Текст книги "Лукиан Самосатский. Сочинения"

Автор книги: Лукиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 81 страниц)

ПЕРЕПИСКА С КРОНОМ

Перевод Н. П. Баранова

Письмо первое

ПРИВЕТ ОТ МЕНЯ КРОНУ

19. Я уже и раньше писал тебе откровенно о моем положении и о том, что по бедности моей мне одному лишь угрожает опасность не получить своей доли в том празднике, о котором ты возвестил людям. Я, помнится, присовокупил, что бессмысленнейшим считаю такой порядок, когда одни из нас, людей, богатеют сверх меры и живут в роскоши, не делясь тем, что имеют, с более бедными, а другие от голода погибают и все это накануне Кроновых праздников. Но поскольку ты мне на то письмо ничего не ответил, я счел нужным снова напомнить тебе о том же самом. Дело в том, любезнейший Крон, что тебе следовало бы сначала уничтожить это неравенство и все блага предоставить на общее пользование, а потом уже давать приказ относительно праздника. А так, как сейчас обстоит дело, муравью с верблюдом не тягаться, по пословице. Или еще лучше: вообрази себе трагического актера, который одной ногой стоит на подножье, которое представляют трагические котурны, другую же ногу оставим ему босой. Так вот, если актер вздумает в таком виде передвигаться, – ты сам понимаешь, – ему придется делаться попеременно то высоким, то низким, смотря по тому, на какую ногу он ступит. Такое же точно неравенство существует в нашей жизни: одни, подвязав котурны, выступают перед нами в торжественном хоре, ведомые счастливой Судьбой, а мы, большинство, собственной подошвой на землю ступаем, хотя, будь уверен, могли бы не хуже тех играть и двигаться, если бы кто-нибудь нас снарядил подобно актерам.

20. Однако от поэтов слыхал я рассказ, будто в старину у людей не так обстояли дела, когда ты еще один правил миром. Земля незаселенная, невспаханная рождала людям всякие блага, так что для каждого был готов обед: ешь досыта, а реки – одни вином, другие молоком, а третьи даже медом текли; лучше же всего, сами люди, говорят, в те времена золотыми были, бедность даже и близко к ним никогда не подходила. Нас же самих даже свинцовыми, пожалуй, было бы несправедливо назвать, а разве чем-нибудь еще менее ценным. И пища в трудах большинством добывается, но зато нужда и безвыходность, «охи» и всякие "откуда бы достать" и – "судьба наша горькая". И много еще подобных благ нам, беднякам, предоставлено. Но будь уверен, все это меньше бы нас мучило, если бы богачей мы не видели, которые в этаком блаженстве живут, столько золота, столько серебра под замками держат, столько одежды имеют и рабами, выездами, доходными домами, поместьями и всякой всячиной владея в изобилии, – не только никогда ничем с нами не поделятся, но и глядеть-то на нас в большинстве не считают нужным.

21. Вот это нас всего больше душит, Крон, и невыносимым нам представляется такое положение, когда один, развалясь на пурпурных покрывалах, среди множества благ, нежится, рыгает и, друзьями славословимый, справляет беспрерывный праздник, а я и мне подобные лишь во сне грезим, не удастся ли откуда-нибудь достать четыре обола, чтобы можно было хотя бы хлебом или горстью муки ячменной наполнить желудок и лечь спать, пощипывая на закуску кардамон, кресс-салат или грызя головку лука. Итак, Крон, если бы это изменить и переделать на жизнь для всех равную, или, в крайности, самим богачам приказать, чтобы они не в одиночку наслаждались благами, но из множества мер золота одну щепотку на нас на всех отсыпали и из одежды хотя бы ту, что молью поедена, выдали, право же, это бы их не обидело. Ведь все это гибнет и от времени портится. Лучше было бы отдать это нам, чтобы было что на себя накинуть, чем гноить в ящиках и сундуках, покрытое густой плесенью.

