Текст книги "Ибн Сина Авиценна"
Автор книги: Людмила Салдадзе
Жанры:
Историческая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)
Вот и окончился путь Ибн Сины. В начале пути – могилы матери и отца, в середине – могила Масихи…
В первые же дни своего правления Манучехр отправил посольство к султану Махмуду с признанием его господином над собой. Во всех мечетях Гургана на все голоса стали славить Махмуда. Вот так от Махмуда Ибн Сина ушел, к Махмуду и пришел.
Беды все, как из железа, для которых я – магнит…
подвел итог Ибн Сина своему пути из Гурганджа в Гурген. Фирдоуси тоже не остался в Гургане, куда пришел, оставив Тус. Нашел приют в горах у Шахрияра Бавенда – правителя Прикаспийского Табарнстана [110]110
Сейчас провинция Ирана Мазендаран.
[Закрыть], потомка последнего иранского царя Йездигерда III.
– Отвернулась от меня судьба, не дан мне завершить доброго дела, – сказал Фирдоуси Бавенду. – Хочу тебе посвятить «Шах-намэ», ибо вся она – предания и дела твоих предков.
– Ты – шиит, – сказал, успокаивая Фирдоуси, Бавенд, – в каждый, кто предан пророку, но преуспевает в мирских делах, как сами они в этом ни преуспели. О том, что Фирдоуси скрывался у Бавенда, пишет Низами Арузи Самарканди. Он же рассказывает о сатире и сто бейтов, которую написал Фирдоуси на Махмуда, – зрела она в пути. Упоминает о сатире и Мухтари черев 80 лет после смерти Фирдоуси, – 1026+80…
Бавенд, прочитав сатиру, долго молчал. Потом и сказал:
– Отдай мне эти сто бейтов. Я заплачу тебе за каждый по тысяче дирхемов. И уничтожу их.
Фирдоуси отдал сатиру. Осталось случайно несколько строк, В Табаристане, восточной половине южного берега Каспийского моря, и в Гиляне, западной половине, жили осевшие здесь в древности пришедшие из Центральной Азии смелые, голубоглазые, белокурые племена европеоидного типа, которых арабы так и не смогли покорить. Отсюда вышли неукротимые династии Зияридов, – род Кабуса, – и Бундов, отнявших у халифа светскую власть. Непокоренный Фирдоуси пришел в непокоренные земли. Ислам здесь только делал первые шаги. Отсюда и полетели в Махмуда ядовитые бейты:
Махмуд привез из Индии огромные сокровища. Начал строить медресе в Газне, Балхе, Нишапуре. Это были первые государственные учебные заведения на исламском Востоке. Книги везли из всех завоеванных Махмудом мест в кожаных мешках, укрытых шкурами и коврами, вод усиленной охраной.
Так же, как книги, любил Махмуд и сады. Хафиз-и Абру сохранил рассказ придворного историка Махмуда Абулфазла Байхаки (из не дошедшей части его книги) о саде, устроенном для султана в Балхе. Сад поражал красотой. Но почему-то пиры, устраиваемые в нем, не удавались. Их сковывала печаль. Махмуд старался прогнать печаль вином, но чем больше он пил, тем больше она сжимала ему сердце и почему-то вспоминалась Индия.
Тем, в горах, в одном месте все время грустно бьет колокол. Так грустно, что надрывает сердце… Будто не человек, а Смерть или Красота в него бьют. Поднялись… Оказывается, никого нот – в колокол бьет… ветер, А на колокольне надпись… Сколько бы ни пил Махмуд, надпись проступает и сквозь затуманенный мозг. Даже красота сада не стирает ее. Не надпись, а оскал дьявола:
Могучие – снег на солнце…
Унесет их славу ветер, будто пылинку.
Гордые – недолговечны,
Что сновидение весенней ночи.
Странная эта страна Индия. Ворвался однажды Махмуд в деревню. Все сбежали. Только в одной хижине сидел юноша около другого юноши и читал ему книгу.
– А что же ты остался? – спросил его Махмуд, замахиваясь саблей.
