Текст книги "У каждого свой путь(СИ).Тетралогия"

Автор книги: Любовь Рябикина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 84 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

Книга вторая

Глава 1

Через неделю Марину выписали из госпиталя. Бинты с рук и ног сняли. Об ожогах напоминала только розовая кожа, да рубцы. Память полностью вернулась к ней. Генерал дал отпуск на месяц. Степанова вместе с родителями и сыном уехала в деревню.

За пару дней до этого Иван Николаевич обратился к полковнику Горчакову с интересной просьбой. По разрешению генерал-майора Бредина, Марина впервые надела на себя форму со всеми наградами за Афганистан и сфотографировалась с родителями и сыном. На ее плечах красовались лычки сержанта. Но ехать в форме домой женщина отказалась наотрез, хотя родители уговаривали, да и начальство не сильно возражало.

Вместе с полковником Иван Николаевич еще раз попытался отговорить дочь от возвращения в Афганистан и найти работу “поспокойнее”. Горчакову молодая женщина нравилась и он присоединился к уговорам. Елизавета Корнеевна умерла и он был свободен, хотя не решался сказать о чувствах, считая себя старым. Он прекрасно понимал, что если со Степановой что-то случится, ему будет больно и до конца жизни он не сможет простить себе, что отправил женщину в пекло. Марина отказалась наотрез, а когда через день родители вновь начали настаивать, вспылила:

– Не прекратите давить на меня, сегодня рапорт напишу об отправке!

Отец и мать испугались и смирились с ее решением.

Первым к Ушаковым забежал Витек Горев. Женщина узнала его по размашистым шагам на крыльце. Походка ничуть не изменилась. Парень ворвался в кухню вихрем. Схватил стоявшую у дивана Маринку в охапку и притиснул к себе. Прошептал на ухо:

– Живая… Я так рад!

Она усмехнулась и чмокнула приятеля в щеку:

– Можешь говорить вслух. Они знают.

– Я теперь могу сказать своим правду?

– Если хочешь…

Вечером в дом к Ушаковым вошли родители Витьки. Оба были принаряжены и это бросилось Маринкиным родителям в глаза – праздника в деревне в тот день не было. Семейство как раз ужинало. Иван Николаевич пригласил:

– Как раз вовремя! Давайте к столу!

Алексей Гаврилович отказался:

– Спасибо. Только что из-за стола. Ешьте спокойно. Подождем!

Чинно уселись на диване. Маринка за пару минут справилась с едой и встала из-за стола. Настороженно спросила:

– Чего такое случилось, дядя Леша?

– К нам пошли. Вся наша родовая в доме собралась. Стол собрали. Услышать хотим, как ты Витьку из плена вытащила.

Родители за столом застыли. Елена Николаевна медленно положила ложку:

– Как это, “Витьку вытащила”?.. Откуда?

– Сын только сегодня рассказал, что под маской “Искандера” Маринка ваша скрывалась. И если б не она, не увидели бы мы сына никогда…

Мария Александровна Горева подхватила:

– Пойдем, пойдем, Марина! Отказываться не по-соседски. Все пошли. Мы же теперь вроде родственников стали. Иван, Лена, собирайтесь! Сашеньку наряжайте…

Даже ссылки на усталость после дороги не помогли. Горевы настаивали и пришлось уступить. Иван Николаевич, втайне ото всех, прихватил с собой сделанную в Москве фотографию. Его, как отца, распирала гордость за дочь, хоть он и переживал за нее.

В доме Горевых собрались все их родственники. Огромный стол был полностью заставлен закусками. Никто ни к чему не притрагивался, все ждали Ушаковых. Николай внимательно посмотрел на Степанову, но женщина ничуть не обеспокоилась. После всего, что с ней было, она уже ничего не боялась. Маринку протащили в “красный” угол и усадили под иконами, попросив рассказать подробности. В доме наступила тишина.

