Текст книги "Гангстер"

Автор книги: Лоренцо Каркатерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

– Мне кажется, и то, и другое, – ответила она.

Пуддж Николз спал, повернувшись спиной к открытому окну, полузакрытому занавесками, чуть заметно покачивавшимися на утреннем ветерке. Он был почти голый – в одних только трусах телесного цвета. Его мускулистое тело утопало в пуховой перине, мощные руки обхватили подушку. Ширли лежала рядом с ним, одна рука покоилась у него на спине, на второй, согнутой в локте, лежало ее хрупкое тело. Рассыпавшиеся каштановые волосы стекали на лицо и шею. Она не спала, а смотрела поверх плеча Пудджа в окно, где стояли на пожарной лестнице двое мужчин, державших в руках по пистолету. Она подняла левую руку и помахала им, давая знать, что можно войти.

Пришельцы раздвинули занавески и осторожно проскользнули в окно, не сводя глаз со своей цели – спавшего мужчины, – и остановились, настороженные, готовые к убийству, перед чуть приоткрытой дверью ванной. Один из них жестом приказал отодвинуться. Ширли сняла руку с плеча Пудджа, погладив пальцами упругую кожу, потом наклонилась и поцеловала его в щеку, на мгновение за–крыв завесой волос его лицо. Потом попятилась и вдруг оцепенела, увидев, что он взглянул на нее и улыбнулся.

– Нынче я узнал о женщинах довольно много нового, – сказал Пуддж; звук его голоса заставил убийц вздрогнуть.

Пуддж скатился с кровати, и в ту же секунду две пули пробили перину, взметнув тучу перьев в воздух. Ширли поспешно рухнула на пол. А Пуддж застыл, полуприсев; в руке, которую он держал под подушкой, оказался пистолет, и он уже стрелял в людей, пришедших убить его.

Дверь ванной распахнулась, и за ней оказался Анджело. Он стоял между унитазом и ванной, держа в обеих руках по пистолету, и тоже стрелял в пришельцев. Через считаные секунды оба рухнули наземь, один поверх другого, на их костюмах сразу проступили темные пятна. Пуддж шагнул к ним, наступая босыми ногами прямо в лужи крови. Потом он взглянул на Анджело и весело подмигнул. Анджело посмотрел мимо Пудджа и увидел, что Ширли, совершенно голая, стоит у изножья кровати с пистолетом. Пуддж перехватил его взгляд и сразу понял: уже поздно что–нибудь делать.

Две пули попали Пудджу почти точно в середину спины. Он упал на колени, все еще держа в руках разряженный пистолет.

Анджело вышел из ванной и осторожно, чтобы не поскользнуться в крови, переступил через Пудджа. Потом посмотрел на Ширли, сжимавшую обеими руками дымящийся пистолет. Ее лицо сделалось пепельно–серым, на нем появилось недоумевающее выражение, словно Ширли сама не могла поверить, что действительно стреляла в Пудджа Николза.

Анджело несколько долгих секунд смотрел на нее, а потом поднял свое оружие и выпустил одну пулю в грудь Ширли. Сила удара отбросила Ширли на кровать, она упала лицом вверх, ее глаза закрылись.

Анджело сунул пистолеты в кобуры, висевшие у него на поясе, и повернулся к Пудджу. Он приподнял голову друга обеими руками и несколько раз качнул, словно баюкал.

– Не умирай, Пуддж, – шептал он дрожащим голосом. – Ты не посмеешь умереть. Ты слышишь меня. Ты должен драться. И ты должен жить.

Анджело, стоя на коленях, обвел взглядом комнату, где лежали три трупа и один тяжело раненный человек. Потом он поднял голову и разразился громкими отчаянными призывами позвать доктора; его крики громким эхом отдавались от холодных пустых стен спящего дома.

