Текст книги "Последняя милость"

Автор книги: Луиза Пенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

–  Oui? – На пороге стоял мужчина средних лет и довольно неряшливого вида.

– Месье Петров? Саул Петров?

–  Oui, c’est moi [47]47
  Да, это я.


[Закрыть].

– Я приехал по поводу убийства Сиси де Пуатье. Насколько я понимаю, вы ее знали?

– Я ждал вас. Странно, что вы не приехали раньше. У меня есть несколько фотографий, которые могут вас заинтересовать.

Гамаш сбросил свое объемистое пальто, одернул закатавшийся пиджак и сбившийся комом свитер. Как и все остальные квебекцы зимой, старший инспектор напоминал капустный кочан. Немного задержавшись у вешалки, он собрался с мыслями, после чего прошел в небольшую отдельную комнату, снял телефонную трубку и набрал номер.

– А, это вы, Арман. Получили мой подарок?

– Если вы об агенте Николь, суперинтендант Франкур, то да, получил. Merci, – жизнерадостно ответил Гамаш.

– Вы что-то хотели?

Голос Франкура был низким, ровным и вежливым. Ничто в нем не выдавало хитрого, коварного и жестокого человека, которому он принадлежал.

– Я хотел узнать, зачем вы ее прислали.

– Мне просто показалось, что ваши выводы относительно агента Николь были слишком поспешными, старший инспектор. Она год проработала у нас в отделе наркотиков и прекрасно себя зарекомендовала.

– Тогда почему вы решили отослать ее ко мне?

– Вы подвергаете сомнению целесообразность моего решения, старший инспектор?

– Нет, сэр. Вы же понимаете, что мне совершенно ясна подоплека всех ваших действий.

Гамаш сознательно наносил удар, и тот явно попал в цель. Повисла зловещая тишина, и казалось, что телефонная трубка сочится злобой суперинтенданта.

– Зачем вы позвонили, Гамаш? – прорычал Франкур, отбросив всякое притворство.

– Хотел поблагодарить вас за то, что вы прислали агента Николь, сэр. Joyeux Noël.

Он повесил трубку, но успел услышать, как на том конце провода ее швырнули. Гамаш получил ответы на все свои вопросы.

Старший инспектор знал, что его бойкотируют в высших кругах Сюртэ Квебека. Кругах, где принимаются все стратегические решения. Кругах, принадлежность к которым раньше ему так нравилась. Номинально он по-прежнему оставался начальником отдела убийств и старшим офицером. Но по существу все изменилось самым кардинальным образом. После дела Арно.

И лишь недавно он смог полностью осознать, насколько кардинально все изменилось. Бювуара больше не приглашали возглавлять другие расследования. Агента Изабеллу Лакост неоднократно прикомандировывали к другим отделам для расследования совершенно незначительных дел. Та же участь постигла и других членов его команды. Поначалу Гамаш не придавал этому значения, считая, что такие временные переводы вызваны служебной необходимостью. Ему даже в голову не могло прийти, что его людей таким образом наказывают за то, что совершил он.

Но потом его босс и друг, суперинтендант Мишель Бребеф, открыл ему глаза. Несколько недель назад он пригласил Гамаша с Рене-Мари на ужин, после которого увел старшего инспектора в свой кабинет.

–  Çа va, Armand?

–  Oui, merci, Michel.С детьми сплошное беспокойство. Никогда не желают ничего слушать. Люк бросил работу и собирается отправиться путешествовать вместе с Софи и детьми. Энни слишком много работает, пытаясь защитить несчастную корпорацию «Алкоа», которую совсем замучили необоснованными обвинениями. Ты можешь поверить в то, чтобы какая-то корпорация сознательно загрязняла окружающую среду? – ухмыльнулся Гамаш.

– Совершенно невероятно, – улыбнулся в ответ Бребеф, предлагая ему коньяк и сигару. Гамаш с благодарностью взял коньяк, но курить не стал. Они уютно устроились в кабинете Бребефа. Некоторое время тишину нарушал лишь звук работающего радио и отголоски женских голосов и смеха, доносившиеся из гостиной.

– Так о чем ты хотел поговорить? – наконец спросил Гамаш, разворачиваясь в кресле лицом к Бребефу.

