Текст книги "Ибн Сина Авиценна"
Автор книги: Людмила Салдадзе
Жанры:
Историческая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)
Русские офицеры о чем-то тихо заспорили. АЛИ удивился: неужели Ибн Сина и на их небо бросил свой свет?! Али думал, что Ибн Сина – это чисто бухарское горе… «Значит, и в России, и в Турции, и в Афганистане, и в Индии – все эти солдаты и офицеры, присутствующие сейчас на суде, расскажут обо мне, темном бухарском крестьянине, которой сидел рядом с Бурханиддином, а потом сбежал, расскажут, как тупо смотрел на всех, мечтая вырваться к себе в село подальше от этих умных, ненужных мне философских споров, разговоров, поближе к полю, к крестьянской миске, к ночным вздохам, на которые так отрадно отвечает тоже вздохами стоящий за перегородкой натруженный вол». И сердце Али защемило. Как бы плохо он ни жил, но он знал: он живет в Бухаре, в Благородной Бухаре. Когда бухарец совершал хадж в Мекку, ему говорили: «Зачем ты пришел сюда? Кто живет в Бухаре, может не ходить и хадж, Бухара священна». «Как же теперь смеются в душе русские и афганцы! Один бухарец – Ибн Сина попрал бога, другой же – я, попрал честь Бухары. Вместо того, чтобы принять ни себя судьбу Ибн Сины, покаяться за него, своей смертью искупить его вину, от чего бы снова засняла честь Бухары, я сбежал, как трус. Чем отличаюсь я от той соломенной куклы в чалме? Поступи я иначе, подучила бы моя жизнь смысл».
На глаза Али выступили слезы…
– Второй вопрос, – говорит Бурханиддин-махдум, оглядывая народ. – Какие у бога и мира взаимоотношении? В Коране сказано ясно: отношения творца и творения. Ибн Сина же говорят: бог – это абсолютное единство, точка, а у точки нет сторон – значит, бог может сотворить только что-то одно. «От единого не может быть ничего, кроме единого…» Этим единым оказывается… всеобщей разум. Первый разум. И опять создается он по необходимости, потому что бог хочет быть познанным.
Этот Всеобщий разум уже не точка. У него три стороны. Одна обращена к богу и познает его, ибо Всеобщий разум – это знание бога о самом себе. Вторая сторона порождает 2-й разум и его сферу. Третья сторона порождает душу сферы, то есть ее творческую суть.
2-й разум порождает 3-й разум, 3-й разум – 4-й в так далее до 10-го разума. Соответственно у каждого разума своя сфера и своя душа. И так все постепенно спускается, истекает, нисходит до сферы Луны. Вот тут-то и начинается наш земной мир – мир простых четырех сущих первоначал: огня, земли, воды и воздуха. Вот это в есть знаменитая теория эманации. Материя, совершенствуя соединения простых четырех первоначал, постепенно создает мир камней, потом мир растений, мир животных и, наконец, мир человека.
Что же получается? Власть бога распространяется только на то, что он сам лично породил, то есть На Всеобщий разум! И все. Дальше бог бессилен – в смысле управления и влияния на развитие. Значит, нет божественного предопределения! Вот для какого кощунственного изречения открылись уста Ибн Сины! Мы то знаем: и волос с головы человека не упадет, чтобы бог не узнал об этом. Все предопределено!
Теория эманации, истечения мира от бога, от нематериальных субстанций и материальным, постепенное утяжеление материи – есть ни что иное, как предугадывание эволюционного характера становления мира. Это удар по любой религии. Мир не создается богом, – утверждал Ибн Сина, – а саморазвивается по своим, не зависящим от бога законам. Теория эманации и была взята основателями арабоязычной философии Кинди и Фараби у неоплатоников, из этих самых «Эннеад» Плотина, которые они сознательно приписали Аристотелю. Через эманацию, через ее религиозную терминологию, и можно было замаскированно изложить учение о вечности мира в окружении властвующего духовенства.
