Текст книги "Тайный дневник Розовой Гвоздики"
Автор книги: Лорен Уиллиг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
– А потом что? Ой, черт!
Селвик промокнул салфеткой колено, на котором образовалось пятно от супа: ложка предательски остановилась на полпути ко рту.
– Не черт, а Марстон, – насмешливо поправил Пинчингтон-Снайп. – Надеюсь, брюки не новые?
Селвик нахмурился.
– Еще он каждый раз берет черный экипаж, запряженный четверкой…
– Я думал, он пользуется только своим. – На сей раз Ричард аккуратно опустил ложку на тарелку. – Таким жутким, ярко-красного цвета, помнишь?
– Ну, если бы не цвет, все было бы не так страшно, – задумчиво проговорил Джефф.
– Так что Марстон? – напомнил Селвик.
– Ах да… – Джефф нехотя покинул волшебный мир экипажей, карет и фаэтонов. – То, что он использовал чужой экипаж, усилило наши подозрения, и мы нашли конюшню, в которой он его нанял. Она оказалась совсем недалеко от его дома.
– Красный экипаж в порту был бы слишком заметен, – сказал Селвик, но, увидев, что в глазах приятеля загорается огонек, поспешил сменить тему: – А что Марстон делает после приезда в доки?
– Переодевшись матросом, я проследовал за Жоржем в довольно грязную таверну «Абордажная сабля». Ее недаром так назвали, можешь мне поверить! Хорошо, что в тот день я догадался захватить с собой нож.
– Значит, пока меня терзали дебютантки, ты развлекался в таверне?
– Ну, «развлекался» – это сильно сказано. Отбиваясь от местных завсегдатаев, я успел заметить, как Марстон завел разговор с парочкой головорезов, а потом скользнул в уборную. Когда он не вернулся по прошествии двадцати минут, я покинул заведение через черный ход и увидел, как Жорж с приятелями загружает в карету коричневые бумажные свертки.
– И что же это было?
– Если бы мы знали, то давно бы приняли меры, – с легким раздражением проговорил Пинчингтон-Снайп. – Удалось выяснить, что часть этих свертков отвезли в Отель де Балькур.
– Балькур?
– Такой самодовольный лизоблюд, часто отирается в Тюильри, – пояснил приятель.
– Знаю, кого ты имеешь в виду, – с полным ртом промолвил Селвик. – Странное совпадение, но сестра и кузина Балькура были моими спутницами на протяжении всей дороги в Париж: и на пакетботе, и в карете.
– Не знал, что у него есть сестра.
– Тем не менее это так.
Ричард решительно отодвинул тарелку.
– Какая удача! А нельзя ли через эту сестру узнать, чем занимается наш Эдуард?
– Абсолютно исключено! – мрачно отрезал Селвик.
Джефф изумленно смотрел на приятеля.
– Смею предположить, что сестра Балькура так же отвратительна, как братец, но ведь совершенно не обязательно ухаживать за ней с далеко идущими последствиями. Просто слегка приударь: пригласи на прогулку, завали цветами, вот девица и растает. Впрочем, не мне тебя учить… Ты сам все знаешь.
– Мисс Балькур вовсе не отвратительна. – Селвик заерзал на стуле и нетерпеливо взглянул на дверь. – Ну, где же второе?
Джефф во все глаза смотрел на друга.
– Раз она не страшнее братца, то какие проблемы… Ага!
– Что, черт возьми, значит «ага». Не мог придумать ничего глупее?
– Ты бесишься не потому, что она оказалась уродкой, – усмехнулся Пинчингтон-Снайп, – а потому, что она ею не оказалась.
Селвик собирался испепелить приятеля взглядом, однако помешал слуга, который принес большое плоское блюдо с соусом. Нетерпеливо схватив вилку, Ричард ознакомился с содержимым. М-м-м, это не соус, а куриные грудки с подливой! Слуга тем временем проворно собрал суповые тарелки.
– Попробуй, очень недурно, – посоветовал Селвик, незаметно пытаясь перевести разговор в более безопасное русло.
– Обязательно попробую, спасибо, – как ни в чем не бывало продолжал Джефф. – Так что там с твоей мисс Балькур?
