Текст книги "Глянцевая женщина"
Автор книги: Людмила Павленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Павел Прокофьевич с изумлением воззрился на говорившую:
– Вам-то откуда известны столь интимные подробности?!
– Видите ли… Я не все еще вам рассказала.
– Ах, даже так?!
– Оставьте этот тон, Павел Прокофьевич! Иначе я расторгну наше соглашение о сотрудничестве.
– Это не в ваших силах. Оно подписано кровью. Выкладывайте ваши тайны.
Вздохнув, актриса продолжала:
– Они – Шиманский со товарищи – устроили бордель на даче у одного из них.
– Час от часу не легче! Педофилы, бордели… Содом и Гоморра! В какие времена мы угодили?!
– Что делать? Времена не выбирают.
– А вы-то как узнали о борделе?
– Я работала. Проводила расследование. А теперь предлагаю вам в него включиться. И без всяких эмоций. Если вы будете тут ахать, охать и возмущаться – ничего не получится. Излишние эмоции размывают результаты анализа. Аналитический процесс требует сосредоточения, а неконтролируемые эмоции разбивают внимание. Мысль начинает двигаться хаотически, а не в нужном направлении, сознание становится калейдоскопичным. Как в той детской игрушке: поверни – и узор из стекляшек изменяется принципиальным образом. Мы же должны свое сознание делать целостным. Ведь мир, воспринимаемый нами, целостен, как мозаичная картина, а не изменчив, как узор в калейдоскопе. Значит, нужно уметь брать управление собой на себя и контролировать эмоции, а не идти у них на поводу.
Павел Прокофьевич виновато вжал голову в плечи и, покосившись как-то сбоку на актрису, пробормотал:
– Уж и не знаю, что сказать. Я поджал хвост и жду побоев. Но впрочем, довольно шуток. Признаю вашу правоту. Давайте сядем, и вы расскажете мне все про их бордель.
Они выбрали скамью с видом на Волгу, и, глядя на воды величавой реки, Елена Ивановна подробно поведала Павлу Прокофьевичу все детали убийства и связанного с ним расследования – все, что ей удалось узнать самой и выудить у осторожного следователя. Последний эпизод с переодеванием в подростка заставил Чудина задуматься.
– А если это был не подросток? – спросил он.
– А… кто? Что… вы думаете, это могла быть переодетая женщина?
– Почему нет? Соседка же узнала в вас его. Соседка – пожилая женщина. Со спины женщина в брюках вполне могла ей показаться мальчиком, если она такой комплекции, как вы.
– Такой комплекции, как я…
Гринева вдруг вскочила.
– Идемте! Мы должны искать женщину в брюках и синей куртке моего роста и моей комплекции. Или женщину, или подростка.
Павел Прокофьевич тоже встал и, возвышаясь над хрупкой женщиной, спросил с усмешкой в голосе:
– А где мы, уважаемая леди, будем искать этого человека? Бегать по городу и отлавливать всех, кто подходит под описание?
– Идемте.
Елена Ивановна решительно зашагала к дому.
– Может быть, книги заберем в библиотеке? – напомнил Чудин.
Актриса резко развернулась в другую сторону и, не сбавляя шага, двинулась к библиотеке, которая располагалась совсем рядышком с ее домом. Едва Чудин вышел с пакетом, Елена Ивановна поспешила к дому.
– Оставим книги у меня и зайдем к Зинаиде Николаевне.
– Можно узнать, зачем?
– Уточнить приметы. Ждите, я быстро.
Она вошла в подъезд. Чудин остался ждать на улице. Он закурил, разглядывая двор. Все как везде – турник, песочница, много деревьев, есть даже клумбы с недавно высаженными цветами. Даже не верится, что где-то здесь, в обычном доме, в обычной квартире, совершено убийство.
Вскоре Елена Ивановна, выпорхнув из своего подъезда, повела Чудина в соседний.
Пугливая Зинаида Николаевна на этот раз открыла дверь и впустила не только Елену Ивановну, но и совершенно незнакомого мужчину, сопровождавшего актрису.
– Мы должны спасти Евгения Леонидовича от расстрела, – заговорила с ходу Елена Ивановна.
Чудин захлопал в удивлении глазами и открыл было рот, но актриса схватила его руку и крепко сжала.
