Текст книги "Лукиан Самосатский. Сочинения"

Автор книги: Лукиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 81 страниц)

Если я увижу погибающего в огне и умоляющего потушить пожар, смолой и маслом буду тушить. А если кого-нибудь зимой унесет река и он, простирая руки, станет просить вытащить его, я оттолкну его и окуну с головой, чтобы он не мог больше вынырнуть. Это он получил бы по заслугам.

Внес закон Тимон, сын Эхекратида, из Коллита, голосовал в собрании упомянутый Тимон".

Ну, вот так мы постановили и будем твердо на этом стоять.

Я бы много дал, чтобы всем стало известно, как случилось, что я сверхразбогател: они удавились бы от зависти!

45. Впрочем, что это! О, что за скорость! Отовсюду сбегаются люди, запыленные, запыхавшиеся, не знаю откуда почуявшие золото. Ну, что же? Не взобраться ли на холм и не разогнать ли их камнями, бросая их из своего укрепления, или на этот раз преступить свое постановление и встретиться с ними? Моим презреньем они будут больше удручены. Это будет самое лучшее. Итак, дадим отпор, когда они подойдут. Ну-ка, посмотрим! Кто это первый из них? Гнатонид, блюдолиз! Недавно, когда я просил у него взаймы по дружбе, он протянул мне веревку – он, который изрыгал целые бочки после моих пиров. Впрочем, пожалуй, он хорошо сделал, что пришел. Он у меня взвоет раньше других.

46. Гнатонид. Ну, разве я не говорил, что боги не оставят без помощи такого хорошего человека, как Тимон! Здравствуй, Тимон, прекраснейший, приятнейший из собутыльников.

Тимон. Здравствуй и ты, Гнатонид, самый прожорливый из всех коршунов и развратнейший и людей.

Гнатонид. Ты все любишь шутить. Где же угощение? А какую новую песню пришел я тебе спеть из недавно разученных дифирамбов!

Тимон. Пожалуй, ты с бульшим чувством запоешь элегию под этой мотыгой.

Гнатонид. Что это? Ты бьешь меня, Тимон? Призываю свидетелей! О, Геракл, ой, ой, ой! Я привлекаю тебя за увечье к суду Ареопага.

Тимон. Если ты еще немного подождешь, меня скоро привлекут за убийство.

Гнатонид. Ну, нет! Но ты можешь совсем исцелить мою рану, посыпав на нее немного золота. Это удивительное средство, чтобы остановить кровотечение.

Тимон. Так ты еще тут?

Гнатонид. Ухожу! Но тебе не поздоровится, что ты из доброго стал таким грубым.

47. Тимон. Кто это идет сюда, этот плешивый? Филиал, самый мерзкий из всех прихлебателей. Он получил от меня целое поле и два таланта на приданое дочери в благодарность за похвалы, которые он расточал, когда я однажды запел, а все остальные молчали. Он клялся, что мое пение благозвучнее лебединого, а когда на днях он увидал меня больным и я подошел к нему, прося помощи, этот благородный человек осыпал меня ударами.

48. Филиад. Что за бесстыдство! Можно ли теперь узнать Тимона? Теперь Гнатонид – его друг и собутыльник? Да, он поделом пострадал, неблагодарный. А я, давнишний его приятель, сверстник и земляк, все-таки держусь скромно, чтобы не казаться навязчивым. Здравствуй, господин! Остерегайся этих проклятых льстецов, которые только у стола и живут, а вообще ничем не лучше воронов. Нельзя верить никому из нынешних. Все неблагодарны и подлы. А я нес тебе талант, чтобы тебе хватило на предметы первой необходимости, и по дороге, уже приближаясь к тебе, услышал, будто ты необычайно разбогател.

Так вот я пришел тебя предупредить… хотя ты так мудр и, конечно, не нуждаешься в моих словах. Ведь ты и Нестору дал бы дельный совет.

Тимон. Пусть так, Филиад. Впрочем, подойди. Я и тебя проучу мотыгой.

