Текст книги "Лукиан Самосатский. Сочинения"

Автор книги: Лукиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 77 (всего у книги 81 страниц)

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ДЕМОНАКТА

Перевод Н. П. Баранова

1. Суждено, видно, было и нашему веку оказаться не вовсе лишенным мужей, достойных похвального слова и общей памяти, но, напротив, явить образцы чрезвычайной телесной мощи и высочайшей философской мысли. Говоря это, я имею в виду беотийца Сострата, которого греки называли Гераклом и действительно за такого почитали, но главным образом Демонакта, философа. Обоих я видел и, увидев, проникся к ним уважением, a сo вторым, с Демонактом, долгое время был близко знаком. Что касается: Сострата, то о нем говорится в другом моем произведении: там описаны и рост его, и необыкновенная сила, и жизнь под открытым небом на горе Парнасе, где трава служила ему ложем, а дикорастущие плоды – пищей, и подвиги его, вполне согласные с прозвищем, – все, что он совершил, истребляя разбойников, прокладывая дороги в местах недоступных, настилая мосты через непроходимые пропасти.

2. Теперь же справедливо будет поговорить о Демонакте, и притом с двоякой целью: чтобы образ его, насколько это в моих силах, мог сохраниться в памяти лучших людей и чтобы юноши из самых знатных родов, стремящиеся к философии, могли настраивать себя в лад не с одними только древними образцами, но, имея перед глазами высокий пример из наших дней, подражали бы этому философу, лучшему из всех, мне известных.

3. Родом Демонакт был с Кипра, и притом происходил не от последних граждан по знатности и по достатку. А впрочем, и превыше этого всего вознесся он, избрав достойнейший и наипрекраснейший удел, устремившись к занятиям философией. Однако, Зевсом клянусь, не Агатобул и не Димитрий, еще до него, и не Эпиктет пробудили Демонакта. Правда, все названные философы были близки с ним, а равно и Тимократ из Гераклеи, человек мудрый, красноречием и глубокомыслием в высшей мере украшенный, – но Демонакт, как я сказал, не был привлечен к деятельности словами кого-нибудь из упомянутых философов, – он был движим собственной устремленностью к прекрасному и с малолетства присущей ему любовью к философии.

Презрев все, что люди почитают благом, всецело отдавшись независимой мысли и свободному слову, Демонакт до конца дней своих и сам вел жизнь праведную, чистую, безупречную и всем, кто видел или слышал его, подавал пример своим образом мыслей и обнаружением подлинной истины, достойной настоящего философа.

4. Однако Демонакт, отнюдь не по пословице: "ног не умывши", приступил к этим занятиям, но предварительно с поэтами сроднился, так что большую часть их творений знал наизусть, и в искусстве речи приобрел навыки, и с различиями философских школ познакомился не поверхностно, "кончиком пальца коснувшись", по пословице, и тело свое упражнял, закалив его и сделав выносливым, и вообще поставил себе целью – ни в чем и ни в ком не нуждаться; поэтому, когда он, Демонакт, увидел, что уже не хватает у него сил на себя самого, он добровольно ушел из жизни, оставив по себе громкую славу, так что лучшие из эллинов долго еще будут о нем говорить.

5. Что же касается философского направления, то он не ограничил себя каким-нибудь одним, отрезав остальные, но соединил многие в одно целое, так что не очень-то легко было различить, какому же из них Демонакт отдает предпочтение. Но, по-видимому, ближе всего он все же был к Сократу, хотя во внешности и в легкой простоте жизни явно ставил себе образцом синопского мудреца, не доводя, однако, подражания его обиходу до подделки, лишь бы привлечь на себя удивленные взоры встречных, нет, он, Демонакт, ел и пил вместе со всеми, был прост в обращении, лишенный малейшего самомнения, держал себя как рядовой член общества и гражданин государства.

