Текст книги "Тени столь жестокие (ЛП)"
Автор книги: Лив Зандер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Тени столь жестокие
Лив Зандер
Двор воронов
КНИГА ВТОРАЯ
Авторское право © 2023 автор: Лив Зандер
Принудительная близость, похищение, интриги
Морально серые персонажи
Магия
«Дева в беде»
Оборотни-вороны
Тёмное фэнтези
От врагов к возлюбленным
Зачем выбирать (МЖМ)
Она невинна, но ей нравится боль
Травма
Найденная семья
Разбитое сердце
Изнасилование
Подробные описания убийств, пыток
Откровенные сексуальные сцены
Упоминание о младенческой смерти
Бесплодие
Упоминание о выкидыше
Упоминание о каннибализме
Увечия
Упоминание о детском изнасиловании (не подробно, в негативном ключе, в воспоминаниях)
Похищение
Плен
Дабкон
Принудительные оргазмы
Игра с ножом
Кровь
Смерть одного из основных персонажей
Игра с дыханием
Вуайеризм
Шлепки
Бондаж
Фемдом с пенетрацией (в одной из последних глав)
Анал
«Заткнись и возьми его, как хорошая девочка»
Принуждение
Насилие
БДСМ
Токсичные отношения
Похищение и удерживание в плену
Смерть
Горе
Абьюз
Кремпай
Суицидальные мысли
Газлайтинг
Психологически травмированные герои
Ранее…
В первой книге Галантия, дочь лорда Брисдена из Тайдстоуна, выросла под защитой, но без любви. Для родителей она имела мало ценности, кроме как быть разменной монетой в браке. Отправленная в Аммаретт, столицу королевства Дранада, она должна была выйти замуж за наследника престола, принца Домрена, чтобы укрепить союз в эти времена войн.
Однако её путь принял трагический оборот: на её свиту напали Вороны – мрачные создания теневой магии, умеющие оборачиваться в стаи воронов. Схваченная следопытом Себианом, она была приведена к их предводителю – принцу Малиру, последнему выжившему наследнику престола проклятого города Вальтарис в исчезнувшем королевстве Вхаэрия.
Когда-то по приказу лорда Брисдена Малир подвергался пыткам и издевательствам, и теперь он питал яростную ненависть к его дочери. Попытавшись обменять Галантию на пленённую Ворону по имени Марла, он не смог убить девушку или использовать её, чтобы отомстить за грехи её отца. Но щадить её он тоже не собирался – он мучил её болью и… неожиданным удовольствием, которое она в этой боли открыла.
Узнав, что Галантию обещали мужчине, убившему всю его семью, Себиан предложил ей «мягкую» форму мучений, предаваясь страсти во всех формах, не умаляющих её ценности. Очарованный её невинностью и беспомощностью, он нашёл в защите Галантии странное ощущение искупления, того, чего ему не удалось добиться, когда погибла его семья.
Но лорд Брисден отказался отпустить пленницу. В ярости от его предложения взять Галантию в жёны и заключить союз против короля Барата, Малир публично лишил девушку девственности, окончательно разрушив её «ценность» и разорвав связь с Себианом.
Оказавшись на грани гибели, Галантия решилась взять судьбу в свои руки и сама предложила Малиру брак. Взамен она обещала то, от чего он не смог бы отказаться: отправиться к своей семье под видом визита и освободить пленницу, которую он так жаждал вернуть. Малир нехотя согласился, словно пытаясь отложить свою ненависть к ней.
Чувства обоих мужчин к Галантии становились всё сильнее, и столь же ожесточённым становилось их соперничество. Беспокоясь за её судьбу, Себиан не доверял «смягчившемуся» Малиру. Раздражённый его вмешательством, Малир отправил Себиана на ложную миссию, чтобы остаться с Галантией наедине и завоевать её сердце.
Когда Себиан вернулся и понял, что был обманут, он также узнал страшную правду: Малир никогда не собирался жениться на Галантии. Вместо этого он заручился поддержкой лорда Тарадура, пообещав жениться на его дочери, леди Сесилии, в обмен на помощь в нападении на Тайдстоун.
Узнав, что чувства Малира были лишь притворством ради отвлечения от его планов, Галантия была сокрушена. Её сердце уже было разбито, но окончательно его уничтожил Малир, открывший, что и Себиан никогда не сможет по-настоящему её полюбить, ведь его истинная возлюбленная погибла.
