Текст книги "Идея фикс"

Автор книги: Людмила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Лучше у воды. Главное, чтобы место было красивое. Стоимость не имеет значения.

– Постараемся! – обрадовался водитель. – Уж чего-чего, а красоты тут на всех хватит.

…Милая, чуть заспанная девушка, принявшая позднюю посетительницу в пансионате «Вечерня сказка», предложила ей номер на втором этаже.

– Мы можем принять не более трех семей одновременно. Но уже неделю идут дожди, и у нас проживает лишь одна синьора – наша давняя постоянная клиентка. – Девушка развернула к Ларе книгу записей с абсолютно чистыми графами. – «Мадам Лара Бонован, Швейцария», – записала Лара, знавшая наверняка, что здесь предъявлять паспорт ей не придется.

– Я думала, синьора литовка.

– Литовка? – Лара недоуменно подняла высокие брови. – По происхождению я полька. Но мой муж и семья живут в Лозанне. Мсье Бонован – известный врач. Он посоветовал мне отдохнуть в этих местах. Здесь чарующий воздух. – Лара насмешливо улыбнулась, глядя в заспанное, бледненькое, но далеко не наивное лицо девушки.

Осмотрев комнаты – маленькую гостиную и спальню, Лара осталась довольна. Чисто, комфортабельно, по-домашнему уютно. Хорошая мебель, подобранные со вкусом картины и ковры. Абажуры персикового шелка на многочисленных лампах создают приятное, молодящее освещение. И огромное количество ваз для цветов. Пустых, не занятых, как в холле, искусственными букетами. Значит, гидша Фанни всерьез ознакомилась с ситуацией – жиголо должен засыпать свою возлюбленную цветами. «Скажу, что я не могу жить без ирисов. Или сирени. Пусть ищет, – подумала Лара. – Или, лучше, эдельвейсы? Романтично и недостижимо». Она не удержала непонятно отчего вырвавшийся вздох.

Не став распаковывать чемодан, Лара быстро приняла душ и юркнула под легкое пышное одеяло. По карнизу стучал дождь, между тяжелыми шторами брезжил серенький утренний свет.

– Надо заснуть, – сказала она себе. – Заснуть, а завтра обо всем хорошенько подумать.

Минут десять она лежала с закрытыми глазами, стараясь расслабиться, но вдруг села, включила лампу на тумбочке и уставилась на стену перед собой: «Да что же это, в самом деле, происходит? Что случилось с тобой и всей твоей благополучной и такой несуразной жизнью?»

Глава 14

Окружающие считали Валерию Борисовну Решетову незаурядной женщиной и не уставали выражать свои чувства письменно и устно в виде тостов, комплиментов, подарков и прочих знаков внимания. Жена замминистра не считала это лестью. Она и впрямь обладала качествами, позволяющими занять командное положение в любой ситуации: борцовским характером, практичным, живым умом и, главное, непоколебимым чувством собственного превосходства.

Свою жизнь Валерия сделала собственными руками: вот эту четырехкомнатную квартиру на Патриарших, дачу в Апрелевке, обстановку, библиотеку, круг интересных и полезных друзей. Даже карьеру мужа – аспиранта института пищевой промышленности сделала Валерия, провинциальная девчонка-лимитчица, работавшая в пору знакомства с Петей Решетовым на кондитерской фабрике. Потом, конечно, она окончила институт, овладела английским, научилась устраивать роскошные приемы, на которых неизменно блистала, поражая именитых гостей эрудицией в области поэзии и литературы.

Кое-кто имел основания позлословить по поводу показной образованности и нарочито барственных манер госпожи министерши, но не признать ее красавицей мог только слепой.

Валерия Борисовна ничуть не удивлялась, что дочь пошла в нее, а не в отца, удачно синтезировав материнскую статность и классические черты лица с «мастью» Петра Наумовича – мужчины мелковатого и блеклого. Голову отца едва прикрывали мягкие сивенькие волосы, а за плечами его дочери развевался шелк льняной гривы, а на сметанно-белой коже проступал в минуты волнения яркий румянец.