– Друг мой болен, – спокойно ответил юноша, даже не дрогнув.
Горел как-то деревянный храм. Все сгорело. А деревянная статуя Будды – нет. Махмуд не поверил, пошел сам смотреть. Да, стоит деревянный Будда. И в глазах у него слезы… Или показалось?
Махмуд выпил три огромных кубка вина, оглядел сад.
– Отчего ты насколько красив. Настолько же и печален? – закричал он, как раненый зверь, и счал крушить сад. А потом, закрыв руками лицо, заплакал.
Все ушли. Остался только новый виночерпий Махмуда тюрчонок Айаз. Он плакал, склонившись над порубленными цветами. «поистине, больше всего на свете тюрки любят поэзию и цветы», – подумал Махмуд, залюбовавшись мальчиком. Потом целый месяц восстанавливал с ним цветник. В минуты отдыха благоговейно наматывал его кудри на палец. «Твое дело соблазнять, – думал он. – Мое же – отстраняться…» И вдруг однажды протянул тюрчонку нож. Айаз покорно срезал кудри… Махмуд плакал три дня, забросив работы в саду, пока Унсури не прислал ему рубаи:
Что за беда, если укоротили кудри кумира!
Уместно ли метаться в горе?
Надо радоваться и пить вино!
Ведь вся красота кипариса от того, что его подстригают…
За это три раза наполнил Махмуд драгоценными камнями рот Унсури.
Вскоре в восстановленном цветнике распустились первые цветы. Махмуд попрощался с горьким своим садом, из которого так а не изошла печаль, и снова стал собираться в Индию.
И вот он в походе. Предстоят ему опять проехать мимо тонкого серебряного колокола в горах. Когда слышит он его звон, сразу же приходят мысли об Ибн Сине.
«Кто ты, гордый дух, что сам себе ищешь погибели?. Разве не видишь – мы с тобой два конца одной дороги. Твои мысли – узор на крыльях орла. Как мне прочитать их? Ворвись солнечным ветром в мою мышиную тишь… и Конечно, каждый человек – частица рока. Изменить тебя никто не может, даже я. Изменить человека – все равно, что изменить Космос. Но и без тебя мне невыносимо жить. Задушевность дьявола – его стыд. Ты – моя задушевность. Уйди из Гургана. Догадай тебя бог прийти ко мне…»
В Гургане Ибн Сина не решился показать рекомендательное письмо Беруни сыну Кабуса Маничехру, Передал дочери Кабуса – принцессе Заррингис [112]112
Заррингис – златокосая.
[Закрыть]. Наверное, Беруни рассказал Ибн Сине еще в Гургандже о каких-то благоприятных чертах ее характера. Не исключено, что она принадлежала к просвещенным женщинам, интересовалась наукой, философией. Не оказал ли на нее – подростка, влияние Беруни, когда жил здесь и невольно задавал тон дворцовой жизни? Да и Кабус, утонченный литератор, создавал своеобразную, повышенно-интеллектуальную атмосферу во дворце.
Ибн Сина посвятил Заррингис трактат по геодезии. Она поручила ему уточнить долготу Гургана. Уточнять? Кого же Ибн Сина должен был уточнить? Беруни! Ведь это же Беруни, живя здесь 13 лет, определил долготу города! Думая об этом задании, Ибн Сина останавливал взгляд на высокой башне, только что отстроенной. Внизу арабская надпись: «Этот Замок принадлежит Солнцу высоких качеств… Кабусу ибн Вашмгиру». Начали строить башню в 1006 году, 33-летний Беруни был тогда здесь. Башню строили в четыре кирпича толщиной! Кабус предполагал спрятаться в ней от сына.
– Но и мощные стены, оказывается, не спасают от движения…
– От движения?! – перебил Слепого Старика Бурханиддин-махдум. – Вы, наверное, хотели сказать: «От Судьбы»?!
– Движение – это и есть судьба.