Осознав, что её никогда не любили, и никогда не будут любить, Галантию разнесло на тысячу осколков. Но из этих осколков она возродилась – с белыми крыльями, раскрывая свою истинную сущность Белой Вороны, и её стая поднялась в небо…
Глава 1
Себиан
Наши дни, замок Дипмарш
Холодный, разрывающий душу шок заморозил кровь в моих жилах, чувства тонули под натиском звуков и запахов, оглушавших мой разум: порыв крыльев, колыхавший черные пряди, выскальзывавшие из моего захвата, болезненное карканье, отдававшееся эхом от каменных стен, затхлый, мускусный запах птичьего пуха в носу. Этого не могло быть…
Четыре ворона, перья которых были бледны, как сама зима, скользнули в летные отверстия у верхушки стены в покоях Сиси. Словно призраки, они растворились в водовороте снега и ветра, их пронзительные крики таяли в ледяном небытии.
Мой разум кружился по кругу.
Этого, блядь, просто не могло быть.
– Что здесь произошло? – прогремел позади голос Аскера, должно быть, из дверного проема, скрежет его черных доспехов из аэримеля выдавал напряжение в каждом движении. – Где леди Галантия?
Исчезла. Галантия исчезла, не оставив после себя ничего, кроме пары белых перьев, медленно кружащихся в воздухе. Что за хреновина тут только что случилась?
Я взглянул на Малира, выискивая в его бледных чертах хоть тень усмешки, улыбки – чего угодно, что подсказало бы: он понимает происходящее, пока мой мозг отказывался что-либо объяснить. Но вместо этого я увидел его разинутый рот, нижнюю губу, дрожащую так же, как пальцы, которыми он прочесывал длинные черные волосы, пока не сжал их в кулак.
Его замешательство дошло до меня лишь тогда, когда он уставился на меня своими широко распахнутыми серо-карими глазами, которые с каждой безмолвной секундой сужались, пока взгляд не метнулся за мою спину, к Аскеру. И его крик разнесся, разбиваясь о стены:
– Найдите Белую Ворону! Поймайте стаю и приведите её ко мне!
Белая Ворона. Да.
Галантия была Белой Вороной.
Птицы Аскера метнулись мимо меня, оставив за собой тень, скользнувшую в летное отверстие.
– О боги… – почти выдохнула Сиси в свадебном платье, что предназначалось Галантии. Её медно-рыжая грива вспыхивала огнем на фоне черной теневой ткани и перьев. Подняв дрожащую руку, она указала на пол. – А что с этой?
Я опустил взгляд.
Грудь сжалась.
На камне тихо сидела одна-единственная белая ворона, неподвижная, с плотно прижатыми к телу крыльями и глазами, полными боли, едва открытыми и всё чаще закрывающимися в медленном моргании. Её тусклые, потрепанные, изломанные перья объясняли запах земли, пыли и пуха, но не то, почему птица была не больше ювенильной2. Что с ней было не так?
– Это аноа Галантии, птица в нашей стае, что несет дар, – я присел на корточки, медленно протягивая руки к птице, больной вид которой никак не тревожил её. – В ней нет ни следа магии, будто…
Малир выхватил птицу, заключив её в ладонь, прижал к груди одной рукой, прикрыл другой и отвернулся.
– Я хочу, чтобы каждый Судьба в этом замке взглянул на этого аноа и дал мне ответы!
Моя кожа зазудела от одной мысли о нем рядом с аноа Галантии.
– Куда ты её уносишь?
Ублюдок развернулся и быстрым шагом покинул покои Сиси. Вот так просто, будто этот хаос не был целиком на его гребаной совести!
– Эй! – мой крик разнесся эхом по коридору, пока я спешил за ним, гнев распалялся, ускоряя шаги и сжимая челюсть. – Ты не можешь вот так просто утащить эту птицу! Не после всего этого!
Но он только ускорил шаг, и кожаная шнуровка на спине его черного корсетного жилета натужно скрипела под размахом широкой груди с каждым вдохом. Добравшись до дверей в свои покои, украшенные железным вороном с распростертыми крыльями, он ворвался внутрь, и вокруг разгорелся целый оркестр звуков.