Слушая рассказ Бурханиддина об истечении бога в мир, Али вспомнил шум весеннего дождя, изливающегося на распаханную землю, тепло солнца, прогревающего корни и корешки, как бы глубоко они ни запрятались в борозды. Он всегда ощущал себя в такие минуты зерном, лежащим в пашне. Телом своим чувствовал, как пришедшая с неба влага обволакивает его, соединяет с теплом рыхлых комьев, с солнечным воздухом, проникающим в темную глубину, шорохом проснувшихся муравьев… Али слышал этот шорох, как слышал жаркими ночами, мечтая под звездами о молодой жене, дрожание и гул далеких звезд. Различал у каждой звезды свой Звук. О, эти прекрасные теплые влажные весенние ночи, в которые он прорастал вместе с зерном, чувствуя, как собирает росток силы в одну точку, пробивает головой ком Земли, заслоняющий от него солнце! Али тоже собирал свои силы в эти минуты и отдавал их зерну, умирающему под землей во имя своего рождения. И когда пригретые солнцем ростки начинали выстреливать в мир по всему полю, Али падал без сил…
«Это, что ли, эманация? Если б я был грамотным, учился, я бы тоже, наверное, только так, через истечение, „эманацию“, как говорит Бурханиддин, рассказал бы людям о мире, потому что бог – это солнце, которое пронизывает все. Конечно, может быть, я что-нибудь не так понял. Первый разум… Второй разум… Это, наверное, как у эмира: первый министр, второй министр… Ведь если эмиру надо, чтобы я, темный крестьянин, что-нибудь сделал ему, ну, коня подковал, – он не скажет мне об этом сам, а скажет своему первому министру, тот – и правителю области, правитель области – правителю нашей деревни, правитель деревни и то ко мне не пойдет!»
А по целой лестнице чиновников спустит приказ, пока посыльный Саид не придет и не скажет: «Эмир просит тебя подковать коня». Так и у Ибн Сины.
– А что вы ничего не говорите о его теории отражения? – подняли головы студенты. – Ведь Это же гордость мусульманской философии! жемчужина ее!
– Гордость?! – усмехнулся Бурханиддин. – Давайте разберемся…
– А что разбираться? Вот вы нам скажите: как человек видит? Что происходит в глазу, когда он смотрит на предмет?
– Ну… Гален считает, что из глаза всходят лучи, которые освещают предмет, и потому мы видим его.
– Выходит, если мы вечером будем смотреть на вас, то лучи из наших глаз сделают утро?!
– Гм… – растерялся Бурханиддин. – Ну, есть еще теория Аристотеля.
– Знаем, знаем! Предмет излучает свет, который «сотрясает хрусталик», и потому мы видим. Вечером вам придется, уважаемый, столько излучать от себя света, чтобы он мог сотрясти хрусталики наших глаз! Иначе мы вас не увидим.
– Глупость какая-то, – удрученно проговорил Бурханиддин-махдум.
– В Европе эти две теории держались до XVII века, – продолжали студенты. – Ибн Сина же в XI сказал: «Все видимое отражается на сетчатке. Хрусталик – линза, преломляет видимое – лучи. Вот это и есть теория отражения.» [89]89
Эти мысли Ибн Сины произвели потрясающее впечатление на Леонардо да Винчи.
[Закрыть]
– А далее вы хотите сказать, – перебил студентов Бурханиддин, – что мир отражается в чувствах человека, разуме и душе, то есть человек может познать все, даже бога?
– Да! Это в есть жемчужная суть учения Ибн Сины об отражении, которой может гордиться весь мусульманский мир.
– Ну, о том, что хрусталик – линза и что он преломляет лучи. Ибн Сина узнал от известного египетского физика и врача Ибн аль-Хайсама, – сказал Бурханиддин, улыбаясь.
– Нет. Ибн Сина самостоятельно пришел к этому открытию, независимо от Хайсама.
– Ну, ему виднее… Он столько трупов перепотрошил! А по поводу теории познания, как отражения, еще Фахриддин Рази через сто лет после Ибн Сины, смеясь, возразил: «Следовательно, мы, чтобы познать прямую линию, должны сами стать прямыми?! Иначе как же она отразится в нас?»
В толпе засмеялись.
– Ну ладно, пусть линия отражается в нашем мозгу, – говорит Бурханиддин. – Но есть же еще ЗНАНИЕ о линии! Как же мы получим его через отражение?!
– А вот так! – сказали студенты. – Чувства видят предмет со всеми его связями и отношениями. Так? Разум же постепенно извлекает предмет из материи, вытаскивает его конкретную суть.
