Текст книги "Идея фикс"

Автор книги: Людмила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Глава 4

И вот долгожданный день наступил. С утра боялись за погоду – небо хмурилось, над холмами собралась армия тяжеловатых туч, грозя заполонить беззаботно-голубой небосвод над морем. Местные жители знали – такие набеги облаков со стороны континента зачастую оказывались обманчивыми. Вот если облака наползут с моря и закачаются отголоском далекого шторма пологие редкие волны, жди настоящей непогоды с дождем и ветром.

– Черт! – Сидя на катере, Антон Сергачев прилаживал облачение царя морской стихии – латунную корону с резинкой под подбородком и непромокаемую мантию из золотого шуршащего пластика. Катер подбрасывало, обдавая Нептуна каскадами брызг. Если волны зачастят, завернутся барашки в порывах резкого ветра, с шиком выкатить на гальку будет непросто.

– Сделаешь пробный заход, Паш! – крикнул Сергачев сидевшему за рулем парню и сжал в левой руке трезубец. – Хорошо, что эту хреновину хоть заново выкрасили, а то с плавок вся «чешуя» так и сыплется.

– Да нашим девочкам все равно, что у тебя на плавках. Их больше интересует, что под ними. Ты бы уж лучше голышом к зрителям выкатил. Вот был бы шухер! Ударника Соцтруда, не меньше, отвесили бы. Глянь, на берегу как на Красной площади во время парада. И «мавзолей» едва не ломится. Дамы-то, дамы – прямо Дворец съездов! – Павел пронесся вдоль пляжа «Буревестника».

Сергачев не слышал его комментариев, он стоял на сиденье, гордо потрясая трезубцем и скаля зубы в сторону трибуны… Потом уселся и, чертыхаясь, достал починенную кое-как монолыжу.

На пляже гремел оркестр. Из динамиков лился бодрый марш Дунаевского, под который шагают по Москве колонны демонстрантов в кинофильме «Весна». На помосте, возвышающемся за крышей бара, в полной готовности стоял ансамбль «Радуга» – все в парчовых серебряных костюмах, как космонавты. Расположенная чуть ниже трибуна для гостей, образованная рядом сплошь сдвинутых кресел и чайных столиков, тоже производила солидное впечатление. Здесь уже сидели человек восемь ответственных товарищей из вышестоящих инстанций. Одеты все были по-летнему, но без излишней распущенности: мужчины в сорочках с короткими рукавами и при галстуках, дамы из горкома и исполкома – как на подбор полные, в свежезалаченных «халах», в кримпленовых платьях строгой расцветки.

Все остальные, толпящиеся, вопящие, жующие, орущие, валяющиеся на лежаках, – тихий ужас. Полуголые, обвешанные кое-как пальмовыми листьями, простынями, полотенцами и наверняка что-то уже принявшие на грудь, преисполненные серьезных намерений превратить культурное мероприятие в разнузданную гулянку. Начальственные взгляды стыдливо избегали толпы. Распоясались бы так свои, отечественные недоумки, на них управу бы нашли быстро. А здесь – дело тонкое: проявляя либерализм и терпимость к молодежным настроениям, суметь удержать их в рамках благопристойности.

Команде «чертей» и «русалок» из состава собственных служащих пищеблока и спорткомплекса предстояло справиться с серьезной задачей. Они, конечно, станут бузить, создавая видимость бешеного карнавала, но сумеют приглушить нежелательные эксцессы. Вроде как тайная полиция нравов. Если кто уж слишком расслабится на глазах общественности, того уволокут с гиканьем и хорошенько остудят под душем или применят «высшую меру». Для этого на пляже уже приготовлены две огромные бочки с грязью (глину комсомольские вожаки мешали с водой всю ночь) и ящики «игристого». Имеются и две колоды пластиковых бутафорных карт – ими «черти» и «пираты» будут играть на животах плененных дам.

Юрий Кузьмич Федоренко, потея от напряжения, объяснял традиции праздника прибывшему с Паламарчуком иностранцу. Американский коммунист оказался белым, достаточно зрелым крепышом, проявившим интерес к происходящему. Он даже кое-что кумекал по-русски, восполняя недостаток понимания жестами и эмоциональными выкриками «Вери вел! Хрошье!». Но как постоянный собеседник никуда не годился.

