Текст книги "Когда наши миры сталкиваются (ЛП)"
Автор книги: Линдси Илер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
Что я наделал?
Не могу дышать.
Я, черт возьми, не могу дышать!
Глава 7
Кеннеди
В голове сплошной туман. На мгновение, на одну секунду, я практически забываю о том, что случилось. Мысли проясняются вскоре после возвращения сознания, и все проносится перед глазами как в фильме. Я знаю, что меня сбила машина. Это довольно очевидно, учитывая работающий мотор где-то неподалеку. По телу прокатывается боль. Кажется, я умираю. Во всяком случае, ощущения такие, что вероятно я умираю. Пытаюсь сесть, но чья-то рука упирается в мое плечо, умоляя не двигаться. Открываю глаза: он стоит на коленях рядом со мной.
– Грэм… что… – пытаюсь выговорить. Голос едва слышен.
Он меня прерывает, мягко убирая волосы с моего лица самым нежным из прикосновений.
– Не двигайся. Я позвоню в 911, – он лезет в карман за телефоном.
Пока он набирает номер, его руки неудержимо трясутся.
У меня ощущение, что по венам, вместо крови, течет раскаленная лава. Возможно, у меня шок, возможно, галлюцинации, только мысли в голове ведут себя как безумные. Совершенно точно, что меня сбил именно Грэм. Но вот что непонятно: почему я против того, чтобы он звонил в службу спасения со своего номера?
– Положи телефон и послушай меня, – требую я, потянувшись, чтобы выбить трубку из руки Грэма, мешая ему нажать на кнопку вызова.
Мой голос слаб, но даже сквозь звон в ушах могу слышать напряжение. Парень минуту в замешательстве смотрит на меня.
– Вытащи телефон из моего кармана и набери 911 с него. Приложи трубку к моему уху, а затем просто садись в машину и уезжай.
– Что? – Грэм встает, расхаживает передо мной в расстройстве запуская руки в густые волосы.
Мне слышно, как под его ногами шелестит гравий. От моего требования он лихорадочно вертит головой по сторонам, осматривая дорогу, как будто ответы упадут прямо к его ногам, если вглядываться достаточно долго.
– Я не понимаю.
Очевидно, удар машины повредил мой мозг. О чем я думаю? Надеюсь, я не ошибаюсь насчет него.
– Просто делай, как говорю! – выкрикиваю изо всех сил, которые остались в легких. – Прошу тебя, – я практически умоляю.
Грэм неохотно лезет в мой карман за телефоном и набирает 911, прежде чем приложить трубку к моему уху. Он не сводит с меня глаз. Мягким движением большого пальца Грэм вытирает слезы, которые от боли медленно катятся по моим щекам. Прежде чем подняться, он сжимает мою руку, что лежит на животе. Встает, когда я объясняю диспетчеру, что произошло, но медлит перед тем, как сесть в машину.
Все написано на его лице, когда он опирается руками на капот. Все, что мне нужно знать. Он напуган и сбит с толку так же, как и я. Несмотря на то, что от него несет алкоголем, у меня нет желания перечеркивать его будущее из-за одного его неверного решения. Одно неверное решение не характеризует никого из нас.
Грэм стоит у машины и оглядывается на меня с выражением болезненной благодарности. За мгновение до того, как меня снова накрывает тьма, я слышу его неохотный вздох. Его силуэт меркнет, когда я поддаюсь темноте, которая продолжает надвигаться, умоляя следовать за ней. Его лицо – последнее что я помню перед тем, как прихожу в сознание от запаха медикаментов в больничной палате.
Над головой ярко светят флуоресцентные лампы. Веки тяжелые. Внезапно, меня одолевает болезненная слабость, и приходится прикладывать усилия, чтобы держать веки открытыми. Они весят будто по сто фунтов каждое. Пытаюсь пошевелить левой рукой, к которой подключена капельница. Когда двигаюсь, трубочка натягивается, и руку пронзает мучительная боль.
– Солнышко, не пытайся двигаться. Ты знаешь, где находишься? – слышу, как спрашивает знакомый мягкий голос.
Поворачиваюсь, чтобы увидеть маму, сидящую на стуле рядом с кроватью.