Лара росла благополучным, но не избалованным ребенком. Она имела все самое лучшее, не проявляя при этом ни лени, ни капризов. И художественная гимнастика, и занятия в музыкальной школе, и общеобразовательные предметы давались Ларе легко, хотя и требовали определенной усидчивости. За тем, чтобы из дочки вырос настоящий человек, бдительно следила мать, не делая ей поблажек и ограничивая общение Лары с кем попало, то есть – с людьми не их круга. Чем в сомнительных компаниях во дворах отираться, пусть лучше сидит дома и занимается. Лара сидела, читала хорошие книги, зубрила английский, интересовалась проблемами науки и искусства, освещенными в специальных журналах, в общем, старалась оправдать возложенные на нее надежды родителей.

– Раньше дворяне из своих отпрысков с пеленок элиту растили, – объяснял образованный отец. – Это только нас учат, что при царе сплошные повесы да «лишние люди» в правящем классе плодились. А они по четыре языка долбили плюс все остальное. Вспомните, к примеру, как старик Болконский свою дочь в точных науках натаскивал. Стремился вырастить всесторонне развитого человека.

– Ты бы, Петр, девочке голову не морочил собственным пониманием истории, – поправляла его жена. – Она для этого в школу ходит, советскую между прочим. И в комсомоле идеологической работой занимается. Ларочка сама разберется, как при монархизме обстояли дела с просвещением.

Школу Лара окончила с отличием и поступила на филологический факультет МГУ, набрав высший балл. Валерии Борисовне ни разу не пришлось сомневаться в силе своего влияния на девочку, шла ли речь о выборе одежды или друзей. Просто у них – у матери и дочери – были не только похожие голоса, которые все путали по телефону, не только одинаковая манера двигаться гордо откинув голову и глядеть на собеседника с высоты своего роста, но и одинаковое мировоззрение, с учетом, естественно, возрастных поправок.

Лара не сомневалась в своей принадлежности к привилегированному кругу и считала эти привилегии вполне обоснованными. Она любила комфорт, красивые вещи, само ощущение избранности, привыкла к завистливым взглядам, лести, шушуканьям за своей спиной. Она была уверена, что духовное богатство непосредственно связано с материальным. То есть в соответствии с русской пословицей «По Сеньке шапка, по Ермолке колпак», или, говоря понятнее, – человек сам хозяин своей судьбы. Каков человек, такова и судьба. Лучшему – лучшее. Жизненный путь родителей был наглядным тому подтверждением.

В том, что дочь удачно выйдет замуж, Валерия Борисовна не сомневалась, подбирая в друзья Ларочке детей дипломатов и ответственных работников. О выгодном замужестве с иностранцем во времена шамкающего брежневского «застоя» думать, естественно, не приходилось, особенно высокому госслужащему. До восемнадцати лет у Лары не проявился, к счастью, бурный темперамент, толкавший девушек из хороших семей на связи с прощелыгами. Она не курила, не употребляла спиртное и всегда являлась домой не позже одиннадцати. Ничто не предвещало беды.

Встретив дочь после отдыха в «Буревестнике», загоревшую, вытянувшуюся, Валерия Борисовна в течение часа приглядывалась к ней и наконец поняла – дело не в загаре и не в новой прическе – закрученном на темени пучке. Глаза у Лары стали совсем другими – женскими.

Запершись после ужина в спальне (Петр Наумович в семейные дела никогда не вмешивался, раз и навсегда отдав бразды правления жене), Валерия Борисовна строго посмотрела на дочь:

– Садись, Лара, и все рассказывай.

Вместо того чтобы устроиться на выгнутой, обитой атласом козетке, которую она с детства так любила, Лара повисла на шее матери и счастливо отчиталась:

– Мамочка, я выхожу замуж! Пламен – самый лучший, самый красивый! Он талантливый, перспективный и очень меня любит… Он тебе обязательно понравится!

– Постой… – Валерия Борисовна опустилась в кресло. В спальне, обставленной столь непривычной в те времена белой мебелью в стиле Людовика XVI, на секунду повисла тишина. – Как его зовут? Он что – иностранец?