– А-а… Ну да, – кивнул он.
– Мы с Павлом Прокофьевичем помогаем следствию. Павел Прокофьевич – известный эксперт-криминалист. И вы на меня не должны обижаться, Зинаида Николаевна. Ведь мы расследуем убийство. Согласитесь – тут эмоции, как говорится, неуместны.
– Да ладно уж, – махнула рукой соседка. – А от меня-то что опять вам надо?
– Приметы. Та куртка, в которой я была, действительно похожа?
– Да, – кивнула Зинаида Николаевна, – цвета такого же. Только на той, что на парнишке-то была, еще нашлепка на спине имелась.
– Да-а?!
– Ага. Из материи было нашито такое сердце, – она показала руками, какое именно, – красное сердечко, значит, а сквозь него проходит белая стрела.
– Спасибо! – чмокнула соседку в щеку Елена Ивановна.
Та совсем засмущалась.
– А брюки были джинсы. И кепка черная.
– Спасибо! Да, вот еще, – остановилась на пороге актриса и, понизив голос, спросила: – Шиманские ведь уезжали на праздники? А вы не знаете, куда?
– Как же, знаю, – так же шепотом отвечала соседка, – к друзьям, на дачу, остановка Васильевский Мох, если на электричке. А мне Евгений Леонидович велел тогда за квартирой присматривать и, если что, звонить ему.
– На этой даче телефон есть?
– А то как же! – Она взяла со столика в прихожей бумажку и протянула Елене Николаевне. – Уж вы найдите этого убийцу. Не дело, чтоб безвинные страдали.
– Ну вы, однако же, и лгунья! – поднимаясь на третий этаж в квартиру Елены Ивановны за своими книгами, говорил Павел Прокофьевич. – Я у вас получился экспертом-криминалистом, а Шиманского, по вашим словам, расстреляют…
– А вы как же хотели? – парировала тотчас же актриса. – Расследовать убийство в белых перчатках?
– Но не с помощью лжи!
– Это ложь во спасение истины. А вы – резонер и демагог.
– Я попрошу вас не переходить на личности.
– У вас учусь.
– Уф! – приостановился Чудин, отирая пот со лба огромным клетчатым платком. – С этой женщиной общение на цивилизованном уровне невозможно.
– Что вы пыхтите там? Зарядку нужно делать по утрам. Вести здоровый образ жизни. Тогда на третий этаж будете бегом подниматься.
– У вас какой-то особенный третий этаж. Не поддающийся никаким физическим усилиям. Взбираюсь, как на гору Арарат.
– Живу в некогда считавшемся элитным доме сталинской постройки. Это любимый ваш Хрущев строил клетки для кроликов.
– С чего вы взяли, что он был мной любим?!
Так, препираясь на ходу, они вошли в квартиру.
– Ну-ка, ну-ка, – произнес с любопытством Павел Прокофьевич, – интересно, что я здесь увижу? Квартира незамужней женщины уж точно отличается от квартиры старого холостяка.
– А почему вдруг незамужней? – передразнила гостя Елена Ивановна. – Может, у меня в комнате злой муж сидит?
– Не сидит. Я все знаю о вас.
В ответ актриса только фыркнула. Подав Чудину книги, она выжидающе смотрела на него.
– А что, мне в этом доме даже чаю не дадут? – возмутился он.
Актриса помедлила и, буркнув:
– Дадут, – сделала приглашающий жест рукой.
Положив книги снова на скамеечку в прихожей, Павел Прокофьевич благоговейно замер перед портретом леди Гамильтон.
– Как я любил когда-то эту женщину! – прошептал он. – Я даже не женился из-за нее.
– А что ж вы ей-то предложение не сделали? – с иронией спросила актриса.
– Не смог. Да и когда же было втиснуться, если вы постоянно выходили замуж?!
– Извини-и-ите, – протянула Елена Ивановна, – я – не она. И влюблены вы были не в меня, а в нее, – указав пальцем на портрет, продолжала пожилая актриса, – в фангом влюбились, в призрак. Живые женщины вам не нужны. Вот и живите одиноким.
– Ну вы тоже не бог весть как счастливы, хотя и состояли в браке.
– Может быть. Но по другой причине.
Потом они пили чай из красных, в белый горошек, чашек и беседовали уже вполне мирно.
