Текст книги "Последняя милость"

Автор книги: Луиза Пенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Глава 26

– Проходите, располагайтесь.

Саул повесил их тяжелые пальто в шкаф и с трудом закрыл дверцу. Он решил, что сегодняшний день станет первым днем его новой жизни, а новую жизнь нельзя начинать со лжи. Саул Петров решил говорить только правду. Разве что умолчав о некоторых фактах.

Гамаш прошел в гостиную, оглянулся по сторонам и принюхался. В комнате пахло дымом, но это не был запах древесного дыма от пылающих в камине дров. Он был резким и синтетическим. Все чувства старшего инспектора обострились. Казалось, что время потекло медленнее. Может быть, где-то загорелась проводка? Подобные старые дома строились людьми, которые привыкли к жизни в лесной глуши и знали почти все о циклах живой природы и почти ничего об электричестве. Прищурившись, Гамаш внимательно осматривал стены, розетки и светильники в поисках предательского синеватого облачка дыма, но ничего не находил. Равно как и его уши не улавливали характерного потрескивания электрического разряда. Происхождение едкого, неприятного запаха оставалось непонятным.

Лемье, стоявший рядом с Гамашем, заметил, с каким повышенным вниманием его шеф осматривает ничем не примечательную комнату, и судорожно пытался понять, что именно его так заинтересовало.

– Что это за запах, месье Петров? – спросил Гамаш.

– Какой запах? – притворно удивился тот. – Я ничего не чувствую.

– Я чувствую, – вмешался Бювуар. – Пахнет чем-то вроде горелой пластмассы.

– Ах, это! – рассмеялся Петров. – Я просто бросил в камин одну старую, ненужную пленку. Не стоило этого делать. Надо было выкинуть ее в мусорное ведро. Я как-то не подумал о запахе, – объяснил он с обезоруживающей улыбкой.

Гамаш подошел к камину и посмотрел на черно-желтую расплавленную массу, которая с шипением пузырилась на поленьях. Старая пленка. А может быть, не такая уж и старая? Теперь определить это было невозможно.

– Да, – согласился он. – Вы правы. Этего действительно делать не стоило.

Под пристальным взглядом Гамаша Саул чувствовал себя крайне неуютно. Он давно привык к тому, что люди, в частности Сиси, смотрят как бы сквозь него. С Гамашем все было по-другому. Он не смотрел сквозь Саула. Он видел его насквозь.

Новая жизнь Саула Петрова началась менее получаса назад, а ему уже приходилось изворачиваться и врать. Тем не менее Саулу почему-то казалось, что этот большой, спокойный человек способен его понять. Усадив Гамаша и его спутников в кресла, он сел сам и приготовился к исповеди. Это было необходимо, если он действительно хотел начать жизнь с чистого листа. Он был готов расплакаться от нахлынувшего на него чувства глубокой благодарности к этому инспектору из Сюртэ, который пришел выслушать его. Саул получил ортодоксальное католическое воспитание, но, подобно большинству своих сверстников, отвергал и церковь, и священников, и вообще все, связанное с религией. Однако сейчас, в этой довольно убогой и совсем не похожей на церковь комнате, где роль витражей выполняли прикрепленные к стенам пластиковые подставки для столовых приборов, ему вдруг нестерпимо захотелось упасть на колени и покаяться во всех своих грехах.

– Я должен вам кое-что рассказать… – начал он.

Гамаш не произнес ни слова. Петров посмотрел в его добрые задумчивые глаза, и внезапно весь окружающий мир перестал существовать. Остались только они вдвоем.

– Мы с Сиси были любовниками. Уже почти год. Я не уверен, но думаю, что ее муж об этом знал. Боюсь, мы не особенно скрывали наши отношения.

– Когда вы в последний раз были вместе? – спросил Бювуар.

– Утром того дня, когда она погибла, – Саул с трудом заставил себя отвести взгляд от Гамаша и перевести его на напряженного молодого человека, сидящего в соседнем кресле. – Она приехала ко мне, и мы занимались сексом. Наша связь была чисто физической. Между нами никогда не было настоящей близости. Она была совершенно равнодушна ко мне, а я к ней.