– В больнице, мам. Меня сбила машина, – удается мне вымолвить сквозь осипшее горло.
От ломоты в теле в уголках глаз появляются слезы. Хоть ощущения немного слабее, чем в момент аварии, но они все еще напоминают о случившемся. Уверена, это лекарства в капельнице их притупляют.
Мама убирает с моего лица волосы, как делает всегда, когда я расстроена.
– Маленькая моя, попытайся расслабиться. Пойду, разыщу доктора. Он будет счастлив, что ты, наконец, пришла в себя.
«Наконец пришла в себя?»
– Какой сегодня день? – спрашиваю в замешательстве. У меня ощущение, что с момента аварии прошло всего несколько часов, но взглянув на лицо матери, понимаю, что это не так.
– Вторник. Ты то приходила в себя, то вновь теряла сознание с субботнего вечера, когда тебя доставили в больницу, – она похлопывает меня по ноге. – Солнышко, ты нас всех изрядно перепугала.
Я наблюдаю, как она покидает палату, а маятниковая дверь качается на петлях туда-сюда, открывая вид на коридор. Все чего мне хочется – закрыть глаза и заснуть. Возможно происходящее окажется всего лишь сном. Но я сильно сомневаюсь, что настолько удачлива.
Вздремнуть не удается: через несколько минут в палату входит молоденький доктор с сиделкой и мамой на хвосте. Сиделку, согласно бейджику, зовут Бренда, и выглядит она как сварливая старуха, которая явно пропустила знак, что ей пора на пенсию. У нее седые волосы, а постоянно нахмуренные густые брови совсем выцвели. Доктор кажется слишком молодым для самостоятельной практики, но, когда он проверяет мою карту и осматривает изломанное тело, чувствую облегчение. Он дружелюбен и это успокаивает меня в тот самый момент, когда паника легко могла накрыть с головой. Он успокаивающе улыбается, пока бегло просматривает записи и делает новые. Надеюсь, определяет дату выписки. Я готова ехать домой.
Доктор садится на крутящийся стул рядом с кроватью.
– Кеннеди, я доктор Уилсон. Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он, светя мне в глаза маленьким фонариком.
– Разбитой, – отвечаю я, поудобнее устраиваясь на кровати.
Он посмеивается.
– Точно, именно так ты и должна себя чувствовать. Голова болит?
– Немного пульсирует. Сильнее беспокоит нога, – опускаю взгляд на возвышающуюся на подушках ногу, укрытую стандартным шерстяным больничным одеялом. Приподняв его, вижу гипс.
– При столкновении с машиной ты сильно ударилась головой. Мы провели несколько обследований, и, похоже, у тебя образовался сильный отек. Это объясняет, почему ты несколько дней не приходила в сознание. Тебе удалось ненадолго очнуться, поэтому стало известно об аварии. Но вскоре после этого ты снова потеряла сознание, – доктор Уилсон улыбается, утешая меня.
Чувствуется, что ему легко удается найти подход к пациентам.
– Что касается твоей ноги – какое-то время она будет болеть. Повреждение довольно сильное. Так что, скорее всего, понадобится время, прежде чем нога придет в норму.
Доктор похлопывает меня по руке, чтобы успокоить, и выходит из палаты, как только дает сварливой Бренде распоряжение немного увеличить дозу обезболивающего.
Мама подходит к кровати и осторожно присаживается на краешек, стараясь не зацепить и не потянуть ни один из прицепленных ко мне проводов.
– С тобой хочет поговорить детектив, – объясняет она успокаивающим голосом. Я узнаю его за километр. Этот тон она использует только в самых безнадежных ситуациях.
Раздается стук в дверь, и мама кричит, что можно заходить. Входит высокий мужчина в полицейской форме. У него темные волосы и приветливые карие глаза, внимательно осматривающие комнату. Очевидно, он оценивает всех присутствующих.
– Кеннеди Конрад, я детектив Джонсон. Веду твое дело. Могу я задать несколько вопросов об аварии?
Он стоит в дверном проходе в ожидании моего ответа. Бренда быстро выходит, оставляя нас одних. Я не готова к разговору о случившемся. Хотелось верить, что у меня будет время прийти в себя, но на деле выходит иначе.
– Конечно, – выдавливаю из себя улыбку.