– Надо ехать на дачу Лепницких, – говорила актриса, – будьте уверены, они там соберутся все. Не могут не собраться.
– Почему?
– Виктор Петрович наверняка за эти дни допросил каждого. Может быть, и Светлана нашлась, я не знаю.
– А почему она сбежала?
– Ну-у… Я думаю, что испугалась ответственности за содержание борделя. Кроме того, она же их рассорила.
Вероятно, надеялась на семейный скандал, может быть, на развод…
– У нее были виды на Шиманского?
– Этого я не знаю. Вряд ли. Но мне кажется, что ей хотелось, чтобы эта семья развалилась. Но неожиданно произошло нечто ужасное. Вот она и сбежала от греха подальше.
– А она не могла… совершить это преступление?
– Могла, конечно. Алина писала в дневнике, что подруга ей завидует. Хотя не думаю, что там была какая-то смертельная ненависть. Светлана, по слухам, весьма красива, обеспечена… Не знаю. Не могу я понять этих молодых!
Елена Ивановна со стуком поставила чашку с блюдцем на стол.
– Знаете, – задумчиво проговорил Павел Прокофьевич, – я однажды собрался с духом и попенял компании молодых людей, пивших пиво и сквернословящих в городском саду. Задал вопрос им: почему же они так ведут себя? А они мне ответили: «Это ведь вы нас сделали такими!»
Гость и хозяйка замолчали. Им стало грустно от ощущения своей беспомощности. Первой стряхнула с себя дурное настроение бывшая актриса.
– Ну, не будем сдаваться, – сказала она, – будем стараться хоть что-то делать. В данном случае – помочь восстановить справедливость.
– Вы полагаете, что правоохранительные органы не справятся без нас?
– Если вам это неинтересно, можете отправляться к своим вечным двигателям.
– Знаете, почему мы пикируемся?
– А это в самом деле так?
– Конечно. Мы притираемся друг к другу.
– Что-о?! Для чего это нам притираться?
– Ну-у… Для дальнейших отношений.
– Я вас увидела сегодня впервые в жизни! И вообще…
У меня уже лет пятнадцать нет никаких таких «дальнейших отношений» ни с кем из особей мужеска пола.
– Вот и будут.
– Не будут. Я из разряда хищниц перешла в разряд млеком питающихся бабушек. К тому же господа вашего возраста предпочитают нынче увиваться за молоденькими.
– Во все века и времена находились старые павианы. Я к их числу не отношусь. Для меня увиваться за молоденькой равносильно поступку нашего подопечного. Кстати, о нем. Мы оставляем его в качестве подозреваемого?
– Я предлагаю никого до поры до времени не сбрасывать со счетов. Давайте еще раз пройдемся по возможным мотивам к убийству каждого человека из окружения Алины.
– И получим такой результат: мотив у всех у них имеет место, но убил неизвестный, как выражается Зинаида Николаевна, «парнишка». И притом безо всяких мотивов.
– Так не бывает. Если, конечно, он не сумасшедший. Но тогда сумасшествие и есть мотив.
– Ну хорошо, пока отложим неизвестных в сторону и займемся известными личностями. Начнем с мужа?
– Ну что ж, давайте начнем с мужа. Я предлагаю сразу рассматривать и мотив, и алиби. Мотив: он остается без квартиры и без любимой дочери. Учитывая его амбиции, его гордыню и невероятную обидчивость, сознание того, что он оставляет родную дочь жене, которая на самом деле является мачехой девочке, могло спровоцировать скандал и убийство по неосторожности.
– Вот! – поднял палец кверху Павел Прокофьевич. – Скандал, убийство по неосторожности… Судя по положению трупа, скандал имел место?
– Нет. Кто-то спокойно зашел ей за спину – это значит, что Алина не ожидала нападения – и с силой ударил по затылку молотком.
– Налицо хладнокровное, заранее обдуманное и подготовленное убийство. Вы говорили, что у Алины не было ключей. Стал бы супруг красть у нее из сумочки ключи, чтобы попасть домой? Не думаю.
– Значит, некто из их же компании, кто знал их распорядок дня: муж отводит дочь в школу, идет за покупками, Алина чуть позже уходит на работу, – этот некто, полагая, что Алина не впустит его, крадет ключи из ее сумочки.