– Движение?.. Нет, движение – это… ну, вот, едет арба, летит птица, бежит мальчик. Движение – перемещение в пространстве, а судьба…
– … один из видов прямолинейного движения: от жизни к смерти, – сказал Муса-ходжа. – Раз вы выдвигаете теоретическую физику Ибн Сины как обвинение против него, то давайте поставим все на свои места. На второй разбираемый вами вопрос – что есть Пространство, Движение и Время? – Ибн Сина ответил честно: свойства материи.
– Свойства материи?! – удивился Бурханиддин-махдум. – Свойства материи – это твердость-мягкость, холод-тепло, белизна-чернота, то есть все то, что можно увидеть, потрогать, ощутить. Пространство же. Движение и Время – всего лишь… конструкции нашего ума! Так и Газзали говорит!
– А разве до человека солнце не перемещалось с востока на запад? Зима не переходила в лето?
– Откуда мы знаем, что было до человека? Может, солнце тогда вообще стояло на месте!
– Стоять в природе ничего не может, если оно хочет существовать. И как сложна жизнь, так и сложно Движение – оно не простое перемещение тел в пространстве. Так думать может только курица, ищущая на дворе зерно. «Незнание движения влечет за собой незнание природы». Это еще Аристотель сказал.
– Ну хорошо, – примирился Бурханиддин. – Причина движения – бог. Мы все, правоверные мусульмане, так считаем. А что у Ибн Сины является причиной движения? Только не говорите «материя» и всякую подобную ерунду. Бы мне так же ясно одним словом ответьте.
– Противоречие.
– Противоречие – причина движения?!
– Да.
В толпе зашумели, не понимая Муса-ходжу.
Проблема противоречий движения – нелегкая проблема. А. Эйнштейн назвал ее «семой фундаментальной проблемой, остававшейся в течение тысячи лет неразрешен-мой из-за ее сложности» [113]113
См. Сборник «Абу Али ибн Сина». К 1000-летию со дня рождения. Ташкент, «Фан», 1980, статьи Ш. Жураева.
[Закрыть]. Ибн Сина, пожалуй, первым начал на основе последних достижений науки своего века разрабатывать проблему движения как разрешение тех пли иных его противоречий, сделал в этой области блестящие открытия, более того, подошел к классической диалектике, к тому, что изменение качества может произойти и вследствие количественных изменений [114]114
Я эта проблема раскрыта советским ученым А. Файзуллаевым.
[Закрыть]. Пространство, и Движение и Время он понимал почти как атрибуты материи – то есть больше, чем свойства ее, высказал гениальную догадку о самодвижении тела, когда «движение и заложено в природе тела». Английский ученый М. Родинсон отдает Ибн Сине приоритет в этом вопросе.
– Вот зимой кто-то из вас оставил во дворе полный кувшин воды, – обращается Муса-ходжа к народу. – А утром смотрит, вода замерзла и ее стало меньше – словно кто-то отпил. Это движение.
– Движение?! – изумились в толпе.
– Да. По количеству. Без питания.
Али встряхнул головой. Или дурачит всех Муса-ходжа?
Муса-ходжа вспомнил об Али.
– Ну хорошо, что такое количественное движение через питание? – спросил он толпу. – Это рост всего живого. И увядание. Питаясь соками земли, теплом солнца, влагой дождя, растет, например, зерно. Питаясь травой, растет корова. Питаясь зерном и мясом, растет человек. Так?
– Так, – сказал сам себе Али.
– Но ведь все живое – смертно! – продолжает старик. – Значит, противоположным росту будет увядание.
Что превысит, к тому и будет идти движение. Если растению не будет хватать солнца и влаги, победит увядание. Так?
– Так, – отвечает вместе со всеми Али.
– Для неживых предметов – камней, воды, огня – количественное движение совершается без питания. Там и движение происходит либо в сторону уплотнения вещества – вода замерзла и уплотнилась, либо в сторону расширения – вода нагрелась и расширилась. Вот и все.
По толпе прокатилось оживление. И совершенно это, оказывается, не дьявольщина, как говорит Бурханиддин. Все очень просто.
– Движется все, – продолжает Муса-ходжа. – Нет в природе предмета, который бы не двигался.