Я знаю, зачем он здесь и что ищет, но придется его разочаровать: мне нечего ему сказать.
– Ты помнишь, что произошло поздним вечером в субботу? – спрашивает детектив Джонсон, усаживаясь на стул возле кровати.
– Немного. Я вылезла из дома через окно: не хотела больше слышать, как ругаются родители, – с сочувствием быстро улыбаюсь маме, а затем поворачиваюсь к детективу. – Отправилась прогуляться. Спустилась по дороге недалеко от дома. Было темно, так что я не видела машину до тех пор, пока не стало слишком поздно. В том месте есть небольшой холм, из-за которого не видно встречный транспорт.
– Возможно, ты помнишь что-нибудь о машине? Был ли за рулем мужчина или женщина, цвет, марку или модель? Что-нибудь, что могло бы помочь в расследовании, – он пытается вытянуть хоть какую-то мелочь.
Мама смотрит на меня с состраданием во взгляде. Узнаю и это выражение. Оно означает, что мама не может понять, как такое могло случиться с ее маленькой девочкой.
– Мне жаль, но я ничего не помню, – выдавливаю из себя ложь.
Мама держит меня за руку, стараясь поддержать. Я не намерена рассказывать им то, что знаю.
– Солнышко, ты ничего не помнишь? – голос матери полон беспокойства. Она встает и начинает шагать по комнате.
– Совсем ничего, – снова вру.
Чувствую себя обессиленной, и мама замечает мое состояние. Она вежливо просит детектива Джонсона уйти и обещает, что мы свяжемся с ним, если я что-нибудь вспомню. Он уверяет маму, что они сделают все возможное, чтобы найти человека, виновного в несчастном случае, произошедшем со мной.
Когда мама увлеченно листает журнал «Дом и Сад», и я сижу в тишине, мои мысли возвращаются к Грэму. Несчастный случай – именно так называется то, что со мной произошло. Все так говорят. Вот что это было – случай. Никто не рассматривает ситуацию с другой стороны. Оказаться сбитой машиной – это случай, но человек за рулем, который оставил меня на дороге – для всех уже не просто случай. Они считают, что водитель проявил преступную халатность. Но на самом деле все не так. Несмотря на то, что Грэм был пьян, именно я оказалась тем человеком, который подтолкнул его к тому, чтобы оставить меня одну. Я практически умоляла его.
Почему ему было не послушаться меня? Я дала ему шанс избежать тюрьмы, и он с благодарностью им воспользовался. А кто поступил бы иначе?
Глава 8
Грэм
Четыре дня.
Гребанных четыре дня!
Самые долгие четыре дня в моей чертовой жизни.
Они тянулись бесконечно: когда я смотрел на стрелки часов, казалось, что они еле двигаются. Знаю, что дальше будет только хуже. Выйти из дома мешают муки совести. Каждый раз, когда собираюсь на улицу, чувствую такой стыд, что это чувство загоняет меня обратно в уединение комнаты. Я оказался не способен покинуть дом, словно ничего не случилось, словно жизнь осталась такой же какой и была. Кеннеди лежала на больничной койке… поломанная.
В понедельник, когда появился в школе, оказалось, что все кругом заняты одним единственным делом – обсуждают происшествие. Рядом с моим шкафчиком в коридоре стоит компания девчонок, и я подслушиваю их разговор, съеживаясь от того, что они говорят.
– Представляешь, что случилось с Кеннеди? – шепчет одна другой.
Я чуть не врезаюсь головой в металл шкафчика.
– Представляю. Кто-то сбил ее и даже не оказал помощь. Какой же сволочью надо быть, чтобы так сделать? – отвечает другая.
Больше не могу слушать. Забрасываю вещи в шкафчик и отправляюсь на первый урок. Но это не помогает. Все вокруг, включая Марка, заняты разговорами о Кеннеди.
Нужно было остаться дома. Жалею, что сегодня утром вытащил задницу из постели. Если бы не бейсбол, то я был бы где угодно, только не здесь.
– Где ты был в воскресенье? Крейг устраивал покер. Я, наконец отыграл все, что продул две недели назад, – рухнув на стул рядом со мной спрашивает Марк, прервав болтовню с девчонками-второкурсницами, мечтательное выражение в глазах которых не поддается точному определению: то ли привлекательное, то ли навязчивое.