– Но ведь семья Шиманских, по вашим словам, уехала с дачи сразу после драки, то есть в ночь с третьего на четвертое. А убийство произошло пятого утром. Неужели Алина не хватилась ключей за целый день? А ведь Шиманский, насколько я понял, сказал, что ничего не знает о потере ключей. Вы его видели и вообще хорошо его знаете. Как, по-вашему, мог он совершить хладнокровное и заранее обдуманное убийство?
– Э-э… – махнула рукой Елена Ивановна, – как говорится, чужая душа – потемки. Кто его знает? Он не так прост – как кажется.
– Давайте рассмотрим такую возможность со всех точек зрения. Вот, предположим, он узнает от этой… как ее?
– Светланы.
– Да, от Светланы, что жена изменяла ему…
– А в разговоре со следователем он начисто отрицал такую вероятность.
– Вот видите! Наш милый лжец, опозоренный перед всей честной компанией, прихватывает с дачи молоток…
– Но мы пока еще не знаем, чей это молоток.
– Он с дачи. Это же очевидно. Там был скандал, там была драка, молоток, как вы сами сказали, старый, огромный, даже ржавый, и дома вряд ли кто его будет держать-. На даче же – вполне вероятно. Итак, оскорбленный муж прихватывает с дани молоток, убивает им супругу, а потом берет и выбрасывает ее ключи от дома, чтобы подумали, что убийца – кто-то посторонний. Потому и отпечатки пальцев стерты только с молотка.
– Но почему он в таком случае совершил убийство дома?
– А где еще? В лесу? Неподалеку от дачи? Они уехали оттуда на машинах почти всей компанией, за исключением хозяев дачи и Светланы…
Павел Прокофьевич, излагая свою версию, расхаживал по кухне, заложив руки за спину. Глаза его горели, и видно было, что он невероятно возбужден и счастлив от возможности проявить себя на юридическом поприще. Наблюдавшая за ним с улыбкой Елена Ивановна не удержалась и заметила:
– Я в восхищении. У вас такая память! Я думала, мне много раз придется пересказывать результаты моих изысканий. Люди обычно слушают так невнимательно, но вы…
– Не сбивайте меня с мысли! – воскликнул явно смущенный похвалой Павел Прокофьевич. – Мне это интересно, потому я и был внимателен и все запомнил. Продолжаю. Итак, в лесу у него не было возможности убить ее. Все подозрения бы пали на него. Он не дурак. Потому он и убил ее дома. Хладнокровно, по заранее продуманному сценарию. А теперь что касается алиби. Согласитесь, что его алиби хромает – слишком уж долго он ходил по магазинам.
– Хорошо, предположим, что муж и есть убийца. Но куда же мы денем парнишку? Ведь он последним приходил! Соседка В видела его и открывшую ему дверь Алину, а буквально через две-три минуты Зинаида Николаевна вышла, заглянула в приоткрытую дверь и увидела труп. При чем тут муж?
– А разве в эти две-три минуты парнишка не мог уйти, а муж не мог явиться и совершить это убийство?
– Н-ну-у… Теоретически…
– Вот именно.
– Ну а запах духов? А платок?
– А это говорит нам лишь о том, что парнишка на самом деле не парнишка, а стройненькая вроде вас дамочка в брюках. Только и всего!
– Ну что же… Будем искать стройненькую вроде нас дамочку в брюках. Может быть, она стала свидетелем убийства.
– Или же соучастником.
– Или же соучастником. Сестра Алины, Валентина… Довольно худенькая…
– Рост?
– Пожалуй, с меня ростом. И ходит в джинсах! Когда я играла ее…
– Не понял! – Павел Прокофьевич с удивлением посмотрел на актрису. – Вы играли ее? Когда и где? О ней что – пьесу написали?
– Да нет же. Я пыталась войти в образ одной из подозреваемых, чтобы понять: могла ли эта женщина убить. Из моего рассказа вы должны помнить, как Валентина заявилась в то время, как у Шиманских был следователь Кронин. Вот тогда девочка и обвинила ее в убийстве своей мачехи.
– Я помню этот эпизод.