Степановой пришлось вспомнить ту далекую операцию. Кое о чем умолчав и многое смягчив, рассказала об освобождении попавших в плен советских военнослужащих. Перед глазами проносились картины того далекого боя. Тетя Маруся тихо плакала во время ее рассказа, то и дело стирая слезы со щек фартуком. Часто прижималась к сидевшему рядом сумрачному Витьке и гладила его по плечу. Алексей Гаврилович украдкой вздыхал и подозрительно отворачивался. Марина закончила рассказ и замолчала. За столом ощутимо висела тишина. И никто не решался ее нарушить…

Инициативу перехватил Иван Николаевич, решив немного встряхнуть соседей. Он оглядел всех. Понял, что время настало. Вытащил из кармана фото и с гордостью произнес:

– Вот, смотрите, сельчане, какие Маринка наша награды имеет… Одни боевые! Куда там Тольке Белову с его танком…

Степанова укоризненно взглянула на отца, но тот не видел. Фотография пошла по кругу. Люди ахали и охали, глядя на форму, ордена и медали на груди. К ней неожиданно подошел Николай Горев. Тихо сказал:

– Марин, выйдем? Поговорить надо. Ты не бойся, я приставать с глупостями не стану…

Она кивнула и начала выбираться из-за стола. Народ, занятый фотографией, их ухода не заметил. Накинула на плечи куртку: на улице дул холодный пронизывающий ветер. Он вышел в одной рубашке. Остановились на крыльце. Николай закурил, присев на ступеньку возле ее ног. Марина прислонилась спиной к дощатой стенке терраски. Опустив вихрастую голову, парень вздохнул:

– За братуху спасибо, а меня прости и зла не держи. Больше, клянусь, не повторится! Ты теперь для меня, как сестренка стала. Мать полдня сегодня ревела да молилась. Посоветоваться хочу, да вот не знаю, как начать…

Женщина усмехнулась. Посмотрела на его склоненную голову в которой проглядывала ранняя седина:

– Ох, Колюня, вроде взрослый мужик, а все колеблешься! Говори, как есть, пойму! Я же теперь тоже не сопливая девчонка.

– Уехать я хочу из деревни. Пробовал завербоваться на север, не получилось. Как только узнали, что сидел, так и от ворот поворот получил. Может, ты поможешь? Поговори там со своими начальниками. Я и в Афган пойду, как ты, искать наших. Только бы не здесь!

Марина вся подобралась:

– Что случилось?

– Не знаю, как объяснить… Вроде бы не тычут в спину пальцами, а чую, вся деревня настороженно относится. Между собой “тюремщиком” кличут. Пробовал к бабенке одной пристать, жениться, а она как черт от ладана шарахнулась. А ведь я мужик, годы-то идут!

Степанова кивнула и, как когда-то, шлепнула его по запястью:

– Попробую помочь. Обещаю! Как только вернусь в Москву, так и поговорю с генералом…

На крыльцо выскочил Витька:

– А вот вы где! Все хватились, куда Маринка исчезла? – Настороженно покосился на брата: – Что тут у вас?

Николай буркнул:

– Ничего. Просто говорили…

Длинные смуглые пальцы над клавиатурой слегка помедлили, а затем, короткой очередью, на экране появилось:

– Открыть центры вербовки наемников по всему миру! Русские должны убраться из Афганистана!

Усама бен Ладен отправил сообщение всем своим агентам. Настроение араба было здорово подпорчено сообщением об уничтожении секретной базы в горах Афганистана. Какой-то русский “Искандер” за один день принес ему огромные убытки. Снова требовалось что-то придумывать и сооружать.

Бой клокотал яростно. Духи били реактивными снарядами, из минометов и безоткатных орудий. Напролом не лезли, действовали осмотрительно. Сказывалась выучка пакистанских инструкторов. Прячась за скалами, скрытно подбирались все ближе, обкладывая засевшую на перевале группу со всех сторон.

Силаев сумел создать линию обороны и теперь напряженно следил за боем. Командир полуроты десантников, молодой подтянутый старший лейтенант, был ранен на первых минутах боя и сейчас лежал без сознания в укрытии за камнями. В самом начале нападения духов майор приказал радисту вызывать для подкрепления вертолеты и теперь с надеждой поглядывал на небо, затянутое тучами. Вертолеты пообещали прислать еще час назад, но их все не было и не было, а потерь в роте становилось все больше. В душманских рядах находился опытный снайпер. Бил прицельно, с короткого расстояния, а два снайпера-десантника все никак не могли его прихлопнуть. Он вдруг вспомнил Марину и улара на ее поясе. Вздохнул, отгоняя эту мысль в сторону и оглядел занятые позиции еще раз.