– Пламен Бончев – болгарин. Фотокорреспондент, отдыхавший вместе с их Королевой красоты…

…По мере рассказа дочери, сводившегося к тому, что необходимо немедленно, этим же летом пригласить фотографа в Москву для бракосочетания, в голове Валерии Борисовны все настойчивей и громче звучал сигнал тревоги. Она сразу же поняла, что Лара нарвалась на оборотистого, ловкого парня. А как же иначе, если речь идет о фотографе, приставленном снимать полуголую девицу и сумевшем заморочить голову девочке из хорошей семьи?!

– Господи, неужели там не было приличных молодых людей?! – с пафосом выдохнула она.

– Я никого не замечала, потому что сразу выбрала лучшего. Ты увидишь, мамочка, Пламен необыкновенный, чрезвычайно талантливый! Он обязательно станет знаменитостью! Ему предлагали контракт американцы.

– Американцы?! – тяжело задышав, Валерия Борисовна изогнулась, распуская застежки тугой «грации».

– Да нет же! Он будет работать в Москве. Папа его устроит… – Радость Лары угасала, она начала понимать, что здорово просчиталась насчет реакции матери. – Не понимаю, почему ты так настроена против него?

– Никогда не думала, что моя дочь столь наивна! – всплеснула руками Валерия Борисовна. – Хорошо. Допустим, тебе понравился молодой человек, вы весело проводили время, в одной компании… Но почему же сразу – «замуж»!

– Потому что я люблю его, – насупившись, Лара упрямо смотрела исподлобья на узел кушака атласного халата матери.

– Как?! – взвизгнула царственная дама. – Ты хочешь сказать… Ты… – Она не находила слов, дрожа от возмущения.

– Да! – Лара гордо вскинула голову. – У нас все было. Все… В сущности, я уже его жена!

– Петя… – В полуобморочном состоянии Валерия рухнула на кровать. – Позови отца… Нет… Постой… У него будет инфаркт, а завтра серьезное совещание в Совмине… Нет… Нет! – Она разрыдалась, колотя подушку: – Уйди отсюда, уйди сейчас же… Дура!

Лара до утра просидела не раздеваясь в своей комнате. Вначале она хотела уйти куда глаза глядят. Пусть ищет, беспокоится, просит прощения… Потом поняла, что дочь замминистра не может ночью ходить одна по городу и отчитываться о своем поведении участковому милиционеру. Под утро пришло правильное решение – она уедет в Болгарию! Отец сделает визу, Пламен обалдеет от счастья… А потом, потом все как-нибудь утрясется. Ведь обязательно утрясется! А белое платье и фата будут самые красивые. И жених – тоже. Лара достала фото, сделанное камерой Пламена автоматически – они стояли в обнимку на фоне заката, окрасившего море пурпуром. Лара в легкомысленном костюме «рабыни», с развевающейся белой вуалью. Похоже на свадебное фото. «Все будет хорошо! Люблю тебя, милый».

На следующее утро с Центрального телеграфа Лара звонила в Софию. Дожидаясь очереди, она чувствовала себя агентом вражеской разведки и все время озиралась, боясь увидеть среди толпы гневное лицо матери.

– О, это ты!.. – удивился, очевидно спросонья, Пламен. – Очень, очень рад, беби! Ты где?

– Дома… Послушай, я, наверно, скоро приеду в Болгарию.

– В Софии будешь? Когда?

– Точно не знаю. Скоро. Мне нужно тебя увидеть!

– Постой, Лара! Весь июль я в экспедиции. Венгрия, потом Словакия. Снимаем манекенщиц для международной выставки.

– А… Послушай, когда ты вернешься? – Ее голос, звенящий слезами, с трудом прорывался сквозь шумы на линии. Можно даже сказать, что она плакала.

– В августе. Очень хочу тебя видеть. Очень.

– Я тоже… Я страшно скучаю. Кроме тебя, никого нет! Понимаешь? Ты для меня – самый главный на свете…

Пламен рассмеялся:

– Это хорошо! У нас будет жаркая встреча. Обичам те. Помнишь?