– Когда-нибудь интуиция тебя подведет, Арман, – улыбнулся тот. Друг часто ставил его в тупик своей способностью угадывать мысли собеседника. Но даже он не мог предугадать всего.

– Ты считаешь, что однажды она меня уже подвела, Мишель? Причем подвела нешуточно? Но ведь, слава богу, все прошло и быльем поросло.

– Нет, Арман. Не поросло.

Так вот, значит, в чем все дело. В наступившей тишине истина обрушилась на Гамаша подобно снежной лавине, и он внезапно осознал всю глубину проблемы и той пропасти, которая разверзлась под его ногами. И в эту пропасть он, сам того не желая, увлек Бювуара и всех остальных. Теперь они все были погребены под завалами лжи и всеобщей ненависти.

– Значит, дело Арно все еще продолжается? – Гамаш продолжал пристально смотреть на Бребефа. Он понимал, какое мужество понадобилось его другу для того, чтобы завести этот разговор.

– Будь осторожен, Арман. Все гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить.

– Думаю, что ты прав, – вынужден был признать Гамаш.

А теперь суперинтендант Франкур снова прислал к нему агента Николь. Конечно, это могло ничего не значить. Вполне возможно, что она просто до такой степени надоела всем своим новым коллегам, что Франкур решил таким способом убить двух зайцев. Одновременно избавиться от нее и насолить Гамашу. Да, скорее всего, именно так все и было. И это всего лишь злая шутка, не более того.

Глава 17

Можете меня поздравить, – Бювуар ворвался с мороза в теплое помещение, на ходу сбрасывая тяжелое пальто. Шапка полетела на стол, за ней последовали варежки. – Вы были правы. У этого фотографа действительно есть нужные снимки.

– Замечательно, – Гамаш похлопал своего заместителя по плечу. – Показывай.

– Ну, дело в том, что у него не было их при себе, – произнес Бювуар таким тоном, как будто рассчитывать на такую удачу было бы неоправданным оптимизмом.

– Где же они? – спросил Гамаш, и в его голосе уже не было прежнего энтузиазма.

– Он отправил пленки на проявку в Сан-Ламберт, в лабораторию, услугами которой он обычно пользуется. Но это экспресс-почта, поэтому к завтрашнему дню пленка уже должна быть там.

– В лаборатории.

–  Précisément [48]48
  Точно.


[Закрыть]– Бювуар чувствовал, что его новость встретила гораздо более прохладный прием, чем он ожидал. – Но он говорит, что сделал несколько сотен фотографий за завтраком и во время керлинга.

Бювуар оглянулся по сторонам. Изабелла Лакост с преувеличенной сосредоточенностью работала на компьютере, а агент Иветта Николь подчеркнуто обособилась в дальнем конце стола, как на острове, с которого она молчаливо взирала на материк, каковым являлся старший инспектор Гамаш.

– Он что-то видел? – спросил Гамаш.

– Я спрашивал. Но он заявил, что как профессионал был настолько сосредоточен на самом процессе съемок, что практически не замечал ничего из того, что происходило вокруг, а потому был не меньше всех остальных удивлен, когда Сиси вдруг неожиданно упала. Однако при этом он утверждал, что так как его работой было снимать Сиси и только Сиси, камера была все время сфокусирована исключительно на ней.

– Тогда он наверняка должен был что-то видеть, – заметил Гамаш.

– Возможно, – неохотно признал Бювуар, – но ведь он мог не понять, что именно он увидел. Ведь Сиси не закололи ножом, не ударили дубинкой и не задушили. Если бы это было так, он бы, несомненно, отреагировал. Но ведь что произошло? Она всего лишь встала и дотронулась до стула, который стоял перед ней. В этом нет абсолютно ничего необычного и уж, конечно, ничего угрожающего.

С этим утверждением трудно было не согласиться.

– А почему она это сделала? – спросил Гамаш. – С одной стороны, ты совершенно прав. Никто не обратит внимания на то, что женщина встала, прошла пару шагов и дотронулась до впереди стоящего стула. Но, с другой стороны, согласись, что это все-таки довольно странный поступок. Кроме того, утверждение Петрова, что он все время был занят исключительно фотографированием, не подкрепляется ничем, кроме его собственных слов.