Филиад. О, люди, этот неблагодарный разбил мне череп за то, что давал ему добрые советы.

49. Тимон. Вот подходит третий – оратор Демей, с постановлением народа в правой руке. Он говорит, что он – мой родственник. Этот благодаря мне выплатил городу шестнадцать талантов, – он был присужден к денежному наказанию и заключен в тюрьму за неуплату, а я, пожалев его, освободил. Когда недавно Демей получил по жребию право распределять деньги в театр Эрехтейской филе и я подошел, прося мою часть, то он сказал, что не признает меня афинским гражданином.

50. Демей. Привет тебе, Тимон, великий покровитель рода своего, опора Афин, защита Эллады. Собравшийся народ и оба совета уже давно ожидают тебя. Но прежде выслушай постановление, которое я написал в твою честь:

"Принимая во внимание, что Тимон, сын Эхекратида из Коллита, человек не только прекрасный и благородный, но и мудрый, как никто в Элладе, в течение всего времени неизменно помогал городу, принимая также во внимание, что он одержал победу в кулачном бою, борьбе и беге в Олимпии в один день, оказался победителем в состязании четверкой и парой молодых лошадей…"

Тимон. Но я никогда не был даже зрителем на олимпийском празднике!

Демей. Так что же? Ты сделаешь это впоследствии. Все-таки лучше прибавить все это.

"А также отличался, сражаясь за свой город в прошлом году под Ахарнами, и разбил два отряда пелопоннесцев…"

51. Тимон. Как? Не имея оружия и не будучи потому внесен в списки воинов?

Демей. Ты скромничаешь! Но мы оказались бы неблагодарными, если бы не помнили твоих заслуг:

"Вдобавок немало еще послужил городу, внося предложения в собрания, участвуя в совете и будучи стратегом, – на основании всего изложенного Совет, Народ и Гелиэя по филам и демам порознь и в совокупности решили: Поставить Тимону рядом с Афиной на Акрополе золотую статую, держащую перун в правой руке и украшенную семью лучами на голове, и увенчать самого Тимона золотыми венками, а о венках возвестить сегодня на новых трагических представлениях праздника Дионисий. Ибо подобает, чтобы сегодня Дионисии были справлены в его честь. Внес предложение оратор Демей, ближайший родственник Тимона и ученик, ибо Тимон – оратор превосходный и превосходен во всем, что ни захочет сделать".

52. Вот тебе постановление. Я бы хотел еще своего сына привести к тебе, – его я назвал в твою честь Тимоном.

Тимон. Как, Демей, ведь ты даже не женат, насколько мне известно?

Демей. Но я женюсь в этом году, если бог пошлет, и, когда родится ребенок – это будет мальчик – я его назову Тимоном.

Тимон. Ах, ты, такой-сякой, я не знаю, женишься ли ты еще, получив от меня такой удар!

Демей. Ай, ой, ой, что это! Ты хочешь быть тираном и бьешь свободных граждан, не будучи сам ни свободным, ни гражданином? Но скоро ты дашь ответ за все и между прочим за то, что поджег Акрополь.

53. Тимон. Но Акрополь не подожжен, негодяй! Ты явный сутяга-сикофант.

Демей. Но ты разбогател, разрывши сокровищницу храма.

Тимон. Никто ее не разрывал, следовательно, и этому никто не поверит.

Демей. Но она будет разрыта позднее. Все, что в ней было, уже у тебя.

Тимон. В самом деле? Получи-ка еще!

Демей. Ай, ай, мой лоб!

Тимон. Не каркай, а то я тебя ударю в третий раз. Будет совсем смешно, если я разбил без оружия два отряда лакедемонян, а одного скверного человечишку не смог бы уничтожить. Ведь тогда не на пользу была бы мне победа, одержанная в Олимпии в кулачном бою и борьбе.