С левой стороны бой велся не так интенсивно, как в других местах. Офицер понял, что это затишье перед бурей. С ужасом увидел, как бандиты, приободряя себя криками, поднялись в атаку и бросились именно туда. Все это время молчавший пулемет гвардии сержанта Кулиева заговорил. Рядом застывшие за камнями солдаты поддержали сержанта плотным огнем. Духи поняли, что прорваться в этом месте не удастся и отступили. Бросая убитых и раненых, скрылись в укрытиях. Майор крикнул:

– Минометы, к бою!

Минометчики давно ждали этого приказа. Силаев долго выжидал удобного момента для решительного удара и притуплял бдительность бандитов молчанием минометной батареи. Теперь этот миг наступил. Со свистом и шипением вверх взмыло сразу пять мин. Две безоткатки были накрыты ими с первого удара. Расчет минометной батареи давно уже вычислил их местонахождение и только ждал сигнала. Огонь духов резко ослаб. В бинокль Костя видел, как они забегали, а затем начали подтягиваться все в одно место, явно готовясь к решающей атаке. Крикнул:

– Приготовиться!

Душманские минометы замолчали и бородатые с дикими криками бросились вперед по центру, надеясь смять немногочисленный пост. Встречный бешеный огонь изо всех видов оружия ничуть не убавил им прыти. Многие из них шли в атаку обкуренными и им в эти минуты был не ведом страх. В двух местах бандитам удалось добежать до десантников. Началась рукопашная. Рубились ножами и саперными лопатками, били прикладами и рукоятками пистолетов, в ход шли даже камни. Крики и стоны, визг и звон, редкие выстрелы и глухие удары – все смешалось в жуткую какофонию.

Душманы не выдержали рукопашной и откатились. В центре им тоже не удалось прорваться к позициям из-за шквального огня двух пулеметов. Это Кулиев постарался и увидев, что центр вот-вот сомнут, перебежал туда, присоединившись к рядовому Садченко, залегшему у второго пулемета. Уже в конце боя в горло сержанта попала пуля. Кровь била фонтаном между пальцев, текла по подбородку, впитываясь в куртку и тельняшку. Садченко пытался забинтовать рану друга, но ничего не помогло. Прошла всего минута. Кулиев дернулся в последний раз и затих, приникнув щекой к пулемету.

За время этой атаки из миномета удалось накрыть последнюю безоткатку. Силаев торопливо пробежал по позициям. Он остался вообще единственным командиром и для минометчиков и для десантников. Два сержанта, командиры взводов, выбыли из боя: один был убит, а второй сейчас лежал без сознания вместе с другими парнями. Чем-то острым у него было рассечено плечо и почти отрублена кисть руки. Костя обходил позиции, с болью смотрел на раненых и убитых солдат, часто глядя на серое небо. Он тоже выглядел не лучшим образом.

Около десятка духов пытались прорваться к его минометам и пришлось драться. Куртка была грязна и изорвана, из дыр виднелась нижняя голубая рубаха. Губы опухли и кровоточили, глаз заплыл, приклад автомата был в крови и саднили костяшки пальцев. Десантники торопливо перевязывали товарищей и оттаскивали их в укрытие за камнями. Майор упал за бруствер, так как душманы снова открыли огонь. Один из парней уже лежавших там, со вздохом сказал товарищу:

– Жаль, Искандер погиб! Будь он здесь духи откатились бы давно. Перебил бы из винтовочки всю обслугу и все. Лучшего снайпера, говорят, не было.

Майор резко обернулся и схватил парня за плечо. Встряхнул и воскликнул:

– Что ты сказал?! Когда погиб?

Десантник вздохнул:

– Вообще-то Искандер женщиной оказался. В пещерах погибла месяца полтора назад. Говорят, много народу спасла, а сама подорвалась. Вы разве не слыхали, товарищ майор?