– Для начала она не моя мисс Балькур. – Ричард проигнорировал насмешливый взгляд приятеля. – Внешне девушка совершенно не похожа на брата, выросла в Англии, причем в какой-то глуши. Представляешь, читала Гомера на языке оригинала…
– Вот это уже серьезно, – пробормотал Пинчингтон-Снайп. – А она хорошенькая?
– Хорошенькая?
– Ну, волосы, глаза, фигурка…
Руки Джеффа запорхали в воздухе, изображая аппетитные округлости, жест, больше подходящий Майлсу, чем ему.
– Разве того, что она не похожа на Эдуарда, недостаточно?
Пинчингтон-Снайп торжествующе хлопнул по столу:
– Как замечательно, что ты увлекся этой девушкой! Можно совместить полезное с приятным: ухаживать за мисс Балькур и присматривать за ее братом.
Селвик едва не разорвал ни в чем не повинную салфетку.
– Ничего не выйдет! Во-первых, ты прекрасно знаешь, что я больше никогда не позволю личной жизни мешать общему делу. А во-вторых… Во-вторых, – громко повторил Ричард, видя, что Джефф собирается возразить, – кажется, я не сказал, что она меня ненавидит.
– Что-то очень быстро. Как девушка могла тебя возненавидеть за один день?
– За полтора.
Джефф засмеялся:
– Вижу, тебе смешно, – надулся Селвик.
– Очень! – признался приятель. – Нет, правда, что ты такого сделал?
Ричард с наслаждением опустил локти на полированную поверхность стола.
– Сказал, что служу Бонапарту.
– И все?
– Она очень трепетно относится ко всему, что касается революции, – горько усмехнулся Селвик.
– Тогда зачем ехать…
– Знаю, я спросил о том же.
– Но ведь ты не сказал, что…
– Нет.
Ричард так резко оттолкнулся от стола, что тонкий резной стул едва не развалился.
– Может, позволишь мне закончить фразу? – мягко попросил Джефф.
– Да, конечно, прости.
– Я ведь не предлагаю раскрывать душу всем девицам подряд, – воспользовавшись смущением друга, начал Пинчингтон-Снайп. – Но если эта тебе понравилась, зачем сразу ее отталкивать? Почему бы не рассказать правду, конечно, не всю и не до конца… Если она так относится к Бонапарту, то вряд ли тебя предаст.
Селвик собирался возразить, однако Джефф разбил все его контраргументы.
– Не все девушки такие пустышки, как Дейдр.
– Ты рассуждаешь совсем как моя мать.
– Твоя матушка мне очень симпатична, так что расцениваю это как комплимент, а не как оскорбление. – Пинчингтон-Снайп наклонился к приятелю. – Можно сказать, ты дешево отделался.
– Я – да, а вот Тони повезло меньше.
– Ну сколько можно винить себя в смерти Тони? Шансы, что все случилось из-за Дейдр, ничтожно малы. Это был несчастный случай, Ричард, трагическое происшествие.
– Тони был бы жив, если бы я не обезумел от ревности!
С каким нетерпением он ждал очередного свидания с Дейдр, от запаха ее духов кружилась голова и путались мысли. А сейчас он даже не может вспомнить ее лицо…
Однажды Ричард написал сонет, посвященный васильковым глазам своей возлюбленной. Странно, неуклюжие рифмованные строчки запомнились, а сами глаза нет. А ведь из-за смазливого личика этой девушки он забыл обо всем, можно сказать, страну предал. «Пусть это будет тебе уроком!» – думал Селвик. Любовь приходит и уходит, а позор остается. Sic transit gloria mundi… Кардиналы не совсем правы, проходит не только слава, но и любовь.
Ричард попытался подобрать более подходящее латинское выражение, но не смог. Амели бы точно что-нибудь придумала… Селвик поспешно подавил непродуктивную мысль.
Джефф налил себе второй бокал кларета.
– Как бы ужасно ни закончился роман с Дейдр, она не коварная лиса, а всего лишь глупая курица. Просто так вышло, что ее служанка оказалась агентом французской полиции.
Ричард закрыл глаза и прижал ладонь ко лбу.
– Значит, это не Дейдр, а ее чертова служанка, но для Тони никакой разницы не было.
– Это оправдывает твою подружку.
