Текст книги "Зеркало Триглавы (СИ)"

Автор книги: Людмила Безусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Противостояние длилось недолго – всего несколько ударов трепещущего сердца. Рассудок с пугающей неотвратимостью сообщил, что из этой передряги они уже точно не выберутся.

Чудовище стремительно сцапало Людмилу, подбросило вверх, словно рыбку-плотвичку, перехватило поперек тела и выдернуло наружу. Кот, правда, прыгнул следом, успев зацепиться когтями за штанину чародейки, но не удержался, соскользнул, стащив один сапог.

– Антон, – закричал мальчишка, – куда оно её утащило?

– На обед… Но она маленькая, ему все равно не хватит, так что скоро за нами придет.

– И что, мы ничего ему не сделаем? – Тимофей не мог смириться с тем, что его старший друг уселся на пол и, замолчал, уставившись в стенку. – Почему ты молчишь?

– Что ты предлагаешь? – Антон повернулся к пацану. – Туда? – он поднял лицо к пятну света, маячившее метрах в пяти над головой. – Ты летать умеешь? Уже нет? Я тоже… а туда-сюда по тоннелям метаться резона нет. Мы там уже были.

– Но это же твоя…А… – махнул рукой Тимофей и уселся рядом.

– Баюн, – позвал Антон, – выходи, чего спрятался?

Кот с донельзя горестным видом выбрался из-за груды камней, за которой он предавался безутешному горю и зализывал душевные раны.

– Что это было?

– Змиулан, – Баюн безнадежно вздохнул.

– Куда он Людку потащил?

– Кто его знает откуда он прилетает и куда девается… Одно слово – змей огненный…

– Огненный? Дракон, что ли? Их тут вас немеряно, как я гляну. С одним мы уже встречались, когда к Кащею шли. Ничего – справились.

– То детеныш был, а тут – сам видел…

– А ну-ка поподробней…

Дослушав Баюна, Антон удивился:

– Сестрица моя ему зачем? Я заметил, что мы ему по барабану были, так, шугнул факелом предупреждающим, и все.

– А он со своей природой совладать не может – сколько девок и баб попортил, ни одна супротив устоять не смогла. Правда, все больше добром приходил, за любовь и ласку богатством одаривал, да толку? Баба все одно недолго жила потом – либо в родах умирала, либо просто от тоски чахла за полюбовником.

– Каким полюбовником? – не выдержал Тимофей, – он же такой огромный.

– Увянь, – щелкнул его по носу Антон, – жесткое порно детям до восемнадцати запрещено. Даже не пытайся представить…

– Тут все проще, – сказал кот, – те, к кому змей приходил, сказывали подружкам какой он красавец писаный, лишь глянешь, и в груди замирает сладко-сладко… А больше его никто и не видит.

– Как никто? – удивился парень. – Мы ж видели… Одна башка

– Эй! – донесся сверху веселый голос Людмилы. – Долго вы еще там языками чесать будете? Я уж замучилась ждать, когда хоть один из вас придумает, как меня из плена вызволить.

– Мы пока с теорией знакомимся, – машинально буркнул Антон, изо всех сил пытавшийся представить чудище красавцем, – спасать потом будем, во всеоружии. А ты сгинь, глюк кошмарный…

– Тошка, окстись! – Сверху в Антона полетела еловая шишка, за ней ещё одна, потом посыпались комья уже подсохшей на солнце земли. – Я живая! Отойдите… Лови…

Вниз полетели сухие ветки с привязанными к ним полосками ткани, в которых Антон узнал обрывки Людмилиной одежды.

– Что это?

– Лестницу делайте…

– С ума сошла? Из этого? Тут высота какая! Сверзимся, костей не соберем. Наколдовать чего посущественнее не можешь?

– Пока нет… Вы бесенка первым пустите, он легкий. Пусть мне поможет.

– Птааах…

Мальчишка и кот озадаченно переглянулись. И тут Антон сообразил, что бесенка нет и, похоже, уже давно.

– Где этот ушелец? Ну, все, он меня достал… – зловещим шепотом, чтобы не услышала сестра, прошипел парень. – В этот раз так просто он у меня не отделается…

– Ну, что вы?

