Текст книги "Вор под кроватью"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Глава 7

Первой точкой, которая мне приглянулась, стал дом на южной стороне 39-й улицы. Я постоял немного напротив, присматриваясь к нему и оценивая достаток жильцов. Помнится, у меня промелькнула мысль, что жильцы этого дома явно не бедствуют. Вот и хорошо, значит, и мне кусочек перепадёт. Я пересёк улицу, подошёл к дому и изучил медную табличку около двери, которая гласила: «Клуб Уильямс». Это вовсе не означало, конечно, что в доме жили только люди по фамилии Уильямс, скорее наоборот – просто все жильцы дома в своё время посещали Уильямс-колледж.

Минуту-другую я соображал, как лучше поступить. Если это действительно клуб, то велика вероятность, что внутри никого нет. В клубах не оставляют включённым свет, не принято. На всех четырёх этажах окна были тёмными, как совесть прожжённого вора. Я знал, что в некоторых клубах есть спальни для иногородних членов или для тех, у кого возникли семейные проблемы, но они должны располагаться на верхнем этаже – в любом случае никто не услышит, как я хожу внизу.

Я также не думал, что в доме установлена какая-нибудь супер-пупер сигнализация. Насколько я знал, пока никому в голову не приходило грабить частные клубы Нью-Йорка, так зачем бросать на ветер несколько тысяч долларов, собранных на взносы его членов? Двери наверняка заперты, и замки, полагаю, из дорогих, ну и что? Чем лучше замок, тем приятнее его вскрывать. Кому интересно проходить в открытую дверь? Никакого адреналина, сплошная обывательская скука.

Но попасть внутрь – это лишь первое дело. Надо ещё выбраться наружу, и не с пустыми руками. Я был почти уверен, что у них есть приличный винный погреб и уютная бильярдная, может быть, и неплохой бар, но не пойду же я на взлом только для того, чтобы украсть пару бутылок вина, даже если вино будет высшего качества? А деньги? Скорее всего, налички у них нет вообще. Кто платит наличными в клубе? Здесь даже пластик не используют, наверное, расписываются за выпивку и так далее, а потом раз в месяц отправляют чек. На стенах, конечно, будут висеть картины в резных золочёных рамах и портреты того самого Уильямса, который когда-то основал этот клуб, а также наиболее выдающихся членов клуба, президентов и спортсменов. И если вы хотите наварить на них бабла, вам придётся вырезать портреты из рам, а затем постараться толкнуть рамы – за портреты-то вам никто ломаного гроша не даст.

Я помедлил ещё пару минут, но всё-таки пошёл дальше. Вообще-то меня так и подмывало пройти по тёмным коридорам клуба, почувствовать под ногами слегка потёртый ковёр, налить себе рюмку тёмно-вишнёвого портвейна или золотистого бренди, посидеть в библиотеке, вдыхая запах хороших сигар, пропитавший тяжёлые занавеси. Может быть, я найду запас этих сигар, сяду в мягкое кресло, зажгу лампу и возьму в руки старинную книгу…

«Иди домой!» – возопил внутренний голос прямо у меня над ухом, но я только досадливо отмахнулся от него.

Мне нужен был дом из красного кирпича. И с облицованным бурым песчаником фасадом. Таких зданий в Нью-Йорке довольно много. Я искал солидный дом на три-четыре этажа, но не больше пяти, и, впрочем, совсем не обязательно, чтобы он был снаружи бурым. Даже если цвет облицовки – песочный, не в этом дело, дом может быть вообще не облицован.

Здесь я должен кое-что объяснить. Снаружи подобные здания различаются лишь слегка, но внутри них обычно творится полный кавардак. Дело в том, что изначально дома эти строились на одну семью, так что этаж «гостиной» или «салона» обычно располагается на полпролета выше уличного уровня. Здесь потолок выше, чем в спальнях верхних этажей или в подвале. Бывало, конечно, что подобные здания строились на три-четыре семьи, по одной семье на этаж (не путать с кварталами голодранцев, которые живут не в квартирах, а в комнатах; иногда у таких домов фасады тоже бурые, что вносит ужасную путаницу в выбор объекта и бесит меня ужасно!). Поэтому так важно правильно выбрать район.