Это признание далось ему нелегко, и, сделав его, Саул с облегчением вздохнул.

– Она не говорила вам, почему решила купить дом в деревне? – продолжал расспрашивать его Бювуар.

– В Трех Соснах? Нет. Я сам не раз задавал себе этот вопрос. Сиси никогда ничего не делала без причины. И чаще всего этой причиной были деньги.

– Вы считаете, что она была меркантильной?

– Несомненно. Даже со мной она спала из-за денег. Я не настолько глуп, чтобы считать себя великим любовником. Это была часть оплаты за мою работу. Натурой, так сказать.

Саул говорил и стыдился собственных слов. Он признавался этим людям в том, в чем долгое время не решался признаться даже самому себе. Неужели это правда? Неужели он действительно выставлял Сиси сознательно заниженные счета, потому что она с ним спала?

– Я, конечно, могу ошибаться, но у меня создалось впечатление, что что-то в этом месте очень привлекало Сиси. Причем это были отнюдь не тишина и покой. В этом мире ее волновали только деньги. И престиж.

– Расскажите, что вы делали в тот день, когда она погибла, – сказал Бювуар.

– Я встал около семи, растопил камин, поставил кофейник и стал ждать Сиси. Я знал, что она обязательно приедет, и она действительно приехала около восьми. Мы почти не разговаривали. Правда, я поинтересовался, как прошел рождественский вечер, но она лишь пожала плечами. Мне всегда было очень жаль ее дочь. Не приведи Господь иметь такую мать. Как бы там ни было, она провела у меня около часа и уехала. Мы договорились встретиться на благотворительном завтраке в Легион-холле.

– Когда она решила поехать туда?

– Простите?

– Ну, она заранее планировала поехать на этот завтрак или, может быть, приняла решение в последнюю минуту?

– A-а, нет. Это была запланированная поездка. Когда я сообщил ей о завтраке, оказалось, что она все знает. Она уже была на аналогичном мероприятии в прошлом году, сразу после покупки дома, и теперь хотела, чтобы я сделал ее фотографии в окружении «местного населения». Это ее слова, не мои. Поэтому я тоже отправился в Легион-холл и отснял пару кассет. Потом мы перешли на озеро. Холод был ужасный. Даже камера замерзла, и мне пришлось на некоторое время засунуть ее под пальто, чтобы отогреть. Я ходил вокруг Сиси, пытаясь найти наиболее удачный ракурс. Она была не особенно фотогенична, поэтому освещение имело очень большое значение. Кроме того, желательно было ввести в композицию еще какой-то интересный объект, чтобы не акцентировать излишнее внимание на фигуре Сиси. Старая дама рядом с ней была просто потрясающей. Выразительное волевое лицо. А один ее взгляд чего стоил! – Петров невольно рассмеялся, вспоминая, что Кей смотрела на Сиси, как солдат на вошь. – Она все время одергивала Сиси, требуя, чтобы та сидела спокойно. И вы знаете, на моей памяти она была первым человеком, которого Сиси послушала. Я бы тоже послушал. Вид у старушки был довольно устрашающий. Как бы там ни было, Сиси сидела спокойно. Почти. Это значительно облегчало мою работу.

– А почему Кей Томпсон пришлось требовать, чтобы Сиси сидела спокойно? – поинтересовался Гамаш.

– Понимаете, она была очень нервозной. Не могла усидеть на месте. Постоянно вскакивала, чтобы поправить картину, подвинуть пепельницу, переставить лампу. Она постоянно стремилась упорядочить все вокруг по собственному усмотрению. Думаю, что и во время игры она все время беспокойно ерзала на стуле, и это действовало на нервы ее соседке. По крайней мере, вид у нее был такой, как будто она готова была убить Сиси.

Гамаш понимал, что последняя фраза была не более чем образным выражением, и Саул произнес ее без всякой задней мысли.

– Сегодня из лаборатории прислали ваши проявленные пленки и фотографии.

Бювуар подошел к столу и выложил на него серию снимков. Последние минуты жизни Сиси и героические попытки жителей Трех Сосен ее спасти.

– Вы не замечаете ничего странного? – поинтересовался он.

Петров склонился над фотографиями. Примерно через минуту он выпрямился и отрицательно покачал головой.

