Текст книги "Гангстер"

Автор книги: Лоренцо Каркатерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

– А Анджело? – Мэри уже открыто смеялась, нисколько не стесняясь этого. – Что сказал он?

– Он сказал, что Ли Дж. Кобб и Джордж К. Скотт были великими актерами, – вспомнив этот момент, я улыбнулся, – и что у них были две вещи, которых нет у меня, – талант и средний инициал между именем и фамилией. А потом он надел шляпу, вышел из театра, и больше мы об этом не говорили.

– И после этого случая вы бросили свои театральные занятия? – спросила Мэри, накрыв мою руку своей.

– Я подумал об этом и пришел к выводу, что Анджело был прав, по крайней мере на пятьдесят процентов. Придумать себе инициал я мог всегда, а вот таланта у меня никогда не было.

– Вы счастливы, что ваша жизнь сложилась именно так, а не иначе? – спросила Мэри.

– У меня двое замечательных детей и доходный бизнес, – сказал я, – у меня есть жена, когда я говорю, она меня слушает, а мой пес мне всегда радуется.

– То есть это все, что вы хотите от жизни? – Ее яркие глаза сияли, как фонари, прямо мне в лицо. Я чувствовал, что она знала, что чувствую я, и могла прочесть любую мысль, что промелькнет в моем мозгу.

– То, чего хочешь от жизни, и то, что получаешь от нее, – две разные вещи, – сказал я. – Анджело первым подтвердил бы вам это. Есть то, с чем ты заканчиваешь какой–то этап жизни, есть то, что ты планируешь на следующий. И к тому времени, как это случится, уже слишком поздно, чтобы сделать что–нибудь еще.

– А что бы вы хотели прожить заново? – спросила

она.

– Последние двадцать лет, – ответил я.

Глава 7

Весна, 1926

Джек Веллс сидел в задней комнате бара «Бейкерз» на северо–восточном углу Тремонт–авеню, держа обеими руками кружку рутбира^[15] пополам со льдом. Он смотрел, как нервозный человек, сидевший напротив него, закурил сигарету, глубоко затянулся и выпустил большое облако дыма к жестяному потолку.

– Если это выплывет наружу, то я конченый человек, – произнес тот дрожащим полушепотом. – Такой парень, как Пуддж Николз, не станет разбираться, что да почему. Он просто придет и всадит в меня пулю.

– Значит, позаботься, чтобы не выплыло, – ответил Веллс, вытирая пену с верхней губы тыльной стороной ладони.

– Я и не подумал бы взяться за такое дело, если бы у меня были девочки получше, – плачущим голосом произнес первый. Он в несколько затяжек докурил сигарету до конца. – Тех, которые у меня сейчас есть, не стали бы трахать даже в тюрьмах, разве что за это давали бы бумагу о полном помиловании.

– Слушай меня внимательно, Френсис, – сказал Веллс, рассматривая скучающим взглядом своего собеседника, что придавало его словам дополнительный вес. – Может быть, ты почему–то считаешь меня неделовым человеком, но это не так. И потому меня меньше всего на свете интересует, какие трудности могут возникнуть у сутенера. Если тебе не нравится твоя жизнь, можешь плакаться об этом своей мамаше, но никак не мне. А теперь скажи прямо: ты сможешь это устроить?

– Пожалуй, – ответил Френсис, медленно кивнув.

– Я хочу слышать: да или нет, – повысил голос Веллс. – Никаких других слов я не слышу.

– Да, мистер Веллс, – сказал Френсис. – Я все сделаю.

– Это хорошая новость, – сказал Веллс. – Все подробности решишь с Фишем. Тебе самое главное – заманить его в подходящую комнату. Все остальное устроят мои люди.

– Когда я теперь вас увижу? – спросил Френсис и добавил, прикусив нижнюю губу: – Знаете, я мог бы увеличить взнос…

– Ты никогда меня больше не увидишь! – Веллс ткнул указательным пальцем в сторону потного лба Френсиса. – Вывернешься ты живым или нет – мне безразлично. Я давно уже обхожусь без сутенеров.

