Текст книги "Вор под кроватью"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Лоуренс Блок
Вор под кроватью
Тайны Берни Роденбарра

Примечание автора

С огромным удовольствием говорю слова благодарности приютившему меня «Номеру писателей» в Гринвич-Виллидж, где была проведена предварительная работа для создания этого романа, а также гостеприимному дому «Рэгдейл» [1]1
  Рэгдейл – загородный дом Говарда Шоу, построенный в 1897 году, в котором сегодня располагается некоммерческий Фонд Рэгдейл, основанный внучкой Говарда Шоу Алисой Джадсон Хейес, и где для представителей творческих профессий созданы всевозможные студии и все условия для отдыха и работы.


[Закрыть]в Лейк-Форест, штат Иллинойс, который давно уже облюбовали многие представители творческих профессий и где была написана эта книга. Хорошо, что писатели могут писать где угодно. Если, конечно, могут. Я могу писать лишь в этих двух благословенных местах и всегда буду испытывать к ним чувство глубокой признательности.

Глава 1

– Этот человек, – с ненавистью выдохнул Мартин Джилмартин, – полный… нет, он абсолютный… в общем, законченный… – Марти покачал головой. – У меня просто нет слов!..

– Да, друг мой, со словами у тебя действительно неважно, – согласился я. – По крайней мере, с существительными. С прилагательными ты ещё кое-как справляешься, но что касается существительных…

– Ну так помоги мне, Бернард, – с мольбой в голосе произнёс Марти. – Кто лучше тебя сможет подобрать нужное определение, le mot juste? И в конце концов, это твоя работа.

– Неужели?

– А то нет! Ты же торгуешь книгами, а что такое книга? Набор слов. Ну да, конечно, в ней есть ещё бумага, ткань обложки и коленкор, пущенный на переплёт, но, если бы дело было только в этом, стали бы мы покупать больше одной книги? Разумеется, нет, согласен? Так что прикол именно в словах, в тех шестидесяти, восьмидесяти или ста тысячах слов, что составляют её содержание.

– Увы, случается по двести, а то и по триста тысяч слов, – вздохнул я.

Недавно я закончил чтение романа Джорджа Гиссинга «Новая Граб-стрит» и теперь размышлял об описанных в нём не самых знаменитых викторианских литераторах, которые в начале прошлого века под нажимом своих издателей кропали бесконечные романы с продолжениями. Этакие сериалы в прозе: три тома, если не больше, – видимо, читателям в то время было совершенно нечем себя занять.

– Нет, так много мне не надо, – сказал Марти. – Всего одно слово, Берни, но меткое, такое, чтоб выявило всю отвратительную сущность этого человека. Подвело черту под бездной его падения. – Он обвёл глазами комнату и понизил голос: – Нет! Пусть оно заклеймит мерзавца Крэндела Раундтри Мейпса позором на веки вечные, пусть пригвоздит его к позорному столбу!

– Навозный жук, – предложил я.

– Слишком слабо.

– Ну, тогда червяк? Крыса? – Марти так отчаянно мотал головой, что я решил оставить животный мир в покое. – Негодяй?

– Чуть ближе, Берни, но всё равно недостаточно сильно. Конечно, он негодяй, но не простой, а по крайней мере в кубе.

– Мерзавец?

– Лучше, но…

Я нахмурился, пытаясь представить себе страницу словаря синонимов. Негодяй, мерзавец…

– Ну, тогда, может, «подонок» будет в самый раз?

– Что ж, если больше ничего не приходит тебе в голову, – огорчённо сказал Марти, – придётся остановиться на этом. В принципе «подонок» – довольно удачное определение. От него веет гнилью, гнилью веков, и это хорошо. Ведь подлость стара как мир, времена меняются, а людские пороки остаются прежними. Что касается прогнившего насквозь ублюдка Крэндела, так от него за версту разит тухлятиной! – Марти поднял бокал и деликатно вдохнул тонкими ноздрями запах выдержанного бренди. – Н-да, видимо, подонок – наилучшее определение для протухшего говноеда по имени Крэндел Раундтри Мейпс.

Я начал что-то говорить, но вдруг Марти поднял руку, поражённый. Глаза его округлились.

– Берни, – прошептал он, – ты слышал, что я только что сказал?

– Ну да, говноед.

