Текст книги "Идея фикс"

Автор книги: Людмила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

«Ты сволочь, Арчи, – сказал я себе. – Беды Сиднея – расплата за твои прегрешения». А потом захохотал: хорошенький сюрприз получит парень, найдя папочку в этой дыре, без гроша.

«Ты повиснешь у него на шее, идиот. Верни свои деньги, Арчи, а уж потом заявляй об отеческих правах». Не поверишь, девочка, в тот вечер я взял автомобиль напрокат, вырядился в смокинг, сунул в карман заряженную «беретту» и отправился в клуб, где имел обыкновение кутить мой должник. Я знал кое-какие его грешки и собирался шантажнуть, припугнув публичным разоблачением. На крайний случай – пристрелить на глазах у всех, как собаку… Вероятно, тогда я был не в себе – злость, обида, страх. Да, страх уйти из жизни обманутым, одиноким. То, что я задумал, было сущим безумием. Позже я понял: меня вела судьба… Представь: в переулке, где я припарковался, какой-то гаденыш сунул мне под ребро ствол и потребовал деньги… Деньги?! Ха! Видел бы мальчик мой холодильник! Я врезал ему мастерски, а когда склонился над свалившимся налетчиком, увидел игрушечный пистолет, бледное лицо… Бледное, голодное лицо моего сына… – На глазах Арчи блеснули слезы. – Прости, Софи. Сегодня у меня такое ощущение, словно я потерял его… А ведь хотел… воображал, как он бросится ко мне на шею и скажет: «Я всегда мечтал о таком друге, Арчи…»

Софи обняла Келвина за плечи, окутав его запахом ночной свежести и духов.

– Так же пахла твоя мать.

– Арчи, вы могли бы оказаться в перспективе маминым мужем… Если честно, мама тогда любила только Мирчо – моего отца, а с остальными – флиртовала. У красивых женщин тоже есть свои слабости. Но ведь именно благодаря вам мы с Сидом встретились и крепко подружились!.. Будет совершенно логично признать наши родственные отношения. Если позволите, я буду называть вас дядей. Дядя Арчи. Да, да! И стану настоящей любящей племянницей. Ведь вы приедете к нам в поместье к Рождеству? Будет много интересного… – Она заговорщицки подмигнула.

– Постараюсь, девочка. Спасибо… – Арчи обнял девушку, подставившую ему щеку. – Какой дивный родительский поцелуй! Все же мне удалось урвать у судьбы хороший подарок. Кто-то стучит… Войдите.

Переступив порог, Сид развел руками:

– Я искал вас – Софи и тебя, Арчи. Знаю, что похож на сумасшедшего. – Он поправил взлохмаченные волосы. – Я беседовал с Али-Шахом… Безумие какое-то… Может, сбежать, а?

– У тебя стресс. – Софи усадила Сида рядом с собой на диван. – Это нормально.

– Если восточный царек не подтасовал данные экспертизы, похоже, ты наследник огромного состояния и немного… немного араб! – похлопал его по плечу Келвин.

– И к тому же – певец! – засмеялась Софи. – Ты рассказывал мне, что русская женщина очень тронула тебя теплотой и душевностью.

– Она славная, славная, славная… – Сид стиснул виски и закрыл глаза. – Но в это невозможно поверить!

– Черт! Такой расклад не приходил и мне в голову! Женщины еще более легкомысленны, чем я полагал. Но почему не предохранялся этот искушенный в страсти восточный гость? Хотя… хотя мы все были уверены, что меры безопасности принимает женщина. А у них еще не было этих мер. И все же надо проверить сведения Мухаммеда… – засомневался Келвин.

– Арчи… Он ничего не подтасовал. Я вообще для него не подарок. Не мусульманин и не собираюсь им становиться, не склонен к политике и вообще… У меня нет сыновьих чувств, Арчи… К счастью, ему нужен не я. – Сид посмотрел на Софи: – Мухаммед ждет внука, который мог бы появиться у меня от брака с мусульманкой.