Кармелла Далито поднесла скрюченную, со вздувшимися венами руку ко рту и посмотрела через маленький стол на Пудджа Николза; горящие свечи отражались в ее темных глазах, и они словно светились изнутри. Анджело расположился в шаге позади друга, сложив руки на груди, и рассматривал маленькую деревянную миску, стоявшую посреди стола. Старуха с заплетенными в толстые косы седыми волосами, обрамлявшими изрезанное морщинами лицо, была стрега – итальянская ведьма, которой заплатили за то, чтобы она избавила Пудджа от постоянной головной боли.

– А я все–таки думаю, что было бы лучше пойти к доктору на Малой Двадцатой Западной, – сказал Пуддж. Он не сводил глаз со старухи, ловя каждое ее движение. – Пьяный или трезвый, он, наверно, придумал бы, чем помочь мне.

– Это куда лучше, чем идти к доктору, – возразил Анджело.

– Что–то я начинаю нервничать, – признался Пуддж и провел пальцем под туго накрахмаленным воротничком сорочки. – Может быть, стоит попробовать научиться терпеть эти боли?

Анджело положил руку ему на плечо:

– Спокойнее.

– Если бы ты заболел, я прежде всего кинулся бы искать парня в белом халате, – проворчал Пуддж, – а не потащил бы тебя к ведьме. Это точно.

– Она не только уберет эти твои боли, а сделает много больше, – пообещал Анджело, отступив в темный угол маленькой комнатушки.

– Ну–ка, попробую угадать, – сказал Пуддж. – Она вырастит мне отрезанный палец на ноге.

– Еще лучше, – отозвался Анджело. – Когда Кармелла закончит, ты будешь знать, кто насылает на тебя эти головные боли.

Пуддж отвернулся от старухи и посмотрел на Анджело.

– Ты это серьезно? – спросил он.

Анджело ответил другу твердым взглядом.

– Да.

Пуддж улыбнулся Кармелле и похлопал ее по руке.

– Ладно, милая, – сказал он, теперь уже с широкой улыбкой на лице. – Давай работать.

Кармелла не глядя протянула руку назад, взяла стакан с водой и вылила в деревянную миску. Потом взяла скляночку оливкового масла, стоявшую на краю стола, густую желтую жидкость тоже вылила в миску и подождала, пока она не растеклась сплошным слоем по поверхности воды. Потом она вынула из кармана платья смятый льняной носовой платок и развернула его на столе. В платке, обильно измазанном кровью, оказался глаз.

– Это козий глаз, – шепотом сообщил Анджело Пудджу. – Она положит его в воду.

– А что потом? – полюбопытствовал Пуддж.

– А потом я буду знать, кто желает тебе зла, – впервые заговорила Кармелла. Ее голос оказался гораздо мягче, чем можно было ожидать, учитывая'ее жутковатую внешность. – А после меня узнаешь и ты.

Взяв глаз, она без всплеска погрузила его в воду и масло и уставилась в миску. Потом обхватила миску пальцами и перевела взгляд на Пудджа.

– Намочи пальцы этой водой, – приказала она. – А теперь положи их на стол ладонями вниз.

Пуддж повиновался. Старуха запрокинула голову, закрыла глаза и принялась вполголоса бормотать что–то по–итальянски. Она раскачивалась и, казалось, запиналась, потом ее спина выгнулась, пальцы окунулись в воду, она запрокинула голову так, что смотрела прямо в беленный мелом потолок.

Пуддж сидел, почти загипнотизированный пассами старухи.

– Если она хочет, чтобы из меня со страху цикорий посыпался, ей скоро это удастся, – пробормотал он.

Кармелла неожиданно наклонилась над столом, приблизив лицо на считаные дюймы к лицу Пудджа, и стисну–ла его запястья скрюченными артритом пальцами. Она вглядывалась в его молодые глаза, он же видел перед собой ее лицо в виде запутанной сетки лиловых жилок, белых шрамов и изломанных морщин. Но Пуддж сидел неподвижно, он твердо решил дождаться завершения старухиного колдовства.

– Ты прольешь кровь, и виновата в этом будет женщина, – сказала стрега. – Она заставит тебя прикоснуться к смертному покою.

