Текст книги "Глянцевая женщина"
Автор книги: Людмила Павленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
– А ведь и правда! Они похожи, как близнецы! Одинаковые прически, похожий стиль в одежде, манера поведения…
– Только у Прибытковой это не свое. Она – дурная копия Лепницкой. Отсюда я и сделала вывод, что Прибыткова подражает Лепницкой и злится оттого, что та ведет себя абсолютно раскованно и притом так высокомерна, как ей и не снилось.
– И по этой причине Светлана Федоровна могла стать убийцей?
– Чтоб самоутвердиться? Разумеется. Но не только по этой. Не забывайте пленки. Там что-то есть. Ах, почему вы не позволили мне взять их?!
– Потому!
– Мы позвоним, конечно, Виктору Петровичу и скажем о находке, но вдруг они их перепрячут?
– Не успеют, надеюсь. Ведь они же не знают, что вы обнаружили их. А тайник этот вполне надежен. Только чудо позволило вам его найти.
– Совсем не чудо. Разгадка тайны притягивается к тому, кто постоянно думает о ней. Обычный закон гравитации, который работает не только в материальной вселенной, но и в ее духовной составляющей.
– Любопы-ытно…
– Эй! Кто тут посторонний, а? Чего надо?
Калитку открывал парень лет тридцати в утепленном тренировочном костюме. Вид у него был достаточно грозный.
– Что будем делать? – прошептала, сжавшись, Елена Ивановна'.
– Та-ак, – продолжал парень, подходя, – ну и кто вы такие? Почему на чужой территории? Здесь, между прочим, частное владение.
– Добрый день, молодой человек, – вставая и слегка поклонившись, солидно произнес Павел Прокофьевич, – мы договорились с господами Лепницкими о покупке этого дома. Но, не застав хозяев, решили подождать их непосредственно здесь.
Елена Ивановна с восхищением посмотрела на записного вруна.
– А как же вы сюда прошли? Калитка-то была закрыта.
– Через забор, – невозмутимо отвечал Павел Прокофьевич, – мы, изволите ли видеть, в хорошей физической форме, для нас подобное препятствие – пустяк.
Парень, переминаясь с ноги на ногу, молчал, с подозрением оглядывая непрошеных гостей.
– Н-ну-у… – наконец промямлил он, – я не знаю… Скорее всего их сегодня не будет. Они приехали с утра, собирались здесь переночевать, но потом позвонили мне и сказали, что уезжают. Так что сегодня их не будет.
– А завтра?
– Вот насчет этого затрудняюсь сказать. В общем, вы сами созвонитесь с ними, а я тут только сторож, я не в курсе.
И он сделал недвусмысленный жест, указывая пожилой паре на дверь, то бишь на калитку.
– До скорой встречи, – попрощалась Елена Ивановна, – было приятно познакомиться.
– Ага, – ответил, парень, запирая за ними калитку на замок.
Всю дорогу до города Кронин был молчалив и задумчив.
– Ну что ты такой мрачный-то, Петрович? – не выдержал майор. – Дело двигается потихоньку.
– Двигается. И даже не потихоньку.
– Так в чем проблема?
– Я совершил противоправное деяние – рюмку украл.
– На предмет «пальчиков»?
Кронин кивнул.
– Надо, конечно, было выемку оформить, но не хотелось их настораживать раньше времени. Не просто не хотелось, а нельзя. Сначала надо проверить отпечатки. И притом так, чтобы они не предприняли контрмер.
– А почему один с фигурантами общался?
– Просто… Есть одно обстоятельство. Потом скажу. Надо обмозговать сначала. Да… Обыск на этой дачке хорошо бы завтра же провести.
– В воскресенье?
– Ничего не поделаешь.
– Так, значит, «пальчики» нужны уже сегодня?
– Даже вчера.
– А вдруг эксперта дома нет?
– Надеюсь на лучшее.