Невысокая блондинка с взглядом полным желания машет мне. Господи боже!
– Слонялся по дому. Пришлось помочь матери кое с чем, – вру я, переключая внимание на чересчур бойкую блондинку. Я скалюсь ей в ответ – а почему, собственно, нет. Играю, как могу. Марк, кажется, не заметил моего вранья или ему на самом деле все равно.
Остаток школьного дня прошел в том же духе. Все говорят о том, что какой-то гад переехал Кеннеди и оставил ее на дороге. Истории отличаются друг от друга, некоторые просто неправдоподобны. Кто-то даже заявил, что она сама бросилась под колеса машины в попытке совершить самоубийство. Слышать подобное становится невыносимо. Все эти слухи лишь усугубляют мое раскаяние. Я не привык к этому чувству. Никогда раньше не сожалел ни о чем. Вообще никогда.
Я не могу исправить то, что случилось, или то, как я себя повел в ту ночь. Мне просто приходится жить с этим выбором. Заставить себя перестать думать об этом, становилось еще той задачкой. Вряд ли эти мысли оставят меня в ближайшее время.
Я знаю, что в том, что говорят есть доля правды, но, как в игре в сломанный телефон, с каждым разом она меняется и переворачивается.
В кафетерии вижу ее подругу Вайолет. Мне силой приходится останавливать себя, чтобы не подойти и не спросить, как дела у Кеннеди. Это было бы слишком очевидно. Да и что я ей скажу? «О, привет! Знаю, что мы с Кеннеди не друзья, но, пожалуйста, расскажи мне все, что знаешь, чтобы я убедился, что не разрушил ее жизнь. Спасибо». Кеннеди и я не тусовались в одной компании. У меня нет причин беспокоиться о том, как у нее дела.
Я жалкий мудак. Всегда это знал. Эта ситуация просто озаряет ярким светом все дерьмо внутри меня.
Продолжаю играть в ту же игру всю оставшуюся неделю, стараясь вести себя так, будто в моей жизни ничего не изменилось. Однако изменения произошли. Я не знаю Кеннеди, а она не знает меня. Только она снова выгораживает меня, правда сейчас все гораздо серьезнее подсказки на уроке.
Я на грани, постоянно ожидая стука в дверь или вызова в участок, а то и ареста на глазах у всех. Словно из-под ног выбили почву. Думаю, что во всей этой ситуации самое худшее заключается в том, что я позволил ей защитить меня.
Я трус.
Я самый худший трус.
Глава 9
Кеннеди
Неделя тянется медленно. На самом деле, медленно не то слово. Она катастрофически застойная. Как будто кто-то остановил все часы в мире, и я понятия не имею, который час или день. Провожу время в больнице, смотря по телевизору дневные мыльные оперы, не зная сюжета, но все же находя их интересными. Это умопомрачительно отупляюще.
Врачи отпускают меня в среду вечером и советуют взять столько времени, сколько мне нужно, чтобы вернуться в школу. С радостью соглашаюсь. Я не в том состоянии, чтобы топать в школу на этих проклятых костылях, которые медсестра сунула мне перед уходом из больницы. Я до сих пор не освоилась с ними, и так как никогда раньше не ломала костей, то не готова к боли, которая приходит вместе с этим устройством для пыток.
Свешиваю ноги с кровати, чтобы попытаться попасть на кухню, прыгая на единственной здоровой ноге и чуть не ударяюсь головой о стену коридора. Прислоняюсь к прохладной гипсокартонной стене, где висят все наши семейные фотографии. К счастью, папа ловит меня до того, как я снова отправлюсь в больницу. Я видела достаточно белых стен, чтобы продержаться без них несколько лет.
– Успокойся. Никто не ждет, что ты пробежишь марафон в ближайшее время, малыш, – шутит папа, смеясь над своей попыткой пошутить.
– Очень смешно, и я это знаю. Я просто хотела быть в состоянии сделать это к понедельнику, – объясняю я. Позволяю ему взять костыли из комнаты, пока беспомощно стою, опираясь рукой о стену и разглядывая фотографии. На некоторых снимках я с брекетами. Нужно обновить их, хотя кроме Вайолет их никто не увидит. Это одно из преимуществ быть... никем. Мне не нужно беспокоиться о неловких моментах.