– Вот! Именно это слово я и искал! Оно в точности передаёт характер ублюдка Мейпса.

Интересно, откуда оно взялось? Нет, этимология мне понятна, я имею в виду, откуда это слово всплыло в моей голове? Оно же нынче не в ходу!

– Ну ты-то только что употребил его!

– Точно, хотя не помню, чтобы когда-либо раньше его слышал. Чудеса! – Лицо Марти расплылось в довольной ухмылке. – Не иначе как на меня сошло божественное вдохновение. – Он с удовлетворением откинулся на спинку кресла и наградил себя ещё одним глотком благородного напитка.

Я тоже, хоть, может быть, и незаслуженно, отхлебнул бренди из своего бокала. Оно наполнило рот жидким золотом, мёдом пролилось в горло и согрело каждую клеточку моего тела, переполняя при этом душу чистым восторгом.

Мне не надо было садиться за руль, не надо было работать за станком, поэтому я пробормотал: «Какого чёрта!» – и отпил ещё глоток восхитительного «огненного вина».

Мы ужинали в «Притворщиках», закрытом частном клубе в «Грамерси-парк», на сто процентов таком же благородном, как бренди, что искрился в наших бокалах. В клуб принимали актёров, писателей и всех, кто так или иначе был связан с искусством. Марти Джилмартин, к примеру, попал туда через дверь, именуемую «меценат». – Нам катастрофически не хватает членов, – поделился он со мной как-то раз, – так что основным критерием для приёма нынче является лишь наличие пульса и чековой книжки, хотя по виду иных господ у них нет ни того ни другого. Может, ты согласишься войти в наш клуб, а, Берни? Ты когда-нибудь видел «Кошек»? Если мюзикл тебе понравился, попадёшь в категорию «театральный меценат». Ну а если нет, то «критик».

Я тогда решил не подавать заявления, поскольку не знал, принимают ли в клуб лиц с криминальным прошлым. Однако, когда Марти приглашал меня отужинать в клубе, я всегда соглашался с большой охотой. Еда была приличная, выпивка – первосортная, а обслуживание – выше всяких похвал. И хотя по дороге я проходил дюжину ресторанов, где кормили не хуже, а даже лучше, чем в «Притворщиках», им не хватало самого главного: зачарованного духа средневекового замка, смеси истории и традиций, которая пропитывала атмосферу «Притворщиков». И конечно же компании моего друга Марти – его-то я был рад видеть в любой обстановке.

Мой друг Марти – джентльмен, так сказать, «в возрасте», но выглядит он как мечта молодых оболтусов, что запоем читают «Эсквайр»: высокий, юношески стройный, с ровным загаром на обветренном, благородном лице и шапкой густых волос цвета старого серебра. Он всегда чисто выбрит, ухожен и напомажен, его лицо украшают аккуратно подстриженные усы, он одевается элегантно, но неброско. У него достаточно средств, чтобы безбедно провести старость, не ударяя при этом палец о палец, но он всё равно занимается поисками перспективных инвестиций и не упускает возможности поучаствовать в авантюрах, когда таковые встречаются на его жизненном пути.

Марти, само собой разумеется, покровительствует театру. Каким образом? Ну, он посещает массу театральных постановок, как на Бродвее, так и в его окрестностях, и время от времени вкладывает пару сот баксов в модную пьеску. Но если откровенно, то на самом деле Марти больше привлекают молоденькие актрисы-инженю, в которых он ищет (и иногда даже находит) зачатки самых разнообразных талантов. Марти оплачивает их расходы и по возможности пристраивает к делу, а девицы за это оттачивают на нём свои таланты.

Какие таланты, спросите вы? Марти многое мог бы вам рассказать, да только он не из таких. У него рот всегда на замке. Этот человек – воплощённая осторожность.

Надо заметить, что познакомились мы при обстоятельствах, не слишком располагающих к дружбе: Марти собрал внушительную коллекцию бейсбольных карточек, а я их украл.