– Но не меня, я был и остаюсь идиотом. – Зеленые глаза Ричарда потемнели от боли. – Разве ты не понимаешь? Мне от этого только хуже! Одно неосторожное слово, и Тони поплатился жизнью. Предположим, я скажу Амели…
– Так вот как ее зовут!
– А Амели по большому секрету, такие вещи всегда передаются по секрету, – мрачно начал Ричард, – поделится с кузиной. Джейн – девушка серьезная, болтать не будет, но в доме полно слуг. Горничные, лакеи, сам Балькур, который если не служит Бонапарту, то уж точно сделает все возможное, чтобы втереться в доверие. Не думаю, что он будет долго хранить тайну Пурпурной Горечавки. Тут же вызовет экипаж и помчится к Наполеону.
Селвик поднял бокал вина, будто провозглашая тост:
– Прощай, Пурпурная Горечавка!
– Ну, это же в худшем варианте.
Губы Ричарда растянулись в невеселой улыбке:
– Значит, на это и нужно рассчитывать. Разве я могу рисковать? Дело даже не в задании, которое мне поручено выполнить. Гораздо страшнее то, что могут пострадать люди.
Впрочем, Джефф слишком долго знал Ричарда, чтобы купиться на его идеалистические рассуждения.
– Знаешь, что на моем месте сказал бы Майлс? «Хватит изображать благородство!» И он был бы прав.
Не выдержав напряженного взгляда приятеля, Ричард откинулся на спинку кресла и поспешил сменить тему:
– Что еще интересного случилось во время моего отсутствия? Может, Деларош подавился куриной костью и стал заикой?
Пинчингтон-Снайп с отвращением оттолкнул куриное филе.
– К моему огромному сожалению, Деларош жив и здоров. Знаешь, в нем умер комедиант – позавчера во время визита в Тюильри он заверил Бонапарта, что если Пурпурная Горечавка не объявится в течение двух недель, значит, он, Деларош, его спугнул.
– Ну, так не пойдет, – медленно произнес Селвик, раскачиваясь в кресле, изумрудные глаза стали похожи на кошачьи. – В конце концов, разве правильно оставлять человека в плену иллюзий?
Карие глаза Джеффа вспыхнули:
– Как же нам помочь ему вернуться к реальности?
– Ну… – Ричард вертел в руках бокал, наслаждаясь красивыми переливами бордовой жидкости в пламени свечи, – можно просмотреть его секретные записи… Но ведь мы их не раз читали, а страшно хочется новизны!
– Так, – задумчиво проговорил Джефф, подыгрывая другу, – можно оставить на подушке веселую записочку, но…
– Это мы тоже пробовали, – грустно закончил Селвик. – У Делароша есть что-нибудь новое и интересное?
Пинчингтон-Снайп обреченно покачал головой:
– Боюсь, ничего стоящего. Как насчет того, чтобы вызволить кого-нибудь из Бастилии? Мы давненько никого не спасали, Деларош точно обрадуется.
– Отличная идея! – Сильно качнувшись, кресло ударилось об стол, так что приборы подскочили. – Дружище, ты просто гений!
– Ты преувеличиваешь, – скромно потупился Джефф.
– Это всегда пожалуйста, – любезно сказал Селвик. – Кажется, молодой Фэлконстоун злоупотребляет французским гостеприимством. Мы ведь не хотим истощить запасы Бастилии!
– Черствый хлеб и ржавую воду?
– Не забывай о крысах в награду за хорошее поведение. Уверен, французы считают их деликатесом вроде лягушек и коровьих мозгов!
– Неудивительно, что у них случилась революция! – простонал Джефф. – Уверен, они все страдали от хронического несварения.
– Знаешь, а в этом что-то есть, – изрек Ричард, вставая. – Но написание трактата «Гастрономические причины Французской революции» придется отложить до лучших времен. Нас ждут занятия поинтереснее.
Глава 12
В маленьком кабинете министерства полиции у окна стоял человек, беззаботно заложив руки за спину. Зачесанные на лоб волосы придавали ему серьезный вид и делали похожим на римского сенатора, спокойного и уверенного в себе. Однако стоило ему заговорить, как голос зазвенел от гнева:
– Все зашло слишком далеко, Деларош. Бонапарт недоволен. Я недоволен! Этот человек не может позорить нас на всю Европу. – Министр полиции медленно обернулся и окинул своего подчиненного ледяным взглядом. – Что вы собираетесь предпринять?