– Боже! – Софи остолбенела.

– Нет, нет! – Сид опустился рядом и обнял ее колени. – Никаких мусульманок. Только ты, ты…

– Ого, дорогие мои… – улыбнулся Арчи. – А ведь этот маневр я предвидел, посылая тебя к графине… Хорошая пара. Мечтал заполучить тебя, детка, в невестки старый фантазер!

– Что же мне делать? – растерянно озирался Сид.

– То, что считаешь наиболее приятным. Принцип аскетического гедонизма – ты помнишь? Выбирай из предложенного ассортимента только то, что тебе по вкусу, и не замечай остального! Продолжишь учиться, начнешь почаще наведываться во Францию и Германию для изучения живописи, музыки. На праздники станешь посещать отца.

– У них там свои праздники. Посещать я буду тебя, Арчи. Ведь ты останешься здесь?

– Буду сидеть в «родовом гнезде» и ждать визитов его законного хозяина. Вернее, вас обоих, дети.

– А на Рождество я приглашен во Флоренштайн. Хочу пройти по гребню крыши с завязанными глазами.

– Но это не самое главное? Вы с Софи, как я понимаю, намерены объявить нечто приятное?

– Какой же ты хитрюга, Арчи! – Сид обнял старика. – Я всегда хотел иметь такого друга. Извини, на меня сегодня свалилось слишком много всего. Ущипни меня, Софи!

– С удовольствием! – Софи поцеловала Сиднея. – Ну как?

– Кажется, все потихоньку утрясается. – Сдерживая слезы, Келвин высморкался. – У моей племянницы появился хороший жених, мой юный друг, между прочим. Ты еще не в курсе, Сид: Софи признала меня своим дядей.

– О! Только не сейчас! Новой истории я не вынесу.

– Потом, потом, дорогой. Пока посмеемся над этой шуткой – я все-таки разбогател! – Келвин победно постучал кулаками о резные подлокотники кресла. – В вечер нашей первой встречи я отправился грабить злодея, обокравшего меня. Если б не твое нападение, Сид, возможно, я сейчас сидел бы в тюрьме.

– Выходит, старина, мы с тобой ужасно везучие… – Сид запнулся, сраженный растерянностью. – Господи, что я сейчас должен делать?

– Полагаю, тебе надо спешить в аэропорт, мальчик. Некая зеленоглазая, рыжеволосая женщина ждет тебя. Постарайся быть сильным и добрым.

– Арчи хотел сказать – будь самим собой, и тебе ни о чем не придется жалеть. К тому же и речи быть не может о том, чтобы Сид отправился на такую ответственную встречу один. – Софи вскочила: – Через десять минут я буду готова.

Во время церковной службы, когда голоса певчих возносились ввысь к куполу, ближе к господу, Анне частенько являлись видения. Как блоковская девочка, она пела о всех, потерявших радость, веру, и видела светлую гавань, приютившую заблудившиеся корабли, очаг, согревший путников на чужбине. Вспоминая последнюю строку стихотворения, Анна не сомневалась – поэт был несчастен и одинок, когда писал ее: «И только высоко, у самых врат, причастный тайнам плакал ребенок, о том, что никто не придет назад…» Придут, обязательно придут… Добро струится на землю, подобно солнечным лучам, и озаряет души страждущих…

В местной клинике снимки мозга показали скверный диагноз. Самый скверный. Анна поняла это по глазам матери. Вот отчего, оказывается, случались внезапные приступы слабости, головокружения. И сознание во время службы Анна теряла не от религиозного исступления, как полагали местные безбожники, а от опухоли.

– В Москву надо ехать, в Центр. Одна теперь надежда. – Мать отвернулась от висевшей в красном углу иконы. Боялась, что заметят темные, всевидящие глаза ее сомнения. – Как же так, Анжела, ты к богу, а он от тебя отвернулся?

– Не надо, мама. Так, наверно, лучше. Ни в какую Москву я не поеду. И денег таких у нас нет, и зачем? – Обе умолкли, оставив боль при себе.