В начале прошлого века особняки разорившихся владельцев массово перекупались и перекраивались в многоквартирные дома, некоторые даже опустились до того, что наряду с квартирами сдавали внаём комнаты. Но на следующей стадии процесс пошёл в обратную сторону: уплотниловка всем надоела, дома стали вновь перестраивать на трёх– или четырехсемейные резиденции, а то и возвращать к изначальной роли – особняка на одну семью.

Я знал, что Мюррей-Хилл никогда не опускался до уровня коммуналок, насколько мне было известно, все бурые дома содержали не менее одной семьи на этаж, а многие оставались частными резиденциями. Там были и «метисы», сочетавшие офисные помещения на первом этаже и жилые – выше. Некоторые здания превратились в частные клубы – я только что видел один, – а некоторые целиком состояли из офисов, но всё же в большинстве случаев в них жили люди. Состоятельные люди. Привлекательность им также придавало то, что, в отличие от многоквартирных высоток, здесь не было консьержей, лифтёров и видеокамер на дверях в подъездах.

Вообще-то бояться консьержей не следует – они ничуть не страшнее «бифитеров», этих стариков в красных костюмах йоменов, что «охраняют» лондонский Тауэр. В другое время и при благоприятных обстоятельствах я показал бы вам несколько забавных трюков, которые помогут одурачить любого, даже самого бдительного консьержа, но сегодня обстоятельства не располагали. Я не знал имён жильцов дома, не наметил своей жертвой определённую квартиру, так что лучше мне было ограничиться бурым камнем.

Так я шёл, решая, с какого дома начать.

Я гулял уже полчаса, а то и дольше, минут сорок пять. Может быть, вам кажется, что выбрать объект очень просто и нечего тратить на это так много времени? На самом деле мне и самому так казалось, даже возникло ощущение, что я подсознательно тяну время; погуляю так пару часов да и отправлюсь домой баиньки.

Но нет! Внезапно я остановился как вкопанный перед очередным бурым фасадом (кстати, потом выяснилось, что это был настоящий бурый песчаник) на 36-й улице между Лексингтоном и 3-й авеню. На первом этаже тёмными окнами на улицу глазело туристическое агентство, окна второго этажа, где раньше находилась гостиная, были ярко освещены. Табличка у двери сообщала, что там расположена галерея искусства диких африканских племён, но большинство экспонатов явно происходили из Австралии-Океании, хотя я заметил несколько африканских статуэток, включая бронзового леопарда родом явно из Бенина, а также интересную маску, похожую на произведения племени догонов.

Наверняка галерея была оснащена сигнализацией, экспонаты застрахованы, но меня они и так не заинтересовали. На фиг мне красть образцы примитивного искусства? И куда я потащу их посреди ночи? Даже если мне удалось бы пронести их незаметно, кому я смог бы их продать?

Я поднялся по ступеням и внимательно изучил имена на табличках напротив трёх звонков (у туристического агентства в полуподвале был отдельный вход). Нижняя гласила: «Галерея Ладисласа Сабо». Немного выше я прочёл: «Дж. Фельдмаус», а ещё выше просто: «Крили».

Кого же выбрать: Крили или Фельдмауса? Фельдмаус или Крили? Надо было выбирать, но сначала стоило попасть внутрь здания.

Дверей было две, первая вела в вестибюль, а вторая – куда-то вглубь здания. Обе заперты, конечно, но замкам было явно далеко до гордиева узла, поэтому я решил действовать традиционным способом. Я осмотрел дверь снаружи, провёл пальцем по замочной скважине – клянусь, если бы дверь на этом распахнулась, я не сильно бы удивился. Но поскольку она не открылась, я, предварительно быстро оглядев улицу, достал свои волшебные отмычки и принялся за работу.

Как раз в этот момент из-за угла плавно вывернула полицейская машина, доверху забитая бдительными служителями закона.

Они меня не разглядывали, а впрочем, что они могли увидеть необычного? Мужчина средних лет, респектабельно одетый, в свободных брюках и тёмно-синем блейзере, пытается открыть дверь своего дома. Ну и что? Может быть, не с первого раза попал в замочную скважину, так он и рюмку явно не одну выпил. Вообще-то замок был сущая ерунда, открылся настолько легко, будто в руках у меня и в самом деле был ключ. Я спокойно переступил порог и закрыл за собой стеклянную дверь. После этого медленно оглянулся и осмотрел улицу. Машина уже скрылась за углом.

Приятно, однако, что парни в форме всегда на посту и готовы защищать нас, простых обывателей.