Глава 9

Зима, 1927

Анджело отложил свою свадьбу до тех пор, пока Пуддж не оправится после ранений. Одна пуля лишила его друга половины легкого, а кусочки другой засели под самыми ребрами, настолько близко к аорте, что доктора не решились их удалять. Он потерял много крови и несколько дней пребывал на грани между жизнью и смертью. Еще пять недель Пуддж провел на больничной койке. Анджело все это время оставался рядом с ним, он даже ночевал в палате на раскладушке, стоявшей рядом со штативом для капельниц. Глядя на стонавшего во сне от боли друга, он думал о том, как поступать дальше – ведь, совершенно определенно, покушение на Пудджа говорило о начале тотальной гангстерской войны. Ангус Маккуин возглавлял прибыльный рэкет на улицах Нижнего Манхэттена с начала столетия и за это время сумел отбить много нападений. Но никто прежде не представлял для его владений такой опасности, как Джек Веллс. Хитростью и предельной осторожностью Веллс сумел занять ведущее положение в городе. Благодаря союзу с Джеймсом Гарретом Веллс имел мощную опору в виде коррумпированной части сотрудников нью–йоркского полицейского департамента, и они часто оказывали ему услуги в качестве «бойцов», проще говоря, костоломов. В лице Джерри Баллистера, от предложений которого Маккуин отказался, Веллс имел бесстрашного, а теперь еще и оскорбленного его врагом стрелка, готового пришить кого угодно и когда угодно. Баллистер был страшным человеком, потому что был готов умереть не ради денег или какой–то иной причины, а просто потому, что не представлял себе иного образа жизни.

А члены банды Маккуина к тому времени успели сколотить внушительные состояния. А это, в свою очередь, дало им всем нечто такое, что гангстеру категорически противопоказано, – чувство безопасности. Многие из его близких помощников созрели для того, чтобы отказаться от рэкета, – их деньги лежали в банках, у них были взрослые и подрастающие дети, они давно уже забыли, что такое раны, боль и физическое страдание. У Маккуина оставалось ближайшее окружение, глубоко преданное ему, но неопытное. Когда Пуддж оказался на больничной койке, Маккуин лишился своего самого грозного и внушавшего врагам наибольший страх оружия. Спайдер Маккензи был надежным солдатом, но не имел боевого опыта. Ида Гусыня ушла на покой и к тому же была уже слишком стара для того, чтобы вновь ставить ее в строй.

Вот и получилось, что исход начавшейся войны держал в своих молодых руках Анджело Вестьери.

– Он может пойти любым путем, – сказал Ангус во время одного из своих ежемесячных визитов к Иде на ее ферму. В одной руке он держал белую трость, а пальцы второй по обыкновению сжимали незажженную сигару. – Я не знаю, хватит ли у него хладнокровия, чтобы нажать на спусковой крючок и спокойно уйти.

– Он пробьется, – ответила Ида Гусыня, шедшая рядом с ним по поросшему шелковистой травой склону холма. – Вероятно, таким образом, какого мы с тобой даже не в состоянии предположить.

– Почему ты так уверена? Он хорошо планирует, но когда дело доходит до стрельбы, он обычно предоставляет работу Пудджу.

– Поверь мне, – настаивала Ида. – Ты сможешь выиграть эту войну, только если позволишь Анджело сделать это для тебя.

Ангус Маккуин остановился и схватил Иду Гусыню за руку.

– Я верил тебе всю жизнь, – сказал он. – И не собираюсь начать сомневаться в тебе теперь.

– Хотела бы я быть в этой игре рядом с тобой, – сказала Ида.

– У тебя здесь хорошая жизнь, – ответил Ангус. – Если бы я был так умен, как обо мне пишут в газетах, то жил бы сейчас здесь, с тобой. Денег у меня больше чем достаточно. Даже если я доживу до ста, все равно останется еще немало. Я участвовал в четырех войнах с чужими бандами. Вышел из них весь в шрамах, но живым и все еще на вершине.

– Ты не сможешь отказаться от этой жизни, Ангус.

– Если не способен отстаивать свою жизнь с оружием в руках, остается только умереть в бою, так, что ли? – Ида отрицательно покачала головой. – Вот и отлично, – сказал Ангус. – Я никогда не покупался на эту глупость и никогда не куплюсь. Я занялся рэкетом, намереваясь умереть старым и богатым, а не молодым и нашпигованным пулями. Ничего из того, что я видел и слышал с тех пор, не заставило меня изменить это мнение.