– Есть! – сказал Бурханиддин. – Мой дом!
– И ваш дом тоже движется, – улыбнулся Муса-ходжа.
– Ну зачем вы так бессовестно смеетесь над судом? – возразил Бурханиддин.
– Это вы смеетесь над Ибн Синей, небесным орлом! Вы, птахи нашестные! Беретесь судить его, не понимая такой простой вещи, что и дом движется! – со слезами на глазах сказал старик.
– Дом это равновесие двух противоречий: покоя и движения. Почему не падает вниз потолок, который сам по себе, по силе своей тяжести, не может находиться над землей? Потому, что его держат стены! Поставьте потолок на слабые стены! – и он рухнет, то есть придет в движение, потому что будет нарушено единство движения и покоя. Это любой каменщик знает!
На площади установилось молчание. Слезы старика на Востоке – страшная вещь. Это лучшее, что могло бы защитить Ибн Сину.
Али покраснел. Многое бы он сейчас отдал, чтобы стоять там, на месте Муса-ходжи. Его обожгла мысль, что не чужой старик сидит там, под жгучей ненавистью судей, а его родной отец, – отец, которого он никогда не видел. Отца он предал.
– Ну а как же Вселенная движется, если у нее нет своего внешнего пространства? – спросил Бурханиддин. – Не стоит же на месте, если верно ваше утверждение, что жизнь – это движение?
– Не стоит. Движется, Ее движение – это движение по положению, – спокойно ответил Муса-ходжа.
– У Аристотеля нет такого вида движения.
– Нет… Это открытие Ибн Сины. Вне Вселенной действительно нет никакого пространства. И пустоты нет. Значит, перемещаться в пространстве Вселенная не может.
– Не может! – со скрытой радостью проговорил Бурханиддин. Он не ожидал такой удачи, когда задавал этот вопрос.
– И все же она… – Муса-ходжа поднял лицо к небу, будто в молитве… – вращается. Вот ее движение.
Это движение самого Ибн Сины, ибо вращательное движение – движение вечности, движение планет, других небесных тел. Наше с вами движение – прямолинейное по вертикали, как движется все то, что родилось и должно умереть, В нашем с вами движении противоречиями являются движение вверх – рост и движение вниз – увядание. У кого что побеждает, тот туда и движется. У меня, например, победила противоположность увядания. Я двигаюсь к смерти. Ибн Сину же уничтожить нельзя. Двигаясь в вечном, вращательном движении, как, Солнце вокруг Земли, он изменяет лишь свое положение относительно нас, то удаляясь, то приближаясь. Вот сущность его бессмертной жизни. И никакая сила не сможет уже сбить его с этой орбиты. Разве только сила, которая собьет со своих орбит все планеты.
– А где же единство, взаимосвязь движений? – спросил Бурханиддин. – Или это Ибн Сина оставил додумывать богу?
– О, за этот вопрос можно поклониться вам в ноги! – проговорил Муса-ходжа. – Действительно, как может прямолинейное движение перейти в криволинейное, например? Ибн Сина много думал над этим. И решил так: «Чем чище тело по своей природе, тем его движение быстрее и прямолинейнее. А если в нем есть примесь противоположного к его характеру, то движение менее прямолинейное и медленнее». Это из его «Книги знаний». – И вспомнив об Али, конечно же, стоящем здесь, старик стал подыскивать пример: – Ну, первая изначальная юношеская природа человека, когда он чист и прекрасен душой, это его движение к богу, Истине, – быстрое, прямолинейное движение. А испоганил он свою природу ложью, похотью, алчностью – и прямолинейное движение начинает замедляться, а в какой-то момент и кривиться. Вот так прямолинейное движение и переходит в криво-линейное.