Конечно, на самом деле всё несколько сложнее: я и понятия не имел про его коллекцию, знал только, что они с женой собираются в театр в определённый вечер, и планировал заглянуть на огонёк, когда дома никого не будет. В итоге карточки исчезли, Марти (у него вечно проблемы с наличкой) заявил в полицию о пропаже коллекции и получил страховку. Впоследствии я продал карточки за круглую сумму (повторяю, всё в этой истории очень сложно и запутанно) – такую круглую, кстати, что смог выкупить целое здание, в котором нынче размещается мой книжный магазин. Это само по себе замечательно, но ещё приятнее то, что мы с Марти подружились и теперь время от времени вместе проворачиваем кое-какие делишки. [2]2
  См. роман «The Burglar who Traded Ted Williams» («Вор, который торговал Тедом Уильямсом»).


[Закрыть]

Как раз в связи с такими делишками Марти и пригласил меня в ресторан. Наверное, вы не удивитесь, что жертвой нашего преступного сговора в этот раз оказался уже упоминавшийся выше Крэндел Раундтри Мейпс, теперь известный под именем Говноед.

– Проклятый Говноед! – с чувством воскликнул Марти. – И ежу ясно, что ему с самого начала было наплевать на девушку! Начхать с высокой колокольни, понимаешь, Берни?! У него не было ни малейшего намерения ни развивать её таланты, ни способствовать её карьере. Всё, что его волновало, – постель, постель и ещё раз постель. И что же? Он соблазнил мою бедняжку, сбил с пути истинного, запудрил мозги, – этот навозный жук, червяк, негодяй, мерзавец, подонок…

– Говноед? – подсказал я.

– Именно! Представь себе, Берни, он же ей в отцы годится!

– Он что, твоего возраста, Марти?

– Ну, может быть, на пару лет моложе…

– Вот ублюдок.

– А я говорил тебе, что он к тому же ещё и женат?

– Да он просто свинья!

Марти, к слову, счастливо живёт со своей женой уже много лет, но я решил не упоминать этот факт именно сейчас.

К тому времени я уже понял, куда клонит мой друг, поэтому откинулся на спинку стула и позволил ему пересказать мне во всех подробностях историю о содеянном Мейпсом отвратительном преступлении. Через какое-то время наши бокалы опустели, и официант, пожилой херувим с роскошными чёрными кудрями и небольшим пивным брюшком, незаметно забрал их со стола и заменил полными. Толпа посетителей редела, но Марти всё с тем же энтузиазмом продолжал вещать про свою Марисоль («Какое красивое имя, правда, Берни? По-испански оно означает „море и солнце“, mar у sol!.. Её мать – пуэрториканка, а отец – из какой-то прибалтийской страны со смешным названием, как там… Море и солнце… в этом она вся, моя девочка!»). По словам Марти выходило, что его Марисоль была необыкновенно талантлива, а также безумно красива «и к тому же невинна как дитя». «Глянула на меня своими глазищами, – уверял он, – так сердце прямо зашлось!» Он увидел её в показательном спектакле «Три сестры» по пьесе Чехова. Спектакль, мягко говоря, оставлял желать лучшего, но Марисоль настолько поразила Марти своей игрой, что он буквально раскалился добела от восторга, чего с ним не случалось уже много лет.

И конечно, после спектакля он рванул за кулисы и пригласил красотку Марисоль на обед, чтобы обсудить её будущую карьеру, а ещё через пару дней – в театр на премьеру спектакля, который она непременно должна была посмотреть, ну а остальное вы можете додумать сами. Ежемесячный чек на небольшую сумму, несущественную для финансового благополучия семьи Марти, для бедной девушки означал свободу от ненавистной работы официанткой, возможность посещать больше прослушиваний и заниматься развитием своего таланта. Ну а Марти стал захаживать (что в этом удивительного?) в её квартирку в Адской Кухне [3]3
  Адская Кухня (Hell’s Kitchen) – район Манхэттена, ныне известен большим количеством театров, модных ресторанов и роскошных многоквартирных домов.


[Закрыть]в конце дня – «sinq a sept», [4]4
  С пяти до семи (фр.).


[Закрыть]как называют такие визиты утончённые французы, а иногда и пораньше, хотя и с той же целью, которую ньюйоркцы цинично именуют «дневной перепих».

– Вначале она снимала убогую каморку в Южном Бруклине, – с чувством говорил Марти. – Бедняжке приходилось по часу париться в метро, чтобы добраться до приличного района. Теперь-то она живёт в пяти минутах ходьбы от дюжины театров, так удобно!

Её новая квартирка также располагалась в пяти минутах езды от квартиры самого Марти и ещё ближе к его офису, так что, действительно, удобно было всем.