– Подожди, – откликнулся кот, – думаем.

– Что тут думать? – возмутилась Людмила, – делать надо. Скоро темнеть начнет. Или вы там уже прижились?

– Кто его видел последним и когда? – допытывался у друзей Антон, сгребая ветки в кучу и изо всех сил изображая активную деятельность.

– Как-то не до бесенка было, когда тут все сыпаться началось, а потом, по-моему, его и не стало, – рассудительно заметил Баюн. – Каждый сам за себя…

– Эх, вы! Может, его засыпало?

– Птаха? – ухмыльнулся котофей, – ты его плохо знаешь…

– Точнее, совсем не знаешь… – от низкого рокочущего баса вышедшего в круг света бесенка у Антона внезапно заледенела спина. Какой бесенок? Только тело осталось прежним. В глубине черных глаз неведомого существа горит адское пламя, грозящее в любой миг вырваться наружу.

ГЛАВА 36

Да нет, показалось. Нервы уже на пределе… Птах, как Птах… Веки слегка прикрыты, а адский огонь в глазах… Что только не привидится после пережитого?

– Ты где… – сердито гаркнул на него парень и, интуитивно чувствуя, что не стоит так опрометчиво наезжать на непонятно почему изменившегося бесенка, гораздо спокойнее продолжил, – шатался? Не хватало ещё за тобой бегать очертя голову…

– А за мной бегать не надо, я сам прихожу, когда надобно, – глухо пророкотал тот, низко опустив голову, пряча взгляд.

– Очень кстати подоспел, – влез практичный Баюн, ни на минуту не забывающий о своих меркантильных интересах, – нам ты сейчас позарез и нужен.

Не обратив ни малейшего внимания на слова кота, Птах небрежно отодвинул в сторону попавшегося на пути Тимофея.

– Ты чего толкаешься? – опешил мальчишка, едва не упав, – сдурел, что ли?

Птах подался вперед.

– Ты это… – Антон немного отступил. Ему на какой-то миг стало жутко. Тихий, бессловесный бесенок пер на него, словно танк.

– Тошка, – Людмиле одной было уже невтерпеж, – ну что вы копаетесь? Стемнеет, сложнее выбираться будет…

Недобрый ревнивый взгляд бесенка плетью ненависти полоснул парня. Не в силах совладать с собой, Птах резко выбросил вперед лапу и вцепился в горло Антону. Тот покачнулся, пытаясь удержаться на ногах. Да толку?

Приглушенный вскрик вырвался из стиснутой железной хваткой глотки. Последняя внятная мысль Антона – "Охренел он, что ли?.." – вильнула хвостом и растаяла…

Дышать… Перед глазами поплыли лилово-черные круги, в висках загремел прощальный набат, в грудь когтями вцепилась саднящая боль… Хотя бы глоток… один единственный… на прощание…

– Тоха, держись, – Тимофей кинулся к бесенку, повис на спине, норовя ударить коленом посильнее.

Ленивым движением плеч Птах небрежно скинул мальчишку.

Обмякший уже Антон, почувствовав минутную передышку, судорожно втянул воздух – как и просил: единственный торопливый глоток, почему-то с горьковатым привкусом осеннего костра. И снова – раздирающая легкие резь: дышать…

– Даже не думай, – бесенок спокойно оглянулся на кота, подобравшегося для прыжка, – хуже будет.

Кот – дважды повторять не пришлось – сделал вид, что жутко увлечен работой. Деловито ухватил зубами сучковатую ветку, очень кстати оказавшуюся неподалеку, и поволок за груду камней, стараясь оказаться подальше от опасного соседства.

"Поворот… Сколько волка не корми… Антону все равно не помочь… Бес он бес и есть… злобой так и пышет, того и гляди все вокруг разнесет… – Баюн оглянулся на упавшего мальчишку, толком не соображавшего, что же случилось на самом деле. – Ну, куда он лезет, дурень, куда? Головой бы подумал…". Котофей тихонько муркнул в надежде, что Тимофей его услышит. Куда там? Тот опять прыгнул на Птаха.