– Товарищ Келвин, позвольте познакомить вас с гостьей из солнечной Болгарии. Королева красоты этого года. – Сообразительный Федоренко счел такое знакомство взаимовыгодным. Пусть американцы знают, что и в соцлагере проводятся конкурсы на лучшую девушку. А уж сама девушка даст ихним десять очков форы.

Снежина, конечно, имела эффектные тряпочки на случай бального торжества. Может, ее костюм и нес какую-то смысловую нагрузку, но не навязчиво. Ясно было одно – королева и есть королева. Золотое узкое платье в пол из обтягивающего трикотажа услаждало взор. Сверкающая корона на высоко поднятых смоляных кудрях и килограмм бижутерии – даже на щиколотках обутых в узкие «лодочки» ног браслеты выглядели вполне уместно. Рядом с королевой, целясь вокруг маленькой камерой, маячил фотограф. Келвин ловко поцеловал руку девушки и усадил ее рядом. Беседа перешла на оживленный английский.

Федоренко с облегчением вздохнул. Теперь он мог сосредоточиться на Паламарчуке, с которым давно мечтал перевести отношения на дружескую ногу. Случай улыбался – празднество и запланированный ужин в тесном кругу должны стать шагом к сближению. Но Роберт Степанович выглядел несколько рассеянным, ощупывая пляж и пеструю толпу молодежи ищущим взглядом. В маленьких светлых глазках на красном бульдожьем лице угадывалось напряженное ожидание.

– Хорошо подготовились, – одобрил он подсевшего к нему директора. – Но почему не играет «Радуга»? Солистка заболела?

– Да тут Градова, тут! Хорошие ребята ваши выдвиженцы. На высоком уровне культмероприятия держат. А солистка должна появиться в самый торжественный момент. У нас все продумано с художественной точки зрения. Эта девушка, как вы знаете, – наш местный цветок. Думаю, если конкурс красоты вроде болгар затеем, может претендовать на первое место.

– Пока распоряжений нет. Возможно, будут проводиться соревнования под лозунгом «Мисс Море» из контингента отдыхающих. У вас ведь отдыхает Лара Решетова?

– Отличная девушка! Потрясающая идея!

– Здесь нужна кандидатура из дружественного лагеря. Иностранка.

– Найдем иностранку! В чем проблема? – Директор напрягся, заметив несущийся к пляжу катер.

Из динамиков грянул марш из кинофильма «Цирк», катер, сделав разворот, рванул к берегу, за ним, перескакивая с волны на волну, несся сам Нептун! Развевалась на ветру мантия, сверкали в лучах проглянувшего сквозь тучи солнца корона и победно воздетый трезубец. Сергачев ухитрился держаться за трос одной правой рукой, а стоял так, словно отлитая из бронзы статуя на мраморном постаменте. Не дрогнув, перескочил прибрежные барашки и выехал, сопровождаемый восторженным визгом толпы, на облизанную волной гальку. По обе стороны владыки морей выросла свита, оттесняя толпу и обеспечивая проход Нептуна к центральной трибуне. Здесь, у микрофона, в наступившей тишине Нептун торжественным и громким голосом оповестил начало своего праздника и призвал «подданных» к веселью и послушанию. «Русалки» и «черти» отвечали стихотворными репризами, причем «русалки» исполняли свой экзотический танец, а «черти» приближались к «владыке» на четвереньках. Все выглядело весьма эффектно. Затем Нептун пожелал выбрать королеву, для чего оглядел толпу и объявил конкурс. Владыке морей поднесли трон. Ансамбль «Радуга» врезал по инструментам. Загремела популярная «западническая» песенка из кинофильма «Человек-амфибия».

– «Эй, моряк, ты слишком много плавал…» – взвыла на высоком вокальном уровне прильнувшая к микрофону Анжела. Она постаралась выглядеть поярче, вырядившись то ли в портовую шлюху, то ли в звезду капиталистического шоу-бизнеса – бюстгальтер, усыпанный блестками, узкие в бедрах и сильно расклешенные книзу брюки из красно-серебряной тафты. Рыжий хвост подвязан развевающимся на ветру, как языки пламени, нейлоновым шарфом – тоже вызывающе блестящим и ярким.