– Нет. Насколько я помню, именно так все и выглядело со стороны.

– А вам не кажется, что здесь кое-чего не хватает? Например, целой серии фотографий, на которых должен был быть запечатлен момент убийства? – Бювуар повысил голос. В отличие от Гамаша, который мог спокойно сидеть и часами болтать с подозреваемыми в надежде, что они чем-то выдадут себя, инспектор предпочитал тактику нападения.

– Наверное, как раз тогда у меня замерзла камера, и мне пришлось ее отогревать, – сказал Петров. Он смотрел на лежащие на столе фотографии и старался полностью сосредоточиться на них. Это помогало ему не впасть в панику. От страха он мог нагрубить инспектору или, еще того хуже, снова проникнуться жалостью к себе – состояние, которое за время знакомства с Сиси стало для него привычным.

– Надо же, как неудачно! – Бювуар демонстративно повел носом. – Вам не кажется, что в этой комнате пахнет преступлением? Нет? Странно, учитывая, что вы только что сожгли пленку, на которой было сфотографировано убийство Сиси.

– Зачем мне было это делать? То есть я хочу сказать, что если бы у меня действительно была такая пленка, то это бы служило неопровержимым доказательством того, что я не убивал Сиси.

Логика фотографа охладила пыл Бювуара.

– Уверяю вас, я отдал все пленки, которые отснял в тот день.

Прищурившись, инспектор смотрел на Саула, который, казалось, съежился под его пристальным взглядом. Этот человек явно врал. Но опровергнуть эту ложь было невозможно. Бювуару нечего было противопоставить последнему аргументу Саула Петрова.

Пришлось уйти ни с чем. Раздраженный Бювуар быстрым шагом направился к машине. Лемье, которому совсем не хотелось попасться ему под горячую руку, немного отстал. Гамаш задержался на пороге. Сощурившись от яркого солнца, он осторожно вдохнул обжигающе холодный воздух.

– Здесь очень красиво. Вы счастливый человек, месье Петров.

Он снял перчатку и протянул Саулу большую теплую руку.

Саул пожал ее, и ему был приятен этот простой человеческий контакт. Он так долго пробыл рядом с Сиси, что уже начал забывать о том, что люди по своей природе теплокровны.

– Постарайтесь не наделать глупостей, – добавил Гамаш.

– Я сказал вам правду, старший инспектор.

– Надеюсь, что это действительно так. – Гамаш улыбнулся и, чувствуя, что его лицо уже начинает онемевать от холода, быстро зашагал к машине.

Петров вернулся в теплую гостиную и в окно наблюдал за тем, как машина с офицерами Сюртэ исчезает за поворотом. Потом он еще раз окинул взглядом чудесный новый мир, который открылся перед ним только сегодня, и подумал о том, что предупреждение инспектора запоздало. Он уже наделал глупостей. Порывшись в ящике стола, Саул нашел ручку и чистую рождественскую открытку. Написав короткое письмо, он направился в Сан-Реми, чтобы опустить его в почтовый ящик.

– Останови машину, – попросил Гамаш.

Бювуар затормозил и вопросительно посмотрел на шефа. Старший инспектор сидел на пассажирском сиденье и, прищурившись, смотрел в окно. При этом его губы слегка шевелились. Через минуту он закрыл глаза, улыбнулся и встряхнул головой.

– Мне нужно поговорить с Кей Томпсон. Высади меня в Уильямсбурге и возвращайся в Три Сосны. Отвези Кларе Морроу видеокассету «Лев зимой» и попроси ее показать тебе, что она имела в виду. Она поймет.

Бювуар кивнул и развернул машину по направлению к Уильямсбургу.

Гамаш только что сообразил, что именно хотела сообщить ему Клара во время их сумбурного разговора. И если она была права, то это могло многое объяснить.

– К черту Папу?

Гамаш даже представить себе не мог, что когда-нибудь произнесет вслух подобную фразу. Тем более в форме вопроса.

– Именно эти слова они выкрикивали!

Кей пристально смотрела на него своими проницательными голубыми глазами, которые в этот день были как будто подернуты поволокой. В ней чувствовался какой-то надлом. Эмили Лонгпре сидела на диване рядом с подругой и не сводила с нее обеспокоенного взгляда.