– Выходит, темный неграмотный крестьянин Али, когда тут сидел и я смотрел на него, то есть он отражался а моем мозгу, мои чувства видели в нем все: его лицо, цвет глаз, поношенный деревенский чапан, испуганный взгляд, рваные ботинки, и то, как он боится Бухары, боится меня, вздрагивает от звука собственного голоса! Но когда этот парень открыл рот – помните, по поводу хиджры Ибн Сины? – мой разум сразу отбросил все лишнее, что видели до этого чувства, и я стал размышлять о его сути, и понял: его душа – необыкновенная душа, рал на нее нисходят такие откровения! Выходит, сначала с помощью чувств, а потом и разума, я ПОНЯЛ, ПОЗНАЛ скрытую суть Али?
– Примерно так, – сказали студенты.
– А теперь я вам расскажу, как Газзали понимав! познание: «Разум нужен не для того, чтобы познать предмет на основе знания чувств, а для того, чтобы ПРЕОДОЛЕТЬ эти знания чувств. Вот как прекрасно сказал. Возьмем опять Али. Чувства мне говорят: это затравленный темный крестьянин. Разум же возражает, внешний вид еще ничего не значит! И когда разум помогает мне освободиться от обмана чувств, наступает озарение, в тогда я уже НЕ УДИВЛЯЮСЬ тому, что говорит Али, даже если он говорит о хиджре. Вот почему Газзали учил: „Достоверное знание – это такое знание, когда рассудок бессилен, но вера становится сильной, ибо разум не способен поднять завесу над всеми проблемами. Как отразятся, например, в мозгу человека те явления Вселенной, которые происходят лишь раз в тысячу лет? Как отразятся в уме человека те изменения, что происходят внутри него, когда он пьет то или иное лекарство? Разум здесь бессилен. Только око сердца, то есть незнание через откровение, может истинно открыть мир. Рациональное знание должно быть подкреплено откровением“. – Бурханиддин закрыл книгу Газзали. – Добавляю от себя, Ибн Сина со своей теорией познания, как теорией отражения, совсем утонул в интеллектуальном мышлении. А разум в море божественных тайн – слеп и низкий поклон Газзали за то, что он учит нас мыслить откровениями.»
– А знает бог о том, что происходит в душе каждого из вас? – снова спросили студенты.
– Ибн Сина говорит: бог не знает ничего конкретного о человеке, так как занят познанием абсолюта. Бог у Ибн Сины – безразличное к человеку, холодное, жестокое существо. Газзали же говорит: «И пылинка не может укрыться от взора бога! Вот как он добр к нам».
– Воистину так! – сказали в толпе, и многие опустились на колени.
Али тоже встал на колени и тут увидел совсем близко Муса-ходжу. Слепой старик стоял, подняв к небу лицо, и Али понял: старик плачет в душе и молится. Но не за Али… За Ибн Сину. После заседания народ встревоженно ходил по Бухаре. По всем чайханам и домам до ночи только и было слышно: бог… Ибн Сина… Газзали…
– Бог – это… ну, Аюб! [90]90
и Аюб – мусульманское ими пророки Иовы, В Бухаре одним из самых древних и почитаемых Памятников является Чашма Аюб (источник Аюба). XII век. Согласно преданию, когда не было еще Бухары и народ умирал от жажды, Аюб ударил посохом о землю, где стоит сейчас Чашма Аюб, в открылся родник.
[Закрыть]Понимаешь? – объяснял один старик другому в тени чинары у водоема Ляб-и хауз. – Захотел Аюб пить, ну, то есть жить. Ударил палкой и сотворил родник. Но дальше Аюб к этому роднику не имеет уже никакого отношения. Так говорит Ибн Сина. От родника образуется море – мир. Но создал это море не Аюб. Аюб создал только родник, дал толчок к возникновению моря. Море же родилось само. От родника. И будет это море вечно, как вечна жажда Аюба, то есть его желание Жить.
– Так море и создал Аюб?
– Нет! Аюб создал только родник.
– А море Кто создал?
– Само оно себя создало! Из родника! Аюб – это только первотолчок моря, то есть мира.
– Значит, не бог создал мир?!