22. Да и обедать каждому из богачей следовало бы, приглашая к себе кто – четвертых, кто – пятерых из бедняков; однако обращаться с простыми людьми на обеде не по нынешнему обыкновению, но более демократично, чтобы все получали долю равную, а не так, как теперь: одни набивают желудок яствами, и слуга стоит перед ним, дожидаясь пока тот не откажется есть, а как к нам подойдет, едва мы приготовимся протянуть руку – слуга уже спешит пройти мимо, только показав нам миску или то, что осталось от пирога. И когда подают жареного кабана, не следовало бы кравчему класть перед хозяином полсвиньи целиком, вместе с головой, а остальным подносить кости, во что-нибудь завернутые. Надо было бы и виночерпиев предупредить, чтобы не дожидались, чтобы семь раз попросил пить каждый из нас, но если раз велит – тотчас и наливали бы; и чашу подавать большую, наполнив доверху, как и хозяину. И самое вино должно быть для всех пирующих одно и то же; в самом деле, где, в каком законе написано, чтобы один напивался благоухающими винами, а у меня желудок разрывался от неперебродившего сока.23. Если ты все сказанное исправишь и переустроишь, Крон, – ты сделаешь так, что жизнь станет действительно жизнью и праздник – настоящим праздником. В противном случае, пусть богачи празднуют, мы же ляжем спать, от всей души желая им, когда придут после купанья к столу, чтобы раб опрокинул у них амфору и разбил ее, чтобы у повара пригорела похлебка, и, по рассеянности, он положил в чечевицу соленую рыбу; чтобы забежавшая собака сожрала всю колбасу, пока повара заняты другим делом, и полпирога в придачу. А свинья, лань, поросята, в то время как будут жариться, пусть учинят то же, что Гомер о быках Гелиоса рассказывает; или еще того лучше: пусть не поворачиваются медленно, но, вскочив, убегут в горы, унося с собой и вертелы. Откормленные же птицы, хотя уже ощипанные и приготовленные, пусть вспорхнут и тоже унесутся прочь, чтобы богачи без нас их и не попробовали бы.

24. А чтобы наибольшее испытать огорчение, пусть какие-нибудь муравьи, вроде индийских, вырыв из сокровищниц богачей их денежки, унесли ночью в народную казну. И одежды по небрежности смотрителей пусть будут уничтожены и в решето превращены любезными мышами, чтобы нельзя было отличить одежду от рыбацкой сети. И отроки у богачей цветущие и кудрявые, которых они Гиацинтами, Ахиллами и Нарциссами величают, пусть, протягивая им кубок, вдруг станут лысыми, пусть исчезнут их кудри и борода вырастет острая, как у тех клинобородых, что выступают в комедиях, а на висках щетина появится не в меру густая и очень колючая, середина же вся гладкой и голой останется.

Такие-то пожелания и еще того больше мы выскажем богачам, если они не решат, оставив свое чрезмерное себялюбие, на общую пользу употребить свое богатство и уделить нам из него хоть малую часть.

Письмо второе

ПРИВЕТ ОТ КРОНА МНЕ, ВЫСОКОЧТИМОМУ

25. Что ты за взор болтаешь, милейший, излагая мне в своем письме нынешнее положение и предлагая произвести передел благ. Это, скорее, дело другого, ныне правящего миром. Дивлюсь я, право, если ты один из всех людей не знаешь, что я, хоть и был в старину царем, уже давно перестал им быть, между сыновьями разделив царство. Теперь Зевс более других подобными делами занимается. Наша же власть не идет дальше игры в кости, веселого шума, песен и пьянства – да и то на срок не более семи дней. Так что в более важных случаях по вопросам, тобой затронутым, – о том, чтобы уничтожить неравенство и всем одинаково быть либо бедняками, либо богатыми, – пусть уже Зевс ведет переговоры с вами. Если же в чем-нибудь праздничном кто-нибудь обижен будет или получит лишнее – в этом случае, пожалуй, мне принадлежит решение. И я отправляю письмо богатым о пирушках, о мере золота и об одеждах, – чтобы и вам они что-нибудь посылали к празднику. Ибо справедливо и достойно богачам так поступать, как вы говорите, если нет у них никакого разумного возражения.

26. А в целом да будет вам, беднякам, ведомо, что вы в заблуждении пребываете и неправильно судите о богатых. Вы уверены, что богачи всячески блаженствуют и одни только этакую сладкую ведут жизнь, поскольку возможно им и обедать роскошно, и напиваться сладким вином, и с отроками цветущими и с женами иметь общение, и одеждами мягкими облекаться. А о том и знать не знаете, каково это все на самом деле. Ибо такая жизнь заботы возбуждает немалые и приходится богатым ночи не спать из боязни, как бы управляющий не оказался бездеятельным или не украл чего-нибудь тайком, как бы вино не прокисло, как бы в хлебе не завелись черви, а грабитель не похитил кубки, как бы народ не поверил клеветникам, распускающим слухи, будто он, богач, стремится к тирании. И все это лишь ничтожная часть того, что их огорчает. Да, если бы вы поняли, сколько у богача страхов и забот, вы решили бы, что богатства следует избегать всячески.