– Как вы думаете, почему? – спросила Кей.

Этот вопрос был очень хорошо знаком Гамашу. Он сотни раз задавал его другим, и вот теперь его задавали ему самому. У старшего инспектора было ощущение, что происходит нечто недоступное его пониманию, что каждое сказанное слово имеет какой-то особый подтекст, которого он просто не может почувствовать.

Он ненадолго задумался, глядя в венецианское окно скромной комнаты Кей в уильямсбургском доме престарелых. Из него открывался изумительный вид на озеро Брюме. Солнце клонилось к закату, и окружающие озеро холмы отбрасывали длинные тени, которые разрезали поверхность озера пополам, так что половина его находилась в темноте, а половина ярко сверкала в свете солнечных лучей. Как инь и ян. Гамаш смотрел в окно, и красивый пейзаж постепенно исчезал, уступая место совсем другой картине. Он видел перед собой сидящих в окопах мальчишек, в глазах которых плескался ужас. Они понимали, что их собираются принести в жертву, и были готовы пожертвовать собой.

– Интересно, знали ли они о том, что слова могут убивать? – задумчиво произнес Гамаш, размышляя вслух. Он видел перед собой совершенно беззащитных, трогательно юных ребят, которые готовились к неминуемой смерти.

Что они должны были чувствовать в эти минуты? Гамаш попытался поставить себя на их место и не смог. Он сам не раз оказывался в смертельно опасных ситуациях, но они всегда возникали спонтанно, не оставляя времени на размышления. Гамаш отнюдь не был уверен в том, что смог бы терпеливо ждать неизбежного конца, зная, что нет почти никакой надежды.

– Какая чушь! Слова «К черту Папу!» не способны никого убить, – фыркнула Кей. – Интересно, что делаете вы сами, когда в вас стреляет убийца? Бежите за ним и громко выкрикиваете «Tabernacle! Sacré! Chalice!» ? [63]63
  Храм! Проклятье! Потир!


[Закрыть]Если это так, то я надеюсь, что в смертельно опасной ситуации рядом со мной окажетесь не вы. Merde [64]64
  Дерьмо.


[Закрыть].

Гамаш рассмеялся. Его глубокомысленное замечание явно не произвело впечатления на Кей Томпсон. Наверное, она была права. Ему не дано было понять, почему молодые люди во время битвы на Сомме выкрикивали именно эту фразу.

– Я хотел показать вам кое-какие фотографии, – сказал он, разложив на столе снимки, сделанные Саулом.

– Кто это? – спросила Кей.

– Это ты, та belle, – улыбнулась Эмили.

– Ты шутишь? Ужас! Я похожа на картофелину, торчащую из корзины с грязным бельем.

– На некоторых фотографиях видно, что вы разговариваете с Сиси. Что вы ей говорили? – спросил Гамаш.

– Я говорила ей, чтобы она сидела спокойно. Она постоянно ерзала. Меня это раздражало.

– И она вас послушалась? Почему?

– Все слушаются Кей, – с улыбкой сказала Эмили. – Как и ее отец, она прирожденный лидер.

Гамаш подумал о том, что это не совсем так. Из трех подруг настоящим лидером была Эмили Лонгпре, хотя ее лидерство и не носило показного характера.

– Наша Кей много лет руководила «Лесопильней Томпсон» на горе Эко. Без всякой посторонней помощи. У нее в подчинении находились десятки лесорубов, и все они ее уважали и любили. Это было самое преуспевающее лесозаготовительное предприятие в округе.

– Если уж я могла заставить любого из своих дикарей раз в неделю принимать ванну, то угомонить Сиси мне не составило особого труда, – фыркнула Кей. – Всегда терпеть не могла нервозных людей.

– Нам стало известно, что де Пуатье – не настоящая фамилия Сиси, – сказал Гамаш, внимательно наблюдая за выражением лиц обеих женщин. Но они продолжали рассматривать лежащие на столе фотографии и никак не отреагировали на его слова. – Мы полагаем, что ее мать родом из Трех Сосен, и Сиси решила переехать сюда именно по этой причине. Она хотела найти свою мать.