Он встал не обращая внимания на выстрелы и шатаясь отошел от парня. С трудом пересилил себя, заставив думать о настоящем. Душманы внизу готовились к очередной к атаке. Ярость и боль в сердце все же прорвались наружу. Силаев рявкнул:

– А ну-ка, парни, попробуйте накрыть их из минометов, пока не опомнились! Скучковались, суки, словно змеи в клубок!

Артиллеристы старательно рассчитали цель. Пять мин ударили точно в центр начавших группироваться бандитов и произвели колоссальное опустошение в их рядах. Столб камней и пыли взмыл вверх на добрых двадцать метров. Уцелевшие духи начали с криками разбегаться во все стороны. По позициям десантников ударил душманский миномет.

Костя как раз собирался прикурить. Трясущимися руками поднес спичку к сигарете. Взрыв раздался совсем близко. Взрывной волной офицера приподняло над землей и швырнуло спиной на камни. От крупного осколка в сердце спасла поднятая ко рту со спичкой рука. Он впился в предплечье, на уровне сердца, разрывая сухожилия и ломая кость, почти перебив руку. Еще несколько осколков вонзилось в грудь и живот. Один оставил глубокую борозду на виске, когда мужчина уже падал. Затылком ударился в острый обломок, получив еще одно ранение. Едва пыль улеглась к лежавшему без движения офицеру кинулось несколько солдат. Быстро перевязали и унесли в укрытие.

Подоспевшие вертолеты рассеяли остатки бандформирования. Один с трудом приземлился на вершине. Летчик совершил невозможное, приткнувшись шасси на небольшой выступ у самого края пропасти. За пару минут в него погрузили всех раненых, в том числе и майора Силаева. Убитые остались на вершине. Опытный вертолетчик совершил практически невозможное. Площадка была маловата. Хоть и маленький разбег у вертолета, но он нужен. Вертолет не мог идти вверх. Пилот бросил его вниз, в пропасть и только за счет падения снова набрал скорость и подъемную силу. Остальные два вертолета не рискнули последовать примеру командира и лишь прикрывали его маневры.

Несколько раненых, бывших в сознании, испытали настоящий шок, когда вертолет рухнул вниз и радостно вскрикнули, когда машина начала подниматься вверх и в иллюминаторах вновь показалось небо, а не серо-черные склоны ущелья.

Силаев провел в госпиталях два месяца. Ранение оказалось тяжелейшим. Были пробиты легкие, задета печень, изрешечены руки, обожгло лицо, серьезная травма черепа. Сначала две недели в бессознательном состоянии провалялся в Кабуле. Затем самолетом переправили в Ташкент. Он так и не пришел в себя за все это время.

Жена приехала в Ташкентский госпиталь на третий день. Ей сообщили о ранении мужа врачи, отправив телеграмму и уже не надеясь на благополучный исход. Главврач специально отправил за ней в аэропорт “Тузель” служебную “Волгу”. Провел в палату, заранее предупредив сестер, чтобы приготовили сердечные капли. Но ничего не последовало. Она не пролила ни единой слезинки. Полковника медицинской службы удивило, с каким спокойствием молодая женщина отнеслась к виду раненого мужа. Он отнес такое поведение к шоковому состоянию. Оставил Силаеву одну, шепнув сестрам:

– Заглядывайте почаще! По-моему, у нее потрясение…

Опытный врач впервые ошибся: посидев пятнадцать минут возле мужа, внимательно разглядев его бледное перевязанное лицо, забинтованные руки и грудь, Лариса встала и спокойно ушла. Изумленные медсестры галопом кинулись к доктору. Тот пожал плечами, не зная, что сказать: такое в его практике было впервые. Обычно, даже бывшие жены, прибыв в госпиталь, заходились в плаче, обнаружив когда-то любимых мужчин в беспомощном состоянии. На его глазах не один раз было и так, что давно разведенные супруги вновь сходились. Несчастье сближало их крепче, чем было в мирной жизни. Этот случай не входил ни в какие рамки. После ухода медсестер военврач задумался…

Костя очнулся и увидел Ларису рядом. Она, чуть покусывая губы, сидела на стуле у кровати и смотрела на него. На красивом лице следов от слез не было, как у большинства тех, кто приезжал к раненым. Он уже был однажды в госпитале и знал об этом. Женщина слегка улыбнулась. Дотронулась до щеки мужа ладонью:

– Наконец-то ты в себя пришел! Я уже три дня здесь. Послезавтра улечу назад, в Рязань. Работа ждет. Деньги я получила. Уже квартирку нам присмотрела. Выздоровеешь, вместе посмотрим. Но на обстановку денег не хватит.