6. Демонакт не пользовался сократовской иронией, но всегда разговоры его были полны аттического изящества, и никто после беседы с ним не имел оснований смеяться над низменным слогом учителя или спасаться бегством от его брюзгливых укоров – напротив, все и всегда уходили от него веселыми и внутренне гораздо более упорядоченными, со светлыми лицами и благими надеждами на будущее.

7. Ни разу не видели Демонакта кричащим или чрезмерно возбужденным, или проявляющим раздражение, даже когда приходилось ему кого-либо порицать; нет, на ошибки он нападал, но к ошибающимся был снисходителен и пример брать считал нужным с врачей, которые исцеляют недуги, но гнева против недужных не применяют, ибо убежден был, что человеку свойственно ошибаться, а богу или тому, кто ищет стать равным богу, надлежит исправлять споткнувшихся.

8. Ведя такую жизнь, Демонакт, конечно, ни в чем не нуждался для себя самого, но друзьям в подходящих случаях оказывал содействие, причем тем из них, кто был счастлив и верил в свою удачу, он напоминал, как кратковременны и призрачны блага, которыми они превозносятся, а сетующих на свою бедность или тяготящихся изгнанием, или на старость либо на болезнь жалующихся он с усмешкой утешал, спрашивая, неужели они не видят, что скоро прекратится то, что их удручает, и немного спустя забвение земных благ и бед и длительная свобода охватят всех.

9. Старался Демонакт братьев враждующих успокаивать, был первым в делах примирения жен с их мужьями. Иногда и перед мятущимися народными толпами держал пристойное слово и очень многих из них убедил работать на пользу отечества, соблюдая умеренность. Таков-то был склад философии Демонакта: кроткий, приветливый, ясный.

10. Одно лишь огорчало Демонакта: болезнь или смерть друга, так как наибольшим, пожалуй, из доступных человеку благ он почитал дружбу. А потому сам он был другом всем, и каждого, без исключения, считал близким своим именно потому, что он – человек. Правда, общаясь с людьми, Демонакт к одним проявлял больше расположения, к другим меньше, но совершенно отстранялся лишь от тех, чья порочность, казалось ему, не оставляла уже никакой надежды на исправление. И все, что Демонакт делал или говорил, было так изящно и любовно, так проникнуто Харитами и Афродитой, что, по выражению комического поэта, всегда "сама Убедительность пребывала у него на губах".

11. Вот почему и весь народ афинский, и сами власти необыкновенно уважали Демонакта и всегда смотрели на него как на одного из самых лучших. Правда, вначале со многими из жителей у него происходили столкновения, и толпа возненавидела его не меньше, чем Сократа, за прямоту речи и независимость мысли. И против Демонакта поднялись разные Аниты и Мелеты, выставляя те же обвинения, какие в свое время возводились на Сократа: Демонакта будто никогда не видели приносящим жертву, и он один из всех граждан не был посвящен в элевсинские таинства. Тогда Демонакт с большим мужеством, возложив на себя венок и надев чистый плащ, явился в народное собрание и произнес речь в свою защиту, причем говорил частью совершенно спокойно, а частью даже, вопреки своему обыкновению, более жестко. На то, что он никогда не приносил жертв Афине, Демонакт сказал: "Не дивитесь, люди афинские, если я раньше не совершил ей жертвоприношения; не думал я, что богиня в моих жертвах нуждается". На второе же обвинение, по поводу мистерий, Демонакт ответил, что причина, по которой он не принял посвящение в них вместе с прочими гражданами, заключается в следующем: если плохи окажутся таинства, он не умолчит о том перед непосвященными, но постарается отвратить их от этих оргий; если же хороши, он всем выдаст их из любви к человеку. И кончилось тем, что афиняне, у которых уже и камни для него были в руке принесены, стали кротки и почувствовали к нему расположение, и с той поры начали ценить Демонакта, чтить и в конце концов восхищаться, несмотря даже на то, что, начиная свою речь, он сделал довольно-таки резкое вступление: "Люди афинские, – сказал он, – смотрите: вот я перед вами, венком увенчанный. Что же? Приступите, принесите и меня в жертву, ибо в той первой вы не имели удачи!"