– То-то и оно!
Эмиру доложили о том, что творится в Бухаре. Алим-хан был счастлив. «Вот он, ваш безбожник И еретик Ибн Сина! Посмотрите на него изнутри. Узнайте по-настоящему. И возлюбите меня – истинного вашего защитника».
Но Ибн Сина сам поднялся на свою защиту. От дома к дому уже шагали его стихи:
Завистники во мне старались вызвать гнев,
Но я сдержал себя, его преодолев.
И в придорожный прах отбросил потому
Я каждого из них, подобного дерьму.
И не подняться им из праха никогда.
И выше звезд других взошла моя звезда.
«Кажется, для меня все живое кончено, – написал в тот день письмо в Россию русский офицер, – события, мой друг, все растут, а я умаляюсь. Привязанности остыли, и я благодарю бога за это. Моя жизнь уподобилась тихой и немой борьбе за существование, которое ведут растения подземными своими частями. И скоро будет конец. Настоящий конец, И мы не встретимся с вами уже никогда. Я понял это сегодня с неотвратимой ясностью, когда стоял на площади Регистан. Великий мудрец Авиценна поразил меня своим учением о ДУХЕ. Раньше душу рассматривали только под углом взаимосвязи ее с телом. Авиценна же ввел еще и дух. Никто до него не рассматривал душу в соотношении с духом. ОН искал не единства тела и души, а единство тела, души и духа. Это его философское открытие.
Телом мы познаем мир в пространстве. Душой – но времени (опыт поколений). Духом – вне времени и пространства.
Чувственно воспринимаемые тела – основа мыслимого для разумной души, – говорит Авиценна. – Разумная душа все больше и больше отделяется от материи и приближается к истинной своей природе – духу. У души есть градации в зависимости от ее связи с телом: растительная душа и животная целиком подчинены телу. Они отвечают за рост тела, развитие его и размножение… Разумная же душа – уже не материальная субстанция, хотя еще и связана с телом, – с гибелью тела, как говорят Авиценна, – гибнет все: и тело, – и душа. И тело потом и воскресает, потому что рассыпается в земле на составные своя части. „Если ты поразмыслишь, – пишет он в юношеском трактате „Освещение“, – то будешь знать, что вся Поверхность и обжитых земель состоит из тел покойников, смешанных с землей, превращенной в поля, где выращивают зерно, служащее пищей для людей“.
Или вот еще такой его стих:
И это за 500 лет до Шекспира он выразил с таким трагизмом эту мысль!
Дух, – говорит Авиценна, – это труд ума и души, – единственная ценность, ради которой нужно и стоит жить. „После гибели тела ЭТО не погибает, а продолжает существовать вечно“. Дух – это сопричастность человеческого разума к Деятельному разуму – господину подлунного мира. Бессмертие человека и рай – в его духовности. Ад – отсутствие ее в человеке. Самые страшные муки – это когда человек проснется и начинает понимать свое несовершенство.
Таким образом, у Авиценны налицо превосходство духовного над телесным – в этическом плане. И люди, согласно этому новому его удивительному учению, бывают трех родов: телесные, душевные (разумные) и духовные.
То, что духовность не умирает, а собирается и составляет Деятельный разум, который стоит над нами, как облако, – чистое жемчужное облако Духа, – разве не созвучно это тому, что начал у нас проповедовать в Петербурге В. Вернадский? Не его ли это Ноосфера? Ведь Ибн Сина говорит: „Деятельный разум есть сверхъестественное, сверх материальное, от материи не зависящее сущее, в котором запечатлены все формы чувственнопостигаемых и умопостигаемых вещей“, – то есть духовный опыт человечества. И в стихах он говорит.
Каждый образ и каждый исчезнувший след
В усыпальницу времени лягут на тысячу лет.
И на круги своя наши годы когда возвратятся.
Сохраненное бережно явит всевышний на свет!
Не об этом ли писал В. Вернадский графу Л. Толстому? Помните, вы показывали мне его письмо от 1893 года? „Был у нас Л. Толстой. С ним продолжительный разговор об идеях, науке и бессмертии души (духовном бессмертии). В учении Толстого гораздо более глубокого, чем мне то казалось… И это глубокое: основа жизни – искание истины, и высказывание этой истины без всяких уступок, Я думаю, последнее – самое важное, и отрицание всякого лицемерия и фарисейства и составляет основную силу учения, так как тогда наиболее сильно проявляется личность, и личность получает общественную силу“.