Жена говорила так, словно он не был совсем недавно в шаге от смерти, а простыл во время прогулки. В душе что-то оборвалось. Он смотрел на холеное красивое лицо Ларисы, на крашеные белые волосы, собранные в затейливую прическу и хотел только одного, чтобы она ушла. Прошептал:

– Ты давно сидишь? Если устала, можешь идти.

Она кивнула:

– Сейчас пойду. Хотела сегодня в музей Востока заглянуть, раз уж в Ташкент попала. Вчера по базару прошлась. Фрукты дешевле, чем у нас.

Встала. Наклонилась и осторожно поцеловала его в щеку. Кокетливо улыбнулась и слегка помахала пальчиками:

– Я пошла!

Она не спросила, как он себя чувствует, не поинтересовалась – хочет он чего или нет. Костя не хотел просить, надеясь, что она заметит. Но Лариса встала и ушла, словно была посторонней. Он поморщился. Когда дверь за женой закрылась, он с трудом дотянулся до кнопки на стене перебинтованной рукой. Когда вошла медсестра, попросил:

– Пить!

Чужая женщина бережно приподняла его голову и прислонила стакан с холодным чаем к пересохшим губам мужчины. После он долго лежал и смотрел в потолок, вспоминая слова десантника на перевале о смерти Искандера. Вновь и вновь вспоминал глаза и губы Марины. По щекам катились слезы, но он не замечал, а сказать было некому, так как Силаев находился в палате один.

Через трое суток его перевели в общую палату. Лариса этого уже не видела. Она вернулась в Рязань, хотя главврач госпиталя просил остаться. Накануне у них состоялся неприятный разговор. Полковник встретил ее в коридоре, когда она шла к мужу. Попросил женщину зайти после посещения. Зашел в пару палат, чтобы осмотреть прооперированных накануне раненых. Едва успел вернуться в кабинет, как раздался стук в дверь. Лариса заглянула в комнату и со спокойной улыбкой спросила:

– Разрешите?

Полковник указал жестом на диван, удивляясь быстрому визиту:

– Присаживайтесь. Я бы хотел поговорить, Лариса Анатольевна о вашем муже. Ранение было очень тяжелым и выжил он только благодаря тому, что с перевала вывезли вовремя. Ему нужен уход и внимание.

Она удивилась:

– Разве в госпитале не хватает нянечек или медсестер?

Он внимательно посмотрел на холеное лицо:

– Я не об этом. Ему нужен родной человек рядом. Я слышал, что вы собираетесь сегодня вечером лететь домой. Хочу просить вас остаться. Раненому гораздо легче, когда о нем заботится родной человек.

Лариса удивилась еще больше:

– Зачем? Ведь Костя очнулся и согласен, чтоб я вернулась и продолжила работу…

Хирург понял, что разговор бесполезен и отвернулся к окну:

– В таком случае можете ехать. Я больше ничего не скажу, хотя по-человечески не понимаю вас. Ваш муж лежит после тяжелого ранения, а вы не хотите быть рядом. Многие женщины проводят рядом с мужьями по полгода и не жалуются.

Женщина фыркнула вставая:

– Значит им делать нечего! Я пошла. Мне еще надо купить перекусить на дорогу. До свидания!

Спокойно развернулась и ушла. Полковник брезгливо поморщился, глядя вслед. Потер левую сторону груди ладонью и нажал на кнопку. Прибежала дежурная медсестра:

– Что случилось, Виктор Михайлович? Эта дамочка выскочила от вас такая злая, даже не попрощалась…

– Накаплите мне корвалольчика, Аннушка!

Опустился в кресло без сил, а женщина кинулась к стеклянному шкафу в углу. Торопливо звякала склянками. В воздухе резко запахло сердечным лекарством. Медсестра подошла и сама поднесла мерный стаканчик к губам хирурга. Тихо спросила:

– Это из-за нее?