– Вы правы, – согласился Бювуар, который уже отогрел замерзшие руки у печки и потянулся к кофейнику. – Но он явно хотел помочь следствию. Возможно, даже слишком явно, – задумчиво добавил он. В мире Бювуара любой человек, проявляющий во время расследования излишний энтузиазм, автоматически становился подозреваемым.

Эмили Лонгпре накрывала стол на троих, складывая и разглаживая полотняные салфетки гораздо тщательнее, чем они того требовали. В этих автоматических, монотонных движениях было что-то успокаивающее. Матушки еще не было, но она должна скоро приехать. Судя по часам, висевшим на стене в кухне, полуденные занятия медитацией, которые она проводила в своем центре, скоро закончатся.

Кей легла вздремнуть, но сама Эм никак не могла расслабиться. Вместо того чтобы, как обычно в это время, спокойно пить чай, просматривая свежий номер «La Presse»,она протирала корешки кулинарных книг, поливала цветы, которые совершенно не нуждались в поливе, и вообще занималась чем угодно, лишь бы хоть как-то отвлечься от обуревающих ее мыслей.

В большой кастрюле варился гороховый суп. Эмили попробовала его, убедилась, что соли и специй достаточно, и тщательно помешала. Генри терпеливо сидел у ее ног, гипнотизируя кастрюлю своими выразительными карими глазами, как будто надеялся на то, что сила его воли все же заставит аппетитную баранью косточку вынырнуть из супа и прилететь прямо ему в пасть. Эм переходила с места на место, и он, виляя хвостом, неотступно следовал за ней повсюду, стараясь непременно попасться ей под ноги при первой же возможности.

Кукурузный хлеб был замешан и готов к отправке в духовку. К приезду Матушки он как раз испечется.

Как и предполагала Эмили, полчаса спустя к дому подъехала машина. Матушка выбралась из нее и уверенным, несмотря на совершенно обледенелую дорожку, шагом направилась к двери. Она не боялась поскользнуться. Как сказала однажды Кей, ее центр тяжести располагался настолько низко, что она не смогла бы упасть, даже если бы очень захотела. Правда, Кей также утверждала, что утонуть Матушка тоже не сможет. По какой-то непостижимой для Эм причине, Кей никогда не надоедало подтрунивать над Матушкой, рассуждая о том, каким образом та сможет все же однажды встретиться с Создателем. Матушка парировала все эти иронические выпады тем, что она, в отличие от некоторых, по крайней мере, с Ним встретится.

Теперь три старые подруги сидели за кухонным столом, на котором стояли тарелки с горячим гороховым супом и лежали ломти свежеиспеченного кукурузного хлеба. Он был настолько теплым, что сливочное масло тотчас же таяло и впитывалось в него. На кухне было тихо. Даже Генри смирно свернулся под столом, уповая на то, что ему все же перепадет какой-то аппетитный кусочек.

Десять минут спустя, когда приехал Гамаш, еда по-прежнему стояла на столе, остывшая, но нетронутая. Если бы старший инспектор, перед тем как зайти в дом, украдкой заглянул в боковое окно, он бы увидел сидящих за кухонным столом трех пожилых женщин, взявшихся за руки и погруженных в молитву, которой, казалось, не будет конца.

– Не бойтесь наследить, старший инспектор, – сказала Эм, заметив, как Гамаш с сомнением посмотрел на грязные мокрые отпечатки, которые сапоги оставляли на плиточном полу прихожей. – Мы с Генри постоянно разносим мокрый снег по всему дому.

Она кивнула на полугодовалого щенка немецкой овчарки, который выглядел так, как будто мог в любую минуту взорваться от распиравшей его изнутри энергии. Хорошее воспитание заставляло его сидеть на месте, но при этом он неистово вилял не только хвостом, но и всей задней частью. Гамаш подумал, что если бы пол был деревянным, то от такого трения мог бы легко воспламениться.

После официальной процедуры знакомства и произнесения всех приличествующих случаю извинений за прерванный обед Гамаш с Бювуаром сняли пальто, разулись и прошли на кухню. Там пахло классическим домашним канадским французским гороховым супом и свежевыпеченным хлебом.

– Намасте, – приветствовала их Матушка, сложив ладони лодочкой и слегка склонив голову.