Марья Андреевна страдала за дочь. О ее несложившейся жизни. И отчего же вышло все так – ни мужа у девочки, ни детей… Ошибки, ох, ошибки… Куда ни глянешь – погибшие надежды. Кладбище надежд… Она плакала и молилась.

Анна об ошибках Анжелы не думала. Другая женщина, другие страдания, другие радости. Появился вдруг на Пасху откуда-то из той, другой жизни паренек-американец. Много могла бы рассказать ему о себе Анна, но не рассказала. Сын Арчи Келвина. Эх, и наломала дров Анжела в то лето! Словно с цепи сорвалась. Очень хотелось из города вырваться, от Паламарчука ускользнуть, от Сашки… Глупая, не знала, что творила, металась, билась, как птица в клетке…

…В тот вечер, когда Сашка отказался зайти в гости к «Шаху», Анжела пошла туда одна. И попала в мир, о котором грезила в своем оклеенном афишами сарае. Понятно, что дом не буржуйский, а наш, «гостевой», только везде видны замашки настоящего капиталиста! И ароматы, и свет, и не жмотская, не нашенская какая-то роскошь. К чему, например, одинокому мужчине везде вазы с фруктами держать? А цветы?

В спальне играла музыка. Еще там были курящиеся благовония, ковры, дорогущие букеты во всех, даже напольных вазах и сервировочный столик, заставленный такими вкусностями, которых и в ресторанах не подавали! А шампанское торчало из ведерка со льдом – такое только на картинке в кулинарной книге можно было увидеть. Но все это заметила Анжела потом, поскольку принес ее на руках и опустил в развал парчовых подушек страстный красавец, точно такой, как был в кино про «Анжелику». Только тот, жестокий, хотел убить ее, а этот – нежный, пылкий, осыпал горячими поцелуями и шептал напевные, чудные слова на своем языке…

Потом он говорил по-русски такие речи – заслушаешься! Хотя к шампанскому не притронулся – у них религия спиртное отрицает, – вел себя, словно хмельной. В глаза смотрел, выговаривал упрямо, настойчиво: «Ты очень красивая, ты нежная, сладкая… В моей стране ты была бы как драгоценный камень!» На шее Анжелы оказалось колье с изумрудом – под цвет глаз… Она осталась у Али на всю ночь и завтра пришла снова. Он сиял от радости, заваливая девушку цветами, подарками, доводя до неописуемого восторга речами и ласками.

«Конечно, Али не имеет право жениться на русской, – думала Анжела, глядя мимо Сашки затуманенными счастьем глазами. Ансамбль спешно готовил программу к празднику Нептуна. Анжела витала в мечтах: – Но вдруг у арабов установится социализм и тогда я приеду к нему в Фарух! Даже и так, без брака, Али поможет мне стать певицей. Он страшно богатый, щедрый, и у него есть знакомые во всем мире!»

– Эй, не спи. Завтра выступать, а ты совсем не врубаешься, – орал на нее Сашка, сделавший какую-то рок-н-ролльную аранжировку к «Гимну демократической молодежи». Злился он и потому, что Анжела давно избегала близости с ним, а значит, завела дружка.

Анжела обещала прийти к Али после выступления на карнавале. Он даже не явился на праздник – ждал. Совсем некстати прибыл Паламарчук с американцем и прямо заявил о своих правах на праздничную ночь: «Как отыграете – живо ко мне в машину. Она будет стоять за углом спорткомплекса. Федорченко прием в клубе затеял, но я сошлюсь на дела. – Он ущипнул Анжелу: – Хорошенькие «дела» у нас будут, киска!» Анжела едва не расплакалась, но сдержалась и решила, что злить Роберта пока нельзя.

Улучив минуту перед самым началом праздника – уже носился по морю катер с Нептуном, расселся над пляжем «президиум» и выстроился в своих серебряных костюмах на площадке весь ансамбль «Радуга», – Анжела побежала к Али. Обтягивающие блестящие брючки, яркая блузка, завязанная узлом под маленькой грудью – она стояла среди полумрака огромной гостиной в полной растерянности. Комнаты Али утопали в белых розах.