На этом разговор их прекратился. Тепляков смотрел в окно, водитель Алексей – на дорогу. А сам Виктор Петрович перебирал в уме только что сказанное и увиденное на открытой веранде Лепницких. Ах, Галя, Галя… Какого же он дурака свалял с этой Галей! Оказывается, он был всего лишь прикрытием для ее тайных связей с другими мужиками, наверняка женатыми! Если бы он оформил отношения с ней, она, конечно, продолжала бы встречаться с другими. Ради денег? Естественно. Генеральская дочка привыкла жить на широкую ногу. Он и сам генеральский сынок, но воспитан иначе. А ей подавай шубки, камушки, дорогие духи… Духи! От них от всех там, на веранде, пахло все теми же духами! Может, у всех и платки носовые одинаковые, из одного бутика? Прямо орден какой-то. Орден амазонок. Беспощадных, бесстыжих и беспринципных. Все они ненавидят мужчин. Это так чувствуется! С каким презрением смотрели на него!.. Даже эта подвыпившая дурочка с белесыми кудряшками, которой «иногда все же хочется мужчину», и та поглядывала снисходительно и свысока, как на какую-то букашку. Это что же такое творится-то, граждане?! Не иначе как экология влияет пагубным образом на души, медленно отравляя их. Недавно в какой-то телепередаче он услышал о том, что препарированный инопланетянин из разбившейся в 1947 году в Штатах «тарелки» имел грудь мужчины, а половые органы – женщины.
Произошла эта мутация вследствие экологической катастрофы на их планете. Ученые утверждают, что и Землю и землян ждет то же самое. Оттого и преступность растет, и терроризм набирает обороты. Люди сходят с ума.
Он тряхнул головой. Прочь из башки все эти мысли. Так и «крыша» поедет. Ах, Галина, Галина… Из-за нее теперь от всех будешь шарахаться.
– Приехали, начальник! – обернулся водитель. – Тебя к дому, Петрович?
– Домой, но не ко мне, а к Жданову.
– Понял! – весело отвечал Алексей.
– Опять один пойдешь? – спросил Тепляков.
– Гриша, да справлюсь я, отдыхай. Но завтра…
– Да ладно уж. Обзвоню оперов, предупрежу, чтоб и не думали о том, чтоб расслабиться в воскресенье.
Майор Тепляков был явно обижен чрезмерной самостоятельностью Кронина.
– Выскочу здесь, тормозни, Алексей. Пока!
Он вышел из машины, а водитель подкатил к дому эксперта, жившего в центре, на Советской.
Уговаривать Юлия Романовича не пришлось. Он живо собрался, не говоря ни слова, только в глазах его супруги Майи Ивановны Кронин прочел такую укоризну, что поспешил тотчас же откланяться и первым выскочить на лестничную площадку.
Пока Юлий Романович проявлял отпечатки, Виктор Петрович успел созвониться с прокурором и договориться о санкции на обыск дачи Лепницких.
– Быстро работаешь, – сказал прокурор, – быть тебе замом в недалеком будущем.
– Да я ведь, Константин Гаврилович, бумажную работу не люблю, – отмахнулся Кронин, – не творческое это дело.
– Во-он как!.. – протянул прокурор. – Стало быть, если я руковожу из кабинета, то уж и не творческая личность?
– Да нет, я только себя имел в виду. Люблю движение, люблю выезжать на место происшествия… Ну и так далее.
– Ладно, работай. – Прокурор положил трубку.
В лаборатории было пусто, тихо.
– Люблю работать в выходные, – проговорил Юлий Романович, когда Кронин заглянул к нему, – никто не дергает, не торопит, не ноет, не просит сделать побыстрее. —
Он крутанулся на вертящемся стульчике и сказал: – Вынужден огорчить вас, Виктор Петрович.
– Что, не сходится?
– Увы, нет. Не те «пальчики». Из этой рюмочки пил не убийца. Да не расстраивайтесь так. Вы его вычислите, я в вас не сомневаюсь.
– Юлий Романович, а может, на звонке не те «пальчики»?
– Это уж вам решать. Все может быть. Может, убийца и вовсе не звонил, а может, кто-то успел нажать на кнопку после него.
– Соседка из квартиры напротив видела в дверной глазок, как на звонок нажал какой-то незнакомый парнишка. Опознать его она не смогла, так как видела только со спины. Это могла быть в равной степени и худенькая женщина в джинсах и куртке. Так вот. Парнишке открыла дверь сама Алина и впустила его или ее. А буквально через пару минут соседка вышла на площадку и увидела, что дверь в квартиру потерпевшей приоткрыта, заглянула и обнаружила труп.