54. Но что это? Не Тразикл ли это, философ? Разумеется, не кто иной. Идет, конечно, распустив бороду, наморщив брови и брюзжа что-то про себя, с видом титана и с волосами, нависшими над лбом, как какой-нибудь Борей или Тритон, которых изобразил Зевксис. Он прост по внешности, степенен по походке и благоразумен в своей неторопливости; с утра он удивительно как много распространяется о добродетели, обличает тех, кто любит наслаждения, и хвалит довольство малым; а когда, побывав в бане, он придет на пир и раб поднесет громадную чашу, он любит вино покрепче, он словно выпьет воды из Леты и показывает противоположное своим утренним речам: торопится хватать блюда, словно коршун, толкая локтями соседей. Вся борода его полна остатками кушаний, он наедается, согнувшись над блюдом, как собака, словно надеется найти в блюде добродетель, и тщательно вычищает пальцами тарелки, чтобы не оставить еды.

55. Он всегда недоволен своим куском, ему всегда мало своего, даже если он один из всех получит целый пирог или поросенка, – ведь это уже верх обжорства и ненасытности! Он пьяница и выпивала и любитель не только песен и пляски, но и ругани и ссоры. К тому же он заводит за чашей вина длинные речи и тогда особенно много говорит о благоразумии и умеренности, причем болтает, чувствуя себя плохо от крепкого вина и бормоча слова насмех другим. Потом с ним делается рвота. И наконец Тразикла уносят с пира, а он хватается руками за флейтистку. Кроме того он и трезвый никому не уступит первого места благодаря своей лживости, наглости и сребролюбию. И среди льстецов он первый, готов клясться сколько угодно, он первейший плут и превосходит всех в своем бесстыдстве. Вообще он – прехитрая штука и во всех отношениях совершенное воплощение коварства. Поэтому ему скоро не поздоровится, этому славному человеку.

56. Что это? Ба! Тразикл-то к нам запоздал.

Тразикл. Я пришел не ради того, из-за чего является к тебе та толпа, что зарится на твое богатство, кто прибежал в надежде на серебро, золото и угощение, оказывая множество любезностей такому благожелательному и щедрому к своим человеку, как ты. Ведь ты знаешь, что хлеб для меня достаточное угощение, и лучшая приправа – тмин или кардамон, а если я когда-нибудь роскошествую, то щепотка соли. Мой напиток – вода из девяти ключей афинского источника. А этот грубый плащ лучше всякой порфиры. Золото, по-моему, нисколько не ценнее приморских камешков. Я собрался в путь ради тебя, чтобы тебя не погубила худшая и опаснейшая вещь – богатство, которое часто бывало виновником непоправимых бедствий. Поэтому, если ты послушаешься меня, лучше всего брось его в море: тебе оно не нужно, ты добродетельный человек и способен видеть богатства философии. Но только брось богатство не на глубоком месте, мой милый, но там, куда ты сможешь дойти по пояс в воде навстречу прибою, и так, чтобы один я это видел.

57. Если же ты этого не хочешь, то можно и иначе, еще лучше: вынеси богатство немедля из дому, не оставляя ни обола, и раздай всем нуждающимся, кому пять драхм, кому мину, кому полталанта. Философ же заслуживает получить вдвое и втрое больше. А мне, хотя я и не ради себя прошу, а чтобы передать нуждающимся друзьям, достаточно будет, если ты наполнишь вот этот мешок, который не вместит и двух полных ячменных мер. Надо ведь довольствоваться малым и быть умеренным тому, кто занимается философией, и не заботиться о большем, нежели его мешок.

Тимон. Хвалю тебя за это, Тразикл. Ну, так вот, вместо мешка, если хочешь, дай я набью тебе голову ударами кулака, да еще и мотыгу прикину.

Тразикл. О, демократия и законы, проклятый бьет нас в свободном городе.

Тимон. Что же ты сердишься, друг? Что? Разве я обделил себя? Право, я всыплю еще четыре мерки сверх положенного.

58. Но что это? Еще много людей идет сюда? Это Блепсий, Лахет и Гнифон! Словом, целое войско, которому будет худо! Почему бы мне не взойти на эту скалу и, отложив мотыгу, которая уже довольно поработала, набрать как можно больше камней и не осыпать их, как градом, сверху.