– В таком случае Анджело и Пудцж нужны тебе даже больше, чем ты думаешь.

– Это почему еще?

– Потому что они больше думают о том, как победить, чем о простом выживании. А в войне принести победу может только такой образ мыслей. Раз тебе так хочется умереть старым, жирным и с пухлым лопатником в кармане, отдай дело в руки этих мальчиков и постарайся им не мешать.

Анджело и Изабелла шли вдоль реки по пирсу Саут–стрит. Вечер был холодным, сердитый ветер рябил темные воды Гудзона и яростно налетал на дома с дешевыми квартирами, выстроившиеся вдоль железной дороги. Оба были одеты в драповые пальто, застегнутые под самое горло, пальцы их рук, затянутые в перчатки, были переплетены. Над их головами сияло бесчисленным множеством звезд ясное темное небо.

– Тебе не холодно? – спросил Анджело.

– Нет, – ответила Изабелла, мотнув головой. – Мне нравится, когда дует в лицо. Совсем не похоже на итальянские зимы, которые я запомнила с детства.

– А я никогда не был в Италии. – Анджело посмотрел на Изабеллу. Его не переставала изумлять естественность ее красоты. Ее манящие глаза сияли, как факелы, на фоне темной реки за спиной, щеки разрумянились от резкого ветра, который все же был не в силах развеять в воздухе ее волосы, длинные и густые, как лошадиная грива. Но самой поразительной была улыбка Изабеллы; когда он видел ее, у него замирало сердце и уходила постоянная ноющая боль в легких.

– Увидишь, когда мы поженимся, – сказала она. – Это лучшее место в мире, чтобы провести медовый месяц.

Анджело остановился, бережно взял Изабеллу обеими руками под локти и заглянул ей в глаза.

– Я не смогу поехать с тобой на наш медовый месяц, – сказал он. – Мы оба взойдем на пароход, но я сойду с него перед тем, как он выйдет из гавани. Меня заберет один из буксиров, а ты поедешь дальше без меня.

– Анджело, что ты такое говоришь? – удивилась Изабелла, высвобождаясь из его рук. – Я никогда не слышала ничего подобного. Человек не может отправиться в медовый месяц в одиночку.

– Те люди, которые пытались убить Пудджа, снова попытаются это сделать, – сказал Анджело. Он смотрел на нее так же, как и всегда, но говорил теперь твердо и прямо. – Они постараются убить и меня. Я не могу этого допустить.

– И что ты будешь делать, чтобы остановить их? – спросила она, но выражение ее лица сказало ему, что ответ ей уже известен.

Он повернулся, они пошли дальше, Анджело держал Изабеллу под руку, оба наклоняли головы под пронзительными порывами бодряще–холодного ветра. Несколько кварталов они прошли в полном молчании, углубленные в свои очень несхожие мысли.

– Ты знаешь, чем я занимаюсь, – заговорил наконец Анджело. – Я не пытался скрывать это ни от тебя, ни от твоего отца. Таков я сейчас и таким останусь после того, как стану твоим мужем.

– Я знала, кто ты такой, с первой же нашей встречи, – ответила Изабелла. – И это нисколько не влияет на мое чувство к тебе.

Анджело снова повернулся к ней и улыбнулся.

– В таком случае, пока мы все не закончим, я останусь твоим должником. За мной медовый месяц.

– Ты должен будешь также объясниться с моим отцом, – сказала Изабелла. – Подожди, что–то еще он скажет о таком фокусе.

– Он уже знает, – ответил Анджело, обнимая Изабеллу. – И он сказал, что не может быть счастливее.

– Когда ты видел его?

– Сегодня рано утром. Он поедет с тобой. Я отдал ему мой билет, так что тебе не придется две недели путешествовать в полном одиночестве.

– Отправиться в медовый месяц с родным отцом, – Изабелла вздохнула. – Чего большего может желать невеста?

– Мне очень трудно представить, чтобы он мог влюбиться в какую–нибудь женщину, – сказал я Мэри, когда

мы вдвоем возвращались в палату, где лежал Анджело. – Да еще настолько, чтобы собраться жениться.