– О господи! – закатила глаза Кей. – Начинается.

– Намасте? – переспросил Гамаш.

Бювуар ничему не удивлялся. По его мнению, от старой anglaise [49]49
  Англичанка.


[Закрыть], одетой в какой-то балахон пурпурного цвета, можно было ожидать любой нелепости. Он сделал вид, что не заметил, как шеф с совершенно серьезным видом ответил на поклон.

– Это очень древнее, освященное веками приветствие, – пояснила Беатрис Мейер, приглаживая свою буйную рыжую шевелюру и бросая озабоченный взгляд в сторону Кей, которая подчеркнуто игнорировала подругу.

– Можно его погладить? – спросил Гамаш, кивая на Генри.

– На ваш страх и риск, месье. Он может зализать вас до смерти, – предупредила Эм.

– Скорее, утопить в слюнях, – поправила ее Кей, выходя из кухни и направляясь в глубь дома.

Гамаш опустился на колени и почесал Генри за ушами, которые напоминали два гордо поднятых паруса. Щенок моментально опрокинулся на спину и подставил живот. Старший инспектор с удовольствием почесал и его тоже.

После этого Эм проводила их в гостиную. В этом старинном доме ощущалась атмосфера гостеприимства и уюта. Казалось, что здесь, как у доброй бабушки из сказки, никогда не может произойти ничего плохого. Даже Бювуар постепенно расслабился. Впрочем, Гамаш подозревал, что любой человек почувствовал бы себя как дома в этом месте. И рядом с этой женщиной.

Усадив их в гостиной, Эмили Лонгпре вышла и через пару минут вернулась с двумя тарелками супа.

– У вас голодный вид, – улыбнулась она и снова исчезла на кухне.

Прежде чем Гамаш с Бювуаром успели что-либо возразить, они уже оказались сидящими перед очагом, а на раскладных столиках перед ними стояли тарелки с супом, над которыми поднимался аппетитный пар, и корзинка с ломтями теплого кукурузного хлеба. Хотя Гамаш понимал, что если быть до конца честным, то он, при желании, конечно, мог бы успеть остановить Эмили Лонгпре и не создавать лишнего беспокойства трем пожилым женщинам, но следовало признать, что хозяйка дома была совершенно права. Они действительно были голодны.

Поэтому получилось так, что, выслушивая ответы трех пожилых дам на свои вопросы, два офицера Сюртэ одновременно с аппетитом ели.

– Не могли бы вы рассказать, что именно произошло вчера? – спросил Бювуар у Кей. – Насколько я понимаю, вы были на матче по керлингу?

– Матушка как раз полностью очистила «дом», – начала Кей, и Бювуар тотчас же пожалел о том, что решил начать именно с нее. Абсолютная бессмысленность первой фразы не предвещала ничего хорошего.

Матушка как раз полностью очистила дом. Rien [50]50
  Ничего, пшик.


[Закрыть],полная околесица. Еще одна чокнутая англо-канадка. Хотя в данном случае этого следовало ожидать. Он с первого взгляда понял, что у этой старушенции не все дома. Закутанная в бесчисленные свитера и пледы, она напоминала бесформенный куль с грязным бельем, снабженный головой. Точнее, головкой. Очень маленькой и усохшей. Десять волосинок, уцелевших на морщинистом скальпе, стояли дыбом.

Она была похожа на какого-то особенно нелепого персонажа из «Маппет– шоу».

–  Désolé, mais qu'est-ce que vous avez dit? [51]51
  Простите, но что вы сказали?


[Закрыть]– решил он попытать счастья еще раз, уже по-французски.

– Матушка. Как. Раз. Полностью. Очистила. Дом, – отчетливо повторила пожилая женщина на удивление звучным голосом.

От Гамаша, внимательно наблюдавшего за происходящим, не укрылись улыбки, которыми быстро обменялись Эмили и Беатрис. В них не было ни злобы, ни ехидства. Скорее, они улыбались так, как обычно улыбаются люди, услышав старую и хорошо знакомую шутку.

– Простите, мадам, давайте выясним, правильно ли вы поняли мой вопрос. Вы говорите о матче по керлингу?