– Как ее зовут? – спросил Пуддж. Он резко обернулся и взглянул на Анджело.

– Она подарит тебе любовь своей плоти, – продолжала Кармелла, словно не слыша вопроса, вперив в молодого человека пронзительный ведьмовский взгляд. – Ты примешь эту любовь. Твои вожделения приведут тебя к сильной боли.

– Она не хочет назвать мне имя женщины? – спросил Пуддж Анджело.

– Она не знает имен, – ответил тот. – Она знает только, что будет. Остальное мы выясним сами.

– По мне, это попахивает жульничеством, – сказал Пуддж. – Она же ничего не делает, только сидит да раскачивается, а мы, дураки, смотрим.

– Это не жульничество, – убежденно возразил Анджело. – Я уже не раз обращался к ней, и она никогда не ошибалась.

– Откуда, черт возьми, ты можешь знать, что она не ошибается? – спросил Пуддж, повернувшись к Анджело. – По–моему, она пока что ничего нам не сказала. Хотя, может быть, я уже оглох от этих головных болей. И не назвала ни одного имени.

– Ей трудно выбрать какую–то определенную женщину, – сказал Анджело. – У тебя много подруг.

– А что, если подбросить ей еще немного денег? – предложил Пуддж. – Вдруг это поможет ей разглядеть в воде лицо.

– Нет, – ответил Анджело, глядя на ведьму. – Она уже сказала все, что знает.

Пуддж осторожно высвободил запястья из рук старухи и встал.

– Ну и что теперь? – с кислым видом обратился он к Анджело. – Проводить ночи с тобой?

– Ты должен учиться слышать не то, что ведьма говорит, но и то, о чем она промолчала, – сказал Анджело, благодарно кивая Кармелле. – Она сообщила нам все, что мы должны знать. Будет устроена западня. Причем так, чтобы заманить тебя в место, где ты будешь чувствовать себя в безопасности. А оружие, которое на тебя направят, придет из чьих–то еще рук.

– Чьих?

– Джека Веллса, – твердо сказал Анджело. – Это он спит и видит нас покойниками.

– А почему я первый? – спросил Пуддж, выходя вслед за Анджело из комнаты стреги.

– Тебя он больше боится, – объяснил Анджело. Остановившись на лестничной клетке, он произносил эти слова прямо и с полнейшим спокойствием. – Ты опасен. А когда тебя не станет, бояться больше будет некого. Не меня же.

– Мне нужно глотнуть свежего воздуха. – Пуддж протиснулся мимо Анджело и начал спускаться по лестнице.

– Как твоя голова? – спросил Анджело из–за его спины.

– Прошла, – ответил Пуддж, полуобернувшись. – Зато теперь в брюхе началось невесть что.

– Если хочешь, можем вернуться и поговорить со стрегой насчет твоего живота, – предложил Анджело.

Пуддж остановился и всем телом обернулся к Анджело.

– Лучше я потерплю, – сказал он. – На сегодня мне вполне хватит ее хороших новостей.

Все гангстеры суеверны. Их фобии уходят далеко за известные большинству границы и касаются объектов, о которых редко задумываются люди, непричастные к преступному миру. Джимми Марчетти по кличке Два Ствола никогда не проходил мимо церкви без того, чтобы опуститься на колени и перекреститься, и всегда начинал день с черного кофе и четырех больших зубчиков чеснока. Он твердо верил, что эти привычки спасут его от опасности, что и сбывалось до того момента, как его, за два дня до его двадцать седьмого дня рождения, расстреляли в баре на Ист—Сайде.

Большинство гангстеров верит в целительские способности стрег, предпочитают кошек, у которых якобы имеются какие–то особые духовные силы, собакам и в день запланированного убийства строго придерживаются одного и того же ритуала. Считается, что они в массе своей крайне опасаются стереотипного поведения, на деле же обычно едят в одних и тех же ресторанах, ходят по одним и тем же улицам и придерживаются своего повседневного расписания настолько истово, что можно подумать, что оно высечено на каменных скрижалях. В карманах их костюмов и пальто всегда можно найти множество талисманов, таких, как счастливая монета с первого ограбления, кусочек пули, вынутой из ноги, фигурка святого, призванная отгонять зло, кольцо, подаренное первым боссом банды. Все это представляет собой нечто вроде системы обеспечения безопасности.