Он грустно кивнул и промолвил:

– Иногда офицерам попадаются в жены стервы. Относитесь к майору Силаеву помягче, но делайте это так, чтоб он не заметил.

Женщина догадливо усмехнулась:

– Дамочка уезжает? Скатертью дорога. Все равно пользы никакой. Хоть бы сок купила мужику. Идет, сумочкой помахивает! Пять минут посидит и бежать! Давить таких надо!

В это время в Москве генерал Бредин разговаривал в кабинете с полковником Горчаковым. В углу равномерно стучали огромные напольные часы с гирями. На одном углу огромного дубового стола находился телефонный аппарат и бронзовый письменный прибор с воткнутой в гнездо ручкой с золотистым кончиком. На другом краю стоял серебряный поднос. На нем тарелка с пряниками в розовой глазури, большой пузатый чайник с заваркой и стаканы. Оба офицера не спеша пили чай с лимоном из стаканов в серебряных подстаканниках. Бредин немного отпил дымящегося паром напитка и вздохнул:

– Леонид, что делать будем? Вероятно уже по всему Афганистану разнеслось, что Искандер женщина. Ухаживания неминуемы, хоть прячь ее лицо под маску, хоть не прячь.

Полковник развел руками:

– А мы и не станем прятать! Она не так беспомощна, как в тот день, когда появилась у нас. Марина может постоять за себя. Ухажерам туго придется.

Генерал задумчиво посмотрел на него:

– Ты думаешь, что стоит вновь вернуть ее в Афган?

Горчаков пожал плечами:

– Между нами говоря, мне этого не хочется, но она сама туда рвется. За почти пять лет работы на ее счету успешных операций было больше, чем у бригад посланных для этой же цели. Я тут выяснял – на большинстве точек считают, что Искандер погибла.

– Она и раньше пропадала. Вспомни, как полгода провела с ребенком у родителей.

– Так-то оно так… Да не совсем. Я сам попросил распустить этот слух в Афганистане. Появилась даже пара свидетелей, “видевших” Искандера мертвой. Это два афганских крестьянина, бывших в той пещере. Уж их-то никто не заподозрит в обмане.

– Каким образом удалась такая мистификация?

Горчаков улыбнулся:

– В кабульском госпитале, по моей просьбе, Марине вкололи сильный наркотик. Дыхание почти пропало, кожа стала холодной и посинела. По всем параметрам выглядела мертвой. Затем, якобы по ошибке, направили в палату “на обследование” двух безграмотных крестьян. Мне потом врачи сказали – они целовали ее руку, молились и плакали. Их с трудом выпроводили. Слух мгновенно разнесся по госпиталю, а затем и по окрестностям.

– Я что-то не совсем понимаю вас, Леонид Григорьевич. Каким образом это может помочь нам и Марине?

– Теперь можно смело засылать ее под любым другим именем. Искандер погиб, да здравствует мистер “Х”!

Родителям так и не удалось переубедить Марину не уезжать в Афганистан. Пробыв в деревне три недели, она улетела в Каунас. От родителей свои намерения на этот раз скрывать не стала.

Могила Саши по-прежнему выглядела ухоженной. Чувствовалось, что за ней следили. И снова Степанова не решилась зайти к родителям мужа. Старого сторожа не было. На его месте работал мужчина средних лет. Покосился на красивую женщину и украдкой проследил за ней до могилы. Марина заметила, но ни слова не сказала.

Положила на могилу красивый букет из алых роз. Долго сидела рядом, несмотря на холодную погоду, что-то шепча сухими губами. Слез на этот раз не было. Она лишь горько вздыхала, продолжая рассказывать о том, что пережила за эти годы. Попросила прощения за измену и вышла с кладбища. Сторож стоял у ворот и смотрел ей вслед.

Вечером Марина улетела самолетом в Москву.