Я вытащил из кармана резиновые перчатки и надел их – постеснявшись сделать это на виду у копов – и приступил ко второй двери. Она открылась так же легко, как и первая. Я тихо защёлкнул замок у себя за спиной и оказался в темноте вестибюля, освещённый лишь тусклым светом, проникающим с улицы. Постоял, слушая звуки дома.

Было тихо как в могиле.

Я поднялся на один пролёт и остановился напротив квартиры Фельдмауса. Что за фамилия такая – Фельдмаус? Я не очень хорошо знал немецкий, но даже мне был понятен перевод: «полевая мышь». «Крили» звучало немного по-ирландски, может, с шотландской примесью, но что значило это имя, я не мог себе представить. Да и какая разница, в конце-то концов?

Так кто же – Крили или Фельдмаус?

При прочих равных я всегда выбираю квартиру пониже: во-первых, не надо подниматься по лестнице, а во-вторых, и главных, – быстрее можно слинять на улицу. Под дверью Фельдмауса было темно. Я послушал немного, ничего не услышал, вдохнул полной грудью и нажал кнопку звонка.

И опять ничего не услышал, кроме отзвуков звона, но ждал, ждал терпеливо и собирался снова позвонить, как за дверью послышались шаркающие шаги и недовольное кряхтение, перешедшее в хриплый стон, который обычно издаёт человек, в темноте ударившись ногой об острый угол. Шаги прекратились на время, затем раздались снова.

Я не знал, какого пола верхний жилец – мужского или женского, поэтому придал своему голосу подобающую случаю невнятность:

– Э-э-э-э, мисс…р… Крили?

Шаги снова прекратились, я представил себе выражение лица Фельдмауса и чуть не прыснул. Он прокашлялся и сказал:

– Выше на этаж.

– О, прошу прощения, сэр, – извинился я с британским акцентом.

– Вот идиот чёртов, – пробормотал Фельдмаус довольно громко, но без особой злости.

Я прошагал к лестнице, слыша, как он, спотыкаясь, бредёт обратно в постель.

На следующем этаже я повторил процедуру в той же последовательности: выяснил, что в квартире, или, по крайней мере, в прихожей, темно, и нажал кнопку звонка. Если Крили подойдёт к двери, я скажу точно таким же голосом: «Мистер Фельдмаус?» По крайней мере, я знаю теперь, что Фельдмаус – мужчина. Конечно, в дебрях квартиры может скрываться и миссис Фельдмаус, но мне от этого ни тепло ни холодно.

Тогда Крили, мистер или миссис, скажет, что Фельдмаус живёт на этаж ниже, я извинюсь всё с тем же британским акцентом (до сих пор он мне исправно служил). А затем спущусь по лестнице, и не на один этаж, а на целых два, выйду на улицу и, да поможет мне Господь, поймаю тачку и отправлюсь восвояси.

Но шагов за дверью не было слышно.

Я опять позвонил – никакого ответа. Я приставил ухо к двери и позвонил ещё раз – ничего.

На двери было три замка. Я очень быстро отпер все три, или думал, что отпер: средний замок вообще не был заперт, и, вместо того чтобы отодвинуть железные цилиндры, я, наоборот, задвинул их в паз. Пришлось ещё немного поработать отмычками, наконец дверь открылась.

Я толкнул её и вошёл внутрь.

Глава 8

Боже, знали бы вы, какое счастье пережить эти первые мгновения перед работой!

Мне не передать словами то ощущение полноты жизни, полёта, абсолютного блаженства, которое я испытываю каждый раз, вторгаясь в частную жизнь моих клиентов. Кажется, что кровь быстрее обычного разбегается по жилам, все чувства обостряются до предела, а в пальцах начинается приятное, стремительно нарастающее жжение и покалывание. Господи, пишу эти строки и понимаю, что выгляжу как патологический маньяк. Однако врать не стану: я и в тот раз чувствовал необыкновенный подъём энергии, предвкушение нового приключения, при этом у меня не было ощущения опасности – почему-то я как будто знал, что нахожусь там, где мне положено быть, и делаю то, что нужно сделать.

Понятное дело, вы в два счёта можете разделать под орех меня с моими чувствами – и ежу ясно, что я находился там, где законом Соединённых Штатов мне было запрещено находиться, – без спроса на чужой территории, – которую я к тому же собирался ограбить, что, между прочим, тоже запрещено законами нашей страны. Знаю всё это, но ничего не могу поделать. Я чувствовал себя на вершине мира!