Словно отмахиваясь от назойливой мухи, бес раздраженно дернул хвостом, резко выбросил назад ногу. Наткнувшись на внезапный удар острого копытца, мальчишка хекнул, замер на мгновение, прижав руки к животу:

– Больно, – немеющими губами прошептал он и сломанной куклой свалился под ноги беса.

Невысокий бесенок на вытянутой лапе приподнял сомлевшего Антона повыше и слегка потряс, будто лиса курчонка. Ноги парня заскребли по камню. В напрасной попытке освободиться Антон забился, словно в припадке падучей. Птах довольно ухмыльнулся. Ситуация, когда размер не имеет значения, его явно забавляла.

– Птааааах, – заверещала ведьма, разглядевшая в полумраке причину непонятной ей возни. – Не смей!

От крика чародейки бесенок дернулся, задрал голову, вглядываясь в лицо Людмилы, белым пятном маячившее вверху.

– Антон! – закричала ведьма. Голос её дрожал от страха за жизнь брата.

Птах недоуменно глянул на парня, которого он по-прежнему держал на весу, слегка отодвинув от себя.

Кот, под шумок отползший подальше, сжался в комок. Минутная растерянность ведьмы сменилась холодным бешенством. Баюн собственной шкурой ощутил волны ярости, направленные на бесенка.

– Отпусти его! – команда Людмилы прозвучала, как удар хлыста. – Немедленно!

Птах послушно ослабил захват – аморфной массой парень стек на пол рядом с Тимофеем и натужно закашлял, выгибаясь дугой, жадно хватая ртом воздух: густой, тягучий и отдающий кислинкой, словно клюквенный кисель.

Приходящий в себя Антон бесенка больше не интересовал. Он проворным кузнечиком прыгнул вверх, уцепился за едва заметные выступы камней и, быстро перебирая лапами, полез наружу.

Когда бесенок, в таком ракурсе больше похожий на странное мохнатое насекомое, скрылся из глаз, Баюн облегченно вздохнул. Выждав самую малость, на случай внезапного возвращения ополоумевшего Птаха, кот подскочил к друзьям: – "Как они? Ну, жить вроде будут…".

Перевернувшийся к тому времени на живот Антон утирал слезы и кровь вперемешку со слизью, щедро текущие из носа.

– Быстро ты оклемался, – кот склонился над парнем, разглядывая его повреждения.

– Тимку лучше глянь, – морщась от боли, попросил парень, массируя себе шею, которая наливалась багрово-синим буквально на глазах. – Я уж думал, все, конец мне… Куда ты его волочишь? – возмущенно просипел он коту. – Там разрывы внутренние могут быть, его нельзя двигать…

– Можно, – откликнулся Баюн, перетаскивая неподвижное тело Тимофея и укладывая вплотную к Антону. – Мне всё можно… Не таких вытаскивали…

– Много ты понимаешь…

Баюн не обратил на его слова никакого внимания – деловито топтался вокруг, словно примериваясь, потом навис сверху над Антоном. От прикосновения торчащих вибрисс и едва уловимого звериного духа у парня защекотало в носу. Не удержавшись, он чихнул и тут же застонал от тяжести, навалившейся на него. Непоседливый кот неожиданно плюхнулся сверху на страдальцев, придавливая обоих своим немалым весом. Мальчишке пока все равно, но Антон был против такой помощи. От возмущенного крика голос опять сорвался в хрип. Котофей ловко заткнул ему рот своим слегка облезлым хвостом, и пока парень отплевывался от кошачьей шерсти, посоветовал расслабиться и получить удовольствие:

– Не дергайся… Лишь бы никто не помешал, скоро, как новенькие, будете оба.

– А Людмила?

– Она справится, – авторитетно заявил Баюн, надеясь на лучшее. – О себе подумай… – и заурчал. Прерывистое урчание кота больше походило на распевку не слишком опытного шансонье, который никак не может определиться с тональностью и репертуаром.

"Справится… Остряк-самоучка… Конечно, оптимисты легче живут, но гораздо меньше пессимистов. Те изначально готовы к самым худшим коллизиям жизни", – от напева, непрестанно меняющего тон, у парня закружилась голова. Глаза сами собой закрылись, и ему стало так хорошо и беззаботно, как в далеком детстве, когда, набегавшись, засыпаешь с ощущением того, что впереди ещё много-много дней, полных удивительных открытий.