– Убить наглеца.
Стремительное движение, и нож для бумаги с серебряной ручкой проткнул стопку промокательной бумаги на столе Делароша. Караульный испуганно втянул голову в плечи, но Фуше как ни в чем не бывало разглядывал раскачивающийся нож.
– Все это очень здорово, только ведь сначала нужно его поймать. Сколько лет прошло? Четыре, пять?
– До следующего года он не доживет! – Желтоватое лицо сыщика вспыхнуло, совсем как у испанского инквизитора. – Я составлю небольшой список подозреваемых, которых мои люди будут караулить день и ночь. Они даже помочиться не смогут без моего ведома. У верен, к концу месяца я его поймаю, – криво усмехнулся Деларош.
– Уж постарайтесь! – холодно проговорил Фуше. – Для покорения Англии необходима строжайшая секретность. Любая утечка информации может стать роковой. – Фуше надел элегантную черную шляпу. – Остается только надеяться, что газетчики еще не узнали о вашей последней неудаче. Предлагаю вам сдержать слово, иначе с жизнью попрощается не только Пурпурная Горечавка. Всего хорошего, Гастон!
Министр полиции вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Гастон Деларош подошел к столу и сел, аккуратно подняв полы сюртука. На стопке промокательной бумаги лежал небольшой кремового цвета конверт.
Таких конвертов с печатью Пурпурной Горечавки у него целый стол. Сыщик уже давно вычислил лондонского торговца канцелярскими товарами, который продавал подобные и от нехватки клиентов явно не страдал. Если бы список подозреваемых составлялся на основе потребителей таких конвертов, то в него бы входили принц Уэльский и мисс Мэри Уортли Монтэгю. В конверте лежал счет за проживание в карцере Бастилии: по одному шиллингу за черствый хлеб и тухлую воду, два шиллинга за крыс, три за развлечения в виде оскорблений и надругательств со стороны охраны и так далее, и тому подобное. Внизу маленький пурпурный цветочек вместо подписи. Имелась и оплата в виде небольшой кучки английских монет.
Черт побери! Счет выписан рукой Фэлконстоуна: Деларош знал почерки всех людей, чьи письма перехватывал. Сыщик представил, как Пурпурная Горечавка стоит в камере самой неприступной тюрьмы Парижа и диктует письмо. Надо же, какой наглец!
Тем приятнее будет его убивать.
Достав из письменного стола листок бумаги, Гастон опустил перо в чернильницу с такой силой, будто потыкал в сердце Пурпурной Горечавки. Скоро, совсем скоро он осуществит свою давнюю мечту. Уж слишком долго этот шпион играет с ним в прятки. Не стоит отрицать, играть Деларошу понравилось. Приятно, когда соперник достоин твоего внимания, не то что эти горе-сыщики, которых рассекречиваешь за пять минут, а еще через пять узнаешь все подробности задания. Ткнешь пару раз в бок, и они становятся откровеннее, чем на исповеди.
Окропив страницу кляксами, Деларош написал первое имя: сэр Перси Блейкни, баронет.
В том, что Пурпурная Горечавка – англичанин, сыщик не сомневался. Только у англичан такое извращенное чувство юмора. Кто, кроме англичанина, стал бы переодеваться в шкуру циркового медведя или оплачивать пребывание в Бастилии? Ах эти англичане! Почему они не понимают, что шпионаж вовсе не игра?
В бытность Очным Цветом сэр Перси частенько играл в подобные игры с французским правительством. Большую часть года он жил в Париже со своей женой, а сейчас семейной резиденцией стал особняк в Сен-Дени. Естественно, он находился под пристальным наблюдением, но разве можно полагаться на слежку, когда речь идет об Очном Цвете? Бонапарт считал сэра Перси безвредным, совсем как змею, у которой вырвали ядовитые клыки, и довольно забавным. Самому Гастону он казался очень подозрительным. Так же, как и лондонские газеты, сыщик не исключал возможности того, что сэр Перси сменил имя, а прежнего занятия не оставил.