На самой вершине, чёрт меня подери!

Пару минут я постоял в прихожей, прислушиваясь к биению сердца, поигрывая мускулами и наслаждаясь нарастающим уровнем адреналина в крови. В квартире было темно, но вскоре глаза мои привыкли к темноте. Первое, что я сделал, – повернулся к двери и запер все три замка. А затем пошёл на экскурсию по комнатам.

Комнат было три. Из прихожей дверь вела в среднюю из них, комбинированную кухню-столовую. Налево открывалась дверь в достаточно просторную гостиную, выходящую окнами на 36-ю улицу. С другой стороны кухни располагалась спальня, почти такая же большая, как гостиная, – её окна выходили через внутренний дворик на 35-ю. Каждую из комнат можно было бы легко переоборудовать в отдельную студию, такие они были огромные, видать, этот Крили (или эта) даже по нью-йоркским меркам был вполне хорошо устроен. (Конечно, не будем забывать, что в каком-нибудь занюханном штате Иллинойс любая необразованная негритянка, живущая на пособие по безработице, имеет примерно столько же квадратных метров, да ещё и бесплатную лужайку в придачу.) Но, ребята, Нью-Йорк – это ведь совсем другое дело!

В спальне на окнах были установлены светонепроницаемые жалюзи: я с удовольствием опустил их, затем задёрнул занавеси. Интересно, для чего Крили понадобилась такая светомаскировка? Может, он работает по ночам, а днём отсыпается? Если так, у меня в запасе куча времени, мне гарантирована целая ночь.

Я включил ночник около кровати и осмотрелся. Огромная кровать – двух-, а то и трехспальная, из датского тика – была застелена, подушки взбиты. Значит, Крили – женщина, или, по крайней мере, живёт с женщиной. Какой мужик будет каждый день стелить постель? Нет, отставной вояка, наверное, всё же застилает свою суровую койку каждое утро, но здесь, похоже, не тот случай. Взгляд, брошенный мной на трюмо красного дерева, заставленное баночками и скляночками с кремами, пудрами, лосьонами и тому подобной ерундой, подтвердил мои умозаключения. Да, Крили – дама, и к тому же не мужланка какая-нибудь, в шкафу у неё было полно платьев на выход, деловых костюмов и изящных спортивных вещей.

Выйдя из спальни, я прикрыл дверь так, чтобы только узкая полоска света освещала мне дорогу, и через кухню прошёл в гостиную, где было посветлее от светивших в окно уличных фонарей. Здесь на окнах висели тяжёлые бархатные занавеси неопределённого цвета, которые, похоже, не снимали со времён вьетнамской войны. Стараясь не чихнуть, я плотно задёрнул их, включил торшер и попытался почувствовать себя как дома.

Иногда мне кажется, что в моей работе этот момент самый приятный: ты уже попал на чужую территорию, но ещё не приступил к работе и на несколько мгновений можешь позволить себе расслабиться. Ты въезжаешь, вползаешь в чужую жизнь так же легко и непринуждённо, как проскользнул в чужую дверь. Я растянулся на диване, потом посидел в креслах, прошёлся вдоль книжных полок (они пестрели книгами в мягких обложках, модные авторы, не самая поганая жёлтая бурда). Это говорило о том, что Крили – дама современных взглядов и следит за новинками литературы, однако принципиально не покупает дорогих книг, таким образом претенциозно заявляя миру об отсутствии у неё претензий. Интересно. Я двинулся на кухню, открыл холодильник. Яйца, бекон, несколько видов колбасы, разнообразный ассортимент дорогих сыров. Молока не нашёл, зато были жирные сливки. Ни пива, ни хлеба, ни печенья. Что это значит? То, что, скорее всего, она придерживается какой-нибудь новомодной диеты, например, кушает одни белки по доктору Аткинсу (кстати, я видел его бессмертный труд на книжной полке).

И похоже, её усилия достигают желанных результатов, судя по размеру одежды в её шкафу. Видимо, похудела она уже давно – даже если раньше была толстушкой, успела избавиться от уличающих её огромных юбок.

Мисс Крили звали Барбара – это я узнал, прочитав какой-то чек из толстой пачки, лежавшей на столе; быстренько просмотрев другие счета, я убедился – да, Барбара, всё верно. Чековой книжки нигде не было видно – скорее всего, Барбара Крили носила её с собой в сумочке. Она жила одна и чаще всего спала тоже одна, хотя, совершенно очевидно, в душе лелеяла Большие Надежды.