Блепсий. Не бросай, Тимон! Мы уходим.

Тимон. Но, положим, не без крови и ран.

О СИРИЙСКОЙ БОГИНЕ

Перевод С. С. Лукьянова

1. В Сирии неподалеку от реки Евфрата находится город, называется он «священным» и посвящен Гере ассирийской. Как мне кажется, имя его возникло не при заселении города, и в древности он имел другое имя. Современное же нам наименование возникло лишь после того, как в городе стали справляться великие празднества.

Вот об этом городе я хочу рассказать и о том, что в нем находится: рассказать о правилах, которыми руководствуются при священнодействиях, о празднествах, которые там совершаются, и жертвоприношениях, которые там выполняются. Расскажу также и предания об основании святилища и об условиях, при которых оно возникло. Пишу я, будучи ассирийцем, и передаю то, что видел своими глазами, а все, что произошло до меня, я рассказываю со слов жрецов.

2. Первые из народов, которых мы знаем, – египтяне, – как говорят, получили представление о богах, основали святилища, устроили священные участки и празднества. Они первые узнали святые имена и священные предания. От египтян спустя некоторое время сказания о богах перешли к ассирийцам. Они также построили святилища и храмы, воздвигли в них статуи и поставили священные изображения.3. Однако в глубокой древности у египтян храмы были без изображения богов, и в Сирии находятся святилища, почти одновременные египетским. Большинство из них я сам видел, например храм Геракла в Тире, но не того Геракла, которого воспевают эллины: тот, о котором я говорю, гораздо древнее, – это тирский герой.

4. В Финикии есть также и другое великое святилище, которым владеют сидоняне; как говорят местные жители, оно посвящено Астарте. Мне кажется, что Астарта – это та же Селена. Впрочем, один из финикийских жрецов мне рассказывал, что храм этот посвящен Европе, сестре Кадма и дочери царя Агенора. После исчезновения Европы финикияне выстроили ей храм; они рассказывают священное предание о том, как красота Европы возбудила в Зевсе любовь и как он, превратившись в быка, похитил ее и прибыл с нею на Крит. То же слышал я и от других финикиян. И на сидонских монетах постоянно встречается изображение Европы, сидящей на быке-Зевсе. Тем не менее сидоняне отрицают, что храм их посвящен Европе.

5. Есть у финикиян и еще одно святилище, уже не ассирийское, а египетское. Оно было перенесено в Финикию из Гелиополя. Сам я его не видел, но слышал, что оно большое и очень древнее.

6. Видел я в Библе великое святилище Афродиты библосской, в котором справляются оргии в честь Адониса. Я ознакомился и с ними. Говорят, что оргии эти установлены в честь Адониса, раненного в этой стране вепрем; в память об его страданиях местные жители ежегодно подвергают себя истязаниям, оплакивают Адониса и справляют оргии, а по всей стране распространяется великая печаль. Затем, когда прекращаются удары и перестают плачи, приносят жертву Адонису, как умершему, и на следующий день рассказывают, что он жив и удалился на небо; в то же время они бреют себе головы, как египтяне, когда умирает Апис. Если же какая-нибудь женщина не хочет остричь свои волосы, то ее подвергают следующему наказанию: в течение одного дня она должна стоять на площади и продаваться; доступ на площадь открыт тогда только иностранцам, а плата, получаемая от них женщиною, приносится в дар Афродите.

7. Некоторые из жителей Библа говорят, что египетский Озирис погребен у них и что оргии и траур совершаются не в честь Адониса, а в честь Озириса. Я расскажу, на каких основаниях они считают себя в праве утверждать это.

Каждый год из Египта в Библ прибывает голова, плывущая по морю в течение семи дней. Ветры сами направляют ее в чудесном плавании. На своем пути она никогда не сворачивает в сторону, а приплывает прямо в Библ. Все это похоже на настоящее чудо. Это происходит каждый год; случилось и при мне, когда я был в Библе. Я сам видел эту библосскую голову.