– Ты унаследовала свое упрямство от матери. Тебе бы следовало подумать о том, чтобы взять несколько дополнительных выходных дней, но, зная тебя, ты уже приняла решение. Я прав? – папа улыбается, передавая мне костыли.
Он слишком хорошо меня знает.
– Да, я вернусь в школу в понедельник, – объясняю я, прежде чем вернуться в свою комнату, забыв, почему вообще покинула удобную кровать. – Кто-нибудь звонил мне? – я поворачиваюсь к нему, надеясь, что на этот раз вселенная будет на моей стороне.
Папа поднимает стопку писем, лежащую на столике за диванчиком, и бесцельно перебирает ее, отбрасывая бессмысленные объявления.
– На самом деле, да, – он даже не смотрит на меня.
– Кто? – спрашиваю нетерпеливо, слишком нетерпеливо. Даже я слышу надежду в своем голосе. Он тоже замечает, как и любой наблюдательный отец.
– Я так понимаю, ты ждешь телефонного звонка? – он вскидывает брови, что делает его забавно шокированным. Они почти касаются его волос. – Вайолет звонила четыре раза за последние восемь часов и сказала, что ты не отвечаешь на звонки. Возможно, ты захочешь ей перезвонить. Эта девушка неумолима! – его голос звучит раздраженно, но мы все знаем, что он обожает Вайолет, как родную дочь. Ему нравится доставлять ей неприятности.
– И это все? Больше никто? – спрашиваю я, чувствуя легкий укол разочарования.
– Да, это все, – папа сочувственно улыбается мне, прежде чем отвернуться.
Он меня раскусил. Я знаю, что он ведет себя, как большинство отцов. Быть забывчивым – это уловка, когда на самом деле они слишком осведомлены деталями жизни их дочери-подростка. В конце концов, они должны знать, кого убить в определенный момент, верно?
Я бросаюсь на кровать, перекладывая сломанную ногу на стопку подушек, лежащих на противоположном конце. Красный огонек моего сотового мигает, и на долю секунды позволяю себе возбудиться, хотя знаю, что это будет только Вайолет. Поразмыслив над этим, решаю, что у меня нет причин полагать, что Грэм попытается позвонить мне. Почему-то я все время думаю о нем. Я знаю, что не должна. От него одни неприятности, но что-то во мне хочет верить в обратное.
Я просто продолжаю вспоминать выражение его лица той ночью. В ярком лунном свете он казался уязвимым. Может быть, смотрю слишком глубоко, но я знаю, что видела, когда он смотрел на меня. Это был не тот Грэм, который ведет себя так, будто делает мне одолжение, даже дыша тем же воздухом, что и я. Он удивил меня. Вот и все.
Хватаю телефон, нажимаю несколько кнопок, чтобы найти текстовое сообщение от Вайолет.
Вайолет: «Надеюсь, тебе лучше. Я все еще не могу поверить, что тебя сбили. Я заберу тебя в 7:30 в школу. Люблю тебя!»
Быстро посылаю ей ответное сообщение, что со мной все в порядке и что я ценю, что она забирает меня в школу. Положив телефон обратно на тумбочку, мысленно возвращаюсь к нему, как и в любой другой момент с тех пор, как очнулась в больнице.
Почему Грэм даже не пытается увидеться со мной после того, что случилось? Как он может? Он не монстр, так что же его останавливает? Он едва не лишил меня жизни, а я в ответ спасла его. Это, безусловно, требует визита в больницу или, по крайней мере, короткого сообщения со словами: «Эй, знаю, я почти убил тебя. Просто хотел узнать, как ты себя чувствуешь. Держи голову выше!»
Может, у него нет моего номера. Это единственное разумное оправдание, которым я себя кормлю. Полагаю, он не может просто подойти к любому и попросить мой номер. Я маленькая мисс Ассоциальность. Единственный человек, у которого есть мой номер – это Вайолет и, возможно, у пары ребят из моей учебной группы по урокам.