– На самом деле никто не ищет сознательно возможности влюбиться, – сказала Мэри. – Это, как правило, происходит случайно. Но можно научить себя не любить. Я думаю, что именно так случалось у Анджело со всеми женщинами, с которыми он встречался после Изабеллы.

– Откуда вы знаете?

– Я была одной из этих женщин, – просто ответила она, глядя прямо перед собой, в даль темной пустой улицы; неоновые огни магазинов позволяли рассмотреть ее до сих пор чистую кожу и правильные черты лица. – Для него я была просто кем–то, кого ему было приятно иметь рядом с собой. И я никак не рассчитывала на большее.

– А вы хотели большего? – спросил я.

– Речь никогда не заходила о том, чего хотела я, – сказала Мэри. – То, что нельзя изменить, приходится принимать таким, как оно есть. Тем более имея дело с мужчиной, подобным Анджело. Нас связывала крепкая дружба. И этого было достаточно.

– Вы вышли бы за него, если бы он вам предложил? – Я придержал тяжелую дверь парадного входа в больницу, пропуская ее вперед.

– А много вы знаете таких, кто когда–нибудь отказывал Анджело? – спросила Мэри, проходя передо мной в лифт.

– Из живых – никого, – ответил я.

Весна, 1928

– Ты уверен, что достаточно выздоровел? – спросил Анджело, выходя следом за Пудджем к подножью лестницы.

– Кончай возиться со мной, как нянька, Анж, – ответил Пуддж, шлепая резиновым мячом о бетонный тротуар. – Даже тот одноглазый доктор, которого приставил ко мне Ангус, говорит, что мне пора уже приходить в себя.

– Не думаю, что он настоящий доктор, – заметил Анджело. – У него в кабинете нет ни одного диплома.

– У него и кабинета–то никакого нет, – проворчал Пуддж. – Нуда ладно, неважно. Я с докторами завязал. Так что давай играть в ступбол.

Пуддж четыре раза шлепнул мячом оземь, держа его возле правого бедра, потом вскинул правую руку и запустил мячом в ступеньку. Мяч отскочил, описав в воздухе высокую кривую, ударился о бетон, потом об одну стену и о другую.

– Годится для «сингла», – констатировал Пуддж, хлопнув в ладоши. – Был бы я в форме, изобразил бы и «триппл».

– Мы же ни с кем не играем, – сказал Анджело.

– Мне нужна практика, – ответил Пуддж. – На то время, когда игра начнется.

Ступбол был священной игрой бедных городских районов. Основные правила те же, что и у бейсбола, вот только не было бит, перчаток, баз, питчеров и размеченного игрового поля. Продолжительность матча зависела больше от интенсивности уличного движения, нежели от способностей игроков или погоды. Расположение припаркованных автомобилей, лотков уличных торговцев, мусорных баков и мамаш, прогуливавшихся с детскими колясками, определяло, последует ли за отскоком мяча от лестницы длинная перебежка на одну базу или же короткая, но по всем базам – хоумран. Мяч необходимо было поймать, иначе не будет аута. Если мяч отскакивал от стены выше первого этажа дома, бросавшему автоматически засчитывался хоумран.

Пуддж любил ступбол и пользовался любой возможностью, чтобы поиграть в него. Он часто собирал вокруг себя местных мальчишек, делил их на команды и играл с ними до глубокой ночи, платя по пенни за перебежку. Эта игра представлялась ему уличным эквивалентом шахмат, и он

рассматривал ее как возможность одновременно и подумать, и расслабиться.

– Сейчас бацну выше той пожарной лестницы, – сказал Пуддж, указывая на здание на противоположной стороне переулка и вынимая из заднего кармана мячик.

– Только постарайся не зашибить какую–нибудь старушку, их здесь много ползает, – посоветовал Анджело. Насколько Пуддж был предан этой игре, настолько он был к ней безразличен. – И, кстати, объясни мне, почему ты нисколько не волнуешься по поводу тех действий, о которых мы говорили.

Пуддж перестал колотить мячом о землю, взял его в руку и посмотрел на Анджело.

– Я не волнуюсь ни о чем с тех пор, как Ида заставила меня подружиться с тобой, – сказал он. – Ия знаю только одно – что после того, как мы покончим с этой войной, все пойдет по–другому. Мы спланировали ломовую штуку, и если выберемся из этой передряги живыми, то попадем на такие верха, каких нам при обычном раскладе нипочем не увидеть.