*****

Перевернувшись в воздухе, Людмила взмахнула руками, пытаясь удержаться от неотвратимого падения в ужасную пасть, и с криком ухнула вниз. Жаркая темнота сомкнулась вокруг нее. Ужасающие мгновения «слепого» движения в никуда, отмеренные сбивчивыми ударами её сердца, казались нескончаемыми.

Резкий толчок…

Остановка…

Удар о твердую от долгой засухи землю и огненная зарница сквозь сомкнутые веки…

Открывать глаза Людмиле не хотелось. Хоть не увидит, как её харчить начнут. Скорей бы уже, что ли… Чего время тянет?

Клейковатый язык прошелся вдоль спины, зацепил шершавым кончиком стиснутые вокруг коленей руки, пытаясь развернуть сжатое в защитный клубок тело. Отрицательно мотнув головой, все же не выдержала, глянула сквозь ресницы.

Глаза в глаза… огромные, медово-желтые… и она, тонущая в них, как мушка в янтаре…

Так вот ты какая – моя смерть: дорога в никуда через темную щель узкого вертикального зрачка в обрамлении радужного озера несбывшихся грез…

Не видеть…

Биение крови в ушах, липкая испарина и холодеющие руки, у которых уже нет сил сжимать выскальзывающие колени.

– Все, хватит! – Людмила до боли закусила губу. – Страшно? – Встала, пошатываясь, во весь рост. – Лучше ужасный конец, чем ужас без конца… – И застыла, пойманная в плен гипнотическим взором.

Звонкая трель недалеко – до боли знакомая рулада змиуланчика… С трудом оторвала глаза от созерцания омута чужого взгляда – чужого, но не враждебного ей – и заметила мельтешащего рядом змееныша. Тот обрадовано заверещал, завис над плечом, трепеща тонкими перепончатыми крыльями. Чародейка, услышав потрескивание своих загорающихся волос, невольно подалась назад и только тогда разглядела всего «папаню». Змей впечатлял: огромный шар головы на короткой мощной шее, кожистые крылья подрагивающим веером на широкой спине и длинный хвост двойным охватом вокруг Людмилы и самого змея. А ведь она едва достает до колена когтистой лапы.

Что ж теперь делать с этой «горячей» семейкой?

Неожиданный шквал сбил Людмилу с ног, протащил по земле, раздирая на ленты остатки одежды, затолкнул под согнувшийся от напора ветра куст. Гулкие хлопки, словно слитные удары сотен ладоней, пронизывающая все тело дрожь от сдвоенного змеиного клича. Развернулась, на четвереньках выбираясь из-под нависающих веток, и увидела только прощальный отсвет заходящего солнца на золотисто-зеленоватой чешуе, мелькнувший парной искрой в белесом мареве наползающих облаков.

Людмила огляделась. Поляна с большой яминой посередине, а вокруг, куда ни глянь, лес – знакомый, привычный. Высокие деревья шумят, качают макушками, перешептываются удивленно. Значит, свободна? Без всяких условий? Так просто… Жизнь за жизнь… И только сейчас осознала – спасена.

– Спасибо, Змиуланы… – крикнула без надежды на то, что её услышат, просто радость бурлила внутри, искала выхода, хоть такого. И счастливо улыбнулась, когда до нее донеслась приглушенная расстоянием ответная трель малыша. – Прощайте…

Вот и все…

Какое все? И чего это она стоит? Там Антон, наверное, с ума сходит, но сначала…

Людмила уселась на жухлую траву, стянула один сапог (как второй потеряла и не помнит), коснулась босыми ногами земли, жесткой, колючей, словно не родной. Для восстановления время нужно и вот это – опрокинутое куполом небо с редкими пятнами розовеющих облаков, подкрашенными последними закатными лучами солнца, шелест листьев над головой, трепетные касания легкого ветерка, жар разгоряченной кожи, и мать сыра земля, не желающая принимать дочь свою. Вскочила, закружилась, раскинув руки. Запела-заплакала, завыла зверем раненым, взывая к могуществу земли, ветра, солнца. Ничего… Нет, не верю… Неужели и впрямь все высосал Кащей проклятый, не оставив даже малой искорки силы? Упала лицом вниз и зарыдала, скорбными слезами омывая сухую землю.

