Текст книги "Тайный дневник Розовой Гвоздики"
Автор книги: Лорен Уиллиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
– О-о-о! – простонала Амели, но шпион не ответил, продолжая ласкать нежные розовые бутоны.
Она застонала еще громче, когда ловкие пальцы, оттянув белый шелк панталон, погрузились в ее горячее влажное лоно. Сдерживаться больше не было сил, и Амели закричала, а Пурпурная Горечавка, ни на секунду не прерывая ласк, быстро сменил позу, так, чтобы оказаться сверху.
– Я думал, вам должно понравиться, – прошептал он, прильнув к губам девушки.
Раскрываясь навстречу творящим чудеса пальцам, Амели ясно дала понять, насколько ей все это нравится. Внезапно все ее тело содрогнулось, и она вцепилась в плечи любовника, покачиваясь на волнах первого в жизни экстаза.
Это самая прекрасная ночь в ее жизни, а для Ричарда она станет одной из самых ужасных.
Глава 24
Сильный удар, и Селвик словно очнулся от волшебного сна.
Далеко не сразу Ричард сообразил, что удар ему не пригрезился, и нанес его не кто иной, как лодочник. Боже, он ведь уже начал расстегивать гульфик!
На голове набухала шишка, но гораздо страшнее образовавшаяся на брюках выпуклость. Вот это очень неприятно! Требовалась разрядка, причем немедленная, а под ним лежит Амели с затуманенными от желания глазами. Она готова, стоит только поднять подол…
Резко выпрямившись, Ричард опустил руки в воду, будто стараясь смыть возбуждающий женский запах. Он бы и голову окунул, если бы не боялся упасть за борт, да и на лодочника никакой надежды, того и гляди, снова огреет веслом. Хотя, если честно, добрый человек достоин всяческих похвал. Если бы не он… Селвик побледнел как полотно, и вовсе не от низкой температуры воды. Неужели он собирался овладеть этой мисс Балькур в утлой лодчонке посреди Сены? Боже, о чем он только думал?
Да он вообще не думал, в этом-то вся проблема…
Холодная вода постепенно направила мысли в нужную сторону, и Ричард понял, что невнятный гул на заднем плане вовсе не плеск волн, а бормотание следящего за их любовными играми лодочника.
– Ну же, давайте, не стесняйтесь! Чем не плавучий бордель! Не обращайте на меня внимания.
В последний раз Ричард краснел летом 1788 года, когда совсем зеленым юнцом его поймали за разглядыванием пышного бюста герцогини Девонширской. И вот впервые за последние пятнадцать лет густая краска залила щеки, к счастью, скрытые за черной маской. Но джентльмен всегда остается джентльменом, и Селвик протянул руку Амели, стараясь не смотреть в ее счастливые глаза.
– Это было прекрасно, – шумно выдохнула она.
«Скажи лучше, ужасно!» – подумал Селвик, с благоговейным страхом наблюдая, как доверчиво прижимается к нему Амели. Идиот, какой же он идиот! Хвала небесам, остановившим его прежде, чем дошло до непоправимого.
– Хотите снова на тот берег? – с надеждой спросил возница, привязывая лодку к свае.
– Нет! – коротко ответил Ричард, бросая в грубую мозолистую руку несколько монет.
Он увлекся самобичеванием и не сразу заметил, что, пытаясь самостоятельно выбраться из лодки, Амели потеряла равновесие и чуть не упала в воду.
Так, два ноль, и не в его пользу. Или, может, уже десять ноль?
Селвик помог спутнице выйти из лодки, стараясь не замечать пальцев, многозначительно задержавшихся на его руке, и брошенного из-под опущенных ресниц взгляда. Конечно, после того, что произошло, Амели имеет полное право обращаться с ним по-хозяйски и рассчитывать, что он сию же секунду преклонит колено и сделает ей предложение. Или хотя бы снимет маску.
Проблема в том, что Ричард не мог этого сделать. Пока не мог.
Перед его глазами, заслонив улыбающееся лицо Амели, возник призрак Тони. Не молодого денди, который не пропускал балов и хорошеньких женщин, а мертвенно-бледного, лежащего в луже крови у безвестного французского амбара… А все потому, что он, Ричард, потерял голову из-за женщины.