Постановка Ибн Синой проблемы перехода прямолинейного движения и криволинейное в рамках естественнонаучных достижений его времени достойна восхищения. Позже эту его идею будут разрабатывать Галилей, Декарт, Ньютон, Галилей через 600 лет после Ибн Сины сформулирует закон единства прямолинейного и криволинейного движения как двух форм одного и того же механического движения. Над этим движением думают и сейчас ученые мира. Оно – одна из проблем века. По законам равномерного прямолинейного движения растет колос, летит космический корабль, пуля, птица, течет кровь в пенах, нефть в трубах, растут кристаллы и дети, выстраиваются стихи и музыкальные гармонические композиция [115]115
См. журнал «Декоративное искусство», 1980, № 9. Л. Салдадзе «Семантика древнего орнамента».
[Закрыть].
Это – графическая запись равномерного прямолинейного движения, – «дорожка Т. Кармана или В. Голубева», которую они независимо друг от друга открыли один в 20-е годы нашего века, другой – в 40-е, Читается эта дорожка так: «За машущим крылом птицы или любого тела, обтекаемого средой, образуется вихревая дорожка с обратным расположением вихрей». Направление движения этих вихрей таково, что они сообщают телу добавочную скорость в сторону, противоположную движению. И крыло у птицы – это, оказывается, вовсе даже не опора, как думали раньше, а генератор вихрей. Опора – Среда, воздух. А вот эта же дорожка, но выраженная языком геометрии:
Не правда ли, напоминает орнамент древнего Китая, американских индейцев, народов Сибири, Ирана, настойчиво передаваемый из поколения в поколение? Что это? Остаток древнего Всеобщего Универсального языка?..
Если же равномерное поступательное движение рассечь плоскостью, то вот что получится С потоком воздуха за крылом самолета (опыт французских ученых):
То есть то, о чем и говорил Ибн Сина: «Если в природе прямолинейного движения есть примесь противоположного к его характеру, то движение становится менее прямолинейным», то есть постепенно закругляется.
Турбулентное движение – проблема номер один в современной физике. Это движение обусловлено хаотическим перемещением, затуханием, гибелью и рождением бесчисленного количества вихрей – больших и малых, и не поддающихся никакой математической определенности. Без овладения законами этого движения мы не сможем понять течение воды в океане, ветров в атмосфер, гелия и водорода в недрах солнца, потока нефти в мощных континентальных трубопроводах, рассчитать, как будет изменяться климат Земли, распространяться радиоактивное излучение, происходить трение ветра о моря и материки, передаваться тепло и влага от поверхности Земли в атмосферу. Создать структурно-математическую модель турбулентного движения пока никому не удается. Так как же низко должны мы поклониться тем, кто хоть крупицу истины подарил нам в этом вопросе. И тем, кто хранил эту Крупицу, защищал ее от костров мракобесов.
Открытием Ибн Сины является и его учение об «импульсе». Бурханиддин сказал, что никакого тут открытия нет, ибо никакого импульса нет, есть только вмешательство сверхъестественных сил. Муса-ходжа долго объяснял народу, но чувствовал, что его не понимают. Тогда он сказал:
– Вот Фирдоуси. Жил в своем Тусе. Спокойно жил. То есть находился в состоянии естественного природного движения. Потом поехал в Газну преподнести Махмуду «Шах-намэ». Книга не понравилась, Махмуд вошел в гаев. Где мы после его гнева видим Фирдоуси? Аж в Гиляне! На берегу Каспийского моря! За сотни фарсахов [116]116
Фарсах – около 6 миль, путь коня за час.
[Закрыть]от Газны! Вот это движение Фирдоуси до Гиляна уже не естественное его движение, а насильственное. Что же было движущей силой этого движения? Гнев Махмуда. Так вот, гнев Махмуда – это и есть импульс. Со временем насильственное движение будет остывать. Махмуд займется другими делами и забудет о Фирдоуси, и Фирдоуси тоже смягчится в своей обиде. Настанет момент, когда Фирдоуси остановится и пойдет обратно в Тус, то есть снова войдет в свое прежнее естественное движение.
Более 1300 лет философы решали природу насильственного движения [117]117
См. статью М. Рожанской из сборника «Абу Али ибн Сина», Ташкент, «ФАН». 1980.