– Это меняет дело. Тогда звонил, конечно же, убийца. А тот, кто пил из этой рюмки, чист, ако агнец Божий.
– Ну… Так бы я не сказал. Там еще та компашка подобралась.
– Роковые женщины? Если судить по духам на платочке.
– Вот-вот. Такие роковые – дальше ехать некуда. Кронину не хотелось идти домой, и он свернул к прокуратуре. Там тоже было тихо и пустынно. Он прошел в кабинет и занялся «разбором завалов», как он называл мелкие текущие дела, на которые постоянно не хватало времени. Где-то минут через пятнадцать раздался телефонный звонок. Он узнал голос Валентины.
– Виктор Петрович, – робко заговорила она, – я забыла сказать вам… у меня есть одна бумажка… Может быть, это важно для следствия.
– Что за бумажка?
– Да мне Алина перед праздниками дала листок бумаги… Тут только фамилии и телефоны. Просила спрятать и никому не показывать. Может быть, это и не нужно вам…
– Мне все нужно! – воскликнул Кронин, в очередной раз уяснив, что интуиция не зря привела его в этот день и в этот час в нужное место. Ведь Валентина могла снова забыть о бумажке, если бы не дозвонилась.
– Мне приехать? – спросила девушка.
– Нет, сиди дома, никуда не выходи, дверь никому не открывай.
– А это что – очень опасно?
– Может быть, из-за этой бумажки убили твою сестру.
Девушка ойкнула и положила трубку.
Так это или нет, Кронин не знал. Но ведь из-за чего-то же убили молодую женщину. А он до сих пор не выяснил мотива. И даже самый подходящий – убийство мужем жены на почве ревности – пока что казался слишком притянутым. Во-первых, был не известный никому парнишка, который звонил в квартиру последним, во-вторых, этот пропитанный духами женский носовой платок, оставшийся на месте преступления… Конечно, парнишка мог войти лишь на минуту и тотчас же уйти, а муж мог в это время находиться в комнате, а затем выйти и убить жену. Когда соседка заглянула, он мог стоять за дверью, а пока она вызывала милицию – убежать. Все версии пока что были призрачными и шаткими, но вот таинственная бумажка, которую Алина незадолго до смерти отдала на хранение сестре, – это уже серьезно.
Валентина открыла дверь сразу же, едва он позвонил.
– Проходите, – пригласила она.
– Вы даже не спросили, кто там? – укоризненно покачал головой Виктор Петрович.
– Но… Я же вас ждала, – оправдывалась девушка, виновато глядя на него снизу вверх.
Они стояли в крохотной прихожей. На Валентине был голубой сарафанчик из мягкой тонкой ткани. И вновь она показалась Кронину беззащитным птенцом, которого хотелось спрятать в ладонях, укрыть от жестокого мира. «Какая она милая сейчас!» – подумал Кронин. Никогда в жизни и никто не вызывал в нем такой нежности. Все это время он старался о ней думать только как о нимфетке или же грубоватой девчонке из простонародья, гнал от себя воспоминания о первой встрече. Но вот сейчас снова вернулось это чувство, в котором смешалось все: восхищение и сострадание, нежность и удивление таким феноменом, – ведь эта девушка могла казаться или быть подлинным ангелом! Или Мадонной… Кому как нравится… От нее исходил тонкий запах белой розы. Именно белой. У красных запах пряный, они похожи на зрелых женщин, блистающих победительной красой. А запах белых роз почти неуловимый, нежный, тонкий. Кронин знал это. На даче мать выращивала кусты роз – белых и красных. И всегда говорила ему: «Ищи девушку – белую розу, сынок. Она – под твой характер». И улыбалась при этом как-то особенно, немного грустно. Точно не верила, что он найдет такую.
Валентина провела его в комнату. Обстановка была немудрящей. Диван-кровать и кресло-кровать, которые на ночь раскладываются и превращаются в не слишком удобное ложе. Здесь, в одной комнатке, спали мать с дочерью. Старенький черно-белый телевизор, письменный стол, где Валентина, вероятно, когда-то делала уроки, шкаф для одежды и сервант – вот и все. Крашеные, чисто вымытые полы были застелены простыми домоткаными ковриками. Нигде ни пылинки, все вещи на своих местах. Кто-то здесь регулярно наводил порядок. Скорее всего все же Валентина. Вряд ли пьющая пожилая мамаша была такой уж ревностной поборницей чистоты.