– Я жду тебя. Сегодня у нас будет большой праздник, – странно улыбаясь, сказал он, одетый как принц из балета: в широкие шелковые шальвары и золотой пояс. На обнаженном бронзовом торсе играли мускулы. Дрожа и заикаясь, Анжела плела что-то про больную маму и необходимость поскорее попасть домой. А он улыбался и потягивал из запотевшего бокала оранжевый сок…

В тот вечер Анжела пела только для него, ведь знала, что стоит сейчас «шейх» на своем балконе и прислушивается к ее выступлению. Сашка обалдел, когда она объявила хит Адамо, не предусмотренный программой. «Падает снег, ты не придешь сегодня вечером, падает снег, мы не увидимся, я знаю. И теперь я слышу твой любимый голос и чувствую, что я умираю – тебя нет здесь»… Сквозь слезы Анжела видела прижавшиеся в танце пары, американца, что-то нашептывающего Снежине, болгарина с московской блондинкой. Счастливые девчонки, им не надо ублажать противного начальника, у одной папаша министр, у другой наверняка не меньше в Болгарии. Но самый загадочный и самый прекрасный мужчина сейчас ждет ее – Анжелу, и сердце его разрывается от того, что она не придет сегодня…

Анжелу как молния озарила – решение пришло внезапно: пошли они все к черту! Допоет программу и сразу – к Али! Пусть все горит синим пламенем – и навязчивый покровитель и никчемный Сашка!

Сняв туфельки и стянув с волос изумрудный шарф, она юркнула в темную аллею – босая, простоволосая, оставляя за спиной догорающий праздник.

– Я знал, что ты собираешься сбежать! – выступил из черной тени и преградил ей путь совершенно озверевший Сашка. Он тянул ее за руку к воротам, к спрятанному у КПП мотоциклу, крича, что убьет старого кобеля Роберта, если только застукает его рядом с ней. Появившийся откуда ни возьмись «кобель» вцепился в плечо Анжелы и на полном серьезе обещал «упечь» Сашку гастролировать в магаданские лагеря, а заодно поставить охрану у главной дачи, чтобы некоторые девчонки не мешали отдыхать арабскому гостю. Потом вышла драка между Сашкой и выследившим их Паламарчуком. Болгарский фотограф, выскочив из кустов, отбил у соперников девушку и увел в свой корпус. Лара и болгарка оказались очень хорошими девчонками! Остаток ночи Анжела провела в пустой комнате Пламена, улизнувшего, очевидно, к влюбленной в него блондинке. К Али Анжела уже не рвалась. Роберт и Сашка испортили все. Очевидно, Роберту настучали о свиданиях Анжелы с «шейхом» – здесь ведь сплошные стукачи. Разве выберешься из такого дерьма без папаши в министерстве или надежного покровителя? Надо срочно выбирать, на кого делать ставку – на своего «ответственного товарища» или влюбленного иностранца?

После обеда, когда вместе с жарой на лагерь опустилась истома «тихого часа», Анжела с предосторожностями прошмыгнула к Али. Он был надменным и холодным – совершенно чужим.

– Вчера ты не пришла, потому что у тебя есть другой мужчина. Мой слуга все видел.

– Нет! Мы познакомились с тобой, и я прогнала всех. Ты понимаешь? У меня нет никого! – бросилась Анжела к человеку, к которому испытывала много разных чувств, но все они были пылкими – влюбленность, восхищение, надежда… Такая горячая надежда изменить жизнь! – Я хотела прийти. Я уже шла к тебе, но…

Он отвернулся, не желая слушать:

– Тебе не надо больше приходить сюда. Красивая девушка ведет плохую жизнь.

– Это говоришь ты? – вспыхнув, Анжела заговорила слишком быстро и сложно. – Я видела, эти белые розы вчера на сцене ты подарил Решетовой! У тебя побывали все красивые девчонки!