[Закрыть]. Сегодня о ней легко расскажет, любой шестиклассник. Но как мучительно вставала на ноги эти человеческая мысль! И как велико в ней значение Ибн Сины. А тупик был вот в чем: «Каким образом, – думали философы, – продолжает осуществляться насильственное движение тела после отрыва его от источника движения?» Аристотель считал, что сила руки, кинувшей вверх, предположим, яблоко, передается воздуху, и воздух толкает яблоко, и потому оно движется. Через 900 лет после Аристотеля александрийский учёный Иоанн Филонов сказал: среда не помогает, а наоборот, мешает движению! Осуществляет движение не среда, а движущая сила. Дальнейшее развитие теории движущей силы осуществил Ибн Сина, введя понятие «СТРЕМЛЕНИЯ» (импульса). Оно поддерживает движущую силу до полного ее исчезновения, до того мгновенного состояния покоя, мгновенной остановки, после которой насильственное движение заканчивается. Яблоко летит вверх, останавливается, и начинается естественное его движение под действием сил тяготения к земле, вниз. Через западных арабских ученых Ибн Баджжа, ал-Битруджи это учение Ибн Сины о СТРЕМЛЕНИИ (импульсе) попало в XIII веке в Парижский университет, где Альберт Великий прямо ссылается на Авиценну при изложении этого вопроса. Окончательно строго оформил все Ж. Буридан.
Открытием Ибн Сины было и обоснование им ИНЕРЦИИ как принципа движения. В закон эта мысль была введена лишь через 600 лет Галилеем.
– Если Ибн Сина такой мудрец, что же он не разгадал смерть? – спросил Бурханиддин.
– Разгадал.
– Вы так любите его, достопочтенный Муса-ходжа, что готовы ради него неправдой покрыть свою седую голову. Вот стихи Ибн Сины:
Велик от Земли до Сатурна предел.
Невежество в нем я осилить сумел,
Я тайн разгадал в этом мире немало,
А смерти загадку, увы, – не сумел.
– В великим, надприродном смысле, да – но сумел… А в философском… Разве вы еще не поняли? Это же вечное круговое движение, единственное из вечных на земле, которое движет вражда двух противоположностей: изменение и сохранение. Изменение – это жизнь, сохранение – смерть. Вот я расплавлю свой железный ключ. Он исчезнет, умрет, как ключ. Превратится в бесформенный кусок железа. Но железо-то – материя – сохранится! Так и человек. Умирая, он растворяется в земле, возвращается в материю. А мы знаем, что материя вечна. Значит, смерть – это вечное сохранение тебя, вечное присутствие материальных частиц, из чего ты состоял в природе. А жизнь – это изменение только что народившегося нового соединения, нового тела, развитие его.
Ничто в мире не уничтожается. Даже Вселенная самосохраняется.
Так же говорили, развивая эту идею, Джордано Бруно, Дени Дидро, французский математик и философ XVII века П. Гассенди, Ибн Сина выражал этот закон и в графической форме:
«Насколько один угол меньше прямого угла, настолько другой больше его, вместе эти два угла равны двум прямым».
– Я думаю, теперь вы видите, – сказал Муса-ходжа, – что никакой Ибн Сина не дьявол, а такой же человек, как мы, только умел думать.
«Нет, – передернулся Али, – все-таки есть в нем что-то от дьявола. Страшно было бы стоять около него, живого, и смотреть ему в глаза».
– Если не дьявол он, то почему же так всю жизнь избегал самого праведного мусульманина эпохи – султана Махмуда? – спросил Бурханиддин. – Почему бежал его, как сатана бежит христианского креста?