– Ну а потом… Я вам этого не рассказала… Мы с Крониным решили зайти ко мне и поболтать. Ну, то есть он, разумеется, надеялся выпытать что-нибудь еще у меня, а я – у него. И тут мне в голову пришла мысль о том, что прежде всего нам необходимо понять – способен ли вообще человек в каком бы то ни было состоянии убить другого человека. А как узнать это? Как залезть ему в душу? Я решила войти в ее образ.
– Н-да-а… любопытно. Ну и чем кончился эксперимент?
– Я… То есть Валентина… То есть я в образе Валентины банально разревелась. Вряд ли она способна на убийство – так мы поняли. Виктор Петрович же, который подыграл мне за Шиманского, был, напротив, спокоен, хладнокровен и циничен. Импровизация нам удалась настолько, что я, пожалуй, и сама не ожидала.
– Так эту самую импровизацию с вами еще и следователь прокуратуры разыгрывал?! Ну, знаете!..
– И что? Я спрашиваю вас: что тут такого? Может быть, это метод будущего? И слава Богу, что Кронин оказался неординарно мыслящим человеком! Мы привыкли к тому, что следствие проводят люди, зажатые в определенных рамках…
– Рамках закона! Это так, между прочим, реплика в сторону, как говорится. Продолжайте, прошу вас!
– Вы невозможный человек! Вы – чинодрал!
– Что-что?!
– Ничего! Я разрываю наш контракт! Мы не сотрудники! С таким, узким сознанием не следует браться за изобретение вечного двигателя. В лучшем случае изобретете какой-нибудь давно изобретенный велосипед.
– Посмотрим!
– И смотреть не хочу. Я вас сегодня вижу в первый и в последний раз. Прощайте!
– Н-да. Ну что же… Прощайте. Жаль, конечно. Я-то хотел вам предложить сыграть со мной какую-нибудь импровизированную сценку. Я с удовольствием бы подыграл вам. Но если вы так ставите вопрос…
Павел Прокофьевич встал и сделал вид, что уходит.
– О-о! Подождите! – поспешно воскликнула актриса. – Что же вы сразу не сказали? Я ведь подумала, что вы смеетесь надо мной!
– Помилуйте! Как можно?!
– Хорошо. Меня интересует один мало изученный персонаж. Я имею в виду содержательницу притона, Светлану.
Все остальные гости были так… антуражем. Массовкой. А заправляла всем она. Вы не согласны?
– Продолжайте, продолжайте. Это весьма любопытно. – Павел Прокофьевич вдруг сделался очень серьезным. – В этом ракурсе я не рассматривал данную общность человеческих особей.
– Я записала их фамилии и место работы.
Елена Ивановна убежала куда-то и через несколько мгновений явилась вновь с листком бумаги в руках.
– Гудков Сергей Михайлович, – начала она читать, – это любовник погибшей. Светлана выдала их на той злосчастной вечеринке. Он – менеджер в агентстве недвижимости. Далее. Сами Шиманские. Затем – Лепницкие, хозяева дачи, еще там были супруги Большаковы. Он – заместитель директора ресторана «Турист», она – домохозяйка. И Додиковы – Семен Степанович и Вера Витальевна. Он – хозяин казино «Орест» на Старопанской улице. Она опять же домохозяйка. Вот такой, как говорится, контингент.
– И все участвовали в оргии?
– Естественно. Все, кроме Светланы. Она координировала их передвижения и составляла пары во время каждой вечеринки. И одна она только знала, кто с кем уходит на… свидание.
– Понятно. А что, разве они не могли подсмотреть, кто их партнер или партнерша?
– Исключено. Во-первых, в помещениях было, конечно же, темно, плюс к этому глаза у них завязаны, а во-вторых, зачем им это нужно? В том-то и заключался смысл данного действа, чтоб изменить, не зная, с кем. Тогда как будто и измены не было. Так, пошутили, пошалили – и разошлись.
– Пока не дошутились до убийства.
– Вот именно. Так вот. В этом списке интерес представляют только Шиманский, затем Гудков – он был ее любовником, а значит, у него могли быть и какие-то причины личного характера. Мало ли что бывает в таких случаях: ревность, обида… Ну и так далее. И вот еще Светлана.
– А парнишка?
– Вопрос о нем пока отложим.
– «А был ли мальчик?!»