На следующее утро она вошла в кабинет полковника Горчакова. Подробно рассказала ему о Николае Гореве. Мужчина присел на диван рядом и внимательно слушал, глядя на нее через очки. Временами ему хотелось прижать Марину к себе и он еле сдерживался. Если бы в эти минуты она посмотрела на его руки, лежащие на коленях, то заметила бы, как подрагивают длинные пальцы. Женщина не скрыла ничего и попросила:

– Не могли бы вы помочь ему? Он изменился. Готов идти воевать в Афганистан, только бы дома не оставаться. Деревня – это не город. Там все друг друга знают и если один раз оступился, тебе это долго не простят.

Леонид Григорьевич опустил глаза и уставился на раскинутый по паркету ковер. Задумчиво ответил:

– Помочь, думаю, мы сможем. Но он понимает, на что соглашается?

– Понимает. У него пример перед глазами… – Марина улыбнулась, – Искандер спас его брата!

Полковник встал и подошел к столу, принялся перекладывать и без того ровную стопку бумаг. Он старался скрыть от нее собственные чувства. Не поворачиваясь ответил:

– Хорошо, Марина. Я сделаю все, что могу, для твоего приятеля.

Монитор в аскетически обставленной крошечной квартирке на окраине Джидды светился ровным голубоватым светом. Бен Ладен общался с заокеанскими “друзьями”, которых позаглазами называл не иначе, как “лукавые гяуры”. Америка поставляла оружие для многочисленных лагерей на территории Пакистана. Ссориться с ней он пока не собирался. ЦРУ тайно финансировало строительство военного лагеря “Аль-Бадар”, где тренировали начинающих головорезов для отправки в Афганистан. Американская пресса выставляла убийц и грабителей борцами за свободу.

Усама по-прежнему мечтал о создании конфедерации мусульманских государств, но все чаще стал нарушать заповеди Шариата и все больше скатываться в воинствующий ваххабизм. В эту ночь решался вопрос о переправке десятка американских инструкторов для обучения будущих диверсантов. С ними вместе должен был прибыть груз, преимущественно из ракет “Стингер”.

Бен Ладен теперь часто появлялся на территории Афганистана и неоднократно принимал участие в боях в неверными. За спинами рядовых моджахедов он не отсиживался. Быстро приобрел среди них популярность своим бесстрашием и храбростью.

Через две недели в районный военкомат пришел официальный запрос из Москвы на Горева Николая Алексеевича. К удивлению военкома, его вызывали в одну из столичных военных комендатур к генерал-майору Бредину Евгению Владиславовичу.

В два дня Николай рассчитался в колхозе и отправился в Москву. Родители догадались, кто помог их сыну уйти в армию, но не знали радоваться им или горевать. Тетя Маруся немного поплакала. Алексей Гаврилович строго сказал ей:

– Маринка пять лет воюет и наш сумеет. Все равно в деревне ему жизни не будет. Может после все наладится. – На прощание наказал сыну: – Ты, Николай, береги себя, но честь свою не теряй. Я много чего тебе прощал, а позора для семьи никогда не прощу!

Обнимая отца, парень твердо ответил:

– Учту, батя!

Уже через сутки он приступил к тренировкам в том же подразделении, где когда-то обучалась и Маринка.

Костя Силаев приехал в Рязань в конце ноября. Из родных у него здесь были только жена да тетка. Родители умерли, когда он учился в артиллерийском училище. Тетка жила в маленьком домике его родителей на окраине города. У нее плохо ходили ноги и на вокзал она не приехала. Костя решил навестить ее как-нибудь вечером.

Вокруг лежал снег, укрывший грязь улиц белым саваном. Именно так показалось офицеру. Временами крупные мокрые хлопья начинали густо валить с серого неба. И от этого серого цвета на душе становилось еще тоскливее. В голове крутилось и крутилось: Марина погибла. Ничто не радовало. Даже возвращение в родной город казалось делом десятым.

Он вышел из вагона. Лариса кинулась навстречу. Она была все такой же красивой. Многие мужчины, проходившие мимо, оглядывались, что бы посмотреть на нее. Обвила крепкую шею мужа руками, несколько раз торопливо поцеловала в губы, прижалась к его груди головой и счастливо прошептала:

– Поправился после ранения, Слава Богу!