– Потому что противоположность не воспринимает свою противоположность, – ответил, грустно улыбаясь слепой старик. – Это слова Ибн Сины. Трагедия Махмуда как раз была в том, что он не понимал этого закона, но по наитию его ощущал, то есть был как бы «проснувшийся». А это самое страшное, что только может быть с человеком, – поэтому его и мучила такая ужасная тоска. Он всю жизнь нигде, ни в чем не находил успокоении. Это трагедия. Это ад. И чем сильнее он хотел иметь Ибн Сину, тем страшнее был этот ад. Недаром он по ночам бродил. А то и вовсе завел голубей и с мальчишками гонял их. И страшно пил. Народ пожалел его, сказав: «Потому он бродил по ночам, что искал Справедливость». Народ как бы хотел примирить его с Ибн Синой силой своей великой доброты. Не противопоставил его Ибн Сине, как противоположность, а преобразив, соединил с Ибн Синой как нечто новое. Сказка рождается там, где быль невозможна… Народ сам гений. Больше, чем Ибн Сина. Народ знал: «Махмуду надо догонять Ибн Сину, копить в себе по крупицам новую чистую природу, равную природе Ибн Сины, Тогда мир будет совершенствоваться. Тоска Махмуда – это рост мира. По этому Закону, Закону количественного накопления, и происходят все качественные перемены в мире. Если бы вы могли страница за страницей прочесть удивительную, богоподобную „Книгу исцеления“ Ибн Сины…»
Никто еще никогда не давал такой подробной картины постепенного перехода друг в друга трех состояний мира: мира камней в мир растений, мира растений – в мир животных, мира животных – в мир человека! [118]118
См.: А. Сагадеев. «Ибн Сина», стр. 128–129.
[Закрыть]. Ибн Сина показал, что все это – единый процесс различных состояний четырех основных первоначал материи: огня, воздуха, праха и воды. Качественными своими взаимопереходами и скачками они и порождают все то великое многообразие и единство, которое есть мир. Ибн Сина так и пишет: «От одного качества к другому качеству можно перейти одним толчком и можно переходить постепенно».
Вот, например, как образовались минералы. Взаимодействия четырех основных составных частей мира: частиц огня, воздуха, земли и воды в подземной кузне дали четыре группы соединений: камни, металлы (то, что плавится), серные тела, соли.
Ибн Сина первым правильно распределил все вещества по этим четырем группам, устранил путаницу, бывшую до него [119]119
М. Вертело, ум. 1907 г., – французский химик, высоко ценил химию Ибн Сины, особенно его классификацию веществ.
[Закрыть]. Рази, например, не знал, куда девать купорос, и создал для него особую группу. Ибн Сина же поставил купорос и группу «соли». Ртуть у Рази стояла в группе «духов» – то, что улетает от огня. Ибн Сина же поставил ее в группу «металлов», сказав, что ртуть – это жидкий металл. Нашатырь стоял у Рази в «духах». Ибн Сина навечно определял ему быть там, где соли. И включил химию в состав естественных наук, потому что химия изучает «природу, – говорил он в XI (?) веке, – а не мистику».
Итак, первая ступень Лестницы Природы – мир минералов, где без химии не обойтись. Рассказывая о второй ступени – мире растений, Ибн Сина становится ученым по растениям. Он описал строение листьев многих деревьев, трав, цветов, – как они размножаются, как происходят Те или иные виды растений [120]120
Мейер – немецкий ученый говорит об огромном значении Ибн Сины и установлении ботанической терминологии.
[Закрыть]. Все это – девятая глава «Книги исцеления». Далее Ибн Сина исследует мир Животных, потом мир человека – от растительной его души, осуществляющей рост и размножение, до животной и далее – до разумной, чисто человеческой.
Как видите. Движение, Пространство и Время, – подвел итог разговору Муса-ходжа, – не конструкции нашего ума, как говорит Газзали, Они, – утверждает Ибн Сина, – суть самой природы, материи. Через тесную взаимосвязь их друг С другом она и развивается.
А теперь я хочу сказать несколько слов о Беруни… У Беруни тоже есть Лестница Природы. Да, да! Вы скажете, как же так? Он отрицает вечность материи и независимое от бога ее существование!
В «Тахдиде» Беруни так же, как и Ибн Сина в «Книге исцеления», выстраивает эту Лестницу, это восхождение от низших форм материи к высшим. И в каких-то вопросах Беруни шел даже впереди Ибн Сины. Так, Беруни говорил, что качественные скачки бывают не только у материи, но и у… Времени. Да, да! У Времени! Время движется, – говорил он, – не прямолинейно, а по спирали, скачками. В древнеиндийской философии говорится, что мир развивается по спирали.