– Да. Вот именно. А Светлана была. И сыграла роковую роль в жизни Алины. Я не могу не связывать спровоцированный ею скандал и убийство. Слишком уж близко по времени они расположены. Буквально через день после скандала и последующей драки Алину зверски убивают. Не верю я в такие совпадения.
– И вы хотите…
– И я хочу ее понять. Зачем ей нужен был скандал в семье Шиманских? Почему в дневнике Алина пишет, что Светлана завидует ей? Если, как говорят, она красива и успешна в карьере и деньгах, если Алина явно ей проигрывала по всем параметрам, то откуда вдруг зависть? Неужто только оттого, что мужчины сначала вокруг нее совершали пируэты, а потом на Алину переключались? Но это же объяснимо. Алина была чувственной, земной какой-то. А Светлана, по всей вероятности, казалась более холодной и недоступной. Но, как умная женщина, она должна была только гордиться этим. А она нервничала и завидовала. И предала подругу. Они были подругами, это ясно, судя по записям Алины.
– Может, какие-то секреты?..
– Может быть. Вот я и хочу…
– Сыграть Светлану?
– Да.
– Но вы ведь никогда ее не видели!
– Если бы я могла узнать, кто пользуется этими горько-пряными духами!.. И кому может принадлежать тончайший и белейший кружевной платочек… Если бы я могла узнать!.. Тогда бы я могла понять, на что способна эта женщина!
Виктор Петрович допросил всех участников сомнительной вечеринки. После беседы с мадам Лепницкой он решил вызвать их в прокуратуру. Но, однако, Лепницкая и здесь вела себя нагло и вызывающе.
– Сильная натура, – думал следователь, глядя, как она смотрит в упор на него своими черными цыганскими глазами.
Лепницкая явилась на допрос в черном брючном костюме из плотного шелка, в длинном черном плаще с белым кашне. Он не помог ей снять плащ, всем своим видом показывая, что не намерен тут ухаживать за ней и потакать ее гордыне. Буркнул только:
– Садитесь.
И указал на стул перед собой. Затем включил диктофон, достал чистый лист протокола и стал неспешно заполнять, спрашивая безразличным тоном ее данные. Обо всем об этом он уже спрашивал во время беседы в ее кабинете, но Лепницкая не возмутилась повторным опросом. Спокойно, четко, хрипловатым низким голосом ответила и замолчала, усмехаясь.
– Меня интересует ваше мнение, Лидия Васильевна, – начал Кронин, – вы много общались с погибшей и, вероятно, знали о ее проблемах. Была ли среди них такая, из-за которой наступила столь печальная развязка?
– Была, конечно. Ведь ее убили.
– Но вы не знаете, что это за проблема?
– Не знаю.
– Давно вы видели Светлану Федоровну Прибыткову?
– Давно.
– Когда в последний раз?
– Пятого мая.
– В день убийства?
– Если убийство было совершено пятого мая, то в день убийства.
– Шиманские уехали третьего?
– В ночь с третьего на четвертое. Было уже довольно поздно.
– Они уехали сразу после драки?
– Нет. Алина еще уходила куда-то.
– Одна?
– С Сергеем Гудковым.
– Куда они уходили?
– Не знаю. Я за ними не следила. Куда-то в кустики. Алина плакала, а он ее утешал.
– А что Шиманский делал в это время?
– А Шиманский возился с дочерью. Девочка проснулась от шума, спустилась вниз и стала плакать, разнимать дерущихся.
– Кто с кем дрался?
– Вначале Шиманский ударил Алину, потом Сергей ударил Евгения. Потом Евгений ударил Сергея. Потом их стали разнимать, и в конце концов все раскричались и разодрались.
– А девочка проснулась.
– Именно.
– И тогда решено было на даче больше не оставаться?
– Ну да. Евгений одел девочку и попросил кого-нибудь подвезти их. Большаков Алексей Алексеевич сказал, что тоже уезжает. Они с женой собрались и сели в машину. Шиманский с дочерью тоже к ним сели. А тут Алина появилась, Большакова втащила в машину и ее. И они уехали. Потом уехали и остальные.
– А Светлана?
– Светлана стала пить и ругаться матом.
– На кого?
– На Алину, конечно. Называла ее проституткой. Потом уснула.
– Чем она занималась четвертого?