Было что-то еще, какая-то мысль терзала его просветленное ударом весла сознание. Ах да, швейцарское золото. Мог бы и раньше догадаться, но куда там, все мысли текли совершенно в другом русле… Как же Амели узнала дату и время транспортировки. Да, конечно, он видел, как плутовка вылетела из кабинета Наполеона, будто за ней гналась стая чертей. Но ведь сам Селвик обыскал тот же самый кабинет всего тридцать минут спустя и ничего не нашел! Иначе не стал бы тратить время на пьяного в стельку Мюрата. Если не в кабинете первого консула, то где Амели узнала про швейцарское золото?
Ричард задрожал, однако холодный ночной ветерок не имел к этому ни малейшего отношения. Судя по отчетам Джеффа и его личным наблюдениям, в транспортировке золота как-то замешан Балькур. Недаром же месье Эдуард проводит в Тюильри все свободное от примерок время. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Балькур по уши завяз в наполеоновских играх. А тут ни с того ни сего в Париж возвращается его младшая сестра. Как раз накануне похода на Англию! Ну чем не чудесный способ заарканить Пурпурную Горечавку? Подкинуть ему информацию, узнать о планах, а потом… пригласить месье Делароша. Бонапарт будет благодарен Балькурам до конца дней своих!
Искоса взглянув на прижавшуюся к нему Амели, Ричард беззвучно выругался.
Не может быть, что она притворяется. Мисс Балькур самое место в «Друри-Лейн»[26]26
«Друри-Лейн» – лондонский музыкальный театр.
[Закрыть] рядом с Кином[27]27
Эдмунд Кин – английский актер-трагик. Играл в пьесах У. Шекспира.
[Закрыть], если она так убедительно изобразила горе по родителям. Многолетний опыт Ричарда подсказывал, что она тут ни при чем.
Но разве он может рисковать? Сколько человек будет участвовать в операции по захвату швейцарского золота? Как минимум шестеро. Джефф ни за что не останется в стороне. Джефф, которого он знает сто лет и считает другом…
Нужно забыть об Амели Балькур, хотя бы на время. А потом, когда все закончится и план покорения Англии будет сорван, можно попробовать снова. Другого выхода просто нет.
Амели, крепко державшейся за руку Пурпурной Горечавки, казалось, что она попала в сказку. С чего она взяла, что в Париже грязные улицы? Лунный свет делает камни мостовой похожими на драгоценные, а в темных окнах отражаются звезды. Она никогда не видела столько звезд. Запрокинув голову, мисс Балькур стала искать знакомые созвездия.
Ожерелье из звезд… Амели повторяла эти слова, словно волшебное заклинание. Услышав их от Пурпурной Горечавки, она онемела от удивления. Человек, которого она знает всего два дня, хотя всю сознательную жизнь видела во сне, сумел проникнуть в ее воспоминания… Просто непостижимо! Но потом в глазах знаменитого шпиона она увидела нечто такое, от чего все встало на свои места. Это же знак, согласие родителей, дарованное свыше.
Амели была готова поклясться, что звезды согласно кивают с небес.
Вот и Отель де Балькур, а значит, романтическому свиданию конец. Пурпурная Горечавка отвернулся, высматривая открытое окно.
Ладони девушки до сих пор горели от прикосновения к жестким волосам на груди. Никогда в жизни она не забудет того, что испытала в эту ночь! Амели посмотрела на скрытое под черной маской лицо.
– Спасибо! – прошептала она. – За то, что спасли меня, и еще больше за все остальное.
Поднявшись на цыпочки, мисс Балькур подставила губы для прощального поцелуя, но знаменитый шпион отшатнулся.
– Простите, – глухо проговорил он, – мне следовало сдержаться.
Он снова стал чужим и непроницаемым. В тени дома Пурпурная Горечавка стал похожим на безликого монаха из готического романа. Нет, все дело именно в недостатке освещения, ведь этот же человек совсем недавно смеялся, целовал ее и обещал ожерелье из звезд! Она ведь все время держала его за руку.
До последнего момента.
Понимая, что нужно срочно что-то делать, Амели шагнула вперед и положила руку на плечо Пурпурной Горечавки.