Все это, не меняя ни единого слова, я мог бы сказать и об удивительном Авиценне. С каждым разом он все более и более потрясает меня. Особенно его честность. Потому и понятен он так и так современен, так живо любим и ненавидим.
Согласно этому новому его учению о духе, его душа бессмертна и смотрит на нас.
Если бы вы видели, мой дорогой друг, что творилось на площади Регистан в конце заседания!..»
– Мало того, что Ибн Сина приблизил бога к состоянию мертвеца, – покрывая Шум толпы, читает Бурханиддин из книги Газзали. – Мало того, что бог ничего не знает у него о совершающихся в мире событиях, так он, этот безбожник, отрицает еще и телесное воскрешение! Отрицает ад и рай!
Крики возмущения в толпе.
– Подобное не утверждал еще ни один мусульманин! – восклицает главный судья, не в силах перекрыть бурю негодования.
Толпа неистовствовала:
– Вероотступник!
– Еретик!
– Безбожник!.
– Смерть ему!
И все стали крушить соломенную фигуру.
И Али кричал. И Али со всеми кидал камни в чучело…
Как вдруг увидел повернутое к нему страшное, белое, мертвое лицо Муса-ходжи!
Муса-ходжа узнал голос Али. И в ужасе слушал, как Али кричал со всеми: «Смерть Ибн Сине!»..
По лицу старика из мертвых его, слепых глаз текла слезы.
Русский офицер отдал свое письмо консулу. Тот покрутил конверт, прочел адрес: «Россия. Троице-Сергиевская Лавра…» – и сказал:
Скорее в рай оно дойдет, если хоть он еще существует!
VIII «То, что уничтожается, расцветает…» [92]92
Лао-цзы.
[Закрыть]
Похоронив в пустыне Масихи, Ибн Сина пришел в Нису и поселился в ханаке, только что построенной сукновалом Даккаком. Просидел в келье несколько дней, ни с нем не разговаривая. Сукновалу сказали о странном дервише и позвали знахаря. Знахарь взглянул в лицо Ибн Сине и тут же отошел. Даккак тоже испытал необъяснимое волнение. Уж не Абу Саид ли это – святой, у которого две хырки? А может, Махди – седьмой скрытый мам?
Даккак поставил перед Ибн Синой кувшин с ключевой водой, положил хлеб, поцеловал край одежды и ушел.
Ибн Сина разжал ладонь… На ладони потемневшая от времени маленькая иконка Масихи, которую он снял с груди умершего друга. На обратной стороне иконки нацарапано: Иса ибн Яхъя Масихи [93]93
Известен под куньей Абу Сахль (Масихи).
[Закрыть]. Иса – так в Коране именуется Иисус Христос. Яхъя – Иоанн Креститель, а Масихи – Мессия, Иконка эта – целый трактат. В лаконичном ее рисунке, покрытом потрескавшимся лаком, вся суть учения Неизвестного философа.
Изображение иконки разбито на три ряда. В верхнем, в центре – бог. Над ним надпись – «Высшее добро». По левую я правую стороны от него – семь фигур, семь его проявлений, через которые он является, невидимый, миру, семь его имен: Справедливость, Добродетель, Разум, Истина, Сущность, Жизнь (человек), Мудрость (религия).
Второй ряд: в центре – «бесформенная материя» (так и написано на ободке). По бокам – два организующих начала: слева Время (старик), справа Пространство (девушка). Оба держат в руках таблички со своими обозначениями.
Третий ряд: организованная материя – «сотворенная и не творящая», как написано на верхней границе ряда, Четыре квадратика в этом ряду. Слева направо:
Мир небесных тел, звезд, «небесное племя» – их представляют ангелы, олицетворяющие субстанцию «огня».
Мир крылатых – «воздух».
Мир подводных – «вода».
Мир человека – «прах», «земля».
И последний, низший, ряд – Христос, все вбирающий в себя. И написано: «Конец».