Как я это узнал? Ну, заглянул в шкаф для начала – если бы у неё был постоянный бойфренд, я так или иначе обнаружил бы следы его присутствия, однако таковых не нашёл. Кровать Барбара покупала явно в расчёте на совместное использование, если не постоянно, то хотя бы время от времени, но небольшая вмятина, продавленная её телом в матрасе, поведала мне, что чаще всего Барбара спит одна и всегда на правой стороне кровати.

Ну и что тут такого? Да, я проверил матрас. Откинул покрывало и внимательно пощупал с обеих сторон. Вовсе не из похотливых соображений, будьте уверены, а просто из неуёмного любопытства. Знаю, вы скажете, что это точно так же постыдно – ведь я копался в её белье, совал свои защищённые перчатками руки к ней под одеяло. Конечно, закончив осмотр, я застелил постель, но факт остаётся фактом, правильно?

Несколько лет назад одна приятельница Кэролайн рассказала нам, что она чувствовала, когда ограбили её квартиру. Вор, кстати, не так уж много и взял – у неё много и не было, ха-ха-ха, – но не это возмутило и расстроило приятельницу Кэролайн больше всего. «Понимаете, он вошёл ко мне в спальню, – говорила она, содрогаясь от омерзения, – он перетрогал все мои вещи! Мне хотелось сжечь всю одежду, всё бельё и вызвать службу по борьбе с тараканами. Я даже готова была вообще поменять квартиру, перебраться куда угодно, хоть в Небраску, а вы прекрасно знаете, что я думаю о Небраске. Матерь Божия, такое чувство, что меня изнасиловали!»

И я её прекрасно понимаю. Когда мою собственную квартиру обнесли – кстати, совершенно непрофессионально, – я чуть не рехнулся от гнева. Проклятый гад, например, вывалил из шкафа на пол все мои книги – вообще устроил полный свинарник в комнатах. Я тогда в первый раз в жизни понял, что чувствуют ограбленные мной клиенты после моих посещений. Я вяло пытался оправдаться тем, что сам никогда не устраиваю такого беспорядка, не бью посуду, ничего не пачкаю, однако понимал, какой это слабый аргумент. По большому счёту я для моих жертв был точно таким же насильником.

Ну так что же мне теперь – повеситься? Когда-нибудь придёт и мой час, я образумлюсь, исправлюсь и так далее. А пока этого не случилось, дайте и мне хоть немного порадоваться жизни.

Но довольно болтовни – пора было приниматься за дело.

Есть одно выражение, которое, как мне сказали, когда-то придумали солдаты инженерных войск. Сейчас я его часто вижу на футболках, стикерах, приклеенных на задние стёкла машин, и так далее. Слова немного меняются, но в принципе мысль остаётся такой: «Когда ты оказываешься по уши в болоте, а вокруг кишат крокодилы, довольно сложно вспомнить, что ты приехал сюда для того, чтобы осушить это болото».

Вот так и я: поместите меня в чужую квартиру, и я как маньяк начну перебирать личные вещи хозяев, бродить по комнатам, трогать мебель и иногда настолько увлекаюсь, что могу забыть, что меня вообще сюда привело. А приводит меня в чужие дома, друзья, мерзкая, гадкая, неизлечимая жадность.

Ни для кого не секрет, что все воры – жадные. Мне неловко сознаваться в этом, но я обещал быть с вами откровенным. Если бы нам хватало того, что мы можем честно заработать, мы не пошли бы путём порока. Но что же нам делать, если мы хотим больше, чем другие, и я в тот вечер хотел (это и привело меня в квартиру Барбары Крили) забрать всё ценное, что мог у неё найти.

Девушка явно получала очень прилично – иначе не жила бы в такой квартире да ещё в престижном районе, – но где гарантии, что я смогу заработать на этом визите? Может, она хранит деньги в банке? Или спускает всё на путешествия либо на рестораны? А может, вообще снимает банковскую ячейку и хранит драгоценности там?

Я прошёлся с тщательным обыском по всем трём комнатам. К концу осмотра в моём распоряжении оказались следующие предметы: пара золотых серёг, украшенных камнями, весьма похожими на бриллианты и рубины, хорошие швейцарские часы из белого золота и золотой браслет с дурацкими подвесками в виде зверюшек и монеток. Все эти предметы не имели особой художественной ценности, но по граммам и каратам кое на что тянули. К тому же в морозильнике среди бифштексов и котлет я нашёл конверт, содержащий 1240 долларов США мелкими купюрами.