Так, пора вернуться к списку. В отличие от английских журналистов кандидатуру Франта Браммела Гастон не рассматривал (после пренеприятной встречи в Лондоне Деларош решил, что Браммел слишком интересуется модой и собственной персоной, чтобы быть шпионом).
Итак, вторым стало имя Жоржа Марстона. Его частое появление в доках не ускользнуло от внимания Делароша, недавно назначенного заместителем министра полиции. Марстон заявил, что во Францию он вернулся по зову крови, хотя злые языки утверждали, что во французской армии просто больше платят. У Гастона было свое мнение: а что, если Марстон перешел на сторону противника, внедрился сначала в армейскую, а потом в политическую элиту, а сам все это время слал донесения в Лондон?
Во дворец Тюильри Жорж попал благодаря знакомству с зятем первого консула, Иоахимом Мюратом. Знакомство быстро переросло в дружбу, которая основывалась на совместном пьянстве и посещении борделей. Сам Деларош злачные места не посещал, хотя и слышал, что в них кого только не встретишь и какую только информацию не соберешь.
Замминистра презрительно фыркнул. Ох уж эти дилетанты!
Несколько минут замминистра полиции с наслаждением рассуждал о том, как превратить Пурпурную Горечавку в верного раба Бонапарта. Жорж Марстон служит тому, кто больше платит. Если он действительно Пурпурная Горечавка, то следует выяснить, сколько он получает от англичан, и предложить вдвое большую сумму. А если добавить какой-нибудь чин во французской армии, полковника вполне хватит, женить на беременной даме из окружения мадам Бонапарт, Марстон будет плясать под французскую дудку до конца жизни.
Да, отличный был бы ход! «Пурпурная Горечавка на службе Бонапарта» – отличный заголовок для любой английской газеты.
Такой вариант даже лучше, чем казнь через повешение. Особенно если немного подтолкнуть карающую руку Господню. Деларош любовно погладил лезвие ножа для бумаги.
Так, сначала перекупаем шпиона, затем наслаждаемся царящей в Англии паникой, а через некоторое время с новоиспеченным полковником случится несчастный случай.
С сожалением отложив нож, Деларош вывел третье имя: Эдуард де Балькур.
Несмотря на стопроцентно французское имя, Балькур наполовину англичанин. От министерства полиции не ускользнуло, что вот уже много лет он отправляет в Англию посыльных, якобы с письмами для сестры. Для сестры, ну конечно! Девчонка действительно существует, но кто стал бы суетиться из-за сестры? О своей Гастон не вспоминал с того самого дня, как пятнадцать лет назад она вышла за мясника из Руана.
Эдуард видел, как казнили отца. Если Деларошу не изменяла память, день был ясный и удивительно теплый. Семейные поместья разграбили, виноградники спалили, естественно, в интересах Республики, но недостаточно патриотичный человек мог воспринять это как личное оскорбление.
А эти кричащие жилеты и огромные галстуки? Ни один французский портной в здравом уме и твердом рассудке не стал бы шить такую одежду. По галстуку можно определить характер его хозяина, а Балькуру явно есть что скрывать…
Только вот ни один галстук или жилет на свете не скроет его от всевидящего ока министерства полиции!
Четвертым, и последним, в списке подозреваемых стал Огастус Уиттелсби, называвший себя поэтом-романтиком, ищущим музу в «самой красивой стране на свете». Чаще всего его видели в гостиницах Латинского квартала: белая рубашка навыпуск, одна рука прижата ко лбу, другая обнимает бутылку коньяка. Когда будущий замминистра, в то время сыщик, напрямую спросил, не страдает ли Уиттелсби припадками (а тот упал в обморок прямо на дороге преследовавшего преступников Делароша), поэт объяснил, что именно так к нему приходит вдохновение. Схватив сыщика за голенища сапог, Уиттелсби не отпускал до тех пор, пока несчастный Деларош не согласился послушать написанную экспромтом оду парижской мостовой.
Люблю я по грязи пройтись вечерком!
Когда вдохновенье наполнит мой дом…
И так далее, и тому подобное, целых двадцать пять строчек, начисто лишенных смысла. К счастью, Деларош их тут же забыл, но в тот день потерял кучу времени, слушая причитания бездарного поэта.