Юрий Кузьмич, заранее просмотревший костюм и одобривший его, вдруг струсил и уже собрался отпустить по поводу солистки критическое замечание, но заметил взгляд Паламарчука, загоревшийся горячим интересом.

«Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно! Там бы, там бы, там бы – пить вино!» – подхватили участники ансамбля и энтузиасты из задергавшейся в диком танце толпы.

После бурных оваций, завершивших выступление Градовой, «русалки» вывели на сцену Снежину. Отпираясь и хохоча, та все же взяла микрофон и, пошептавшись, с музыкантами, спела куплет популярной лирической песни из репертуара Лили Ивановой. Чтобы не испытывать терпения рвущихся к действию зрителей, Нептун торжественно взял Снежину за руку и объявил ее королевой праздника. Здесь наступила очередь «чертей», должных окунать в бочки с грязью всех «неверных» – боящихся морской стихии. Девушки с визгом разбегались, парни же, наоборот, желали быть вымазанными, чтобы потом гоняться за другими, заключая их в глинистые объятия.

Пламен снимал бурный разгул. Лара держалась рядом, делая вид, что помогает фотографу. Ей вовсе не хотелось оказаться вымазанной – на туалет ушло два часа. Коротенькое платье из крупного белого гипюра на атласном чехле шилось для выпускного вечера. При участии Снежины Лара перерезала его пополам маникюрными ножницами и оторвала подкладку. Гипюровый лиф, голый живот и кусок кружев на бедрах выглядели, конечно, очень вульгарно, но и соблазнительно. «Мама не одобрила бы», – решила девушка, оглядев законченный туалет «рабыни», дополненный белой «паранджой» из чьей-то фаты, найденной в клубном реквизите, и сандалиями с перекрещивающимися ремешками до самых колен из чемодана Снежины. А уж косметики, цветов, жемчуга! Хватило бы на десятерых.

Увидав девушку, Пламен остолбенел. Он сам остался в узких выгоревших джинсах, пообещав к разгару карнавала накинуть белый хитон из простыни и перевязать жгутом покрывало на голове – то ли пародия на местного «шейха», то ли и впрямь сказочный «работорговец».

– Пойдем со мной, – он взял ее за руку и увлек на пустынную часть «дикого» пляжа.

– Скоро начнется праздник… – слабо сопротивлялась Лара, протискиваясь вслед за кавалером сквозь дыру в металлической сетке, отделявшей владения «Буревестника».

Пламен осторожно придерживал проволочные края лаза и следил за манипуляциями девушки с большим профессиональным и в то же время – сугубо личным интересом.

– Ой, беда! Смотри – рана. – Он нежно провел пальцем по ее плечу, на котором белел штрих царапины. И быстро нагнувшись, лизнул кожу. – Так надо делать, чтобы не заразить кровь. Мне мама говорила, когда я много падал.

Лару бросило в жар от странного волнения, она отвернулась и произнесла с восторгом:

– Как здесь чудесно!

На «диком» пляже не было аккуратно насыпанной круглой галечки, лежаков и шезлонгов. Зато какие живописные валуны! Как светятся желтым золотом кусты дрока, растущие на крутом берегу! И никого – только море и солнце.

– Ходи, смотри, лежи – делай что хочешь – я буду снимать. Мне очень надо, – хмуря густые черные брови, распорядился Пламен. Лара отошла к воде и, сев на большой камень, подняла лицо к прорвавшемуся сквозь облака солнцу. Позируя в своем белом одеянии, в облаке струящейся по ветру «фаты», она испытывала странное чувство – объектив словно целовал ее. Когда Пламен подошел, чтобы поправить сбившуюся легкую ткань и разметанные пряди соломенных волос, его смуглая рука задержалась на шее Лары, притягивая ее нежно и властно. Смешливые глаза стали серьезными, яркие, четко очерченные губы приблизились… Девушка закрыла глаза и подалась им навстречу…

– Эй, так нельзя… Мне надо работать. Я совсем потерял свою голову… – Парень оторвался от Лары. – Там уже, наверно, все началось.

– Останемся… – робко предложила девушка.