Древесина стонала. Стекло разбивалось.
– Какого хрена ты творишь? – я шагнул в его покои и захлопнул тяжелую дверь с такой силой, что черные клочья мрака зацепились за выбритые виски. – Отдай мне её аноа, Малир, или, клянусь богиней, я перережу ту тонкую нить, что еще тянется между нами и зовется дружбой. Это всё твоя сраная…
Мой голос оборвался под звон металла.
Потому что Малир одной рукой выволок из темного угла огромную позолоченную клетку в форме храма. Многие её золотые прутья были погнуты и покрыты тёмно-красно-бурым налётом, что уж точно не было ржавчиной – это была засохшая кровь. По её состоянию становилось ясно: именно там он держал своего аноа, доводя бедную птицу до такой ярости в попытках вырваться, что та изранила себя о металл.
Когда клетка остановилась у камина, её металлический блеск заиграл отражением углей. Малир осторожно протянул руку внутрь через открытую дверцу и опустил туда белого ворона с поникшей головой, уложив его на солому на дне. Затем он придвинул клетку ближе к огню, спустя миг отодвинул её, и снова придвинул, проводя целую вечность в поисках идеального положения – так, чтобы согреть птицу, но не дать соломе воспламениться.
Я покачал головой, наблюдая за этим. Как можно причинять Галантии такую боль в один миг, а в следующий – хлопотать о её больном аноа? Что, чёрт возьми, у него в голове?
– Где её дар? – повторил я вопрос. – На этой птице нет и следа магии.
– Откуда мне знать? – процедил Малир сквозь зубы, облокотившись руками о верх клетки. – Я хочу объяснения. Я хочу знать, как в доме Брисденов скрывали… – Его взгляд резко метнулся к пяти чёрным воронам, ворвавшимся через летное отверстие над его столом. Их теневые отростки сложились в коренастую фигуру Аскера, с проседью в косе и бородой, усыпанной снежинками. – Скажи, что ты поймал стаю!
– Мой принц, – поклонился Аскер, тревожно переводя взгляд с Малира на аноа в клетке и обратно. – Я послал десятерых следопытов на поиски, но… при белом пейзаже, сером небе и снежных вихрях… – он шумно сглотнул. – Я их потерял.
Оглушительный рык – и Малир с силой пнул стоящий рядом табурет, разбросав по комнате корзину с её содержимым. По его лицу, под кожей, расползлись чёрные тени.
– Проклятье!
– Их ещё могут найти! – выпалил Аскер. – Один из следопытов видел стаю, уходящую на северо-восток.
Северо-восток.
Мои кишки сжались в узел.
– Потому что это единственное направление, где её праймел ощущает знакомое, – сказал я, ощущая, как в животе каменеет тяжесть. – Она летит в Тайдстоун.
В самую опасность.
– Я хочу, чтобы все следопыты были там раньше, чем она доберётся до окраин! – заорал Малир. – Ты найдёшь её и приведёшь ко мне!
– Её? – Аскер всплеснул руками. – Я не понимаю. Где леди Галантия?
– Эта стая и есть Галантия, – ответил я. – Она всё это время была одной из нас, скорее всего, сама того не зная. Возможно, это было её первое обращение, и оно оставило аноа позади. – Я подошёл к клетке и опустился на колени. Даже это не вызвало у бедной птицы ни движения, ни взмаха пера. Судя по всему, самка. – Думаю… она слишком слаба, чтобы лететь.
Аскер нахмурился, резко посмотрев на меня.
– Как такое возможно? Девятнадцать лет – и девочка-ворон выросла под знаменами Тайдстоуна?
– Сейчас это не имеет значения! – рявкнул я и метнул взгляд на Малира. – Ты, ебаный ублюдок, подверг её смертельной опасности. Ворона летит прямо в объятия Брисдена, и, скорее всего, это уже не его дочь. Всё потому, что ты не способен на что-то, кроме ненависти. Отличная работа, Малир.
Его челюсти сжались, мышцы заиграли, и всё тело затряслось от ярости. Но мне было плевать. В такую погоду у нас почти не оставалось шансов отыскать её стаю.
Паника сжала мою грудь.
Я не могу потерять её тоже…
– После всего этого времени, – тяжело вздохнул Аскер, – что могло вызвать столь внезапное обращение?