– Я – мужчина. Ты – женщина. Моя женщина не должна быть шлюхой, – отчетливо выговорил он и посмотрел на нее с уничижительной насмешкой на пухлых губах. Не сдержав хлынувшие слезы, она выскочила из комнаты, едва не сбив пришедшего к Али американца. В рощице за особняком было сумрачно и прохладно. Анжела нашла в металлической сетке ограды известный не многим здесь лаз и выбралась на свободу – цепкие колючие плети ежевики цеплялись за длинную юбку пестрого сарафана, царапали плечи. Внизу, под каменистым обрывом, синело море. Море! Оно не изменит и не предаст, оно поможет отомстить всем.

На диком пляже она сбросила одежду и с камня нырнула в воду. Море, с детства любимое, ласковое, доброе, обняло ее… Анжела сорвала с шеи и отдала воде подаренный Али изумруд. Она твердо решила утонуть. Заплыла далеко-далеко и вернулась на берег, слегка залечив обиду и ненависть. Нет – утопиться она не сможет. Надо жить. Но как жалко себя – такую маленькую, наивную, всеми обманутую… Как хорошо, что можно громко плакать и жаловаться прильнувшему к ее ногам, совершенно пустынному в этот час морю. Анжела и не заметила, что жалуется уже не шуршащим по гальке волнам, а обнимающему ее мужчине. Милый американец, он так внимательно слушал ее и так хотел успокоить.

– Вы не понимаете меня, у нас другая страна, другая музыка, другие законы… Я только хочу быть счастливой – петь, что мне нравится, много работать и зарабатывать деньги. Хочу ездить в своей машине, иметь большую квартиру, как здесь у начальников. Хочу, чтобы меня любили… Муж, дети… Вы понимаете – любили по-настоящему! – всхлипывая, быстро бормотала она. – А так не могу, не могу больше жить!

– О, ес, ес… – шептал американец, быстро и нежно целуя ее соленую кожу, мокрые, пахнущие морем волосы… Он был таким нежным. А потом сказал: – Тебе лучше, беби? Запомни: если хочется умереть, надо попробовать вначале немного секса. Если секс не получается – тогда умирай! – сказал он серьезно и расхохотался. Рассмеялась и Анжела. А вечером, встретившись в ресторане «Аул», он едва заметно подмигнул Анжеле и, кивнув на Паламарчука, шепнул: – Помощь нужна?

– Нет. Все хорошо, спасибо, Арчи…

И больше ничего!

Паламарчук был странным – шептал о миллионах и о том, что увезет ее в Америку! И не зря же он притащил в ресторан и передал ей в самый опасный момент какие-то важные документы! Это Анжела поняла уже позже. А на первых допросах молчала от страха и непонимания случившегося. Так неожиданно завертелся весь этот ужас – беседы со следователем, свидетельские показания… Про документы и про связь с партийным руководителем ее никто не спрашивал. А если бы спросили? Может, и рассказала бы все, как было, по первому следу. Потом – вряд ли.

На следующий день после случившегося, проведя несколько часов в милиции, где беседовала с прибывшим из Краснодара важным следователем, Анжела допоздна сидела у подруги – возвращаться домой, выслушивать допросы матери и Сашки совсем не хотелось. Они даже немного выпили и попели. Анжелу тянуло на цыганщину: только и твердила, роняя слезы: «И улыбался, и слезы лил он. Бедному сердцу так говорил он… Но… не любил он, нет, не любил он». В темном переулке возле дома Анжелу подкараулила плотная, пышно причесанная, одетая в траур женщина, затащила в заросший смородинными кустами угол детской площадки и прошипела:

– Я знаю все про тебя и Роберта. Не вздумай никому вякнуть о вашей «дружбе». А если вздумаешь ребеночка какого-нибудь на счет Роберта списать – прибью. Клянусь, я испорчу тебе жизнь, шлюха! – Вдова Паламарчука отвесила Анжеле звучную пощечину и удалилась в темноту. Неподалеку хлопнула дверца отъезжающего автомобиля. Анжела присела на край песочницы, прижав ладонь к горящей щеке.