«Господи! – удивился Ибн Сина. – Ведь это же путь человека от бога, как Причины, вниз, в мир, – и обратно, вверх, к богу, но уже как к Цели!» И тут к Ибн Сине в подошел хозяин ханаки сукновал Даккак и поставил перед ним воду и хлеб.
«Ах, Масихи, Масихи… Как тяжело ты умирал! Будь проклята эта песчаная буря, задушившая твое сердце. Никогда мне не забыть твой остывающий голубой взгляд»… Всю ночь греб Ибн Сина руками песок вокруг его могилы. Но ветер делал напрасной работу. Ибн Сина боролся с ветром до утра. А уходя, оглянулся – роевая пустыня, не на чем остановить взгляд… Только что он был с Масихи, завернутым в его чалму… Пустыня поглотила друга, стерла, как сотрет нас время.
Ибн Сина отвернул к стене исказившееся от сдерживаемых рыданий лицо. Мысли, как крылья птицу, поддерживали его, а теперь он летел, сломя голову, в страшное, слепое отчаяние. «Масихи, Масихи… Это я сгубил тебя!» Слезы все-таки вырвались и полились по щекам. Но тут же мысли подхватили упавшую душу, и стало легче дышать.
Ибн Сина отер руками лицо, налил в кружку воды, отщипнул кусочек хлеба.
Тихо сидели в полумраке люди. Кто-то заунывно молился, кто-то пел. Вов прошел хозяин, неся промытые листья подорожника старику, надсадившему ногу.
В минуты всенародного горя как вспыхивает человечность! Этот сукновал Даккак всю жизнь копил деньги на строительство дома для сына и на его свадьбу. А случился голод, построил для парода ханаку, чтобы было где преклонить голову несчастным, потерявшим дом и семью. «Так что же такое человек, которого Неизвестный философ поставил рядом с богом. Как одно из своих Проявлений?» – опять взмыла от земли Мысль.
Хозяин бьет раба… Философия все время смотрела На бога в, не отрывая от него глаз, принимала из рук раба хлеб. (Мысли, туман сердца, снова заслонили от Ибн Сины мир.)
Первым, кто опустил глаза книзу и посмотрел на раба, был Сократ. Он сказал, «Прежде, чем куда-то идти, надо познать человека». Был IV век до н. э.
О природе человека думали с тех пор, как появилась власть. Хозяин хотел знать природу раба, чтобы легче было им управлять. Конфуций в V веке до н. э. учил, человек от природы не добр, и не зол, а дик, как растение, выросшее в горах. Человека надо окультивировать, то есть воспитать. Тогда к хозяину «со всех четырех сторон будут идти люди с детьми за спиной».
– Нет, – сказал ученик Конфуция Мэн-цзы, – человек, как вода. Куда бы она ни потекла, будет течь только вниз. Что бы вы ни делали с человеком, он добр. Надо лишь вовремя кормить его.
– Человек от природы зол, – сказал другой ученик Конфуция. – Зол из-за врожденном алчности. Хозяин необходим, чтобы помочь людям ужиться друг с другом.
– Да никакое воспитание не исправит низкой природы человека! – говорит Шан Ян. – Ев можно лишь пресечь насилием. Идеальный хозяин – бездушная машина. «Добродетель рождается от наказания, справедливость – от смертной казни. Человеку надо оставить войну, земледелие и страх, а не совесть, упорядоченную унифицированную пропаганду, а не философию и искусство: взаимодонос, систему круговой поруки, поощрение за труд и лозунг равной возможности для всех – видимость свободы, а Не искренность в отношениях».
– Постойте, – остановил всех Сократ. – Ведь я говорил: познать ЧЕЛОВЕКА, а не раба! Тогда только мы познаем мир.
И низко кланяется ему с другого конца земли седой ребенок Лао-цзы…
Ворвались в ханаку дети. Ибн Сина вздрогнул. Проследил, как подошли к одному, другому. Просят есть. Люди отводят от них глаза.
Никто не знает, когда родился Лао-цзы. Никто Не знает, где он жил, где похоронен. О Конфуции же знают все.
Лао – это когда раб сам задумался о себе. Трудно рождалась его мысль, долго он творил ее в молчании.
72 года носила его мать в чреве, поэтому и родился он седым. Ничего не известно, о Лао. Остались только его мысли и его седина И никто не видел его умершим. Разве может умереть мысль народа о самом себе? Говорят, Лао сел на быка □ удалился на запад, оставив людям Книгу.