– Не стоит извиняться, – с чувством начала она. – Жаль, что я втянула вас в драку с Марстоном. Во всех других отношениях это была лучшая ночь в моей жизни, а вы самый замечательный…
– Не надо, Амели… – покачал головой знаменитый шпион.
Ей показалось, что он не дышит: такой неподвижной была его грудь. Запрокинув голову, мисс Балькур заглянула в прорези маски.
– Боитесь, что самомнение вознесется до небес? – поддела она. – Или от гордости раздуетесь так, что не влезете в плащ?
Пурпурная Горечавка смотрел куда-то через левое плечо Амели. Та едва устояла, дабы не обернуться и проверить, что же так его заинтересовало.
– Я серьезно, – решительно сказал шпион.
– Я тоже, – не унималась мисс Балькур. – Совершенно искренне считаю вас самым замечательным человеком на свете. Ну как мне вам это доказать? Могу спуститься в Гадес, как Орфей за Эвридикой. Могу…
– Амели, мы больше не можем встречаться.
Слова признания так и застыли на ее губах. Отшатнувшись, она испуганно посмотрела на Пурпурную Горечавку.
– Что вы имеете в виду?
Наверное, здесь имеется какой-то особый смысл. Может, он не хочет встречаться по ночам? Очень разумно. Днем гораздо удобнее, и возможно, она увидит его лицо. Или его слова нужно воспринимать буквально? Амели терялась в догадках.
– Только то, что сказал.
Слова пустые, ничего не значащие; холодный, бесстрастный голос намного ужаснее. Амели показалось, что она с огромной высоты упала в холодную грязную лужу.
– Вы больше не хотите меня видеть? – пролепетала она, и голос предательски дрогнул.
Знаменитый шпион кивнул.
Неправда! Это просто не может быть правдой! С трудом сдержав истеричное «почему?», Амели стала разглядывать грязные сапоги Пурпурной Горечавки. Она ведь ему понравилась, точно понравилась. Или все-таки нет? Он ведь спас ее, целовал и даже угадал про ожерелье из звезд… Если это не любовь, то что же?
Сжав руки в кулаки, Амели попыталась привести мысли в порядок. Нужно выяснить, в чем дело.
– Может, вас волнует моя репутация? – спросила она. – Если действовать осторожно, то волноваться не о чем.
– Дело не в этом, – ледяным тоном ответил Пурпурная Горечавка, и Амели задрожала, будто в разгар апреля опять наступила зима.
Куда делись все эмоции? Амели искренне пожалела, что разбудила ледяную статую. Лучше уж непроницаемость, чем жалость и сочувствие.
– Простите, Амели, – проговорил шпион с той же убийственной вежливостью. – Но другого выхода просто нет.
Округлые, ничего не значащие фразы безумно раздражали взвинченную Амели.
– Какого еще выхода? – гневно спросила она. – Может, хватит говорить загадками? Просто объясните, почему мы больше не можем видеться.
Заметно помрачнев, Пурпурная Горечавка посмотрел на небо, будто ответ скрывался в звездах, которые всего полчаса назад он обещал достать для Амели.
Ну, что же он тянет?
– Понимаете, все дело в задании, – нерешительно проговорил он.
– Нет, не понимаю, – призналась Амели. – А разве моя информация заданию не поможет?
– Да, безусловно.
– Тогда в чем же дело? Боитесь подвергать меня опасности? Обещаю быть осторожнее. Могу даже…
Опустив голову, Пурпурная Горечавка заглянул в синие глаза.
– Не могу допустить, чтобы интрижка помешала выполнению задания, – очень спокойно сказал он.
Сказал как отрезал.
– Интрижка? – задыхаясь, повторила Амели. – Так вот как вы ко мне относитесь! Для вас это просто интрижка?
Повисла жуткая тишина. Соловьи перестали петь, ветер затих, звезды словно примерзли к небу, а луна, пожелтев от страха, смотрела на несчастную мисс Балькур.
– Ну, можно и так сказать, – равнодушно пожал плечами Пурпурная Горечавка.
Луна рассыпалась на тысячи мелких кусочков. Значит, все-таки интрижка! Любви она даже не родственница. Дорогие сердцу Амели воспоминания приняли совершенно иной облик. Теперь важнее казался не страстный поцелуй в кабинете Эдуарда, а поспешность, с которой Пурпурная Горечавка выпрыгнул в окно и скрылся. Только бы оказаться подальше от нее, обузы, помехи, препятствия в выполнении задания.