Марти совсем потерял голову, и девушка вроде бы отвечала ему взаимностью. В новой, шикарно обставленной спальне её студии на 46-й улице Марти показал ей кое-какие приёмчики, о которых более молодые любовники Марисоль понятия не имели, и с удовлетворением констатировал, что произвёл на свою даму неизгладимое впечатление. Тупая сила и энергия молодости не шли ни в какое сравнение с изощрённым искусством искушённого в любовных делах маэстро.

Да, время, проведённое ими вместе за прикрытыми жалюзи, можно было сравнить разве что с пребыванием в райском саду, единственное, чего не хватало, – так это Змия, но и он не преминул явиться, не заставив себя ждать. Кто это был? Не кто иной, как признанный Говноед Крэндел Мейпс. Не буду утомлять вас деталями, сам Марти чуть не уморил меня ими насмерть, скажу только, что вскоре заплаканная Марисоль бросилась на шею потрясённому Марти и, захлёбываясь слезами, призналась, что не сможет больше встречаться с ним. Она благодарила Марти за всё, что он для неё сделал, а главное, за то, что он подарил ей себя, но при этом твердила, что отдала своё сердце другому, с которым она надеется провести остаток дней и, желательно, всю вечность после смерти.

Как выяснил убитый горем Марти, счастливчиком, укравшим сердце Марисоль, был вышеупомянутый Говноед.

– Маленькая дурочка уверена, что он бросит ради неё семью и женится на ней. – Марти воздел руки к небу. – Да у него каждые полгода новая девчонка, Берни, вот что обидно! Может быть, одна или две протянули по году, но никак не больше. И все эти старлетки свято верили, что он оставит жену и рухнет к их ногам. Конечно, рано или поздно он действительно оставит свою жену, но совсем иным способом – богатой вдовой, Берни, и произойдёт это очень скоро, если подлец не перестанет трахаться как кролик! Он же помрёт от сердечного приступа, если будет продолжать в том же духе! Впрочем, я очень надеюсь, что сама природа разделается с ним за меня.

Марти немного злился, но я не виню его – Мейпс не был каким-то безликим злодеем. Марти знал его, и знал достаточно хорошо. Они встречались в театре и на прослушиваниях юных дарований, и даже как-то раз Марти с Эдной ездили к Мейпсу в гости, в его особняк в районе Ривердейл. Мейпсы тогда устраивали приём по случаю сбора пожертвований в помощь «Театру чудаков» Эверетта Куинтона, их как раз выселили из обжитого здания на Шеридан-сквер.

– Мы заплатили по паре сот баксов за ужин и за закрытую вечеринку с представлением, – вспоминал Марти. – Ну а затем они всеми силами постарались выжать из нас ещё по нескольку тысяч «на развитие театра». Ужин был неплох, хотя вино – так себе, но я обожаю Куинтона, это такой мощный талант, что я отстегнул ему круглую сумму без всяких уговоров. Ну и Эдна осталась довольна – ей так понравился дом! Нас провели по всем этажам, кроме винных подвалов и чердака, мы побывали везде, включая спальни, уверяю тебя. В хозяйской спальне на стене висел морской пейзаж.

– Вряд ли это была работа Тернера.

Марти презрительно тряхнул головой:

– Какой Тернер? Я же говорю тебе, обстановка этого дома – так себе, как и вина. Просто обычный морской пейзаж с корабликом на горизонте. Однако одна деталь привлекла моё внимание – картина висела немного криво.

– Ну и Говноед!

Марти поднял бровь.

– Я не ханжа и не зануда, – сказал он, – но меня напрягает, когда я вижу, что картина висит не под прямым углом. Это неправильно. Впрочем, обычно я стараюсь не поправлять картины в чужих спальнях.

– А в этот раз не сумел с собой справиться?

– Я немного отстал, Берни, дождался, когда все гости выйдут из комнаты, а затем подошёл к картине. Помнишь строки Кольриджа: «И не плеснёт равнина вод, / Небес не дрогнет лик. / Иль нарисован океан / И нарисован бриг»? [5]5
  Кольридж Сэмюэл Тейлор. Сказание о Старом Мореходе. Стихи приведены в переводе В. Левика.


[Закрыть]

Я узнал строчки из «Сказания о Старом Мореходе», поэме, которая, в отличие от подавляющего большинства классических произведений, заучиваемых нами в школе, не вызывала у меня отвращения.