8. В стране Библа есть еще и другое чудо – это река, текущая с Ливанских гор в море. Имя ее – Адонис. Каждый год она меняет свой цвет, делаясь кровавой. Впадая в море, она окрашивает его на далекое пространство и тем указывает библосцам время великой печали. Рассказывают, что в эти дни на Ливане получает рану Адонис и что его кровь, стекая в реку, меняет ее цвет. Отсюда река и получила свое имя. Так думает большинство. Мне же один библосец указал на другую, по его мнению, истинную причину этого явления. "Чужестранец, – сказал он мне, – Адонис-река протекает по Ливану, почва которого имеет красноватый оттенок. Свирепые ветры, подымающиеся в эти дни, несут эту землю С большою примесью сурика в реку. Таким образом земля эта, а вовсе не кровь Адониса, на которую указывают, придает реке кровавый цвет". Вот что говорил мне библосец. Если это правда, то мне все же кажется весьма чудесным возникновение подобного ветра в эти дни.

9. Я поднялся также на расстояние однодневного перехода вверх на Ливан из Библа, так как узнал, что там находится древний храм Афродиты, построенный Киниром. Я осмотрел его, и он, действительно, оказался древним. Таковы великие древние святилища Сирии.

10. Из всех этих великих святилищ ни одно не является таким, как, мне кажется, то, которое находится в Гелиополе, и ни одно святилище и ни одну местность вокруг не считают более почитаемыми и священными. В святилище находится много драгоценных вещей, древних посвящений, много удивительных предметов и божественных изображений. В нем часто бывает заметно присутствие богов, ибо изображения в нем покрываются путом, двигаются и дают прорицания. Когда святилище закрывается, то в самом храме часто раздается крик, – это многие слышали. Также и по богатству святилище это среди всех известных мне занимает первое место, так как к нему стекаются деньги из Аравии, Финикии, Вавилона и Каппадокии; приносят их также киликийцы и ассирийцы. Я осматривал в храме и тайные его хранилища; в них я видел много одежд и прочее, что сделано одно из серебра, другое из золота. Ни в одной стране я не наблюдал столь многолюдных празднеств и торжеств.

11. О том, сколько лет святилищу и какой богине оно посвящено, мне случалось слышать много преданий – священных, светских и наконец совершенно сказочных. Одни из них напоминают сказания варваров, другие – рассказы эллинов. Я передам содержание всех этих преданий, хотя сам не приемлю ни одного из них.

12. Большинство считает, что это святилище основано Девкалионом Сисифейским, тем самым, при котором произошел великий потоп. В Греции я слышал предание о Девкалионе, которое рассказывают о нем эллины. Оно заключается в следующем. Теперешние люди, наше поколение, не есть первое, так как первое поколение все погибло. Люди нашего времени принадлежат ко второму поколению, родоначальником которого был Девкалион. О первых людях рассказывают, что они были гордыми и надменными, творили беззакония, не соблюдали клятв, не оказывали гостеприимства чужеземцам, не помогали ищущим защиты. За эти преступления их постигло великое бедствие. Внезапно из недр своих земля извергла огромное количество воды, разразились страшные ливни, разлились реки, море высоко поднялось. От всего этого все покрыла вода, и все погибли. Девкалион один только из всех людей был спасен для второго поколения за свою мудрость и благочестие. Спасся же он следующим образом. У него был большой ковчег; в него Девкалион заставил войти своих детей и жен и сам вошел туда. Пока он входил, к нему пришли свиньи, лошади, львы, змеи и другие твари, живущие на земле, все попарно. Девкалион принял их в свой ковчег, и они ему не причинили вреда, а между собою жили, по божьему велению, в великой дружбе. Все вместе они плавали до тех пор, пока вода покрывала всю землю. Вот что о Девкалионе рассказывают эллины.