– Я тоже. Очень, очень люблю…

…«Очень, очень, очень… Слишком много очень. Надо учить болгарский. Мы будем жить и там, и здесь», – думала Лара, бродя по арбатским переулкам. Тихие дворики, скрип качелей, запахи жареной картошки с луком из окна чьей-то кухни. Вот так ходить, ходить вдвоем, целуясь в каждой подворотне, а потом жарить картошку в собственной маленькой квартирке с громоздкой, будто сонной старой мебелью, лежать в обнимку на кровати и говорить о любви… Какое счастье! Собственно, почему в маленькой, старой? Лучше уж вон в такой «цековской» розовой башне с лоджиями и лифтершей у подъезда или в коттедже на Золотых Песках! Пламен прославится, это неизбежно. Он станет много работать за границей, разъезжать по персональным выставкам и везде – непременно – с женой!..

Сочинять будущую жизнь было чрезвычайно приятно. За нее стоило бороться, идти на открытую конфронтацию. Предъявить ультиматум родителям, потом уехать на дачу к бабушке, поддерживая с отцом и матерью натянуто-официальные отношения. И ждать, пока они не поймут, в чем состоит счастье их дочери.

Оказавшись как бы совершенно случайно на Киевском вокзале, Лара купила билет до Апрелевки, где находилась дача Решетовых. Сев в электричку, она почувствовала себя совсем взрослой. «Вот так начинается моя собственная самостоятельная жизнь».

С дачи она позвонила домой и сообщила матери с холодной небрежностью:

– Я пока поживу у бабушки.

– Изволь. – Голос Валерии звучал официально. Она сразу раскусила маневр дочери. – Если намерена делать глупости, то уж, будь добра, постарайся обойтись без нашей помощи. Образумишься – позвонишь.

Получилось, что ультиматум предъявлен Ларе, и она находится не в бегах, а в изгнании.

«Но не могут же они не понять, как это все серьезно!» – думала Лара, ожидая, что родители сдадутся и проявят желание хотя бы познакомиться с Пламеном. Первым не выдержит, конечно, более мягкий отец.

«Тряпка, – коротко характеризовала мужа Валерия Борисовна. – Из него каждый веревки вьет». Лара морщилась: веревки из тряпки – вещь ненадежная и никому не нужная.

– Папа лояльный, демократичный и справедливый, – заступалась она. Теперь Лара с полным основанием делала ставку на любящее отеческое сердце.

Возможно, упрямица и заполучила бы тур в Болгарию в августе, если бы в конце июля не выяснилось, что она беременна. Осмыслив симптомы и сообразив, в чем дело, Лара пришла в ужас. Приятельница советовала втихаря избавиться от ребенка, что по тем временам было совсем непросто, тем более девушке с твердыми моральными принципами. Паника сменилась здравым расчетом. Нет, тайного аборта она не сделает. Выждет до тех пор, пока скрывать положение будет уже невозможно, и поставит родителей перед фактом. Жениха тут же вызовут в Москву. Все наконец поймут, сколь жестоко топтали неземную любовь.

Пренебрегая компаниями, вечеринками, Лара сидела на даче и ждала вестей от Пламена. Она часто звонила ему с телеграфа, но застала в Софии лишь дважды. Пламен говорил о том, как страшно занят, мотаясь со съемочной группой по курортам, как устал и как любит Лару.

– Я хочу, чтобы ты приехал сюда, в Москву. Я пошлю приглашение. Ты должен быть здесь не позже сентября, – кричала она через расстояние, казавшееся огромным из-за плохой связи. – У нас… – Господи, но как прокричать это в кабинке телеграфа, под настырными взглядами очереди? – У нас будет ребенок…

– Что, что? Не понял, что будет?

Связь вдруг стала отменной, хоть шепотом объясняйся. Словно они стояли друг против друга, а у Пламена вместо счастливого оказалось ошарашенное лицо.

– Не знаю, что будет. Может, мальчик, может, девочка…

– Ты шутишь? – Наконец-то он замер от радости.

– Нет. Я пришлю вызов, жди.

– Люблю тебя… – по-русски пробормотал Пламен. – Жду.