– Поделом тебе, Анжелка. – Над ней возвышался Антон Евсеевич в домашних трениках и вьетнамках. Вокруг хозяина юлила, завернув хвост бубликом, рыжая дворняга Лиска. Великолепный Нептун исполнял свои домашние обязанности и совсем не напоминал американского киногероя.

– Вы видели ее, дядя Антон?

– Видел. И многое другое тоже. Неправильную ты дорожку выбрала, девонька. – Он сел рядом, тряхнув сильной рукой вздрагивающее плечо. – Отца нет, а то задрал бы тебе юбку и врезал хорошенько пониже спины! Э-эх, рыжая… Мой тебе совет – забудь ты этих иностранцев поганых, выходи за Сашку. Он парень маленько горячий, но это пройдет. Сохнет по тебе с детства, бесится.

– «Но не любил он, нет, не любил он, но не любил он меня…» – пробормотала Анжела. – Меня никто не любит. Все только использовать хотят и бьют. – Девушка потерла щеку. – Вот гадина!

– Женщину можно понять. Она мужа потеряла и опасается всяких подвохов. Ты сейчас поскромнее держись, лады? А если будут трудности, ко мне по-соседски подскакивай. Разберемся.

Узнав о беременности, Анжела пришла не к кому-нибудь – к соседу Антону Евсеевичу. Антон чинил в сарае спортивный инвентарь. Повсюду валялись порванные мячи, резиновые круги и автомобильные баллоны, из которых Антон выкраивал заплаты. Резко пахло ацетоном и клеем.

– Вот это дела! – Он ударом ладони вогнал в бутылку с клеем сопротивлявшуюся пробку. – Чей ребенок, хоть знаешь?

Она утвердительно кивнула, не глядя ему в глаза.

– Почти точно.

– «Почти!» – Выдрать бы тебя хорошенечко… И как поступать думаешь?

– Не представляю. Мне второй аборт делать нельзя. Рожать тоже нельзя. Если мать узнает и все здесь – ужас что будет. Уж лучше топиться. Вдова Роберта все равно убьет.

– Не убьет – руки коротки. Утопиться успеешь, воды у нас хватает. Не Сашкин, выходит, грех?

Анжела отрицательно покачала головой:

– Вообще не знаю, куда Александр делся. Говорят, подрабатывать с ансамблем отправился. Расстались мы…

– Все у тебя наперекосяк! – Антон Евсеевич мрачно зашагал по сараю, подбирая обрезки резины. Сел на колесо, задумался. – Давай вот как решим: пару месяцев погоди, волну не гони, расслабься. Я с Веркой посоветуюсь, может, что и придумаем.

Вскоре Антон рассказал, что у его жены Веры есть родня на дальнем хуторе. Вокруг степь да степь. До деревни семь километров. Он туда в сентябре наведаться собрался. Огород старикам покопает, а заодно и проведет переговоры.

– Устрой так, как будто выступать тебя на гастроли пригласили. Поедешь со мной к старикам, родишь спокойно – тетка Веркина по этому делу мастерица, вроде повивальной бабки. Мой первенький – Митек – там и родился. А тем временем Сашка объявится, и я его, как миленького, обработаю. Вернетесь вместе, с ребеночком и под венец. Что тут такого – уехала беременная, одумалась, с отцом ребенка помирилась и в законный брак вступила. Нормальная жизнь пойдет, девонька! – Нептун нажал пальцем нос Анжелы.

– Б-и-и-п! – прогудела она, глотая слезы.

– Правильно. Вот так и держать, товарищ Градова.

Но Сашку насчет ребенка уговаривать не пришлось – умер мальчонка. Поехала Анжела в сельсовет, чтобы матери позвонить. Услышала, что Сашка как с ума сошел, надписи про любовь пишет и разыскивать ее собирается.