Валентина достала из ящика стола листок бумаги и протянула его Кронину. Там в столбик ровным четким почерком были записаны фамилии мужчин. Все фамилии были знакомыми – это видные граждане Зарубинска. Одни из них богаты, другие облечены властью. Напротив каждой фамилии – по два-три телефонных номера. Вероятно, домашний, рабочий и номер сотового телефона. Всего десять фамилий. Какое отношение они имеют к убитой женщине? Это ее любовники? Зачем составлен этот список? Для шантажа? И почему Алина его прятала? Чтобы муж не увидел? Или кто-то из шантажируемых охотился за этой бумажкой? Но если так, тогда бы этот «кто-то» не убил ее прежде, чем завладел бумажкой. Да и потом, ну какой компромат может представлять собой обыкновенный список фамилий и телефонов влиятельных людей? Мало ли для какой цели можно его составить? Может, она искала спонсоров…
– Это почерк ее? – спросил Кронин у девушки.
– Да, – кивнула она.
– А что вы сами думаете по поводу этого документа?
– Даже не знаю, – пожала плечами Валентина.
– Как сестра объяснила вам: зачем ей нужно, чтобы вы подержали эту бумагу у себя?
– Никак не объяснила. – Валентина выглядела слегка смущенной. – У нас ведь, знаете, были отношения не ахти какие…
«Еще бы!» – подумал Кронин.
А вслух спросил:
– Она вам не могла простить? Все десять лет?
– Да не то чтобы… Она больше винила Евгения. Но все равно… В общем, ей неприятно было меня видеть.
– Но вы ведь все равно ходили к ним?
– Да и она сюда приходила. Но не очень-то часто.
– Ваша мама по-прежнему пьет?
– Да теперь меньше. Совсем мало. Ей ведь уже седьмой десяток. Но Алина ее не любила.
– А вы?
Девушка помолчала.
– Не знаю. Жалко ее как-то. Да и болеет теперь часто. Но она сознает… Старается… Работу не бросает, чтоб не сидеть на моей шее.
– Алина вам не говорила, что скоро разбогатеет?
– Разбогатеет? – Девушка удивленно посмотрела на него. – Не-ет. С чего бы?
– Ну ладно. Я заберу эту бумажку. Не возражаете?
– Конечно, нет.
Виктор Петрович встал и направился к выходу. У самой двери он остановился и спросил:
– Валентина, еще раз хорошенько припомните, что именно сказала вам Алина, когда отдавала эту бумагу.
Девушка глубоко вздохнула, подняла голову кверху и надолго задумалась.
– Значит, так. Это было тридцатого апреля, в среду. Она зашла сюда после работы, часов в шесть. Принесла матери какое-то лекарство от давления… Мать предложила ей поужинать, она отказалась. Я была в комнате, она сюда зашла, сама открыла этот ящик стола, потом показала мне листок и говорит: «Я кладу вот сюда, под документы, этот листок. Пусть полежит пока несколько дней. Никому о нем не говори. Если кто спросит: не отдавала ли я тебе что-нибудь, скажи, что нет».
– И я вам посоветую то же самое. Если кто будет спрашивать, вы ничего не знаете ни про какой листок бумаги с фамилиями. Но мне позвоните в этом случае немедленно и опишите человека, который будет задавать вопросы, хорошо?
– А меня не убьют?
– Я думаю, что никто не знает о том, что этот листочек побывал у вас. Иначе бы давно уже наведались. Но если вдруг… Главное – чтобы они поверили: вы даже не понимаете, о чем идет речь.
– А мама?
– Она не знает о бумаге?
– Нет.
– Ну и прекрасно. Если какие-то люди и выйдут на нее, они сразу поймут, что так оно и есть.
Кронин вернулся в прокуратуру, вложил листок в дело об убийстве – Алины Савельевны Шиманской и глубоко задумался. Итак, подозрения против Светланы Федоровны Прибытковой оказались безосновательными. Он, разумеется, попросит оперативников проверить факт ее пребывания в Москве пятого мая. Если она, как утверждает, ездила туда по делам своего модельного агентства – они это выяснят. Но тогда кто, кроме нее, мог прихватить с дачи молоток? Лепницкие? Вполне возможно. Убийство произошло, по заключению судмедэкспертизы, приблизительно около половины девятого утра. На то же время указывает и соседка. Лепницкие заявляют, что выехали с дачи только в девять. Но это они так говорят. Проверить их слова не представляется возможным…
От раздумий его отвлек телефонный звонок. Кто это разыскал его в прокуратуре в выходной день? Быть может, снова Валентина? Он схватил трубку:
– Слушаю.