– «…Кругом вода, но как трещит / От сухости доска! / Кругом вода, но не испить / Ни капли, ни глотка».

Марти одобрительно кивнул:

– Правильно, хотя большинство моих знакомых цитирует последние строчки так: «Ни одного глотка».

– Они не правы, – пожал я плечами, – как не право большинство людей в отношении большинства вещей. Но о чём же поведал тебе нарисованный бриг, плывущий по нарисованному океану?

– Ни о чём, – откликнулся Мартин Джилмартин. – Однако то, что я нашёл за ним, сказало мне многое, и весьма красноречиво…

Глава 2

– Сейф в стене? – спросила Кэролайн Кайзер. – Я почти не сомневаюсь, что это так. Он решил выпрямить картину и обнаружил за ней стенной сейф.

– Точно.

– Ага, – сказала Кэролайн, – так вот где собака зарыта! Марти пригласил тебя в ресторан для того, чтобы объяснить, как добраться до Ривердейла, дабы ты смог залезть в сейф к Мейпсу.

– Ну, знаешь, – обиделся я, – надеюсь, что Марти пригласил меня в ресторан не только с этой целью. Всё-таки мы друзья, забыла? Мне кажется, ему нравится моё общество.

– Да ладно тебе, не дуйся. Мне тоже нравится твоё общество: если я когда-нибудь вступлю в элитный клуб, Берни, клянусь, ты будешь первым, кого я приглашу на ужин. Но, к сожалению, всё, что мы имеем на сегодняшний день, – скромный ланч в собачьем салоне. Боюсь, ничего лучше пока предложить не могу.

Мы обедали в салоне «Пудель» – вотчине Кэролайн, всего в паре кварталов от моего книжного магазина на 11-й улице Ист-Сайда, между университетом и Бродвеем. Вообще-то была среда, по средам мы перекусываем бутербродами у меня в «Барнегат Букс», а к Кэролайн ходим по вторникам. Но из-за Марти наш график сдвинулся, значит, в понедельник мы обедали у меня, вторник вообще пропустили, так что сегодня настала очередь Кэролайн принимать у себя гостей. По дороге я заскочил к «Двум парням из Кандагара» и купил парочку лавашей, фаршированных чёрт знает чем, и два салата, ингредиенты которых я тоже не смог опознать. Хотел купить там же и напитки, но побоялся брать их шипучку – она была странного, химического сине-зелёного цвета и пахла фисташками. Пришлось купить пару банок колы в соседнем магазинчике.

– Неплохо, – пробормотала Кэролайн, откусывая лаваш. – Но ты уверен, что они настоящие? Я хочу сказать, вообще-то в Афганистане едят фаршированные лаваши?

– Господи, ну какая разница? А в Пекине едят мексиканские лепёшки? А в Тиране едят пиццу?

Кэролайн усмехнулась. Мы же жили в Нью-Йорке, чёрт побери, где половина пиццерий принадлежала китайцам, а мексиканские лепёшки продавали исключительно албанцы.

– Ладно, ты прав, – проворчала моя подружка, – однако давай вернёмся к Марти. Это что-то новенькое, я не ошиблась? Я имею в виду, обычно он сбивает тебя с пути истинного, только если надо ограбить кого-то из друзей, чтобы они смогли получить страховку. А Мейпс как-то не тянет на друга…

– Нет, разве что «Говноед» с недавнего времени превратилось в уменьшительно-ласкательное словечко.

– Ха-ха, вряд ли, и этот тип тоже вряд ли обрадуется возможности быть ограбленным. А что в сейфе?

– Деньги.

– Откуда Марти знать? Не говори мне, что сейф был открыт.

– Если бы сейф был открыт, моя помощь Марти уже не понадобилась бы, – заметил я. – Хотя на тот момент Марти ещё не питал такой острой ненависти к Говноеду. Впрочем, справедливости ради надо признать, что Марти изначально не любил этого типа, всегда отзывался о нём как о халявщике и проныре. Но то было задолго до встречи с Марисоль.

– Тогда она ещё училась в школе в прекрасном пуэрто-риканском городе Сан-Хуан.

– Вообще-то в Окмонте, Пенсильвания.

– Не важно. Окмонт? Почему я ни разу не слышала о нём, Берни?