– Где ты? – кричала мать, совсем не ожидавшая, что поездка дочери так затянется. Сбежала, выходит, из дома или от Саши скрывается. – Что ему сказать-то?

– Я Саше сама позвоню и все расскажу. Не обижайся, мамочка. Вот еще в двух пунктах отыграем, и я – сразу домой. С подарком прибуду, – сообщила Анжела, радовавшаяся, что план ее потихоньку реализовывается. Сын родился благополучно и оказался таким нужным и любимым существом, что не ходила Анжела – летала. Летела и в тот день, гремя погремушками, приобретенными в сельпо для Лешеньки.

Вернулась на хутор – тетя Катя, что приютила ее, в истерике катается – мол упало из печи полено, вспыхнула колыбелька и вместо Алешки – один пепел остался и показать нечего… Вошла Анжела в прогоревшую избу, яркую игрушку к груди прижала и отключилась…

С тех пор она знала, как случается с людьми глубокий обморок, как теряют они сознание и всякий смысл своего существования. Потеряют себя и живут по инерции, не зная ни боли, ни радости.

Была свадьба, семейная жизнь была, выступления по ресторанам и здравницам, деньги… Но будто бес вселился в Анжелу – не было ей покоя и света совсем не было.

Потом Анжела отступилась и ее место заняла Анна. Счастливая женщина, покойная. И одиночество свое и болезнь как должное восприняла, с тайной радостью – покаяние смывает грех. Знала, что скоро появится рядом с могилой отца свежая, и жалела мать, что будет твердить ее имя, прижимаясь щекой к глинистому холмику.

Но перевернулась жизнь! На самом краю. Ой, как странно перевернулась!

В больнице Иллинойса ее звали миссис Анжела. Самый главный врач, огромный негр, сказал: «Я – Бил Самуэл. Я буду вас лечить. О’кей?»

Выплывая из забытья, Анжела вспоминала случившееся и не торопилась открыть глаза. Визит смуглого господина к Градовым, его обеспокоенность ее болезнью, хлопоты и перелет в Америку совершились, словно помимо воли Анжелы. Ее несла куда-то теплая волна, теплая и синяя, как в бухточке в июле. Кто-то жалостливый и всемогущий укачивал ее в своих огромных, добрых ладонях.

Однажды, открыв глаза, Анжела увидела сидящего возле ее кровати человека и сразу узнала его, хотя не было теперь на голове Али белого платка, а виски стали серебряными. Он внимательно посмотрел на нее сквозь поблескивающие очки и слегка улыбнулся, заметив ее радость.

– Здравствуй. Это тебе. – Он кивнул медсестре, двери комнаты открылись, впустив столик на колесах, полный цветов: букеты, горшки, вазы. И цветы самые разные. Заметив тюльпаны синего цвета, Анжела чуть улыбнулась – такого не бывает, она знала.

– Так будет повеселее, правда? Не беспокойся ни о чем, здесь хорошие врачи. Оплачиваю лечение я. – В глазах Али появилось новое выражение. Мудрость и печаль. Да, печаль пряталась в темных, как ночь, его зрачках.

– Спасибо. Я сразу узнала тебя.

– Ты должна простить меня за прошлое. Сейчас я думаю, что из всех женщин, которые были у меня в юности, я мог бы полюбить тебя… Женщин было очень много, а ты – особенная – частичка моря и солнца. – Он печально посмотрел на ее поблекшие волосы.

– Мы из разных миров. Ты правильно сделал, что прогнал меня. Прогнал ту Анжелу.

– Я был очень зол. Понимаешь, я знал все, что происходит в лагере. Директор приходил ко мне и лично докладывал… Он сказал, что у певицы много поклонников и среди них… В общем, важный коммунист с лицом бульдога. Я узнал это в тот момент, когда ты пела песню про снег… Мне было больно…

– Не надо вспоминать плохое. Я много пережила и сильно изменилась. – Анжела пригляделась к смуглому лицу гостя: – Ты тоже.