– Ты уверен, что они не попытаются что–нибудь устроить на свадьбе?

– Это не в их стиле, – ответил Пуддж, покачав головой. – Они хотят, чтобы ты не стоял у них на дороге, ну а ты, как они знают, отправляешься в Италию на две недели. В этом–то и дело. Они смогут убить тебя, когда ты вернешься. А за время твоего медового месяца они постараются убрать меня, и Ангуса, и, возможно, даже Слайдера.

– Я пригласил их, – сказал Анджело. – Просто для страховки.

– Пригласил – кого? – удивился Пуддж.

– Джека Веллса и его команду, – объяснил Анджело. – И послал приглашения также Баллистеру и Гаррету.

– На свадьбу? – Пуддж не верил своим ушам. – Ты серьезно? Или ты спятил?

– И то, и это, – кивнул Анджело. – Возможно, ты прав, и они не станут ничего устраивать в этот день. Но чтобы чувствовать себя в безопасности, мне хотелось бы, чтобы они находились у меня перед глазами. И если они примут приглашение, то хорошо проведут время на свадьбе, а Изабелла получит тремя подарками больше.

– Твой образ мыслей меня иногда просто пугает, – сказал Пуддж, снова принимаясь шлепать мячом о бетон. Его лицо расплылось в улыбке – столь простое объяснение странного поступка откровенно позабавило его. – Хотел бы я видеть их рожи, когда они будут распечатывать приглашения, особенно этого пса–копа.

– Предстоит беззаботный вечер с хорошей едой и выпивкой, – сказал Анджело. – Такому типу, как он, будет трудно устоять. И у Веллса, и у Баллистера нет выбора. Если они откажутся от приглашения, то другие команды решат, что они струсили.

Пуддж кивнул, еще раз ударил мячом оземь и сосредоточился перед вторым броском.

– И где они будут сидеть? – спросил он, одновременно подняв руку и ударив мячом о ступеньку. Тот отскочил по дуге и ударился в стену высоко над закрытым окном первого этажа.

– Я посажу их за твой стол, – ответил Анджело, протягивая Пудджу пиджак.

Пуддж уставился на него, даже приоткрыл рот от неожиданности, потом выпрямился и уперся стиснутыми кулаками в бедра.

– Для этого у тебя должна быть чертовски серьезная причина, верно?

– Доктор не хочет, чтобы ты слишком много пил. Он сказал, что пока еще слишком рано, что твоему ливеру нужно дать побольше времени, чтобы зажить. Вот я и прикинул, что с такими соседями тебе, скорее всего, захочется остаться трезвым.

– Ты настоящий друг, Анджело, – сказал Пуддж. Он надел пиджак и первым пошел к стоявшему неподалеку автомобилю.

– Я знаю, – ответил Анджело ему в спину.

Анджело сделал это первым. Теперь, по прошествии многих лет, в мире организованной преступности приглашение врагов на свадебные торжества стало устойчивой традицией. Такой жест преследует множество целей, часть из них видна невооруженным глазом, а часть остается непонятной для большинства. Главное – это продемонстрировать всем смелость гангстера, рассылающего приглашения.

«Все это игра, – говорил мне Анджело. – Всегда нужно оставлять за собой последний ход или, по крайней мере, вести себя так, будто он за тобой. Присутствие заклятого врага на твоей свадьбе, когда он чувствует себя званым гостем, к которому относятся как к близкому другу, служит твоим интересам. Ты выигрываешь дополнительные взятки, ничего на это не затратив. А он должен ломать голову: почему ты это сделал, что ты думаешь и что затеваешь. В нем просыпаются все тревоги, даже те, о которых он и думать забыл. Тебе же остается только проследить, чтобы свадьба прошла без каких–либо осложнений.