– В лесу гуляла. Пивом опохмелялась.
– А вы?
– А мы с Лепницким убирали дерьмо после них. Больше на дачу никого не приглашу.
Она вздохнула и закурила.
– Как вы думаете, где Светлана?
– Шут ее знает! Психопатка. Наверное, узнала об убийстве и смылась. Она же их рассорила.
– Кого?
– Шиманских.
– И что?
– Как что?! Она рассорила и…
– И?..
Лепницкая открыла было рот, как вдруг осознала, что именно она пытается сказать. Немного помолчав, она сказала совершенно другим тоном:
– Она подумала, наверное, что это Евгений убил жену из ревности. А так как всему виной была она, Светлана, то и…
– Этот платок знаком вам?
Виктор Петрович резким жестом бросил на стол носовой платок, обвязанный тончайшим кружевом.
Лепницкая застыла. Взгляд ее был растерянным и даже несколько беспомощным. Но это длилось всего мгновение. Взяв себя в руки, она откинулась на стуле и со смешком произнесла:
– Прямо как фокусник! А кролика из шляпы не достанете?
– Так вам знаком этот платок?
Вместо ответа Лепницкая полезла в сумочку, достала оттуда точно такой же кружевной платок и бросила его на стол рядом с первым.
– Разрешите? – Кронин взял платок Лепницкой и поднес к лицу. – Пахнет такими же духами.
– И что?
– Да ничего. Вы позволите приобщить его к делу?
– Пожалуйста. – Лидия Васильевна смотрела на следователя с вызовом. Растерянности больше в ее взгляде не наблюдалось. – Вы не хотите объяснить мне, почему вас так заинтересовал мой носовой платок? Вы фетишист?
– Вот этот платок, идентичный вашему, пропахший такими же духами, был найден на месте преступления.
– Ах, даже та-ак!.. Но я тут точно ни при чем. Такие платки и такие духи продаются в любом дорогом бутике. И потом, Алину ведь убили рано утром, насколько я знаю, а мы вернулись в Зарубинск около одиннадцати.
– Кто это может подтвердить?
– Мой муж. Он вел автомобиль.
– Понятно. А Светлана Федоровна, она…
– Она уехала буквально на рассвете. Уж не знаю, куда она так торопилась.
– На чем уехала она?
– На своем собственном автомобиле.
– Как по-вашему, у нее мог быть такой же точно носовой платок?
– Не знаю. Не приглядывалась.
– А духи?
– Не принюхивалась. Я могу быть свободна? Пока… Пока вы не докажете, что этот, – она указала на первый платок, – тоже мой.
– Конечно. Пока. Пока не докажу.
Виктор Петрович с удовольствием подписал ей пропуск и, когда она вышла, открыл пошире форточку. Эти духи… От них кружилась голова. Он посмотрел на два совершенно одинаковых платка. Снова поднес к лицу. Сначала один, потом другой. Да, точно, запах идентичный. Но пусть эксперты официально подтвердят. Но даже если подтвердят, что дальше? Она скажет, что найденный на месте преступления платок не ее, что такие платки продаются повсюду… Да она, собственно, уже сказала это. И супруг заявил, что с дачи выехали они поздно, когда убийство уже произошло…
Но почему она с такой легкостью отдала свой платок? Что за бравада? Так уверена в себе? А может, с головой не все в порядке? Какая-нибудь мания величия? Тоже возможно. Не зря же она демонстрировала свою власть перед девчонкой, которая подавала им чай в кабинете Лепницкой. И это было не вполне нормально. Чрезмерно вызывающее поведение всегда свидетельствует о некой трещине в сознании…
Допрос других участников пирушки его также ничем не порадовал. Большаков уверял, что супруги Шиманские молчали всю дорогу до Зарубинска, больше не ссорились и не дрались. Девочка на коленях у отца уснула. Добрались они без приключений и Шиманских доставили прямо к подъезду.