Анджело носил на шее образок святого Иосифа, оставшийся от Жозефины. Он не был религиозным, но верил, что сила иконы помогала ему избегать опасностей. «Я прикасался к ней двумя пальцами, когда выходил на работу, – говорил он мне. – Не могу сказать наверняка, что это помогало, но я решил, что это одна из тех вещей, которые полезно иметь в запасе».

Анджело довольно рано понял, что для того, чтобы преуспевать в его деле и остаться в живых, нужно бесстрашно вести бизнес, правила которого диктуются страхом. И потому гангстеры питают пристрастие к разным заметным мелочам – браслетам, бумажникам, определенным галстукам, надеваемым по определенным дням, а также к некоторым странным поступкам, например, прогулкам на кладбище, – не суть важно, что именно, важно, что такие вещи придают жизни дополнительную остроту. «Быть суеверным – это все равно что быть женатым на осторожности, – сказал он мне. – А осторожность, сняв шляпу, спешит помочь выжить такому парню, как я».

Изабелла на цыпочках прокралась за спиной у Анджело и положила руку ему на плечо. Он сидел в углу своей комнаты над баром, повернувшись спиной к двери и глядя в открытое окно.

– Я уже начала тревожиться, – мягко проговорила она. – Ты не приходил несколько дней.

– Мне нужно было побыть одному, – ответил Анджело.

– Я могу чем–нибудь помочь? – Она обошла его, не убирая руку с плеча, и встала перед ним, глядя на его суровое лицо с мягкими глазами. В комнате было темно, свет пробивался лишь с улицы через раздвинутые шторы.

– Ты никогда не видела моего отца, – сказал Анджело, глядя на нее и ощущая, как у него становится лучше на душе от ее красоты и теплоты. – Он хороший человек, но неудачник. Тысячи таких людей, как он, приехали в эту страну и упорным трудом нашли здесь место для себя и своих близких. Он этого не смог. Как бы он ни вкалывал, ему никогда не удавалось сделать следующий шаг.

– Многие люди трудятся как проклятые и все же остаются бедняками, – возразила Изабелла. – В этом нет ни преступления, ни позора. Это так же верно здесь, как и в Италии.

– Я не хочу, чтобы ты знакомилась с ним, – сказал Анджело. – Хотелось бы мне относиться к нему по–другому, без такого гнева и такого стыда…

– Анджело, бедность – это не та вещь, которой нужно стыдиться, – сказала Изабелла.

– Дело не в бедности, – сказал Анджело. – Дело в убийстве.

Изабелла села напротив Анджело и уставилась в его лицо, полускрытое тенями.

– Чьем убийстве?

– Мой отец приехал в Америку не для того, чтобы нажить состояние или устроить новую жизнь, – сказал Анджело. – Он прибыл, спасаясь от суда за преступление. Он убил собственного ребенка.

Изабелла прямо задохнулась, услышав его слова, и закрыла лицо руками.

– Почему? Неужели найдется отец, способный совершить такой поступок?

– У людей находится множество причин для того, чтобы нажать на спусковой крючок. – Негромкий голос Анджело начал ощутимо дрожать. – Большинство из них ошибочные.

– Твой отец уехал отсюда, Анджело, – сказала Изабелла, к которой начало возвращаться спокойствие. – И ведь это ему приходится жить, держа на совести то, что он совершил, а не тебе.

Анджело наклонился, взял ее руки в свои и взглянул в темные глаза.

– Все, чему учила меня жизнь, все, что я усвоил, говорит мне, что смерть моего брата должна быть отомщена. И сделать это могу только я. Но не знаю, хватит ли у меня на это смелости. Он мой отец, и я очень люблю его.

– Твой отец каждый день своей жизни казнится из–за этого преступления. Неужели этого недостаточно, чтобы удовлетворить месть?

– В каких–то мирах – достаточно, – ответил Анджело. – Но не в моем. Мой отец жив, а мой брат лежит в могиле. И за это надо расплатиться.