Я хмыкнул, встал и раздражённо отмахнулся в сторону Малира, процедив:
– Спроси его. Лживого ублюдка.
Малир резко шагнул в обход клетки ко мне, тени заклубились вокруг, олицетворяя ненависть, злость и злобу.
– Я сделал то, что обещал ей!
– Да, ты разбил ей сердце, разломав его на столько кусков, что её праймел вынужден был обернуться, лишь бы уйти от этой мучительной боли. Ты специально убрал меня с дороги, чтобы заставить её поверить, что ты её любишь. Как можно быть таким жестоким? Таким чудовищным?
Он ткнул мне в кирасу двумя пальцами с такой злобой, что я почувствовал жгучее тепло под кожей.
– Слишком громкие слова для того, кто скрыл от неё, что он связан узами. Смею сказать, ты и сам немало поспособствовал в том, чтобы разбить её.
– Потому что ты использовал меня! – я смахнул его проклятые пальцы со своей груди. – Ты устранил меня. Плёл интриги за моей спиной – змея ты, а не друг – пользуясь мной как фигуркой на своей карте.
Он оскалился.
– Не вини меня в своих решениях, Себиан.
– В своих решениях? – мой праймел заворчал внутри, вынуждая меня шагнуть вперёд, прижимая грудь к его груди, будто бросая вызов – только попробуй снова коснуться меня. – Ты подставил меня!
– И ты сделал это чертовски простым, – выдавил он сквозь зубы. – Я разбил ей сердце, уничтожил её мечты? Да. Но то же самое сделал и ты. – Удар. Очередной тычок в мой кирас. – Ты мог остаться с Галантией. Вместо этого ты улетел на север, оставив её одну – беззащитную, незащищённую. Это, Себиан… – Удар. – Был твой… – Удар. – Выбор. – Удар.
Последний толчок пронзил мои рёбра, слова Малира вонзались, как кинжал, каждое – новый укол глубже в самое нутро. И самое ужасное?..
Он ведь был не так уж неправ.
Я знал, что Малиру нельзя до конца доверить её. И всё же оставил её с ним, чтобы… что? Загладить ошибки прошлого? Защитить мёртвых вместо живой, дышащей женщины?
Я снова всё испортил!
Ярость вспыхнула во мне, под кожей, будто желая вырваться наружу. Но направлена она была не на Малира – на самого себя. Слишком плохо лишь то, что он стоял прямо передо мной…
Мой кулак врезался в его лицо, охваченное тенями. Суставы хрустнули о скулу. В ушах загрохотала кровь, заглушив крик Аскера:
– Прекратите это безумие!
Малир пошатнулся, тени обвили его, словно саван.
– Да как ты смеешь!?
Сгусток тьмы рванулся ко мне, обвился вокруг шеи, сжимая, выдавливая воздух из лёгких. С рёвом, гулко прокатившимся сквозь мрак, я бросился на Малира, сбив его с ног.
Мы покатились по комнате, врезавшись в стол. Древесина треснула, бумаги разлетелись, чернильница взорвалась каплями, стол прогнулся и рухнул. Мы грохнулись на холодный каменный пол, сплетённые в клубок конечностей, окутанные клубами пыли.
Я вогнал локоть ему в рёбра, вырвав из груди хрип, и, вырываясь из его теней, прорычал:
– Ты предательская тварь!
Очередной плевок чернильного мрака метнулся в меня. Чувства обострились – я перекатился, уклонился, но острие всё же скользнуло по плечу. Сотни ледяных пальцев впились под кожу, обожгли кости, просочились в кровь.
– Немедленно прекратите! – взревел Аскер, подхватив меня за руку и дёрнув на ноги, как раз когда Малир вскочил сам, послав в мою сторону новую волну теней. – Во имя богини, остановитесь!
Тени снова сомкнулись на моей шее, но сильнее душила подступившая паника. Малир был слишком силён. Его тьма – безжалостна, беспощадна. Победить его я не мог.
Но я мог избить его до полусмерти. И я это сделал.
Кулаки обрушивались на него с бешеной яростью, удары ног выбивали воздух из его груди. Кость билась о кость, кожа хлестала о кожу. Воздух наполнялся железным привкусом крови всякий раз, когда мой кулак врезался в его лицо. Его кровь? Моя? Какая, к чёрту, разница.