Не выдержала мать земля мольбы отчаянной, отозвалась на горе горькое, неприкрытое. Живительные токи пробежали от макушки до пят, заземляя стынущее тело, принимая его в лоно природы. Людмила оцепенела суеверно, боясь спугнуть, сглазить преждевременной радостью возвращение былого. Только облегченно выдохнула, когда почувствовала, как шевельнулось внутри, отозвалось придавленное мрачными сводами подземелья – камнем прОклятым – ведьминское естество, как трепетно и опасливо разгорается искра силы, пока ещё слабенькая. Пока слабенькая… Пока… Но на все время будет…

– Эй! – подползла, заглянула за край провала, – долго вы еще там языками чесать будете? Я уж замучилась ждать, когда хоть один из вас придумает, как меня из плена вызволить, – и засмеялась, увидев внизу оживленное копошение.

*****

Бесенок высунулся над краем ямины и сразу же наткнулся на вопрошающий взгляд ведьмы.

– Птах? – растерялась Людмила. – Ты как выбрался?

Замер, возвращая себе прежний несерьезный облик, приглушая багряный блеск глаз, да, видать, перестарался слегка. Ведьму не обманешь.

– Кто ты? – Ишь, голос властный, а сама напряжена, как струна. – Не почудилось мне… Что с Антоном сотворил, паразит?

Бесенок оттолкнулся и выскочил на поляну, оказавшись рядом с чародейкой. А ведь не отодвинулась ни на шаг, когда подошел вплотную, глядя на нее снизу вверх. Да что она сейчас может?

– Он больше не нужен…

– Как не нужен? Кому? – Оторопела, плещется в глазах непонимание. – Ты так решил? С чего? – И опять гневливый всплеск. – Кто ты?

– Помнишь, как мы встретились?

– Встретились? Сильно сказано…

– А вот насмешка здесь лишняя. Вспоминай…

С тихим шорохом набегают неторопливые волны на пологий речной берег. Пахнет перепрелыми водорослями и болотной тиной. Серебристая лунная дорожка на воде слегка подрагивает. Брошенным прицельно камешком разбивается призрачная тропа в царство Водяного, широкими кругами расплывается по зеркалу воды. Что-то не откликается речной хозяин… И зачем звал, непонятно… Да ещё так срочно… Ну на нет и суда нет. Ждать больше не буду. Напоследок Людмила кидает ещё камешек, уже просто так, из вредности.

За излучиной реки хохочут, заливаются русалки. Их время – опасное для случайных путников – Русальная неделя. Была б её воля, Людмила за версту бы обошла это место, связываться с шельмами-водяницами не особо хочется. Это на людей легковерных они морок набрасывают, а от ведьмы русалки не прячутся. Мерзкое зрелище, признаться – злобные, ненавистные старухи с иссохшим истлевающим телом, даром, что в воде живут. Как только народ верит в их красоту и вечную молодость? Зло всегда уродливо, а русалочье тем более – брошенные невесты, по собственной воле отказавшиеся от жизни земной, мстительны и жестоки. Ладно, что сидеть? И так понятно, что не явится Водяной. Знать, нужда отпала в её помощи. Домой пора…

Отчаянный, полный невыносимой боли, крик донесся от русалочьего игрища.

Не выдержала Людмила, вскочила, помчалась берегом, оскальзываясь на мокрой траве. Добежала до излуки и остановилась, всматриваясь в мельтешение темных силуэтов на мелководье. Посередине словно большая рыба плещется, бьет хвостом. Разом засмеялись русалки, кинулись к рыбе, притопили слегка и отпустили, закружились вокруг быстрым хороводом, залились напевным смехом.

И опять по нервам ударил безысходный вопль, аж мороз пробрал до костей. А ночь ведь душная какая – парит, словно перед грозой.

"Что ж делать? – заметалась по берегу ведьма. – В воду никак нельзя, чужие владения. Утянут, как пить дать… И сама погибну, и страдальцу не помогу… С берега попробовать пугнуть, что ли?".