– В таком случае ты станешь точно таким же, как он, – сказала Изабелла. – У тебя хватит решимости прожить с этим всю жизнь?

– Даже боюсь узнать, – сознался Анджело. Он встал, поднял руки и крепко, очень крепко прижал к себе Изабеллу.

Если молодая женщина, такая, как Изабелла, решается стать женой гангстера, она делает это на своих собственных условиях, зная при этом, что ей придется вести жизнь, всецело построенную на традициях, выработавшихся в Италии много веков назад. Большинство таких женщин целиком и полностью осведомлено, чем занимаются их мужья. Их взращивают с осознанием необходимости любить и уважать своих мужей и требовать такого же отношения к себе. Измена гангстера жене считается тяжким грехом^[16], а ее положение как властительницы дома ни в коем случае не может быть подвергнуто сомнению. «В те времена жениться означало почти то же самое, что обзавестись деловым партнером, – объяснил мне Пуддж. – Жены не были слепыми и знали, что к чему, и мужчина мог с самого начала полагаться на верность своей супруги. Эти браки продолжались до самой смерти, обычно первым погибал муж. И если она носила вдовий траур, сохраняла фамилию мужа и берегла свою репутацию в чистоте, то боссы следили за тем, чтобы она не знала никаких трудностей до скончания своего века. Ничего этого теперь нет. Браки у нас столь же шаткие, как и у всех прочих жителей страны. Но тогда – если жена говорила, что любит тебя, это было так же твердо, как надпись, высеченная в камне».

Джазовый квартет играл «Александерс рэгтайм бэнд»; большой танцевальный зал был битком забит молодыми людьми в отглаженных костюмах и девушками в узких платьях и туфлях на высоких каблуках. Анджело держал Изабеллу за руку. Вдвоем они смотрели на танцующих, движущихся под ритмичную музыку. Он уловил в ее глазах блеск, говоривший о том, что она сейчас пребывала под властью романтического сияния того мира, который, стремительно вращаясь, мчался вперед.

– О чем ты думаешь? – спросил Анджело, повысив голос, чтобы она могла расслышать его сквозь музыку.

Изабелла ответила на его вопрос своим вопросом:

– Ты проводишь здесь много времени?

– В основном ради бизнеса, – сказал он. – Я работаю на хозяина этого клуба.

Изабелла отпила холодной воды из стакана и улыбнулась своему спутнику, не убирая стакан от лица.

– И сегодня ты здесь тоже по делу?

– Нет, – ответил Анджело и для убедительности покачал головой.

– Значит, ты хочешь спросить меня о чем–то важном. Иначе зачем бы ты пригласил меня сюда, верно?

Анджело окинул взглядом переполненный танцевальный зал «Коттон–клуба». Передним мелькали лица мягкотелых мужчин в отлично скроенных костюмах и молодых женщин, глаза которых искрились от близости их спутников. Старые состояния легко смешивались с нажитым незаконным путем богатством нуворишей. Все они имели слишком много свободного времени и излишки денег. Они были теми людьми, которым предстояло кормить Анджело по мере того, как он будет подниматься в бандитской иерархии. Они будут покупать его виски, посещать его клубы и вкладывать капиталы в его нелегальные предприятия. Рядом с ним Изабелла казалась воплощением свежести и любви, лучом света, озарявшим упадническое темное царство этого места. Он повернулся и вгляделся в ее лицо, исполненное открытого доверия к нему одному, совершенно не замечая окружавшую их толпу.

– Я уже полгода хочу задать тебе один вопрос, – сказал ей Анджело. – Вот только никак не мог подобрать верные слова. В этом я не очень силен.

– А я уже полгода жду, когда же ты спросишь. И, верные слова или не очень, мой ответ будет одним и тем же.

– Этот ответ – да? – спросил Анджело, глядя на Изабеллу поверх огонька свечи, стоявшей посреди стола.

– Неужели тебе так трудно задать свой вопрос? – Ее пальцы нежно погладили руки Анджело.

– Изабелла, ты станешь моей женой? – проговорил Анджело. – Я люблю тебя с той самой минуты, когда дал тебе тот персик.