Мои удары не прекращались, каждый был эхом ярости, скорби, вины.
Я не защитил её.
Удар.
Я не спас её.
Удар.
Я снова все разрушил.
Удар. Удар. Удар.
Сдавленный стон Малира вернул меня в реальность. Красная пелена спала с глаз. Повсюду – кровь. Стекала с его губ, размазывалась по щеке, заливала глаза, и из рассечённой скулы струился поток.
Слишком много крови.
Ни единой тени.
Я даже не заметил, как схватил его за ворот, пока не отпустил, отшатнувшись, тяжело дыша, вымотанный до последней жилки. И лишь один факт мог объяснить, как я умудрился превратить его в такое окровавленное зрелище, что он едва держался за клетку, чтобы не рухнуть.
– Нечестно прекращать защищаться. И веселья никакого, – вытирая окровавленные кулаки о штаны, я всмотрелся в него, ища тени, но не нашёл ни единой. Неужели его аноа покинуло его? – Где твои тени?
Малир рассмеялся, захлёбываясь кровью. Хриплый смех перерос в судорожный, почти безумный. Он провёл тыльной стороной ладони по губам, а затем сплюнул комок розовой слюны сквозь прутья клетки. Плевок упал в солому, обрызгав белые перья птички Галантии.
А рядом с ней сидел аноа Малира…
… бережно разглаживая её повреждённые крылья.
Глава 2
Галантия
Наши дни, Тайдстоун
Холодный воздух, пропитанный солью и льдом, кусал наши перья. Рядом гулко били о скалы волны, и этот грохот сливался с нашими слабеющими взмахами крыльев. Мышцы, кости, сухожилия… каждая часть тела ныла с такой нестерпимой силой, что силы покидали нас. И всё же мы летели.
Внизу простиралась земля, укрытая лазурным полотном, с фиолетовыми хвойными деревьями, разбросанными по пёстрым лугам. Какая же это была красота, какая насыщенность – словно художник вылил свои самые густые масляные краски на весь мир.
Порыв ветра ударил в крылья.
Он сбил нас в сторону, пронзив острой болью – мышцы горели, кричали. Мы сорвались с небес, отчаянно размахивая крыльями, пытаясь поймать хоть какое-то дуновение, что унесло бы нас к деревьям, пока мы падали всё ниже, ниже. Иглы царапали перья. Снег ложился на наши тела, пригибая их. Когти судорожно скребли по стволу в поисках опоры.
Напрасно.
Тёмные когти скользнули по сучковатой коре. Мир завертелся, превратился в расплывчатый вихрь, пока, с несколькими глухими ударами, нас не поглотило ледяное одеяло снега. Внезапная сила взорвалась внутри нас, извиваясь, корчась, разрываясь волной иголок, что впивались в кожу.
Все краски исчезли.
Я прищурилась от ослепительного белого сияния, исходившего отовсюду. Лёгкие свистели, вбирая острый, ледяной воздух, пока холод пробирался сквозь тень-ткань моего платья. Дрожь пронеслась по телу, голову обожгло градом вопросов. Что произошло? Где я?
Нет!
Кем я была?
Белой вороной.
Слабый всхлип сорвался с моих губ и растворился в морозном воздухе. Разум метался, сплетаясь с безумным эхом этого ответа, ища хоть какую-то нить здравого смысла в разрывающемся сознании. Я не ворон. Не могла быть. Я – Галантия из дома Брисден, чёрт возьми! Единственная живая дочь лорда и леди Брисден!
Что-то щекотнуло висок.
Дрожащие пальцы потянулись и вынули одинокое, хрупкое, молочно-белое перо с моего лица. Просто совпадение. Оно могло быть откуда угодно. Из подушки. Из пустого гнезда в ветвях над головой. Или… или…
Больше у меня ничего не было. Как бы я ни цеплялась за рвущиеся лоскуты рассудка, ища утешение в неведении. Но разве я не поклялась больше не прятаться? Всю жизнь я прожила во лжи – и что это дало?
Предательство и ложь.
И недавно – разбитое сердце.
Здесь для тебя нет любви.