12. Теперь я хочу привести несколько замечаний Демонакта, метких и в то же время ничуть не грубых. Начну с Фаворина и с прекрасного ответа, данного ему Демонактом. Дело было так. Фаворин услыхал от кого-то, что Демонакт подсмеивается над его выступлениями и в особенности над необычайно трогательными виршами, которые их сопровождали, находя стихи плоскими, чересчур женственными и совершенно неподобающими для философии. Фаворин, подойдя к Демонакту, спросил его: кто он такой, что решается вышучивать его речи?

"Человек, – ответил Демонакт, – с ушами, которые в обман не даются". Но бесполый софист, не отставая от него, спросил: "Какие ты, Демонакт, припасы на дорогу взял, переходя от детских забав к философии?" – "Яички", – ответил Демонакт.

13. Другой раз как-то тот же Фаворин при встрече спросил Демонакта, какую философскую школу он предпочитает. "Да кто же тебе сказал, что я занимаюсь философией?" – ответил Демонакт. И, уже отходя от собеседника, он усмехнулся с нескрываемым удовольствием. На новый вопрос: над чем он смеется? – философ сказал: "Забавно мне показалось: неужто ты по бороде находишь возможность различать философов, сам будучи безбородым!"

14. Случилось однажды, что софист Сидоний, весьма известный в Афинах, держал слово похвальное себе самому и заявил между прочим, что он-де в любом учении сведущ, – впрочем, лучше привести его подлинные слова: "Если Аристотель меня в Ликей позовет, я последую зову; если Платон – в Академию, явлюсь и туда; если Зенон – меня увидят в расписанной Стое; если Пифагор кликнет – я стану молчальником…" Тогда Демонакт, находившийся среди слушателей, встал и сказал: "Любезный имярек, зовет уже тебя Пифагор".

15. Некто Пифон, красивый юноша, из македонской знати, пурпуром отороченный, вздумал подшучивать над Демонактом, предложил ему какой-то софизм и требовал, чтобы он раскрыл этот силлогизм. "Одно я знаю, милый мальчик, – ответил философ, – что тебя уже не раз раскрывали". Когда же тот, обиженный этой насмешливой двусмыслицей, с угрозой произнес: "Я сейчас тебе крепкого мужа покажу", Демонакт, засмеявшись, спросил: "Так у тебя и муж есть?"

16. Одного атлета Демонакт высмеял за то, что тот на Олимпийских играх выставлял себя на вид, завернувшись в пестрые, цветистые ткани; рассерженный атлет ударил насмешника камнем по голове, так что кровь потекла.

Присутствовавшие возмутились, как если бы каждый из них сам получил этот удар, и стали кричать, что надо идти к проконсулу, но Демонакт возразил: "Незачем к проконсулу, граждане, пойдем к врачу!"

17. Однажды, идя по улице, Демонакт нашел золотой перстень и вывесил на рынке записку, в которой предлагал владельцу потерянного перстня, кто бы он ни был, явиться к нему, назвать вес кольца, камень и вырезанную на нем печать и получить вещь. И вот пришел какой-то хорошенький мальчишка, заявляя, что это он потерял. Но, когда ничего толкового он не мог сказать, Демонакт ответил: "Ступай, мальчик, да береги от чужого пальца свое колечко, а это – не твоя потеря!"

18. Один из римских сенаторов, будучи в Афинах, представил Демонакту своего сына, очень красивого, но женоподобного и изнеженного, проговорив: "Приветствует тебя, Демонакт, мой сын, которого ты видишь перед собой!"

"Какой красивый! – сказал Демонакт. – И тебя достоин, и на матушку похож".