Замминистра снова взглянул на канцелярский нож. Пожалуй, Уиттелсби стоит повесить, даже если он не окажется Пурпурной Горечавкой.
Деларош уже собирался отправить караульного за четырьмя агентами, как из бескрайнего моря полученной за день информации вспомнилась одна новость. Вчера в Париж вернулся англичанин. Тот самый, что поспешно покинул столицу Франции, когда у Гастона похитили секретные сведения. Этот человек уже привлекал внимание замминистра, равно как и большинство парижан. Однако в данном случае интерес был повышенный, причем настолько, что Деларош лично следил за этим джентльменом в течение двух недель и беседовал с ним по крайней мере на восьми приемах у мадам Бонапарт. Без особых результатов, если не считать оживленного спора о смысле некоторых строчек «Илиады». В конце концов пришлось отпустить англичанина с миром, ведь решительно все свидетельствовало о том, что он тот, за кого себя выдает, – ученый до мозга костей, совершенно не интересующийся политикой.
И все же… Совпадения дат не давали Деларошу покоя.
Прежде чем вызвать агентов, замминистра добавил в список еще одно имя.
Лорд Ричард Селвик.
Глава 13
Лорд Ричард Селвик лениво разглядывал собравшихся в Желтом салоне Тюильри. Да, немногое изменилось за две недели отсутствия. Страшно хотелось ослабить элегантно повязанный галстук – в зале было нестерпимо душно от чрезмерного количества свечей и людей. Полуодетые женщины порхали от одной группы к другой, словно мотыльки. Только, как заметил Ричард, в отличие от бабочек дамы предпочитали держаться от света как можно дальше. Даже Жозефина выглядела старше, чем хотела казаться, поэтому слуги задрапировали зеркала кремовым тюлем и зажгли розовые свечи, но и в их неярком свете были видны ее дряблые густо нарумяненные щеки.
Из противоположного конца зала раздался грубый смех, и Селвик стал с любопытством осматриваться, пытаясь отыскать источник звука. Марстон! Лицо Жоржа раскраснелось от спиртного и жары, он стоял, облокотившись одной рукой на каминную полку, а другой интенсивно жестикулировал, обращаясь к теплой компании, состоящей из Мюрата и еще пары молокососов в военной форме, увешанных медалями, которые в свои юные годы они просто не могли заслужить.
Может, пойти узнать, в чем дело? Нет, толкаться среди потных надушенных тел пока не хотелось. Судя по грубому хохоту, Марстон рассказывает пошлые анекдоты.
Селвик достал монокль. Так, обычный флирт полуголых женщин и разодетых мужчин. Беглого взгляда достаточно, чтобы понять, почему французы постоянно жалуются на скуку.
– Это что за провинциалки с Балькуром? – толкнув Ричарда в бок, спросил Виван Денон. – Кажется, у девушек неплохой вкус, но что за платья!
Денон, возглавлявший научную экспедицию в Египет, сейчас руководил созданием музея во дворце Лувра и отличался весьма оригинальными эстетическими взглядами. Особенно в отношении женщин. Его элегантная любовница, мадам де Креми, стояла неподалеку, изредка бросая на Денона томные взгляды. По крайней мере Ричард надеялся, что они предназначались Вивану, – мадам де Креми не в его вкусе.
Ему нравятся совсем другие девушки… Проследив за взглядом Денона, Ричард увидел Амели Балькур, державшую под руку брата. Скуки как не бывало! Мисс заметно нервничала и, как впервые участвующая в скачках лошадь, беспокойно озиралась по сторонам. Балькур остановился, чтобы поприветствовать Лор Жюно, а о своей сестре, похоже, не очень беспокоился. А вот и Джейн с мисс Гвен, компаньонка что-то шепчет на ухо Амели, которая грустно улыбается. Ричард улыбнулся в ответ, хотя она на него даже не смотрела.
– Прежде чем пускать в Тюильри, девушек из провинции нужно сначала загнать к портному и парикмахеру, – заявил Денон.
– Что касается этих молодых особ, то им повезло еще меньше, они англичанки, – сухо сказал Ричард.