Когда Лара объявила матери о своем положении, та, постояв в оцепенении, залепила дочери звонкую пощечину и закрылась в спальне, откуда вела телефонные разговоры до самого вечера. На следующий день Валерия Борисовна повезла Лару к своему врачу-гинекологу и получила подтверждение: беременность двенадцать недель. Первый аборт – явление нежелательное.

В машине старшая Решетова прошипела, не глядя на дочь:

– Если ты все же решила окончательно изгадить свою жизнь, то я тебе этого не позволю.

– Мама, я намерена родить ребенка от законного мужа. Он тоже хочет этого.

– Он хочет? – Валерия расхохоталась. – Отец получил ответ на запрос о фотографе Бончеве. Он живет в одной квартире с бывшей женой, какой-то… какой-то шлюшкой. У него нет приличного образования, постоянной работы. А главное… – Валерия торжествующе посмотрела на дочь. – Такие, как ты, у него каждую ночь меняются пачками.

В субботу Решетовы принимали чету старых знакомых с сыном. Валерия Борисовна лучилась обаянием, гости пришли в восторг от тостов хозяина и красоты его дочери. Молодой человек – гений шахматных турниров, не отрывал глаз от тарелки.

– Я его сразу вычислила! – сказала Валерия дочери, проводив гостей. – У меня голова – Дворец съездов! Парень был с тобой в «Буревестнике» и страшно влюбился. Розочка – очаровательная интеллигентная дама – так прямо и говорит: «Сына будто подменили». Ночами не спит, стихи пишет. Милый, скромный, совершенно несовременный молодой человек. Знаешь, – она обняла дочь впервые после размолвки, – Зиновий чем-то напоминает мне папу. Петя был точно такой же, когда мы познакомились…

– Да у нас с этим Зиновием ничего не было! Даже каких-нибудь симпатий! – взвилась Лара, припомнив, однако, как покрывался ярким румянцем шахматист, оставаясь случайно наедине с ней.

– Не было – так будет. Зиновий Костержец – вполне приличная партия. Я выясняла, – они украинские евреи, вернее, украинцы с латвийской примесью. В общем, русские. Перспектива чемпиона мира! Это завидное положение.

– Мама, как ты можешь! – По щекам Лары побежали частые слезы. – Я не люблю его!

– Могу! Я все могу, когда речь идет о счастье моей дочери! «Любовь!» Да ты, дорогая моя, совершенно не знаешь, что это такое! Вспомнишь мои слова лет через пять.

…Молодых расписали во Дворце бракосочетания. Все было так, как мечтала Лара – восхитительное платье из французских кружев, потом еще одно – атласное голубое для ужина в «Метрополе». Был полный зал гостей, специальный оркестр, море цветов и крики «горько». Вот только страшно хотелось плакать или вовсе выкинуть нечто невообразимое – объявить присутствующим, что брак фиктивный, убежать из ресторана, из дома, из страны… Но куда? Мысль об изменах Пламена сводила Лару с ума. Вероятно, мать была права – болгарский красавчик мог бы жениться на дочке московского чиновника, но вряд ли оставил бы свои богемные привычки.

– Я не смогу приехать в августе, – сказал он ей в последнем разговоре, когда Лара хотела уже рассказать про затеваемый родителями брак.

– Ты должен! Это очень серьезно. Купи туристическую путевку. Придумай что-нибудь! Ты же такой сильный. Иначе может произойти нечто страшное…

– Извини, девочка… – послышалось после тягостной паузы. – У меня здесь кое-какие неприятности. Я не могу приехать. Но это не телефонный разговор. И вообще… тебе нехорошо сюда звонить.

– Да что же мне делать?! Что, что мне делать?

– Созвонимся в сентябре, о’кей? Я люблю тебя…

Лара опустила трубку, чувствуя, как вместе с прервавшейся связью обрывается ее жизнь. Жизнь разбилась вдребезги, и теперь мириады острых осколков неслись в темноту, поблескивая на прощанье зеркальными искрами.

Человек, говоривший с ней из солнечного болгарского города, был совсем чужим. Пылкий влюбленный по имени Пламен, клявшийся подарить Ларе все звезды, навсегда остался на крымском берегу.