– Бедняжка, – сказала Эмили, но глаз не подняла. Ее взгляд был по-прежнему устремлен на фотографии. – Ей это удалось?

– Найти мать? – уточнил Гамаш. Ему показалось, что Эмили сознательно избегает встречаться с ним взглядом. – Не знаю. Но зато я знаю, что имя или фамилия ее матери начиналось на букву L.Вы, случайно, не знаете женщину с таким инициалом?

– Знаю, – улыбнулась Эмили. – Ее фамилия Лонгпре.

Кей рассмеялась скрипучим смехом.

– Бросьте, старший инспектор. Вы же не можете всерьез подозревать, что Эм – мать Сиси? Вы думаете, она могла бы отказаться от своего ребенка? Эм абсолютно не способна на подобный поступок. Скорее уж она смогла бы выиграть матч по керлингу.

– Благодарю тебя, дорогая, за то, что ты обо мне такого хорошего мнения.

– Может быть, вы вспомните кого-нибудь еще?

Обе женщины ненадолго задумались и одновременно отрицательно покачали головами. Но Гамаш им не поверил. Они явно что-то скрывали. И Эм, и Кей прожили в Трех Соснах всю свою жизнь и, следовательно, не могли не знать мать Сиси. В пятидесятые годы в маленькой квебекской деревушке беременная девушка наверняка привлекала к себе всеобщее внимание.

– Позвольте мне подвезти вас, старший инспектор, – предложила Эм после долгой неловкой паузы.

Гамаш начал собирать фотографии, и внезапно одна из них привлекла его внимание. Кей сердито косилась на Сиси, которая пристально смотрела на стоящий перед ней стул. Было очевидно, что ей не терпится добраться до него. Старший инспектор понял, как именно убийце удалось осуществить задуманное.

Глава 27

Супруги Морроу включили телевизор, и Бювуар вставил в плеер видеокассету.

Его не особенно вдохновляла перспектива двухчасового просмотра какого-то старого английского фильма, где наверняка не было ничего, кроме длинных, нудных диалогов. Ни взрывов. Ни драк. Ни секса. Бювуару казалось, что валяться в постели с гриппом и то увлекательнее, чем смотреть «Лев зимой». Агент Лемье нетерпеливо ерзал рядом с ним на диване.

Детский сад.

По просьбе Гамаша Эмили Лонгпре высадила его у бывшего дома Хедли.

– Хотите, я подожду вас, старший инспектор?

– Благодарю за предложение, мадам, но не нужно. Небольшая прогулка пойдет мне на пользу.

– Сегодня очень холодно, а к вечеру похолодает еще больше.

Эм показала на приборную панель. На небольшом дисплее высвечивались часы и температура. Минус пятнадцать, а ведь солнце село всего несколько минут назад. Было полпятого вечера.

– Мне никогда не нравился этот дом, – сказала Эм, глядя на готические башенки и ложные окна фасада. Чудь дальше сияли манящие огни Трех Сосен, обещая приятную компанию и аперитив у весело пылающего камина. Гамаш с усилием открыл заиндевевшую дверцу, которая протестующе скрипнула. Он проводил взглядом машину Эмили и, после того как она исчезла за гребнем холма, повернулся к дому. Свет горел только в окнах гостиной. Старший инспектор нажал кнопку звонка.

– Входите, входите скорее, старший инспектор! – Ричард Лайон буквально втащил его в прихожую и захлопнул дверь. – Ужасная ночь.

Он понимал, что его показная сердечность выглядит фальшиво. Неужели он не способен говорить нормальным человеческим голосом? Надо представить себе, как бы вели себя на его месте люди, которыми он восхищался. Президент Рузвельт, например. Или капитан Жан-Люк Пикар из «Звездного пути».

– Чем могу быть полезен? – Лайону понравилось, как он задал этот вопрос. Спокойно, сдержанно, уверенно. Теперь главное было ничего не испортить.

– Мне нужно задать вам пару вопросов, но прежде всего я хотел узнать, как ваша дочь.

– Кри?

Ну почему каждый раз, когда он спрашивал о Кри, у Лайона был такой озадаченный и удивленный вид, как будто он только что обнаружил, что у него есть дочь? Или, может быть, он удивлялся тому, что кто-то вообще интересуется ее судьбой?