В ладонях привычно сформировался огненный шар, взвился вверх, пущенный умелой рукой и вонзился в воду почти в центре русалочьего круга, накрыв водяниц клубами пара. Не зря тратила долгие часы упражнений, пригодилась все-таки боевая магия. Людмила, предварительно сложив пальцы оберегающим жестом, удовлетворенно вслушивалась в проклятия и пожелания. Ничего, пусть прочувствуют на себе, каково это… А не поймут, ещё один «подарочек» отправлю.

Скоро у самого берега поднялась белесая фигура водяницы, разглядывая ведьму.

– Баба-Яга? – русалка удивилась несказанно. – Ты чего озоруешь? Мы с тобой вроде не ссорились, нам делить нечего. Твой лес, наша река…

– Кто там у вас?

– А тебе какое дело? Иль нужда телесная заела? Так приходи, опытом поделимся… – водяница кокетливо перебросила отвисшую тощую грудь на покрытое синеватыми пятнами тлена плечо.

Людмила брезгливо передернулась – видели б мужики, за какой красотой кидаются, головы теряют, так и рыбачить бы перестали.

– Отдайте мне его… – попросила она.

– Чего ради? Это наша добыча. Ты тут каким боком?

– Сочтемся…

Задумалась водяница не на шутку, почесала загнутыми когтями остатки длинных спутанных волос и, прикинув что-то, решилась:

– А бери, – сунула пальцы в беззубый рот, залихватски свистнула подругам, – толку все одно никакого от него нет. Скушный он стал…

Затаив дыхание, глядела Людмила, как приближаются русалки к берегу. Одна из них волокла за собой примолкшего страдальца. За невеликим тельцем его тянулся темный извилистый шлейф.

– Вы что, уже и детьми не гнушаетесь? – грозно свела брови ведьма. – Мелка добыча ваша для взрослого.

– Да, что ты? Как можно… – глумливо усмехнулась первая водяница, не сводя алчных глаз с чародейки. – Так берешь или как?

Чародейка согласно кивнула и едва успела подхватить скользкое от воды и крови тело, исполосованное острыми когтями русалок. Сердце зашлось от жалости, когда посмотрела, кого вызволила – бесенок-подросток, с едва пробившимися рожками, почти не дышит уже. Получится ли выходить, неизвестно…

– А мы хотим…

Не дослушала Людмила водяницу, развернулась и кинулась в лес, подальше от воды. Не хватало ещё торговаться с этими злыднями, прихоти их выполнять. Обойдутся! Только бежать шибче надо – догонят, мало не покажется. Вслед несся злобный вой обманутых русалок, да поздно, улетела птичка.

Ох, не скажи «гоп», пока… Отяжелевшее тело бесенка оттягивало руки, норовило выскользнуть. Под ноги то и дело попадался сухостой, кусты внезапно выстреливали ветками, цепляя платье, а за спиной раздавалось ожесточенное улюлюканье водяниц, окружающих Людмилу. Не думала ведьма, что по лесу они бегают так же прытко, как и по воде. Мутно-белые силуэты загонщиц мелькали то справа, то слева. Чародейка едва успевала увиливать от жадных рук, тянущихся к ней из-за деревьев. Кинуть бы в них заклинанием, да пока соберешься с силами, разорвут в клочья. Только и остается, что бормотать срывающимся от гоньбы голосом: – "Отступите, навь и мара, отступите хмарь и хворь, лишь из пара вар – не кара, лихо – сгусток слабых воль. Отженитесь, гады сердца, выпрямись, излом в груди, вам от лиха не согреться, мне свободу, вам – уйти…". Ведьма не знала, насколько действенен этот заговор против водяниц, но, если русалки замкнут круг, можно смело прощаться с жизнью. Нежить обмана не прощает, хотя сама порой не прочь слукавить.

Торопливое бормотание на бегу помогало слабо. Речные «девы» гнали ведьму до самого дома, только перед защитным кольцом-оберегом, полыхнувшим лютым жаром, развернулись и, дружно пожелав ей ни дна, ни покрышки, убрались восвояси.