Да что она понимала в жизни, восемнадцатилетняя дурочка, выросшая в оранжерейной атмосфере?! Разве она могла поверить, что люди – самые близкие и дорогие – безжалостно растопчут ее сердце?

Лара погрузилась в тупую апатию, безразлично взирая на закрутившуюся свадебную суету. Только за банкетным столом она начала осознавать происходящее, словно выныривая из долгого сна. Ужас и злость затягивали притихшую новобрачную в зияющую бездонную пропасть. Сидевшая рядом мать заметила, как задрожали руки Лары, как она уронила бокал и едва не потеряла сознание, затравленная многоголосым криком. «Горько, горько!» – скандировали гости. Зиновий стоял, растерянно глядя на жену, охваченную столбняком. Маленькие глаза часто моргали, а подбородок совсем слился с шеей. Он был готов расплакаться. Повелительный жест Валерии Борисовны остановил ликование. В наступившей тишине она, как ни в чем ни бывало, оповестила: «Я хочу сказать несколько теплых слов о моем зяте…»

После развернутого, мастерски исполненного тоста мать увела дочь в туалетную комнату и сильно встряхнула за плечи:

– Возьми себя в руки, Лара. Ты взрослая женщина и должна нести ответственность за свои поступки. Потерпи. Осталось совсем немного. Дай мне слово, что не закатишь истерику, и я постараюсь незаметно увезти тебя домой.

– Хорошо, не закачу… – тихо согласилась новобрачная, припав к кафельной стенке. И начала медленно сползать на пол.

Гостям объявили о внезапном приступе аппендицита, Лару увезли в больницу, где она провалялась почти месяц. Врачи старались спасти ребенка, а Лара хотела лишь одного – умереть.

К ноябрьским праздникам родители привезли ее домой – слабенькую, бледную, потерявшую ребенка.

– Зиновий не смог забрать тебя из больницы, он на турнире в Торонто, – объяснила мать.

– Ему известно?

– Нет! И, пожалуйста, девочка моя, оставим эту тему. Гнойный аппендицит с перитонитом. Больше ничего не было, – категорически отрубила Валерия Борисовна.

– У меня же нет шва, – почему-то сказала Лара.

– Кто это, интересно, будет разглядывать? – усмехнулась Валерия Борисовна, успевшая оценить своего зятя. Парень зациклен на шахматах, видит мир расчерченным на черно-белые квадраты. Он так же далек от житейских проблем, как марсианин от быта землян. А плотские радости, похоже, ему и вовсе чужды. Удобный вариант замужества, означающий престижное положение и свободу одновременно. Жаль, что это совершенно невозможно втолковать дочери.

Впрочем, все постепенно наладилось. Лара начала занятия в университете, обзавелась новыми знакомыми. С мужем держалась так, словно он был мебелью. Слава богу, не на глазах у родителей. Молодые перебрались в новенькую двухкомнатную кооперативную квартиру и продержались вместе целых пять лет. Закончив университет, Лара поступила в аспирантуру. Зиновий, едва не став чемпионом мира, продолжал упорно стремиться к высотам шахматного мастерства. О детях они разговора не заводили.

В 1979 году семейство Решетовых пережило серьезные трудности. Оказалось, что Зиновий Костержец вовсе не украинец, а натуральный еврей, рвущийся вместе со своими родителями на историческую родину. Неприятная ситуация для дочери ответственного номенклатурного работника. Лара спешно развелась с мужем, Валерия Борисовна же доверительно делилась с приятельницами сокровенными тайнами: все эти годы ее бедная дочь была страшно несчастлива в браке с полусумасшедшим импотентом.

Оставшись одна, Лара вспомнила, что ей всего лишь двадцать пять, что она поступила на работу в Союз композиторов и, по существу, еще не начинала жить. В один прекрасный момент дремлющая в коконе безразличия и эмоционального холода женщина ожила. Она вылетела на солнышко и обнаружила пестрящий цветами луг. Соблазны, соблазны и еще раз – соблазны. Оказалось, что красивая и свободная женщина может сама сочинять сценарий своей жизни, вставляя в него эффектные эпизоды в зависимости от настроения. Главное – ничего не воспринимать всерьез и никому не позволять влезть к себе в душу. Тогда не поранишься, не обожжешься и не будешь ползать на карачках, собирая осколки вдребезги разлетевшейся любви. Любви? Вот уж это волшебное чувство Лара оставит другим.