– Все ясно, – рассмеялась Кей. Это был хороший, добрый смех, и Бювуар сразу это понял по тому, как он преобразил лицо этой пожилой женщины, которое сразу перестало ему казаться подозрительным и неприятным. – Да. Хотите верьте, хотите нет, но я говорила именно о матче по керлингу. Матушка – это она. – С этими словами пожилая дама ткнула пальцем в сторону своей подруги в пурпурном балахоне.

Почему-то это совсем не удивило Бювуара. Эта «Матушка» ему сразу не понравилась. Какая нормальная женщина станет настаивать на том, чтобы ее называли Матушкой? Если, конечно, она не мать-настоятельница. Но, глядя на даму в пурпуре, Бювуар в этом сильно сомневался.

Зато он не сомневался в том, что с ней у них еще будут большие проблемы. Он просто чувствовал это, хотя никогда бы не стал признаваться в подобных предчувствиях, особенно перед Гамашем.

– И что же это значит, мадам? – снова поворачиваясь к Кей, поинтересовался Бювуар, откусывая кукурузный хлеб и стараясь, чтобы масло, которым он был пропитан, не потекло по подбородку.

– Очистить «дом» – это термин, понятный любому, кто знаком с правилами игры в керлинг, – ответила Кей. – Думаю, что Эм сможет объяснить его вам лучше меня. Ведь она – скип. У керлингистов так называют капитана команды.

Бювуар повернулся к мадам Лонгпре. Ее синие глаза были умными, ясными и, пожалуй, немного усталыми. Уложенные в изысканную прическу и выкрашенные в естественный светло-каштановый цвет волосы красиво обрамляли лицо. Она казалась очень спокойной, доброжелательной и чем-то напоминала Рене-Мари Гамаш. Бювуар украдкой взглянул на шефа, пытаясь понять, заметил ли тот это сходство. Но старший инспектор вел себя точно так же, как всегда в подобных ситуациях, – спокойно и внимательно прислушивался к их разговору. Даже если, глядя на Эмили Лонгпре, Арман Гамаш видел свою жену тридцать лет спустя, он ничем этого не выдал.

– Вы когда-нибудь играли в керлинг, инспектор? – спросила Эм.

Бювуара не только удивил, но даже немного обидел этот вопрос. Играть в керлинг? Он был центральным нападающим хоккейной команды Сюртэ. В свои тридцать шесть он мог дать фору игрокам, которые были на добрый десяток лет младше его. Но керлинг? Он даже не считал эту игру спортом.

– Насколько я понимаю, нет, – не получив ответа, продолжала Эм. – Поверьте, вы многое потеряли. Это совершенно замечательный спорт.

– Спорт, мадам?

–  Mais oui [52]52
  Конечно.


[Закрыть]. Причем очень сложный. Он требует прекрасной координации движений, острого взгляда и твердой руки. Вы сами в этом убедитесь, если попробуете.

– А вы не могли бы преподать нам небольшой урок, мадам? – раздался голос Гамаша. Это были первые слова, которые он произнес с тех пор, как они устроились у очага. Старший инспектор тепло улыбнулся Эм, которая улыбнулась в ответ и кивнула.

– Как насчет завтрашнего утра, старший инспектор?

– Чудесно.

Бювуар решил тоже сосредоточить свое внимание на Эмили Лонгпре. В любом случае из этой троицы она явно была единственным совершенно нормальным человеком.

– Вы не могли бы описать то, что происходило вплоть до того момента, когда вы поняли, что что-то случилось, и когда именно вы это поняли? – обратился он к ней.

– К тому времени игра продолжалась уже почти час, – начала вспоминать Эмили. – Это был товарищеский матч, то есть он был короче обычных. Кроме того, игра все-таки проходила на открытом воздухе, и мы не хотели совершенно заморозить наших зрителей.

– Тем не менее вам это удалось. Мне еще никогда в жизни не было так холодно, – сказала Кей.

– Мы, как всегда, проигрывали, – продолжала Эм. – В какой-то момент я поняла, что в нашем доме уже слишком много камней.

Заметив абсолютно непонимающее выражение лица Бювуара, она объяснила:

– Домами называются те красные круги-мишени, которые вы видели на льду. Именно туда нужно загонять камни. Наши противники прекрасно играли, и в результате наш дом оказался забитым камнями. Поэтому я попросила Матушку сделать то, что в керлинге называется «очистить дом».