– Думаю, она уже приходит в себя. Немного поела. Я включил обогреватели, так что ей не холодно.

– Она разговаривает?

– Нет, но она никогда не была особенно разговорчивой.

Гамашу хотелось схватить этого апатичного мямлю за плечи и хорошенько встряхнуть. Может быть, хоть таким образом удастся вывести его из состояния летаргии? Не дожидаясь приглашения, Гамаш прошел в гостиную и сел напротив Кри. Сегодня она была одета в белые шорты, которые передавливали ее ноги, и короткую розовую майку на бретелях. Волосы, собранные в два жиденьких хвостика, обрамляли бледное, лишенное всякого выражения лицо.

– Кри, это я, старший инспектор Гамаш. Как у тебя дела?

Ответа не последовало.

– Здесь прохладно. Хочешь, я дам тебе мой свитер? – Гамаш снял теплую шерстяную кофту, накинул ее на обнаженные плечи девочки и повернулся к Лайону. – Советую вам после моего ухода укутать ее одеялом и растопить камин.

– Но он почти совсем не дает тепла, – сказал Лайон. Он ненавидел себя за это. Почему он постоянно оправдывается? Он должен говорить уверенно, решительно, как положено хозяину дома. – И у нас нет дров.

– В подвале есть дрова. Я помогу вам перенести их сюда. Может быть, вы и правы насчет тепла, но живой огонь радует глаз, а это тоже немаловажно. А теперь я хотел бы задать вам несколько вопросов.

Гамаш снова вышел в прихожую. Он не хотел слишком долго задерживаться в этом доме. Кроме того ему нужно было еще успеть в книжный магазин Мирны до закрытия.

– Как фамилия вашей жены?

– Де Пуатье.

– Ее настоящая фамилия.

Вид у Лайона был совершенно ошарашенный.

– Как, разве ее фамилия не де Пуатье? Что вы такое говорите?

– Она ее выдумала. Вы не знали?

Лайон растерянно покачал головой.

– Каково ваше финансовое положение, месье Лайон?

Он открыл было рот, чтобы соврать, но вовремя спохватился. Ведь ему больше не нужно было лгать, притворяться и постоянно изображать из себя нечто, чем он на самом деле не являлся. Это из-за Сиси он послушно делал вид, что всю жизнь прожил в доме, подобном этому. В настоящем особняке, возвышающемся на вершине холма. Что он успешен. Что он богат.

– Мне пришлось отказаться от пенсии, чтобы купить этот дом, – сказал Лайон. – Боюсь, что мы по уши в долгах.

Он удивился, насколько легко далось ему это признание. Сиси всегда повторяла, что они никому и никогда не должны говорить правду. Это их погубит. Но, как оказалось, ложь и скрытность не менее губительны. Именно они довели их семью до полного разорения. И вот теперь Ричард Лайон наконец-то сказал правду. И никакой катастрофы не произошло.

– Уже нет, – услышал он голос старшего инспектора. – Ваша жена застраховала свою жизнь на несколько сотен тысяч долларов.

Лайон понял, что совершил ошибку. Он уже горько раскаивался в том, что сказал правду. Надо было что-то делать. Как бы на его месте поступил президент Рузвельт? Капитан Пикар? Сиси?

– Я ничего об этом не знал, – солгал он.

– Ваша подпись стоит на страховом полисе. Мы видели документы.

Лайон почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

– Вы дипломированный инженер и изобретатель. Вам бы не составило труда подсоединить провода к стулу. Вы бы знали, что для того, чтобы ваш план сработал, ваша жена должна была стоять в луже жидкости и быть без перчаток. Вы легко могли подсыпать ей ниацин во время завтрака. И вы достаточно хорошо знали свою жену, чтобы предвидеть то, что она займет самое лучшее место у обогревателя.

Голос Гамаша звучал ровно и спокойно, отчего его страшные слова казались Лайону еще страшнее. Он наблюдал за тем, как старший инспектор открывает портфель и достает оттуда фотографию.

