погибнет сам. Потом юношей вводили в сад, где их ждали дорогие яства, голые девушки и вино. Очнувшись они верили, что были в раю, потому и шли на смерть по одному только взгляду Саббаха. С этого времени Средняя Азия и Иран стали носить кольчуги под одеждой. Террор продолжался до 1256 года, пока Хулагу, внук Чингиз-хана, не взял Аламут. 166 лет существовало государство исмаилитов! Западный мир был так потрясен этими убийствами, что слово „хашишьюн“ (употребляющий хашиш) стало обозначать у них убийцу [181]181
  Франц. – assassiner – убивать.


[Закрыть].

– Доказательство! – раздались в толпе голоса.

– Какие вам доказательства? – усмехнулся Бурханиддин.

– Что Ибн Сина умел вводить людей в бесчувственное состояние!

– Ах, это! – Бурханиддин открыл рукопись. – Вот и „Канон“. Слушайте, Каждое слово здесь – нож в совесть Ибн Сины, „Если необходимо, чтобы больной быстро лишился чувствительности, добавь приятно пахнущего и меда или сабур в вино. Если нужно добиться глубокого бесчувствия…, подмешай плевел. Или возьми дымницу, и опиум белены, мускатный орех или сырую древесину алоэ. Смешай все это с вином и дай больному… Или свари дочерна в воде белену с корой мандрагоры, пока она не станет красной. Смешай это с вином… Если больному нужно распилить кость… то обмакни тряпку в этот раствор и дай ему подышать, поднеся ее к носу больного. Он скоро и заснет, и ты сможешь делать все, что тебе нужно“. Вот и они – рецепты дьявольской кухни. Сколько чистых душ благодаря им Ибн Сина погубил!

– И все-таки что-то здесь не так! – поднялся Муса-ходжа. – Вы рассказали о половодье исмаилизма, а Ибн и Сина умер, когда никто и не предполагал такого будущего его размаха. И потом, не был он исмаилитом! А если в чем и поддерживал их, то не тех, кто стремился разговаривать с миром языком ножа и Яда. Зреющее во время его пребывания в Казеине такое направление исмаилизма, наверное, и ускорило его отъезд. И Фирдоуси, я думаю, поэтому покинул Бавенда в Гиляне.

– Не поэтому! – перебил старика Бурханиддин. – и Фирдоуси понял, что проиграл! Все иранское рыцарство проиграло. Выигрывать можно только Правдой, а не кинжалом. Всаживать кинжал в спину истории – удел глупцов. Насир Хусров, Хасан Саббах лишь затянули смерть своего смертельно больного сословия.

– Проклятый Хусров! – взорвался Даниель-ходжа. – Кого Махмуд пригрел у себя на груди? Мальчишкой пил с султаном вино, смеялся, говорил, а сам размышлял об Ибн Сине! „Что ты все думаешь и думаешь? – спросил его как-то Махмуд. – Даже передо мной, султаном, думаешь…“ „И перед богом человек обязан думать и размышлять!“ – ответил наглый Хусров. Вот она – ибнсиновская дерзость.

– В Аламуте через 150 лет после смерти Ибн Сины будет жить и работать более 20 лет Насреддин Туси, „Учитель человечества“ [182]182
  Жил с 1201 по 1274.


[Закрыть], как называл его народ, – поднялся Бурханиддин. – Его век был комментаторским веком, Все после Газзали критиковали Ибн Сину, А этот Туси стал., защищать его! Да как! В конце своих комментариев на книгу Ибн Сины „Указания и наставления“ сказал: „Я написал большинство глав этой книги в таких исключительно тяжелых условиях, тяжелее которых не может быть, но время такого сердечного смятения, что не могло быть сердца смятеннее“… Шел бы вровень с веком, – который проклинал Ибн Сину, не было бы никакого смятения, – крикнул Бурханиддин. – А когда пришел в Иран Хулагу, внук Чингиз-хана, и взял Аламут, – где-то в 1256 году, Туси… ушел с ним – врагом родины! – в Азербайджан, в город Марагу, резиденцию своего нового хозяина, вывезя туда тайно все книги Ибн Сины по непроходимым горам. Более того, построил в Мараге обсерваторию по подобию Исфаханской обсерватории Ибн Сины, оказавшую затем огромное влияние на Улугбека. Из Аламута, как видите, неслись в небо молитвы, сотканные не из искренности, печали и надежды, а из цифр, астрономических терминов и алгебраических расчетов. И первая такая нечестивая молитва была произнесена Ибн Синой, который, кстати, как математик, ничего существенного в этой науке из себя и не представлял!