13. Относительно дальнейшего удивительную историю передают жители Гелиополя. Они говорят, что в их стране образовалась огромная расселина в земле и поглотила всю воду. После того, как это случилось, Девкалион поставил алтарь и воздвиг над расселиной храм Гере. Я сам видел эту расселину, которая находится под храмом. Она очень мала. Была ли она больше в древности и лишь теперь уменьшилась, я не знаю. Во всяком случае та, которую я видел, очень невелика. В память об этом событии установлен следующий обряд. Дважды в год в этот храм доставляется вода с моря; ее несут не только жрецы, но также и многие жители Сирии и Аравии. Иные даже из-за Евфрата отправляются к морю, чтобы нести воду. Сначала ее выливают в храме, потом она стекает в расселину, которая хоть и невелика, но все же поглощает большое количество воды. Совершающие этот обряд говорят, что он установлен Девкалионом в память о постигшем его несчастий и чудесном спасении. Таково их древнее предание о святилище.

14. Другие думают, что это святилище основала Семирамида Вавилонская, от которой осталось много сооружений в Азии. Но она построила его не в честь Геры, а в честь своей матери Деркету. Я видел в Финикии изображение этой Деркету – странное зрелище: верхняя часть представляет собою женское туловище, тогда как нижняя, от бедер до ног, сделана в виде рыбьего хвоста. Но изображение Деркету, находящееся в Гелиополе, выполнено целиком в виде женщины. Основания для этого предания не вполне ясны: жители Гелиополя считают рыб священными и никогда к ним не прикасаются; птиц они едят всех и не употребляют в пищу только голубя, так как его они считают священным. По-видимому, это делается ради Деркету и Семирамиды, так как Деркету имеет форму рыбы, а Семирамида под конец своей жизни превратилась в голубя. Я охотно соглашаюсь, что храм этот сооружен Семирамидою; но мне не верится, чтобы он был посвящен Деркету: ведь и некоторые египтяне не едят рыбы, однако они делают это вовсе не в угоду Деркету.

15. Существует и другое священное предание, я слышал его от одного мудрого мужа, – а именно: богиня – Рея, а храм – произведение Аттиса. Аттис был родом из Лидии и первый научил людей справлять оргии в честь Реи; и все, что совершают на этих оргиях фригийцы, лидийцы и самофракийцы, они узнали от Аттиса. Когда Рея его оскопила, он перестал быть мужчиной, стал похож на женщину, одевался в женскую одежду и, скитаясь по всей земле, справлял оргии, рассказывая о постигшей его участи и воспевая Рею. Между прочим побывал он и в Сирии, и так как живущие по ту сторону Евфрата не оказали ему должного гостеприимства и не приняли его оргий, то он основал святилище в Гелиополе. За достоверность этого предания говорит то, что изображение богини гелиопольского храма во многих отношениях похоже на Рею: богиню несут львы, в руках у нее – тимпан, на голове – башня; подобным образом Рею изображают лидийцы. Там же мудрый муж в подтверждение своего мнения указывал на галлов, которые служат в святилище и вовсе не в честь Геры изувечивают себя, а в честь Реи и в подражание Аттису.

Все это мне кажется довольно правдоподобным, хотя и не достоверным. Я знаю другую – гораздо более вероятную – причину этого оскопления.

16. Больше доверия внушает мне воззрение тех, которые, в согласии с эллинами, считают, что храм этот посвящен Гере и воздвигнут Дионисом, сыном Семелы; действительно, Дионис по дороге в Эфиопию проходил и через Сирию. Да и в самом святилище многое указывает на то, что строителем был Дионис; так, например, варварские одеяния, индийские камни и клыки слонов, принесенные Дионисом из Эфиопии. Наконец, в пропилеях храма стоят два громадных фалла с надписью: "Я, Дионис посвятил эти фаллы Гере-мачехе". Мне кажется, что это достаточно подтверждает мое мнение. Расскажу еще о другом, что находится в этом xpaмe и относится к служению Дионису. Это – фаллы, которые посвящаются Дионису эллинами и на которых обыкновенно помещают маленьких человечков из дерева, с большими фаллами, – фигурки эти называются «невроспастами». Кроме того, в правой стороне храма находится маленькое изображение человека из меди, с большим фаллом.