Из некоей точки рождается. Потом на каждом витке полностью раскрывает все свои возможности и только тогда имеет право перейти в новое качество, на новую ступень Лестницы Природы, в новое пространство, в новое время. Вот так у Беруни выстраивается переход количества в качество – но спирали, а не по вертикали, как у Ибн Сины.
Когда Вселенная пройдет все витки спирали, то вернется и точку, то есть умрет. Весь цикл одной спирали называется индусами «вдох и выдох Брахмы» [121]121
Длится, согласно «Ведам», 2 160 000 000 лет. современная космология – наука, которой не более 70 лет, утверждает, что плотность любого участка вселенной примерно одинакова. При критической плотности – 3 ат/м 3, силы всемирного тяготения начинают затормаживать расширение Вселенной, обращают его в сжатие.
[Закрыть]…
– Султан Махмуд совершил 17 походов в Индию, – продолжает Муса-ходжа, – и завоевал много ее земель, Беруни по-своему завоевал эту страну. Написал книгу «Индия». У индусов первоначалом мира являются три гуны: качество счастья – бог, качество страдания – человек и качество тьмы – животное. Сначала одна из гун становится эмиром какого-нибудь цикла Вселенной, потом другая, третья. Поэтому Беруни так страстно держался за сотворенность мира, а не вечность его! Беруни была дорога новизна мира, который развивается по законам разных гун. Для него были важны разные качества мира, а совсем не то, что защищал Газзали, выступая против Ибн Сины.
– Газзали подарил нам жемчужную мысль: «Невозможно создать более чудесное, чем то, что уже создано».
– Воистину так! – всколыхнулась толпа.
– И смелости у него было не меньше, чем у Ибн Сины и Беруни, – продолжает Бурханиддин. – Он тоже бился за свою правду, как и они. Богословы ханифитского толка дали даже разрешение на его убийство. А в Андалузии кидали его книги в огонь. Он тоже познал жертвенность.
– Он познал возмездие, – грустно проговорил Муса-ходжа.
Толпа зашевелилась. Раздалось несколько возмущенных голосов.
– Я прочту только два документа, – поднялся Бурханиддин. – Вот первый. Из исповеди Газзали: «Я счел своим долгом посрамить Фараби и Ибн Сину. Душу мою, как искра, поразила мысль: дело же безотлагательное и обязательное! Какой тебе прок от уединения и отшельничества, когда болезнь уже стала всеобщей, люди – на-кануне гибели». И вот второй документ. Байхаки: «Древние философы. Как Аристотель, Платон и другие, были аскетами, но Абу Али ибн Сина изменил их обычаям в правилам, пристрастился к вину, предался плотским страстям, а жившие после него философы подражали ему в распутстве в разврате». Кому мы будем верить?
– Газзали! – закричали все в один голое. – Он свитой.
– Он суд божий!
– Он наше спасение!
– Он сын неба!
Бурханиддин зажег старую рукопись, поднял ее, горящую, над головой:
– Это «Книга знаний» Ибн Сины, где вечна материя, а бог – мертвец! – и бросил ее на землю.
Что тут началось! Сторонники Газзали сцепились со студентами и другими защитниками Ибн Сины. Крики, кровь, огонь.
Русские офицеры с бледными лицами стали поспешно пробираться к Арку. За ними, оградив голову руками, семенил толмач.
Али, сдернув бороду, медленно пошел сквозь толпу к бледному застывшему старику. Многие начали узнавать Али. Увидел его и узнал Бурханиддин…
Мгновенно на площади установилась тишина.
Старик, испуганный внезапной тишиной, поднялся и беспомощно выставил вперед руки.
Али подошел к нему, взглянул в его измученные, не видящие, широко раскрытые глаза, на его голову, коротко стриженную, такую сирую среди пышных чалм, склонился перед ним на колени и поцеловал край его чапана.