27. В самом деле: если бы так прекрасно жилось богачам и царям, – что же ты думаешь, неужели я такой неистовый безумец, чтобы отказаться от всего и уступить другим, а самому сидеть частным человеком и терпеть подчиненное положение. Нет, зная многочисленные бедствия, которые неизбежно сопутствуют богачам и властителям, я отказался от власти – и хорошо сделал.

28. Вот и то, о чем ты ныне так жалобно взывал ко мне – что одни-де свининой и пирогами наполняют желудки, а вы, бедняки – кресс-салат, дикий лук и чеснок грызете ради праздника, – пораздумай-ка, каково это все в действительности. В настоящее время каждый из богачей чувствует себя приятно и нисколько, может быть, не обременительно; но некоторое время спустя обратной стороной поворачивается дело. Когда на другой день вы встанете, то ни головной боли не будет у вас, как у тех после пьянства, ни тяжелой перегарной отрыжки от чрезмерного пресыщения. А богачи и этих благ отведывают и большую часть ночи, пропутавшись с мальчиками, либо с женщинами, либо еще как-нибудь, по указке своей козлиной похоти, – глядишь, и нажили без труда кто истощение, кто чахотку, кто водянку – от избытка наслаждения. А кого из них ты мог бы, не задумываясь, указать, кто бы не был весь желтым, не выглядел совсем как труп? Кто из них до старости дошел на собственных ногах, а не доставлен четырьмя рабами на носилках, весь в золоте снаружи и в лохмотьях изнутри, словно наряды актеров, сшитые из самых дешевых лоскутков? А вы, правда, редких рыб не пробуете и не кушаете, но неужели вы не видите, что зато ни подагра, ни чахотка вам тоже неведомы, или разве уже приключится что-нибудь по какой-либо иной причине. Впрочем, и для богачей не представляет приятности изо дня в день вкушать яства до полного пресыщения – напротив, ты увидишь иной раз, что богачи с такой же жадностью тянутся за простыми овощами или луковицей, с какой ты смотришь на их зайцев и жареную свинину.

29. Я не стану говорить, сколько у богачей еще разных горестей: сын беспутный, или жена, в раба влюбленная, или любовник, поддерживающий связь больше по необходимости, чем ради удовольствия, и, вообще, много есть такого, чего вы как раз не знаете, а смотрите только на их золото да пурпур. Когда случается увидеть богачей, выезжающих на белой упряжке, вы раскрываете рты от изумления и склоняетесь перед ними. А вот если бы вы глядели на них свысока, презирали их, не оглядывались на серебряную повозку, не засматривались во время беседы на украшающий их палец смарагд и, случайно коснувшись плаща, не удивлялись его мягкости, но оставили бы богачей один на один с их богатством, – поверьте, они сами бы пришли к вам и просили с ними откушать, чтобы выставить вам напоказ свои ложа, столы и посуду, ибо во всем этом нет никакой пользы, если обладание происходит без свидетелей.

30. И, конечно, не трудно обнаружить, что большинство вещей богачи ради вас приобретают, не для того, чтобы самим ими пользоваться, а для того, чтобы вы удивлялись им.

Все это я говорю вам в утешение, зная и ту, и другую жизнь. И следует вам справлять мой праздник, держа в памяти, что немного спустя всем придется уйти из жизни: и богачам, оставив свое богатство, и вам, оставив свою бедность. Но, тем не менее, я, согласно обещанию, отправляю богачам письмо и убежден, что они не пренебрегут написанным мною.