– Виктор, прости меня, – услышал он голос Галины, – я, кажется, наговорила тебе глупостей.
Первым его движением было бросить трубку, но профессионализм на этот раз взял верх над эмоциями. Достаточно того, что он скомкал допрос на даче из-за своей неприязни к этим дамочкам, и в первую очередь к своей бывшей пассии. Но ведь она – ценный свидетель.
– Слушаю, – повторил он сухо.
– Ты сам виноват. Не уделял мне должного внимания. Но у меня нет никого, кроме тебя. А у тебя, кроме меня, любимая работа. Кстати, ты вышел на убийцу Алины Шиманской?
– Нет. А почему же ты мне, не сказала, что знакома с этой компанией?
– А кто у меня спрашивал? – фыркнула Галина. – Я и понятия не имела, что тебя это интересует. И потом, мало ли у меня друзей? Что, я должна была тебе обо всех о них рассказывать? Если бы ты ходил со мной на вечеринки, ты бы знал все.
– Но когда я спросил тебя о духах и носовом платке, ты ведь могла сказать мне, что знала убитую?
– Я тебе крикнула, если ты помнишь, что я и убила ее.
Потому что ты очень здорово меня обидел. Устроил настоящую истерику! Кричал, что ненавидишь таких женщин, как я, что мы – ухоженные и благополучные – тебе напоминаем кукол Барби! Забыл? Когда бы я тебе успела сообщить, что я знакома и с Алиной, и со всеми остальными из ее круга? И вообще ты полечил бы нервы. Как ты себя сегодня вел на даче? Уж точно не как следователь, а как обманутый любовник.
Виктор Петрович проглотил этот упрек. Интересно, зачем позвонила Галина? Ведь, кажется, в их отношениях все ясно. Или она его считает таким дурачком, которому можно и после всего сказанного вешать лапшу на уши?
Галина спросила:
– Ты все сегодня выяснил?
– О чем ты?
– Ну… на даче. Ты что, в самом деле подозреваешь кого-то из нас? Но это же смешно. Лепницкая сказала, что Алину убили их молотком. Кто-то украл его с дачи и нанес именно им удар по голове. Это правда?
– Спроси у Лепницкой. Она, похоже, знает не меньше моего.
– То, что молоток убийца взял у них, еще ничего не значит. Это может быть совпадением.
– Что? У одной пары из вашей компании с дачи крадут молоток, чтобы убить женщину из вашей же компании? Не проще ли предположить, что это кто-то из своих?
– На это и рассчитывал убийца. Неужели у тебя, кроме нас, нет никаких подозреваемых?
– Я должен делиться с тобой результатами расследования?
– Никто тебя не просит об этом. Но просто, по-человечески…
– Просто, по-человечески, я занят. Я прошу тебя больше мне не звонить.
– Никогда?
– Никогда.
– Но почему? Ты так обиделся? Я же все наврала… про других мужиков.
– Не в этом дело. Просто мы не любим друг друга. И не любили никогда.
– Но нам же было хорошо…
– Кому?!
Виктор Петрович бросил трубку: назойливых женщин он просто не выносил. Но в назойливости Галины не было страха быть брошенной – вот в чем дело. Теперь он нужен был ей не как потенциальный муж, а как… следователь? Вполне возможно. Она что-то хотела разнюхать? Вполне вероятно. И тут его как обожгло: он точно вспомнил, что вчера, когда он расспрашивал ее о духах и о платке, он не называл ни имени убитой, ни ее адреса. Почему же сейчас Галина не указала ему на это? А вместо этого заявила, что просто не успела сообщить о том, что знакома с Алиной! Ах, Галя, Галя… Каким же ты образом причастна к этому делу?! И что это у вас за коллективчик такой женский, в котором лишь иногда хотят мужчин?
«Ну и влип я!» – подумал Кронин.