– Тот очень дорогой персик, – засмеялась она.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, Изабелла. Больше мне ничего не нужно.

– А ты поговорил уже с моим отцом? – спросила Изабелла.

– На Рождество. Он сказал, что, как и ты, ждал, когда я задам тебе этот вопрос.

– Он, наверно, уже продумал нашу свадьбу во всех подробностях. – Она отпила еще воды и посмотрела через плечо туда, где под блюзовую тему, возглавляемую кларнетом, кружились пары. – Ты любишь танцевать?

– Никогда не пробовал, – сознался Анджело застенчиво.

– Я тоже никогда не пробовала, – сказала Изабелла. – Мой отец всегда говорил, что первый танец я смогу протанцевать только с тем мужчиной, которого полюблю и с которым проведу всю жизнь.

Анджело поднялся, шагнул к Изабелле и протянул руку.

– Ты будешь танцевать со мной? – спросил он.

– Да, – ответила она, подняв голову и улыбнувшись. Она взяла Анджело под руку, и они направились к танцующим.

Изабелла и Анджело танцевали, прижимаясь друг к другу и находя радость в объятиях друг друга, их щеки соприкасались, ноги легко скользили по натертому паркету. Они погрузились в музыку, как в пронизанные солнцем волны, они танцевали с закрытыми глазами, их мысли были полны мечтаний, присущих лишь юной паре, наслаждающейся вкусом первой любви.

Джеймс Гаррет, весьма известный нью–йоркский детектив, был высоким, тощим человеком с густой морковно–рыжей шевелюрой. Он служил в полиции уже двенадцать лет и был женат на чересчур, по его мнению, религиозной, излишне погрузневшей учительнице католической школы. У них был один восьмилетний сын, ослепший на правый глаз после несчастного случая на детской площадке. В участке, где работал Гаррет, к нему относились с большим почтением. Он справлялся со своей работой, у него почти не бывало не доведенных до конца дел, и он всегда находил возможность протянуть руку помощи сбитому с толку юнцу или уставшему от работы ветерану. Гаррету нравилась его служба, а главное удовольствие в ней было сопряжено с той властью, что давал ему лежавший в кармане значок.

Чем больше власть, тем шире открывающиеся перед человеком возможности. Джеймс Гаррет, сорокадвухлетний сын моряка торгового флота, имел свободный доступ к хорошей жизни, которую вряд ли удалось бы увидеть детективу, живущему только на свой казенный заработок. Стол в самых уютных уголках любых ресторанов, лучшие места на трибунах рингов боксерских турниров и бейсбольных полей, любые премьеры на Бродвее и лучшее медицинское обслуживание для больного сына – все это сделалось доступным благодаря взяткам, которые Гаррет хватал отовсюду с жадностью голодного хищника. Он вовсе не был просто хорошим полицейским с внушительным списком арестованных преступников. Он был также продажным полицейским, имевшим теневой доход, втрое превышавший его заработок детектива.

Обладая развитым здравым смыслом, он руководил тайной для непосвященных деятельностью коррумпированного крыла полицейского департамента Нью—Йорка с предусмотрительностью искушенного политикана. Он сделал коррупцию своим бизнесом, о котором знали все, кому следовало, и уверенно вел свою игру в непроглядном мраке, являвшемся ее необходимым условием. Его безопасность обеспечивало наличие многочисленных уполномоченных, связных и агентов из числа полицейских, через которых осуществлялись контакты с преступным миром – боссами районов и смотрящими за улицами, которые поголовно делали ему еженедельные подношения.

Ну, а рядовой обыватель воспринимал Джеймса Гаррета как олицетворение полицейского, и внешность церковного певчего, бойскаутская улыбка и многолетняя работа на одном месте должны были поддерживать это впечатление. И жители Нью—Йорка всерьез рассчитывали на то, что этот замечательный детектив делает все возможное и невозможное, чтобы защитить их от необузданной преступности, завладевшей городом.

Преступный мир знал Джеймса Гаррета совсем с другой стороны – как продажного копа, усердно защищающего интересы Джека Веллса.