19. Про кинического философа Гонората, ходившего в шкуре медведя, он сказал: "Ему бы не почтённым медвежьей шкурой – медвежатником Гоноратом, но Аркесилаем прозываться!"

20. На вопрос одного человека, как, по его мнению, следует определить счастье, Демонакт ответил: "Счастлив лишь свободный". Собеседник возразил, что свободных – много. "Но я, – сказал Демонакт, – лишь того считаю свободным, кто ни на что не надеется и ничего не боится". – "Да разве можно сыскать такого человека? – заметил тот. – Ведь все мы в большинстве случаев – рабы этих чувств".

"Однако, – сказал Демонакт, – если ты вдумаешься в дела человеческие, ты обнаружишь, что они ни надежды, ни страха не стоят, ибо все преходяще: и печали, и радости".

21. Перегрин-Протей укорял Демонакта за то, что он много смеется и подшучивает над людьми, и сказал: "Демонакт, ты лайка, а не киник". – "Перегрин, – ответил философ, – ты разговариваешь, а не ведешь себя по-человечьи".

22. Когда некий исследователь природы рассуждал об антиподах, Демонакт встал, пригласил его следовать за собой, подвел к колодцу и, показывая на отражение в воде, спросил: "Значит, это и есть твои антиподы?"

23. Другой раз, когда некто, выдавая себя за мага, утверждал, что знает могучие заклинания, которым все подчиняются, исполняя его любое желание, – "это не диво, – сказал Демонакт, – я ведь и сам тем же ремеслом занимаюсь. Хочешь, пройдем вместе к булочнице, и ты увидишь, как всего одним заклинаньицем и небольшим количеством волшебного зелья я заставлю ее дать мне хлеба", – он намекал на то, что деньги имеют такую же силу, как и заклинания.

24. Герод Аттик чрезвычайно горевал о преждевременно скончавшемся Полидевке и требовал, чтобы умершему закладывали колесницу и лошадей подавали, как будто он должен был сейчас сесть в колесницу, и готовили для него обед. И вот однажды Демонакт явился к Героду со словами: "У меня есть для тебя письмо одно, от Полидевка". Тот был очень обрадован, полагая, что и Демонакт не отстает от других, потакая его слабости. "Чего же, Демонакт, хочет от нас Полидевк?" – спросил он. "Он недоволен, – ответил философ, – что ты все еще здесь, а не с ним".

25. Подобным же образом явился Демонакт к человеку, который оплакивал смерть сына, запершись в совершенно темной комнате. Демонакт назвался магом и сказал, что может вызвать призрак сына, если только отец назовет ему трех людей, которым никогда никого не приходилось оплакивать. Тот долго раздумывал и явно был в затруднении, – очевидно, не в состоянии будучи назвать никого. "Что же, – сказал Демонакт, – смешной ты человек, неужели ты думаешь, что один лишь ты страдаешь невыносимо, когда сам видишь, что нет человека, непричастного к скорби".

26. Между прочим, Демонакт считал достойными смеха и тех, кто в повседневной беседе употребляет очень устарелые и странные слова. И когда он задал одному человеку какой-то вопрос, а тот ответил на него сверхаттически, Демонакт заметил: "Я ведь, друг, тебе сегодня задаю вопросы, а ты отвечаешь мне, будто при Агамемноне живешь".

27. Один из друзей как-то сказал Демонакту: "Пойдем, Демонакт, в храм Асклепия, помолимся о здравии сына". – "Ты совсем глухим считаешь Асклепия, – ответил Демонакт, – ибо, по-твоему, он не расслышит нас, если мы отсюда ему помолимся".

28. Однажды Демонакт увидел двух философов, проявивших крайнее невежество в каком-то ученом споре, причем один ставил нелепые вопросы, а другой давал бессмысленные ответы. "Не кажется ли вам, друзья, – спросил Демонакт, – что один из вас козла доит, а другой решето под него подставляет?"