Остаток выходных провожу лежа в постели, смотря фильмы и читая книги. Родительский отряд прислуживаем мне, даже когда отказываюсь их пускать. В воскресенье вечером из Калифорнии звонил мой брат Уилл, чтобы узнать, как мои дела. Я не разговаривала с ним несколько недель и было приятно наверстать упущенное. Он расспрашивал меня обо всем, что я помню с той ночи. Я старалась придерживаться той истории, что уже рассказала всем остальным. Это может стать трудным, если все будут приставать ко мне с расспросами о каждой мелочи.
Понедельник наступает слишком быстро скорее для моих родителей, чем для меня. Думаю, они взяли бы меня в заложники, если бы имели право голоса. Я более чем готова вернуться в школу, чтобы быть рядом с людьми, даже если они игнорируют меня. Все лучше, чем наблюдение за персонажами мыльных опер по телевизору. Реальная жизнь не похожа на кино, к сожалению.
Вайолет появляется в 7:30 утра – точно в назначенное время, как и следовало ожидать. Перекидываю рюкзак через плечо и хватаю костыли, прислоненные к дивану. Даже после прогулки с ними в выходные, я все еще не совсем понимаю, как с ними управляться. Спотыкаюсь каждый раз, когда мне приходится двигаться. Это неизбежно. Сегодня точно позорюсь в какой-то момент.
Мне требуется ровно столько времени, сколько предполагала, чтобы выбраться из дома. Прикидываю сколько времени мне потребуется, чтобы обойти школу, пока не почувствую себя лучше. Я в нескольких секундах от того, чтобы срезать гипс и сжечь костыли. Вот бы мне один из тех моторизованных скутеров, на которых катаются тучные люди.
– Давай же, поторопись! Ходишь так, будто у тебя сломаны ноги. Знаешь, некоторые люди попадают под машину и все равно двигаются быстрее тебя, – кричит Вайолет из окна машины, которую родители купили ей на шестнадцатилетие. Впечатляющий красный «Мустанг». Он идеально подходит ее личности, такой же смелый и яркий.
Родители Вайолет чертовски богаты. Ее мама – врач, а отец занимается политикой, что бы это ни значило. Втайне думаю, что он замешан в какой-то незаконной деятельностью. Этот человек страшен. Родители обожают Вайолет и вручают ей почти все, что она хочет на серебряном блюде.
– Ха-ха. Ты такая забавная. Можешь хотя бы распахнуть передо мной дверь? – я указываю костылем на ее закрытую дверь. Она открывает ее для меня, и я бросаю костыли на заднее сиденье, прежде чем сесть с ней рядом.
Вайолет сворачивает с моей подъездной дорожки и едет в школу. Мы молчим, пока она не нарушает тишину.
– Просто предупреждаю, ходят слухи, что твоя нога чуть не отрубилась в аварии, – объясняет она с громким смехом.
От услышанного мне тоже хочется расхохотаться.
– Серьезно, неужели кому-то нечем заняться, кроме как распускать слухи о случившемся? – спрашиваю я, роясь в сумочке в поисках телефона. Смотрю на экран. По-прежнему ничего. Официально перехожу в жалкое состояние.
– Что это у тебя за выражение лица? Ты выглядишь так, будто кто-то сказал тебе, что умер твой любимый автор, – я только качаю головой, как будто меня ничего не беспокоит. Подруга не настаивает. – Подожди, Кен, пока не услышишь все то дерьмо, что говорят люди, – она смеется, наполняя машину легкостью, находя ситуацию забавной.
– Первый день должен быть интересным, —стараюсь вести себя так, будто все это меня не беспокоит. Ненавижу быть в центре внимания. Вот почему мне потребовалось столько времени, чтобы выйти на сцену перед всей школой. Мысль о всеобщем внимании почти повергает меня в настоящую панику. Может, мне стоило взять несколько дополнительных выходных, как предлагали мама с папой сегодня утром.
Мы паркуемся на том же месте, где Вайолет всегда оставляет машину. Все знают, что это ее личное пространство, и уважают этот неписаный закон. Никто не хотел, чтобы огненно-рыжая накричала на него с утра. К счастью, место в первом ряду парковки. Я хватаю костыли и рюкзак, чтобы пройти в школу. Наша школа не огромная, но она достаточно большая, чтобы я устала от ходьбы от главного входа к моему шкафчику.