– Я всегда стараюсь закрутить камень так, чтобы к концу пути он описывал наибольшую дугу и выбивал из дома как можно больше находящихся там камней. – Матушка поднялась со своего места и начала раскачивать правой рукой, демонстрируя, как именно она это делает.

– Это как разбой пирамиды в бильярде, – сообразил Бювуар, но по лицам своих собеседниц понял, что им выражение «разбой пирамиды» говорит ровно столько же, сколько ему «очистить дом».

– Для меня это самый азартный момент во всей игре, – сказала Матушка.

– Честно говоря, – добавила Эм, – этот момент нравится всем. Он уже стал своеобразной традицией. Я уверена, что многие приходят на нашу игру исключительно для того, чтобы посмотреть, как Матушка будет очищать дом.

– Так интересно наблюдать за тем, как камни разлетаются в разные стороны, – подхватила Матушка. – Очень живописное зрелище.

– И очень шумное, – заметила Кей.

– Это становится своеобразным сигналом к окончанию матча, – сказала Эм. – Обычно после этого мы все возвращаемся в Легион-холл, чтобы выпить по стаканчику горячего грога.

– Но вчера все было по-другому, – напомнил Бювуар. – Так что же произошло вчера?

– Я поняла, что что-то случилось, только когда заметила, что все бегут к тому месту, где сидели Кей и Сиси де Пуатье, – сказала Матушка.

– Я тоже, – подхватила Эм. – До этого я вообще смотрела только на камень Матушки. Впрочем, как и все остальные. Помню, что когда камни разлетелись из нашего дома, раздались приветственные возгласы, аплодисменты, а потом все внезапно стихло. Я подумала…

– Что вы подумали, мадам? – спросил Гамаш, от которого не укрылось испуганное выражение, появившееся в этот момент на лице Эмили Лонгпре.

– Она подумала, что это я скопытилась, – сказала Кей. – Да, Эм?

Эмили кивнула.

– Не с нашим счастьем, – язвительно заметила Матушка. – Она еще нас всех переживет. Удалось же ей дожить до своих ста сорока пяти.

– Сто сорок пять – это мой интеллектуальный коэффициент, – объяснила Кей. – А что касается возраста, то мне всего девяносто два. Матушке семьдесят восемь. Да, нечасто доводится встретить человека, чей возраст превышает интеллектуальный коэффициент.

– Кстати, а когда вы сами поняли, что что-то случилось? – спросил Бювуар у Кей, стараясь, чтобы этот ключевой вопрос прозвучал как можно небрежнее. Ведь именно эта женщина, сидящая сейчас перед ними, была, возможно, единственным свидетелем убийства.

Кей ненадолго задумалась, и ее маленькое морщинистое личико приобрело еще большее сходство с печеной картофелиной.

– Эта женщина, как ее там звали… Сиси? Она сидела на стуле Эм. Мы всегда приносим с собой собственные раскладные стулья и ставим их возле обогревателя. Из любезности и уважения к возрасту нам позволяют занимать эти самые теплые места. Но эта ужасная женщина…

– Кей, – укоризненно перебила ее Эмили.

– Но она действительно была ужасная, и мы все это знаем. Постоянно всеми командовала, все передвигала, выпрямляла, расправляла. Перед завтраком в Легион-холле я расставляла на столах солонки и перечницы. Так она ходила за мной следом и все переставляла по-своему. И еще жаловалась на то, что чай ей, видите ли, не нравится.

– Это был мой чай, – вмешалась Матушка. – Как может не понравиться здоровый, натуральный травяной отвар человеку, который утверждает, что якобы побывал в Индии?

– Перестаньте, – перебила их Эмили. – Эта несчастная женщина мертва.

– Итак, мы с этой Сиси сидели рядом, примерно в полутора метрах друг от друга. Как я уже говорила, было ужасно холодно, и поэтому на мне было очень много теплой одежды. Наверное, я на несколько минут задремала. Следующее, что я помню, это как Сиси стояла за пустым стулом Матушки, крепко схватившись за верхнюю перекладину спинки. Сначала мне даже показалась, что она собирается поднять его и куда-то отшвырнуть. Но потом я заметила, что она вроде бы дрожит. Вокруг нас все кричали и хлопали в ладоши, и поэтому я не сразу поняла, что она кричит совсем не так, как другие. Это был, скорее, вопль. А потом она отпустила стул и упала.