– Ну, тогда все ясно! – Денон беззастенчиво разглядывал Амели и Джейн. – Тяжелые ткани, бесформенные силуэты, вне всякого сомнения, из Англии. Может, в качестве жеста доброй воли направить к ним наших портных?
Ричард вовсе не считал платье Амели бесформенным. Конечно, оно не такое облегающее, как наряды француженок, которые предпочитали тончайшие ткани, а о нижних юбках вообще не вспоминали. Подолы обильно смачивались водой, чтобы ткань липла к ногам. Сколько женщин зимой умирало от воспаления легких! И все же француженки считали, что сексуальность гораздо важнее здоровья.
Изящное, с завышенной талией платье девушки скорее скрывало фигуру, чем выставляло напоказ, зато давало волю мужскому воображению.
– Даже если одеть их во французские платья, они все равно останутся англичанками, – с восхищением проговорил Ричард.
По-своему истолковав его слова, Денон покачал головой:
– Как печально!
Представив сестру мадам Жюно, Балькур стал пробираться к Жозефине Бонапарт, которая, словно королева, сидела в дальнем конце зала. Денон продолжал рассуждать о полном отсутствии вкуса у англичанок, приводя в качестве примера пурпурные страусовые перья в седом пучке мисс Гвен. Ричард почти его не слушал, наблюдая за Амели.
Выражение ее лица менялось каждую минуту. Беременная мадам Кампан ее явно заинтересовала. Вот в низком поклоне согнулся Жорж Марстон. Амели недоверчиво посмотрела на ярко-синий сюртук, а потом, заслонившись веером, что-то прошептала Джейн. Девушки засмеялись. Вот Жозеф Фуше и Гастон Деларош, мрачные, словно вороны в стае белых голубей. Амели присела в реверансе, а на лице отразилось едва заметное отвращение. Наконец она увидела Ричарда и от неожиданности наступила на свой подол.
Заминка вышла небольшая, никто ничего не заметил, но Селвик обрадовался. Приятно, когда тебя замечают! Амели быстро поправила юбки и пошла дальше, гордо подняв голову, чтобы не видеть Ричарда. Так, значит, она не желает его знать? Ладно…
Денон снова толкнул Ричарда:
– Вы что, знаете этих англичанок?
– Нет, то есть да… Пару дней назад мы вместе прибыли из Дувра. Это родственницы Балькура. Одна из них – его сестра, вторая – кузина, а драконша с пурпурными перьями – их компаньонка.
– Une femme formidable![19]19
Роскошная женщина! (фр.)
[Закрыть] – выпалил Денон, с тревогой глядя на перья мисс Гвен. – Дружище, мне очень вас жаль. В этих англичанках нет ни грамма шарма. Они не понимают, что флирт – это искусство. Представляю, как скучно было на пакетботе!
– Нет, вовсе нет! Зря вы так! – запротестовал Селвик. То, что они повздорили с Амели, еще не означает, что он может быть к ней несправедлив. – Мисс Балькур – невысокая, темноволосая, прекрасно начитанна и имеет собственное весьма оригинальное мнение о влиянии египетского искусства на греческое.
Прищурившись, Денон посмотрел вслед девушке.
– Значит, она, как вы их называете… синий чулок?
– Нет, не думаю, – задумчиво проговорил молодой лорд, разглядывая темные кудри Амели. – Даже не знаю, как ее назвать, – чуть слышно добавил он.
– Может, оригиналкой?
Виван так внимательно разглядывал девушку в монокль, что его любовница бешено замахала веером.
– Да уж, оригиналка! – Ричард с трудом подавил улыбку, вспомнив, как Амели сравнивала революционеров с каннибалами. – Стопроцентно!
На другом конце зала, дожидаясь очереди засвидетельствовать свое почтение мадам Бонапарт, Джейн шепталась со свой стопроцентно оригинальной кузиной.
– Слушай, у тебя шея не затекла?
– Он все еще на меня смотрит?
– Нет! – возмущенно выдохнула мисс Вулистон. – Знаешь, ты ведешь себя просто нелепо!
– Не хочу с ним разговаривать! Он меня раздражает!
– А если притвориться, что его не видишь, то разговаривать не придется?
– Именно!
– Девочки, шептаться очень невежливо! – возмутилась мисс Гвен.