29. Перипатетик Агафокл с гордостью заявлял, что он – единственный и первый философ, сведущий в диалектике. "Однако, Агафокл, – заметил Демонакт, – если первый – значит, не единственный, а если единственный – значит, не первый".

30. Цетег, будущий консул, проездом через Грецию в Азию, где он должен был состоять легатом при своем отце, много смеха вызвал своими речами и поступками. Один из друзей Демонакта сказал, что этот Цетег – "большая дрянь".

"Совсем не большая, клянусь Зевсом", – возразил Демонакт.

31. Увидев однажды, как философ Аполлоний отправлялся в путь со множеством своих учеников, – он уезжал по приглашению императора, чтобы состоять при дворе в качестве наставника, – Демонакт сказал: "Вот идет Аполлоний со своими аргонавтами".

32. Кто-то спросил Демонакта: бессмертна ли душа, по его мнению?

"Бессмертна, – ответил философ, – но как все".

33. По поводу Герода Демонакт сказал, что, очевидно, прав Платон, признающий в каждом из нас не одну, а несколько душ, ибо не могла бы одна и та же душа и возлюбленную Региллу, и возлюбленного Полидевка угощать, как будто они были живы, и проявлять о них другие подобные же заботы.34. Услышав объявление, что афиняне устраняют негреков от участия в мистериях, Демонакт отважился однажды всенародно спросить их: чем вызвано такое запрещение, когда сами таинства учреждены для них Евмолпом, не греком, а фракийцем?

35. Случилось Демонакту отправляться в плаванье зимой. Один из друзей спросил: "А ты не боишься достаться на съедение рыбам, если судно опрокинется?" – "Но ведь неблагодарным надо быть, – отвечал Демонакт, – чтобы не решаться отдать себя на растерзание рыбам, когда сам пожрал столь многих из них!"

36. Одному оратору, выступавшему с никуда не годными речами, Демонакт советовал упражняться и работать над собой. Тот ответил: "Но я всегда говорю перед самим собой". "Ну, тогда понятно, – сказал Демонакт, – что ты так говоришь, если у тебя глупый слушатель".

37. Встретив однажды прорицателя, который за плату всенародно давал свои предсказания, Демонакт заметил: "Не понимаю, за что ты требуешь плату? Если ты делаешь это как имеющий власть изменить то, что выпряли пряхи, – значит, ты мало просишь, сколько бы ты ни просил; а если все свершится так, как богу угодно, – в чем же тогда сила твоих предсказаний?"

38. Один пожилой и дородный римлянин пригласил Демонакта посмотреть, как он в полном вооружении упражняется в воинском искусстве, сражаясь с деревянным столбом, и потом спросил: "Ну, каково, по-твоему, я бился, Демонакт?" На что Демонакт ответил: "Прекрасно! Только противник попался бы тебе дубовый".

39. И на всякие сбивающие с толку вопросы у Демонакта всегда был готов очень меткий ответ. Так, например, кто-то спросил его ради смеха: "Если сжечь тысячу мин дерева, Демонакт, сколько мин дыму получится?" – "Взвесь золу, – отвечал Демонакт, – весь остаток придется на дым".

40. Некто Полибий, человек совершенно невежественный и плохо говоривший по-гречески, сказал однажды: "Император меня римским гражданством почтил". "Лучше бы он тебя не римлянином, а греком сделал", – сказал Демонакт.

41. Заметив, что один из носящих тогу, отороченную пурпуром, очень чванится шириной пурпурной полосы, Демонакт нагнулся к его уху, взял за одежду и, показывая на нее, сказал: "А ведь эту шерсть до тебя баран носил, да так бараном и остался".

42. Однажды в бане Демонакт медлил и не входил в воду, которая была еще настоящим кипятком, и кто-то попрекнул его малодушием. "Скажи, пожалуйста, – спросил Демонакт, – на благо отечеству, что ли, я должен влезть туда?"

43. На чей-то вопрос: "Как ты представляешь себе пребывание в Аиде?" – Демонакт ответил: "Подожди. Я тебе оттуда напишу".