– И что вы сделали?

– Естественно, встала, чтобы посмотреть, что с ней случилось. Она лежала на спине, и в воздухе ощущался какой-то странный запах. Наверное, я закричала, потому что уже через несколько секунд вокруг нас собралась целая толпа. А потом появилась Руфь Зардо и начала всеми командовать. Не женщина, а генерал в юбке. Пишет чудовищные стихи. Никакой рифмы. Я лично предпочитаю Вордсворта.

– Почему она встала со своего места? – поспешно спросил Бювуар, опасаясь, что Кей или Гамаш, или они оба, сейчас начнут цитировать любимые стихотворения.

– Откуда мне знать?

– Вы не заметили ничего подозрительного? Может быть, кто-то подходил к вам? Что-то делал со стульями? Может быть, разлил какую-то жидкость?

– Никто не подходил, не делал и не разливал, – уверенно ответила Кей.

– Вы разговаривали с мадам де Пуатье? – спросил Гамаш. – Она вам ничего не говорила?

На этот раз Кей заколебалась, прежде чем ответить.

– Мне показалось, что ей чем-то не понравился стул Матушки. Кажется, в нем было что-то такое, что ее сильно огорчало.

– Что? – вмешалась в их разговор Матушка. – Ты мне ничего об этом не говорила. Что ей могло не понравиться в моем стуле, кроме того, что он мой? Мало того, что эта женщина не давала мне покоя при жизни, так она еще и умерла, держась за спинку моего стула.

Цвет лица Матушки сравнялся с цветом ее одеяния, а полный горечи голос прозвучал особенно резко в уютной тишине гостиной. Очевидно, она почувствовала этот диссонанс, потому что быстро взяла себя в руки.

– Что вы хотели этим сказать, мадам? – спросил Гамаш.

– Чем?

– Вы только что сказали, что мадам де Пуатье не давала вам покоя при жизни. Что вы имели в виду?

Казалось, что его вопрос испугал Матушку и выбил из колеи. Она растерянно посмотрела на подруг, как будто надеясь на их помощь, и тотчас же получила ее в лице Кей.

– Она имела в виду, – категорично заявила та, – что Сиси де Пуатье была тупой, мелочной и мстительной особой. И получила по заслугам.

Агент Роберт Лемье блуждал по лабиринтам главного управления Сюртэ Монреаля – здания, которое он до этого хорошо знал по вербовочным плакатам, но никогда не видел в реальной жизни. Правда, на подобных плакатах также любили изображать офицеров Сюртэ в окружении толпы восторженных квебекцев. Еще одна картинка, которой ему никогда не доводилось видеть в реальной жизни…

Наконец Роберт Лемье нашел нужную дверь. На матовом стекле была трафаретная надпись с именем, которое сообщил ему старший инспектор Гамаш.

Поправив на плече кожаный ремень портфеля, агент постучал.

– Venez![53]53
  Войдите!


[Закрыть]– рявкнули из-за закрытой двери.

В круге тусклого света, отбрасываемого маленькой настольной лампой, за секретером сидел худой лысеющий мужчина. Остальная часть помещения, размеры которого было невозможно определить, тонула во мраке. Лемье даже не мог понять, крохотное оно или огромное, и почувствовал, что у него начинается приступ клаустрофобии.

– Вы Лемье?

– Да, сэр. Меня прислал старший инспектор Гамаш.

Под пристальным взглядом обитателя комнаты Лемье шагнул в пропахшее формальдегидом помещение.

– Знаю. Иначе вы бы сейчас здесь не стояли. Я занят. Что там у вас? Давайте сюда.

Лемье запустил руку в портфель и вытащил оттуда фотографию грязной руки Элле.

– Ну?

– Вот здесь, сэр. Видите? – Лемье ткнул указательным пальцем в центр сфотографированной крупным планом ладони.

– Вы имеете в виду эти кровавые пятнышки?