Работа в Союзе композиторов, полученная благодаря связям отца, давала возможность встречаться с интересными людьми. Сочиняли музыку в основном мужчины, а те, кто состоял в Союзе, как правило, сочиняли не даром, имея хорошее вознаграждение за полную творческую отдачу. Кроме того, для взлета вдохновения они остро нуждались в романтических чувствах.

Светловолосая, уверенная в себе молодая женщина с первого же взгляда производила впечатление ценной добычи на понимающих толк в амурных делах кавалеров. Лара позволяла очаровать себя, если покоритель ее сердца умел выстроить лирическую тему с подобающим шиком. Ей делали подарки, увозили в дома творчества, забрасывали цветами и обставляли ухаживания всеми атрибутами романтической страсти.

Поступали и брачные предложения, но почему-то от тех, кого видеть в роли мужа не хотелось. Ужасно талантливый, но невезучий бард Панкин никак не мог попасть «в струю», пробиться на эстраду. В основном пел по кухням друзей, вследствие чего и запил. Федя Хмаров – молодой, нежный, заботливый, даже не курил, собственноручно стирал и гладил сорочки, в любую погоду часами ждал Лару у места работы. Было, однако, очевидно, что карьеры он не сделает ни как критик, ни как функционер. И какая с такими семейная жизнь? А вот другие – и удачливые, и солидные, и умеющие показать себя перед дамой, вполне смотрелись бы на брачном портрете, но были уже прочно окольцованы. Лара убедила себя, что отбивать чужих мужей – неэтично и ниже ее достоинства. А, кроме того, она типичная самостоятельная женщина, прежде всего ценящая собственную свободу и необременительные, ни к чему не обязывающие отношения. Она умела разбивать сердца и делала это с удовольствием.

Умер Брежнев, промелькнули Андропов, Черненко. На портретах, вывешенных в актовом зале Союза, появилось приятное лицо с родимым пятном на интеллигентной залысине. Началась перестройка, полетели, полетели министерские головы. Решетова после крупного скандала переместили на ничтожную административную должность в городском партаппарате, что означало утрату привычных привилегий, связей. Валерия Борисовна тяжело пережила крах карьеры мужа. Пролежала два месяца с инсультом, похудела, помрачнела, но не утратила барственного апломба. Только теперь он проявлялся в узком кругу знакомых, оставшихся возле Решетовых после «кораблекрушения».

Произошли серьезные передвижения и в аппарате Союза композиторов. Лара удержалась на своем месте благодаря теплым чувствам зампреда – Феодосия Ивановича Рахмонова, с которым сблизилась после поездки в Италию специализированной туристической группы. Роман получился трудный. Рахмонов не мог оставить жену, а Лара почему-то вдруг решила, что пора строить семью. Все это тянулось несколько лет, измучив всех участников драмы.

– Феодосий – хорошая партия, – одобрила мать. – Стоит надавить посильнее. А чего теперь бояться? Его благоверная не побежит в партком жаловаться – прошло склочное времечко… Устрой ему бурную финальную сцену. Эмоциональное крещендо. Ничего, им это полезно.

Лара не успела воспользоваться материнским советом. Феодосия Ивановича сняли, а вслед за ним покинули посты его фавориты.

Лара с трудом устроилась редактором в музыкальный журнал. Ни льгот, ни денег, ни интересных знакомств ее новое положение не давало.

– Ну вот, красивая, теперь поживешь, как все, – с явным удовольствием констатировала приятельница Лары Катя – умненькая, циничная и злая мать-одиночка с кандидатским дипломом и нищенской зарплатой.

Жить, как все, Ларе не понравилось. Она научилась надевать под брюки пустившие стрелу колготки, разделять белье на повседневное и «на выход», делать тарталетки из шпротного паштета и даже пользоваться отживающими свой век комиссионками.