Неужели все, что они вместе пережили, для него только интрижка?
Хотя все могло быть и хуже. Пурпурная Горечавка мог бы вежливо попрощаться, поцеловать в щечку, уйти и никогда не возвращаться. Наверное, стоит сказать ему спасибо…
– Спасибо, что не солгали, – тихо сказала Амели.
– Дело не в этом… Не хочу, чтобы вы думали… Черт побери! – выругался Пурпурная Горечавка.
Почему же он не уходит? Он же, как заноза в глазу, стоит здесь в своем черном плаще, такой молодой, красивый, смелый!
– Спокойной ночи! – холодно кивнула Амели, поспешно отводя глаза. Она точно заплачет, если взглянет на Пурпурную Горечавку снова. – Спасибо, что проводили до дома. Сейчас можете уйти.
Но он не ушел.
На деревянных ногах Пурпурная Горечавка шагнул к ней. Мисс Балькур машинально потянулась к нему, надеясь услышать извинения, обещания, объяснения. «Никакая это не интрижка, – скажет он, – я неверно выразился, простите».
– Амели, я… – начал шпион, но недоговорил.
– Да? – переспросила девушка, умоляюще глядя в глаза.
– Я помогу вам залезть в окно, – усмехнувшись, предложил он.
Амели лишь чудом удалось не разреветься. Ей-то казалось, что страшнее слова «интрижка» ничего не бывает. Разве можно унизить человека еще сильнее? «Я помогу вам залезть в окно»… Как простые слова могут причинить столько боли? Хотя, конечно, дело не в самих словах… Зря она ждала и надеялась.
Вот стоит Пурпурная Горечавка и протягивает ей руку. Она отшатнулась, будто увидела гадюку.
– Думаю, что сама справлюсь, – проговорила она, опустив локти на подоконник.
– Уверен, что нет. Я же вчера все видел.
Мертвенный ужас парализовал Амели. Пурпурная Горечавка видел это? В полном замешательстве она вспомнила, как накануне штурмовала подоконник. Боже, что о ней подумал знаменитый шпион? Наверняка считает ее идиоткой, потому и не желает общаться. Разве ему нужна помощница, которая не может влезть в окно собственного дома, не превратив все в фарс?
– Залезайте!
Бесцеремонно схватив за талию, Пурпурная Горечавка подсадил ее на подоконник. Даже не подсадил, а втолкнул – настолько грубым было движение. Будто ему противно до нее дотрагиваться. А всего полчаса назад эти же руки ее ласкали… Вот бы повернуть время вспять!
Даже не оглянувшись, Амели быстро перелезла в столовую. За спиной послышался шелест ткани – это ветер развевает плащ Пурпурной Горечавки. Девушка старалась думать о чем угодно, только не о знаменитом шпионе, но ничего не получалось.
– Спокойной ночи, Амели! – проговорил Пурпурная Горечавка.
Нет, она не станет оборачиваться! Нужно заставить себя сделать шаг к двери, теперь еще один…
– Прости меня! Скоро я все исправлю… – прошептал чуть слышный голос.
Но Амели отошла уже довольно далеко и подумала, что ей послышалось.
Пробираясь вдоль дома, Ричард твердил себе, что извиняться перед Амели прямо сейчас будет чистым безумием. Он ведь для ее же блага старается! Может, если повторить это тысячу раз, его перестанет мучить расстроенное лицо девушки? Лучше обидеть Амели, чем погубить друзей! Слова красивые и абсолютно правильные, только почему-то от них не легче.
Черт, хоть бы уж поскорее перехватить золото! Тогда будет ясно, за что заплачена столь высокая цена. Хотя, может, разочаровавшись в Пурпурной Горечавке, мисс Балькур обратит внимание на достоинства лорда Ричарда Селвика?
Еще одно небольшое дельце, и Ричард вернется домой и примет холодный душ. Отсчитав нужное количество окон, он нашел то, что искал. Темные окна зашторены, значит, путь свободен. Кровожадно ухмыльнувшись, Селвик молниеносно залез на подоконник. «Здесь мы уже были», – подумал Ричард, спрыгивая на низенький пуфик. Вот только не хватает спрятавшейся под столом Амели.