Может все дело в моем воображении или в болеутоляющих, которые врачи прописали мне принимать каждые четыре часа, как будто от этого зависит моя жизнь, но мне кажется, что все прожигают дыры в моем затылке. Я совершаю ужасное путешествие к своему шкафчику, не способная спрятаться от направленных на меня взглядов. Балансирую на одной ноге, пытаясь ввести комбинацию, чтобы получить доступ к школьным принадлежностям. Мне требуется несколько попыток, но я, наконец, справляюсь с поставленной задачей и открываю замок. Быстро хватаю книги для первого урока с полки в шкафчике. Попытка сбалансировать их в одной руке и схватить костыли, прислоненные к шкафчикам, терпит эпичный провал.
Я знаю, что это случится прежде, чем смогу что-либо сделать, чтобы остановить это. Мои книги вываливаются из рук, когда костыли с громким скрежетом соскальзывают с синих шкафчиков. Еще нет восьми утра, а мне уже хочется заползти в глубокую, темную дыру.
– Черт подери, – шепчу я себе под нос, надеясь, что никто не услышит, как я ругаюсь. Слова казались грязными, проходя через мои губы, но я слишком раздражена, чтобы волноваться об этом. Я наклоняюсь на одной ноге, чтобы поднять оброненные книги. Похоже, никто не хочет мне помочь. Вайолет, где ты, когда ты мне нужна? Я вижу другую пару рук, собирающих мои книги и бумаги, до которых я не могу дотянуться.
– Ты в порядке? —спрашивает глубокий голос, пугая меня.
Я не замечаю, кто этот услужливый незнакомец, пока не поднимаю глаза и не вижу, что все в коридоре прекратили свои дела. Уровень шума устрашающе низкий. Громкое молчание, если это вообще возможно. На меня смотрит еще больше людей, чем раньше. Как только мой мозг регистрирует, кто стоит передо мной, понимаю, что они смотрят не на меня. Они смотрят на него, с любопытством ожидая, что он собирается делать.
– Я в порядке, – шепчу я, выхватывая стопку книг из его протянутых рук. – Спасибо! – я не пытаюсь скрыть ядовитые нотки в своем голосе. Грэм вскидывает руки перед собой в явном отступлении.
Прошло целых девять дней, прежде чем Грэм осмелился спросить меня о чем-нибудь, и первое, что он говорит, это: «Ты в порядке?». Конечно я не в порядке. Меня переехал парень, с которым я учусь в школе, и который не сказал мне больше двадцати слов с первого курса, а я оказалась достаточно наивной, чтобы думать, что он мне что-то должен.
Как я уже говорила... жалкая!
Глава 10
Грэм
Я не думаю, что когда-либо видел кого-то в таком бешенстве, как Кеннеди в этот момент. Любой, кто был достаточно близко, чтобы увидеть ее лицо, когда она поняла, кто помогал ей, мог видеть в ее глазах ярость. Она была бы счастливее, если бы сам дьявол помогал ей в ее нуждах. Все дело в ее глазах. Обычно они невероятно яркого голубого оттенка, но когда она смотрит на меня из-под длинных ресниц, они становятся темно-серыми, цвета надвигающейся бури. Я никогда не видел, чтобы чьи-то глаза меняли цвет так, как у нее. Добавить это к длинному списку вещей, которые я не понимаю об этой девушке.
Протягиваю ей книги, и Кеннеди вырывает их у меня из рук. Она утверждает, что с ней все в порядке, но я вижу, что это неправда.
– Кеннеди, думаю, нам надо поговорить, – шепчу я, чтобы никто не услышал. Похоже, мы собрали аудиторию.
Она выпрямляется, когда я протягиваю ей костыли, упавшие на пол рядом с ее ногами и принимает их с энтузиазмом, что немного обидно. В конце концов, это ее единственный способ уйти от меня, так что она конечно же не откажется от них.
– Знаешь что? Не думаю, что нам стоит это делать. Забудь то, что случилось. Ты мне ничего не должен, Грэм, – огрызается Кеннеди. Я вижу, как она закатывает глаза, и сдерживаю смех. Ее реакция на меня восхитительна.