– Если ты захочешь, я останусь с тобой навсегда. – Он посмотрел ей в глаза очень серьезно и подал ей руку, поднимая с камня. – Сейчас нам надо идти.

…Лара плохо осознавала, что происходит – эта гремящая музыка, Нептун, важные гости, вымазанные грязью «черти». Все переполнял восторг свершившегося. Да, это лето стало «ее летом»!.. Она нашла Его! Вот, оказывается, как выглядит настоящее счастье… «Черти» не трогали Лару Решетову, они прекрасно понимали, с кем и как можно шутить. Но одна «оплошность» слугами Нептуна все же была допущена.

– О, смотри, смотри! – Пламен нацелил объектив. В бочку с грязью черти заталкивали слабо сопротивляющегося долговязого парня, одетого с официальной строгостью.

– Это же Зиновий… Бедняга! – Лара расхохоталась. – Он так боялся попасть в смешное положение.

– Отпустите его! – вступился за шахматиста начальственный голос директора. И он тут же обратился к девушке: – Ларочка, я тебя ищу. Есть ответственное поручение, вернее, личная просьба: скажи пару слов участникам праздника. На танцплощадке сейчас начнется торжественная часть, совсем короткая, под лозунгом «Песню дружбы запевает молодежь». Пожалуйста, не отказывайся, у тебя получается неформально и от души.

Утихомирить столпившуюся на танцплощадке в ожидании игр и веселой музыки молодежь оказалось непросто. «Радуга» «врезала» во всю мощь «Гимн демократической молодежи». Потом в установившейся тишине взял микрофон директор и коротко поблагодарил участников и гостей праздника, а также пожелал «получить незабываемые впечатления». Сразу же появилась Лара – сияющая, дерзкая в своем белом наряде. Послышались аплодисменты и одобрительные хлопки.

– Мы молоды, веселы, счастливы… Я желаю всем побольше радости и любви. Пусть эта ночь запомнится каждому из нас на всю жизнь, – произнесла она на трех языках, глядя в разгоряченные лица. Некто в клетчатом домино вспрыгнул на сцену и преподнес девушке огромный букет белых роз.

«Не с наших клумб, – с облегчением заметил Федоренко и тут же задумался: – Сортовые, белые, явно рыночные. Что бы это значило?» И тут же вспомнил, где уже видел такие цветы.

Праздник полетел на всех парусах – на главной площадке работали массовики-затейники, гремел оркестр, в кустах и на пляже гудели обособившиеся компании, по корпусам засели те, кто стремился к интиму.

Роберт Степанович Паламарчук, оповещенный о «закрытом мероприятии» в виде ужина в банкетном зале, строил шальные планы. Безумный вечер, обилие юных, полуобнаженных тел, чувственное напряжение, охватившее молодежь, разгорячили его. Поющая Анжела заставила трепетать. «Вот кто мне нужен сегодня. Она будет моей во что бы то ни стало», – решил он.

Снежина танцевала с Нептуном. Он нравился ей, этот сильный русский красавец. В голове кружила легкая метель искрящихся мыслей – от выпитого вина и близости местного супермена.

Антон целый час «макал» с пирса в море «новобранцев», сам не раз нырял и плавал в волнах, опасаясь за ребят. От него пахло морем, с влажных светло-русых волос, выбеленных солнцем, падали капли, под тканью простенькой синей тенниски ощущалось мускулистое сильное тело. Да, он был настоящим владыкой моря и, наверно, сумел бы увлечь в объятия не одну охваченную страстью крошку. И смотрел по-мужски – с затаенным желанием. Но говорил Сергачев с красавицей о своем городе, о погоде, о семье и двух сыновьях. Уж лучше бы он молчал… Прищурившись с вызовом, Снежина сказала:

– У меня тоже есть друг. Я люблю его с семи лет. Это правда. – Она рассмеялась так искренне и весело, что Антон легонько прижал ее к своей груди. Он усиленно возводил баррикады между собой и дурманяще-привлекательной девушкой, вспоминая семью и дела. И железно решил после этого танца скрыться от греха подальше. Интрижка с иностранкой тут же станет известна и повлечет за собой самые серьезные последствия – потерю работы, сплетни, ссору с женой. Существуя среди соблазнов и постоянно на виду заинтересованных особ, Антон не мог позволить себе оступиться. Ни разу.