Помимо регулярных подношений, Гаррет имел свободный доступ к платежной ведомости Веллса, то есть знал весь состав коррумпированной элиты и даже получаемые ею суммы. Мало кто из других гангстеров решился бы дать копу такое влияние. Они побоялись бы оказаться в роли объекта вымогательства, ибо предавший один раз будет предавать снова и снова. Но Джек Веллс никогда не тревожился на этот счет. Он гордился своей выбранной ролью

мятежного гангстера и считал, что страх позволит ему удержать в руках любого, особенно полицейского с замаранным значком.

Гаррет стоял, переступая с ноги на ногу, на холодном бетонном полу темной лестничной площадки, отделенный от подъезда «Коттон–клуба» ярко освещенной улицей, по которой почти непрерывным потоком двигались автомашины. Он закурил сигарету; огонек спички озарил веснушки, густо усыпавшие его щеки и шею. Потом отбросил спичку, глубоко затянулся «Кэмелом» без фильтра, выступил из темноты и уверенно направился к «Коттон–клубу». Его губы растянулись в улыбке, когда он увидел Анджело. Тот вышел из клуба, сунул чаевые в ладонь швейцара, что–то сказал ему и, обнимая за плечи Изабеллу, пошел направо, в направлении центра города.

Гаррет ускорил шаг и вскоре догнал их. Несколько секунд он шел следом за ними, прислушиваясь к негромким звукам голосов, которые отдавались невнятным эхом на пустой улице.

– Куда изволят направляться влюбленные даго? – спросил он, подойдя почти вплотную к Анджело и Изабелле.

Анджело чуть покрепче сжал плечо Изабеллы и остановился. Он смотрел прямо перед собой, ожидая, когда же вслед за голосом появится лицо. Гаррет обошел парочку; руки его были засунуты в карманы пиджака, сигарета свисала из угла рта.

– Разве можно ходить в такие места? – сказал он, небрежно кивнув в сторону «Коттон–клуба». – Нужно совсем не уважать свою леди, чтобы привести ее в забегаловку, где втихаря продают запретное спиртное.

Анджело окинул взором Гаррета с головы до ног, быстро оценив его одежду и поведение. Он не пытался сообразить, как зовут этого человека – он его не знал, – а лишь пытался понять мотивы его поведения. С первой се–кунды стало ясно, что тощий и длинный мужчина, преградивший ему дорогу, не гангстер и это не покушение. Стрелок никогда не станет тратить время на разговоры – это дополнительная опасность попасться кому–нибудь на глаза. Значит, тип, швырнувший сигарету на асфальт, являлся всего лишь посыльным, которому велели действовать нагло. И значит, реальной опасности в данный момент он не представлял. Он был немолод и, вероятно, хорошо умел чесать языком, но в то же время был недостаточно стар, чтобы его могли использовать в качестве наживки для настоящего убийцы, скрывающегося где–то в темном переулке. Анджело посмотрел на Изабеллу и заметил, что она держится совершенно спокойно и что ее взгляд сделался дерзко–вызывающим перед лицом несомненной опасности.

– Мне говорили, что ты не очень–то разговорчив, – сказал Гаррет, искоса посматривая на Изабеллу. – Мне на это наплевать. Достаточно, чтобы ты умел слушать.

Гаррет засунул руку в боковой карман пальто и извлек пластинку жевательной резинки. Развернул фольгу и медленно положил жвачку в рот. Потом подошел на пару шагов к Изабелле.

– Следует отдать вам должное, даго, – сказал Гаррет, улыбаясь Изабелле. – Вы умеете выбирать таких женщин, рядом с которыми любой мужчина был бы не против проснуться утром. – Он снова перевел взгляд на Анджело. – Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, верно?

Анджело промолчал. Он, можно сказать, «поставил коробку передач своего характера в нейтральное положение», смирил свой гнев настолько, что никто снаружи его не заметил бы. Он, не шевелясь, смотрел, как Гаррет погладил руку Изабеллы, и почувствовал отвращение, испытанное ею при этом прикосновении. Таким же безучастным остался он, когда Гаррет потрепал Изабеллу по щеке и шее.