Была уже глубокая ночь, кажется, около половины второго. Больше он ничего не знает. Об убийстве услышал лишь день спустя. От кого? Позвонили Лепницкие и сообщили. Светлану Федоровну он лично после той вечеринки не видел и видеть не желает, а в содеянном – то бишь в разнузданном поведении и участии в свальном грехе – горько раскаивается. Приблизительно так же вел себя и владелец казино «Орест»: прятал глаза, даже краснел, чего нельзя было сказать о супругах обоих господ. Дамы как будто совершенно не стыдились того, что об их «милых шалостях» узнали посторонние. Но самое главное, эти достойные супружеские пары ничего не прибавили следствию. За исключением, пожалуй, Лепницкого. Тот позвонил седьмого поздно вечером и сообщил о том, что молоток действительно пропал.
– А до майских праздников вы его видели? – спросил Виктор Петрович.
– А как же! Я перед первым мая работал там, на даче: забор подправил, доску на крыльце прибил – отходила немного.
– А первого, второго мая, даже третьего – не припомните – был молоток на месте?
– Был! Точно знаю! Видел. Инструменты лежат у меня на виду, в сенях, на полке. И в праздники он там лежал. Я точно помню!
– А когда он пропал?
– Либо третьего, либо четвертого, либо…
– Пятого?
– Может, и пятого. Вот тут я точно не могу сказать. Но если пятого… Значит, Светка его прихватила?.. Ничего себе!
– Может, и не она.
– Тогда кто же? Мы же втроем на даче оставались: я, супруга моя и Светлана… Что? Вы думаете, это мы?!
– Я ничего пока не думаю. Выводы делать рано.
– Но вы на нас… Нет уж, вы на меня и на мою Лидию Васильевну не думайте. Мы уехали пятого утром, Прибыткова вообще укатила чуть свет… А мы спокойно собрались и не спеша поехали. В одиннадцать дня были дома, в половине двенадцатого – в музее.
– А кто вас видел по дороге?
– Да никто! Но Лида подтвердит. Этого, что ли, недостаточно?
– Может, гаишник останавливал?
– Да нет, говорю же. Я вожу аккуратно, не нарушаю…
Восьмого на допросе Лепницкий официально подтвердил свои показания и, кроме того, опознал молоток!
Он был так искренне расстроен этим обстоятельством, что на него было жалко смотреть.
– Ну что-о такое! – Он сокрушенно разводил руками. – Этого только не хватало! Чтоб кто-то из своих… Ведь мы друг друга знаем с таких вот лет.
Он показал рукой, с каких. Получалось – почти с рождения: рука его от пола поднималась сантиметров на семьдесят.
– Да-да, не удивляйтесь, – продолжал он, – и в детский сад ходили вместе, и в школу в одну и ту же. Алешка Большаков учился классом старше, а с Сенькой Додиковым и Женькой Шиманским мы вообще в одном классе учились. И чтобы кто-нибудь из них убил?! Никогда не поверю. Подлянку подкинуть – это пожалуйста. Но это так, вроде игры – кто круче. А чтоб убить? Да никогда! О дамах даже и не говорю. Полный абсурд. Вы же видели их. Как говорится, истинные леди. Королевы!
– Я не видел Светлану Федоровну Прибыткову.
– А-а… Светку-то? Найдется. Объявится. Классная баба! Покруче наших будет. Впрочем, нет. Мою Лидию Васильевну никому не переплюнуть.
– Даже Светлане Федоровне?
– Даже ей. Она, если хотите знать, завидует моей супруге.
– А говорили, что Алине. Она ведь все-таки Алину выдала. Из-за ее разоблачений вышли скандал и драка, а потом и убийство.
– Да нет, Виктор Петрович, зря вы эту потасовку на даче связываете с убийством. Мало ли кто мог молоток украсть?
– Именно с вашей дачи, именно этим молотком убили и именно одну из ваших знакомых, по поводу которой и разыгрался скандал. Не слишком ли много совпадений?
Лепницкий вздохнул.
– Да-а, – протянул он, – хреновые дела. Но вдруг выражение его лица резко изменилось.
– А что, если кто-то хотел меня подставить, а?
– Ну… Это можно было как-нибудь иначе сделать. Неужто убивать ради такой цели?
– Не-ет, не скажите… Люди всякие бывают.
– И среди ваших знакомых есть такие… всякие?
– Надо подумать.
– Надо подумать очень хорошо, потому что человек этот «подставил» не только вас, но и Шиманского. Ведь подозрения-то падают и на него. А уж как этот ваш таинственный враг ненавидел Алину! Смертельно!
Лепницкий сник.