Людмила же, свалив недвижного бесенка на крыльцо, хлебнула воды колодезной студеной и принялась колдовать над ним. Сама не заметила, как день наступил – останавливала кровь текучую, что не брал никакой наговор, штопала обычной портновской иглой самые глубокие раны, да готовила восстанавливающие взвары. И для бесенка, и для себя. Выходила все же спасенного, да так привыкла к его молчаливому, незаметному присутствию, что не решилась прогнать, когда бесенок поправился, хотя никого не собиралась впускать в свой ближний круг.

Чародейка, не говоря ни слова, смотрела на Птаха, стоящего перед ней. Кого же она спасла в ту ночь? Может, не зря так упорствовали водяницы, пытаясь отобрать у нее этого?

– Будто вчера было, да? А ведь сколько лет минуло… Ты ведь даже не задумывалась, почему я ни капли не меняюсь, так и остаюсь бесенком-недорослем.

– Глаза отводил? Чего таился?

Птах отступил от ведьмы, уселся на невысокий пенек, пригорюнился.

Она едва удержалась – так и хотелось утешить безобидное создание, несправедливо заподозренное в тяжких провинностях. Немудрено головой ослабеть после злоключений. Может, почудилось всё в обманчивой темноте провала и зря она напраслину на невинного возводит? Ведь сколько лет рядом жили в добре и мире.

Но бесенок исподлобья кинул взгляд на чародейку – внимательный, оценивающий, усмехнулся тайком.

– Хватит лицедействовать, говори все, как есть, – опомнилась ведьма. Не будет ей покоя, если не узнает всей правды.

– Ладно, сама хотела, – вместо Птаха проявилось опаснейшее существо, связываться с которым не стоило, – только не прерывай, если что не по нраву придется.

У Людмилы неприятно засосало под ложечкой, словно в предчувствии беды. Пожалуй, лучше молча выслушать, что он расскажет, а потом решать, как быть.

– Свой счет у меня к Кащею имелся. Подобраться к нему я не смог, сколько не пытался. – Голос «бесенка» слегка подрагивал, казалось, он неимоверным усилием воли сдерживает давнюю, затаенную боль, что рвется изнутри. – Даже для меня слишком хитер и осторожен оказался, да разнеслась весть, что новая Хранительница, Баба-Яга, отпор дала лиходею. Я не поверил, хотел присмотреться к тебе, да как? Новых знакомств чураешься, дружить ни с кем не стремишься, окружилась забором и сидишь, как сыч, взаперти, без нужды нос не кажешь. Пришлось на хитрость пойти, выманить на реку. Водяному ты без надобности оказалась, это моя придумка – потолковать хотел, да не приметил «покрывала» русалочьего, раскинутого по берегу. Там бы мне и сгинуть, да не проста ты оказалась, вырвала у водяниц. Правильно не согласилась на их торг, будь уверена, цену запросили бы немалую. Не часто им такие, как я попадаются… – Птах замолчал, задумался.

– Какие? – не выдержала Людмила томительную паузу, несмотря на свое твердое решение молчать, что бы ни услышала.

В темных глазах бесенка мелькнула непонятная печаль, и он опять заговорил, быстро, сбивчиво, проглатывая окончания слов. Людмила даже не сразу поняла, что слышит хорошо знакомое:

Мы черные вороны смертного ложа,

Дыхание мертвых над ухом убийц,

И шорох шагов, и морозец по коже,

За сотней имен, одержимостей, лиц.

Скажи мне, когда это было иначе?

Мы мстили за тех, кто остался один.

Ведь боги ушли, ведь святые не зрячи,

Ведь холоден ветер забытых руин.

Мы мстили за тех, что погибли так страшно,

За тех, кого люди забыли отпеть.

Пусть месть – только снег, грязный снег, снег вчерашний —

Мы мстили за то, что не смели терпеть.

Безликие тени полудня и ночи,

Как гончие ада, учуявши кровь.

Беги, если хочешь, беги что есть мочи —

Мы рядом, мы здесь, мы появимся вновь…

– Откуда ты это знаешь? – похолодела ведьма. Многое из прошлой жизни забылось, но не стихи, особенно свои, выстраданные бессонными ночами. Они возникали в памяти снова и снова, как отражение затаенных мыслей и печалей.