Ни один гангстер никогда не отказывается принять приглашение на свадьбу своего врага. Там будет безопасно, поскольку, «по понятиям», на званом приеме насилие недопустимо. Это дает соперникам возможность присмотреться друг к другу в безопасной обстановке и попытаться вычислить, когда и где будет сделан следующий шаг. «Если говорить по большому счету, – любил рассуждать Пуддж (и был при этом почти серьезен), – то без свадьбы нельзя выяснить, кто на чьей стороне. Это можно понять, увидев, где сидит тот или иной парень, кто с кем разговаривает, а иногда – кто с кем не разговаривает и кого избегает. Это может значить, что они о чем–то договорились между собой и не хотят, чтобы другие знали об этом. А вообще – чистое сумасшествие. Иной раз идешь на свадьбу, где каждый второй, если не больше, спит и видит, как бы пришить тебя, а тут все раскланиваются и руку пожимают. И все время, пока ты там торчишь, ты ломаешь себе голову, какого подвоха завтра ждать от того или иного парня. Невеста и жених интересуют тебя меньше всего. Но таков этот бизнес. То, что для гражданских сущие пустяки, для нас почти всегда вопросы жизни и смерти».

Вечер 15 мая 1928 года был полон музыки. Изабелла в белой фате и платье, украшенном ручной вышивкой, со счастливой улыбкой на устах, лавировала среди ста двадцати гостей. Она одинаково тепло приветствовала знакомых и незнакомых, благодаря чему в просторном зале сложилась дружеская атмосфера небольшой комнатки, где собрались за столом близкие родственники. Самые суровые мужчины, прибывшие на прием, были очарованы ее красотой, а наиболее подозрительные из жен оказались покорены ее юной невинностью. Ее друзья и родные относились к Анджело как к достойному, но все же опасному человеку, однако уважение порождалось скорее страхом, нежели искренними симпатиями.

Ангус Маккуин привез из «Коттон–клуба» джазовый секстет, и проникновенные ритмы блюзовых мелодий заполняли зал и не позволяли пустовать обширному пространству, отведенному для танцев. Ида Гусыня, прибывшая на уикенд со своей фермы, танцевала почти непрерывно, энергичная, как в молодости, и чувствующая себя легко и непринужденно в обществе мужчин, привыкших не расставаться с оружием. На протяжении всего пятичасового обеда, украшением которого явился семиэтажный свадебный торт, Пуддж сидел напротив Джерри Баллистера. Два гангстера мало говорили между собой, и все слова, которыми они обменивались, были вызывающими и полными столь же многослойного, как и торт, подтекста.

– Нужно отдать итальянцам должное, – бросил между делом Баллистер. – Что–что, а свадьбы устраивать они умеют.

– Они мастера и по части похорон, – отозвался Пуддж.

– Об этом я не знал. – Баллистер ухмыльнулся, взглянув на своего визави поверх украшавшего стол букета.

– Ну, как–нибудь выпадет случай узнать, – с такой же ухмылкой ответил Пуддж.

Сидевшая рядом с Анджело Ида Гусыня закурила очередную сигарету и налила себе пива. Над краем стакана поднялась пенная шапка. Ида окинула взглядом новобрачного, оценив и его черный смокинг, и аккуратно зачесанные назад волосы, и рассмеялась.

– Что, у меня настолько плохой вид? – поинтересовался Анджело.

– Когда я впервые увидела тебя, то не могла понять, где кончается кровь и где начинаешься собственно ты. А теперь – пожалуйста, хоть снимай тебя в кино.

Анджело отпил воды из своего стакана и наклонился поближе к Иде.

– Я видел, ты разговаривала с Джеком Веллсом. Похоже, что вы отлично поладили.

– Я когда–то, много лет назад, гуляла с его братом, – объяснила Ида. – А этот был тогда совсем малышом и крутился вокруг нас, как щенок.

– Его брат еще жив?

– Мы разбежались примерно за полгода до того, как мне досталось кафе. А он попался на ограблении. Судья подвернулся добрый и дал ему всего–навсего три года в тюрьме штата. Вроде бы всего ничего, а получилось не так. Во всяком случае, для Веллса–старшего. Он спрыгнул с крыши тюремного корпуса.

– Спрыгнул сам или его сбросили? – спросил Анджело.

– Какая разница? – пожала плечами Ида. – Смерть есть смерть.