А скрылся он, поднялись с востока багровые облака, может, с этих пор и стали китайцы говорить: «Умереть – значит вернуться на запад»? Ибн Сина вспоминает китайского монаха-даоса, отставшего по болезни от каравана, везущего в Византию шелк, Ибн Сина и Масихи столько возились с ним, вылечили, – и в благодарность он рассказал им о Лао.
Лао сказал хозяевам:
«Когда власть спокойна, народ – простодушен.
Когда власть деятельна, народ – несчастен».
Лао сказал народу:
«Пусть все идет своим естественным путем… Тогда вы станете частицей великого безымянного Дао, которое лишено страстей, не участвует в борьбе противоположностей, а спокойно наблюдает ее. Иначе вы будете частицей конечного Дао – материи и попадете на наковальню между Небом и Землей».
Народ говорит: Конфуций и Лао встретились однажды, и долго говорили между собой. Потом Конфуций сказал:
«О птице я знаю, что она может летать. О рыбе, что она может плавать. О животном, что оно может ходить. Птица может быть поражена стрелою. Рыба – поймана сетью. Животное – капканом. Что же касается Дракона, то я не могу знать, что с ним можно сделать, потому что он на облаках уносится в небо. Я видел Лао. Не походит ли он на Дракона?»
Лао – это иррациональное знание, – понял Ибн Сина. – А на другом конце земли Аристотель рациональное знание, говорит: бог и человек – существа разнородные. По учению Эмпедокла «подобное познается подобным». Значит, не может человек познать бога и мир.
Пока спорили философы, хозяин продолжал бить раба…
И раб, наконец, решил изменить свою судьбу. Восстал.
С этих пор не только Хозяин, эта оторванная от житейских проблем Мысль, но и раб задумался о месте человека в мироздании.
У народной Мысли свой путь. Первая книга, которую народ прочёл, – восстание. Какое бы знамя ни взвивалось, на нем одно слово – Достоинство. Фараби и Ибн Сина считали рабством лишение человека именно достоинства.
Римский вассал Антиох IV убил 40 тысяч иудеев в 169 году до н. э., а 40 тысяч увел в рабство. Через четыре года народ возглавил Иуда Мататия из Хасмонеев, рядом встали шесть его братьев, благословенные матерью, И только через 27 лет Иудея ценою тысяч и тысяч жизней добилась независимости. Погибли и все семь братьев, и Первая мысль первой этой прочитанной рабом книги – культ страдания за веру.
Потом поднялись римские рабы, возглавляемые Спартаком. А на восточном краю земли – китайские крестьяне, возглавляемые даоским мудрецом. На знамени лозунг – «Путь великого покоя».
«Покой, – учит Лао, – это возвращение к жизни. Возвращение к жизни – это постоянство.
Постоянство – это мудрость.
Мудрость – это когда искренним я верю так же, как и неискренни.
Хотя люди и злы, нельзя совсем бросить их.
Самое высокое человеколюбие – любовь к врагу».
По 500 тысяч крестьян убивали китайские императоры, громя восставших. По 300 тысяч закапывали живьем. Увидев на улице трех крестьян, один император сказал: «Похоже, здесь еще много народа!» Были периоды, когда от 50 миллионов китайского народа оставалось… 5 миллионов.
До появления христианства учение Лао-цзы было вер шиной нравственного учения человечества. Это вторая великая мысль народной философии.
Но путь борьбы не освободил раба. Даже там, где была победа, все сходило на нет. Переродилась династия Хасмонеев – сама стала Хозяином, сама завела рабов, Новое мощное восстание, возглавляемое Иоанном Крестителем и его преемником Иисусом Галилеянином, залито кровью. Хозяин, сам бывший когда-то рабом, бьет сильнее всех… Окончились поражением восстания и на Востоке – Маздака, Муканны. Беруни много писал о них. Осталась последняя надежда – на чудо… Это третья мысль народной философии.
– Эй! – толкнул кто-то Ибн Сину.
– Подвинься! И вонзились в лицо недобрые глаза.
Ибн Сина накинул на голову чапан, лег на кожаные мешки с рукописями, чтобы закрыть их. Однако пальцы незнакомца быстро ощупали поклажу.