– Это днем ты была ведьмой, а спящая становилась совсем другой. Говорила во сне, тосковала о чем-то, стихами вещала часто. Всякими, но эти почему-то звучали чаще всех… Словно обо мне сказано.

– Ты демон? – ужаснулась Людмила. С демонами окаянными ей ещё сталкиваться не приходилось, но метафизическое существование их она вполне допускала.

Птах закрылся лапами и затрясся в мелких корчах, невнятно всхлипывая.

– Ты плачешь?

– Глупая ты… – бесенок поднял насмешливую рожицу. – Ничего толком не зная, пытаешься свести концы с концами. А не сходятся никак… Демон… Надо же придумать.

– А разве нет?

– Мало кто по собственной воле покидает сверкающую Правь, вернее, я был единственным, кто решился отказаться от вечного благоденствия. И Макошь, и Доля счастливы, а меня тоска грызла от сладкой праздности. Хорошо там, но не для меня, куда больше мне нравилось здесь, в Яви.

– Макошь? Доля? А ты значит?..

– Недоля, – лихим полупоклоном склонил голову набок бесенок, – прошу любить и жаловать.

– Как же вернулся?

– Звездой падучей…

– Звездой? Но ведь ты бесенок.

– Это мой истинный облик – я такой и есть.

– А я на звезды всегда желание загадываю…

– Сбылось?

– Нет… – отрицательно качнула головой чародейка.

– Значит, и меня видела, – ухмыльнулся Недоля, – единым махом вниз ухнул. Макошь едва успела крикнуть напоследок, что, если погибну в Яви, то навечно. А я не мог допустить, чтобы навьи на свободу вырвались, чтобы погиб возрожденный нами мир, чтобы погубивший меня и моих ближних торжествовал победу. Думал, с Кащеем легко справлюсь, да время в Прави иначе течет – там мгновение, здесь годы. Эх, надо было его сразу убивать, как только они появились, да Макошь отговорила… Кто знал, что Триглава решит их равными нам сделать? Способные ученики оказались, а Кащей так слишком…

– Ничего не понимаю, – растерялась Людмила от сбивчивого монолога Недоли-Птаха.

– А и не надо тебе… Главное сделано… Нет Кащея больше, и баста. Будем жить… просто жить… жить…

Чародейка смотрела на раскачивающегося из стороны в сторону бесенка, беспрестанно повторяющего «жить», и чувствовала, как в душе разгорается гнев. А когда достигла точки кипения, не выдержала, кинулась к нему, затрясла его, приговаривая:

– Что ж ты, гад, нам ни разу не помог? Мы ведь не раз на краю гибели были! Что ж за нос столько водил? Чем тебе Антон помешал? – попутно отвешивала увесистые тумаки, забыв о том, что Птаху достаточно пальцами щелкнуть, чтобы её укоротить.

– Тем и отличается Явь от Прави, что здесь нескучно, – крикнул Птах, отбегая от разъяренной ведьмы. – А Антон слишком дорог тебе, чтобы оставлять его живым. Я хочу быть единственным.

– Только этого ещё не хватало… – пригладила вставшие дыбом волосы Людмила, переводя дыхание. – Весельчак… – Птах почти скрылся в лесу. – Стой… Стой, дурень! Неужели ты уйдешь просто так?

– Легко…

– Навсегда? – Бесенок выглянул из-за ближайшего дерева. Таким потерянным чародейка никогда его не видела. – Мы ведь любим тебя… Все… И Антон, и Баюн, и Тимофей… Ты нам, как младший брат стал. Неужели ты так просто откажешься от нас? Мы – нет…

Гамма эмоций отразилась на рожице Птаха: удивление, сомнение в истинности слов чародейки, а потом глаза полыхнули такой неприкрытой радостью, что Людмила не выдержала и рассмеялась в ответ.

Проскочив мимо ведьмы, бесенок с разбега прыгнул в ямину.

Ведьма ахнула, а через миг из провала, словно пушечный снаряд, вылетел громко вопящий котофей, нелепо размахивающий лапами.

– Ну, хоть так… – только и успела подумать чародейка и кинулась к приземлившемуся Баюну. Кот приподнял голову и…

…такой "игры слов" Людмила не слышала даже от Лешего.