А вдруг она и в самом деле потребует отстранить его от следствия? Ну уж нет! Не пройдет этот номер у дамочек!
Два престарелых детектива добрались до квартиры Елены Ивановны почти в шесть часов вечера.
– Чайку бы, – попросил Павел Прокофьевич, снимая плащ.
– Я думаю о том же самом, – усталым голосом произнесла хозяйка дома, – сначала перекусим, а уж потом прослушаем, что там у вас записалось на ваш крохотный шпионский магнитофон. Он, кстати, стоит бешеных денег.
– Да ничего он не стоит. Я вам наврал. Это мое изобретение.
– Да-а? Поздравляю. Но меня беспокоит один момент: вы как-то слишком уж привычно и профессионально врете.
– Что да, то да.
– С вами опасно иметь дело.
– Не согласен. Я – честный врун. Лгу только по необходимости и только для пользы дела.
– Какая же необходимость заставила вас сказать, что вы купили это… эту штуку? И какая польза от этого вранья?
– Польза есть. Вы на меня посмотрели с уважением. У людей всегда вызывает уважение человек состоятельный. И необходимость набить себе цену тоже была.
– Для меня состоятельный – значит, состоявшийся. В творческом плане. С гораздо большим уважением я на вас посмотрела сейчас, когда вы сказали, что сами соорудили свой аппарат.
– Да? Не заметил.
Перекусив, они прошли в комнату, и Павел Прокофьевич наконец включил миниатюрное воспроизводящее устройство. Самозваные детективы замерли, вслушиваясь в болтовню женщин. Увы, это была лишь болтовня. Говорили о каком-то журнале. Голоса были абсолютно обычными, без какого-либо криминального оттенка – в них не было ни беспокойства, ни страха. Подвыпившие дамочки весело болтали о журнале, который они намеревались сами издавать.
– А что, название мне нравится, – произнес голос Додиковой, – по-моему, звучит впечатляюще: «Глянцевая женщина».
– Впечатляюще и интригующе! – подхватила Прибыткова. – Я предлагаю выпить за наш будущий журнал, который будет расходиться миллионными тиражами по всей планете!
Слышно было, как они разливают дорогое французское вино – об этом они тоже говорили, похваляясь роскошно накрытым столом.
– Вообще, девочки, – щебетала Додикова, – нам грешно гневить Бога. Мы нашли таких мужиков, которые нас обеспечивают и носят на руках.
Лепницкая ее не поддержала:
– Я сама себя обеспечиваю. Если бы я не устроила тот небольшой пожарник да не натаскала оттуда раритетных картиночек – сидели бы мы с моим благоверным на зарплату музейных работников.
– Вот ты и спонсируй наш будущий журнал! – вставила Прибыткова.
– Еще чего! – Голос Лепницкой звучал возмущенно. – Мало того, что я являюсь генератором идей в нашем маленьком коллективе, так я еще и должна сама оплачивать их воплощение в жизнь?
– И в самом деле, Света, ты уж слишком нагружаешь нашу подругу…
– Это, по-моему, заговорила Большакова, – шепнула Елена Ивановна.
Павел Прокофьевич приложил палец к губам. Они продолжали слушать запись.
– Лида у нас и в самом деле генератор идей, – продолжал звучать голос Большаковой, – ей принадлежит идея с журналом, она же придумала, как достать деньги на него…
– Ой, я уверена, что денежки к нам потекут рекой! – вновь весело защебетала Додикова. – Куда они денутся-то?
Будут платить как миленькие! А. Лидушка у нас – просто чудо! Лида, ты почему такая умная? Я прямо вижу наш будущий журнал. Обложка будет черная, да, Лида?
– Обложка черная, глянцевая, на черном – красная роза и кинжал. А над ними – золотой профиль Нефертити.
– Гениально! – восторгалась Додикова.
– Еще больше мне нравится идея с нашим фондом и общественной женской организацией, – снова проговорила Большакова.
– Нет, я считаю, что самая удачная моя задумка – это создание клуба для состоятельных женщин под тем же названием: «Глянцевая женщина», – зазвучал голос Лепницкой, – только подумайте, какие перспективы: можно бассейн устроить, сауну…
– С девочками!.. – хихикнула Додикова.
– Ну разумеется. Только не дешевый бордельчик, а все по первому разряду…
– А у меня что, дешевый бордельчик? – произнесла вдруг с обидой Прибыткова.