Почему она не хочет говорить со мной? Если ненавидит меня так сильно, то почему она сделала то, что сделала? Кеннеди могла легко рассказать копам все о событиях той ночи. Меня грызло любопытство из-за ее молчания. Я никогда ничего для нее не делал. Я не тот славный парень, который святее всех. Я мудак, и все это знают. Все просто решили извинить мое поведение из-за моей семьи и хорошей игры в бейсбол. Меня раздражает то, как откровенно я ей противен. Это она велела мне оставить ее на обочине той ночью. Я был готов решить свою судьбу прежде, чем она вмешалась и изменила все.
– Что бы там ни было, Кеннеди, если ты не хочешь со мной разговаривать, я не возражаю, – огрызаюсь я слишком громко.
Сразу понимаю, что слухи уже поднимают свои уродливые головы. Кеннеди смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Группа девушек, с которыми Аманда всегда тусуется, сузили на нас свои маленькие глазки. Совершенно непонятно, почему мы с Кеннеди ведем горячий разговор довольно глухим шепотом. У нас нет причин так разговаривать. Они ошибаются. Нам с Кеннеди есть о чем поговорить. В какой-то момент ей придется поверить в это так же, как и мне.
Глаза Кеннеди блестят, когда она смотрит на меня. Они наполняются не пролитыми слезами, и я протягиваю руку, чтобы вытереть их, но вздрагиваю, когда понимаю, что делаю. Качаю головой, пытаясь забыть то, что только что произошло. Это не то, что я сделал бы с любой другой девушкой. Я вызвал много слез у них в прошлом и ни одну из них мне не хотелось утешить. Чувствую желание защищать Кеннеди, а она просто наблюдает за мной, открыв рот, чтобы что-то сказать, прежде чем передумать и покачать головой, словно это могло бы стереть ее мысли.
Отворачиваясь от Кеннеди, чувствую себя неловко. Не оглядываясь, знаю, что все смотрят мне в спину. Мне нужно уйти от нее. Дистанция, несомненно, исправит ошибки ситуации, и я пытаюсь убедить себя в этом. Я могу продолжать жить как раньше, не обращая внимания ни на кого, кроме себя.
Идти в кафетерий после занятий неудобно. Аманда ждет меня прямо за дверью. Обычно она сидит с несколькими другими девушками за нашим столом. Я не в настроении разбираться с ее претензиями. У меня нет сил спорить с ней, о чем мы сегодня и поговорим. Решение, что я буду развлекать ее немного дольше, пока не станет слишком много работы, является самым простым решением.
– Привет, малыш! – говорит Аманда с улыбкой. Она берет меня под руку и прижимает к себе. Иногда мне кажется, что она делает это, чтобы показать каким-то извращенным способом, что я принадлежу ей. Я никому не принадлежу, и никогда не буду принадлежать.
– Привет, – заставляю себя улыбнуться, прежде чем убрать ее руку и направиться к своему обычному месту за столом.
Несколько парней уже сидят и разговаривают. Сажусь напротив Крейга и Марка. Мы лучшие друзья с детского сада, в одной команде по бейсболу и проводим большую часть своих выходных, прыгая с кровати на кровать со случайными девушками. Крейг – самый большой девиант из нас троих и не боится признавать это. Марк, с другой стороны, каждый раз чувствует раскаяние за то, что бросил очередную на произвол судьбы. Он из тех ребят, кого вы можете найти в кабинке в ресторане, развлекающим девушку после факта. Он лучше меня по этой простой причине.
Они слишком заняты разговором, чтобы заметить мое появление. Я прихожу к концу обеда, но мне нетрудно уловить тему их разговора. В кафетерий входит Кеннеди. Все разговоры замирают, и каждый оборачивается в ее сторону. Отлично.
Вайолет согнулась, словно ковыляя на костылях. Девушка что-то шепчет Кеннеди, и та неловко смеется. Ее улыбка не касается глаз, как всегда, когда она улыбается мне. Кеннеди оглядывает комнату в поисках места, чтобы сесть, и смотрит на меня. Она быстро опускает взгляд и смотрит в другую сторону. Вайолет ведет ее к ближайшему к двери столику, и, когда Кеннеди, наконец садится, на ее лице появляется облегчение.