Ни от меня, ни от него. Никто тебя нигде не любит
Слова Малира шептала ветряная боль, трескавшая мои губы, и я сжала глаза, не давая хлынуть горячим слезам. Слишком много для моего сердца. Слишком много для разума. Как я могла быть такой слепой?
И Себиан…
Сердце сжалось при мысли о нём: там, где должна была расцвести любовь, теперь зияла пустота, наполненная лишь болью. Это резало. Боги, как это резало…
Я не знаю, сколько пролежала так, чувствуя, как новые слёзы стекают по переносице и исчезают на другой стороне. Слишком долго. Отчего я вообще плакала? О потерянной великой любви? Как же жалко я выглядела…
Я вытерла глаза о плечо платья и поднялась. Малир, может, и сломал меня, но я жива. Пока жива. Ему не удалось меня убить, но это сделает холод. К чёрту, да где вообще?
Моргнув, стирая мутность перед глазами, я всмотрелась в пейзаж. Там, в серой дымке горизонта, возвышался силуэт внешних стен Тайдстоуна. Дорога из Глостена – или, может, от южных ферм, трудно было сказать из-за снега – вела прямо к воротам. Я была в безопасности.
Или нет?
Сознание болезненно заострилось на хрупком стержне пера, всё ещё зажатого между большим и указательным пальцами. Каждая секунда молчаливого раздумья ускоряла пульс. Разум вопрошал: стоит ли возвращаться в Тайдстоун? Ворона? Как это возможно? Знал ли отец? Вряд ли. Мать? Если она вообще моя мать…
Ещё один взгляд на бесконечно белый пейзаж. Я выронила перо и заставила себя идти вперёд сквозь снег по колено. Было ли разумным возвращение домой, я не знала. Но знала одно: остаться здесь – без покровителя, без золота, без ничего – глупо. И уж точно я не вернусь в Дипмарш.
Я брела по снегу, каждый шаг давался с тяжёлым усилием, ноги утопали в густом белом покрывале. Каменные громады Тайдстоуна всё ближе поднимались передо мной, пока я спотыкалась и шаркала, – молчаливое напоминание о силе и стойкости, что веками удерживали наш род. Но… был ли это мой род?
Кто я?
С каждым новым вопросом шаги мои становились медленнее. К тому времени, как я добралась до ворот, где стражник стоял чересчур близко к служанке, уткнув лицо в изгиб её шеи, усталость уже разъедала мои горящие мышцы.
Глаза служанки метнулись ко мне, и она быстро хлопнула стражника по плечу, предупреждая его о моём приближении.
Он повернулся, на его мундире тускло поблёскивали бледно-зелёные нашивки Тайдстоуна.
– Кто идёт?
– Леди Г-Галантия из дома Брисден, – наверное. – Дочь лорда и леди Б-брисден, – вероятно, нет. Неужели отец мог зачать меня от женщины-ворона? Да. Но позволил бы он такому ребёнку жить? Воспитать его? Сомневаюсь. А мать? Возлежала ли она с вороном? Была ли она белой вороной? Я слишком мало знала о белых воронах, чтобы сказать, и здесь ответа не найти. – Передайте лорду Б-брисдену, что его д-дочь у воро…
– Думаешь, любая девка может явиться и попытаться пройти за ворота? – стражник фыркнул, обиженно скривившись. – Леди Галантия уехала более двух месяцев назад…
– Не будь же дураком! Это и есть леди Галантия! – воскликнула служанка, прежде чем задрала подол серого хлопкового платья и поспешила ко мне. – О, моя госпожа, что с вами? Боги, вы дрожите! Гаврик, зови девочек, пусть немедленно несут горячую воду в покои леди! – Она бросила взгляд через плечо. – Живо! Или хочешь, чтобы она умерла от холода?
Стражник, тот самый Гаврик, моргнул, глядя на меня пустыми от потрясения глазами. Потом резко кивнул и исчез за дверью в воротах, оставив её приоткрытой.
Служанка, в которой я теперь узнала Жану, сняла шаль со своих плеч и накинула мне на плечи – её тепло стало долгожданным противоядием от пронизывающего холода.
– Идите со мной, госпожа. Надо скорее посадить вас в горячую ванну, иначе схватите горячку.