Снежина не солгала. Ее возлюбленного звали Мирчо Лачев. Он был известным теоретиком и критиком театра, давним другом ее отца-актера. Когда Снеже (так звал ее Мирчо) исполнилось семь, слава Лачева была в самом расцвете, хотя ему едва перевалило за тридцать. Теперь он разменял пятый десяток. Сорокатрехлетний профессор театральной академии, председатель Болгарского театрального общества, участник множества международных сценических ассоциаций, автор научных трудов, светский лев, Лачев с годами не утратил своей привлекательности и влияния на Снежину. У него была уже вторая жена и росло трое детей от разных браков. Но Снежина знала – придет час, и этот удивительный человек будет принадлежать только ей. Она окончила первый курс на кафедре актерского мастерства, считаясь способной ученицей, и дала себе слово стать знаменитостью.

Пусть русский плейбой блюдет свою невинность, а гость из США делает весьма выразительные намеки, Снежине нужен лишь профессор Лачев – самый утонченный, самый интеллектуальный и самый красивый мужчина в мире!

Арчи Келвин перехватил оставленную Антоном Снежину, пригласив ее на медленный танец. Анжела пела знаменитый хит Адамо, больше известный советским людям по записям певицы из дружественной Югославии – Радмилы Караклаич:

«…Падает снег, ты не придешь сегодня вечером. Падает снег, мы не увидимся, я знаю. И теперь я слышу твой любимый голос и чувствую, что я умираю – тебя нет здесь…»

«Да здесь, здесь я!» – хотелось крикнуть Паламарчуку, схватить птичку и увезти подальше, в свое уединенное логово.

– Снег! – ухватил слово танцевавший с болгаркой американец. – Это так красиво… И твое имя – тоже снег. Но не холодный, правда? – Он улыбнулся значительно и насмешливо. Снежине Келвин напоминал какого-то голливудского актера, снимавшегося в вестернах, – спортивен, подтянут, смел. Такой набросит лассо на всех врагов сразу и умыкнет нежную красотку на горячем мустанге. Увы, она не признавала мимолетные флирты. Но кто мешает немного пококетничать в такую дивную ночь?

– Снег может и обжечь, – многозначительно улыбнулась она, не сопротивляясь сближению. Американец прижал ее к своей груди, и Снежине пришлось забросить руки на его крепкие плечи.

– Мне нравится в СССР, – сказал Келвин с большим подтекстом. – И особенно здесь.

– В лагере собраны самые красивые девушки. – Снежина кивнула в сторону рыжей певицы.

– Самые красивые будут сегодня за нашим столом, – интригующе пообещал мистер Келвин и объяснил: директор приглашает на ужин избранное общество. – Вы будете моей дамой.

Лара потеряла из виду Пламена. Пока она танцевала с противным прыщавым чехом, дышавшим ей в щеку пивным перегаром, фотограф исчез. Наверно, он удалился, чтобы переодеться в костюм «работорговца». Ведь он обещал сделать ей сюрприз.

Улизнув с оживленной танцплощадки, Лара свернула в узкую аллею, идущую вдоль пляжа. Ей не хотелось попадаться на глаза знакомым и даже возвращаться за букетом роз, оставленным на сцене. Пламен потряс ее цветами – ведь только он мог заранее приобрести эти розы, зная, что Лара будет одета в белое платье. А фотографируя ее на диком пляже, сказал: «Жаль, у тебя в руках нет цветов. Ты не похожа на «рабыню». Ты – сказочная принцесса!»…

– Высокая госпожа, – произнес вкрадчивый голос с акцентом. – Мой повелитель приглашает вас. – Выступив из черной тени ароматных кустов, перед Ларой вырос человек в белом одеянии. Его голова, скрытая покрывалом, была опущены, акцент звучал нарочито-подчеркнуто.

Она засмеялась:

– Вы похищаете меня?

– Не смею. Только прошу: следуйте за мной.