Лемье кивнул, стараясь придать себе как можно более осведомленный вид и одновременно молясь о том, чтобы этот грубиян не поинтересовался, почему инспектора Гамаша так заинтересовали эти непонятные пятнышки. Но загадочный обитатель комнаты лишь пробормотал:

– Понятно. Очень интересно. Потрясающе. Ладно, передайте старшему инспектору, что он получит то, что хочет получить. А теперь убирайтесь.

Что агент Лемье с радостью и сделал.

– Интересно, – задумчиво произнес Бювуар, когда они с Гамашем пробирались по сугробам обратно, к временному штабу расследования в здании бывшей железнодорожной станции.

– Что именно показалось тебе интересным? – спросил Гамаш, шагавший в своей обычной, размеренной манере, заложив руки за спину.

– Матушка. Она что-то скрывает.

– Возможно. Но это еще не делает ее убийцей. Она ведь все время играла в керлинг.

– Но разве она не могла подсоединить к стулу провода перед началом матча?

– Могла. И разлить антифриз для ветрового стекла тоже могла. Но она никак не могла заставить Сиси дотронуться до электрифицированного стула прежде, чем это сделает кто-то другой. Вокруг бегали дети. Любой из них мог схватиться за стул. Кей тоже могла случайно дотронуться до него.

– Эти двое цапались все время, пока мы находились в доме. Может быть, Матушка хотела убить именно мадам Томпсон, и Сиси просто стала случайной жертвой?

– И такое возможно, – согласился Гамаш. – Но я не думаю, что мадам Мейер стала бы сознательно подвергать риску жизни невинных людей.

– Значит, всех игроков можно исключить? – разочарованно спросил Бювуар.

– Полагаю, что да. Но утверждать что-либо наверняка мы сможем лишь после завтрашней встречи на озере с мадам Лонгпре.

Бювуар вздохнул.

Он не понимал, как можно жить в подобном месте и не умереть от скуки. По его мнению, уже одних разговоров о керлинге было вполне достаточно для того, чтобы отбить волю к жизни у кого угодно. Его они просто убивали. Сам он считал керлинг одной из причуд англоканадцев, придуманной ими специально для того, чтобы иметь возможность вволю покричать. Бювуар давно заметил, что в отличие от подобных ему франкоканадцев, с их оживленной жестикуляцией и эмоциональной речью, большинство англоканадцев вообще почти никогда не повышали голоса. А руки, похоже, у них вообще существовали только для того, чтобы считать деньги. Керлинг, по крайней мере, давал выход их накопившимся эмоциям. Бювуар вспомнил, как однажды несколько минут пытался смотреть по телевизору чемпионат Канады. В памяти отложилась только стоящая на льду группка вооруженных щетками мужчин, один из которых что-то громко кричал.

– Как вообще мог кто-то убить Сиси де Пуатье электрическим током так, чтобы никто ничего не заметил? – спросил Бювуар, когда они с Гамашем наконец-то добрались до теплого помещения и энергично топали ногами, чтобы отряхнуть с сапог налипший снег.

– Не знаю, – признался Гамаш, проходя мимо агента Николь, которая одиноко сидела за пустым столом на том же самом месте, где он ее оставил, и тщетно пыталась встретиться с ним взглядом.

Отряхнув пальто от снега, старший инспектор повесил его на вешалку. Тщательно отряхивающийся рядом с ним Бювуар заметил:

– Нам еще повезло, что снегопад немного поутих.

– Слабые люди верят в удачу, сильные – в причину и следствие, – сказал Гамаш и, заметив озадаченный взгляд своего заместителя, добавил: – Эмерсон.

– Лейк и Палмер?

– Ралф и Уолдо [54]54
  Эмерсон, Лейк и Палмер – британская рок-группа направления «прогрессивный рок», образованная в 1969 году. Эмерсон, Ралф Уолдо (1803–1882) – знаменитый американский писатель и философ, автор многих популярных афоризмов.


[Закрыть].

Гамаш прошел к своему месту за столом. Ему необходимо было сосредоточиться на расследовании, но присутствие агента Николь отвлекало и мешало думать. Волею вышестоящего начальства они были обречены на общение друг с другом, и старшему инспектору оставалось лишь надеяться, что последствия будут не слишком катастрофическими.