Заслонив лицо веером, Амели закатила глаза.
Страшно хотелось размять затекшую шею, однако мисс Балькур переборола себя и, укрывшись за веером, стала размышлять о прогрессе в поисках Пурпурной Горечавки. Точнее, об отсутствии прогресса. На сегодняшнем приеме удалось подслушать по крайней мере десять бесед. В результате выяснилось, что месье Мюрат задолжал портному, а мадам Рошфор состоит в любовной связи с лакеем или, возможно, с грумом (женщина в зеленом тюрбане, рассказывавшая историю подруге, не уточнила). Однако за исключением того, что энергичная мадам Рошфор может знать Пурпурную Горечавку, вся эта информация была бесполезна.
А что касается самого шпиона… Подавляющее большинство гостей были французами. Если Горечавка не просто копирует сэра Перси, то его имя указывает на национальность. А англичан было всего двое. Первый, мистер Уиттелсби, с длинными волосами и несвежими манжетами, едва завидев Джейн, бросился перед ней ниц и на ходу сочинил «Оду принцессе в лазоревых туфельках». Очень мило, хотя и бездарно. К счастью, на помощь пришла мисс Гвен, наступившая поэту на руку. Несчастный взвыл от боли на середине второй строфы. Конечно, такое амплуа может быть маскировкой, но… Амели нахмурилась.
Второй, мистер Жорж Марстон, как и его имя, был англичанином лишь наполовину, но его яркий сюртук казался не менее отталкивающим, чем жирные патлы мистера Уиттелсби. Однако в голубых глазах Марстона полыхал огонек, показывающий, что человек этот не так прост, как кажется.
Белая пухлая рука брата выхватила веер.
– Мадам Бонапарт, позвольте представить вам мою сестру, мадемуазель Амели де Балькур, – по-французски сказал Эдуард.
Амели присела в глубоком реверансе, а мадам Бонапарт вежливо кивнула. Мило улыбнувшись девушке, Жозефина заговорила по-французски:
– До революции я знала вашу маму. Такая милая женщина! Узнав, что я развожу розы, она прислала саженцы сортов, о которых я мечтала. Вам обязательно нужно увидеть мой маленький сад в Мальмезоне, который обязан своей красотой вашей дорогой маме.
Мадам Бонапарт говорила с довольно заметным креольским акцентом. Слушая неторопливое журчание ее речи, хотелось закрыть глаза и не думать ни о чем серьезном. Амели не раз видела портреты мадам Бонапарт, которая считалась первой красавицей Франции. Увидев Жозефину живьем, девушка поняла, что секрет ее очарования не в правильных чертах лица, а во всепоглощающем спокойствии, которое она излучала всем своим существом. Вот бы опуститься возле ее кресла на пол и слушать рассказы о маме… Но нет, нельзя жертвовать планами даже ради памяти родителей. Если мадам Бонапарт, а следом за ней весь двор узнают, что Амели говорит по-французски, она не сможет стать полезной Пурпурной Горечавке.
Вот и пришлось корчить из себя дурочку и говорить на ломаном французском:
– Моя очень плохо понимать французский. Уважаемая леди говорить английский?
Казалось, Жозефина искренне огорчилась, но уже через секунду прекрасное лицо было непроницаемо-спокойным, как всегда. Краем глаза Амели заметила, что Эдуард побагровел от злости.
– Прошу извинить мою сестру, ваша светлость… – поспешно начал он, но стоявшая неподалеку миловидная блондинка не дала договорить.
– Ничего страшного, месье де Балькур, – успокоила она и перешла на английский, еще более ужасный, чем французский Амели. – Мама хотеть сказать, что она знать ваша мама.
Несчастный Эдуард, всеми фибрами души желавший провалиться сквозь землю, представил блондинку как Гортензию де Богарне Бонапарт, дочь мадам Бонапарт от первого брака, недавно вышедшую замуж за младшего брата Наполеона Луи. Лишь когда мисс Гвен наступила Балькуру на ногу, он представил их с Джейн Жозефине.
– Очень жаль, что мой английский есть такой… такой abominable[20]20
Отвратительный (фр.).
[Закрыть]. Мой отчим не любить учитель английского, и я не иметь уроки.