С радостно бьющимся сердцем Лара шла сквозь южную ночь вслед за костюмированным «слугой». Она даже успела порадоваться, что послушалась Снежину, надев ее сандалии на плоской подошве. Шпильки не подходят для прогулки по гравию. До чего же забавный розыгрыш устроил Пламен! Из зарослей выступил красивый дом с ярко освещенным подъездом. В прямоугольнике распахнутых дверей стоял он, протягивая ей белую розу. Рванувшись было к Пламену, Лара резко остановилась и ахнула: перед ней стоял незнакомый мужчина в восточной одежде.

– Извините, я перепутала. Я шла в другую сторону, – сказала она по-английски, отступая на дорожку.

– Вы не перепутали, прекраснейшая. Я Мухаммед Али-Шах. Вы – моя желанная гостья.

– Где мой друг?

– Все ваши друзья здесь. – Он жестом предложил ей войти. – Немного терпения.

Поднявшись по мраморной, покрытой ковровой дорожкой лестнице, Лара оказалась в гостиной. Большая комната с мягкой мебелью и камином была пуста. Опущенные шторы на застекленной стене чуть колебал ветер. В полумраке горели свечи в серебряных канделябрах и сладко благоухали цветы. Везде – в многочисленных вазах, стоящих на полу, на столике, на камине, – охапки белых роз – точно таких, какие были преподнесены ей на сцене!

Сбросив широкий балахон, хозяин оказался в прекрасном белом вечернем костюме и бабочке.

– Вот видите, я достаточно европеизированный араб, чтобы уметь уважать обычаи гостей. Белый цвет сегодня для меня – цвет обещания и любви. А все эти цветы – для вас.

– Значит, розы на сцене я получила…

– От меня. И получите их, сколько пожелаете, а также жемчуг и бриллианты. Вам не идет бижутерия. – Смуглая рука резким движением сорвала с шеи девушки нить чешского жемчуга. Бусинки рассыпались по ковру. Словно загипнотизированная, Лара смотрела на разбегающиеся жемчужины. Жемчуг – это слезы. – Не жалейте о потере, дорогая. У меня есть кое-что взамен. – Самоуверенный, иронично улыбающийся человек действительно был похож на Пламена – те же огненные глаза, смоляные кудри, бронзовый отлив кожи. Ей казалось, что чары рассеются и веселый болгарин вдруг рассмеется, сбросив маску «шейха».

Мухаммед протянул черный футляр, щелкнул замочком – жемчужное ожерелье в бархатной лунке заиграло матовым отсветом.

– Подарок госпоже моего сердца.

– Вы с ума сошли! – Гневный румянец залил щеки Лары. – Что вам угодно?

– Любви, царица моих грез. Я видел много девушек в вашей стране, но я выбрал тебя. Ты сама – драгоценность. Эта кожа, похожая на перламутр морских раковин, эти волосы, словно тончайшие золотые нити, и глаза, в которых гневно плещет морская синева… Сапфиры… Я знаю толк в дорогих вещах… – Он медленно приближался, подступая вплотную.

– А я – в правилах приличия! Отойдите, мистер нахал! – Она сбросила с подставки на пол оказавшуюся под рукой вазу с цветами. Но не сумела вовремя увернуться.

– Это большая ошибка, – араб крепко обнял ее. – Ты поймешь, как ошибалась. В этой дикой стране нет никого, кто мог бы поспорить со мной в искусстве любви. – Крепкие, сильные и одновременно гибкие пальцы пробежали по ее позвоночнику, губы прильнули к шее…

Еще переполненная ощущениями поцелуев Пламена, Лара закинула голову, теряя волю к сопротивлению. Она пришла в себя от требовательных ласк. Чужие, жадные руки срывали с нее одежду. Лара рванулась, упав на диван, потом на ковер, но так и не высвободилась от могучих объятий. Этот «повелитель» не собирался отступать. Клочья разорванных кружев валялись среди рассыпанных роз, сопротивление девушки лишь сильнее разгорячало Мухаммеда.

– Отпусти! – закричала она. – Тебя посадят в тюрьму!

Мужчина смеялся, тихо, сладострастно. Сжав руки Лары, он целовал ее грудь.

– Ты будешь очень довольна, беби…

– Спасите! – что есть духу вопила Лара по-английски, вспомнив о слугах араба. Больше ничего она сделать уже не могла. Но слуги исчезли – дом казался пустым. Крепко зажмурившись, Лара вцепилась зубами в плечо насильника.