„Мусульманская математика, – пишут некоторые буржуазные ученые – это спокойный спутник Земли, сияющий лишь отраженным светом солнечной науки греков и индийцев“.

Есть ли факты, опровергающие такой взгляд?

Есть. Мухаммад Хорезми (или ал-Хорезми) в IX веке основал арифметику как пауку в современном смысле слова. „Алгоризми говорит…“ – так начиналась его книга в латинском переводе 1150 года, В 1863 году французский ученый Жан Рейно установил, что Алгоризми это видоизмененное ал-Хорезми, как и термин современной математики – алгоритм.

Мухаммад Хорезми основал и алгебру как науку. От термина, введенного нм – „ал-джабр“ (один из способов приведения уравнения к каноническому виду), происходит само слово „алгебра“, позже попавшее в Европу. Книгу Мухаммада Хорезми „Алгебра и алмукаба ли“ (два способа приведения уравнений к каноническому виду) перевели на латынь в 1143 г. Ее изучали Коперник, Галилей, Кеплер, Паскаль, Декарт, Лейбниц, Бернулли, Эйлер, Ломоносов, До Хорезми уравнения, первая запись которых сохранилась на египетских глиняных табличках 2-го тысячелетия до н. э., заметной роли в математике не играли, Мухаммад Хорезми дал полную теорию уравнений первой и второй степеней [183]183
  Сообщают Г. П. Матвиевская (Ташкент), Б. Розенфельд (Москва).


[Закрыть].

Насреддин Туси считавший себя учеником Ибн Сины, на 200 лет раньше Европы, раньше Региомонтана [184]184
  Немецкий математик, жил 1436–1476 гг.


[Закрыть], обосновал тригонометрию как самостоятельную науку (у греков и индийцев этого не было), первым в мире признал иррациональные числа равноправными с рациональными. В Европе это сделали в XVII веке [185]185
  Сообщает А. Кубесов (Алма-Ата).


[Закрыть].

Гийас ад-дин Каши [186]186
  Каши – из города Кашана, между Исфаханом и Реем, ум в 1456 году. Его наследие исследовал Б. Розенфельд.


[Закрыть], учитель Улугбека, открыл в 1420 году десятичные дроби, стал основоположником ТЕОРИИ десятичных дробей. Греция и Индия не знали их, а в Европе их впервые ввел в математику С. Стевин в 1585 году. Каши дал число „π“ с… 16-ю знаками (!), открыл метод решения 65 типов алгебраических уравнений четвертей степени раньше Феррари [187]187
  Феррари – 1522–1565, итальянский математик.


[Закрыть], определил сумму четвертых степеней натурального ряда раньше Ферма [188]188
  П. Ферма, французский математик, XVII век.


[Закрыть], знал приближенные корни раньше Руффини [189]189
  Руффини – 1765–1822, итальянский математик.


[Закрыть].

Ученик Улугбека – Али Кушчи ввел десятичные дроби в употребление, описал все действия над ними, дал прием извлечения корней любой степени [190]190
  Сообщает Г. Собиров (Самарканд).


[Закрыть].

Беруни сформулировал квадратичное интерполирование для всех таблиц, выдвинул идеи функций широкого класса, задав их таблицами, составил таблицу, синусов, дал первые попытки численного решения кубического уравнения: x ^З+1=3х, искал способ построения правильного девятиугольника.