– Да. Много было горя. Я потерял жену и дочь.

– Извини… Это очень больно. Но почему… Почему ты вспомнил обо мне?

– Мудрые люди говорят, что ни одна жизнь не исчезает бесследно. Не остаются без плодов ни деревья, ни травы, ни деяния человеческие. А то, что по неразумию своему мы называем случаем, – есть воля Всевышнего.

Анжела согласно кивнула. Теперь-то она целиком чувствовала себя в его воле.

– Грешила я много.

– Но ведь покаялась.

– Нет, я не о связях своих, о другом… Столько лет в душе камень носила, но рассказала одному человеку, совсем чужому иностранцу, который обо мне позаботился. И о том, как бегала к тебе и как родила мальчика. Он тихо так, ласково выспрашивал, я соврать не могла. Извини, если причинила тебе вред.

– Ты поступила правильно. Это был мой верный слуга, и действовал он по моей воле. – Мухаммед осторожно взял руку больной, лежащую на одеяле: – Не волнуйся, Анжела, я должен сообщить тебе очень хорошие известия. Наш сын – это был наш с тобой ребенок – не умер… Ты понимаешь меня?

– Нет… Повтори, что?

– Мальчика увезли в другую страну. Он вырос и стал совсем взрослым. Сегодня я расскажу ему, что его мать жива. Ведь это чудо, Анжела?

Она молча кивнула. Она улыбалась и плакала и всем своим существом – пела!

– Это дар. Очень большой дар. Я брежу, да?

– Нет. Врачи сделали исследования. Все точно: у нас с тобой есть взрослый сын. Он думает, что сирота.

– Бедный малыш… – Анжела приподнялась на высоких подушках. – Нет… ему уже двадцать шесть, так? – Ярко вспыхнуло в памяти пасхальное утро и пришедший к Градовым американец. – Он живет в Америке? Сидней, да, Сид… Я знала, знала… Благая весть… Благая…

– Жалко, что ты не сможешь полететь со мной в Англию. Сидней сейчас там. Он должен узнать правду.

– Не могу… – растерянно качала головой Анжела. – Мне даже встать трудно.

– Скоро тебе будет лучше, так говорят врачи.

– У меня хорошая болезнь. Ее не надо лечить. – Анжела с мольбой заглянула в его глаза. Она не была уверена, что достаточно понятно произносит оставшиеся в ее памяти слова. – Я вижу хорошие сны. Понимаешь? Господи, какой чудесный я вижу сейчас сон… Но я так устала. Извини… – Анжела опустила веки. – Мне надо немного передохнуть.

Постояв у кровати больной, Мухаммед неслышно покинул палату. Анжела спала, улыбаясь поблекшими губами: тихо, торжественно звучали голоса, взлетая к куполу, и колокола разливались в весеннем воздухе, неся людям благую весть…

– Уже полдень. – Молоденькая смуглокожая медсестра подняла жалюзи и подала Анжеле расческу и зеркало. – Вы должны привести себя в порядок, миссис Анжела.

Русская женщина расчесала жесткие кудри, а стажерка из Фаруха помогла сколоть их на затылке и протянула ей красивую коробку: – Там отличная косметика. Мистер Мухаммед прислал для вас. Может, использовать немного персиковой пудры и подкрасить губы?

– Сегодня праздник? – Анжела заметила, что прихорашивающая ее девушка выглядит особенно торжественно.

– Наверно, очень большой. Столько цветов, мэм! И гости! В холле уже давно дожидается очень симпатичный юноша с красивой девушкой и большущим букетом. Они пришли к вам.

Анжела увидела, как распахивается дверь и на пороге стоят двое – молоденькая болгарка и высокий парень. Девушка подтолкнула его в спину и осталась в коридоре. Сид шагнул к кровати, к глядевшей на него широко распахнутыми глазами женщине. Его брови хмурились, а в темных зрачках полыхали радость и боль. Он проглотил сжавший горло ком и сказал совсем тихо:

– Я обещал вернуться. Я пришел, мама…