– Некоторое время я никак не мог понять, откуда убийца знал, что Сиси встанет, подойдет к другому стулу и возьмется за него руками. Ведь подобный поступок никак нельзя назвать естественным. Теперь я знаю ответ. Вот откуда.

Он показал Лайону фотографию. На ней Ричард увидел свою жену за считаные минуты до гибели. Сидящая рядом с ней Кей что-то говорила, но взгляд Сиси был прикован к стоящему перед ней стулу.

Кровь отхлынула от лица Ричарда Лайона.

– И вы тоже знаете ответ, сэр.

– Я этого не делал, – пискнул Лайон. Он чувствовал себя беспомощным и одиноким. Даже голоса, верные спутники, которые постоянно звучали в его голове, куда-то пропали и оставили его одного.

– Он этого не делал, – сказала Мирна двадцать минут спустя.

– Почему вы в этом так уверены?

Гамаш сидел в кресле-качалке. Его длинные ноги были вытянуты вперед, поближе к жарко натопленной дровяной печке. Мирна приготовила ему горячий ромовый пунш и присела на бельевую тумбу, на которой лежала стопка журналов «Книжное обозрение». Гамаш начинал постепенно оттаивать.

– Он все время сидел на трибуне, рядом со мной.

– Да, я помню, вы это уже говорили, но разве он не мог незаметно отлучиться на несколько минут?

– Скажите, старший инспектор, если бы по дороге сюда ваше пальто на несколько минут куда-то пропало, вы бы это заметили? – В глазах Мирны зажглись веселые искорки.

– Думаю, что да.

Гамаш прекрасно понимал, что имеет в виду Мирна, но ему очень не хотелось этого слышать. Не хотелось слышать, что его идеальный подозреваемый, его единственный идеальный подозреваемый, никак не мог совершить убийства, потому что Мирна, возможно, могла бы и не заметить отсутствия Ричарда Лайона, но она обязательно бы заметила отсутствие рядом живого тепла.

– Послушайте, я не испытываю ни малейшей симпатии к этому человеку, – сказала Мирна. – Кри доведена до состояния, которое немногим отличается от коматозного. Сначала я даже подумала, что она страдает аутизмом, но, проведя с ней несколько минут, поняла, что это не так. Кри сознательно ушла в себя. И я полагаю, что в этом следует винить Ричарда Лайона.

– Расскажите мне о своих соображениях, – попросил Гамаш, взял горячую кружку и с наслаждением втянул носом аромат рома и специй.

– Мне бы не хотелось показаться слишком категоричной, но, по моему мнению, всю свою жизнь Кри жила в крайне неблагоприятной атмосфере. Ее постоянно оскорбляли и унижали. Думаю, что основным ее обидчиком была Сиси. Она эмоционально угнетала Кри. Но когда речь идет о жестоком обращении с детьми, почти всегда есть еще и третья сторона. Наблюдатель. Один из родителей мучает ребенка, а второй знает и видит, что происходит, но ничего не предпринимает, чтобы этому помешать.

– Но, возможно, Сиси эмоционально угнетала не только дочь, но и мужа? – предположил Гамаш, вспомнив постоянно растерянного и перепуганного Лайона.

– Почти наверняка. Тем не менее он отец Кри. И как отец был обязан защитить свою дочь.

– Но он этого не сделал.

Мирна кивнула.

– Можете себе представить, на что была похожа жизнь ребенка в этом доме? – Мирна сидела спиной к окну, но ей и не нужно было видеть бывший дом Хедли, чтобы ощутить исходящую от него отрицательную энергию.

– Возможно, нам следует сообщить в службу помощи жертвам семейного насилия? Может быть, Кри будет лучше в одном из их кризисных центров?

– Не думаю. Худшее уже позади. Все, что ей сейчас нужно, это любящий отец и интенсивная психотерапия. Кто-нибудь из ваших людей разговаривал с ее учителями?

– Они говорят, что она очень способная, прекрасно учится, но неконтактна и не вписывается в коллектив.

– И вряд ли когда-нибудь сможет вписаться. В этом отношении ее психике уже нанесен непоправимый ущерб. Все мы постепенно начинаем соответствовать собственным представлениям о себе, а Кри всю жизнь внушали, что она отвратительна. И жестокие слова ее матери до сих пор назойливо звучат у нее в ушах. Все мы иногда слышим тихий голос, который нашептывает нам добрые или безжалостные слова. Голос нашей матери.