Ибн Ирак – учитель Беруни – открыл сферическую теорему синусов, обработал „сферику Менелая“ (I век) и на ее основе развил сферическую геометрию, без которой невозможно изучение астрономии. Мусульманская математика первая применила формулы бинома Ньютона для любого натурального показателя, выделила алгебру и тригонометрию в самостоятельную науку, ввела в обиход шестидесятиричную позиционную систему счисления целых и дробей с применением „0“.

– Плохие ученые подобны камню, упавшему в русло оросительного капала, – сказал, вздыхая, Бурханиддин. – Плохие ученые подобны грязным тяжелым душам. Как волы, тащатся они к Истине, в то время как душа, озаренная богом, летит к ней чистым соколом. Я про это говорил! И это сегодня главное, а вы, уважаемый Муса-ходжа, перечисляли нам какие-то цифры, в которых мы ничего не понимаем. Без озарения рациональное знание-ничто! Озарение – это когда, не зная правил математики, человек мгновенно производит в голове такие вычисления, какие и тысячу мудрецов за сто лет не осилят. До такого светлого знания душа Ибн Сины не поднималась. Озарение – это, когда, не зная правил математики, человек рисует [191]191
  Треугольник Паскаля – XVII век. Омар Хайям знал его.


[Закрыть]:

И человечество возводит потом по этому треугольнику во вторую, третью, четвертую и пятую степень слагаемые типа (а+б). До этого душа Ибн Сины не поднималась. Озарение – это, когда умирающей роженице показывают:

где, как бы вы ни складывали: по верхнему ли ряду, нижнему, среднему, диагонали – везде будет 15, и она благополучно рожает. До этого душа Ибн Сины не поднималась, ибо это математика бога. Туда пьяниц и развратников не пускают. „Достоверное знание, – говорил Газзали, – это такое знание, когда рассудок оказывается бессильным дать оценку его достоверности. Достоверное знание приобретается через веру, через свет аллаха. И всякий, кто думает, что для обнаружения истины достаточно одних доказательств, ставит узкие границы беспредельной милости аллаха… Свет, что роняет аллах на сердца, – это откровение, охватывающее собой весь и мир“. До этого душа Ибн Сины не поднималась.

Муса-ходжа встал, чтобы вступиться за Ибн Сину, но не нашел, что сказать.

Сел.

Потом опить встал.

Стоит, молчит, И умирала в эту минуту его душа от бессилия…

У Али сжалось сердце.

– Меч в руках пророка выкован не из стали, а из любви… – вдруг сказал он.

И все повернули к нему головы. Как чуда стали ждать, что скажет дальше.

– Не сказал пророк, – продолжает Али: – „Если вы наказываете, то наказывайте подобно тому, чем вы были наказаны“. Как может болото судить вершину, что касается своей чистой головой божественных облаков?

Восторженным ревом всколыхнулась толпа. Бурханиддин улыбнулся, налил воды из кувшина, выпил, вытер платком лоб.

– Корни наших мыслей и чувств в иных мирах, – сказал он. – И болото, если бог захочет, может прозреть и небо.

Толпа посмотрела на Али. „Ответь!..“

Али молчал.

– Итак, продолжим, – сказал, торжествуя, Бурханиддин. – Мы остановились на том, что Ибн Сина покинул, Казеин и по горам, пустыням перебрался в Хамадан…

… куда вела Хусайна снежная вершина Альванда. Да, это было так. Как у Рея есть Демавенд, так и у Хамадани на есть Альванда – видимая со всех сторон. Демавенд и виден даже из Хамадана.

Вошли Ибн Сина и Джузджани в Хамадан через северные ворота. Увидели огромные куски скал на улицах, поросшие травой. Ибн Сина улыбнулся, вспомнив хитрость Аристотеля. С юго-запада Хамадан окружают горы Загроса – те самые, где жили луллубеи, касситы, эламиты – древнейшие племена Ирана. Теперь живут потом-ни их – луры и курды. Это отсюда был совершен в XXII веке до н. э. знаменитый Эламский погром Ура, Здесь самые древние истоки Ирана. „Арабская планировка города, – отметил про себя Ибн Сина, – каждый квартал окружен стеной“. А вот и Лев. Знаменитый парфянский Лев, поставленный 900 лет назад, 90 лет лежит, поверженный, в песке… Говорил о чем-то Джузджани. Ибн Сина не слышит его. Он весь заворожен историей.