– Света, ты что? – удивилась Лепницкая. – Разве твое заведение можно считать борделем? Ты же для нас старалась, для своих друзей.
– Вот именно! – Обида не исчезла из голоса Прибытковой.
– Светка, глупенькая, ну неужели ты думаешь, что мы тебя не ценим? – Голос Лепницкой зазвучал ласково и нежно.
– Совершенно не цените! – упорствовала Прибыткова. – А мне, между прочим, очень и очень страшно…»
На этом запись обрывалась.
– Ах ты, ну надо же! – сокрушался Павел Прокофьевич. – Что-то я напортачил в своем изобретении. Пленки должно было часа на два хватить.
– Какая жалость! – едва не плакала Елена Ивановна. – На самом интересном месте! Вы слышали – ей страшно. А чего она может бояться?
– Ну… Того, что ей за устройство борделя придется отвечать.
– Да кто это докажет? Может, ей страшно, потому что на ней висит убийство?
– Все может быть.
Павел Прокофьевич возился с крохотным магнитофончиком, но, кроме шипения, никаких других звуков из него не извлек.
– Что ж, удовольствуемся малым, – сказал он. – Я полагаю, мы должны передать это вашему шефу?
– Виктору Петровичу? Ну разумеется. Хотя он того и не стоит: прогонял нас от ограды, говорил, что мы мешаем расследованию, и вообще… Он меня разочаровал. Но позвонить ему, конечно, мы должны. Незамедлительно.
– Домой?
– Я думаю, что он в прокуратуре.
– Он что – вообще не отдыхает?
– У них ненормированный рабочий день.
– И выходных не полагается.
– И отпусков.
– Но зарплата-то хоть есть, я надеюсь?
– Что-нибудь, вероятно, выдают два раза в месяц.
– Не позавидуешь, – вздохнул изобретатель.
– А завидовать вообще вредно для печени.
– Колючая вы дамочка. Даже какая-то ядовитая, я бы сказал.
– Я вам весь день не нравлюсь! – взорвалась Елена Ивановна. – Не понимаю только цели вашего присутствия в моей квартире.
– Цель воспитательная. Одинокие женщины слишком самостоятельны. Так недолго и до феминисток докатиться. Я предлагаю вам руку и сердце.
– Что-о?!
– За вами приглядывать нужно. Время от времени с вас нужно спесь сбивать.
– Да я вас знать не знаю! Да нет… Это же просто безобразие! Вы что, считаете меня полной идиоткой?
– Ну… Женятся ведь не всегда только на идиотках.
Взволнованная женщина, не уловив иронии, воскликнула:
– Да ведь мы с вами встретились только вчера! – Затем в глазах ее мелькнула догадка. – А!.. Вы, должно быть, пошутили!.. Простите, но чувство юмора у вас… несколько специфическое.
– Да не до шуток мне! Я двадцать пять лет мечтал вам сделать предложение! И… сделал. А вы отказываете. Это жестоко.
Елена Ивановна посмотрела на Чудина долгим, внимательным, изучающим взглядом. Затем встала, прошлась по комнате. Остановилась, еще раз оглядела сидящего перед ней седовласого мужчину, вздохнула и подошла к телефону.
Набрав номер, она спросила в трубку:
– Зинаида Николаевна? Это Елена Ивановна вас беспокоит. Вы не могли бы рассказать мне еще раз, как именно вы обнаружили, что дверь в квартиру Шиманских приоткрыта? Так… И что вы сделали? Вы сразу заглянули? Нет? А что?.. Ах, вы сначала позвонили в дверь? А потом подождали… И только после распахнули дверь пошире и увидели?.. Спасибо. – Она повернулась к Павлу Прокофьевичу: – Все так просто, что даже и неинтересно. Пальцев убийцы следствие вообще не обнаружит: с орудия убийства он их стер, а на звонке последний отпечаток принадлежит соседке.
– Вот ведь канальство! – в раздражении хлопнул себя ладонью по колену Павел Прокофьевич. – Ну для чего этой кикиморе понадобилось нажимать на звонок?! Ну неужели не могла так просто дверь приоткрыть и заглянуть? И этот ваш Виктор Петрович – тоже олух царя небесного.