– Или нашего отца, – добавил Гамаш. – Хотя в нашем случае отец молчал. Сиси говорила слишком много, а он не говорил ничего. Бедная Кри! Неудивительно, что дело закончилось убийством.

– Мы живем в мире управляемых ракет и неуправляемых людей, – сказала Мирна. – Доктор Мартин Лютер Кинг-младший.

Гамаш кивнул и вспомнил другую цитату.

Ваши убеждения определяют ваши мысли,

Ваши мысли определяют ваши слова,

Ваши слова определяют ваши действия,

Ваши действия определяют вашу судьбу.

– Махатма Ганди, – сказал он. – Там еще было продолжение, но я его не помню.

– Не знала, что Махатма был таким разговорчивым, тем не менее я полностью с ним согласна. Замечательное высказывание! Все начинается с наших убеждений, а убеждения передаются нам от родителей. Поэтому если родители больны, то они передают нам нездоровые убеждения, которые впоследствии отравляют все наши мысли и поступки.

Гамаш снова вспомнил о загадочной матери Сиси. Интересно, какой она была и какие убеждения передала своей дочери? Он потягивал горячий пунш, ощущая разливающееся по телу приятное тепло, и поглядывал по сторонам.

Магазин Мирны напоминал старую библиотеку в загородной усадьбе. Вдоль стен тянулись ряды деревянных полок, заставленных книгами. По полу были разбросаны вязаные коврики, а посреди комнаты возвышалась чугунная дровяная печка. Диван и два кресла-качалки, стоявшие по бокам от нее, довершали картину. Гамаш вообще любил книжные магазины, а магазин Мирны казался ему самым очаровательным из всех, в которых ему довелось побывать.

По дороге сюда он видел Руфь. Было около пяти, и пожилая поэтесса шла по заснеженной деревенской площади. Остановившись почти в самом ее центре, она тяжело опустилась на обледенелую скамью. Гамаш выглянул в окно. Освещенная разноцветными, переливающимися огоньками рождественских гирлянд, Руфь сидела на прежнем месте, неподвижная и бесстрастная, как ледяная статуя.

– Грустят все дети – это как годится, – процитировал Гамаш. – Но грусть унять все ж можно научиться.

Мирна проследила за его взглядом.

– Пивная прогулка, – сказала она.

– Пивная прогулка, – повторил Роберт Лемье.

Они с инспектором Бювуаром все еще были в доме Морроу. Жан Ги и Клара сидели с круглыми, как блюдца, глазами, завороженно глядя на экран. Если бы не учащенное дыхание, можно было бы сказать, что с самого начала фильма инспектор вообще не подавал никаких признаков жизни. Лемье тоже добросовестно пытался вникнуть в сюжет, но вскоре почувствовал, что его веки смыкаются и он начинает засыпать. Лемье представил себя, мирно похрапывающего на плече Бювуара, и вздрогнул. Нет, необходимо было встать и походить по комнате, чтобы отогнать сон.

Он поднялся с дивана и подошел к окну. Вскоре к нему присоединился Питер Морроу.

– Что она там делает? – Лемье показал на пожилую женщину, замершую на обледенелой скамье, в то время как все жители деревни либо сидели дома, либо передвигались короткими перебежками, периодически ныряя в спасительное тепло магазинов. Мороз был таким, что даже воздух казался загустевшим от холода.

– Пивная прогулка, – объяснил Питер.

Лемье покачал головой. Жалкая старая пьяница.

Когда Мирна закончила объяснять Гамашу, что она имела в виду, он подошел к вешалке и проверил карманы своего пальто. Наконец он нашел то, что искал. Сборник стихов Руфи, который нашли среди вещей Элле.

Вернувшись в кресло-качалку, Гамаш начал перелистывать тоненькую книжку, читая наугад выбранные стихотворения.

– Руфь замечательный поэт, – сказала Мирна. – Жаль, что при этом она совершенно несносный человек. Можно? – Гамаш протянул ей сборник, и Мирна открыла его на титульной странице. – Вы взяли его у Клары? – спросила она.