44. Один дрянной поэт, Адмет по имени, рассказывал, что сочинил надгробную надпись, всего один стих, и в завещании своем делает распоряжение вырезать эту эпиграмму на его плите. Впрочем, вон он, этот стих:

 
Емли, Земля, оболочку Адмета, а сам он стал богом!
 

Демонакт рассмеялся и сказал: «Так хороша, Адмет, твоя надпись, что мне хотелось бы видеть ее уже высеченной».

45. Некто, заметив по ногам Демонакта вполне естественные признаки старости, спросил: "Это что же такое, Демонакт?" Философ с улыбкой ответил: "Это? Зубы Харона".

46. Увидев, как некий спартанец наказывал плетью своего раба, Демонакт воскликнул: "Перестань! Не доказывай равноправия раба с самим собой".

47. Женщина, по имени Даная, судилась со своим братом. "Судись, – сказал Демонакт, – ведь ты не та Даная, дочь Несудимого – Акризия".

48. Больше всего Демонакт склонен был выступать против людей, философствующих не во имя истины, а лишь напоказ. Так, встретил он однажды киника, в плаще, с сумой и с так называемым «гипероном», то есть огромной дубиной в руках вместо посоха. Надрываясь от крика, киник величал себя ревнителем Антисфена, Кратета и Диогена. "Не лги, – сказал ему Демонакт. – В действительности ты ученик Гиперида – дубины".

49. Заметив, что многие атлеты во время схватки поступают нечестно и, вопреки правилам состязания, не борются, а кусаются, Демонакт сказал: "Не без оснований, значит, поклонники атлетов величают их "львами"".

50. Тонкое, но вместе с тем и язвительное слово было сказано Демонактом проконсулу. Последний принадлежал к числу щеголей, выдергивающих со смолой волосы на ногах и на всем теле. И вот один киник, взойдя на камень, с которого говорили ораторы, поставил как раз это самое в вину проконсулу и явно намекал на известное распутство. Тогда рассерженный проконсул велел стащить киника с камня и собирался или палками забить его до смерти, или хотя бы изгнанием наказать. Но как раз случился при этом Демонакт и выпросил для провинившегося прощение, говоря, что дерзость его объясняется той свободой языка, которая у киников по наследству передается из поколения в поколение. Проконсул сказал: "Хорошо. Сейчас я отпускаю его, ради тебя. Но если он опять отважится учинить нечто подобное, какого наказания он будет достоин?" Демонакт ответил: "Вели тогда осмолить его и вырвать все волосы".

51. Другой раз человек, которому император доверил начальство над легионами и управление огромной областью, спросил Демонакта, как ему наилучшим образом исполнить обязанности управителя. "Будь безгневен, – ответил философ, – поменьше болтай и побольше слушай".

52. Кто-то спросил Демонакта: неужели он тоже кушает медовые лепешки? "А ты что же думаешь, – спросил Демонакт, – пчелы только для одних дураков лепят свои соты?"

53. В "Расписанном портике" Демонакт увидел статую с отбитой рукой. "Поздновато, – сказал он, – афиняне почтили медным изваянием Кинегира".

54. Заметив, что хромоногий Руфин Кипрский, из школы перипатетиков – прогуливающихся философов, очень уж много времени уделял философическим прогулкам, Демонакт сказал: "Можно ли найти что-нибудь бесстыднее, чем это перипатетическое ковылянье".

55. Эпиктет однажды стал укорять Демонакта, советуя жениться и детей иметь, так как истинному философу приличествует-де оставить природе взамен себя другого человека. Демонакт большой колкостью ответил холостому обличителю: "Хорошо, Эпиктет! Выдай за меня одну из своих дочерей".