Внешне Решетова оставалась все такой же барственно-благополучной, хотя отец теперь был пенсионером. Опыт Петра Наумовича по руководству пищевой промышленностью хотя и не дал ожидаемых результатов в масштабе всего государства, но все же не остался втуне. Бывший замминистра собственноручно выращивал на подмосковной даче и консервировал патиссоны, огурчики, помидоры.

Получалось это у него фантастически. Очевидно, проявилось к старости дремавшее прежде призвание.

– Вот так, дочка, и останешься ты со своей разборчивостью одна, – поднывала мать, делая весенний дачный салатик с собственного огорода.

– Хоть бы раз пожалела, что испортила мне жизнь. – Лара заправила нарубленную зелень майонезом. – Жила бы сейчас в Америке с мужем-фотокорреспондентом, выкашивала лужайки у собственного дома, а редиску с петрушкой покупала бы в супермаркете. Может, и вас бы с отцом забрала.

– Это еще неизвестно, где твой болгарин время проводит. Может, и в Калифорнии, а может, и в ихней Бутырке.

– С чего бы это?

– Уж поверь мне, я этот тип мужчин хорошо знаю. Без приключений не обходятся.

– А вот посмотрим. Как-нибудь откроется дверь и – хау ду ю ду? Прямо с порога. – Лара косо взглянула на мать. – Но учти, я не возьму тебя в Калифорнию.

– А я и не жду. Да и ты лучше осмотрись вокруг. Лыкин докторскую защитил, на конгрессы все время ездит.

– Он лысый, и я не люблю химиков, особенно из института НИИХУЯХ.

– Несмешно. Они давно по-другому называются – НИИ химических удобрений и ядохимикатов. А для головы можно накладку сделать, как у Кобзона.

– Для головы-то можно… – задумалась Лара.

Она вышла замуж за человека, с которым познакомилась в ялтинском Доме творчества. Он был похож на американского гангстера в исполнении голливудского супергероя и называл себя «реставратором». На самом деле еще с застойных времен Миша занимался тем, что попадало под жесткие криминальные статьи, – спекулировал антиквариатом, и не как-нибудь, а с вывозом за рубеж. Естественно, пострадал, но отсидел всего год – нашлись хорошие друзья «наверху» – выручили. Теперь у Миши имелась собственная фирма, где производились экспертиза антиквариата, оценка и оформление документов для вывоза за рубеж, ежели, естественно, вещь не представляла исторической ценности.

А жил Миша Лемехов, как и прежде, почти в капиталистическом достатке, удачно совмещая свои развитые потребности с нескудными возможностями. Похоже, Лемехов здорово нагулялся и покуролесил в юности. Теперь он стремился к теплому семейному очагу и такой супруге, как Лара, интеллигентной, спокойной, представительной. Как эксперт художественных раритетов Миша выставил ей высший балл.

Ларе исполнилось тридцать пять, когда она, под контролем хорошо оплаченных специалистов, произвела на свет здоровую девочку – Машу.

К этому времени Михаил успел отремонтировать и обставить новую четырехкомнатную квартиру в старом доме за Трубной площадью. Семейство Лемеховых устроилось с полным комфортом, кондиционерами, суперсовременной бытовой техникой и мало кому еще тогда известной ванной джакузи. Ездили они на «Мерседесе», продукты закупали в итальянском магазине, одевались за рубежом. У Михаила имелось немало друзей в Европе, Америке, Израиле, всегда готовых радушно встретить дорогих гостей. Машу отправляли на дачу к старикам и совершали вояжи. Сказочное было время! Хорошие отели, отличные рестораны, дорогие курорты. И все – с лемеховской широтой, по первому классу, с понтом, с блеском, с умением получать удовольствие от добытых в неустанных трудах «бабок»!

Лара гордилась мужем. Ей даже нравилась его простоватость, умело скрывающаяся за лощеным фасадом. В быту Миша мог и матерком пустить, и селедочку прямо на сервизном блюде разделать, и побалдеть у видака с порником. Но зато какие феноменальные деловые качества! Какая щедрость и сексуальность! Вдобавок он проявил себя как прекрасный отец и заботливый семьянин.