– Что у тебя там? камни, что ли?
– Оставь его! – строго сказал сукновал Даккак.
– Иди, я дам тебе место.
Незнакомец встал и будто нечаянно скинул все же чапан с лица Ибн Сины и еще раз остро его оглядел. «если он сейчас выйдет на улицу, – подумал Ибн Сина, – я тотчас уйду через другую дверь», – и стал следить за незнакомцем. Но не прошло и минуты, как поднялась в душе мысли, и сладость слияния с ними стерла настороженность.
«Юношеское время мира уже прошло, – сказали порвавшие с миром философы-рабы. – Лучшая пора творений давно уже пришла к концу, и время почти уже прошло, почти миновало…»
Толпы народа, сознательно вышедшие из жизни, ушли в пустыню, чтобы там, вдали от Лжи, попробовать создать царство Правды. Этих отшельников стали называть «ессеи».
«Как птицу из гнезда, так меня вытолкнули из моей страны, – поют они в своем гимне. – Все мои друзья от меня отступились, считают меня разбитым сосудом…»
Ибн Сина вспомнил слова, сказанные как-то Беруни: «Ессеи процветали за 400 лет до Ария» [94]94
Арий – священник из Александрии, III в.
[Закрыть]. О, этот Беруни! Как много он знает! Ему доступна литература на греческом и древнееврейском, сирийском и персидском, арабском, тюркском языках [95]95
Позже Беруни выучит еще и древнеиндийский (санскрит).
[Закрыть]. Он читал греческого поэта Омира. Пятикнижие, Библию. Он понял ессеев – это великое нравственное чудо человечества. Говорит же древняя восточная философия зороастризм, что даже когда все погрязнет во Лжи и Тьме, все осквернится и погибнет для чистой, истинной жизни, останется маленький островок праведных, которые возродят Правду. Это – Закон Жизни, ее самоспасение.
Но отрешившись от мира, ессеи не отказались от его прежних духовных открытий. Они и остались на земле для того, чтобы спасти эти зерна жемчуга, затоптанные в грязь. В мертвой пустыне стали размышлять над откровениями.
Фракийский Дионисий, фригийский Аттис, египетский Осирис, финикийский Адонис, месопотамский Таммуз, персидский Митра, среднеазиатский Сиявуш – все это один и тот же вечно умирающий и вечно воскресающий бог. Недаром веками стояли жрецы всех религии на верхних площадках храмов и искали приметы для определения начала паводков Нила., Тигра, Евфрата, Джейхуна., Они узнали, что 25 декабря каждый год рождается Солнце, а 22 марта Бык борется со Львом, и никто не побеждает, наступает равноденствие. И сказали жрецы: «Празднуйте рождество бога 25 декабря, а воскресение его – 22-го марта».
Но рабу, похоронившему Спартака, семь братьев Маккавеев, Иоанна Крестителя, Иисуса Галилеянина, даоских мудрецов, Маздака, Муканну, тяжело было каждый год воскрешать и хоронить надежду. Постоянно возвращающееся воскресение бога он запретил себе. Бог может прийти только два раза: один – для страданий, другой – для торжества.
Пятьдесят градусов жары. С марта по сентябрь ни одной капли воды. В Мертвом море нет живых организмов. Единственный источник пресной воды – Айн Фемха в 12 километрах от Иерихона. Ессеи выращивают финики, собирают дикий мед, плетут корзины, циновки, молятся на рассвете, читают (у них огромная библиотека), пишут книги. Ессеи сами себя изгнали в ад, чтобы вызвать укор совести у тех, кто сделал их жизнь невыносимой. Раб сам себя заковал в цепи и выставил на солнце, чтобы сделалось стыдно хозяину. Был и такой наивный способ борьбы у человечества…
Эта наивность, вечная наивность чистой благородной души – тоже сокровище прежнего мира, не принятое им, осмеянное…
А выстраданная вавилонянами идея греха! Черная от грусти мудрость: Грех – это неправда. Притеснение слабого. Когда ссоришь отца с сыном. Неблагородное отношение к жене друга. Когда честен языком, а сердцем лжив. Преследование правого во имя замысленной несправедливости, Когда учишь нечистому…