С оглушительным хлопком распахнулась рама стеклянной стены, сквозняк загасил свечи, некто с воплем: «Дерьмо!» – отбросил араба в сторону и, подхватив Лару, потянул ее за собой.

– Нет! – успела пискнуть девушка. Ладонь зажала ей рот, а знакомый голос шепнул:

– Бежим скорее! Здесь много слуг. – Пламен накинул на плечи Лары джинсовую куртку. На его шее болталась камера. Они выскочили через окно на балкон и успели спуститься по стволу дикой яблони вниз, когда в гостиной зажглись люстры и раздались мужские голоса, быстро и возмущенно тараторившие по-арабски.

На диком пляже, залитом лунным светом, было пустынно. Утихшее море ласково играло чешуей лунной дорожки. Пахло водорослями, ночными цветами и юным счастьем.

– Это судьба. Судьба, что ты оказался рядом! – стоя в воде, Лара остужала горевшие ноги – она не привыкла ходить босиком, а удирать пришлось без обуви.

– Я убью мерзавца! – Пламен озабоченно крутил свой аппарат. – Не судьба – счастливый случай. Я давно снимаю «скрытой камерой» тайную жизнь этого сатира. Притаился на балконе – и вдруг такое шоу! Зачем ты пришла к нему?

– Перепутала! Ты же обещал мне сюрприз.

Пламен вскочил, шагнул в воду, крепко сжал ее плечи и заглянул в лицо. Лара опустила веки, протянув ему приоткрывшиеся губы. Пламен подхватил се на руки и унес к песчаной полосе у круто поднимавшегося утеса.

Под яркими южными звездами, среди шелеста и шепота южной ночи, Лара стала женщиной.

– Обичам те, – серьезно сказал Пламен. – Очень сильно люблю.

– Я тоже. Я тоже люблю тебя, – прошептала Лара. – Я выучу болгарский. Наши дети будут говорить на всех языках сразу.

– А ты – ты станешь самой лучшей женой на свете, моей главной моделью, моей единственной любимой. Ведь мы все можем! Можем, да, можем? – Приподнявшись на локтях, он тревожно заглянул в самую глубину ее расширившихся зрачков…

У скамеек, окружавших теннисный корт, после посиделок распивавших здесь пиво чехов валялись бутылки. Стекло звякнуло под ногой Зиновия, он споткнулся, успев заметить лавку, на которую довольно точно приземлился. Когда на него не смотрели посторонние, он был не так уж нелеп. И не так некрасив. Высокий лоб и крупный нос выглядели значительно в темноте, подсвеченной голубым неоном редких фонарей. За кустами, окаймлявшими спортзону, тихо шумел прибой. Зиновий отряхнул с брючин засохшую глину и протер носовым платком стекла очков, затем уставился на площадку теннисного корта, возле которой сидел. Поле корта мгновенно превратилось в шахматное, на нем обозначились фигуры, вступившие в сложные взаимоотношения. Они стали миром Зиновия, в котором ему, только ему принадлежали полномочия верховного главнокомандующего. Он не слышал, как на диком пляже колокольчиком рассыпался девичий смех и мужской голос с мягким акцентом шептал и шептал что-то, прерываясь на долгие многозначительные паузы…

…Шум карнавала угасал. Опустела танцплощадка, молодежь разбрелась компаниями и парочками продолжать свой праздник до утра.

– Никто не видел Анжелу? – спохватился уже собравшийся уходить Сашка. Сбросив серебряные пиджаки, вся команда «Радуги» влезла в привычные тенниски и джинсы.

– Ее мужик из обкома кадрил, – сообщил патлатый ударник.

– Когда?

– Я пошел в клуб переодеваться, она уже выходила с сумкой и в своем платье. А этот, как его, Паламарчук рядышком поджидал. Хохоталка – с похмелья не опишешь.

– Директор ужин для хозяев устраивает. Затащили, видать, нашу птичку для музыкального сопровождения, – прокомментировал событие тощий клавишник.

– Разберемся, – пообещал, стиснув кулаки, Сашка. – Не ждите меня.