– Попробуй повести себя как умный человек, даго, – сказал Гаррет Анджело, не отрывая похотливого

взгляда от лица Изабеллы. – Переходи под крыло к Веллсу. Он сделает тебя богатым человеком. Красотке вроде твоей нужен парень с туго набитыми карманами. Если ты не обеспечишь ей этого, то и глазом не успеешь моргнуть, как она убежит к кому–нибудь другому. Возможно, к кому–то вроде меня.

Гаррет спокойно выдержал разгневанный взгляд Изабеллы и лишь после этого опустил руку. Он поднял воротник пальто и, все так же преграждая дорогу Анджело, сказал:

– Тебе и твоему партнеру дается время до следующей недели на то, чтобы вы приняли разумное решение. После этого Веллс заберет решение вопроса из ваших рук и передаст в мои. А это значит, что наша следующая встреча будет не столь дружеской. – Он прикоснулся в краю своей фетровой шляпы и кивнул Изабелле, подмигнув Анджело. – Желаю хорошо провести остаток ночи, – сказал он, шагнув мимо них и вынимая на ходу очередную сигарету.

Анджело взял лицо Изабеллы в свои ладони и отвел прядки волос от глаз.

– Ты в порядке? – ласково спросил он.

– Да, – сказала она, кивнув. – Мне только очень не понравилось, когда он ко мне прикоснулся.

– Это был первый и последний раз, когда этот коп прикоснулся к тебе, – сказал Анджело. – Я тебе обещаю.

– Откуда ты знаешь, что это коп? – спросила она, не скрывая любопытства.

– У него особый вид и запах. – В голосе Анджело звучало явственное презрение. – Вот только если человек носит в кармане значок и дал клятву соблюдать закон, это не делает его честным.

– Что ты собираешься делать? – Теперь они мед–ленно шли по улице, Изабелла держала Анджело под руку. – Насчет того, что он тебе сказал.

– Пока ничего. – Анджело смотрел прямо вперед, вдоль темной улицы. – Он дал мне неделю на раздумья.

– А потом? – спросила Изабелла, вглядываясь в его лицо, пытаясь отыскать хоть какие–то признаки тревоги. – Когда неделя…

– Тогда я посмотрю, действительно ли он так грозен, как говорит, – сказал Анджело.

– И если окажется, что это так? – Изабелла резко остановилась и повернулась к Анджело, схватив его за обе руки. – Если этот коп окажется и в самом деле таким, каким себя выставляет?

– В этом случае одного из нас найдут мертвым, – ответил Анджело.

Глава 8

Лето, 1926

Сутенер Френсис посмотрел через стол на явно нервничавшую молодую проститутку. Потом запустил руку в задний карман своих коричневых слаксов и извлек толстую пачку десяток, скрепленных аптечной резинкой. Сняв резинку, он отсчитал шесть бумажек, положил на стол и, подавшись вперед, подвинул их к женщине. Она курила сигарету, держа ее в левой руке, а правой теребила локоны своих вьющихся темно–каштановых волос; ногти на обеих руках были обгрызены до мяса.

– Ты хоть понимаешь, что от тебя требуется? – спросил Френсис.

– Можешь мне поверить, затащить Пудджа Николза в кровать будет совсем нетрудно, – сказала юная женщина. Она говорила сильно в нос, такой акцент типичен для Колумбуса, столицы штата Огайо, где прошло ее детство. – По крайней мере, мне.

– Вот только, когда он окажется в твоей кровати, позаботься, чтобы он там остался, – сказал Френсис.

– Надолго? – спросила женщина.

– Насколько будет нужно.

– Тут уж как получится. Я хочу сказать, что если Пуддж Николз захочет уйти, то он уйдет. И в таком случае его не остановишь.

– А теперь слушай меня, Ширли! – рявкнул Френсис и для пущей убедительности хлопнул ладонью по столу, так что повалился пустой стакан из–под виски. – Мне плевать, куда или когда он соберется идти и что тебе придется сделать, чтобы его удержать. Я знаю только одно: если тебе дорога твоя жизнь, ты заманишь Пудджа Николза в твою б…дскую койку и заставишь его остаться там.