– Я же говорю, он в Пенсильвании. Где-то там, не доезжая Питсбурга.

– Филадельфия тоже. Я имею в виду, не доезжая Питсбурга, – сказала Кэролайн. – Так каким же образом Марти стало известно про наличку?

– Он выспросил Мейпса. Не знаю, что тот сказал конкретно, но Марти понял, что ему часто платят наличкой и он не держит её в банке, чтобы она не попала под прицел налоговой.

– А мне практически никогда не платят наличкой, – вздохнула Кэролайн – Всё по кредиткам, блин. Ну и то хорошо, что не чеками – помнишь, какая морока была обналичить их?

– Знаешь, когда сумма меньше десяти долларов, почти все платят наличными. А буквально вчера один парень набрал книг на сорок восемь долларов с копейками и протянул мне пятидесятидолларовую купюру. Но вообще-то такое случается крайне редко.

– Что, продажа на сорок восемь долларов? Или купюра?

– И то и другое. Но я тоже грешен – бывает, кладу пару баксов себе в карман, особенно когда продаю уценку. Но чаще всего провожу продажи через кассу. Мне ведь самому невыгодно уводить деньги из бизнеса. Лучше уж я покажу реальную прибыль и заплачу налоги по полной.

– Ага, потому что твой второй заработок – чистая наличка.

– Что ж, в этом краже со взломом не откажешь, – согласился я. – Никаких налогов, и практически нет бумажной работы.

– А про пенсию ты, конечно, не думаешь! Ладно, с тобой всё понятно, но чем занимается Мейпс?

– Он врач.

– Врач, которому платят наличкой?

– Не все, конечно, но довольно часто.

– Странно, – сказала Кэролайн. – Сейчас у всех страховка. Кому придёт охота выкладывать за лечение собственные деньги?

– Страховка не у всех, – заметил я. – У меня, к примеру, её никогда и не было.

– Кстати, у меня тоже. Но мы не в счёт, Берни, у нас собственный бизнес, мы не имеем возможности нагружать наши хрупкие кораблики дополнительным весом. Не знаю, как ты, я сразу пойду ко дну. К счастью, я на здоровье не жалуюсь, но, когда случается обращаться к врачам, обычно выписываю чек. По крайней мере, его можно списать на расходы.

– Точно.

– Может, этот Мейпс – старомодный доктор, как мой любимый врач, что принимает в Стайвесант-таун? Заранее назначить время приёма нельзя, просто приходишь и получаешь номерок – прямо как в том еврейском магазинчике на Бродвее, как его? «Забар»? И обычно я плачу за приём не больше пятнадцати-двадцати баксов. Но мой доктор – святой человек, а этот Мейпс как-то не тянет на святого, ты не находишь?

– Совсем не тянет.

– Так что же это за загадочный доктор?

– Пластический хирург.

– Шутишь? Ему платят наличкой за укороченные носы?

– По словам Марти, – объяснил я, – большинство услуг пластической хирургии попадают в категорию «элективных» и потому не включаются в медицинскую страховку. Страховые компании не обязаны возмещать подобные убытки. Если тебе придёт в голову сделать себе ринопластику, липосакцию или увеличить грудь, придётся платить из своего кармана, милочка.

– Тогда уж я бы перевела деньги безналичкой… – сказала Кэролайн. – Если я когда-нибудь решусь на дорогое безумство, пусть расходы хотя бы вычтут из налогооблагаемой базы. Их же всё равно должны вычесть, по крайней мере за элективные услуги, верно?

– Может быть, откуда мне знать?

– Ну так что?

– А то, что вокруг полным-полно сделок с наличкой, и те, кто их проворачивает, хотят, чтобы всё было шито-крыто. Понимаешь? Например, если ты зарабатываешь по-чёрному сто тысяч баксов в год поверх собственных доходов, то…

– О да, в моём бизнесе этого смог бы достичь только настоящий везунчик, – смеясь, заметила Кэролайн. – Берни, подумай сам, что ты такое говоришь! Сто тысяч баксов в год? Да скорее рак на горе свистнет…

– Я просто привёл гипотетический пример.

– Ясно. Только в будущем исключи собачий бизнес из круга подобных примеров.