Пружинистым шагом индейца он последовал к зданию клуба. Здесь было темно. Лишь на втором этаже в распахнутом окне банкетного зала горел свет и колебалась пышная тюлевая занавеска. Там звучала магнитофонная запись, заглушавшая голоса. «Ты – моя мелодия…» – пел Магомаев с большим вдохновением.

Для парня, выросшего в южном городке, ничего не стоило забраться по кривому стволу акации, доходившему почти до окна. Кое-что ему удалось рассмотреть. Прямоугольный стол, накрытый с ресторанной щедростью и сервисом: серебряные жерла шампанского и воронки белых салфеток стояли торчком среди блюд и салатниц, полных всяческой, декорированной зеленью вкуснятины. Раскрасневшийся Федоренко что-то громко говорил иностранцу и болгарке, указывая на стол. Чиновные дамы и господа, вернее товарищи, начали рассаживаться, засуетились официантки в белых наколках и передниках. Федоренко огляделся, ища кого-то взглядом, за ним, переглядываясь, загалдели остальные – увы, высокого гостя, товарища Паламарчука Роберта Степановича, в зале не оказалось.

Сашка чуть не взвыл. Больше всего ему хотелось запустить в окно увесистый булыжник, а потом отыскать мерзкую изменницу с ее высокопоставленным блядуном и выколотить из гада всю спесь! А потом… Потом плюнуть в размалеванную рожу изменницы и навсегда исчезнуть с ее пути. От жалости к себе Сашка едва не расплакался. Он слез с дерева, нарочно обдирая кожу о ствол, пытаясь заглушить этой болью невыносимую боль внутри. Ведь он любил ее! Со школы, с первой встречи. Как привороженный, как маньяк… Они оба верили, что предназначены друг для друга, когда слушали музыку, разучивали песни, выступали в ресторанах перед пьяными рожами, а потом неслись на мотороллере по спящему городу. Чтобы в дощатом «замке» Анжелы торопливо сорвать одежду и броситься друг к другу. Собственно… Если честно, это случалось все реже и реже. И как-то не так, по-другому. Анжелу, наверно, сглазили, или ее околдовала красивая жизнь, текущая, как река, в широком русле курортной зоны. Она вдруг заговорила о своем будущем, о жажде богатства и славы, о том, что не хочет прозябать всю жизнь в «обслуге».

Последнее время Анжела даже не старалась скрывать от Саши, что они – временные любовники, связанные деловым партнерством, а ей необходим настоящий влиятельный покровитель или муж, способный вырвать ее из трясины городка. Иногда Саше казалось, что Анжела специально распаляет его ревность, порой же он с предельной ясностью осознавал: все давно кончилось, пора решительно разорвать едва удерживающую их связь. Но как это сделать, когда она стоит рядом в своих сверкающих брючках, жаркая, желанная, сливающаяся воедино с его музыкой, отдающаяся ей? Она поет для него!

«Для кого? Для кого так потрясающе пела сегодня эта вертлявая стерва?» – задал себе вопрос Сашка, остановившись посреди темной аллеи. Ему ответили звон цикад и отдаленная матершина на вполне понятном родном языке. Скрипнув зубами, гитарист шагнул в темноту.

Снежина лежала у себя в номере, читая толстую книгу. Это был роман Митчелл «Унесенные ветром» на английском языке. Дело шло с трудом. Но сна не было ни в одном глазу, а телевидение давно прекратило работу – население СССР должно ложиться спать до полуночи. Болгарская красавица с удовольствием думала о том, что до отъезда осталось всего пять дней.

Ей удалось деликатно улизнуть с директорского банкета, сославшись на головную боль. Американец проводил ее до номера, намекнул на кофе, но послушно удалился, получив однозначный отказ. Пламен и Лара куда-то запропастились. Впрочем, Снежина догадывалась куда – эти двое давно мечтали о близости. Она терялась в сомнениях по поводу перспективы русско-болгарской пары. Лара – дочь замминистра, к тому же девушка строгих правил. Вероятно, ей нужен хороший муж. Нетрудно представить, что претендентов на эту роль достаточно. Лара выбрала обаятельного фотокорреспондента Бончева, наверняка клявшегося ей в самых возвышенных и пылких чувствах. Бедняжка здорово просчиталась, позволив себе потерять голову.