По крайней мере он очень на это надеялся.
Для пущей уверенности, а с мисс Балькур Амели нельзя быть уверенным ни в чем, Селвик заглянул под стол. Никого. Нужно радоваться, и непонятное разочарование здесь вообще ни к месту.
А вот и глобус, в целости и сохранности. Теперь делаем то же самое, что и вчера. Находим две небольшие шишечки: одну на экваторе, другую на северном полюсе – и нажимаем одновременно. Вот и весь секрет. Ричард улыбнулся, глядя на раскрывшиеся половинки глобуса.
Однако улыбаться тут же расхотелось. Какого черта! Селвик так лихорадочно шарил в раскрывшемся тайнике, что больно стукнулся носом о побережье Австралии. Боясь, что пойдет кровь, Селвик поспешно соединил половинки глобуса.
Кто-то оказался проворнее, чем он!
Глава 25
После уютной квартиры миссис Селвик-Олдерли моя собственная казалась сущей норой, причем кроличьей, а не хоббитской.
На лестнице снова не было света, так что синий ковролин ступенек и индиговые стены казались еще мрачнее, чем обычно. Ловко удерживая в одной руке стакан с шоколадным капуччино и небольшой сверток, я быстро спустилась по лестнице. Нужно напомнить хозяину, чтобы вкрутил лампочки, пока кто-то (например, я) не сломал себе шею. С третьей попытки попав ключом в замочную скважину, я вошла в свою квартирку и стала шарить по стене в поисках выключателя.
Обычная съемная квартира с мебелью: прихожая, к которой прилепилась кухня, крошечная ванная и прямоугольная комнатка – спальня, гостиная и кабинет одновременно. Кремовые обои, занавески в цветочек и большой тосканский пейзаж – заботливый хозяин старался поднять настроение своим постояльцам. Только вот с пейзажем он явно промахнулся: итальянское солнце выгодно отличалось от серой мглы, льющейся в похожее на щель окно.
Так, кофе на столик, драгоценный сверток на кровать, а теперь можно снять сапожки. На левом заело «молнию», значит, придется прибегать к грубой силе. Я как следует дернула и услышала характерный треск, знакомый каждой любительнице капроновых чулок.
При обычных обстоятельствах я бы расстроилась – эта пара чулок была последней и очень дорогой, но сегодня все иначе. Подзарядившись капуччино, мое сознание стало проигрывать сцены из спектакля, разыгравшегося вчера на кухне миссис Селвик-Олдерли. Если честно, то остаток минувшей ночи я только об одном и думала…
Изо всех сил стараясь сосредоточиться на письмах Амели, я то и дело ловила себя на том, что, отложив пожелтевший листочек, смотрю в потолок, пытаясь сочинить остроумный ответ номер пятьсот двадцать пять, которым можно сразить Селвика. Естественно, после драки кулаками не машут, и я прекрасно понимала, что, ворвавшись в спальню Колина с лучшим из перлов на устах, буду выглядеть просто смешно.
И это в лучшем случае, ведь для мужчины пришедшая в спальню девушка неизменно означает приглашение.
Сегодня, появившись на кухне в семь утра, Колина я не застала, зато увидела миссис Селвик-Олдерли, которая пила кофе и читала «Дейли телеграф».
Не знаю, какое из чувств было сильнее: разочарование или облегчение. Разочарование, потому что не удастся блеснуть остроумием и сразить Колина приготовленным вчера монологом. Зато в семь утра красавицей меня не назовешь, отсюда и облегчение.
Отложив газету, миссис Селвик-Олдерли лучезарно улыбнулась и спросила, как я выспалась. На завтрак мне предложили чай и горячие тосты. Чаю я обрадовалась, а вот от тостов воздержалась, равно как и от комментариев по поводу ночной стычки с золотым племянником. Заинтересуют ли хозяйку две перепачканные шоколадом чашки? Но либо она не заглядывала в раковину, либо была слишком тактична, либо в этом доме принято пить шоколад по ночам.
А может, меня вообще не воспринимают всерьез.
Чай я заглотила в рекордно короткие сроки.
– Ну и как вам наш маленький архив? – поинтересовалась тетя Арабелла, дав мне ровно две секунды, чтобы остудить обожженное небо.