– Короче, представь, что у тебя полно наличных денег, – продолжал я. – Как ты их потратишь? Конечно, можно купить бриллиантовое колье, но его нельзя будет застраховать, и рано или поздно кто-нибудь спросит тебя, откуда оно взялось. Правда, если ты – коллекционер, это сильно упрощает дело – тут тебе полное раздолье. Можешь покупать марки, старинные монеты или книги за наличку до скончания веков, хобби всё высосет, никаких денег не хватит. Или вот ещё один способ пристроить денежки…

– Сделать себе пластическую операцию?

– К примеру. Конечно, придётся выписать чек на счёт клиники, но, если тебе известно, что врач не против наличных, ты можешь даже получить небольшой откат за эту операцию. И все довольны, поняла?

– Круто.

– Да, неплохая схема, – согласился я. – К тому же, насколько я могу судить, Мейпс якшается с типами, которые, так сказать, не дружат с законом. Хотя кто бы говорил! Я и сам не всегда с ним дружу.

– Ты имеешь в виду преступников?

– Ну да, только днём они не ходят в чёрных масках. Всё это, конечно, всего лишь слухи, но якобы, если мальчикам типа Тони Сопрано срочно понадобится нелегальная операция, они знают, что всегда могут обратиться к нашему приятелю.

Кэролайн удивлённо уставилась на меня.

– Нелегальная операция, Берн? Ты что, имеешь в виду аборт? Хотя вроде бы они пока легальны.

– Да нет же, я имею в виду дырку от пули, которую надо залатать, – пояснил я. – И не только залатать, а ещё суметь не проболтаться об этом. Или, к примеру, заходишь ты к этому доктору с фотографией, сорванной со стенда «Их разыскивает полиция», и просишь его немного подкорректировать твой собственный «портрет», чтобы сходство было не столь заметно. Может быть, убрать кое-какие татуировки, зашлифовать самые заметные шрамы. Поняла теперь? Не думаю, что Мейпс работает только на криминальных авторитетов, но бьюсь об заклад, что эти расплачиваются с ним наличной «капустой», а не суют свою банковскую карту.

Кэролайн обдумала мои слова и согласно кивнула.

– О’кей, – сказала она, – поняла. Теперь ясно, что на своей работе добрый доктор стрижёт приличные бабосы. И хранит их в стенном сейфе…

– Так считает Марти.

– А ты как считаешь?

– Считаю, что он действительно гребёт бабосы лопатой. А в сейфе хранит что-то. Даже если это не наличка, чутьё подсказывает мне, что заглянуть туда стоит. Итак, что мы имеем? Стенной сейф в доме, известно, где именно он находится. Я даже знаю, какая картина заслоняет вход в пещеру Али-Бабы.

– Нарисованный бриг на фоне нарисованного океана.

– Посредственно нарисованный бриг, – поправил я.

– А ты сможешь его открыть?

– Стенной сейф? Деточка, я ещё не встречал стенных сейфов сложной конструкции. Даже если мне не удастся его открыть, – я покачал головой, – что ж, тогда я просто вырву его из стены и унесу к себе домой. Поработаю спокойно на досуге. Стенные сейфы практически всегда делают из тонкой стали – их и ребёнок может унести. А как иначе запихнуть сейф в стену?

– Ты что, Берни, всерьёз решил взяться за это дело?

– Я сказал Марти, что подумаю. Мужик совсем спятил – предлагает пойти вместе со мной. Готов тряхнуть стариной…

– Боже мой, Берни, да он скоро развалится, если будет трясти своей стариной направо и налево…

– Ладно тебе язвить! Он не хочет брать ни цента – готов идти со мной за просто так! Конечно, старый лис наверняка знал, что я в любом случае откажусь, но то, что он предложил разделить со мной риск, показывает, как сильно в нём кипит жажда мести. Ему наплевать на деньги, он только хочет вставить клизму Крэнделу Мейпсу. Даже если в сейфе нет денег, там наверняка хранится что-то, что он купил за наличку, а значит, это что-тоне застраховано, верно? И доброму доктору будет крайне сложно возместить потери.

– А ты действительно думаешь, что Мейпс такой уж поганый Говноед?

– Не знаю, но на доброго христианина с благородной душой он точно не похож. Конечно, он жук, возможно даже навозный. Марти ненавидит его за то, что он отбил у него девицу Марисоль до того, как она ему наскучила. Что ж, его нельзя винить за это! Но лично мне доктор Мейпс не сделал ничего дурного и вряд ли сделает, поскольку подходящей девицы на примете у меня нет.