Анджело поднял голову и увидел, что гости начали выстраиваться в неровную линейку около главного стола.

– Сейчас начнут вручать подарки, – сказал он, отодвигаясь от стола вместе со стулом. – Пойду к Изабелле.

– Сначала прими мой подарок, – сказала Ида, взяв Анджело за руку. – У меня в свое время было множество мужчин, хороших и плохих, но всем им требовалось порой место и время, где они могли бы расслабиться, постараться забыть о своих неприятностях, выкинуть из головы проблемы, ну и тому подобное. Для людей обычных профессий бывает полезно не спеша обдумать ход событий. В нашей же долгое размышление приводит под могильную плиту. Джек Веллс ничем не отличается от любого из тех мужчин, с которыми мне приходилось встречаться.

– Куда же он уходит, чтобы забыть о своих неприятностях? – спросил Анджело.

Ида Гусыня поднялась и бросила окурок сигареты в стакан с недопитым пивом. Потом обняла Анджело и поцеловала его в макушку.

– Боевой пес создан для драки, – сказала она вместо ответа. – И не уходит с арены, пока не прикончит последнего из своих врагов.

Толпа расступилась, освобождая место для новобрачных, и Анджело с Изабеллой вышли на середину зала. Обнимая друг друга, они покачивались в такт музыке солирующего кларнета, голова Изабеллы покоилась на плече мужа.

Анджело знал, что, как ни сложится впоследствии его жизнь, он никогда не будет счастливее, чем в эти мгновения. Этот день проходил отдельно и независимо от всей его жизни, насыщенной насилием и смертью. Здесь, в переполненном зале, где смешались его друзья, родственники и враги, Анджело Вестьери на целый день обрел мир.

– Я всегда буду любить тебя, – сказал он Изабелле.

– Мне так жаль, что ты не поедешь в Италию, – чуть слышно прошептала она.

– Придет время и для этого, – так же шепотом ответил Анджело. – Я тебе обещаю.

Говоря это, он искоса взглянул на столик Пудджа и увидел, что и Джек Веллс, и Джеймс Гаррет, и Джерри Баллистер смотрят на него. По выражениям их лиц Анджело совершенно точно знал, что, если бы они могли услышать те реплики, которыми он только что обменялся со своей молодой женой, у него не осталось бы ни малейшего шанса сдержать свое обещание.

Анджело стоял на закрытой палубе портового буксира и провожал взглядом океанский лайнер, медленно поворачивавший налево, чтобы выползти из нью–йоркской гавани. В руке у него была чашка черного кофе. Пуддж, стоя за штурвалом, направлял суденышко поперек высоких волн.

– По крайней мере, похоже, что ты знаешь, что делать, – сказал Анджело, не сводивший глаз с темной громады судна, уносившего Изабеллу в Италию.

– Это единственная полезная вещь, которую я получил от своего старика, – ответил Пуддж. – Прежде чем он смылся черт знает куда, он, когда оказывался трезвым, бывало, подрабатывал на таких вот буксирах и других корабликах. Иногда он брал меня с собой, ну вот я и присмотрелся.

– Ты думаешь, с ней все в порядке? – спросил Анджело.

– Они не будут тратить силы для охоты на нее, – сказал Пуддж. – Гоняться будут за тобой и мной. А она тем временем будет отдыхать и много и вкусно есть. Боюсь, она вернется малость растолстевшей, но могу поставить доллар – ты все равно будешь ее любить.

– Как по–твоему: кто–нибудь видел, как я покидал судно?

– Нельзя увидеть того, чего не видишь, – веско заметил Пуддж.

– Спайдер должен ждать на складе на пирсе.

– В таком случае пора начинать медовый месяц, – сказал Пуддж.