Слова звучали искренне и на сердце немножко потеплело. Он прижал ее к себе и не обращая ни на кого внимания, крепко поцеловал в податливые губы. Рядом стояли ее родители. По очереди обняли зятя, разглядывая его похудевшее и постаревшее лицо. Теща немного всплакнула, увидев рваный розовый шрам. Тесть подхватил чемодан, заметив все еще забинтованную руку. Лариса по дороге объяснила:

– Я ведь писала тебе, что перебралась к родителям еще в августе. Зачем зря деньги тратить? И мне охотно, да и им тоже.

Все вместе отправились в квартиру Грибовых. Лариса всю дорогу говорила без умолку о подружках, о платьях, которые она себе купила, о новом костюме для него и ни разу не спросила его о здоровье. Тесть и теща накрыли стол. Жена не отходила от Кости ни на шаг. Постоянно дотрагивалась до него, словно пытаясь убедиться, что он реальный. Заглядывала в серые глаза. Предложила:

– К вечеру сходим на квартиру взглянуть. Четыре комнаты, со всеми удобствами. Санузел раздельный. Никаких мучений. И кухня большая.

Он спросил:

– Зачем такая большая квартира? Можно взять поменьше, тогда и на мебель денег хватит.

Она приподняла вверх подкрашенные брови и строго сказала:

– Костя, надо думать о будущем. Появятся дети, им тоже надо где-то развиваться. Большую квартиру можно в любой момент разменять.

Он вздохнул:

– Съезжу в Афган еще на полгода и мебель будет…

Майор надеялся, что жена станет уговаривать «никуда не ездить», но она кивнула с улыбкой:

– Приедешь, а я уже все обставлю! Представляешь, ты вернешься в новую квартиру! Нашу, собственную!

Лариса даже не вспомнила, что в Афганистане идет война и он совсем недавно был на волосок от смерти. Косте стало горько, но он сдержал обиду, подумав: “Вместе с женой мне довелось быть не так уж много. Она не привыкла ко мне. Может дело в этом? И потом все наладится”. Утешение было слабым и он чувствовал это, но цеплялся за него. Теперь, когда Марины не стало, ему нужен был хоть кто-то родной рядом. Костя устал быть один…

В складской палатке, где сплошными рядами стояли цинковые гробы с готовыми к отправке в Союз телами, находились двое: прапорщик-похоронщик и капитан интендантской службы. Стояла глухая ночь. В заметно дрожавших руках прапорщика Змеюкина находился включенный газовый автоген. Он быстро провел горелкой по периметру снятого на пол цинкового ящика и капитан Щипачев приподнял крышку. В гробу лежали камни и песок. Тела не было, хотя к крышке был подклеен листок с надписью “Кислов Андрей Валентинович. Кемерово”.

Офицер подтащил к вскрытому гробу большой тюк. Часть камней из гроба вытащили. Из мешка начали извлекаться большие плоские пакеты с белым порошком. Эти пакеты укладывали ровными рядами в гроб. Капитан, прежде чем уложить последний пакет, поцеловал его и повернулся к прапорщику:

– Дело сделано! Запаивай. Через месяц получим кругленькую сумму и можно возвращаться домой. Эх, “Волгу” себе куплю и кооперативную квартиру! Большую, чтоб развернуться где было!

Низенький коренастый прапор удивленно спросил:

– Разве больше отправлять не станем? Гера просил еще парочку партий…

Капитан с черными злыми глазами и тонкими, в ниточку, губами, прошипел в ответ:

– Хотелось бы. Оружие для обмена имеется. Только в последнее время подполковник Рябинин стал на меня коситься. Пару дней назад в упор спросил, почему я так часто на базар на грузовой машине стал ездить? И что я таскаю в сумках…

Прапорщик зло сказал:

– Из-за этого идиота пятьдесят тысяч зеленых терять? Ну нет! Я не согласен. Ты для продажи здесь героин оставил? Мужики уже спрашивали. Здорово они в это дело влезли. Обходиться уже не могут.

Капитан в упор взглянул на него:

– Оставил один пакет. Ты поосторожнее с распространением. Рябинин узнает, крышка будет нашей коммерции. Да еще и под трибунал обоих сдаст. Его расширенные зрачки солдат начали интересовать. Не дай Бог отправит на обследование в санчасть! Я сегодня видел, как он на Иванова смотрел, тот как раз дозу принял…