Разумеется, у Барбары Крили были и другие украшения, например кольцо с выгравированной датой окончания школы – золотое с ониксом – и куча всяких браслетов и серёг. А ещё – симпатичный золотой медальон на золотой цепочке, внутри которого я обнаружил портреты двух немолодых людей, скорее всего родителей Барбары.

Можно было бы забрать и их, но, видите ли, у меня своя система грабежа – я стараюсь соотнести рыночную ценность того или иного предмета с его, так сказать, сентиментальной ценностью в глазах владельца. Понимаете, о чём я? Для Барбары фотки её родителей и школьное кольцо, скорее всего, имели личную ценность, так стоило ли мне уж слишком сильно жадничать? В конце концов, я не хотел обижать её, вот и всё, что могу сказать.

Конечно, грабил бы я, к примеру, Элизабет Тейлор, то не стоял бы в раздумье над бриллиантовым колье, даже если бы это был подарок Ричарда Бёртона и чуть раскосые фиалковые глаза кинодивы каждый раз при виде его туманились слезами. Я бы всё равно спёр колье. Я – сентиментальный вор, признаюсь вам и в этом, однако мои сантименты никогда не идут вразрез со здравым смыслом. Но в шкатулке Крили бриллиантовых колье не было, а потому я увязал свою нехитрую добычу в узелок, оставив хозяйке всё остальное.

По пути к выходу я навёл порядок, потом для верности снова прошёлся по квартире, чтобы удостовериться, что вещи лежат и стоят так, как раньше. Ещё раз оглядевшись, я выключил свет в гостиной, раздвинул бархатные шторы, и тут на лестнице раздались громкие шаги.

Вот дьявол, какая непруха!

Я на цыпочках помчался по квартире, выключил свет на кухне и в спальне, всё время прислушиваясь к шуму на лестнице. На втором этаже шаги стихли, и на мгновение я с облегчением подумал, что это вернулась загулявшая миссис Фельдмаус, но, увы, моим надеждам не суждено было сбыться.

Шаги возобновились, я услышал бормотание – то ли Барбара имела привычку говорить сама с собой, то ли она возвращалась домой не одна. Ну ничего, у меня есть пара минут: пока она будет вскрывать замки – то есть отпирать, – я смогу покинуть её гостеприимный дом через пожарный выход.

Я поднял тяжёлые жалюзи и схватился за створку окна.

Окно не двигалось.

Я дёрнул изо всех сил – не поддаётся! Я ещё раз проверил, не заперто ли оно, – нет, гораздо хуже. Оно вообще было заколочено намертво! Видимо, Барбара, или кто там жил в квартире до неё, параноила насчёт грабителей, смывающихся с места преступления через окно, и наглухо заколотила раму. Проклятье! Конечно, верхняя фрамуга открывалась, но вылезти через неё не представлялось возможным. Идиотка Барбара! А что она будет делать, если начнётся пожар?

Чёрт с ней, что буду делать я? И прямо сейчас?

Нежданные гости уже добрались до двери, теперь я точно знал, что их двое, и один из них говорил басом – стало быть, мужчина. Ай-ай-ай, Барбара, нарушаем свои привычки? Похоже, сегодня ночью тебе уже не придётся спать на правой стороне кровати, так, крошка? Наконец-то счастье улыбнулось и мисс Крили! От меня-то оно как раз отвернулось.

Барбара долго возилась с замками, и я мысленно поблагодарил её за это. Похоже, они с приятелем пропустили не по одной рюмочке. Что ж, типичное поведение для малознакомых людей, собирающихся провести вместе ночь. Тревоги, опасения и моральные запреты обычно исчезают после некоторого количества выпитого алкоголя. Но рано или поздно она всё-таки откроет проклятые замки, и что тогда прикажете делать?

Куда спрятаться? В шкаф? За всё время моей карьеры мне приходилось дважды отсиживаться в шкафу, и оба раза меня не нашли – я нюхом чуял, что в третий раз так не повезёт.

– Мать твою, дай уж мне свои идиотские ключи, – раздражённо сказал басовитый мужской голос, и я понял, что времени у меня не осталось.

Грациознее кошки я кинулся на пол и забился под кровать.