– У меня тоже, увы.

– Но мне не обязательно ненавидеть человека, которого я собираюсь обокрасть. Зачем мне оправдывать то, что я делаю? Я и так знаю, что этому нет оправданий.

– Ты говорил, это – дефект характера.

– Точно так. Наверное, мне следует исправить этот дефект. Как ты думаешь?

– Может быть… – Кэролайн зевнула. – Но не сегодня, верно, Берн?

– Не сегодня, – согласился я, – и не завтра, и не послезавтра.

– А что у нас послезавтра?

– Пятница.

– Спасибо, Берн. Если бы не ты, мне пришлось бы купить календарь. Так что у нас по пятницам? – Я тупо уставился на неё, и Кэролайн постучала себе пальцем по лбу. – Ну ты даёшь! Если ты пойдёшь на дело в пятницу, тебе придётся заказывать в «Вечном кайфе» только минералку.

Каждый день мы встречаемся после работы в этой забегаловке, чтобы выпить за конец рабочего дня, – нам надо снять стресс от стрижки пуделей и торговли макулатурой. Ну а когда я иду на дело, то не пью ничего крепче минералки. Вообще-то я предпочитаю скотч, но, хотя виски можно потреблять в разнообразных коктейлях, с квартирными кражами его лучше не мешать.

– Ладно, не хмурься, – сказала Кэролайн, – я тоже не пойду в пятницу в «Вечный кайф». У меня свидание. – Она прикрыла один глаз, как будто подмигнула.

– Кто-то новенький?

– Понятия не имею. Ты вполне можешь её знать. Я-то не знаю.

– Вы что, познакомились по Интернету?

– Ага.

– На каком сайте? «Лесби-дейтинг»?

– Это хороший сайт, Берни! На нём гораздо легче выуживать психов-подростков, чем на «лесби-дот-френдс». Ты можешь мне объяснить, почему подростки так любят лесбиянок? Уверяю тебя, это чувство не взаимно!

– Ты хочешь сказать, что не фантазируешь на тему секса с пятнадцатилетним мальчиком? И что тебе никогда не хотелось подурачиться с одним из них?

– Упаси бог! – возмутилась Кэролайн. – Но не уклоняйся от ответа. Ты сам когда-то был пятнадцатилетним мальчиком.

– Ну, это было задолго до всех этих интернетовских бюро знакомств и общения в чатах онлайн.

– Может быть, но не раньше Сафо, верно? Признайся, тебе нравились лесбиянки?

– По правде говоря, в том возрасте мне нравились все, даже ёжики. Что касается лесбиянок, я и не подозревал об их существовании. Конечно, с фантазией у меня всё было хорошо, чего скрывать, но лесбиянки в моих мечтах не фигурировали.

– Могу себе представить ситуацию, – хмыкнула Кэролайн, – когда две лесби откровенничают в чате, описывая друг дружке, как именно предпочитают заниматься любовью, хотя в реальной жизни обе они – прыщавые мальчишки… О, мне пришла в голову мысль.

– Какая?

– Ну, про этих мальчишек. Они, конечно, с приветом, но ведь не полные идиоты, так ведь?

– И что?

– Допустим, они знают, что их подружки в чатах могут оказаться такими же липовыми лесби, как они сами. Ну а если они это знают и всё равно торчат от такого общения, что тогда?

– Ничего, – сказал я, – ловят кайф, только и всего.

– Да, наверное… Но в любом случае на «лесби-дейтинг» такое случается не часто. Там нет чатов, мы просто обмениваемся имейлами. И можно сразу же назначить свидание.

– Это твоя четвёртая попытка, так?

– Нет, только третья, Берн. Я чуть было не сходила на свидание в прошлую среду, но она отменила встречу.

– Испугалась, что ли?

Кэролайн покачала головой:

– А вот и нет. Просто они с её бывшей решили всё-таки попробовать забыть старое и начать с чистого листа. И слава богу, что мы не встретились: она всё время твердила, что её сердце свободно, что предыдущий роман был ужасен, что она ненавидит свою бывшую и в жизни не захочет её снова видеть. Представляешь, с каким грузом она бы явилась ко мне на свидание? Вечер точно был бы испорчен.