17. Вот что говорят о строении храма, как он возник и кто его соорудил.

Говорят, что в древности на месте современного храма стоял другой, впоследствии разрушенный временем. Нынешний же храм построен Стратоникой, женою ассирийского царя.

Мне кажется, это была та самая Стратоника, которую любил ее пасынок, чья страсть была открыта проницательным врачом царя. Когда на юношу обрушилась эта беда, он, в безвыходном положении, подчинился тяжелому злу, молча заболел. Он лежал, не чувствуя никакой боли, но лицо его побледнело, а тело чахло день ото дня. Врач не видел никаких признаков болезни и догадался, что юноша болен от страсти. Затаенную же любовь можно распознать по слабости глаз, по голосу, цвету лица, слезам. Зная это, врач сделал следующее: положив правую руку на сердце юноши, он призывал по очереди всех домашних. Кто бы ни входил в комнату больного, он оставался спокоен; но лишь только вошла мачеха, он весь задрожал, покрылся потом, изменился в лице, и сердце его усиленно забилось. По этим признакам врач угадал тайную страсть юноши.

18. Его он излечил следующим образом. Врач позвал сильно встревоженного отца и сказал ему: "Твой сын страдает не от болезни, а от греховного чувства; он ничем не болен, но одержим безрассудной страстью. Страсть эта никогда не будет удовлетворена, так как он любит мою жену, которую я ни за что не отдам ему". Врач с умыслом придумал эту ложь.

Отец тотчас же стал просить его: "Ради мудрости твоей и ради врачебного искусства, не губи моего сына. Ведь не по собственному желанию подвергся он этому несчастию, – он не волен в своей болезни. Не навлекай же из ревности к нему горе на все царство и, будучи сам врачом, не губи его". Так говорил отец, не зная истины. "Ты совершишь беззаконие, – отвечал ему врач, – если отнимешь у меня жену и тем нанесешь обиду врачу. Как бы ты сам поступил, если бы сын твой полюбил твою жену? Ведь подобной жертвы требуешь ты от меня". Отец ему на это ответил, что он ни за что не оставил бы у себя жены, если бы ему пришлось из-за нее потерять сына, когда бы тот полюбил собственную мачеху; ибо далеко не одно и то же несчастье – потерять жену или сына. Услышав эти слова, врач сказал: "Не меня ты должен просить: ведь это твою жену он любит. То, что я говорил прежде, было лишь хитростью". Эти доводы убедили царя. Он отдал сыну и жену, и царство, а сам ушел в Вавилонию; там он основал город, названный по его имени, где и скончался.

Вот что рассказывают о враче, который открыл любовь юноши и так искусно вылечил ее.

19. Эта-то вот Стратоника, живя еще с первым мужем увидела однажды во сне, что Гера дает ей приказание построить в Гелиополе храм в ее честь и угрожает в случае неповиновения страшными бедствиями. Стратоника сначала не обратила на это внимания, но когда ее постигла тяжелая болезнь, она рассказала свой сон мужу и, желая умилостивить Геру, дала обет выстроить ей храм. После этого она немедленно выздоровела, и муж послал ее в Гелиополь. Он дал ей много денег на постройку и большой отряд войска для охраны. Признав к себе одного из своих друзей, очень красивого юношу по имени Комбаб, царь сказал ему: "За твою доблесть, Комбаб, я люблю тебя больше всех наших друзей и высоко ценю тебя за мудрость и привязанность к нам, которую ты всегда проявлял. Теперь мне нужна твоя верность, так как я хочу, чтобы ты сопровождал мою жену и вместо меня построил бы святилище и распоряжался войском. Когда ты вернешься, ты будешь у нас в великом почете". В ответ на это Комбаб стал умолять царя не посылать его, не поручать ему непосильного дела, не доверять ему жены и постройки святилища. Комбаб боялся этого поручения из-за того, чтобы впоследствии царь не стал ревновать его к Стратонике, которую он должен был сопровождать один.