Рюмки ворует у подозреваемых! На предмет снятия отпечатков пальцев… А спросить у соседки: а вы, мол, не нажимали кнопочку звонка – на это ума у него не хватило!
– Да ведь она ему не открывала дверь! Он думал, что в ее квартире никого вообще нет! Он с ней беседовал всего лишь раз, когда она рассказывала о парнишке в синей куртке.
– Простите, но вы ведь говорили, что в день убийства именно она вызвала милицию!
– И назвалась вымышленным именем, указала номер чужой квартиры.
– Заче-ем?!
– Ну… Такой человек. Всего боится, ни во что не хочет ввязываться.
– Немедленно звоните вашему Виктору Петровичу…
Кронин был озадачен, смущен и, уж конечно, огорчен. Свалять такого дурака! Ну как он не додумался спросить у Зинаиды Николаевны: «А вы-то сами, уважаемая бабушка, не нажимали на звонок, случайно?» И еще эта рюмка… Торжествовал, что так удачно и незаметно прихватил ее! А Павел Прокофьевич все видел! Надо немедля отвезти эту рюмку на дачу. Впрочем, завтра там будет проводиться обыск, вот тогда и вернет.
– Виктор Петрович, что вы замолчали? – послышался в трубке голос пожилой актрисы.
– Переживаю свой промах.
– Ерунда! Вспомните: Зинаида Николаевна сидела за своей дверью тихо, как мышка, вы думали, что там никого нет…
– Но ведь потом мы с ней долго беседовали.
– Ну и что же?! Вы говорили о парнишке, звонившем в дверь, которому открыла сама Алина.
– Вот тогда и спросить бы: а не звонила ли после парнишки сама Зинаида Николаевна!
– Виктор Петрович, рассуждая логически, такой вопрос вам даже в голову не мог прийти.
– Почему это?
– Да потому, что дверь Шиманских была полуоткрыта! Зачем звонить? Нужно ведь было просто заглянуть! И только Зинаида Николаевна додумалась звонить в открытую дверь.
– Ну вы и адвокат! – хихикнул Чудин.
Елена Ивановна лишь сердито сверкнула глазами в ответ на его реплику.
– Спасибо, Елена Ивановна, за доброту и поддержку, но я не стою их. Уверен, что ваш друг считает так же.
– Что вы, что вы! Павел Прокофьевич, напротив, полагает, что вы сделали много за столь короткий срок. Больше того! Он приготовил вам сюрприз. Если позволите, мы к вам сейчас заглянем…
Через четверть часа Гринева и Чудин уже сидели в кабинете следователя. Все трое не сводили напряженных взглядов с крохотного магнитофончика.
Прослушав запись, Кронин внимательно посмотрел на самозваных сыщиков и произнес:
– Даже не знаю, как мне поступить.
Пожилая актриса поежилась под его строгим взглядом. Ее напарник, не желая праздновать труса перед дамой, заносчиво спросил:
– Мы что-нибудь нарушили?
– Всего-навсего несколько статей Уголовного кодекса.
– Ах, ну конечно! – возмущенно заговорила Елена Ивановна. – Наш закон защищает права преступников, а не потерпевших, я давно догадывалась об этом. Мы не имели права забираться на их ворованную дачу и ставить «прослушку» – это незаконно. А убивать – законно? Да?
– Следствие не располагает данными об убийце.
– И не будет располагать, – горячо ввязался в спор изобретатель, – если следовать букве закона, а не духу. Между людьми должен главенствовать закон совести и справедливости?
– А это, по-вашему, справедливо – обвинять людей без доказательств?
– Лепницкая призналась в том, что устроила пожар и похитила из музея ценные полотна. Это вам тоже ни о чем не говорит?
– Скорее всего она откажется от своих слов. И пока я не докажу, что пожар – ее рук дело, она чиста перед законом.
– Глупость какая…
Чудин поник головой, опустил плечи и, тяжко вздыхая, молчал.
– Смотрите, что вы сделали с человеком, – принялась укорять следователя Елена Ивановна. – Павел Прокофьевич был полон энтузиазма и желания помочь вам, а вы…
– Нет, нет!.. – замахал руками Чудин. – Я был не прав, не защищайте меня, дорогая Елена Ивановна. И вот что – давайте уж и в остальном признаемся.