– Просто невероятно! – честно сказала я. – Огромное спасибо, что разрешили им воспользоваться. Вот только…
– Что?
– Колин… То есть ваш племянник… – Черт побери, миссис Селвик-Олдерли и без меня знает, что Колин – ее племянник. Придется начать снова. – Почему он не хочет, чтобы я читала эти письма?
Хозяйка задумчиво посмотрела на передовицу «Дейли телеграф».
– Колин слишком серьезно относится к охране наших семейных ценностей. Лучше скажите, что вы думаете о Розовой Гвоздике?
– Пока мне встретился лишь Пурпурная Горечавка. Я прочитала где-то половину всех писем. Не сразу привыкла к почерку…
– Да, почерк у Амели ужасный! По-вашему, кто может оказаться Розовой Гвоздикой?
– Майлс Доррингтон, – проговорила я, внимательно следя за реакцией миссис Селвик-Олдерли, но ее лицо осталось непроницаемо-спокойным.
– Почему Майлс? – спросила тетя Арабелла, намазывая тост мармеладом.
– Первое упоминание о Розовой Гвоздике относится к концу апреля 1803 года. Майлс поддерживал постоянную связь с Ричардом и прекрасно знал обо всем, что происходит в Париже. У него был доступ к секретной информации министерства обороны, а еще, – я приготовилась выложить последнее доказательство, – Доррингтон был в Париже в конце апреля.
– Откуда вы знаете, если прочитали только половину?
– Остальные я просто пролистала и увидела его подпись на письме, датированном тридцатым апреля. Значит, он был в нужном месте в нужное время.
– А как насчет Жоржа Марстона?
– После того, что он сделал с Амели?! – возмущенно воскликнула я.
– Благородные люди не всегда совершают благородные поступки, – заметила хозяйка. – А многие гении были домашними тиранами.
Недовольно поморщившись, я с трудом сдержалась, чтобы не затопать ногами.
– Только не Розовая Гвоздика, – безапелляционным тоном заявила я, не обращая внимания на неприятный холодок, бегущий по телу, словно змей по древу познания.
А что, это отчасти объясняет поведение Колина. Розовая Гвоздика – насильник и грубиян. Гастон Деларош был бы в восторге. Но нет, это невозможно! Если бы Марстон был Розовой Гвоздикой, о нем бы писали до апреля 1803 года, ведь к тому времени он жил в Париже уже несколько месяцев, с тех самых пор, как дезертировал из английской армии.
– …с собой, – проговорила хозяйка.
– Что, простите?
Миссис Селвик-Олдерли повторила, и я вытаращила глаза от изумления:
– Вы шутите!
Конечно, шутит, разве могла она разрешить мне забрать письма с собой?! Наверное, еще слишком рано, и мне послышалось…
– Вам обязательно нужно дочитать все до конца, – заявила хозяйка, аккуратно складывая газету. – А потом мы встретимся, и вы поделитесь впечатлениями.
– А что, если я потеряю ваши письма? – встревожилась я. – Выроню в метро, намочу под дождем или…
– Вы очень ответственная девушка, – с удовлетворением сказала тетя Арабелла. – Именно поэтому я без всякого колебания доверяю вам архив.
Что я могла возразить? Тем более что самой страшно хотелось дочитать письма до конца. Миссис Селвик-Олдерли принесла бумаги из гостевой комнаты, сложила их в картонную коробку, сверху чистое льняное полотенце, затем семь тонких полиэтиленовых пакетов, а сверху – толстый пластиковый. Вернуть письма следовало завтра, чтобы Колин не успел обнаружить их отсутствие.
Забота о сохранности писем – это одно, а одержимость Селвика – совсем другое. Мне до сих пор не по себе от его вчерашних слов: «Все, что вы прочтете и узнаете, не должно покинуть пределы этого дома!»
Все понятно, Колину не хочется, чтобы его фамилию мусолила «желтая пресса», хотя кого интересуют события, произошедшие двести лет назад? Может, его прапрапрадедушка продался французам, а Розовая Гвоздика его разоблачил? Тогда понятно, почему Колину Селвику хочется все скрыть. Но даже в таком случае это заинтересует только ученых, ну, может, в «Миррор» появится крошечная статейка, да и то если будет не о чем писать.