20. Но так как царь был непреклонен, то Комбаб попросил отсрочки на семь дней, как бы для одного очень важного дела, после исполнения которого он мог бы свободно отправиться в путь. На эту просьбу он легко получил согласие царя. Придя домой, он бросился на землю и стал горько жаловаться: "О, я, несчастный! К чему мне это доверие? Зачем мне это путешествие, злополучный конец которого я предвижу? Ведь я молод, мне придется сопровождать красивую женщину. Мне предстоят страшные несчастия, если только я не уничтожу самую возможность их возникновения. Я должен принести тяжелую жертву, которая вполне освободит меня от страха".

Решив так, Комбаб оскопил себя и отсеченную часть тела положил вместе с мирром, медом и другими благовониями в небольшой сосуд, приложив печать, которую всегда носил при себе. Потом он принялся лечить рану и вскоре оправился настолько, что был в состоянии предпринять путешествие. Тогда он пошел во дворец и в присутствии многих дал царю сосуд и сказал: "Господин мой, этот драгоценный сосуд лежал у меня в доме, и он мне очень дорог. Теперь, отправляясь в далекий путь, я поручаю его тебе. Сохрани мне его в безопасном месте. Мне он дороже золота и милее жизни. Когда я вернусь, я хочу получить его целым и невредимым". Царь взял сосуд, запечатал его также и своей печатью и отдал на сохранение казначеям.

21. После этого Комбаб благополучно совершил путешествие и, прибыв в Гелиополь, усердно принялся за постройку храма. Дело это длилось три года, в течение которых и произошло то, чего опасался Комбаб. Стратоника, проводившая вместе с ним много времени, постепенно влюблялась в него, и в конце концов любовь эта превратилась в бешеную страсть. Жители Гелиополя говорят, что это произошло по воле Геры; она знала, что Комбаб чист, но хотела наказать Стратонику за то, что она неохотно обещала ей выстроить храм.

22. Сначала Стратоника держала себя благоразумно и скрывала свою болезнь. Но молчание увеличило ее страдания; тогда она стала на виду у всех терзаться и плакать по целым дням. Она постоянно звала к себе Комбаба, который для нее сделался всем. Наконец, не зная, чем помочь своему горю, она начала искать благовидный предлог для признания. Боясь доверить свою любовь третьему лицу и стыдясь самой открыть свое чувство Комбабу, она задумала вступить с ним в разговор, опьянив себя вином, – ведь вместе с вином приходит откровенность, а неудача не будет постыдной, так как все, сделанное в опьянении, забывается.

Как она задумала, так и сделала. Встав после обеда, она пошла в дом, где жил Комбаб, с мольбами охватила его колени и призналась в любви. Но он сурово выслушал ее слова, отказал ей в просьбе и упрекнул ее за опьянение. Тогда Стратоника стала угрожать, что наложит на себя руки. Комбаб в испуге рассказал ей о своем несчастье и открыл ей всю истину. Эта неожиданность успокоила страсть Стратоники, но любовь свою она не могла забыть. Проводя целые дни с Комбабом, она утешала этим свое безнадежное чувство.

Подобную же любовь и теперь еще можно встретить в Гелиополе. Женщины страстно влюбляются в галлов, которые, в свою очередь, безумно к ним стремятся; такая любовь не вызывает ничьей ревности и почитается даже священною.

23. Однако то, что произошло в Гелиополе со Стратоникой, не осталось скрытым от царя. Многие, вернувшись домой, обвиняли ее и рассказывали обо всем царю. Страдая от этого, царь еще до окончания постройки отозвал Комбаба.

Другие рассказы об этом событии нельзя считать правдой. Стратоника будто бы, не достигшая того, к чему стремилась, сама написала мужу, обвиняла Комбаба в покушении на ее честь. Рассказы эллинов о Сфенебее и Федре кносской ассирийцы относят к Стратонике. Я же сомневаюсь, чтобы Сфенебея или Федра могли так поступить, особенно если Федра действительно любила Ипполита. Впрочем, пусть все будет так, как оно было.