Дрожь сотрясала всё моё тело, каждый шаг по узкой винтовой лестнице превращался в мучительный рывок, зубы стучали так, что я едва могла сдержать их. Боги, как же я замёрзла, как же устала… и всё же голова гудела сотней мыслей.
– Марен, – сказала Жана другой служанке, что попалась нам по пути. – Найди леди Брисден и приведи её в покои леди Галантии. Живо!
Я последовала за Жаной по наружной галерее к двери в свою комнату.
– М-мо… мой о-отец?
– Не думаю, что он сейчас в замке, госпожа, – Жана распахнула дверь. – Слышала, он с корабельщиками у залива. Садитесь, госпожа.
Мне не пришлось повторять дважды. Она помогла усадить меня в кресло у очага, сама опустилась на коврик и поспешно принялась раздувать огонь, подкладывая сухие щепки и дубовые поленья.
– Как только принесут воду, сразу в ванну.
Она вытащила мою старую деревянную кадку из угла и перетащила её за вышитую шёлком ширму. Дверь снова распахнулась – две молоденькие девицы внесли вёдра с парящей водой и одна за другой вылили их в кадку, щеки их горели от усилия.
– Живее, – приказала им Жана. Когда те ушли, она поманила меня. – Ах, как вы дрожите, госпожа. Надо снять это платье. – Её пальцы быстро распустили шнуровку, но с трудом отдирали с меня чёрную тень-ткань, пропитанную влагой и застывшую в ледяной корке. – Проклятые боги, что за странный шёлк… Будто… – Она осеклась, рвано присев в реверанс при скрипе двери. – Госпожа.
Холод в комнате сгустился мгновенно, даже молодой огонь у очага задрожал. Всё из-за матери, чья изогнутая бровь застыла, будто высеченная из льда.
– Это ты.
Голос её был лишён тепла, но у меня уже не оставалось сил чувствовать боль от этого осуждения. Сердце и так было изранено, разбито в кровь.
– Простите, что разочаровала… но да, м-мать, я в-вернулась домой.
– Это больше не твой дом. Ты должна быть в Дипмарше, готовиться к отъезду в Тайдстоун к свадьбе, которая должна спасти будущее всего нашего рода. – Бледно-зелёная, отороченная мехом ткань качнулась в такт её гневным шагам. Три – и она уже стояла вплотную передо мной. Серебро в её волосах было убрано изящной шпилькой – в резком контрасте к грубой складке верхней губы. – Что ты наделала?
Её обвинение впилось в грудь ледяным клинком, и даже пламя в очаге не могло согреть сердце, что с каждой новой болью расползалось трещинами в рёбра. Как же я устала от этого презрения, от вечного разочарования!
– Что я сделала? Я? – Я с трудом сдерживала стук зубов, рванула за ткань тени и обнажила шрам на груди. – Я проливала кровь и терпела боль ради будущего всего нашего рода, а ты бросила меня в руки самой ненавистной твари, что бродит по этой земле! Скажи мне, что сделал ему отец, чтобы взрастить в нём такую злобу? А заодно – что сделала ты?
Лицо матери напряглось, её холодный взгляд упал на мой шрам, а губы вытянулись в тонкую, беспощадную линию. Знала ли она? Знала ли она, кто я?
– Вон! – крик матери заставил Жану вздрогнуть и поспешить прочь, но её глаза продолжали цепляться за мой шрам – жёсткие, непреклонные. – Никого не впускай сюда. Никого, слышишь!? – Когда дверь тяжело захлопнулась на замок, мать подняла свои тонкие пальцы. Но вместо того чтобы коснуться моего шрама, они зацепились за что-то в платье. – Сними это с себя.
Я опустила взгляд на её пальцы – они вытянули из-под тени-ткани кремовое перо. Сердце моё провалилось, чем выше она его поднимала между нами. И лишь затем, отвернувшись, мать позволила перу упасть в огонь камина.
Пламя пожрало его с оглушающим шипением – таким же, как вспышка ярости, взметнувшаяся в моей груди.
– Ты знала, – прошептала я, ловя её взгляд, ощущая, как жар во мне сталкивается с холодом её синих глаз. – Ты всегда знала, кто я.
– Никто не должен находить твои перья, какими бы безобидными они ни казались, – она рвала ткань, позволяя ей упасть у моих ног. – Если кто-нибудь узнает – мы обе мертвы.