Письмо третье

ПРИВЕТ БОГАЧАМ ОТ КРОНА

31. Бедняки недавно прислали мне письмо, в котором жаловались, что вы не уделяете им ничего из вашего имущества, и, в общем, просили меня общими для всех сделать блага жизни, чтобы каждый бедняк имел в них свою долю: справедливо, по их словам, установить полное равенство и уничтожить такое положение, когда один получает удовольствий больше, чем нужно, а другой совсем ничего не получает. Я со своей стороны ответил им, что эти вопросы лучше разберет Зевс. Относительно же настоящего праздника и тех обид, которым они, по их мнению, должны на нем подвергнуться, – я видел, что тут мне принадлежит решение, и обещал написать вам. Требования, которые выставляют бедняки, по-моему, умеренны. "Как, – заявляют они, – замерзая на холоде, голодом одержимые, мы можем при этом праздновать". А потому, если я хочу, чтобы и бедняки участвовали в празднике, они предлагают мне заставить вас выдать им из одежды, у вас имеющейся, ту, что окажется лишней и будет погрубее, чем для себя приготовленная, равно и несколько зерен золота уделить. Если вы это сделаете, говорят они, то и бедняки со своей стороны не будут дальше оспаривать у вас ваше добро судом Зевса. В противном случае они грозят, что потребуют передела в первый же день, когда Зевс будет разбирать дела. Таковы условия бедняков, не слишком-то для вас тяжелые по сравнению с огромными состояниями, которыми вы обладаете, успешно ведя свои дела.

32. Зевс! Чуть не забыл: и относительно обедов, – хотелось бы им обедать с вами и об этом они настоятельно просили упомянуть в этом письме, так как ныне-де вы одни роскошествуете, заперев свои двери, а если иногда и подумаете угостить кого-нибудь из бедняков, то больше неприятностей, чем радости оказывается в этом обеде, и чуть не все совершающееся превращается для них в оскорбление: например, им не дают пить вино, одинаковое с другими гостями, как будто они, о заступник Геракл, люди несвободные. И осуждения они достойны за то, что не решаются среди обеда встать и уйти, оставив вас со всем вашим пиршеством. Но уж хоть бы вволю напиться, а то, по их словам, и того не бывает, ибо у ваших виночерпиев, как у спутников Одиссея, воском заткнуты уши. Остальное настолько позорно, что я даже не решаюсь говорить о нем, взять хотя бы их жалобы на способ, каким делится мясо, и на слуг, которые подле вас стоят, пока вы переполнитесь снедью, и пробегают мимо них, и много еще других подобных проявлений мелочности, которые совершенно не пристали людям благородным. Куда радостней и дружнее пирушка, на которой царит равенство. Затем и зовется «равнодавцем» предводитель ваших попоек, чтобы все получали поровну.

33. Итак, примите меры, чтобы бедняки больше не обвиняли вас, но почитали и любили, получив то немногое, что для вас будет расходом неприметным, а для них в черный день подарком навсегда памятным. Иначе вам не придется и в городах обитать, если бедняки не будут вместе с вами согражданами, бесчисленную со своей стороны внося дань на процветание городов. Некому будет восхищаться вашим богатством, если вы будете богачами сами по себе и под покровом темноты. Нет. Пусть увидят многие и подивятся вашему серебру и столам, их поддерживающим; пусть пьют за ваше здоровье и, осушая кубок, осматривают его со всех сторон и в тяжести его убеждаются, собственными взвесивши руками, любуются тонкостью рисунка и заключенным в нем повествованием и количеством золота, расцветшего на кубке под рукой художника. Ведь мало того, что вы прослывете людьми добрыми и человеколюбивыми – вы и от зависти со стороны бедняков избавитесь: ибо кто из людей умеренных станет завидовать богачу, который не забывает других и готов с ними поделиться, кто не пожелает ему прожить долгие годы, наслаждаясь благами жизни. А так, как вы живете сейчас – счастье не находит свидетелей, богатство порождает зависть, жизнь протекает безрадостно.

34. Никогда, я уверен, не сравняются между собой удовольствия тех, кто в одиночестве, словно львы или угрюмые волки, набивают себе желудок, и тех, кто пирует среди разумных гостей, готовых всяческую оказать услугу: они не позволят пирушке оставаться немой и безгласной, но наполнят беседу застольными рассказами, безобидными шутками и всяческим весельем, предаваясь приятнейшим развлечениям, что любезны Дионису и Афродите, любезны и Харитам. После, на следующий день, везде рассказывая о вашем радушии, бедняки заставят всех полюбить вас. Это и дорогой ценой купить стоило бы.