56. Заслуживает упоминания и слово, брошенное Демонактом Термину, последователю Аристотеля. Демонакт знал его за отвратительного человека, совершающего тысячи всяких мерзостей, однако Аристотель и его десять положений не сходили у него с языка. "Ты, Гермин, – сказал Демонакт, – поистине достоин десяти положений о категориях".

57. Когда афиняне, не желая отставать от коринфян, задумали ввести у себя бои гладиаторов, Демонакт выступил перед ними и сказал: "Прежде чем выносить такое постановление, граждане афинские, разрушьте алтарь Сострадания".58. Однажды, при посещении Демонактом Олимпии, элейцы постановили почтить его медной статуей. "Отнюдь не делайте этого, граждане элейские, – возразил Демонакт, – да не подумают люди, будто вы предков ваших укоряете за то, что ни Сократу, ни Диогену они не воздвигли статуй.

59. Слышал я и разговор Демонакта с одним законоведом. Демонакт выразил опасение, не бесполезно ли вообще писать законы – одинаково для дурных ли или для честных людей: ибо одни не нуждаются в законах, а другие от них ничуть не станут лучше.

60. Из гомеровских поэм Демонакт особенно помнил один стих:

 
Смертны равно и не знавший труда и трудившийся много.
 

61. Демонакт с похвалой отзывался о Терсите, считая его своего рода киником и народным оратором.

62. Однажды Демонакту задали вопрос: кто из философов ему наиболее любезен?

"Все они достойны уважения, – ответил Демонакт, – но я благоговею перед Сократом, восхищаюсь Диогеном и люблю Аристиппа".

63. Прожил Демонакт почти до ста лет, без болезней, без печалей, никому не досадив, никого ни о чем не просив, помогая друзьям и за всю жизнь не нажив себе ни одного врага. И такую любовь питали к нему и сами афиняне, и вся Эллада, что при его появлении власти поднимались со своих мест, и водворялось всеобщее безмолвие. Под конец жизни, уже глубоким стариком, Демонакт заходил без зова в первый попавшийся дом, обедал там, ночевал, и все живущие видели в этом событии как бы явление одного из бессмертных и считали, что некое благое божество посетило их жилище. Когда Демонакт проходил мимо, продавщицы хлебов наперебой приглашали его, и каждая добивалась, чтобы он у нее взял хлеб, и та, которой удавалось вручить свой хлеб Демонакту, за счастье это для себя почитала. Даже дети приносили ему плоды, величая отцом.

64. Однажды, когда в Афинах произошел мятеж, Демонакт явился в народное собрание; одно его появление заставило всех умолкнуть. А он, увидев, что народ уже переменил свои мысли, не сказал ни слова и удалился.

65. Когда же Демонакт заметил, что уже не в силах обходиться без посторонней помощи, он произнес, обращаясь к присутствующим друзьям, слова глашатаев на состязаниях:

 
Ну, вот и окончены игры! Венки
Почетные розданы. Зову внемли:
Исполнился срок.
 

И, отказавшись от всякой пищи, он ушел из жизни таким же светлым, каким его всегда видели люди.

66. Незадолго до кончины кто-то спросил Демонакта: "Как прикажешь хоронить тебя?" – "Не хлопочите, – ответил Демонакт, – дух меня похоронит". – "Однако, – возразил друг, – не позорно ли было бы птицам и псам на съедение предоставить тело такого человека?"

"А почему бы нет? – сказал Демонакт. – Ничуть не странно, если мне хочется и после смерти быть полезным кому-нибудь живому".

67. Однако афиняне погребли Демонакта с великой пышностью за государственный счет и долго его оплакивали, и каменное седалище, на котором он имел обыкновение отдыхать, когда уставал, почитанием окружили и венками украшали в честь почившего мужа, считая святыней даже камень, на котором он сидел.

Не было человека, который не явился бы на вынос тела, в особенности из числа философов. Последние на плечах несли его до самой гробницы.

Вот то немногое, что я мог припомнить из очень многого. Но и по этому читающие могут заключить, что за человек был Демонакт.