Вот прошел осторожный мягкий человек. Джузджани И не заметил его, а Ибн Сина вздрогнул. „Дейок! Это же Дейок!“ Тот самый, который в VII веке до н. э. основал этот город! Когда Ассирия – владычица громадных земель: от Урарту до Нубии, от Кипра до Элама – воевала с Урарту за главное положение в мире, хурриты, кутии и луллубеи, живущие между озерами Ван и Урмия, тотчас поспешили отделиться и образовали царство Манн. С этого момента и началась великая борьба двух рас: старой (семитской) – Ассирия и новой (арийской) – Манн. Манн пока подчинялось Ассирии, но уже наслаждалось свободой.

Дейок объединил народ не силой, а честностью. Меч старческая его рука уже поднять не могла… Народу, окруженному со всех сторон врагами, требовалось место для сбора ополчения, а в мирные дни – для ярмарок. Таким местом и стали Эктабаны – „Место для сбора“, на развалинах которых и стоит Хамадан.

– Джузджани и Ибн Сина поселились в квартале ремесленников, – рассказывает народу Бурханиддин. – Ибн Сина под вымышленным именем начал лечить людей. План его был просто подождать первой болезни Шамс ад-давли, страдающего заболеванием желудка. Действительно, вскоре у эмира начались колики. Никто из придворных врачей не принес ему облегчения. И тут вспомнили о появившемся в Хамадана враче. Ибн Сину пригласили, он вылечил эмира. Очарованный умом и благородством врача, Шамс ад-давля сделал Бу Али ибн Сину своим недимом.

– А что такое „недим“? – спросили в толпе.

– „Недим“ – это друг царя, – ответил Даниель-ходжа. – Как говорит Низам аль-мульк, недим должен быть непринужденным в общении, чтобы природа царя была открыта перед ним. Не должен состоять на службе, не должен поучать царя.

Действительно, Шамс ад-давля сделал Ибн Сину недимом. Поправившись, начал ходить походами на курдов. Возвращался с поражениями. О, эти курды! Сколько гениальных полководцев сломало о них зубы!

Правда, Ибн Сина предлагает больше думать о внутреннем устройстве государства, о разумности налогов, о строительстве ирригационной сети, о справедливости законов.

– А ты похож на царя обезьян, – шутит Ибн Сина. – Приходит он к своим мартышкам и говорит: „Утром я буду давать вам по три ореха, вечером! – но четыре“. Обезьяны кричат, возмущаются. „Ну хорошо! – говорит парь, – утром я буду давать по четыре ореха, вечером – по три“. Так и ты разговариваешь со своим войском.

– Хорошо Махмуду! – горячится Шамс ад-давля. – У него на завтрак Индия, на ужин – Хорезм. Ешьте, сколько хотите!

– А ты скажи воинам: „Утром вы строите канал, вечером получаете зерно, которое у тех же курдов ценится больше золота“.

– Да они разорвут меня!

– Что ж… В одной древней китайской книге сказано: „Тот, кто хочет проявить благородство, прежде всего должным образом правит государством. Тот, кто хочет должным образом подвить государством, прежде всего правильно управляет своим домом. Тот, кто хочет правильно управлять своим домом, прежде всего добивается собственного совершенства. Тот, кто хочет добиться собственного совершенства, прежде всего делает правым свое сердце. Тот, кто хочет сделать правым свое сердце, прежде всего приводит в согласие свои мысли с истиной“.

Расходятся в молчании эмир и недим.

Дома Ибн Сина усиленно работает. Рядом с ним сидят и пьют вино, тихо беседуя между собой, брат и Масуми. Это Джузджани разыскал их, помог встретиться. Брат рассказывает о тревожной обстановке в Хорезме. Заканчивается 1016 год.