35. Ответьте мне: если бы бедняки при встрече с вами, зажмурив глаза, проходили мимо, допустим это, – разве не огорчило бы вас отсутствие людей, которым вы могли бы показать ваши пурпурные одежды, многочисленную толпу, сопровождающую вас, и перстни огромные. Я уже не буду говорить о том, что злые замыслы и ненависть против вас неизбежно зарождаются в бедняках, если вы предпочтете одинаково наслаждаться своей роскошью. Ибо пожелания, которыми они вам угрожают, чудовищны. Да минуют они вас, и да не будут бедняки поставлены в необходимость произнести эти пожелания. Ибо вам уже не придется тогда отведать ни колбасы, ни пирога, но разве только обгрызков собаки, в чечевицу у вас попадет соленая рыбешка, а кабан и лань, когда их будут жарить, задумают бежать из кухни в горы, а куры, гони-погоняй, без крыльев полетят прямо в руки к этим самым беднякам. И хуже всего то, что самые цветущие виночерпии во мгновение ока станут лысыми, после того, как они вдобавок разобьют кувшин с вином.

Вот об этом всем подумайте и решите, что бы сделать для праздника приличествующее и для вас наибезопаснейшее. Облегчите великую бедность этих людей и ценой небольших издержек вы превратите бедняков в безупречных друзей.

Письмо четвертое

ПРИВЕТ ОТ БОГАЧЕЙ КРОНУ

36. Итак, ты думаешь, Крон, что только к тебе одному бедняки обратились с этим письмом, и ты не знаешь, что Зевс уже оглох от их воззваний, от требований, все того же самого передела, от жалоб на судьбу, которая-де неравное учинила распределение, и на нас за то, что мы, будто бы, не считаем нужным ничем поделиться с бедняками. Но он, на то он и Зевс, знает, чту за люди обращаются к нему с жалобой, и потому большей частью пропускает их слова мимо ушей. Но перед тобой все-таки мы хотим оправдаться, поскольку сейчас ты, как-никак, над нами царствуешь.

Дело в том, что мы со своей стороны все приняли во внимание, о чем ты нам пишешь: что хорошо из большого достатка помогать нуждающимся и что приятнее иметь и бедняков в своем обществе, за своим столом.

И мы всегда жили и поступали именно таким образом, назначенные равнодавцами, чтобы ни один сотрапезник наш не мог ни на что пожаловаться.

37. А бедняки вначале уверяют, что лишь в немногом нуждаются, но стоит нам раз распахнуть перед ними свои двери, и они начинают, не переставая, требовать одно за другим. И, если случится им получить все не сразу, по первому слову, – тут уже и гнев, и ненависть, и, всегда у бедняков готовое, злоречье. И они могут прилгнуть сколько им будет угодно – слушатели все-таки поверят им, как людям, точно о нас осведомленным по личному знакомству. Так что имеется лишь два выхода: или ничего не давать и стать с бедняками в отношения совершенно враждебные, или отдать все и немедля превратиться в бедняка, и самому сделаться одним из попрошаек.

38. Но все остальное еще полбеды. На самом же обеде: когда беднякам самим лень станет обжираться и набивать свой желудок, после того как выпьют более, чем достаточно, они то мальчика красивого, подающего им кубок, украдкой за руку ущипнут, то к наложнице или к законной супруге хозяина подбираются. Потом их рвет по всей столовой. А на другой день, вернувшись домой, бедняки бранят нас, повествуя о том, как они жаждали и мучились голодом. И если тебе кажется, что мы это понапрасну на них наговариваем, вспомни вашего прихлебателя, Иксиона: вы удостоили его приглашения к своему столу, дали ему равную с вами честь, а он напился и на Геру покусился, милый человек.

39. По этим-то и подобным им причинам мы решили на будущее время, безопасности нашей ради, совершенно закрыть беднякам доступ в наши дома. Если же в твои дни бедняки соберутся на пирушку с тем, чтобы проявить в просьбах умеренность, как они сейчас об этом заявляют, и не будут чинить на пирах никаких оскорблений хозяевам – что же, в добрый час; пусть войдут в наше общество и вместе с нами пируют. И кое-что из одежды мы пошлем им, как ты велишь, и золота, сколько можно, – и даже еще приплатим, и вообще ничего не забудем. А бедняки, со своей стороны, отбросив всякие хитрости в общении с нами, пусть из льстецов и прихлебателей превратятся в друзей. Таким образом ни в чем ты не сможешь упрекнуть нас, если бедняк согласится поступать как должно.