Кроме того, судя по письмам, которые я уже прочла, Пурпурная Горечавка был искренне предан своему делу. Единственным недостатком, который я успела заметить, было вероломство по отношению к мисс Балькур. Бедная Амели! Читая ее дневник в несусветную рань, перед тем как меня окончательно сморил сон, я сгорала от желания надавать лорду Селвику по шее. А каким очаровательным он мне поначалу казался! Хотя такое случается сплошь и рядом. Даже Грант сначала был милым…
Черт, почему я о нем думаю? Прочь, прочь, нечистая сила!
Нахмурившись, я допила капуччино и швырнула пустой стаканчик в корзину. Нет, я не зациклилась на Гранте. Не желаю о нем думать, не желаю! Все пошло наперекосяк задолго до появления прекрасной Алисии с исторического факультета. Давно нужно было разбежаться, просто не хотелось оставаться одной…
Без сил опустившись на цветастое покрывало, я потянулась к бесценному свертку. К сожалению, я прекрасно знала, что со мной: ЛИПИДный (Любовь к Последнему ИДиоту) синдром – трудно диагностируемая, но заразная болезнь, весьма распространенная среди одиноких женщин.
Еще в колледже мы с подругами вывели целую теорию, касающуюся бывших парней. Каким бы ужасным ни был твой бывший, через неделю после разрыва он уже не кажется негодяем, а вспоминая его, думаешь: «Конечно, кроме меня, у него было еще три девушки, зато как он танцевал!» Или: «Вообще-то он пил, как сапожник, но трезвый был таким милым! А какие розы он купил мне позапрошлой весной!» Невероятно, но факт, стоит побыть одной несколько недель, и любой прощелыга начинает казаться ангелом.
Как следствие, ЛИПИДный синдром, а всем известно, что липиды – те же вредные для организма жиры. Значит, от бывших бойфрендов нужно держаться подальше.
Вот что случается, когда четыре года делишь комнату со студенткой-биологичкой.
Для эффективной борьбы с ЛИПИДным синдромом нужно как следует развлекаться. Лучшее лекарство – завести себе кого-нибудь нового, но есть и другие, менее радикальные варианты: читать книги, ходить в кино или копаться в личной жизни исторических персонажей.
Криво усмехнувшись, я разорвала первый слой упаковки – полосатый пакет из «Теско», затем, уже аккуратнее, бирюзовый из «Фишбоун». Я как раз добралась до третьего слоя (еще одного пакета из «Теско», на сей раз с рождественской распродажи), когда из кармана плаща послышалась соната Моцарта.
Отложив сверток, я бросилась в прихожую и вытащила надрывающийся телефон. Всего восемь утра, кто может звонить в такую рань? Миссис Селвик-Олдерли, требующая письма назад? Разгневанный Колин Селвик с обвинениями в краже семейного архива и угрозами натравить на меня Скотланд-Ярд?
«Пэмми», – гласила появившаяся на дисплее надпись.
Можно было и догадаться!
Мы с Пэмми учились в одной школе до десятого класса, когда ее родители развелись, и английская мама уехала в Лондон, забрав дочку с собой. Но мы не потеряли друг друга. Сначала были детские письма на розовой бумаге, украшенной цветочками, а затем километровые послания по электронной почте. Я очень любила Пэмми и считала подругу чудом. Уникальная, не похожая на других, уверенная в себе и бесстрашная. Но рассказывать ей о Селвиках я не собиралась.
Может, просто сбросить ее вызов? Нет, от Пэмми так легко не отделаешься! Она будет звонить и звонить, пока я наконец не сдамся. Так что проще ответить…
– Привет, Пэмми!
– Что ты сегодня наденешь? – без всякой преамбулы поинтересовалась подруга.
О Боже! Я совсем забыла. Не стоило брать трубку.
Пэмми, как она сама любит говорить, «занимается пиаром», что в моем понимании заключается в проведении шикарных вечеринок за чужой счет. Например, сегодняшняя приурочена к открытию в Ковент-Гарден бутика молодого и перспективного дизайнера. «Молодого и перспективного» означает, что вещи либо изодраны в самых неожиданных местах, либо сшиты из чего-нибудь вроде шкуры тибетского яка, за которой одному Богу известно, как ухаживать. Сведущая в моде Пэмми считает, что этот парень – будущий Марк Джейкобс. Каким будет прием, можно сказать заранее: очень накурено, жарко, а вокруг манекенщицы, в присутствии которых чувствуешь себя коровой.