Дойдя до третьего ряда скамеек в церкви Святого Матфея, Джеймс Гаррет преклонил колени, приложил руки к груди и закрыл глаза. Дело происходило в субботу, под вечер, и от длинной очереди людей, стремившихся исповедаться, осталось лишь несколько человек. Гаррет перекрестился и сел, решив дождаться, пока уйдет последний из кающихся грешников. Широко улыбаясь, он поглядывал на алтарь, ощущая приятную тяжесть конверта с десятью тысячами долларов, лежавшего в нагрудном кармане пиджака. Повернувшись вправо, он проводил взглядом темноволосую женщину в туфлях на высоких каблуках, которая только что раздвинула занавески исповедальни и направилась по центральному нефу, низко склонив голову и погрузившись в молитву. Гаррет попытался угадать, в каких грехах могла признаться эта женщина и сколько «Отче наш» и «Богородица» велел ей прочитать престарелый священник, с пяти часов принимавший исповеди и облегчавший грешникам бремя покаяния. Взглянув налево, Гаррет увидел, что исповедальню покинула замыкавшая очередь пожилая женщина с черным платком на плечах и черным шарфом, закрепленным заколкой для волос. Гаррет, не вставая, подвинулся на скамейке к проходу, поднялся, преклонил колени перед центральным алтарем и легкой походкой направился к фиолетовым занавескам, чтобы очистить свою душу от бремени греха.

Оказавшись в темной кабинке, он привычно опустил голову, и через пару секунд маленькое окошечко открылось. Гаррет посмотрел сквозь натянутую в окошке сетку и увидел силуэт священника, сидевшего спиной к стене, прикрыв лицо руками. Он еще раз перекрестился и начал свой обрядовый монолог.

– Благословите меня исповедаться в грехах, отец мой, – сказал Гаррет. – Я уже две недели не бывал у исповеди.

Священник кашлянул в носовой платок и кивнул.

– Это не так уж много, – сказал он. – Какие грехи вы совершили за это время?

Гаррет глубоко вздохнул и пожал плечами.

– Я несколько раз солгал и ругался намного больше, чем следовало. Но трудно этого избежать, когда ты полицейский и имеешь дело с такими людьми, с какими мне приходится встречаться каждый день.

– Понимаю, – сказал священник. – И что еще?

– Это почти все, отец мой, – ответил Гаррет. – Еще несколько раз согрешил в мыслях, а больше, пожалуй, ничего и не было.

– Вы молитесь каждый день?

– Да, – сказал Гаррет. – Если и не каждый, то почти каждый.

– Сегодня вы молились? Перед тем как прийти сюда и обрести мир у Господа?

– Несколько минут назад. – Вопросы священника несколько озадачили Гаррета. В темноте исповедальни он не мог разглядеть лицо с другой стороны, но точно знал, что это не тот священник, который всегда бывал здесь по субботам. – Я вознес благодарение за посетившую меня удачу.

– Значит, ваша душа очистилась, – сказал голос. – И теперь вам осталось только получить епитимью.

– Что ж, отец, назначайте ее, – бодро сказал Гаррет, прижав локтем толстый конверт в кармане.

– Прочтете три раза «Богородица», – велел голос, – и «Господню молитву». А теперь умри!

Джеймс Гаррет увидел дуло пистолета, яркую вспышку, а потом почувствовал горячую острую боль в груди. Толстые бархатные занавески, скрывавшие Гаррета от остального мира, раздвинулись, впустив неяркий свет. Продажный полицейский, откинувшийся на деревянную стенку исповедальни, повернул голову и увидел Анджело Вестье–ри. Вторая дверь исповедальни открылась, оттуда вошел Пуддж Николз и стал за спиной Анджело.

– Даго, ты настолько глуп, что даже понятий не усвоил, – сказал Гаррет, превозмогая боль. – Церковь для всех считается неприкосновенной.

Анджело вошел в кабинку и приставил дуло пистолета к виску Гаррета.

– Пути Господни неисповедимы, – сказал он и нажал на спуск. Гаррет свалился со стула и упал замертво в угол исповедальни. Анджело убрал оружие в кобуру, запустил руку в карман пиджака полицейского и вынул конверт с десятью тысячами долларов.

Анджело и Пуддж прошли по пустой церкви и опустились на колени перед главным алтарем, испрашивая себе божьего благословения. Набитый деньгами конверт Анджело сунул в деревянный ящик для сбора пожертвований.

– Пусть помолятся за упокой его души, – сказал Анджело.

– Скорее на эти деньги приходский священник будет пьянствовать весь следующий год, – отозвался Пуддж. – Впрочем, и то хорошо, и другое неплохо.