– Прости, Пэмми, я не могу.
– Даже думать забудь! – прошипела подруга. – Если не придешь к открытию, я все брошу и самолично притащу тебя в Ковент-Гарден.
Будьте уверены, она так и сделает! Это ведь та же девушка, которая шестиклассницей подтащила ко мне Энди Хохстеттера, пригрозив задушить своими руками, если он откажется танцевать.
– Я правда очень устала, – вяло отбилась я.
– Так ляг отдохни! – фыркнула подруга. – Тебе же не нужно на работу!
Написание диссертации Пэмми работой не считает.
– Мне нужно кое-что прочесть…
– Элли, эти люди умерли пятьсот лет назад! Не понимаю, куда ты спешишь.
Пэмми живет только сегодняшним днем, а изучение истории искренне называет пустой тратой времени. Не помню, сколько раз я ей объясняла, что 1803 год был всего двести лет назад, а Пурпурная Горечавка и Розовая Гвоздика не носили доспехов в отличие, скажем, от короля Артура.
– Им ведь все равно… Куда лезешь, дура?!
Послышался жуткий скрежет тормозов, значит, последняя реплика адресована не мне.
– Ты в порядке? – спросила я, пытаясь перекричать матерящихся водителей.
– За рулем одни идиоты! – пожаловалась Пэмми, которая две недели назад чуть не сбила трех прохожих. – Ну ладно, Элли, – заканючила она. – Ты же и так целыми днями сидишь над бумагами. Почему бы не пойти проветриться? Будет очень весело!
– Весело, – эхом отозвалась я.
Тощие модели, будто сошедшие с полотен художника-сюрреалиста, переживающего кризис творчества, и самопровозглашенный бомонд, попивающий теплое шампанское. Хм-м, вот шампанское наверняка будет что надо! Другого моя подруга не признает.
– Вот и отлично! – закричала почувствовавшая мою нерешительность Пэмми. – Бутик совсем недалеко от метро… – затараторила подруга и, не теряя времени, продиктовала адрес. – Все поняла?
– Я не смогу.
– Элли!
Я принесла листочек и ручку. Бесполезно спорить с паровым катком!
– Где, ты сказала, этот бутик?
В результате я исписала обе стороны листа. Зная мою феноменальную способность теряться в трех соснах, Пэмми указала все ориентиры в радиусе десяти кварталов.
– Если увидишь супермаркет «Старбакс», значит, ты зашла слишком далеко, – закончила она. – Мой сотовый будет подключен, хотя вряд ли я что-то услышу, – добавила подруга. – Но если потеряешься, я обязательно выйду и найду тебя.
– Не доходя до «Старбакс», – машинально повторила я. – А там будет кто-нибудь из моих знакомых?
Пэмми выдала длинный список имен, из которых я узнала лишь несколько, включая ее нынешнего поклонника – банковского управляющего. Тип совершенно непримечательный, зато какие у него связи!
– Ну, еще пара человек из Сент-Пола, – сообщила подруга, имея в виду частную школу, в которую ее перевели по возвращении из Штатов. – Но их ты не знаешь. Теперь самое главное, – бодро проговорила она, – что ты наденешь?
– Пока не решила, – призналась я.
На вечеринку Пэмми в чем попало не придешь.
Прижав мобильник к уху, я раскрыла шкаф-купе. Да, зрелище удручающее. Твид, твид, сплошной твид! Следует признать, одеваться я никогда не умела.
– Могу что-нибудь одолжить, – с готовностью предложила подруга. – Только вчера я купила…
– Может, маленькое черное платье? – перебила я, судорожно роясь в шкафу.
– Бр-р! – Кажется, Пэмми морщится. – В нем ты похожа на училку.
Неправда! То есть, конечно, платье классического силуэта, но для родительских собраний слишком облегающее, а ткань чудо какая мягкая и приятная. Я купила его зимой на распродаже в «Бергдорфе» и очень полюбила. Но для Пэмми оно действительно слишком скучное.
